Сионизм в век диктаторов

Поразительное продвижение Менахема Бегина к власти в 1977 г., после продолжительного участия в оппозиции в сионистском движении, совершенно естественно вызвало значительный интерес к его личной карьере. Однако сам Бегин, несмотря на всю славу и власть, говорил о себе как о всего лишь ученике Владимира Жаботинского, родоначальника нового направления в движении, человека, которого Бегин считает величайшим евреем со времени Герцля.

Создатель еврейского легиона и основатель «Хаганы», Жаботинский является признанным героем ревизионистов.

Тем не менее, когда он умер в августе 1940 г. в пансионате в горах Катскилл, расположенных на севере штата Нью-Йорк, он был наиболее презираемым в еврейском политическом мире идеологом. Типичным для стиля этого человека был необычный украинский проект, который он подготовил в номере отеля в Праге в августе 1921 г. Он приехал в Прагу на Всемирный сионистский конгресс и там встретился со своим старым другом Максимом Славинским, послом Симона Петлюры. Режим на Украине потерпел крах. Петлюра, оказавшийся зажатым между польским империализмом и большевизмом, позволил Польше захватить украинские земли в обмен на оружие против Красной Армии, но помощь не принесла пользы, и остаткам его армии пришлось бежать в оккупированную Польшей Галицию. Славинский рассказал Жаботпвскому о самом последнем плане: 15 тыс. оставшихся войск нападут на Советскую Украину в 1922 г. Посол пресловутого погромистского правительства Петлюры и организатор «Хаганы» разработал секретное соглашение. Жаботинский по своей инициативе, не сносясь с В СО, обязался принять меры внутри своего движения, чтобы организовать сионистскую полицию для сопровождения войск Петлюры во время их рейда. Они не должны были сражаться с Красной Армией, но охраняли бы евреев тех городов, которые были захвачены солдатами, доставившими их в этот район.

Пакт был предан гласности украинцами в доказательство того, что они изменили свои методы. ВСО была в ужасе, и Жаботинскому пришлось защищать себя от всего еврейского общественного мнения, которое не могло вынести любое сотрудничество с дискредитированным убийцей. В конечном итоге из вторжения ничего не вышло; Франция взяла назад свои субсидии, и националистические силы распались. Еврейство разделилось на тех, которые смотрели на Жаботинского, как на дурака, и на тех, которые считали его негодяем. Повсюду коммунисты использовали пакт, чтобы дискредитировать сионизм среди евреев, но Жаботинский не раскаивался.

Он утверждал, что сделал бы то же самое для ленинцев, если бы они об этом попросили:

Сионисты «Поалей» требовали расследования, так как они утверждали, что соглашение поставило легальность их собственной едва терпимой в Советском Союзе организации под угрозу, но Жаботинский уехал с лекциями в Соединенные

Штаты в семимесячное турне, и следственная группа могла собраться лишь 18 января 1923 г. В конечном итоге слушание так и не состоялось, так как Жаботинский внезапно, за ночь до того, как он должен был давать свидетельские показания, вышел из ВСО. Он все время утверждал, что его уход в отставку не имел ничего общего с предстоящим расследованием, и настаивал, что он вышел в отставку вследствие многолетнего спора по вопросу об отношениях с Англией, но верили ему немногие. Вскоре после этого он снова вступил в сионистскую организацию в качестве рядового члена, но его противники не видели смысла в том, чтобы и далее официально ставить этот вопрос, так как он не занимал уже какого-либо ответственного поста в движении. Когда он приступил к оформлению своего нового направления, нападки на него возобновились, и в течение всей оставшейся жизни ему приходилось защищаться от них. Но на протяжении своей карьеры Жаботинский отличался высокомерным презрением к его критикам; он просто сообщил враждебному миру, что, «когда я умру, вы можете написать в эпитафии: „Здесь лежит человек, заключивший пакт с Петлюрой”»².

«Мы хотим еврейскую империю»

Жаботинский вернулся в ставшую теперь осмотрительной ВСО в 1923 г. как крайне правый противник руководства, исполненный решимости «пересмотреть» их позицию; он осуждал Вейщмана за то, что тот не требует воссоздания еврейского легиона. Он также был свидетелем того, как Черчилль отделил Трансиорданию от еврейского «национального очага» в Палестине, и, когда ВСО неохотно приняла решение Черчилля, он согласился с этим лишь из чувства дисциплины, но с тех пор его утверждение, что Иордания всегда являлась еврейской страной, стало идефикс его новой программы: «один берег Иордана наш, а также и другой». Таковы слова песни «Стей Гадот», обычно приписываемой ревизионистскому движению.

