Сингапурские этюды

Истории Запретного холма

Легенда гласит: ночью это дерево рождает дождь и будто бы дождь этот не что иное, как «сок цикад». Вечером листья дерева закрываются, задерживая влагу, и потом она медленно просачивается. Особенно буйно шумят падающие капли после прошедшей грозы. У дерева много названий: «обезьянье стадо», «саман», но чаще его именуют «дождевым». Они старые, эти деревья на склонах холма Форт-Кэннинг, как и холм — исторически самое старое место в Сингапуре.

В малайских хрониках он зовется Букит Ларанган (Запретный холм). Это было якобы место, где жили первые правители Сингапура, стояли их белоснежные дворцы. Предания так объясняют красный цвет земли холма: в XIV веке здесь было кровопролитное сражение, войска империи Маджапахит штурмовали Сингапур, бывший тогда под властью династии Шривиджая. Подробности этого нашествия почти неизвестны. Была таинственная неразборчивая надпись на огромном камне, найденном в устье реки Сингапур. Надпись ждала своего Шампольона, да так и не дождалась. По приказу одного английского инженера в сороковых годах прошлого столетия камень был взорван — во «имя прогресса»; мешал, дескать, строительству бунгало для британского чиновника. Абдулла бин Абдулкадир Мунши, сопровождавший сэра Раффлза в его путешествии из Малакки в Сингапур, возмущенно писал: «Не разрушай того, что создать не сможешь».

Когда сэр Раффлз в 1819 году в поисках порта высадился в устье реки Сингапур, он обнаружил на холме остатки укреплений, рвов, крепостных валов, которые ясно говорили, что поселение в свое время было не маленьким.

Из многих захоронений первых правителей Сингапура осталось только одно. На каменном пьедестале — надгробие, повторяющее форму человеческого тела; оно накрыто покрывалом, всегда усыпанным лепестками и травами. Над ним — плотный желтый полог. Одни историки считают, что это мавзолей Султана Искандар Шаха, последнего правителя Сингапура времен Шривиджаи. Другие уверены, что он благополучно бежал во время упомянутой осады холма, перебрался в Малакку, там скончался и был похоронен. Возможно, говорят третьи, это погребение основателя Сингапура Санг Нилы Утамы, принца из Палембанга. Ведь и легенда утверждает, что он похоронен на Запретном холме.

Вы медленно идете по склону, Тропа плавно повторяет все его изгибы. Вы слышите птичий хор — им приютно здесь, птицам; о том, что о них заботятся, напоминают хотя бы громкие щиты: «Штраф 1000 долларов за убийство птицы или разрушенное гнездо!» Вы вдыхаете запах свежескошенной травы и в просветах огромных баньянов, которые, кажется, и не деревья, а рощи целые — такие они мохнатые, видите Сингапур. Каждый раз иной. История проходит перед глазами. Сколько дождей и бурь просочили сквозь листву старые деревья в Форт-Кэннинг, пока не взвился ввысь красно-белый флаг независимого Сингапура.

Шпили соборов, минареты мечетей, фисташковый купол викторианского «Сити-Холла», белый обелиск погибшим во вторую мировую войну. Поползли вверх коробки, круглые, квадратные, прямоугольные — 30, 40, 50 этажей… Это строятся здания банков, компаний. Красные черепичные крыши старых китайских кварталов, река, забитая сампанами, джонками, баржами, катерами… Еще один просвет — и другой Сингапур: длинная желтая полоса песка — на протяжении многих километров осущаюn море и наращивают берег. Скоро здесь будут кварталы домов, причалы, парки. Меняется рельеф острова, увеличивается его площадь. Вот в том самом месте, где сейчас как раз под нами льется поток машин по улице Хай-стрит и, кажется, вольется в море — так близко оно, — на заре прошлого века были болота, крокодилы, малярийные комары…

На одном из изгибов холма рядом с шоссе — серые готические ворота в розовых подтеках. За ними начинается старое христианское кладбище. Кирпичные обшарпанные стены с порой едва заметными табличками, напоминающими о тех суровых временах, когда эпидемии и штормовое море нещадно губили людей… Мэри Эн, невеста купца; Вильям Ли, 27-летний миссионер, который так и не доплыл до Борнео — места своего назначения; Томас Кокс, лейтенант артиллерии, место службы — Мадрас. Разные ветры заносили людей на сингапурский перекресток…

Среди памятников — ажурный мраморный крест на постаменте. На нем надпись: «Корпуса флотских штурманов поручик Владимир Астафьев. Умер в Сингапуре 23 октября 1890 года». На русском и английском языках. Какая судьба занесла Астафьева в Сингапур?

