Силуэты разведки

Судьба разведчика: Германия, Афган, спецназ…

— Родился в Луганске, 29 марта 1936 года. После окончания школы поступил в Киевский политехнический институт на механический факультет, в группу химического машиностроения. Учился почти на «отлично». Преддипломную практику проходил на киевском заводе «Большевик». И после зашиты диплома, он у меня был реальный — одна из разработок завода «Большевик», меня взяли на известное на весь Союз предприятие. Тогда при заводе создавался проектно-конструкторский институт, и меня приняли в конструкторский отдел. Проработал там почти три года, а потом поступило сразу два предложения. Одно — идти служить в органы госбезопасности, второе — работать инструктором промышленного отдела ЦК комсомола. После долгих раздумий и совета с отцом, а он всегда был для меня авторитетом, дал согласие служить в органах госбезопасности.

— Вам, наверное, пришлось еще доучиваться, получать специальную подготовку?

— Да, меня сразу же направили учиться в Москву, в так называемую школу № 101. Потом, спустя годы, этот вуз был переименован в Краснознаменный институт КГБ СССР имени Ю.В.Андропова.

— Расскажите, пожалуйста, коротко об учебе в этом таинственном высшем учебном заведении.

— Все там для меня было ново. Помню, перед началом занятий — собеседование. Меня спрашивают, чем я увлекаюсь в жизни. Говорю, мне очень нравится моя гражданская специальность — конструкторское дело, и, если будущая работа в органах будет хоть как-то пересекаться с техникой, с конструированием, — это будет здорово.

— Ну, и как, в будущем понадобились вам знания, приобретенные в политехническом институте?

— Вначале да, но в дальнейшем — в очень незначительной степени.

— Как вы себя чувствовали в этой 101-й школе?

— Нормально. Попал в «немецкую» группу. «Вы по внешнему виду очень смахиваете на немца, — сказали мне, — будете учить немецкий язык и специализироваться на немецкой тематике. А английский совершенствуйте». Два года я там старательно учился. Осваивал язык и, конечно же, получал специальную оперативную подготовку.

Все у меня получалось. На каком-то этапе я понял, что ко мне присматриваются для возможной подготовки в качестве нелегала. Но я косвенным образом дал понять, что это не для меня. Легальная разведка — это одно, нелегальная — совсем другое. А я довольно объективно и четко оцениваю свои способности и возможности.

— Куда вас распределили по окончании 101-й школы?

— Попросился в Киев. А уже тут меня «трудоустроили под крышу» в Академию наук. Вот где пригодились мои технические знания! Там я стал работать научным сотрудником-консультантом в секторе спецработ, где все исследования — секретные и совсекретные. Курировал все химические проекты. В том числе, — ракетное топливо и ракетостроение. Имел удовольствие познакомиться с Янгелем, с Королевым, с Келдышем и другими видными учеными, которые работали в этом направлении.

— Скажите, а в Академии наук знали, что вы являетесь действующим офицером госбезопасности?

— О моем положении в Президиуме Академии наук знали всего несколько человек — начальник 1-го отдела, начальник отдела кадров, естественно, сам Президент Академии наук Борис Евгеньевич Патон, Главный ученый секретарь и начальник сектора спецработ. Вот круг людей, которые в силу служебной необходимости знали.

У меня был особый режим работы. Никто меня от работы в аппарате КГБ не освобождал. В Академии работал полный рабочий день, а всю основную комитетскую работу приходилось делать вечером. Тогда это было нормальной практикой. Допоздна не только я один сидел, но и многие другие сотрудники, даже те, которые не «под крышей» работали.

— Как сложилась дальше ваша судьба? Знаю, что, спустя несколько лет, в 1969 году вас направили в ГДР. Вы работали там в легальной резидентуре?

— Да, это была легальная резидентура, аппарат Уполномоченного КГБ СССР при МГБ ГДР.

— Чем вы там занимались? Понимаю: легко спросить — трудно ответить, и тем не менее…

— По прибытии туда сразу же был направлен в Герскую разведгруппу. Вся ГДР была разделена на округа, и в каждом округе была своя разведгруппа.

Что могу рассказать о той работе? Как известно, разведка — это добывание секретов. Военных, политических, экономических, научно-технических. Для этого приобретаются источники. Кто-то под подписку, кто-то — без нее. Кто-то «втемную», кто-то «всветлую». Всем сотрудникам разведгрупп в округах, какой бы работой они не занимались, обязательно давалась так называемая «Линия «Н» — нелегальная разведка. Работа по этому направлению предполагает подбор кандидатов для работы в нелегальной разведке и решение вопросов их документирования.

— Вот об этом подробнее.

— Каждому нелегалу сплетается (разрабатывается) «легенда». То есть вымышленная биография. И под каждый временной этап этой «легенды» должны быть документы подтверждения. Если нелегал попадает в поле зрения контрразведки и начинается проверка, его «легенда» должна подтверждаться документально. И потом, конечно, предстояла работа с выведенным «в поле» нелегалом. Секретность — она везде секретность. И если ты работаешь с нелегалом, то уже чисто по-человечески с ним становишься близким, как бы срастаешься с ним душой, ведь мы оба делаем одно общее дело. И ты уже стараешься сделать все, подстраховать, чтобы он ни при каких обстоятельствах не «прокололся». А если он вдруг «загорелся», необходимо вовремя его «выдернуть». Нелегалы — это очень и очень серьезная категория людей, особенно, если они — наши соотечественники.

