Это был день премьеры — самый важный день сезона для дирекции театра, поскольку от успеха представления зависело, будет ли спектакль поставлен на других сценах. В случае успеха «Фауст» был бы заявлен на афишах Монюман-Насьональ[58], где некогда пела Эмма Альбани. Эрмин часто слышала имя этой выдающейся квебекской певицы, и ей обещали такое же блестящее будущее.
— Эмма дебютировала на Сицилии, — рассказывал Дюплесси, — в «Сомнамбуле» композитора Беллини[59]. Она прославилась во многих странах, в числе которых Англия и Германия.
— Я кое-что знаю о жизни этой великой артистки, — сказала молодая женщина. — Думаю, невозможно достичь такого же успеха. Никто не займет ее место.
— Кто знает? Возможно, вы добьетесь большего, — предположил импресарио.
Но сегодня вечером, оставшись одна в своей гримерной, Эрмин уже не могла понять, хочет ли она становиться знаменитой. В костюме героини, причесанная и накрашенная заботливой Шарлоттой, она страдала от глубочайшей тоски. Она так соскучилась по Мукки, что у нее разрывалось сердце. Каждый раз, когда она вспоминала о сыне, к горлу подкатывал комок, в груди болело.
«Он еще слишком мал, чтобы жить без меня! — думала она. — Конечно, рядом с ним Тала, и она хорошо о нем заботится. Но у него не так много игрушек, и если выпадет снег, Мукки не сможет гулять, когда захочет!»
Эрмин попыталась выровнять дыхание, вернуть себе спокойствие, несмотря на громкий ропот, от которого вибрировали стены Капитолия, вместившего в себя массу народа. В театре царило оживление, звучали тысячи голосов, по коридорам грохотали шаги, слышался смех, а рабочие сцены в это время безмолвно устанавливали декорации.
Чтобы отвлечься, молодая женщина представила себе родных, которые устроились в зарезервированной для них ложе, одной из лучших, поблизости от сцены. В вечернем платье и изысканных украшениях, Лора, должно быть, сгорала от нетерпения.
«Мама думала, что этот день никогда не наступит! Однако в итоге все вышло, как она и хотела. Она сможет аплодировать мне здесь, в Квебеке. И папа, наверное, волнуется! Сегодня утром он ничего не ел. Мне даже пришлось его поругать. Он переживал вместо меня. А наша славная Мирей? Она, конечно же, грызет что-нибудь сладенькое. И Бадетта так обрадовалась приглашению! Уверена, она напишет прекрасную статью. Надеюсь, что и Шарлотта там же, я попросила ее к ним присоединиться…»
Неумолимо, минута за минутой, шло время. Эрмин услышала, как оркестр заиграл увертюру. После первого акта она окажется на сцене.
«Еще немного — и исполнится моя самая заветная мечта, — пришло ей в голову. — Но я не испытываю настоящей радости. Когда я начну петь, мне, конечно же, станет лучше».
Умирая от страха, она чуть было не разрыдалась. Лиззи была слишком занята, чтобы прийти ее поддержать. Хотя именно сейчас Эрмин ощущала отчаянную потребность в присутствии друга, в ободряющих словах.
«Господи, если бы Тошан был здесь, рядом со мной! Если бы он обнял меня, улыбнулся мне, я бы почувствовала себя сильнее!»
В ту же секунду кто-то постучал в дверь. Эрмин вскочила, чтобы открыть — как если бы ее желание увидеть мужа могло сотворить чудо. Но это был Дюплесси, в смокинге и с белой розой в руке.
— Эрмин, хочу пожелать вам удачи! Сегодня вечером я дарю вам одну-единственную розу, белую, — символ чистой любви. Кто знает? Через несколько недель я, быть может, осмелюсь подарить вам красную розу, которая значит намного больше!
Обманувшись в ожиданиях, молодая женщина опустила голову, кляня себя за свою нерешительность. В глазах ее стояли слезы.
— О нет! — воскликнул импресарио. — Макияж! Чудесный цвет ваших глаз виден даже из зрительного зала, но косметика все же необходима. Возьмите же мою розу, дорогая!
— Какая же я глупая, — пробормотала она. — Я думала, это мой муж…
Эрмин взяла цветок и в отчаянии швырнула его на пол. Но Дюплесси поднял его и поместил туда, где в оборках белой блузки виднелась соблазнительная ложбинка между грудей. Потом он обхватил ладонью ее затылок, чтобы помешать ей отстраниться. Держал он крепко, поэтому молодая женщина не смогла уклониться от страстного поцелуя, который он ей навязал. И тут же, против воли, она ощутила, как в ней просыпается желание. По ее лишенному любви телу пробежала легкая дрожь удовольствия. И все же, разъяренная, она резко отпрянула. Он засмеялся и тоже отступил на шаг.
— Я просто хотел вас приободрить, Эрмин! Вы были похожи на привидение. Пробудитесь, выходите из гримерной и готовьтесь! Весь Квебек ожидает вашего появления!
Эрмин настолько растерялась и так нуждалась в утешении и нежности, что чуть было не бросилась к нему в объятия. К счастью, в гримерную влетела запыхавшаяся Лиззи.