Белая стрелка показывает вниз: «Сингапурский национальный архив». Здесь на одном из склонов холма, словно вписываясь в него, стоит старое приземистое здание, отделенное от людского гула и шелеста шин оградой, густо увитой кустарником с поэтическим названием «вуаль невесты».

— Вы ищете все, что связано с поручиком Астафьевым? — Лили Тан мягко улыбается. — Признаться, я сначала не поверила, что на кладбище Форт-Кэннинг может быть это надгробие. Ведь захоронения здесь прекратились в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году. Но потом все выяснилось.

И, понимая, что уже достаточно озадачила меня, Лили Тан стала рассказывать:

— Поручик Астафьев был похоронен на другом кладбище в районе Букит Тимах, знаете круговую дорожную развязку Ньютон Серкус? Так вот, там сейчас парк, а до тысяча девятьсот семьдесят первого года было христианское кладбище. Его пришлось снести. Что делать — мало земли в Сингапуре. Захоронения перенесли на другие кладбища, а памятники, имеющие историческую и художественную ценность, установили здесь, в Форт-Кэннинг. Среди них и надгробие на могиле Астафьева.

Лили Тан раскрывает большую старую книгу в кожаном переплете. Пожелтевшие от времени листки, разлинованные красными чернилами. Готические фиолетовые буквы. Андерсен, Агар, А. Пуан, Албукерк, Андраде… Фамилия Астафьева замыкает список фамилий на «А».

Потом мы смотрели микрофильмы. Переписка колониальных властей с Лондоном относительно захода эскадры цесаревича Николая Александровича, плывшего в Японию. Но все это происходило в 1891 году — уже после смерти Астафьева.

И вот в номере «Стрейтс таймс» от 24 октября 1890 года в разделе хроники среди сообщений о движении почтовых судов из Сингапура в Европу, условиях помещения рекламы и так далее находим сообщение о похоронах Владимира Астафьева. Хоронили русского моряка со всеми морскими почестями. Гроб был задрапирован тканью цвета российского флага. В церемонии принимали участие российский консул, экипаж английского крейсера «Порпоиз», офицеры и оркестр 58-го английского пехотного полка и другие офицеры армии и флота.

Немного мы знаем о жизни русского морского офицера, волею судьбы оказавшегося в Сингапуре. Известно, что он был членом экипажа русского крейсера «Адмирал Нахимов». Это было одно из тех судов Тихоокеанской эскадры, которые должны были присоединиться к эскадре цесаревича, состоявшей из трех фрегатов: «Память Азова», «Владимир Мономах» и «Адмирал Корнилов». В 1890 году готовилось большое путешествие членов царской семьи на Восток — в Египет, Индию, на Цейлон (Шри Ланка), в Таиланд, Сингапур, Японию и другие страны. И поручик Астафьев направлялся на зафрахтованном английском судне к Тихоокеанской эскадре по месту службы, однако в пути он заболел тропической лихорадкой и был списан на берег в Сингапуре. Болезнь протекала тяжело. Пролежав два месяца в Дженерал-госпитале, Астафьев умер. По иронии судьбы случилось это как раз в те минуты, когда экстренный поезд, увозивший наследника-цесаревича в Триест, отошел от станции Сиверской. Из Триеста и начиналось это долгое морское путешествие.

В Сингапур фрегаты цесаревича прибыли 18 февраля 1891 года. На рейде эскадру ждали броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» и две канонерские лодки. Встреча была торжественной. Пристань Клиффорд-пирс разукрасили, через цепной Кавенах-мост вдоль эспланады развесили флаги, и, когда паровой катер наследника отчалил от «Азова», пушки Форт-Кэннинг приветствовали гостей салютом.

Московские архивы сохранили документы, связанные с пребыванием Владимира Астафьева в Сингапуре, трогательные письма вдовы Ларисы Николаевны, жившей в Новгороде, на Большой Михайловской улице. Лариса Николаевна спрашивала обо всех подробностях, о последних минутах жизни мужа. Сохранились ответы генерального консула Артемия Марковича Выводцева. В одном из них он подробно описывает, как выглядит памятник — ажурный крест из каррарского мрамора. По инициативе российского консула в Сингапуре во флоте был произведен сбор средств на сооружение памятника русскому моряку.