— Вы работали «под крышей»?

— Никакой «крыши» не было.

— Но вы же не представлялись немцем: «Геннадий Лобачев, советский разведчик»?

— Нет, конечно. Герская разведгруппа находилась на территории Советско-германского акционерного общества «Висмут», которое занималось добычей урановой руды. Прикрывался иногда этой «фирмой».

— Сколько лет вы проработали в Германии?

— Обычно подобная командировка длится три, максимум четыре года. Я же проработал шесть лет.

— У вас, наверное, были серьезные источники?

— Было несколько перспективных приобретений по линии научно-технической разведки, несколько источников из числа сотрудников криминальной полиции, очень сильных оперативных работников. Они сами для себя приобретали вспомогательную агентуру. Самое главное было для нас — сохранить их от самих немцев. Гедеэровцы очень ревностно относились к малейшим нашим успехам. Вот если они знают о каком-либо нашем источнике — вроде бы все нормально. Но если не знают… А нам, конечно же, интереснее было иметь свою агентуру, напрямую работающую на нас.

Сложилось так, что лучшие результаты получились у меня по нелегальному направлению, — по подбору кандидатов и, особенно, — по линии документации.

— По возвращении из ГДР вы несколько лет работали в Первом управлении КГБ Украины. Потом была, наверное, самая главная ваша загранкомандировка — вы возглавляли одну из команд спецназа КГБ в Афганистане.

— За прошедшие 26 лет «афганская одиссея» постоянно живет в моей памяти, теперь, правда, реже, но все же приходит в сны. После возвращения из Афганистана долго еще схватывался среди ночи в смутной тревоге, что не могу найти под подушкой оружие. А снились мне чаще всего почему-то полеты на вертолете, выполняющем боевые виражи.

— В последнее время у нас, в Украине, по конъюнктурным соображениям и в угоду националистическим силам все чаще предпринимаются попытки переписать историю.

— Вообще-то ничего нового в этом нет. Мы это уже проходили. У нас и раньше история громадной страны корректировалась в угоду каждому новому политическому лидеру.

— Поэтому по прошествии многих лет свидетельства очевидцев афганской драмы должны сыграть не последнюю роль в честной и объективной подаче исторических фактов. До сих пор в афганских событиях остается много белых пятен, и, возможно, только наши дети и внуки разберутся в тех событиях глубже, чем мы.

— Общеизвестно, что любая армия по собственной инициативе не воюет — она только выполняет волю высшего государственного и политического руководства своей страны. Правда, за это приходится расплачиваться не ему, руководству, а тем, кто воюет, и довольно часто, если не своей жизнью, то жизнью и здоровьем своих боевых товарищей, горем жен и матерей, сиротством детей.

— Геннадий Сергеевич, как вы и ваш друзья — «афганцы» чувствуете себя сегодня?

— По данным Украинского союза ветеранов Афганистана, в Украине проживает 160 тысяч участников той войны, 3 тысяч 2 8 0 украинцев погибло, 6 тысяч стали инвалидами, 711 сирот остались без надежной государственной поддержки, и им помогают только сами бывшие воины. На сегодняшний день многие семьи «афганцев» не имеют своих квартир, а инвалиды — достаточно медпрепаратов, протезов и инвалидных колясок. Приходится продолжать войну, только на этот раз врагами стали болезни и бедность, многие неплохие в прошлом солдаты оказались неспособными биться на житейском фронте в одиночку.

— Прежде, чем мы поговорим об участии в афганской войне возглавляемого вами отряда спецназначения «Карпаты-1», давайте сделаем небольшой экскурс в историю, чтобы обрисовать для наших читателей тот исторический контекст, в котором состоялся ввод советских войск в Афганистан.

— Вначале позволю себе одну крамольную мысль: афганцы большие любители повоевать, преследуя при этом и меркантильные интересы. Они извечно были в первую очередь воинами, а уже потом скотоводами и земледельцами. Для мальчишки первой игрушкой становились пустые гильзы, а то и боевые патроны. Гордый, независимый и свободолюбивый народ вообще не привык кому-либо подчиняться, поэтому все правители Афганистана предпочитали жить в дружбе с вождями кочевых племен, а правителей в стране сменилось немало, и каждый переворот заканчивался насильственной смертью очередного эмира или короля. Так что решение вопросов власти и политики кровавым путем — дело в Афгане обычное.

— Но в последние годы, перед вводом советских войск, ситуация там особо обострилась.