— Господи, зал забит под завязку! — воскликнула она. — Быстрее, моя крошка, идем к кулисам! Господин директор порекомендовал мне за тобой присматривать. Он видел тебя недавно и говорит, что ты совсем расклеилась!
— Я готова, — заявила Эрмин. — Держи, Лиззи. Эта роза для тебя!
С этими словами она вышла, адресовав Дюплесси ироничный взгляд. По дороге к сцене молодая женщина старалась поскорее забыть поцелуй, украденный у нее импресарио.
«В этом кругу это ничего не значит, не должно значить!» — повторяла она про себя.
К ней вернулся мандраж. Ей снова захотелось убежать. Но она подумала о маленьком Жореле, который сказал, что ее голос исцеляет. Эрмин поняла, что ее призвание — во время представления стирать все печали и страдания с души и тела своего слушателя. В глубине души она посвятила сегодняшнее выступление этому мальчику, и все сразу стало понятным. Да, она была права, что сделала выбор в пользу пения, она сможет вызвать у слушателей эмоции, которые заставят их позабыть обо всех заботах, боли, а иногда — даже о драмах, переживаемых ими. Это обязанность любого артиста. Благородная обязанность…
Несколько минут спустя она перевоплотилась в Маргариту, прядильщицу шерсти.
Для Лоры, Бадетты, Мирей и Жослина опера стала лакомством, настоящим праздником. Они с самого начала представления восхищались исполнителями, но пение Эрмин привело их в неистовый восторг. Никогда ни одно произведение она не исполняла с такой легкостью. Ее мастерство, в котором было много инстинктивного, граничило с чудом благодаря полученным урокам и несчетным часам работы. Молодая женщина общалась с публикой, даря ей возможность прикоснуться к совершенству, околдовывая ее…
В зрительном зале люди любовались этой юной Маргаритой, стройной и грациозной, с голосом, удивительным в своей прозрачности и силе. Исполнительница была не только красивой и молодой, чего нельзя сказать о большинстве оперных певиц, часто женщинах зрелых и пышнотелых, но еще и необыкновенно правдоподобной. Ее голос звучал не жеманно и не мелодраматично — он тек, ясный и кристально чистый, как быстрая вода горной реки. Ее ослепительно прекрасное лицо излучало искренность, правдивость, прелесть. Ее талант казался безграничным. В конце каждого акта звучали оглушительные аплодисменты.
Последняя сцена стала апофеозом: заключенная в темницу Маргарита отказывается от содействия демона и своего возлюбленного Фауста, призывая на помощь небесные силы. Казалось, Эрмин вложила в эту роль всю себя. В длинной белой тунике, с распущенными волосами, она протягивала руки в цепях к небу и душераздирающим, полным отчаяния голосом призывала небесных ангелов. Несколько человек в зале вскочили на ноги.
Знаю, как я низко пала,
Но ты, Господь, прости паденье!
Вам, ангелы мои святые, я душу отдаю,
Меня спасите вашей силой!
Прости меня, Творец, помилуй!
Когда упал занавес, все присутствующие в зале в едином порыве встали. Последовала сумасшедшая овация. Это был настоящий триумф. Крики «Браво!» не стихали. Эрмин и другие артисты вышли на поклон, но их никак не хотели отпускать.
— Господи, спасибо! — выдохнула заплаканная Лора. — Жосс, это наша девочка, ты отдаешь себе отчет?!
— Конечно! Я задыхаюсь от гордости! — восторженно отозвался мужчина.
— Это просто поразительно, — сказала Бадетта. Глаза ее блестели от волнения. — Как я за вас счастлива!
Мирей тоже плакала. История Фауста и Маргариты произвела на нее большое впечатление, и она очень гордилась Эрмин.
— Это наша Мимин! — повторяла она. — Всеблагой Господь, как ей хлопают!
Никто из сидящих в ложе не заметил исчезновения Шарлотты. Несколько минут назад туда заглянула Лиззи и увела девочку с собой. В итоге всеобщему удивлению не было предела, когда на сцену выбежал маленький мальчик с букетом цветов. Ребенок, в штанишках из оленьей кожи с бахромой и такой же рубашке, черноволосый и смуглый, бежал в свете прожекторов. Он смотрел на женщину в белом. В ней он узнал свою маму, по которой так долго скучал. Артисты расступались, чтобы дать ему пройти, а он кричал тоненьким голоском: «Мамочка!»
Эрмин вскрикнула и бросилась к сыну. Она обнимала его и покрывала поцелуями, испытывая бесконечное, исступленное счастье. Картина была такой очаровательной, такой необычной, что большинство решило, будто это инсценировка. Повисла короткая тишина, потом грянул гром аплодисментов, еще более неистовый, чем раньше.
— Как он похож на Мукки! — воскликнула Лора, приподнимаясь в нависающей над залом ложе.
— Но это он и есть! — удивился Жослин. — Тошан приехал — это единственное объяснение!
Эрмин не задавалась никакими вопросами. Она обнимала сына, позабыв обо всем на свете.
— Мамочка, — повторял мальчик, — мамочка, любимая!
Понадобилось время, прежде чем молодая женщина осознала, что означает присутствие в театре ее сына. Кто, кроме Тошана, мог привезти его в Квебек? И купить парниковые розы с опьяняющим ароматом? Она встала и ускользнула за кулисы, прижимая мальчика к груди.
