Симулякры и симуляция

China Syndrom

Фундаментальная ставка находится на уровне телевидения и информации. Все, так же как истребление евреев исчезало за телевизионным событием Холокоста — холодный медиум телевидения просто заменил собой холодную систему истребления, которую так хотели изгнать посредством него — так, Китайский Синдром является красивым примером превосходства телевизионного события, над событием ядерным, которое само остается невероятным и, в некотором роде, воображаемым.

Фильм, впрочем, это показывает (не желая того): происходит так, что телевидение оказывается в точности там, где все разворачивается, и это не совпадение, это вторжение ТВ на центральную станцию заставляет как бы возникнуть ядерное происшествие — потому что оно в некотором роде есть его антиципация и модель в повседневном мире: телерасслоение реального и реального мира — потому что ТВ и информация, в общем, являются формой катастрофы в формальном смысле и топологическом Рене Тома: радикальное качественное изменение целой системы. Или скорее ТВ и ядерное принадлежат одной природе: за «горячими» и негэнтропийными понятиями энергии и информации, кроется их обладание такой же силой устрашения, которая характерна для холодных систем. ТВ это тот же ядерный процесс цепной реакции, но имплозивный: оно охлаждает и нейтрализует смысл и энергию событий. Так, ядерное, за допускаемым риском взрыва, то есть горячей катастрофы, скрывает долгую холодную катастрофу, универсализацию системы устрашения.

Еще раз в конце фильма драму провоцирует второе массивное вторжение прессы и ТВ, убийство технического директора специальными бригадами, драму, заменившую ядерную катастрофу, которой не будет.

Сходство ядерного и телевидения читается явственно в образах: ничто не обладает таким сходством с сердцем контроля и телеуправления центральной станции, как студии ТВ, а ядерные консоли смешиваются в одном воображаемом с консолями студий записи и вещания. Однако все происходит между этими двумя полюсами: другое «сердце», сердце реактора, в принципе, настоящее сердце этого предприятия, мы ничего о нем не узнаем, оно как и реальное, зарыто и не читаемо, и в сущности не значимо в фильме (когда нам пытаются его подать, в его неминуемой катастрофе, это больше не действует в плане воображаемого: драма разыгрывается на экранах, и нигде больше).

Харрисбург[54], Уотергейт и Телесеть: такова трилогия Китайского Синдрома — запутанная трилогия, в которой больше не понятно, какой из них есть результат или симптом другого: идеологический аргумент (эффект Уотергейт) не есть ли только симптом ядерного (эффект Харрисбург) или информационной модели (эффект Телесеть) — реальное (Харрисбург) не есть ли только симптом воображаемого (Телесеть и Китайский Синдром) или наоборот? Чудесная неразличимость, идеальное созвездие симуляции. Чудесное название поэтому China Syndrom, поскольку обратимость симптомов и их совпадение в одном и том же процессе очень точно составляют то, что мы называем синдромом — то, что он китайский, добавляет ему еще и поэтичный и ментальный вкус головоломки и мучения.

Навязчивое соединение Китайского синдрома и Харрисбурга. Но все это так ли уж непроизвольно? Не вычисляя магических связей между симулякром и реальным, ясно, что Синдром не чужд «реальной» аварии в Харрисбурге, не по логике причин и следствий, но исходя из отношений заражения и молчаливой аналогии, которые связывают реальное с моделями и симулякрами: на индукцию ядерного, произведенную ТВ в фильме, отвечает, с трепетной очевидностью, индукция, произведенная фильмом о ядерном инциденте в Харрисбурге. Странная прецессия фильма реальному, самая удивительная из тех, на которых нам выпадало присутствовать: реальное ответило точь-в-точь на симулякр, включая подвешенный, незаконченный характер катастрофы, то, что наиболее важно с точки зрения устрашения: реальное подстроилось под образ фильма, чтобы произвести симуляцию катастрофы.

Исходя из этого следует перевернуть всю нашу логику и увидеть в China Syndrom настоящее событие, а в Харрисбурге его симулякр, всего лишь один шаг необходимо сделать с легким сердцем. Так как согласно все той же логике, ядерная реальность в фильме происходит из эффекта телевидения, а Харрисбург происходит в «реальности» из эффекта кино China Syndrom.

Но последний также не является оригинальным прототипом Харрисбурга, ни один из них не является симулякром, реальностью которого послужил бы другой: есть только симулякры, а Харрисбург − что-то вроде симуляции второй степени. Где-то существует реакция в цепи, и мы, может быть, от нее погибнем, но эта реакция в цепи ни в коем случае не является реакцией ядерного, она есть реакция симулякров и симуляции, где на самом деле поглощается вся энергия реального, более не в зрелищном ядерном взрыве, но в скрытой и продолжительной имплозии, и которая сегодня набирает намного более смертельный оборот, чем все взрывы, которыми нас убаюкивают.