— Да, это так. И точкой отчета здесь можно считать 1973 год. Тогда группа афганских офицеров свергла с престола находившегося на лечении в Европе короля Захир Шаха Мохаммеда, занимавшего престол около 40 лет, и передала всю полноту власти его двоюродному брату Мохаммеду Дауду, который до этого более 10 лет занимал пост премьер-министра. Дауд после переворота провозгласил Афганистан республикой, а себя — президентом. С того времени в стране не затихал водоворот заговоров, путчей, переворотов. Все события тех лет связывали, и небезосновательно, с «рукой Кремля», так как каждый из новоиспеченных «вождей» начинал строить свой социализм — это было тогда так модно. И как результат: в Афганистане на политическую арену выдвинулась грозная сила исламского фундаментализма, которая поклялась огнем выжечь с земли Аллаха «московских ставленников». Уже к началу 80-х годов на территории сопредельного Пакистана при прямой поддержке правительства и американцев началось зарождение исламского радикального движения, получившего позднее название «Талибан». К идеологическому и финансовому пестованию талибов приложила руку Саудовская Аравия, но особенно старались американцы, о чем позднее здорово пожалеют, когда в афганском вопросе «наступят на наши грабли».

Многое изменила Апрельская революция 1978 года, когда к власти пришла созданная еще в 1965 году НДПА — Народно-демократическая партия Афганистана во главе с поэтом Нур Мохаммедом Тараки, сразу же заявившая о своей приверженности марксистско-ленинской идеологии и построению социализма.

В декабре 1978 года между СССР и Афганистаном был подписан договор, предусматривавший крупную поставку Афганистану новой техники и вооружений. Собственно тогда Советский Союз взялся за фактически бесплатное переоснащение афганской армии. С увеличением поставок вооружений возросло и количество направляемых в Афганистан советников — из МВД, КГБ, погранвойск, различных министерств и ведомств.

Обстановка в Афганистане становилась все более неспокойной. Начались выступления бедноты. В некоторых районах вспыхнули восстания. Группы так называемых братьев-мусульман все чаще совершали нападения на госучреждения и солдатские казармы, терроризировали ту часть населения, которая поддерживала новую власть. Пользуясь безнаказанностью, активизировались и чисто криминальные элементы, объединяясь в довольно мощные банды. Тараки, напуганный складывающейся ситуацией, стал донимать Москву настоятельными просьбами о более существенной военной помощи. С наступлением весны 1979 года оживились караванные пути, что способствовало улучшению координации действий контрреволюционных сил. Их вооруженное противодействие благодаря поддержке из-за рубежа стало приобретать более массовый и организованный характер. «Афганский социализм» оказался под угрозой. В середине марта в провинции Герат, граничащей с Ираном, начались мощные антиправительственные выступления сепаратистского характера, создавшие реальную угрозу отторжения этого жизненно важного региона от Афганистана. Уже 20 марта Тараки прилетел в Москву с очередной просьбой о срочном вводе советских войск, но и на этот раз положительного решения не последовало. Советскому руководству пришлось чуть ли не популярно разъяснить Тараки, что удержать «революцию» только с помощью наших штыков — дело рискованное и недопустимое. Вместе с тем Тараки получил уверение в готовности все же оказать ему военную поддержку при дальнейшем обострении ситуации в стране. В подтверждение обещанного советская авиация бомбила повстанцев в Герате. Активная поддержка СССР помогла Тараки подавить мятеж. Кроме того, советское правительство сделало и другие, более практические шаги. В целях подготовки к возможному вводу советских войск, такой вариант тогда, видимо, окончательно не исключался, тогдашний министр обороны СССР маршал Дмитрий Устинов приказал привести в готовность к десантированию Ферганскую воздушно-десантную дивизию, развернуть два мотострелковых полка в районе Кушки и перебросить мотострелковую дивизию под Термез. На территории Туркестанского военного округа дополнительно были размещены две мотострелковые дивизии и проведены учения. Как видите, когда позже был дан приказ о вводе войск в Афганистан, Советская Армия была к этому уже достаточно подготовленной.

— Наверное, решающим событием, после которого и было принято решение о вводе войск, стало убийство Тараки.

— Думаю, что да. Вскоре после своего возвращения на родину «отец и учитель афганского народа» Тараки по приказу Амина, его ближайшего доверенного лица и первого заместителя по партии, был убит. Амин постарался оправдать свои действия тем, что, мол, Тараки не имел авторитета, да и политиком был никудышным, поскольку не смог добиться от Советского Союза существенной поддержки своему режиму. Несмотря на абсурдность таких обвинений в адрес Тараки, действия Амина нашли понимание как в партийной среде, так и среди населения. Амин на самом деле оказался более сильной личностью, чем Тараки.

Как потом стало известно, кровавая акция Амина оказала ошеломляющее впечатление на Леонида Брежнева, лично хорошо относившегося к Тараки. Можно предположить, что это убийство и послужило катализатором при принятии решения о вводе войск, хотя и до этого был ряд моментов, приближавших такое решение. Так, когда в ноябре 1979 года два афганских самолета сбросили бомбы на территорию советского Таджикистана, полностью уничтожив горное селение, Амин оправдывался: вышла, мол, ошибка из-за плохой подготовки летчиков, намекая на то, что готовились-то они в Советском Союзе.

— Здесь же свою подстрекательскую роль сыграл и международный фактор, в частности, американский…

— Наша разведка время от времени получала информацию о том, что США вот-вот введут свои войска в Афганистан. Нам разъясняли тогда, что нахождение американцев в Афганистане крайне нежелательно, ибо приведет к резкому снижению обороноспособности СССР, так как американцы смогут расположить межконтинентальные ракеты типа «Першинг» вблизи наших границ, и значительная часть территории СССР окажется в поле их досягаемости. В том числе и космодром Байконур. Поэтому нужно было, что прямо отвечало нашей тогдашней военной доктрине, «упредить противника». Кто был тогда нашим противником, известно всем.