— Больше я тебя не оставлю, мое солнышко! — прошептала она. — Но где папа? Скажи!
К ним торопливым шагом приблизилась Шарлотта. Мукки протянул к ней ручонки. Похоже, девочке он обрадовался не меньше, чем матери.
— Где Тошан? — спросила Эрмин. — Шарлотта, ты его видела?
— Нет! Лиззи постучала в дверь ложи, и я к ней вышла. У нее на руках был Мукки с букетом. Она попросила вывести его на сцену, сказала, что это идея твоего мужа. Значит, Тошан где-то здесь.
Обезумев от радости и в то же время с трудом веря в такое счастье, Эрмин бросилась в свою гримерную. Там она чуть не столкнулась с отцом и матерью, сияющими от счастья.
— Браво, дорогая! — воскликнула Лора. — Это было великолепно! Все идет как нельзя лучше! Мукки произвел сенсацию, и, наверное, Тошан тебя простил. Да и как может быть по-другому, если он услышал, как ты поешь? Твой муж с минуты на минуту постучит в дверь!
Эрмин надела свою шубку, натянула сапожки. Дрожащая, с отсутствующим взглядом, она словно пребывала в состоянии транса.
— Я знаю Тошана, он наверняка уже на улице! — заявила она. — Если бы это было не так, он бы уже пришел. Лиззи объяснила бы ему, где меня найти. Я не хочу, чтобы он ушел, вы понимаете? Я хочу его догнать!
— Об этом даже не думай! — возразил Жослин. — Ты вся разгоряченная, а на улице мороз, ты сразу простудишься. Тошан не стал бы ехать в такую даль, если бы не собирался с тобой помириться. Я его найду. А ты оставайся здесь. И сними этот костюм!
— Нет, папа, только не ты! — взмолилась она.
— Это еще почему? — спросил Жослин.
Изнуренная, нервная, Эрмин уступила. Она не знала точно, в чем именно Тошан обвиняет ее отца. Повисла атмосфера паники. Октава Дюплесси, который пришел справиться об Эрмин, тотчас же выставили за дверь, чтобы дать ей время переодеться в вечернее платье. К входу гримерной приносили все новые букеты; пришел директор Капитолия. Эрмин, спрятавшись за ширму, всем отвечала, что никого не хочет видеть, кроме некоего Тошана.
— Это ее муж, ее большая любовь, — объясняла Бадетта любопытствующим посетителям, которых не пустили в гримерную.
Добросердечная журналистка радовалась, попав в ситуацию, похожую на те, которые она описывала тихими одинокими вечерами. Она попросила Лиззи поискать за кулисами, в коридорах и в баре красивого мужчину-метиса, разумеется, одетого в индейскую одежду.
— Но я его видела! — заявила та. — На нем были черное пальто, шляпа и галстук. И никакой он не дикарь с севера! Хотя у него и вправду длинные волосы, красивые, черные как вороново крыло, собранные на затылке. Теперь я лучше понимаю тоску нашей дивы. Было бы мне лет на тридцать меньше, я бы тоже в него влюбилась!
В это время Жослин объяснял ситуацию Дюплесси. Потом они оба тепло оделись и вместе покинули театр через служебный выход.
— Нужно привести Эрмин ее мужа, — вздохнул импресарио. — Иначе придется отменить предстоящие выступления. Она либо заболеет, либо бросится искать его на другом конце страны!
— Вы думаете только о своей выгоде! — проворчал Жослин.
— Это моя работа! Я имею определенный процент, и в этом нет ничего постыдного. Мне все равно, какими средствами мы осчастливим влюбленную женщину, лишь бы она успокоилась!
— Моя девочка вас не подведет.
Они разошлись в разные стороны, чтобы осмотреть окрестности Капитолия. Оба заглядывали даже в окна близлежащих кафе.
В заснеженном, украшенном по случаю зимних праздников разноцветными огнями Квебеке, несмотря на поздний час, царило оживление. Не обращая внимания на холод, зрители обсуждали увиденное прямо перед театром. Неподалеку стояли припаркованные такси. Тошан спрятался в тени крыльца одного из домов. Он смотрел на блики света от фонарей, но не видел ничего, кроме картины, навсегда запечатлевшейся в его сердце — Эрмин на сцене. Она больше не была его женушкой-ракушкой, какой он увидел ее в их первую брачную ночь, и тем более робкой четырнадцатилетней девчушкой, с которой он познакомился однажды зимним вечером в Валь-Жальбере. Она не походила и на прекрасную любовницу, не зная стыда, отдававшуюся ему в хижине на берегу Перибонки. Он был поражен ее выступлением, которое наблюдал с галерки, где располагались самые дешевые места.
«Мать права, она — артистка, великая артистка! На сцене она затмевает всех! И ее голос! Да, этот дар не случайность, это знак судьбы!» — думал он.
Гнев и ненависть в его душе уступили место гнетущей тоске. Случилось непредвиденное, и Тошан решил вернуть Мукки матери незадолго до Рождества. Теперь он никак не мог уйти, терзаемый страстным желанием подойти к Эрмин, прикоснуться к ней.