Поскольку взрыв — это всегда обещание, он есть наша надежда: посмотрите насколько, в фильме так же как в Харрисбурге, все ждут, когда оно взлетит, когда же деструкция заявит о себе и избавит нас от этой чудовищной паники, от этой паники устрашения, которую он производит в невидимой форме ядерного. Чтобы «сердце» реактора раскрыло, наконец, свою горячую мощь разрушения, чтобы оно убелило нас в присутствии, будь оно катастрофичным, [ «сердцем»] энергии, и наградило нас своим спектаклем. Так как несчастье именно в том, что нет никакого спектакля ядерного, ядерной энергии в самой себе (Хиросима, с этим покончено), и именно по этой причине она отвергнута — она была бы благополучно принята, если бы была годна на спектакль, так же как предшествующие формы энергии. Катастрофическое второе пришествие Христа: субстанциональный продукт нашего мессианического либидо.

Но именно это никогда не произойдет. То, что произойдет, никогда не будет взрывом, но будет имплозией. Больше никакой энергии в ее зрелищной и патетической форме — всего романтизма взрыва, который обладал таким шармом, будучи в то же время революционным — но отныне холодная энергия симулякра и ее дистилляция в гомеопатических дозах в холодных системах информации.

О чем другом мечтают медиа, кроме как вызвать событие одним своим присутствием? Все о нем сожалеют, но каждый ослеплен в тайне такой вероятностью. Такова логика симулякров, это больше не божественное предопределение, это прецессия моделей, но она также полностью неумолима. И именно по этой причине события больше не обладают смыслом: это не значит, что они больше не значительны в самих себе, это говорит о том, что им предшествовала модель, с которой их процесс лишь совпадает. Таким образом, было бы чудесно, если бы сценарий China Syndrom повторился в Фессенгейме, во время визита представителей EDF[55], подаренного журналистам, чтобы по этому случаю снова произошел несчастный случай, связанный с магическим оком, провокационным присутствием медиа. Увы! Ничего не произошло. И впрочем, настолько! так мощна логика симулякров: неделю спустя, профсоюзы уже обнаруживали неполадки на центральных станциях. Чудо заразительности, чудо аналогичных реакций в цепи!

Главное в фильме это совершенно не эффект Уотергейт в лице Джейн Фонды, вовсе не ТВ, вскрывающее пороки ядерного, но наоборот, ТВ как орбита близнец и цепная реакция близнец подобной реакции ядерного. Впрочем, все в конце — и тогда фильм безжалостен к своему собственному аргументу — когда Джейн Фонда заставляет разразиться правду напрямик (максимальный эффект Уотергейт), его образ оказывается противопоставленным тому образу, который неизменно преследует и стирает его на экране: какой-то рекламный ролик. Эффект Телесеть относит его далеко к эффекту Уотергейта и загадочно исчезает в эффекте Харрисбурга, то есть не в ядерной гибели, а в симуляции ядерной катастрофы.

Однако, действенна именно симуляция, никогда реальное. Симуляция ядерной катастрофы это стратегическая пружина этого родового и универсального предприятия устрашения: дрессировать народы на идеологии и дисциплине абсолютной безопасности — дрессировать их на метафизике расщепления и трещины. Для этого необходимо, чтобы трещина была фикцией. Реальная катастрофа замедлила бы процесс, она составила бы ретроградный инцидент, взрывного типа (ничего не меняя в ходе вещей: ощутимо ли задержала, рассеяла ли универсальный процесс устрашения Хиросима?).

В фильме также реальное слияние было бы плохим аргументом: он снова упал бы на уровень фильма-катастрофы — слабого по определению, поскольку отсылал бы вещи к их чистому событию. А вот China Syndrom обретает свою силу в фильтровании катастрофы, в дистилляции ядерной мании через вездесущие электромагнитные реле информации. Он учит нас (еще раз, сам того не желая) тому, что ядерной катастрофы нет, она не создана для того, чтобы быть, и в реальном не более того, не более, чем атомный конфликт на заре холодной войны. Равновесие ужаса зиждется на вечной неизвестности атомного конфликта. Атом и ядерное созданы для того, чтобы рассеяться в целях устрашения, необходимо, чтобы мощь катастрофы, вместо глупого взрыва, рассеялась в гомеопатических, молекулярных дозах, в непрерывных потоках информации. В этом настоящее заражение: никогда биологическое и радиоактивное, но ментальная деструктурация посредством ментальной стратегии катастрофы.

Если внимательно приглядеться, фильм нас к этому подводит, а далее, он даже преподает нам урок диаметрально противоположный уроку Уотергейта: если сегодняшняя стратегия ментального ужаса и устрашения связана с неизвестностью и вечной симуляцией катастрофы, то единственным способом улучшить этот сценарий было бы приблизить катастрофу, произвести или воспроизвести реальную катастрофу. Это то, к чему прибегает Природа время от времени: в определенные вдохновенные моменты, именно Бог своими катаклизмами развязывает равновесие ужаса, в которое заключены человеческие существа. Ближе к нам, это то, к чему также прибегает терроризм: спровоцировать реальное насилие, ощутимое, в отличие от невидимого насилия системы безопасности. Именно в этом, впрочем, кроется ее двусмысленность.