— Но, ведь, эти разъяснения, наверное, скрывают и другие, более важные причины?

— Понимаете, не могло же советское руководство открыто заявить, что намерено помешать американцам организовать с помощью Пакистана и Афганистана проникновение исламских фундаменталистов в наши среднеазиатские республики, имевшее целью дестабилизировать там внутриполитическую обстановку и добиться выхода этих республик из состава СССР, или хотя бы Таджикистана, имеющего, как теперь стало известно, разведанные к тому времени значительные запасы урановой руды.

— И вот решение о вводе войск принято. Как это выглядело технически?

— Все указания давались, в основном, в устной форме, чтобы, как считают исследователи, не оставить для истории никаких следов. На сегодняшний день эти следы остались, видимо, только в памяти исполнителей. Министр обороны СССР маршал Устинов 25 декабря 1979 года выдал директиву, и в тот же день, в 15.00 по московскому времени, первые боевые подразделения Советской Армии пересекли границу и вступили на землю Афганистана. Буквально за четыре часа через пограничную реку Амударью был построен понтонный мост, и из Термеза и Кушки через занесенный снегом перевал Саланг пошли автоколонны и танки. Но основная масса войск перебрасывалась самолетами. Выгрузка проходила быстро, самолеты порой даже не выключали двигатели. Десантники были без кокард и других опознавательных знаков, лишь самолеты были с эмблемой Аэрофлота. Самое интересное, что гражданские рейсы авиакомпаний мира в Афганистан не были отменены, поэтому высадка войск проходила на глазах многочисленных иностранцев. В течение нескольких недель различные подразделения, сведенные в Ограниченный контингент советских войск, практически без единого выстрела заняли все ключевые районы Афганистана. Что примечательно, войска не были расквартированы в городах, а располагались в полевых условиях: в палаточных городах и в военных городках, построенных в свое время еще англичанами.

— Геннадий Сергеевич, здесь, наверное, несколько слов нужно сказать о дворцовом перевороте и о смерти Амина.

— У советского руководства были все основания не доверять Амину.

— Почему?

— Хотя он постоянно просил о помощи, настораживали его частые и не совсем понятные визиты в Италию и во Францию. Он отказался от личной охраны силами советского «мусульманского батальона», укомплектованного из числа военнослужащих Советской Армии — коренных жителей среднеазиатских республик, ссылаясь на то, что полностью доверяет только своей личной гвардии, состоявшей из ближайших родственников и особо доверенных лиц, которые, что было достоверно известно, прошли подготовку в спецлагерях других стран, в том числе и в США. Советские советники из окружения афганского лидера отмечали, что эксцентричный и мало предсказуемый Амин ведет себя подозрительно. Закрадывались даже подозрения, не стал ли он агентом США во время своего обучения там.

Советская разведка своевременно получила из ближайшего окружения Амина сведения о подготовке им коварного сценария празднования 15-летия своей партии: 29 декабря должна была состояться расправа над политзаключенными, сторонниками покойного Тараки, в тюрьме Пули-Чахри. Предательство Амина, видимо, не явилось большой неожиданностью для руководства СССР, которое, судя по всему, никогда и не забывало о его способностях проводить кровавые акции.

— Существуем много версий того, как штурмовали дворец Амина.

— События, развернувшиеся 27 декабря, даже их непосредственные участники описывают по-разному, всякий раз обращая внимание на все новые нюансы. Поэтому четкая картина не вырисовывается. Не претендуя ни в коей мере на полную достоверность, тем более что я лично там не был, попытаюсь изложить события так, как они мне представляются.

Повара-узбеки, работавшие во дворце Тадж-Бек (члены спецгрупп называют его Дар-уль-аман), по заданию советской разведки подсыпали Амину, членам его политбюро и министрам во время торжественного обеда сильное снотворное. Замысел состоял в том, чтобы «бескровным путем» захватить Амина вместе с его свитой, чтобы позже судить. Но из-за строгой секретности готовящихся мероприятий и несогласованности действий разведки и посла СССР в Афганистане, ничего не знавшего о проводимой акции, советские врачи привели в чувство афганского лидера и его приближенных. Да и здоровье Амина оказалось отменным.

Тогда и был введен в действие запасной, тщательно подготовленный вариант — операция «Шторм-333». На штурм дворца пошли спецподразделения КГБ СССР «Зенит» и «Гром» (или группа «А», позднее ставшая основой известного подразделения «Альфа»). Вышеупомянутый «мусульманский батальон», усиленный офицерами отряда «Зенит», блокировал все важнейшие объекты госуправления и подходы к дворцу на случай попытки привлечения Амином верных ему воинских подразделений. Во время штурма дворца вся его охрана, а это — 200 человек личной гвардии и около 300 человек внешней охраны, сам Амин и большинство из его окружения погибли в бою.

— А каковы были потери со стороны штурмовавших?

— Из состава спецгруппы четверо погибли, в том числе и непосредственный руководитель операции полковник Бояринов, которому многие обязаны жизнью. Все офицеры нашего спецназа прошли обучение в возглавляемом им Центре подготовки.