Жаботинский никогда не разделял наивной иллюзии, что палестинцы будут когда-нибудь приветствовать господство иностранного государства в их стране. В то время когда Бен-Гурион и его друзья все еще считали, что они могут убедить палестинские массы признать сионизм как отвечающий их собственным интересам, Жаботинский развил свой бесцеремонный собственный тезис в статье «Железная стена» («Мы и арабы»), написанной в 1923 г.:

Ему оставалось только высмеивать сионистских лидеров, которые говорили о мире с арабами, требуя одновременно, чтобы английская армия защищала их, или возлагали надежду на какого-нибудь арабского правителя (излюбленным кандидатом был иракский Фейсал), который сносился бы с ними через голову палестинцев и навязывал бы их туземцам с помощью арабского штыка. Он снова и снова повторял, что к сионистскому государству ведет только одна дорога:

«Если вы хотите колонизировать страну, в которой уже живут люди, вы должны выделить гарнизон для страны или найти какого-нибудь «богатого человека» или благодетеля, которые предоставят гарнизон от вашего имени. Или, в ином случае, откажитесь от вашей колонизации, ибо без вооруженной силы, которая сделает физически невозможной любую попытку уничтожения или предотвращения этой колонизации, колонизация невозможна — не «затруднительна», не «опасна», а НЕВОЗМОЖНА!.. Сионизм есть колонизационная авантюра, и поэтому он может уцелеть или погибнуть в зависимости от вопроса о вооруженной силе. Важно… уметь говорить на иврите, но, к несчастью, еще более важно уметь стрелять — или я кончаю игру в колонизацию» ⁴.

Жаботинскпй понимал, что в настоящий момент сионисты слишком слабы, чтобы сдержать арабов без поддержки англичан, и ревизионизм приобрел громкую славу как движение, лоялистское по отношению к империи. В 1930 г. Аба Ахимеир, идеолог их палестинской ветви, провозгласил, что они заинтересованы «в расширении Британской империи еще дальше, чем это намеревались сделать сами англичане»⁵. Однако у них нет желания прятаться за спину англичан дольше, чем необходимо. В 1935 г. один еврейский коммунистжурналист встретил Жаботинского на борту океанского лайнера, следовавшего в Соединенные Штаты, и получил у него интервью. О статье Роберта Гесснера, опубликованной в журнале «Нью массиз», говорила вся еврейская Америка.

«Он проник в великую тайну тех народов, которые обладали политическим сознанием»

Несмотря на энтузиазм ревизионизма в отношении Британской империи, ему в конечном счете пришлось искать нового имперского покровителя в другом месте. Англия хотела лишь охранять сионистов, и то далеко не эффективно, и сионистам приходилось покупать землю дюйм за дюймом. Да и никто серьезно не верил, что Англия отдаст когда-либо

Трансиорданию сионистам. Поэтому ревизионисты начали искать нового мандатария, твердо обязавшегося проводить более безжалостную политику в отношении арабов и поэтому готового поддержать создание сионистского гарнизонного государства. Италия казалась явно подходящей для этой роли, не из-за какой-либо симпатии к фашизму, но ввиду ее собственных имперских устремлений. Жаботинский был студентом в Италии и любил старый либерально-аристократический порядок. Он представлял себя еврейским Мадзини, Кавуром и Гарибальди, слитыми в единое целое, и он не мог увидеть что-либо неправильное в либеральных традициях, которые столь основательно отвергал Муссолини. В действительности он подсмеивался над фашизмом. В 1926 г. он писал:

Да, несмотря на широту взглядов Жаботинского, он стал в своем стиле пародировать милитаризм Муссолини и Гитлера. Его роман «Самсон», опубликованный в 1926 г., остается одним из классических произведений тоталитарной литературы.

«Однажды он присутствовал на фестивале в храме Газа. На площади была собрана многочисленная группа юношей и девушек для праздничных танцев…

Руководил танцами безбородый священнослужитель.