«Не сейчас, — сказал он себе. — Я должен оставить ее в покое. Если я задержусь еще на минуту, я сделаю какую-нибудь глупость! Думаю, вокруг Эрмин сейчас десятки людей и она не выйдет из театра».
Оставалось чуть больше часа до отправления поезда, на котором ему предстояло совершить бесконечно долгий обратный путь, такой же, какой он недавно проделал с сыном. Спонтанная поездка поглотила почти все его сбережения. Тошан решил перейти через улицу Сен-Жан и сесть в такси. В тот момент, когда он попросил шофера отвезти его на вокзал Гар-дю-Пале, в машину сел какой-то мужчина и захлопнул за собой дверцу. Это был Жослин Шарден.
Быстро справившись с изумлением, молодой метис посмотрел на тестя с таким спокойствием, чтобы не сказать с холодностью, что тот даже удивился.
— Дорогой Тошан, — начал он, — Эрмин так счастлива, что вы вернули ей Мукки! Но счастье ее будет полным, если вы придете и, поговорив с ней, забудете наконец свою ссору двух влюбленных!
— Она могла бы прийти и сказать мне это сама, — возразил он. — Тогда мне бы не пришлось говорить с вами, видеть вас.
— Я помешал ей, чтобы она не заболела. Моя дочь не идиотка: увидев Мукки на сцене, она поняла, что вы где-то рядом. Куда вы едете?
Тошану не хотелось продолжать этот разговор в присутствии постороннего человека, водителя такси. Сжав зубы, он молчал.
— Не знаю, что творится у вас в голове, — продолжал вполголоса его тесть, — но ваш приезд в Квебек наводит на мысль, что вы хотели услышать, как поет Эрмин. Это было прекрасно, божественно! Надеюсь, теперь вы понимаете, что нельзя запрещать ей развивать свой талант.
По мнению Тошана, автомобиль ехал слишком медленно. Окажись они сейчас в темном переулке, он бы с удовольствием ударил Жослина, но ему приходилось сдерживаться.
— Мне очень тяжело, господин Шарден, — тихо сказал он, вложив в это «господин» все свое презрение, — сидеть с вами рядом и не иметь возможности раскроить вам череп. Вы прекрасно знаете, почему я уехал и почему вас презираю. Проявите смелость хотя бы раз в жизни, не стройте из себя невинную овечку!
Такси остановилось у вокзала. Тошан расплатился и вышел. Жослину хотелось попросить шофера повернуть назад и отвезти его обратно к театру, но он сдержал тяжелый вздох и тоже вышел. Пришло время разговора с оскорбленным сыном. Предстояло признать свои ошибки, и от этой мысли сердце у него заболело, лоб покрылся испариной. Холод пронизывал до костей. Сил сопротивляться не было.
— Я не собираюсь вас убивать, — бросил ему Тошан. — Не смотрите на меня так, будто я бешеный волк!
— Это из-за вашей матери? — наконец удалось выговорить Жослину. — Она рассказала вам наш секрет?
— Нет. Я догадался сам, — ответил молодой метис. — Она страдала, попав в собственную ловушку. И в первое время я ненавидел ее. Потом стал ненавидеть вас. Почему? Да потому, что мужчина, достойный называться этим словом, должен с уважением относиться к вдове — одинокой женщине, честь которой некому защитить. Если бы вы не являлись отцом моей жены, клянусь, вы были бы уже мертвы или искалечены!
Тошан поднял лицо к небу. Шел снег. Где-то зазвучали колокола. Созерцание ночного неба, укутанного толстой шубой туч, помогло ему успокоиться. Он дорого дал бы за то, чтобы сейчас рядом оказалась Эрмин, поцелуем заставила его замолчать, если только еще не вычеркнула мужа из своей новой жизни.
— Моя мать заслуживает быть любимой, — глухим голосом сказал он. — Она объяснила, что между вами произошло. Я знаю, вы отчаялись, потому что Лора собиралась замуж, а вы сами считали себя обреченным на смерть от болезни. Вы хорошо провели вместе время, и, по сути, меня это не касается. Но в таком случае вам нужно было проявить порядочность и остаться с ней.
— Я не просто хорошо провел время с вашей матерью, я уважал ее и ценил даже больше, чем вы можете думать, — попытался оправдаться Жослин. — Я хотел остаться с ней, но Тала отказалась. Она говорила, что летом приедете вы с Эрмин и правда выплывет наружу. Тошан, поверьте, это она подталкивала меня уйти, завоевать Лору и заботиться о дочери. Благодаря ей, и только ей, я выздоровел, я это знаю! И мне легче оттого, что я наконец могу открыто это сказать. Я очень благодарен вашей матери!
Тошан направился к входу в здание вокзала Гар-дю-Пале. Он шел быстро, подняв воротник пальто.
— Мой мальчик, простите мне зло, которое я вам причинил! — взмолился Жослин.
Ему пришлось прибавить ходу, чтобы догнать зятя. Холл вокзала был просторным, но вокруг сновали десятки пассажиров. Тошан остановился у выхода на платформу.