— А потом на политической арене вдруг появился Бабрак Кармаль.

— Да, власть была передана новому лидеру, срочно доставленному в Баграм спецрейсом из Праги, куда он в свое время был отправлен Амином в «почетную ссылку» в качестве посла Афганистана в Чехословакии. Так закончился очередной государственный переворот, в результате которого к власти пришли поддерживаемые Советским Союзом «парчамисты». Никто тогда не смог (или не захотел!) спрогнозировать, что этот переворот активизирует в Афганистане начавшую было затихать гражданскую войну, межклановые и межпартийные разборки.

Новое правительство, возглавляемое Бабраком Кармалем, заявило о себе в первую же ночь, но реальные действия последовали лишь на второй-третий день. Короткий период фактического безвластия очень эффективно использовали не только внутренняя оппозиция, но и внешние противники. Началось повальное дезертирство из афганских воинских частей, причем дезертиры уходили с оружием, пополняя антиправительственные группы, которые уже тогда начали называть бандами, поскольку их действия в большей части имели чисто криминальный характер. В сложившейся обстановке правительство прибегло к силовым методам, начав проводить насильственную мобилизацию, что сразу же вызвало, естественно, недовольство в народе.

Опасаясь вооруженных мятежей оппозиции, афганское руководство стягивало верные ему войска в крупные города, ослабляя тем самым свои позиции в глубинке. И, фактически, то, что, как предполагалось, должна была делать афганская армия, легло на плечи Ограниченного контингента советских войск. Наши войска стали углубляться в провинции, встречая теперь на своем пути отчаянное сопротивление жителей. Многие военные специалисты стали понимать, что борьба ведется не с горсткой контрреволюционеров-фундаменталистов, а с гордым, независимым афганским народом. Но их мнение никого не интересовало.

Правительство Бабрака Кармаля, слепо следуя марксистско-ленинской идеологии, без учета местных условий стало проводить неразумную внутреннюю политику, часто попирая национальные традиции. Уж кому-кому, а Кармалю должна было бы быть известна крайняя нетерпимость афганцев к обиде, а тем более оскорблению. Так, например, женщинам было запрещено носить паранджу. Городское население такой запрет восприняло нормально, сельское же с устоявшимся патриархальным укладом жизни отреагировало крайне отрицательно, особенно мужчины, усмотрев в таком запрете посягательство на мусульманские обычаи. Была также запрещена выплата калыма — выкупа жениха за невесту ее родителям. По традиции, жених и его родственники в случае неуплаты калыма подвергались наибольшему позору и всеобщему презрению. Советники из СССР неоднократно советовали Бабраку Кармалю не будоражить напрасно народ, но он, как говорится, «бежал впереди паровоза».

Обидно, что свое недовольство политикой правительства народ, благодаря активной пропагандистской деятельности мусульманских фундаменталистов, прямо связывал с присутствием «шурави», то есть «советских». Это слово начало приобретать презрительный оттенок, им даже стали пугать детей. Сам Бабрак Кармаль, судя по его действиям, большой храбростью не отличался, так как почти безвыездно сидел в Кабуле в окружении надежной — нашей! — охраны. Стянув к Кабулу верные ему армейские подразделения, действия своих представителей в провинциях и в армии практически не контролировал. Можно утверждать, что реальную власть в стране он так и не приобрел.

— Теперь давайте поговорим о вашем непосредственном участии в афганской эпопее. Известно, что вы были командиром отряда «Карпа-ты-1». Это спецназ КГБ.

— Когда-то говорить об этом было не принято, более того, запрещено, но с той поры много ведь воды утекло. И сегодня практически все сведения о спецподразделениях, даже когда-то секретные, в результате многочисленных публикаций стали достоянием гласности. По прошествии четверти века нет смысла утаивать давно ставшее явным.

— Что же это была за команда, как она родилась, и как вы все, ее бойцы, оказались вместе? Думаю, многим это будет интересно.

— Свое название каждая команда в системе «Каскад» получала по названию главного горного массива в регионе формирования. Наша команда создавалась на территории Украины и Молдавии, отсюда и название «Карпаты». Были еще «Тибет», «Урал», «Кавказ», «Алтай» и другие. Общее руководство этими подразделениями осуществлялось КГБ СССР.

Личный состав подбирался из морально выдержанных, смелых и физически крепких кадровых офицеров оперативных подразделений, владеющих как минимум одним иностранным языком и имеющих достаточную оперативную, преимущественно разведывательную подготовку.

— Когда именно началось формирование вашего отряда специального назначения?

— Вообще-то август считается самым приятным, наилучшим летним месяцем — пора отпусков. Август 1980 года стал исключением для наших офицеров: многих отозвали из отпуска, а сам отпуск был перенесен на следующий год. Группе офицеров, выезжавшей к месту отмобилизования из Киева, на сборы и дорогу дали всего сутки. Другим, к сожалению, не дали и этого времени, так как сбор проводился по команде «Тревога».

— В какой местности создавалась ваша команда, и сколько времени вам было дано на сбор?

— Наше спецподразделение отмобилизовалось под видом очередных учебных сборов на базе в городе Сумы. Формирование, как и положено, было проведено в течение двух суток.

