Силуэты разведки

Анатолий БАРОНИН: «Резидентом по блату стать невозможно»

— Значит, вы был и резидентом…

— Знаете, резидент — это не совсем точное определение рода занятий. Вот немцы, они более четко определяют — главный уполномоченный БНД в какой-то стране.

Работа в резидентуре строится на жесткой вертикали. Централизация полнейшая. Резидент там — единственный чрезвычайный уполномоченный представитель разведки своей страны. И все сотрудники спецслужбы должны ему подчиняться. Даже, когда приезжал из Москвы какой-то начальник из управления внешней разведки, он в период своего пребывания в данной стране обязан подчиняться резиденту. Когда я первый раз отправлялся за рубеж в качестве резидента, один генерал мне сказал: «Даже если к тебе приедет Юрий Владимирович Андропов, пока он будет там, он обязан подчиняться тебе». Я тогда представил себе, как он мне будет подчиняться. Но таков порядок. Резидент назначался коллегией КГБ по представлению председателя. Он был не только резидентом разведки, но и резидентом КГБ.

— Какое-то время вы были, если можно так сказать, рядовым разведчиком и только потом стали резидентом?

— Безусловно. Резидентом по блату стать невозможно. Первая моя полугодовая командировка — это была обкатка. Затем — уже боевая командировка. Правда, там я вырос до зам. резидента. Третью и четвертую, долгосрочные командировки я уже провел в качестве резидента.

— А под каким прикрытием вы работали?

— Под дипломатическим. Нас этому обучали в разведшколе, причем подготовка была очень тщательной. Преподавателями были опытнейшие дипломаты. Скажем, один из курсов читал Анатолий Добрынин, который два десятка лет был послом СССР в США. Все это позволяло работать на уровне с «чистыми» дипломатами, а иногда и лучше.

— И вдобавок ко всему еще вербовать важные источники информации, отрываться от наружного наблюдения…

— Вообще-то уходить от «наружки» нельзя. Вернее, можно, но в исключительных случаях. Если разведчик, действующий под прикрытием, пытается уйти от наблюдения, он тем самым лишний раз подтверждает свою причастность к разведке. В следующий раз контрразведка сделает все возможное, чтобы не дать возможность работать, будет буквально внаглую ходить по пятам или, чего еще хуже, подстроит такую ситуацию, после чего убегать перехочется.

Однако бывают ситуации, когда просто необходимо отрываться, чего бы это ни стоило. Был у меня такой случай. Из центра поступило задание раздобыть техническую документацию на один современный европейский самолет. Этими материалами якобы располагала и страна моего пребывания. В центре решили, что в Африке секреты хуже охраняются. Хоть я и был другого мнения, но меня никто не спрашивал. И все же после мучительных поисков удача улыбнулась. Оказалось, что нужными мне документами располагает близкий родственник моего источника. И вот в один из дней он подает обусловленный сигнал о необходимости проведения срочной встречи.

Выезжаю из посольства, — а передвигался по городу исключительно на автомобиле, — и вскоре замечаю за собой хвост. Делать нечего, виду не подаю, изучаю местные достопримечательности, пытаясь притупить бдительность. Хотя знаю, что сзади тоже профессионалы, дистанцию держат четко. Наконец удается смоделировать ситуацию, по которой якобы они по своей вине меня потеряли. Затем еще длительное время петляю по городу, несколько раз проверяюсь и перепроверяюсь. Лишь стопроцентно убедившись, что все чисто, иду на встречу. И тут, как в анекдоте, меня ждут две новости: одна — хорошая, другая — плохая. Источник, разбирающийся в авиации, как и я, притащил целую кучу документации и чертежей. А вся проблема в том, что к утру их нужно незаметно положить обратно в сейф родственника. Возвращаясь в посольство, прикидываю, сколько времени нужно на копирование всего этого и молю Бога, чтобы не было «наружки», когда поеду отвозить документы.

— Анатолий Викторович, а часто ли ставились подобные задачи из разряда невыполнимых?

— Знаете, в разведке не существует понятия «невыполнимое задание». Для того так долго и тщательно подбирают и готовят разведчика, затрачивают для этого большие силы и средства, создают условия для его вывода за границу, сопровождают дальнейшую дорогу, чтобы он смог максимально реализовать все свои качества. Нет, разведчик — не супермен, как это часто показывают в зарубежных фильмах, тем не менее, это человек особой профессии и выполнять любые задания центра — его работа. Другое дело, что для этого могут потребоваться время, деньги, или, скажем так, большие деньги…

— На словах все выглядит красиво, а как на практике?