Все это мне удалось узнать несколько позднее, а пока, поблагодарив Лили Тан за информацию и гостеприимство, я вышел из здания архива и пошел по склонам холма, петляя по тропинкам. И снова в просветах могучих деревьев мне открывался Сингапур — каждый раз иной.

Корабли на рейде

Совсем рядом в низине стоит дом. Решетчатые ставни, балконы; зеленые ветви пробили стену, увили балкон и тянутся дальше, переплетая карниз, давая благостную тень обитателям дома. И кажется, время остановилось в этих стенах, в этих растениях. А что удержит время в больших коробках, приходящих на смену этому дому? Может быть, металлические приспособления для сушки белья, встроенные в балконы? В них вставляют бамбуковые шесты, на которые вешают белье. Почему-то они так шокируют заезжих гостей. А ведь все это словно продолжает тропическую традицию жизни на улице.

На рейде в мареве таяли корабли, В припортовом районе на Сесил-стрит, где наползают друг на друга банки, страховые компании, торговые дома, стоит шестнадцатиэтажное здание. Если подняться на пятый этаж, взору предстанет четкая надпись под скрещенными флагами: «Советско-сингапурская компания, генеральный агент всех советских судов».

Эта судоходная компания — смешанная. Половина ее капитала принадлежит Министерству морского флота СССР, другая половина — сингапурской фирме «Саус юнион».

Владелец фирмы — Дато Нг Кви Лам, известный в районе предприниматель, банкир, плантатор, экспортер каучука — начал деловые отношения с СССР еще до создания компании. Теперь он по очереди с советскими представителями председательствует в совете директоров.

Здесь, в капитанском салоне, просоленные морскими ветрами капитаны обмениваются новостями, обсуждают трассу, связываются по телексу со своими пароходствами, уточняют технические детали с директорами компании. Впрочем, знакомство с представителями компаний начинается еще при подходе к порту. После того как лоцман приводит судно на карантинную якорную стоянку, на борт вслед за иммиграционными властями поднимается представитель советско-сингапурской компании. Есть ли больные? Стоять будете на западном рейде… Стивидорная группа готова для разгрузки… У пирса вас будет ждать автобус: прогулка в город… Вода, топливо, фрукты… Много забот у компании. Более тысячи советских судов обслуживает она ежегодно. Среди них суда двенадцати международных линий.

Идут суда из Находки и Одессы, из Японии, Гонконга, Таиланда, Индонезии, Индии, портов Европы. И все они останавливаются в Сингапуре. Много лет действуют линии из Юго-Восточной Азии в порты Европы, Атлантического и Тихоокеанского побережий Американского материка и Средиземноморья.

Начиналась компания довольно скромно. Небольшой сухогруз Дальневосточного пароходства «Ванино» впервые прибыл в Сингапур, открыв регулярную линию между Находкой и Мадрасом. Было это пятнадцать лет назад.

Сингапур стал для наших сельдяных фабрик, рефрижераторов, рыболовных траулеров, поисковых судов, базирующихся во Владивостоке и Керчи, местом межрейсового докования. Пока судно проходит мелкий «косметический» ремонт в сингапурских доках с участием небольшой ремонтной команды, экипаж возвращается самолетом «Аэрофлота» домой, и, когда через два-три месяца снова оказывается в Сингапуре, судно уже готово к трудным морским дорогам.

Но не только «косметический» ремонт предлагает советским судам Сингапур. Вот уже несколько лет здесь регулярно ремонтируются наши танкеры, гидрографические суда, рыбоперерабатывающие фабрики, китобазы. Но, пожалуй, самый неожиданный гость появился на сингапурских верфях летом 1973 года — советский ледокол «Илья Муромец». После ледовой вахты в Охотском море. «Какие только суда ни ремонтировались на верфях Кеппель после их основания в 1859 году, но впервые мы удостоились чести принимать столь необычного гостя», — писала в эти дни сингапурская пресса.

Сколько их было, советских судов, встававших на якорь в сингапурской гавани, за шесть моих сингапурских лет. Сухогрузы, рефрижераторы, рыболовные траулеры, рыбоперерабатывающие плавучие фабрики, танкеры, поисковые суда, пассажирские, научно-исследовательские. Сколько было встреч со знаменитыми капитанами, известными учеными. Расскажу лишь о трех…

В «гнезде тайфунов»