Он стоял на самой верхней ступеньке храма, в руках у него был жезл из слоновой кости. Когда зазвучала музыка, огромная толпа оставалась недвижимой. Безбородый священнослужитель побледнел, и, казалось, его глаза вонзились в глаза танцующих, которые в ответ впились в его глаза. Он бледнел все больше и больше:

весь сдержанный пыл толпы, казалось, концентрировался в его груди, пока не создалась угроза, что он задушит его. Самсон чувствовал, как кровь приливала к его сердцу; он сам задохнулся бы, если оцепенение продлилось бы еще несколько минут. Внезапно быстрым, почти незаметным движением священнослужитель поднял свой жезл, и все белые фигуры на площади опустились на левое колено и выбросили правую руку в небо — единое движение, единая, неожиданная шелестящая гармония. Десятки тысяч зрителей тяжко вздохнули. Самсон пошатнулся; на его губах была кровь, так сильно он их сжал… Самсон удалился, глубоко задумавшись. Он не мог найти слова, чтобы выразить свою мысль, но у него было чувство, что здесь, в этом спектакле, где тысячи повиновались воле одного, он проник в великую тайну тех народов, которые обладают политическим сознанием»⁸.

Желание иметь более решительного мандатария легко преодолело отвращение Жаботинского к режиму Италии, и у многих из его новых сторонников никогда не было никаких трудностей с внутренними порядками фашизма. К середине 20-х гг. он привлек некоторых лейбористских сионистов, которые бешено набросились, на своих бывших товарищей, и Муссолини стал их героем. В августе 1932 г. на пятой ревизионистской всемирной конференции Аба Ахимеир и Вольфганг фон Вейсль, лидеры палестинских ревизионистов, предложили Жаботинского в качестве дуче их фракции В СО. Он наотрез отказался, но любое противоречие между ним самим и все более профашистски настроенными рядовыми членами разрешалось тем, что он все более сближался с ними. Не отказываясь от своей прежней либеральной риторики, он включил концепции Муссолини в собственную идеологию и редко публично критиковал своих сторонников за нападки в фашистском стиле, одновременно защищая их от лейбористских сионистов и англичан.

Приводился довод, что ревизионизм как таковой не был фашизмом; среди рядовых членов существовали признанные разногласия, но окончательные решения принимались на конференциях или посредством плебисцитов. В действительности же трудно себе представить, насколько более недемократичным могло было бы быть это движение, без того, чтобы не стать официально настоящей фашистской группировкой. В 1932–1933 гг. Жаботинский решил, что настало время выйти из ВСО, но большинство членов Исполкома их международного союза было против, так как они не видели никакой пользы от раскола. Неожиданно он прервал прения, самовольно взяв в свои руки контроль над движением, и предложил рядовым членам выбирать в ходе плебисцита между ним и отстраненным ими Исполкомом. Письмо, написанное в декабре 1932 г., показывает, что он хорошо знал, в каком направлении вел организацию: «Очевидно, настало время, когда должен существовать единоличный главный предводитель движения, «лидер», хотя я все еще ненавижу это слово. Ладно, если должен быть лидер, то пусть он будет»⁹.

Жаботинский знал, что он не может проиграть в результате голосования; для десятков тысяч молодых коричневорубашечников ревизионистской молодежной организации «Бетар» он представлял милитаризм, которого они хотели для борьбы против Исполкома той же самой благовоспитанной буржуазии, какой была клика Вейцмана. Молодежная группа «Бетар» всегда была главным компонентом ревизионизма в диаспоре. Полуофициальная «История ревизионистского движения» заявляет, что после обсуждения вопроса о том, следует ли строить движение на демократической основе, было принято решение о «иерархической структуре военного типа»¹⁰. Верный традиции, «Бетар» избрал своего «Рош Бетара» («Высокого Бетара»), которым всегда был. Жаботинский, большинством голосов, равным 75 процентам; он подобрал лидеров национальных подразделений; они в свою очередь избрали лидеров следующей, более низкой ступени.

Разрешалась оппозиция, но после чистки умеренных в начале 30-х гг. единственными серьезными внутренними критиками были различные «максималисты», экстремисты, жаловавшиеся в разное время, что Жаботинский не был фашистом или что он был настроен слишком пробритански или недостаточно аитиарабски. Когда бетаровец надевал свою коричневую рубашку, его можно было понять, если он думал, что является членом фашистского движения и что Жаботинский был его дуче.