— А на практике как у Штирлица. Помните его ворчание перед радистом после получения задания установить, кто ведет сепаратные переговоры с союзниками. Мол, они там все с ума посходили и считают, что он чуть ли не вхож к самому фюреру, и все может. Примерно так же сначала отреагировал и я на получение срочного задания из Москвы добыть штамм «болезни Эбола». В то время, а это был 1970-й год, сообщение о страшной эпидемии, поразившей деревушку Ласса на северо-востоке Нигерии, моментально облетело весь мир. За считанные часы от неизвестной болезни, похожей на тиф, там вымерло все население. В прессе появились предположения о возможных испытаниях бактериологического оружия, делались намеки на нашего главного противника. Одним словом, нужны были образцы вируса, чтобы создать антивирусные препараты. Задача стратегической важности.

К счастью, в то время в Нигерии работала советская миссия врачей. Я выбрал из них более-менее подходящего специалиста, сели мы на УАЗик и вдвоем направились искать эту деревню, расположенную за 1200 километров от столицы. Нашли. Добились разрешения исследовать тела умерших. Результаты нулевые. Оказалось, что нужны были образцы крови, взятые у больного еще перед смертью. А к тому времени эпидемию уже остановили, новых проявлений не было. Пришлось искать подходы к местным медикам, у которых такие образцы сохранились. Таким образом, удалось заполучить нужные пробирки с кровью.

— То есть просто так зашли в местную больницу, попросили пару пробирок со страшным вирусом, вам их упаковали, вы сказали спасибо и уехали?

— Ну, не совсем так просто (хитро улыбается). Нужно знать психологию местных жителей, на чем можно сыграть, чем заинтересовать. В этот раз в ход было пущено все красноречие плюс накрытая «поляна» за наш счет и, конечно же, за спасибо такие дела не делаются.

— Существует мнение, что эпизод, о котором вы рассказали, — это было испытание бактериологического оружия американцами.

— Не думаю, что это было испытание. Они, наверняка, не хотели выпускать джинна из бутылки. Тем не менее, тогда вымерла вся деревушка. Почему я не думаю, что это были испытания? Ведь, первыми умерли от этой болезни сами американцы — врач и две медсестры. То есть в данном случае произошел некий сбой.

Другое дело — совершенно четко можно утверждать, что бешенство коров в Западной Европе, ящур и птичий грипп — все это появилось не случайно. Здесь речь идет об искусственном происхождении этих болезней для решения вопросов экономической конкуренции, борьбы за рынки сбыта. «Ножки Буша» надо же продвигать, а кто-то там кур разводит. С коровьим бешенством то же самое. Отказалась Европа покупать американское мясо — тут же появилось коровье бешенство.

— Анатолий Викторович, когда вас слушаю, складывается впечатление, что все у вас получалось как-то уж слишком просто и быстро. Переубедите, что это не так, иначе получается сплошная романтика.

— Знаете, в разведке даже через 30–40 лет после каких-то событий нельзя раскрывать всех деталей и подробностей, а уж тем более говорить о конкретных лицах. Вот и приходится иногда делать это завуалировано. На самом деле все гораздо сложнее и занимает достаточно много времени. Разведка не терпит поспешности. Как-то в одной из африканских стран, где я в то время работал, нужно было найти подход к влиятельному высокопоставленному чиновнику из президентского окружения. К нашей стране он не очень хорошо относился, на приемы в посольство не приходил, избегал контактов. Я начал наводить о нём справки, собирать информацию о его привычках, увлечениях, родственниках, слабых и сильных сторонах. Оказалось, что у него очень много детей, и он в них души не чает. На этом решил сыграть. Во время приема в одном из посольств подошел к нему, завел нейтральный разговор и как бы невзначай посетовал, что уже давно нахожусь за границей, соскучился по детям, оставшимся на родине, переживаю за них. Так плавно мы переключились на тему детей, он оживился, глаза сразу заблестели и подобрели. В конечном итоге он пригласил меня к себе домой.