— Вы ей благодарны? — холодно повторил он. — В таком случае могли бы быть к ней внимательнее, когда она приехала в Валь-Жальбер! Сказать по правде, Мукки я привез в Квебек, потому что у меня не было выбора. Вы не знаете главного: ваша с матерью связь принесла свой плод. Вы — отец невинной десятимесячной девочки, которая в любой момент может умереть! А может, уже умерла. В регионе Лак-Сен-Жан и на Перибонке еще холоднее, чем здесь. Перед тем как сесть в поезд, я отвез мать и мою маленькую сестру Киону к монахиням в больницу Сен-Мишель, в Робервале. Девочка, такая хрупкая и маленькая, страшно кашляет.
— Господи! — вырвалось у Жослина. — Что вы такое говорите, Тошан?
Этот вопрос он задал, уже будучи в состоянии паники. Его страшная догадка, так долго не дававшая ему покоя, оказалась правдой: ребенок Талы — его ребенок.
— Вы прекрасно слышали, — отрезал молодой метис. — Я возвращаюсь в Роберваль и всю ночь буду молиться, чтобы мою маленькую сестру спасли. Мою сестру, которая также приходится сестрой Эрмин и Луи, — вашу дочь! Ни слова Эрмин и Лоре — так хочет Тала. И я уважаю ее волю.
— Я еду с вами! Вы можете отказаться, но я все равно поеду!
Жослин дрожал, сгорбившись в своем дорогом пальто из серого драпа. Он снял перчатки и шейный платок и направился к кассе. Тошан пожал плечами. Он никому не мог запретить сесть в поезд и в глубине души знал, что приезд Жослина придаст Тале сил. И если Кионе суждено угаснуть, как маленькой звездочке, которая уже не может светить, по крайней мере, отец будет с ней рядом…
Ни Тошан, ни Жослин не обратили внимания на женщину, закрывавшую лицо платком, а волосы — отороченным мехом капюшоном. Она медленно шла прочь, покачиваясь, как человек, испытывающий головокружение. Это была Бадетта, которую Эрмин и Лора отправили вдогонку за стремительно развивающимися событиями. И то, что она узнала, глубоко взволновало ее.
Эрмин не удалось ускользнуть из Капитолия. Она была готова обежать все улицы города в поисках Тошана, но ей пришлось отказаться от этой идеи, поскольку гримерную заполонили почитатели. Явился и директор театра собственной персоной и сообщил, что в баре угощает всю труппу шампанским.
— Мой дорогой друг, если ваш супруг здесь, мсье Шарден его найдет, — повторяла Бадетта, которую растрогала печаль молодой женщины.
— Конечно, — подхватила Лора. — Мсье Дюплесси тоже его ищет! Тебе нужно принарядиться! И не волнуйся так!
Молодая женщина невольно погрузилась в радостный хаос, оставив сына заботам Шарлотты и Мирей. Устав после долгой поездки, Мукки заснул на узком диванчике в гримерной, на котором иногда отдыхала его мать.
Импресарио явился с новостями. Виду него был таинственный.
— Эрмин, могу сообщить вам, что ваш муж сел в такси, и ваш отец — вместе с ним. Думаю, эти господа побеседуют немного и вернутся, чтобы выпить с нами за ваш исключительный талант!
Краснобайство и утонченные обороты Дюплесси рассердили Эрмин, которая внезапно сильно побледнела. Пока ее мать разговаривала с импресарио, она стала умолять Бадетту взять такси и отправиться следом за Тошаном.
— Я уверена, мой муж отправился на вокзал, он уезжает! — с тревогой прошептала она. — Прошу вас, поезжайте за ним, потому что я не вырвусь отсюда! Тошан с отцом в ссоре, я не знаю из-за чего, но, боюсь, это может кончиться плохо. Попытайтесь их урезонить!
Бадетта согласилась не раздумывая.
— Я ваш друг, не так ли? И я сделаю невозможное, чтобы вам помочь, — ответила она.
Эрмин поблагодарила ее шепотом, со слезами на глазах. Прошел уже час, а журналистка так и не вернулась. В театре отмечали триумф представления.
Лоре казалось, что она в раю. Внук проведет новогодние праздники с семьей! Кроме того, каждый принимался поздравлять ее, узнав, что она — мать «соловья из Валь-Жальбера» — прозвище, которое подхватили все газетчики. Но юная дива, как громко называл Эрмин Дюплесси, поднимая бокал, без конца смотрела на входную дверь. Она едва обращала внимание на комплименты, расточаемые ее красоте и таланту.
На многочисленных фотографиях, сделанных во время этого симпатичного приема, Эрмин была запечатлена в длинном голубом муслиновом платье, с распущенными по плечам волосами и с жемчужным ожерельем на грациозной шее. Она улыбалась, но во взгляде ее светилась безумная тревога, болезненная нервозность. Наконец появилась Бадетта. Капюшон ее был запорошен снегом. Лиззи бросилась к ней, чтобы помочь снять меховую куртку.
— Ну что? — спросила она шепотом. — Вы обнаружили этого красавца индейца? А мсье Шардена? Его супруга немного волнуется, он должен был бы уже вернуться!
— Я знаю, где оба, — сказала Бадетта. — Но хотелось бы сначала поговорить с Эрмин.
— Делайте как знаете, а я пока принесу вам шампанского.