Еврейская буржуазия — единственный источник нашего конструктивного капитала

С самого начала ревизионисты считали средний класс своей клиентурой, и они давно уже ненавидели левых. В

1933 г. один юноша написал Жаботинскому письмо, в котором спрашивал, почему он стал таким яростным антимарксистом; Жаботинский написал замечательную статью «Сионизм и коммунизм», в которой разъяснил, почему эти понятия совершенно несовместимы. С точки зрения еврейства, «коммунизм стремится уничтожить единственный источник нашего конструктивного капитала — еврейскую буржуазию — потому, что ее суть — наш корень, а принцип коммунизма — классовая борьба против буржуазии». В Палестине марксизм, следовательно, был самым серьезным врагом сионизма.

«Суть коммунизма состоит в том, что он агитирует и намерен и впредь подстрекать восточные народы против господства европейцев. Это господство, по его мнению, является «империалистическим» и эксплуататорским. Я думаю иначе и считаю, что господство европейцев приобщает их к цивилизации, но это отдельный случайный вопрос и не относится к делу. Одно ясно: коммунизм подстрекает и намерен и впредь подстрекать восточные народы, и это он может делать только во имя национальной свободы. Он говорит им и будет и далее говорить: ваши земли принадлежат вам, а не каким-либо иностранцам. Вот как он намерен разговаривать с арабами вообще и с арабами Палестины в частности… Для наших сионистских легких коммунизм — это удушливый газ, и вы должны обращаться с ним соответственно»¹¹.

Типичным для него был переход от правильных посылок к неправильным выводам. Согласно логике, сионизм и марксизм несовместимы, но в жизни бывало, что те, кто пытался смешать обе идеологии, не находились во враждебных лагерях. На практике «социалисты-сионисты» приносят социалйзм в жертву сионизму, а не наоборот, но Жаботинский утверждал, что никакой существенной разницы между коммунистами и сионистами «Поалей» нет.

«Я не верю, что имеется какая-либо разница между коммунизмом и другими формами социализма, основанная на классовых взглядах… Единственное различие между этими двумя лагерями сводится к различию темпераментов — один сломя голову бросается вперед, а другой действует немного медленнее. Такое различие не стоит капли чер. нил, необходимой для того, чтобы описать его на бумаге»¹².

Разум Жаботииского всегда работал в прямолинейном направлении. Капиталистический класс был главной силой сионизма; отсюда логично заключить, что забастовки препятствовали капиталовложениям в Палестине. Они могли бы быть приемлемыми в передовых индустриальных странах, их экономика могла выдержать их, но не там, где все еще по кирпичику закладывался фундамент Сиона. Точно подражая итальянским фашистам, ревизионисты выступали против забастовок и локаутов, однако рассматривая забастовки как самое тяжелое преступление:

Ревизионисты не собирались ждать, пока они возьмут в свои руки государственную власть, чтобы сломить лейбористских соперников. Ахимеир, их лидер в Палестине (Жаботинскому было запрещено пребывание в Палестине Верховным комиссаром после того, как провокации ревизионистов стали причиной восстания арабов в 1929 г.), вызывающе вел свой раздел «Дневник фашиста» в их газете. Он имел свой эквивалент итальянского «Скводристи» в «Брит Ха Бирионим» (Союзе террористов), названном так в честь древних сикари — вооруженных кинжалами убийц, действовавших во время иудейского восстания против Рима, — и он натравливал ревизионистскую молодежь на окончательный бой с лейбористскими сионистами:

Палестинцы были отныне свидетелями действий сионистов в обличье Гистадрута, изгоняющего тысячи арабов с мест их сезонной работы в еврейских апельсиновых рощах, и ревизионистских фашистов, совершающих налеты на Гистадрут. Но в то время, как у арабских рабочих все еще не было руководства, чтобы защитить сйбя, Гистадрут был хорошо организован. После ряда острых столкновений, включая решающее сражение в Хайфе 17 октября 1934 г., когда 1500 лейбористских сионистов пошли на штурм штаб-квартиры ревизионистов и ранили десятки фашистов, ревизионистская кампания захлебнулась. Рядовые члены Гистадрута были вполне готовы ответить на фашистское нападение, перейдя в наступление на противника, и разгромить его, но «лейбористско-сионистское» руководство не хотело сражаться с фашизмом в Палестине, как и в любом другом месте, и дало ему возможность избежать разгрома, опасаясь, что серьезные сражения приведут к отчуждению их сторонников из среднего класса сионизма в диаспоре.