Направляясь в гости, я знал о его детях почти все, поэтому каждому прихватил соответствующий подарок. Прощаясь, я чувствовал себя Дедом Морозом. К тому же я узнал все даты рождения и старался их не пропускать, а это случалось почти каждый месяц. Причем мои отношения с детьми были предельно искренними, и они меня действительно полюбили, а уж хозяин после этого и подавно. Он пригласил меня зайти к нему на работу. Как раз в это время представители нашего посольства пытались получить реакцию руководства страны пребывания по одному важному вопросу международной политики. И тут, попивая перед ним кофе, я замечаю на столе протокол заседания президентского совета на эту тему. Читать приходится вверх ногами, всеми силами стараюсь скрыть свою заинтересованность, но, судя по всему, не получается. Но вместо того, чтобы спрятать документ, он дает возможность его дочитать, да еще и переворачивает на следующую страницу, где окончание. При этом как будто не замечает моего интереса, отвлекаясь на свои дела.

После этого случая мне пришлось тщательно отработать технику чтения вверх ногами и затем неоднократно использовать ее для изучения важнейших документов на столе у моего знакомого. Конечно, я понимал, что он дает подсмотреть материалы выборочно, руководствуясь какими-то своими соображениями, но и это представляло колоссальную ценность. А воочию мы говорили о погоде, рыбалке, детях, политике.

— Анатолий Викторович, в то время, судя по фильму «ТАСС уполномочен заявить», в Африке было неспокойно, часто случались перевороты и в этот процесс активно вовлекались иностранные разведки. Вас это каким-то образом коснулось?

— Во-первых, в реальности события разворачивались не в Африке, как это показано в фильме, а в другом месте. Хотя в остальном все построено на конкретных событиях с небольшим домыслом Юлиана Семенова. Кстати, директором этого фильма был мой приятель, который знал, чем я занимаюсь. Я как раз находился в Москве между загранкомандировками, и он предложил мне быть консультантом сериала. Но в конечном итоге руководство КГБ назначило консультантами представителей контрразведки, ведь это была их операция.

Что касается остального, то мне пришлось быть свидетелем четырех государственных переворотов и одной гражданской войны. Первый раз это произошло в 1966 году в Гане, где я в то время был уже заместителем резидента советской разведки. По нашим меркам, он носил антисоветскую направленность и был инспирирован извне. В три часа ночи началась стрельба. Нужно было срочно ехать в посольство и информировать Москву. Сначала сел в машину, но затем передумал, решил, что пешком безопаснее. Всю дорогу, а это около километра, вокруг хаотично летали трассирующие пули. Все остальные дни тоже приходилось проводить на улицах, чтобы докладывать реальную картину, даже подвозить солдат с оружием.

В следующий раз, уже в другой стране, как-то во время очередного путча поздно вечером возвращался на машине домой после встречи с источником. Неожиданно останавливает военный патруль. Автомат Калашникова в грудь, обыскивают. Начинаю протестовать, объяснять, что я дипломат, показываю на номера автомобиля, предъявляю паспорт. Никакой реакции, даже наоборот, раздражаются, передергивают затвор и кладут палец на спусковой крючок. В это время я замечаю, что сержант пытается что-то прочитать в моем паспорте, держа его вверх ногами. Ну, думаю, плохи мои дела, раз ребята даже в школе не учились. К счастью, неожиданно подъехал офицер, быстро во всем разобрался, извинился за подчиненных, мол, что с них возьмешь, безграмотные. Напоследок у меня еще хватило сил шутить, что чуть не схлопотал пулю из своего же автомата. Посмеялись, обнялись, и я в холодном поту поехал дальше.

— Известно, что существует неписанный кодекс поведения разведок. Одно из его положений требует не вербовать «под чужим флагом» — что это значит в современных условиях?

— Это значит: нельзя вербовать под флагом той страны, с которой существуют очень хорошие межгосударственные отношения.

Кстати, в апреле 1992-го года в Алма-Ате состоялось совещание руководителей разведок стран бывшего Советского Союза, за исключением трех прибалтийских карликовых государств. На этом совещании было принято такое решение: каждая страна берет на себя обязательства — не вести разведку друг против друга.

И если уж говорить о кодексе чести, то в разведке есть принцип корпоративности. Это когда все сотрудники разведки, не потому что они любят или не любят страну своих соперников, не допускают таких действий в отношении коллег по другую сторону баррикады, которые бы кончились кровью или смертью. То есть кодекс чести требует уважения труда разведчика, который не является нашим другом.

— А как же аварийные ситуации на дорогах?

— Это контрразведка делает. Вы же знаете, что, например, дипломатическая служба построена на принципе паритетности. Так и в разведке. Если я тебе сделаю бяку, то ты мне ответишь тем же. Хотя подковерная интеллектуальная борьба идет постоянно.

У меня, кстати, Нигерии были хорошие отношения с резидентом ЦРУ. Кстати, он прекрасно знал, что я знаю, что он — резидент.