После обмундирования, получения необходимых технических средств, вооружения и боеприпасов команда с военного аэродрома в Прилуках самолетами была переброшена в Узбекистан, где на базе 105-й Ферганской воздушно-десантной дивизии в течение недели прошла дополнительную подготовку в условиях, максимально приближенных к боевым. Здесь нам стало известно, что зоной ответственности нашей команды будут провинции Герат и Фарах.

— Ваша форма отличалась от армейской?

— На нашей форме (спецназовский вариант) не было никаких знаков отличия. Обращались мы друг к другу только по имени или по имени-отчеству. Поэтому визуально определить, кто в каком звании, было невозможно. Жизнь подтвердила, что мы поступили правильно, так как афганские снайперы отстреливали в первую очередь офицерский состав.

— В середине августа 1980 года команда оказалась в Долине Черных Смерчей. На высоте около 1700 метров над уровнем моря. Пребывание на высокогорье ощутилось уже на следующее утро во время физподготовки. При нагрузках грудь буквально разрывалась — настолько был беден кислородом воздух. Со временем организм несколько адаптировался, нагрузки переносились легче, но все-таки не так как раньше.

— То есть вы обустраивались, как говорится, в чистом поле?

— Да. Причем, на обустройство много времени у нас не было. Огородили свое расположение колючей проволокой, оборудовали пищеблок, перетянули палатки. Смерчи мы не только увидели, но и ощутили в первый же день своего пребывания на афганской земле. Зрелище — удивительное по красоте. Но когда мельчайшая пыль и песок попадают в глаза, забивают дыхание и проникают сквозь обмундирование до самого тела, впечатление прекрасного, мягко говоря, тускнеет. Наш лагерь располагался рядом с дорогой — если по ней проходила хоть одна машина или единица боевой техники, то все вокруг надолго окуналось в противную пылевую мглу, видимость в которой была не более 4–5 метров. Караульным нарядам, особенно тем, кто заступал на дежурство после обеда, пришлось выдавать комбайнерские очки.

— Как восприняли появление вашего спецподразделения местные жители и воины советской армии?

— Довольно скоро стали распространяться слухи о прибытии какой-то особенной команды. А элегантные бороды и усы, что командованием не запрещалось, утвердили местное население и даже наших солдат во мнении, что мы кубинцы. Слухам поспособствовал еще и такой случай. Наш спецназовец Валентин Т. предупредительной очередью решительно остановил пыливший по дороге грузовик, в кабине которого ехал какой-то подполковник, не пожелавший прислушаться к требованию выбрать другую дорогу. Пролив кровь (при резком торможении подполковник разбил себе о лобовое стекло нос), он убедился, а потом, видимо, передал и другим, что эти ребята не шутят. Вскоре бойцы Советской Армии начали называть нас «Андроповский батальон».

— Я так понял, что главной вашей задачей было не столько участие в боевых операциях, сколько сбор и реализация разведывательной операции.

— Вы правильно поняли. Сразу же по прибытии в Афганистан мы стали получать ценную развединформацию. Более того, мы ее тут же старались реализовать. К примеру, оперативно была использована информация, полученная нашими людьми в Фарахе, о планируемом совещании крупных руководителей антиправительственных формирований, прибывших из Ирана и Пакистана для обсуждения планов «отрыва» юго-западной части Афганистана с целью развертывания фронтальной войны. В результате операции, проведенной с применением вертолетов и штурмовой авиации, было уничтожено около 60 главарей моджахедов и их подручных, собравшихся на это совещание.

— Ваши люди, наверное, тщательно изучали методы ведения войны боевиками — для того, чтобы противодействовать им, чтобы уменьшить количество жертв со стороны наших солдат.

— Тактика моджахедов большой оригинальностью не отличалась. Небольшим подразделением они навязывали бой и, имитируя отступление, затягивали в ущелье. Затем выход блокировался завалами или массированным огнем с заранее подготовленных позиций, и начиналось методичное уничтожение окруженных. Редко кто выбирался живым из западни, в таких ситуациях раненых душманы в плен, как правило, не брали. Почти всегда убивали захваченных бойцов, часто подвергая перед этим жесточайшим пыткам.

— Скажите, а почему так трудно оказалось найти противоядие против партизанских вылазок моджахедов?

— Не могли же наши войска применить антипартизанскую тактику, отработанную американцами во Вьетнаме, — тактика «выжженной земли» своей жестокостью по отношению к мирным жителям нам не подходила.

— О том, как добывалась развединформация, не спрашиваю — все равно не скажете.

— Скажу только, что всю поступающую информацию мы тщательнейшим образом перепроверяли. Главной задачей было — приобретение собственных источников информации. Искали их среди местного населения. Население в целом относилось к нам неплохо, сдержанно, но все же шло на контакт и в доверительных бедах часто сообщало интересные сведения.

Со временем, когда начались боевые операции против исламистов и появились пленные, объем информации увеличился за счет их детальных опросов. Немногие пленные, но такие все же были, соглашались сотрудничать с нами. А мы в таких случаях создавали условия для их освобождения — инсценировали «побеги» или же путем «утечки информации» наводили банды на маршруты конвоирования или места содержания пленных, среди которых уже был наш источник, чтобы их могли «отбить». Поскольку такая работа проводилась в условиях строжайшей конспирации, то расшифровок и провалов практически не было.