Журналистка, дама чувствительная и мечтательная, не знала, как ей поступить. Сама того не желая, она стала свидетелем волнующей сцены, и обвинения Тошана в адрес своего тестя ее ошеломили. Столь же впечатлительная, как и Эрмин, она повторяла про себя их слова, своей серьезностью породившие целый мир образов, то ли расцвеченных любовью, то ли омраченных трагедией.
«Господи, я бы хотела ничего этого не знать! — думала она. — Что мне теперь делать? Я не могу обрушить эту правду на Эрмин и Лору! Но ведь они — мои друзья и я не должна их обманывать!»
Бадетта привыкла к одиночеству, и все же проводить свободное время в компании новых подруг ей было очень приятно. Она восхищалась Эрмин, к которой успела сильно привязаться, и любила Лору за сильный характер, ее капризы и щедрость.
«Если бы только я смогла остаться в стороне от всего этого!» — пожаловалась она себе.
Эрмин подошла к ней. На напряженном лице молодой женщины читалась тревога.
— Ну что, Бадетта? Вы нашли их на вокзале? — спросила она.
— Увы, да! — вздохнула журналистка. — Они разговаривали, а на платформе уже стоял поезд, который возвращается в ваши родные места. Ваш супруг, Тошан, рассчитывает на нем уехать. Я не осмелилась ни заговорить с ним, ни удержать, потому что у них с вашим отцом был серьезный разговор.
— Как вам показалось, они в хороших отношениях? — не сдавалась Эрмин. — Будьте со мной откровенны, мне так тоскливо! Я знала, что Тошан снова от меня убежит. Но, сказать правду, это дает мне надежду, ведь он привез нашего сына!
— Какой красивый мужчина! — с улыбкой заметила Бадетта. — Вам надо держаться за него, Эрмин! Это настоящий повелитель леса, необыкновенный человек!
— Теперь, Бадетта, у вас есть новый герой для рассказов, — грустно сказала Эрмин. — И все-таки вам нужно было вмешаться, попросить его приехать и поговорить со мной. Может, у меня еще есть время взять такси и поехать на вокзал самой? Прошу, помогите мне! Я обегу все вагоны, я его найду!
— Мой бедный юный друг, у вас остается не больше двадцати минут, а на улице сильный снег и машины двигаются по шоссе очень медленно!
— А мой отец? Где он? Он мог бы вернуться с вами, — забеспокоилась молодая женщина.
— Они меня даже не видели, — уточнила Бадетта. — Эрмин, если хотите, едем! Возможно, еще не поздно!
Бадетта не верила в то, о чем говорила, но таким образом она смогла бы побеседовать со своей юной подругой наедине. Лора, которой Дюплесси как раз обещал стремительное развитие карьеры дочери, даже не заметила, как они выскользнули из комнаты. Эрмин надела только шубу, перчатки и шерстяной шейный платок. Бадетта натянула свою куртку. Они быстро спустились на улицу и сели на заднее сиденье такси. Город засыпало безукоризненно белыми хлопьями, и снегопад мог затянуться на несколько дней.
— Вокзал Гар-дю-Пале! — негромко сказала Бадетта водителю.
Молодая женщина молилась от всей души, чтобы они успели вовремя. Бадетта взяла ее за руку, пытаясь успокоить.
— Эрмин, думаю, поезд уже ушел, — сказала она. — Мы едем так медленно!
— Но ведь мой отец мог задержать Тошана, и мы, возможно, встретимся на вокзале! Если же они уже в театре, ничего страшного, мы скоро вернемся. Я так хочу его видеть!
Бадетта со смущенным видом кивнула. Эрмин наконец осознала, что та выглядит встревоженной и в ее золотисто-зеленых глазах застыла непонятная тоска.
— Бадетта, вы узнали что-то конкретное? — спросила она.
— Эрмин, не знаю, что вам и сказать! Мне показалось, что мсье Шарден тоже купил билет на поезд. И я поторопилась вернуться в Капитолий. Но я не осмеливалась вам об этом сказать.
Молодая женщина попыталась слабым голосом возразить:
— Но у папы не было причин уезжать! Наверное, вы ошиблись. И куда бы ему ехать?
Бадетта расплакалась. Она не могла заставить себя рассказать то, что услышала. Автомобиль остановился перед вокзалом, и Эрмин попросила шофера подождать.
— Конечно, мадам! — весело сказал он. — Не так уж часто ко мне в такси садится настоящая артистка! Я видел вашу фотографию в «La Presse». К вашим услугам!
— Спасибо, мсье! — проговорила она и вышла.
Бадетта ломала руки, на сердце у нее было тяжело.
— Могу я спросить у вас совета, мсье? — спросила она у водителя такси. — Всегда ли нужно говорить правду?
— Конечно, всегда! Ложь чаще всего приводит к несчастьям, мадам.
Бадетта думала так же. Умирая от тревоги, она ждала возвращения Эрмин. Молодая женщина не замедлила появиться, почти бегом, рискуя поскользнуться и упасть в свежевыпавший снег. Она быстро села в такси.
— Поезд уже ушел, и на перроне никого, — сообщила она, устраиваясь рядом с подругой. — Отец, должно быть, вернулся в театр. Мсье, к Капитолию, пожалуйста!