Резиденты ЦРУ, в отличие от других, стремятся приоткрыть завесу таинства, подрасшифровать себя. И знаете из-за чего? Если вдруг кто-то пожелает предложить свои услуги, чтобы знал, к кому обращаться. А, вообще-то, американцы — самый перепуганный народ в отношении инициативников. Я, например, всегда говорил: «Никогда не гоните, давайте посмотрим, кто к нам пришел».

Кстати, у нас, в Украине, пару лет назад была потрясающая сцена. Один энтузиаст-украинец пришел в американское посольство предлагать услуги. Кончилось это тем, что его взашей оттуда выгнали, выбросили его бандероль — и все это с криком: «Уберите своего провокатора!» Именно для того, чтобы такого не было, американцы всегда немного приоткрываются. В свою очередь умные инициативники всегда очень приглядываются, к кому обратиться, чтобы их не выставили.

— Следующий вопрос насчет агентуры. Мне почему-то думается, что спецслужбы, желая заагентурить человека, могут его обхаживать только до тех пор, пока он не даст расписку, а потом — возможен шантаж.

— Если бы я попытался кого-либо шантажировать, этим самым я подставил бы себя под возможное выдворение. Знаете, в разведке по принуждению не работают. Даже агентура. Если человек не хочет, если он отказывается или же отказывается уже в ходе сотрудничества, надо пожать ему руку, сказать — «спасибо!», и отпустить с миром. Иначе — все может очень плохо закончиться. На разведку должны работать энтузиасты, люди увлеченные. К слову сказать, знаменитая «Кембриджская пятерка» ни копейки не взяла от советской разведки.

Идейных сейчас совсем не стало. Вы посмотрите: все эти резуны, гордиевские, они считают себя борцами. А какие они борцы, они подонки, самые настоящие, которые предали нас и наших друзей за деньги.

— Ваша жена была с вами?

— Да. Только в первой командировке я был один.

— Она тоже работала в разведке?

— Нет, она трудилась в посольстве. Почти все жены разведчиков работали в посольстве.

— В посольстве нанимали на работу и местных жителей?

— Да, но кем? — садовниками, вахтерами…

— Они же, наверное, все были завербованы местной спецслужбой?

— Безусловно. В этом никто из нас ни на секунду не сомневался. Но с другой стороны — а что они могут? Все дело в том, что сотрудники-иностранцы не имеют права входить в помещение посольства выше представительского помещения на первом этаже. А второй, третий и выше этажи для них недоступны. А внизу — ничего секретного, зал для приемов, помещение для бесед с посетителями. А вот легальная резидентура, которая всегда размещена на средних этажах, должна быть защищена, прикрыта всеми правами и привилегиями, которыми располагают дипломатические представительства.

— В тех странах, где вы работали, были и нелегальные резидентуры?

— Нелегальные резидентуры были только там, где труднее всего работалось. То есть в странах с очень жестким контрразведывательным режимом и еще в странах очень сильного влияния.

— Анатолий Викторович, следующий мой вопрос, наверное, не очень для вас приятный но, тем не менее, его обойти невозможно: расскажите о том, как вас расшифровали. Знаю, что о вас написал в своей книге Джон Баррон «КГБ. Тайная война советских разведчиков», а немецкий журнал «Штерн» назвал вас выдающимся мастером шпионажа.

— Это было в 1970 году. Тогда в Англию перебежал наш разведчик Олег Лялин и начал сдавать информацию обо всех, кого он знал. Оказалось, что мы вместе с ним проходили языковую подготовку в разведшколе, занимались в одной аудитории. Правда, настоящей моей фамилии он не знал, мы ведь там находились под другими. А вот по фотографии опознал. Сразу после его побега из Москвы во все резидентуры направили запросы с целью узнать, с кем и при каких обстоятельствах пересекались с ним пути. Я сообщил все как было, и меня по ряду соображений отозвали на родину — от греха подальше. К тому же вскоре в английской прессе появились публикации, где наводились списки фамилий расшифрованных советских разведчиков, в том числе и моя.

— И после этого карьера резидента закончилась?

— Отнюдь. Через некоторое время мне довелось еще несколько лет работать резидентом советской разведки в Либерии. Официально ведь эти списки, расшифровки опровергались. Реакция была одной: все это клевета на советских дипломатических работников.

— И, тем не менее, не мешало ли это заниматься основной деятельностью?