Однажды, когда отходила пора сухого и теплого летнего муссона и вот-вот должен был задуть дождливый, северо-восточный, в сингапурской гавани, надежно защищенной природой от бурь и тяжелых океанских валов, появились пять советских научных судов: «Океан», «Волна», «Прилив», «Прибой» и с ними флагман — «Академик Королев». Короткая остановка перед заключительным этапом работ в водах Филиппинского моря. В капитанской каюте «Академика Королева» на стене висит картина: среди нелюдимого ночного моря рвется вперед гриновский барк с развернутыми парусами — туда, где «за далью непогоды есть блаженная страна». В каюте Владислав Николаевич Иванов, руководитель экспедиции «Тайфун», и Геннадий Николаевич Чубуков, капитан флагмана, рассказывают нам об ураганах, которые ученые называют нежными женскими именами «Рита», «Филлис», «Грэсси», словно тем самым пытаясь смягчить их грозный нрав. А ведь они, эти «нежные создания», заставляют вводить чрезвычайное положение на побережье, к которому приближаются, приводить в готовность номер один отряды самообороны и госпитали, эвакуировать население из наиболее уязвимых районов, Разрушают дома, выбрасывают на берег корабли, уносят тысячи человеческих жизней.

Позади три месяца интенсивных исследований в Филиппинском море, которое не зря называют «гнездом тайфунов». Только за время работы экспедиции их было там четырнадцать. Экспедиция солидная: ни мало ни много, десять научных отрядов — аэрологи, гидрологи, метеорологи… Рассказывали о разном: об особенностях структуры атмосферы и океана в районе зарождения тайфунов (так называют ураганы в Тихом океане), о работе в сложных «возмущенных» условиях в достаточной близости от тайфуна. Сетовали на то, что еще поразительно мало знаем мы о тропиках — мощном источнике тепла для нашей планеты.

Атмосфера земного шара едина, это гигантская тепловая машина, имеющая «холодильник» (Северный и Южный полюсы) и «обогреватель» — тропики. «Холодильник» изучен нами пока куда лучше. И совсем мало знаем мы об ураганах — уникальном явлении тропической атмосферы. Обилие энергии в тропиках приводит порой к тяжелым последствиям: превращаясь из тепловой в кинетическую, она порождает гигантские воздушные волны диаметром в несколько сотен километров. Так что задача исследования тропического урагана имеет жизненно важное значение.

Существуют два главных аспекта изучения урагана. Как узнать его природу, его сильные и слабые стороны, чтобы предотвратить или хотя бы уменьшить бедствия, которые он причиняет? А ведь ураган — не только бедствие, это и источник энергии. Во время урагана снабжение атмосферы влагой и теплом на гигантской площади происходит гораздо интенсивнее, чем в обычных условиях. Энергия «среднего» урагана в несколько раз превышает энергию, вырабатываемую всем человечеством. Но как поймать зверя, если охотник, получив сигнал о его приближении, должен заблаговременно бежать от него.

Где же выход? Оказывается, выход есть. После того как ураган прошел, он не исчезает бесследно. В океане остается температурный след — память об урагане. Если мы знаем температурное поле До и после тайфуна, то сможем оценить, с какой поверхности и какую энергию он берет, по параметрам следа определить параметры тайфуна. Это и была одна из главных задач экспедиции.

Услышали мы рассказ о встрече с «Тесс». В Филиппинском море на расстоянии полутора тысяч миль от флотилии был отмечен тропический шторм. Решили идти навстречу. Через четыре дня шторм окреп, и в четырехстах милях от ромба, образованного судами, появился тайфун «Тесс». Он не изменил своей траектории и дал возможность экспедиции изучить его след. В таком масштабе подобное исследование было проведено впервые в мировой практике.

Короткая остановка. Через два дня суда ушли, выстроившись ромбом, «зарывшись в океан и в ночь», Их путь лежал на север, к островам Бабуян, а потом в Филиппинское море, на знакомый рабочий полигон.

Сингапурский рейд. Восточная якорная стоянка. Ночь. Скрип кранов. Крики «майна-вира». Идет погрузка. «Пантелеймон Лепешинский», сухогруз из серии судов «Ленинская гвардия», принадлежащих Дальневосточному морскому пароходству, пришел из Бангкока с партией груза и готовится продолжить рейс к берегам Филиппин, Японии. Обычная сцена, и не она привела меня на борт судна той ночью. Необычно выглядел сухогруз. Из некоторых кают раздавался детский смех, матери укладывали детей спать, заботливо укрывая их одеялами. Те, кто постарше, бродили по палубе. Свободные от вахты матросы обучали индонезийцев (да, это были они!) игре в домино. Во многих каютах люди, пережившие ужасы тропической ночи, мирно спали. Вот что предшествовало этому, В 2.55 утра стоявший на вахте второй помощник Владимир Васильевич Осмоловский в аспидной тьме заметил беспокойное мигание фонарика: SOS. Раздалась команда: «Шлюпку на воду с правого борта!» Аварийная бригада во главе с капитаном Геннадием Викторовичем Кривенко пошла на сигнал. А «Пантелеймон Лепешинский», изменив курс, лег в дрейф.