— Моя дорогая крошка Эрмин, я больше не могу молчать, — сообщила Бадетта. — Мне жаль вас расстраивать, но я услышала часть разговора между вашим супругом и господином Шарденом. Вы немного делились своими горестями, поэтому я знаю, что Тошан не одобрял вашего желания сделать карьеру. Но, оказывается, проблема не в этом и вы не виноваты в том, что произошло.
Почти то же самое месяц назад сказала молодой женщине Мадлен.
— И о чем же они говорили? — спросила она умоляющим тоном. — Не скрывайте от меня ничего, довольно я сомневалась и горевала!
Бадетта в общих чертах передала суть разговора. Когда она замолчала, Эрмин покачала головой, словно отказываясь верить в подобный вздор.
— Папа и Тала? Нет! Киона — моя сестра? Нет, нет и нет!
— Разумеется, я слышала не все, — тихо продолжала Бадетта. — Ваш муж и отец начали разговор задолго до того, как я их догнала. Но в чем я точно уверена, так это в том, что мсье Шарден купил билет. Он хотел быть в больнице в Робервале, у постели своей маленькой дочери.
— Господи, какая жуткая история! Бадетта, я не хочу сомневаться в ваших словах, но вы уверены? Мне кажется, я сплю и вижу кошмар, но ведь это не сон!
Они снова были на улице Сен-Жан. Таксист припарковался возле Капитолия.
— Вы можете поговорить в машине, дамы, — сказал он с заговорщицким видом.
— Если так, пойдите и выпейте горячего кофе! — предложила журналистка. — Это будет наш подарок. Мы занимаем ваш автомобиль и поэтому компенсируем вам отсутствие пассажиров.
Мужчина поспешил последовать ее совету. Эрмин почувствовала облегчение. Они с Бадеттой нигде не нашли бы места для спокойного разговора, вернись они сейчас в театр. Перед глазами у нее стояло милое личико крошки Кионы.
«Это поразительно! Я сразу прониклась симпатией к этому ребенку, мне хотелось ее приласкать, без конца качать ее на руках… — думала она. — Моя сестра! Но, если я правильно понимаю, она приходится сестрой еще и Луи, и Тошану!»
Эрмин вдруг осознала, что ей неприятно думать о том, что они с Тошаном таким образом оказались родственниками. Это помогло ей понять, что он чувствовал и почему вдруг стал таким злым, таким жестоким.
— Господи! — воскликнула она. — Теперь все стало понятно!
Исполненная сочувствия, Бадетта погладила ее по щеке.
— Поплачьте, милое дитя, если вам от этого станет легче, — посоветовала она.
— Мне не хочется плакать, — возразила молодая женщина. — Я ошарашена, ошеломлена! Теперь все, что происходило начиная с первого января, мне ясно! Когда моя свекровь вместе с Мадлен приехала в Валь-Жальбер, она была беременна. А я тут же радостно объявила ей, что у мамы скоро будет ребенок. Неудивительно, что она тут же уехала обратно. Наверное, она упросила Тошана отвезти ее. И если мой муж узнал правду, то не смог вернуться домой. И, если я правильно помню, мой отец тогда вел себя странно. Он был смущен, все время молчал… Я никогда ему не прошу, никогда!
Эрмин сжала свои маленькие кулачки, как если бы хотела ударить Жослина. Гнев удивительно красил ее личико в облаке белокурых волос, и Бадетте пришло на ум, что молодой женщине надо бы сниматься в кино. Эта неуместная мысль, однако, заставила ее улыбнуться.
— Ну-ну, успокойтесь, моя маленькая и такая сильная девочка! — сказала она быстро. — Если немного подумать, то станет очевидно, что ваш отец имел связь с Талой до того июньского дня, когда приехал в Валь-Жальбер. Я помню все события, которые случились в последующие месяцы. Лора многое мне рассказывала, пока вы были на занятиях по вокалу. Вспомните, Лора и Ханс Цале собирались пожениться. Мсье Шарден считал себя холостяком, когда поддался чарам Талы. Скажите, а она симпатичная?
— Симпатичная? Не знаю… Я бы сказала — красивая, соблазнительная. Господи, Бадетта, когда прошлым летом я носила под сердцем двойняшек, моя свекровь казалась мне собственной тенью. Я не могла понять, почему она грустит. А оказывается, она тосковала по любимому мужчине, с которым рассталась. По моему отцу!
Эрмин обхватила голову руками. Она вспомнила Лору в день ее родов, с Луи на руках.
— Бадетта, это ужасно! Если мама узнает правду, она будет очень страдать! Она так счастлива с папой! Посмотреть на них — настоящие молодожены! Мы не можем разрушить их вновь обретенное счастье! Нет, ни за что! И вы сказали, что Киона очень больна и сейчас в больнице, в Робервале? Господи, сделай так, чтобы она не умерла! Я тоже хочу туда поехать!
— Боюсь, это невозможно, Эрмин! — оборвала ее Бадетта. — «Фауст» пройдет в Капитолии еще раз, через две недели, а потом — в Монреале, это было решено заранее, на случай, если премьера пройдет с успехом. Она стала настоящим триумфом. Зал аплодировал вам стоя.