— Можете сказать, какие задачи ставились перед людьми, которые согласились с вами сотрудничать?

— Перед источниками ставились такие задачи: численный состав группировки, мотивы объединения этих людей (политическая идея или криминал?), обеспеченность вооружением и средствами связи, командный состав и его подготовленность, характерная тактика действий и применяемые уловки, наличие иностранных советников и инструкторов, планы вообще и на ближайшее время, цели и маршруты передвижения, контакты и связь с другими формированиями и с заграницей. Особенно нас интересовали вопросы, связанные с наличием в бандах пленных и заложников: места и условия их содержания (обращение в свою веру, использование в качестве рабочей силы или для продажи), физическое состояние и поведение пленных, возможность их освобождения. Все полученные данные анализировались с тем, чтобы определиться, с кем имеем дело, — были случаи, когда принимаемая за банду группа была, по сути, отрядом самообороны, созданным местным лидером для борьбы с обычными грабителями. В таких случаях принималось решение о тактике работы с той или иной непонятной группой. Иногда с лидером устанавливался личный контакт, и даже доверительные отношения, то есть достигалось взаимопонимание. Короче говоря, в работе использовался весь арсенал оперативных средств.

— И все же вам приходилось осуществлять и боевые операции.

— Конечно. Но только в тех случаях, когда это вызывалось необходимостью.

— Как нетрудно догадаться, вы их готовили, используя полученную развединформацию.

— Разумеется. Знаете, это только в математике все просто: кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая линия. На войне все по-иному — там на такой прямой часто поджидает смертельная опасность. Поэтому выходы на операцию проводились со всеми предосторожностями, то есть использовались обманные и отвлекающие маневры. Единственное, в чем я был спокоен, так это в отсутствии утечки информации. Путем проведения учений мы добились, что каждый член боевой группы во время боевой операции четко знал свои обязанности, место, время и последовательность действий.

— Геннадий Сергеевич, одну из спецопераций, которую провел ваш спецназ, описал маршал Соколов в пособии по тактике боевых действий против бандформирований для высших военных учебных заведений. Что это была за операция? Она, кажется, называлась «Бумеранг»?

— Та операция была разработана нами, но проведена во взаимодействии с армейскими подразделениями.

— Расскажите о ней, пожалуйста.

— Замысел состоял в том, чтобы моджахеды на себе ощутили результаты применяемой ими же тактики.

Все началось с конфиденциальной встречи с неким Саттаром, которого мы считали главарем небольшой, но довольно мобильной и потому неуловимой банды. Нельзя сказать, чтобы люди Саттара проявляли особую агрессивность или беспокоили наше подразделение. Здесь Саттар активности не проявлял, но местные органы власти игнорировал полностью.

Пусть останется оперативной тайной процесс проведения предварительных переговоров с Саттаром. Он объяснил, что возглавляет группу вооруженных земляков, которые все являются родственниками. Никаких четких политических взглядов они не придерживаются. Они объединились и добыли оружие с единственной целью: обеспечить спокойную жизнь жителей нескольких кишлаков. К «шурави» у них претензий нет, к нашей команде — тем более. О существовании команды он знал уже давно, видел, что мы не каратели, что не обижаем местных жителей. Из уважения к нам и поверив нашим гарантиям, он и согласился на эту встречу.

Встречу обставил Саттар, по его мнению, по всем правилам военного искусства, чем и похвастал, указав мне на посты и засады вокруг места встречи. Каково же было его удивление и крушение иллюзий, когда я продемонстрировал ему, что все его посты и засады находятся «на мушке» у наших групп. Так ему был еще раз продемонстрирован наш профессионализм. В процессе встречи и довольно откровенной беседы мы поняли, что имеем дело с типичным отрядом самообороны.

Во время встречи Саттар, желая доказать свою лояльность и готовность к сотрудничеству с нами, сообщил, что через несколько дней по известному ему маршруту проследует караван, в котором будет около 40 инструкторов и прошедших в Пакистане переподготовку бандитов, часть из которых ранее «засветилась» при грабежах его «подшефных» кишлаков. Мы понимали, что Саттар руководствуется чувством мести. Тем не менее, своим поведением Саттар вызывал доверие, а предоставленная им информация, безусловно, заслуживала внимания. К сожалению, перепроверить ее возможности у нас не было, да и на тщательную подготовку операции времени осталось очень мало. Терзались сомнениями, но решились идти на риск. При разработке операции мы старались применить известную нам тактику противника — затягивание в «мешок» с последующим замыканием кольца окружения. То есть мы решили бить врага его же оружием.

При расчете сил и средств пришли к выводу, что с учетом численности и подготовленности противника для успеха операции своих сил у команды явно недостаточно, даже если задействовать все имеющиеся боевые группы. Поэтому я обратился к командованию дивизии, которое с готовностью предоставило в наше распоряжение танковый и разведывательный батальоны. Командирам и личному составу был представлен подробный план проведения операции. И хотя при инструктаже командиров армейских подразделений особое внимание акцентировалось на необходимости взятия в плен максимального количества бандитов, все же была допущена серьезная ошибка, ставшая позже роковой. Дело в том, что не был учтен существенный момент, а именно настроение бойцов разведбата, который буквально за месяц до этого попал в аналогичную засаду, но устроенную душманами, где потерял практически всех своих командиров и более половины личного состава. Целый месяц разведбат «залечивал раны», в боях не участвовал. Жажда мщения затмила разум бойцов. Мы этого не знали. Получилось, что информацию о противнике мы знали, а вот информацией о настроениях советских солдат мы не располагали…

— Как завершилась та операция?