В море тонули люди. Экипаж и пассажиры шхуны «Крал-231», принадлежавшей военно-морскому ведомству Индонезии. Они направлялись из порта Танджонг-Пинанг (остров Бинтан) на соседние острова. На борту находились военнослужащие, учителя, бизнесмены, женщины, дети — 55 человек. В восьмидесяти милях от Сингапура образовалась пробоина, сломался карбюратор, потом отказала помпа, откачивающая воду. Положение было критическим. Во тьму шли беспрерывные сигналы SOS. И вот пришло спасение. Об этом эпизоде подробно писали тогда все ведущие газеты Сингапура. Утром следующего дня люди, находившиеся на шхуне, были переданы официальным индонезийским властям, а «Пантелеймон Лепешинский» продолжил рейс.

Еще одна встреча. Отмечалась сто двадцать пятая годовщина со дня рождения Миклухо-Маклая и сотая со дня первой его высадки на Новой Гвинее. В честь юбилея Академия наук отправила научное судно «Дмитрий Менделеев» к берегам Океании и Австралии, по следам нашего великого соотечественника, беззаветного ученого и гуманиста. В Сингапуре стояли три дня. Помню беседу с учеными на борту «Менделеева» незадолго до его отплытия. Говорили о разном. О загадках коралловых рифов — биологического феномена, не имеющего аналогов в мировом океане. Почему в лагунах, отгороженных коралловыми рифами, такая бурная жизнь?

Ученые говорили о необходимости фундаментальных теоретических исследований этой проблемы и об ее огромном народнохозяйственном значении. Недалеко то время, когда в прибрежных зонах наших морей можно будет создавать искусственные рифы для увеличения промысловых ресурсов. Видный ботаник Армен Леонович Тахтаджян увлеченно рассказывал о растениях семейства магнолиевых, самых древних формах цветковых, родина которых — Юго-Восточная Азия и Меланезия. Больше всего говорили о Миклухо-Маклае. Вспоминали, как, страдающий от ран на ногах и лихорадки, через непроходимые джунгли он спешил на помощь к больному папуасу, как, будучи в бухте Астролябия, подарил жителям семена лимонного и апельсинового деревьев и посоветовал выращивать кофе. Тамо Руса (так звали Маклая папуасы) уважали за то, что он нес людям добро и свет. «Слово Маклая — одно» — такая была поговорка у папуасов, дань уважения его правдивости.

Позже, по газетам, я следил за рейсом «Дмитрия Менделеева» и с удовольствием прочитал о том, что 17 июля в день рождения Маклая, тысячи папуасов со всего Берега Маклая собрались в деревне Бонгу, чтобы отпраздновать юбилей их друга Тамо Руса.

«Единственная цель моей жизни, — писал Миклухо-Маклай, — польза и успех науки и благо человечества». Чтобы доказать идеи равенства всех людей, независимо от цвета кожи, он провел жизнь в трудных дорогах. Шесть раз бывал на Новой Гвинее, из них трижды подолгу жил на Берегу Маклая.

Острова Меланезии, Микронезии, Полинезии, Филиппины, Австралия, два труднейших путешествия по полуострову Малакка от устья Муар до устья Индау, по восточному берегу до Паханга и потом глубинными районами до Кота-Бару. «Дато Маклай путешествует по всем странам малайским и другим, чтобы узнать, как в этих странах люди живут, как живут князья и люди бедные, люди в селениях и люди в лесах, познакомиться не только с людьми, но и с животными, деревьями и растениями в лесах» — так говорили правителям от имени Маклая посланные им люди. В верховьях реки Паханг, в горах, он встретил оранг-сакай, людей, относящихся к негро-австралоидной расе. В то время многие ученые сомневались, что они живут в лесах Малайи.

Сингапур для Маклая был промежуточным домом, местом отдыха перед долгим «путешествием в неведомое». И рабочим местом тоже — он высоко ценил сингапурские библиотеки и научные издания. Сюда он возвращался из путешествия по полуострову Малакка, сюда на борту клиппера «Вестник» прибыл из Мельбурна после долгих скитаний по островам Океании; из сингапурского порта отправлялся домой, в Россию.