Отношения ревизионистов с итальянскими фашистами

В начале 30-х гг. Жаботинский решил создать партийную школу в Италии, и местные ревизионисты, которые открыто отождествляли себя с фашистами, «обрабатывали» Рим. Он достаточно хорошо знал, что выбор Италии как места для партийной школы только подтвердил бы, что они фашисты, но он настолько подвинулся вправо, что утратил всякий интерес к тому, что могли бы подумать его «враги», и даже подчеркнул одному из своих итальянских сторонников, что они могли бы создать свою предполагаемую школу, в другой стране, но «мы… предпочитаем организовать ее в Италии»¹⁵.

К 1934 г. итальянцы решили, что, несмотря на все дружественное отношение к ним, Соколов и Вейцман, а также руководство ВСО и не помышляли о разрыве с Лондоном. Кроме того, итальянцы не были довольны ростом влияния внутри ВСО социал-демократических лейбористских сионистов, которые были связаны, хотя и не непосредственно, с их собственным подпольным социалистическим противником. Поэтому им очень хотелось продемонстрировать поддержку ими ревизионистов, которые явно были фашистами Сиона. В ноябре 1934 г. Муссолини разрешил «Бетару» зачислить свое подразделение в морскую академию в Чивитавеккья, которой ведали чернорубашечники.

Даже после убийства Арлосорова в 1933 г. и кампании срыва забастовок, организованной Ахимеиром против Гистадрута, Бен-Гурион все-таки подготовил в октябре 1934 г. мирное соглашение с Жаботинским, но рядовые члены Гистадрута отвергли его, и ревизионисты в конце концов создали собственную Новую сионистскую организацию (НСО).

Жаботинский просил своих итальянских сторонников провести первый всемирный конгресс НСО в Триесте в 1935 г., афишируя тот факт, что ему, Жаботинскому, было безразлично, что люди станут думать о том, что его движение созывает свой учредительный съезд в фашистской Италии ¹⁶.

В итоге конгресс состоялся в Вене, но после него Жаботинский посетил академию в Чивитавеккья. Как ни странно, он никогда не встречался с Муссолини — может быть, хотел доказать, что не был просто еще одним «вожаком-буйволом».

Хотя нет ни одного заявления Жаботинского, в котором он называл бы себя фашистом, и несмотря на бесчисленные упоминания о его гладстоновских (то есть либеральных — Ред.). убеждениях, представители других крупных политических течений считали ревизионистов сионистскими фашистами. Вейцман в узком кругу говорил, что в убийстве Арлосорова чувствуется рука фашистов; Бен-Гурион называл обычно Жаботинского Владимиром Гитлером и даже позволил себе именовать нацистов «германскими ревизионистами»¹⁷. Фон Мильденштайн рассказывал читателям о своей встрече на борту парохода с «еврейским фашистом»-бетарцем; он характеризовал молодежь как «фашистскую группу среди евреев. Будучи радикал-националистами, они враждебно относились к любого рода компромиссу по вопросу о еврейском национализме. Их политической партией являются ревизионисты»¹⁸.

Подлинное посвящение сионистских ревизионистов в фашисты было осуществлено самим Муссолини, сказавшим в 1935 г. Давиду Прато — позже он стал главным раввином Рима, — что, «для того чтобы сионизм преуспел, вам надо иметь еврейское государство с еврейским флагом и еврейским языком. Единственно, кто хорошо это понимает, — это ваш фашист Жаботинский»¹⁹.

Большинство участников движения считали себя противниками демократии и фашистами или близко им сочувствующими. Джейкоб де Хаас, близкий к Герцлю человек, перешел к ревизионистам в середине 30-х гг., и, чтобы показать, что они не «просто жаботинские», он председательствовал на конгрессе НСО в Вене. По возвращении в Америку он опубликовал свои впечатления о конгрессе в своей колонке в чикагской газете «Джуиш кроникл». После того как он поспешно успокоил — читателей, что действительно не защищает фашизм, де Хаас сказал, что они должны «осознать, что демократия — мертвое дело в большей части Европы. Обычному человеку она представляется как шум, круговерть приемов и вечеринок… Делегаты не были фашистами, но, потеряв всякую веру в демократию, они не были антифашистами. Однако они были настроены резко антикоммунистически»²⁰.