— Начнем с того, что я ведь не один там был. Да и по большому счету резидентов иностранных разведок и так зачастую знают. В той же Либерии резидентом американской разведки был мой старый знакомый, к выдворению которого ранее из Нигерии я приложил руку. У нас были нормальные отношения. Я часто бывал у него дома, где имелась очень хорошая библиотека, в частности целые стеллажи книг по искусству. И среди них на видном месте, как на показ, стояла книга Баррона с упоминанием обо мне. Тем самым он давал понять мне, что знает, кто я на самом деле. Как-то я не выдержал и прямо сказал ему: «Не надоело книгу напоказ выставлять?» После этого убрал.

— Вскоре вы оказались в Союзе, а потом — в Украине. Как все это происходило?

— Тогда ситуация сложилась таким образом. Когда я вернулся, до 1986 года работал в Москве, в центральном аппарате разведки. И, вдруг, меня стали оформлять резидентом в Турцию. А турки мне очень вежливо отказали. Дали понять: мол, сколько же можно?.. И тут я понял, что у меня уже — никаких перспектив насчет работы «в поле». Тогда мне предложили на выбор три места работы: первое — возглавлять разведку Эстонии, второе — возглавлять разведку Таджикистана, третье — стать заместителем начальника разведки Украины.

Я избрал Украину. В моем подразделении, которое я возглавлял в Москве, было больше половины украинцев. Они, естественно, поддержали мой выбор. Да и здесь, в Киеве, меня очень хорошо встретили.

— Вы приехали в Киев в 1986 году, здесь же как раз грянул Чернобыль…

— Знаете, разведка отличается от других военизированных подразделений как раз тем, что в ней более либеральные нравы. И очень часто есть возможность выбора. Как только в Украине взорвался Чернобыль, мое начальство пригласило меня к себе. «Может, не поедешь?» — спрашивает. Говорю: «Я не сволочь». Здесь уже было дело чести.

— Сейчас вы — профессор Института СВР Украины. Вы уже давно работаете в этом закрытом учебном заведении?

— Ушел в запас в 1991 году. Мне было 59 лет. Поначалу соображал — кем быть? Пошел в одну конторку — чувствую, в ней пахнет воровством. Пошел в другую — такое же впечатление. Еще походил немного — решил: нет, не буду отрываться от службы. Пошел в отдел кадров. И первый зам. начальника кадров тут же, при мне, позвонил в Академию, тогда это еще был институт подготовки кадров, и сказал руководству: «Вот я к вам хорошего человека направляю». В тот же день появился в институте — и тут же был зачислен.

— Какие предметы преподаете вы в Академии внешней разведки?

— Теорию разведывательной деятельности. Эта тема хороша тем, что я учу основам — как быть шпионом.

— То есть какая-либо политическая составляющая напрочь отсутствует?

— Есть такой анекдот. Идет обсуждение вопроса: как строить мост — вдоль реки или поперек? Решили, что лучше всего — вверх, а там — как прикажут… Так вот, я строю свою теорию вверх, и она не носит никакой политической окраски.

— Анатолий Викторович, все годы работы в разведке вы участвовали в противостоянии КГБ — ЦРУ. Теперь, когда КГБ разрушен, а в независимой Украине ЦРУ считается дружественной спецслужбой, — это не вызывает у вас дискомфорта?

— Вы знаете, есть постулат, который, в общем-то, никто и не собирается опровергать: дружественных разведок не бывает. Партнерство осуществляется постоянно. Сейчас — это взаимодействие по борьбе с транснациональной преступностью. Но даже это партнерство в любом случае осуществляется в форме противостояния. Если между разведками начинается дружба, то это уже не взаимодействие, не взаимопомощь, а подчинение и закабаление одной разведки другой. Да, я всю жизнь работал против главного противника. А главным противником были, прежде всего, Соединенные Штаты Америки, страны НАТО, ну, и Китай одно время был.

— Сейчас вы стыкуетесь с американцами? Они, наверное, интересуются вашей предыдущей работой? Как вы отбиваетесь от их вопросов?

— В разведке существует железное правило, которое называется «принцип фрагментарности». Он заключается в том, что каждый разведчик должен знать только то, что ему положено знать по его должности и по порученному участку работы. Все остальное — от лукавого. Этот принцип свято соблюдается.

Я рад, что я востребован и до сих пор занимаюсь любимым делом. За последнее время подготовлено и прочитано сотни лекций для будущих украинских разведчиков. Некоторые из слушателей уже работают за границей. Жизнь продолжается.