Было это в семидесятых и восьмидесятых годах прошлого столетия…

«В сущности, громаднейший базар…»

Однако наши соотечественники появились в этих краях еще раньше. Моряки, ученые, писатели, журналисты, деловые люди. Русско-сингапурские связи начинаются почти одновременно с возникновением в 1819 году современного порта на перекрестке океанских дорог.

В начале сороковых годов здесь побывал русский морской офицер А. Бутаков, совершавший кругосветное путешествие. Его очерки печатались в русском журнале «Отечественные записки». Бутаков отметил динамизм развития Сингапура. «Народонаселение продолжает увеличиваться, и важность колонии, без сомнения, возрастет со временем до огромных размеров». Любопытно описание лечения матроса, укушенного водяной змеей. Индиец выжигает пораженное место раскаленной кокосовой скорлупой и затирает ранку серой, смешанной с водой.

Известный русский искусствовед А. В. Вышеславцев в 1860 году опубликовал в «Русском вестнике» восторженные описания природы Сингапура и его выгодного местоположения. Свидетельства русских людей об этом городе, которые мы сейчас находим в журналах, научных сборниках, хрестоматиях, были разнообразны и колоритны. Авторы уловили ритм жизни портового города и сумели передать его. Они были полны симпатии к народам, населявшим Сингапур. Один из самых подробных рассказов о Сингапуре в русских дореволюционных изданиях принадлежит перу писателя Всеволода Крестовского (книга «В дальних водах и странах»). Летом 1880 года он отправился в кругосветное путешествие в составе эскадры адмирала С. С. Лесовского. Перед русским читателем предстал Сингапур — пестрый, оживленный, многонациональный, «в сущности громаднейший базар».

Андрей Николаевич Краснов, один из крупнейших натуралистов рубежа XIX и XX веков, с детских лет грезил тропиками, воспевал эти «опаленные земли» в стихах. В 1892 году на личные средства он совершил путешествие по маршруту Одесса — Порт-Саид — Коломбо — Сингапур — Япония — Китай — Сахалин — Япония — Джакарта (Ява) — Сингапур — Коломбо — Суэц — Одесса. Свои впечатления от поездки Краснов с точностью ученого и образностью поэта изложил в популярных очерках и статьях, опубликованных в журналах «Книжки недели», «Исторический вестник» и других. Сингапуру, правда, не повезло. По мнению Краснова, он «не принадлежит к числу городов, которые поражают, приковывают к себе внимание путешественников». Наверное, он просто не выдержал сравнения с Явой или Цейлоном (Шри Ланкой), которым Краснов посвятил замечательные страницы. Впрочем, назначение Сингапура он уловил довольно точно: «На этом маленьком островке назначают друг другу rendez-vous мореплаватели Индийского, Тихого и Атлантического океанов».

На мой взгляд, самое яркое описание Сингапура вы найдете в гончаровском «Фрегате, Паллада“». Писатель побывал здесь в мае — июне 1853 года. Это была морская экспедиция во главе с адмиралом Е. В. Путятиным, снаряженная с целью установления торговых отношений с Японией. И. А. Гончаров был приглашен в качестве секретаря, вел судовой журнал, а по возвращении подарил русской литературе «Фрегат „Паллада“».

Мы стояли у ажурного мраморного креста. Только что возложили венок на надгробие: «Владимиру Астафьеву — от советской колонии в Сингапуре». Дождь утих, и тучи медленно уплывали, но полуденный жар уже наспевал. Мы говорили о моряках, которым привелось побывать в этих широтах на заре современного Сингапура. Вспоминали «Фрегат, Паллада“», меткие описания Гончарова. Вот пакгаузы: «Они стоят безмолвные теперь; но чуть завеет ожидаемый флаг, эти двери изрыгнут миллионы или поглотят их», «Сингапур как складочное место между Европой, Азией, Австралией и островами Индийского океана не заглохнет никогда». Это ведь и сегодня верно.

И, глядя на накалявшееся солнце, один из нас сказал: «Помните, у Гончарова: „Где я, о, где я, друзья мои? Куда бросила меня судьба от наших берез и елей, от снегов и льдов, от злой зимы и бесхарактерного лета?“»

В ажурной листве акаций мелькали белые майки и блузки школьников. Учительница истории привела ребят в Форт-Кэннинг, и они, видимо, только что проделали путь извилинами холма и теперь возвращались. В вязком тропическом воздухе их голоса и смех звучали приглушенно, мягко, певуче…