Если де Хаас в Америке посчитал необходимым облегчить читателям-скептикам понимание того, что большинство участников его движения относились с нескрываемым презрением к демократии, то у Вольфганга фон Вейсля, финансового директора ревизионистов, не было таких колебаний, когда он решил сказать одной дипломатической газете в Бухаресте, что, «хотя мнения среди ревизионистов были разными, в общем они симпатизировали фашизму». Он очень хотел дать знать всему миру, что «лично является сторонником фашизма и радуется победе фашистской Италии в Абиссинии как триумфу белых рас над черными»²¹. В 1980 г. Шмуель Мерлин охарактеризовал свои чувства в отношении Муссолини в 30-х гг., когда он был молодым генеральным секретарем Новой сионистской организации:

Что бы ни думал Жаботинский о том, кем он руководит, не может быть сомнения, что эти три видных участника ревизионистского движения говорили о фашистской группировке. Оценка фон Вейсля представляется вполне обоснованной: фашистский компонент в руководстве был серьезным, и именно они, а не Жаботинский, руководили движением, по крайней мере в Палестине, Польше, Италии, Германии, Австрии, Латвии и Маньчжурии. В самом лучшем случае Жаботияского следует считать либерально-империалистической главой фашистской организации. Нынешние ревизионисты не отрицают присутствия отъявленных фашистов в их движении в 30-х гг.; зато они преувеличивают различия между Жаботинским и фашистами. Академия в Чивитавеккья, утверждают они, была чистым мадзинизмом. Националистам разрешается, говорят они, искать помощи у империалистического соперника их собственного угнетателя; разумеется, они настаивают на том, что это не означает одобрения внутреннего режима их патрона. Затем они указывают на предостережение Жаботинского подразделению «Бетара» в Чивитавеккья:

Эта в высшей степени дипломатическая формула была рассчитана на то, чтобы угадить фашистам, не вызывая вражды у любых консервативных сторонников старого режима, с которыми случайно мог бы встретиться бетарец. Заявление о противодействии классовой борьбе должно было стать лакмусовой бумагой для Муссолини, которого никогда особенно не беспокоил вопрос о том, считали ли себя его зарубежные поклонники чистыми фашистами. Однако письмо Жаботинского «Бетару» не было концом истории. Его апологеты не обращают внимание на действительное положение в школе, где игнорировалась его строгая суровая критика. В «ЛИдеа сионистика», журнале итальянского филиала ревизионистов, вышедшем в марте 1936 г., описывались церемонии, сопровождавшие открытие новой штаб-квартиры для подразделения бетарцев:

Мы можем быть уверены, что те же саэдые декламации звучали, когда Муссолини лично принимал парад бетарцев в 1936 г.²⁵ Жаботинский энал, что его итальянские сторонники были поклонниками Муссолини, но, когда ему прислали книгу Муссолини «Доктрина фашизма», все, что он мог сказать с укором, была мягкая фраза: «Мне позволено надеяться, что у нас есть достаточно способностей, чтобы создать нашу собственную доктрину, не копируя других»²⁶. Невзирая на все личные оговорки касательно фашизма, он определенно хотел, чтобы Муссолини стал мандатарием Палестины. Он писал в 1936 г. одному своему другу, что предлагаемые им варианты были следующие:

Жаботинский стал защитником Муссолини в еврейском мире. Во время его поездки по Америке в 1935 г. с лекционным турне, он написал ряд статей для нью-йоркской «Джуиш дэйли буллетин», недолго просуществовавшей сионистской газеты на английском языке, посвященной исключительно еврейским делам. В 30-х гг. большинство евреев последовали общему обычаю и называли борьбу против Гитлера частью «антифашистской борьбы», Жаботинский был исполнен решимости положить этому конец, поскольку он слишком хорошо понимал, что, пока евреи считают Гитлера еще одним фашистом, они никогда не одобрят ориентацию ревизионистов на Муссолини. Его рассуждения в пользу итальянского фашистского режима точно показывают, как он ставил свои личные возражения против политики «стада буйволов» далеко позади его возрастающего стремления, направленного на назначение Италии мандатарием.