— Завершилась, можно сказать, успешно. Было взято много разнообразного оружия, боеприпасов и снаряжения, медикаментов, пропагандистской и учебной литературы, документов и даже денег. К сожалению, не было только пленных. Вся бандгруппа, 34 человека, была полностью уничтожена, хотя в бою некоторые бандиты оказывали слабое сопротивление и готовы были сдаться. Командиры разведбата и личный состав наших трех боевых групп, принимавших участие в операции, погасить выброс эмоций солдат-разведбатовцев не смогли — действительно, не бросаться же под свои автоматы. Таким образом, мы потеряли возможность получить интересующую нас информацию, допросив захваченных бандитов с европейскими чертами лица, которые там были — предположительно иностранные инструкторы или советники. То, что моджахедов поддерживают арабские страны и в их рядах воюют арабы, — это было неоднократно доказано. Но арабов и афганцев по внешности не различишь. А вот американцы и европейцы — совсем другое дело. Короче, данная операция еще раз продемонстрировала, что в жизни мелочей не бывает.

Можно было бы рассказать и о других операциях, их было проведено немало — не за красивые же глаза и не «по блату» многие члены команды были награждены орденами и медалями. Но, полагаю, и так ясно, чем занималась наша команда.

— После Афганистана в 1990–91 годах вы были в краткосрочной командировке в Германии.

— Начну с того, как оттуда уезжал. А уезжал я оттуда «засвеченным». Во-первых, потому что жил в Потсдаме в военном городке, где находилось управление особых отделов советской группы войск. Во-вторых, потому что, пребывая среди военных, ходил в гражданской одежде, и у меня была «личная» машина с берлинскими номерами. Плюс, к тому же, случилось предательство. Как я потом проанализировал, человек, ушедший на Запад, к тому времени уже работал на противоположную сторону. А он обо мне кое-что знал. То есть уезжал я под плотным наружным наблюдением. Но возможность «взять меня за руки», то есть «на горячем» спецслужбе я так и не предоставил.

Вернувшись в Украину, в 1991-ом году, уволился из органов госбезопасности. На следующий год поехал туда же, в Германию, но уже как сотрудник Торгово-промышленной палаты. Спецслужба, видимо, посчитала, что я опять стал работать «под крышей» и снова приставила ко мне наружное наблюдение, негласно обыскивался гостиничный номер. Профессионалу все это не трудно заметить. Но то была краткосрочная командировка, никаких заданий я не выполнял и, спустя пару дней, без каких-либо осложнений вернулся домой.

— Тогда в Германии было гонение на бывших сотрудников «Штази». Среди них, наверное, были и ваши знакомые.

— Пожалуйста, пример. Мой товарищ из «Штази», когда произошло объединение Германии, был в длительной командировке в Йемене по линии МГБ ГДР. После объединения он еще в течение года работал, но уже ФРГ ему оплачивало работу. Когда его отозвали, то сказали: вот, мол, мы же тебя содержали, все же нормально, давай работать дальше. Он ответил: «Нет! В своей деятельности ущерба ФРГ я не нанес, но как военные люди вы должны меня понять: я давал клятву одному государству, и хотя этого государства сейчас уже нет, я не могу давать еще одну клятву». Он рассказал мне об этом позже, когда его, наконец, оставили в покое.

— Геннадий Сергеевич, вы уволились из КГБ и в СБУ уже не работали?

— Нет.

— Почему? Ведь, многие ваши коллеги, работавшие в КГБ, сделали в СБУ блестящую карьеру?

— Во-первых, во время работы в органах госбезопасности для меня главным была все же не карьера, а интересы моей Родины, тогда — Советского Союза. Во-вторых, чтобы работать в СБУ, нужно было бы принимать присягу. А я — офицер, и моя офицерская честь, как я ее понимаю, присягаться по несколько раз не позволяет. Вот я и не смог, а моим бывшим коллегам я не судья — каждый определяет свои жизненные принципы сам. Но мы и сейчас иногда встречаемся. Более того, я был одним из инициаторов и учредителей Фонда ветеранов внешней разведки, который довольно успешно работает до сих пор.

И еще: о патриотизме. Я родился, вырос, учился и работал, состоялся как человек в Украине. Это — моя Родина. На референдуме 1991 года искренне проголосовал за ее независимость и до сегодняшнего дня об этом не жалею. Хотя далеко не все мне нравится, точнее, — многое не нравится. Продолжаю работать в надежде, что этот труд хоть в какой-то мере поспособствует превращению моей Украины в нормальное демократическое государство, в котором счастливо будет жить весь народ, а не только те, которые называют себя почему-то «элитой нации».

— Это, как минимум, вызывает уважение. Геннадий Сергеевич, большое спасибо за увлекательнейшее интервью.