Ревизионисты объясняют свои связи с фашистами

Ориентация на Муссолини окончилась полнейшей катастрофой. Пытаясь, подобно слепым, ощупью найти молот против их арабских, английских и еврейских врагов, ревизионисты были единственными, которые не видели, что должно случиться. Фотокопия одного письма от эмира Шехаба Арслана муфтию относительно распространения проитальянской пропаганды, появилась в палестинской прессе в 1935 г., и к 1936 г. радио Бари извергло на арабов потоки антианглийских радиопередач. К тому времени ревизионисты настолько привыкли защищать Муссолини, что они просто не признали бы его сотрудничества с муфтием и его причастности к делу палестинских арабов. Еще в 1938 г. Уильям Зифф, сотрудник рекламной фирмы, возглавивший американский ревизионизм, пытался преуменьшить значение связи Италии с муфтием в своей книге «Похищение Палестины»:

«В красивых словах, которые позволяли предполагать наличие антиеврейского и антианглийского заговора, английский министр иностранных дел возложил всю вину на итальянцев. Вся либеральная пресса клюнула на приманку, так ловко брошенную в воду. Подобно своре собак, разгорячившихся после травли, марксистская пресса подхватила крик»²⁹.

Несмотря на то что ревизионисты явно поставили не на ту лошадь, он продолжал:

В конце концов Испания, а не Палестина убедила Муссолини в необходимости поддержать Гитлера. Муссолини понял, что он и Гитлер теперь должны поддерживать единство между собой, чтобы отразить угрозу революции в какой-нибудь другой стране, и что лишь посредством союза с германской мощью он мог надеяться расширить свою империю. Но ему было также известно, что невозможно быть союзником Гитлера и иметь евреев в своей собственной партии. Поэтому он выдумал латинизированное арийство, изгнал евреев из партии и экономики и ускорил подготовку к войне. Ревизионисты заявили, что их ошибка была невольной:

С поворотом Муссолини в сторону Гитлера ревизионистский фашизм стал нетерпимой помехой в еврейском мире, и, когда Жаботинский умер в Нью-Йорке в августе 1940 г., ревизионисты спешно упразднили титул «Рош Бетар», который стал напоминать фашизм. Они признавали, что сами были фашистами. Они только заявляли, что никто не мог заменить Жаботинского. Недавние летописцы, естественно, имеют тенденцию умалять роль своих внутренних фашистов или вовсе избегать упоминания о них, таких, как Ахимеир; Чивитавеккья обычно замалчивается, если не считать попыток реабилитировать всего лишь «основателей военно-морского флота Израиля, которые учились там».

«В разгар самых тревожных событий нашего времени»

Нельзя закончить обсуждение ревизионизма и фашизма, не упомянув кратко о роли Бегина в этих событиях. В его послевоенных книгах «Восстание» и «Белые ночи» опущена его собственная деятельность в 30-х гг., а Жаботинского он характеризует как непонятного выразителя идеи военной обороны. Но в 22 года Бегин пользовался достаточной известностью, чтобы сидеть вместе с Жаботинским в президиуме конференции польских ревизионистов, состоявшейся в 1935 г. в Варшаве. К 1938 г. он стал основной фигурой на международной конференции «Бетара» в Варшаве, а к 1939 г. был назначен главой польского «Бетара». Но несмотря на то, что бесчисленные его противники называют Бегина фашистом, они никогда не цитировали его статей в защиту Муссолини, и следует предположить, что их вовсе не существует. Однако, если правильно то, что он никогда открыто не проповедовал фашизм, то почему же Иехуда Бенари, директор Института имени Жаботинского и автор статьи о Бегине в «Энциклопедии сионизма и Израиля», категорически заявляет, что в 1939 г. он «примкнул к радикальному крылу ревизионистского движения, которое идеологически было связано с „Брит Ха Бирионим”»³². Б errai был личным другом Ахимеира, депортированного в Польшу в 1935 г. из Палестины, а также Вейсля, часто приезжавшего в Варшаву для переговоров с польским правительством от имени НСО. Он был близким другом Натана Ялипа-Мора и в то же время поклонником Авраама Штерна — оба отъявленные тоталитаристы. Даже после второй мировой войны как лидер партии «Херут» в новом израильском государстве Бегин привлекал как Ахимеира, так и фон Вейсля в качестве авторов, писавших для ее ежедневной газеты.

В декабре 1948 г. по случаю первого визита Богина в Соединенные Штаты Альберт Эйнштейн, Ханна Арендт, Сидней Хук и другие послали письмо в «Ныо-Йорк тайме», в котором разоблачили его политический курс. Учитывая историю движения и близкие связи Бегин а с открытыми фашистскими элементами довоенного ревизионизма, привлекает внимание их оценка идеологической позиции Бегина:

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Joseph Schechtmann. The Jabotinsky — Slavinskv Agreement. —

“Jewish Social Studies”, October 1955, p. 237.

² Ibid., p. 306.

³ Marie Syrkin. Labour Zionism Replies. — “Mcnorah Journal”, 1935. p. 72.

⁴ Vladimir Jabotinsky. The Iron Law. Selected Writings, 1962, p. 26.

⁵ Yaacov Shavit. The Attitudes of the Revisionists to the Arab Nationa-

list Movement. — “Forum on the Jewish Peoole, Zionism and Israel”,

1978. p. 102.

⁶ Robert Gessner. Brown Shirts in Zion. — “New Masses”, 19 February

1935, p. 11.

⁷ Vladimir Jabotinsky. Jewish Fascism. — “The Zionist”, London,

25 June 1926, p. 26.

⁸ Vladimir Jabotinsky. Samson (American edition, entitled “Prelude to

Delilah”), p. 200–201.

⁹ Joseph Schechtman. Fighter and Prophet, p. 165.

¹⁰ Yehuda Benari and Joseph Schechtman. History of the Revisionist

Movement, vol. I, p. 338.

¹¹ Vladimir Jabotinsky. Zionism and Communism. — “Hadar”, February

1941, p. 33.

¹² Shlomo Avineri. Political Thought of Vladimir Jabotinsky. — “Jeru-

salem Quarterly”, 1980, p. 17.

¹³ Vladimir Jabotinsky. State Zionism, p. 10.

¹⁴ Syrkin. Labor Zionism Replies, p. 79.

¹⁵ D. Carpi, A. Milano and A. Rofe (eds.). Scritti in Memoria Di Leone

Carpi, p. 42 (Jabotinskv. Letter to Leone Carpi, 7 October 1931).

¹⁶ Ibid, 21 May 1935, p. 54–55.

Michael Bar-Zohar. Ben-Gurion (American edition), p. 67.

¹⁸ Leopold von Mildenstein. Ein Nazi fährt nach Palestina. — “Der

Angriff”, Berlin, 27 September 1934, p. 3–4.

¹⁹ Bar-Zohar. Ben-Gurion — The Armed Prophet, p. 46.

²⁰ Jacob de Haas. New Struggles in an Old World. — „Chicago Jewish

Chronicle“, 18 October 1935, p. 9.

²¹ D-r von Weisl Believes in Fascism. — „World Jewry“, London,

12 June 1936, p. 12.

²² Беседа автора с Ш. Мерлином, 16 сентября 1980 г.

²³ Vladimir Jabotinsky. Letter to Plugat Civitaveccia. Selected Writings

(USA).

²⁴ Lldea Sionistica (Supplemento al,Ns 8), March 1936, p. 2.

²⁵ „Mussolini, My Husband“ (Italian film documentary).

²⁶ Jabotinsky. Scritti, 29 January 1934, p. 25.

²⁷ Schechtman. Fighter and Prophet, p. 304.

²⁸ Jabotinsky. Jews and Fascism Some Remarks and a Warning. —

„Jewish Daily Bulletin“, 11 April 1935, p. 3.

²⁹ William Ziff. The Rape of Palestine, 1938, p. 428.

³⁰ Ibid., p. 429.

³¹ Paul Novick. Solution for Palestine, 1939, p. 18.

³² Yehuda Benari. M Nahum Begin. — „Encyclopedia of Zionism and

Israel”, vol. I, p. 116.

³³ New Palestine Party. — „New York Times“, 4 December 1948, p. 12.