— Жизнь крохотной девочки, которая к тому же моя сестра, мне дороже, чем все это, — тихо отозвалась Эрмин. — И вы, моя дорогая Бадетта, первой узнаете новость — я отказываюсь от карьеры. Это не для меня, я чувствую, что постепенно превращаюсь в ту Эрмин, которая мне не нравится. Сестра Викторианна, монахиня из санатория, была права: мать должна посвящать себя своим детям и дому. Я не могла смириться с этим, потому что мечтала выступать на сцене, петь в самых известных операх мира. Моя мечта близка к исполнению, но цена, которую придется заплатить, слишком высока. Лоранс и Мари еще совсем маленькие, хотя им и исполнилось по годику, и Мукки тоже нуждается во мне.
Бадетта с серьезным видом кивнула. И похлопала подругу по руке.
— Не принимайте поспешных решений, Эрмин, особенно когда вы взволнованы, — посоветовала она. — Я бы расстроилась, узнав, что вы оставили ваше искусство и отказались от перспективы блестящего будущего.
Водитель такси постучал в стекло задней дверцы. Шел такой густой снег, что шляпа его совсем побелела, и куртка тоже. Им пришлось выйти из машины. Заплатив любезному таксисту по счету, Эрмин медленным шагом направилась к Капитолию. Лора, должно быть, уже начала волноваться.
— И что мне сказать маме? — спросила она у Бадетты. — Если я скажу, что отец не вернется сегодня вечером, она поймет, что произошло что-то серьезное. Но я не смогу рассказать о том, что знаю. Я, которая так полюбила вновь обретенного отца, теперь его ненавижу! Господи, и Тошан прошел через все эти испытания один, без моей поддержки! Тала, конечно, взяла с него обещание обо всем молчать. И мне до сих пор не хочется во все это верить! Это какая-то басня, причем в очень дурном вкусе!
— Мы ничего не можем рассказать вашей матери, пока не узнаем подробностей, Эрмин. Вам не обязательно ехать в Роберваль. В конце концов, существует телефон. Позвоните в больницу, и вы узнаете, как себя чувствует малышка, а может, вам удастся поговорить с отцом или мужем. Они приедут туда только завтра утром, и то, если с этими снегопадами поезд не задержится в пути, который может занять четырнадцать-пятнадцать часов.
— Спасибо, моя дорогая Бадетта, без вас я бы уже ударилась в панику! Странно, но я успокоилась. Раньше я не могла понять поведения Тошана. Теперь же я хочу поскорее с ним увидеться, объясниться. Может, он меня уже простил?
— Уверена, что так и есть. Идемте, вы продрогли!
Они вошли через служебный вход. В театре было тихо. По пути журналистка пообещала, что придумает, как объяснить Лоре отъезд Жослина, и ради этого отправится в бар. Эрмин вошла в свою гримерную, где обнаружила Шарлотту и Мукки спящими на диване.
«Господи, верни мир в нашу семью! — взмолилась она про себя. — Даже если это кажется сумасшествием! Я готова на любые жертвы, чтобы вернуть любовь моего дорогого мужа!»
Эрмин закрыла глаза, молитвенно сложила руки у груди. Перед ее мысленным взором теснились образы — слова, взгляды, лица. Отчаяние на лице Талы, сидящей у выложенного галькой очага, веселое личико Кионы с розовым, как ягодка, ртом. Она увидела своего отца на крыльце их дома в день его возвращения в Валь-Жальбер, в то время как его считали мертвым и похороненным. Потом появился Тошан с застывшим лицом, которое стало выглядеть старше от пережитого стыда и гнева. Но еще она вспомнила его поцелуи, его стройное мускулистое тело цвета бронзы, удовольствия, которые они дарили друг другу.
«И я позволила этому фату Дюплесси меня поцеловать! — подумала Эрмин в ужасе. — Тошан никогда не узнает. Да это и не имеет значения!»
Вошла взбудораженная и испуганная Лора, следом за ней — Бадетта.
— Эрмин, я только что узнала, что твой отец уехал! Похоже, чтобы вернуть твоего мужа и убедить его провести с нами Рождество здесь, в Квебеке. По-моему, на этот раз Жослин перегнул палку! Что на него нашло? А я так приятно провела время на этом приеме!
— Чш-ш-ш, мама, дети спят! — попросила Эрмин.
— Шарлотта уже не ребенок, — отрезала Лора сердито. — А я отправила Мирей домой, чтобы она приготовила нам вкусный ужин! Ну почему у нас всегда все идет вкривь и вкось!
Эрмин и Бадетта обменялись расстроенными взглядами. Обе размышляли о том, как уберечь Лору от огорчения.
— Остается только вернуться домой, — сказала та. — Что ж, тем хуже для Жослина, поужинаем без него! Идемте, Бадетта, вы останетесь ночевать у нас. Похоже, завтра утром все вокруг засыплет снегом. Хотя, думаю, мой муж решил, что поступает правильно.
Пришлось разбудить Мукки и Шарлотту. Дюплесси, которому сообщили о возвращении Эрмин, поторопился предложить свою помощь.
— Я провожу вас, дамы! — объявил он. — Я понесу мальчика, он очень устал. И поторопитесь, живете вы неблизко!
Было очевидно, что импресарио желает получить приглашение на ужин. Эрмин разочаровала его по дороге к улице Сент-Анн, на самом деле расположенной совсем недалеко.
— Октав, мы хотим побыть все вместе сегодня вечером, только члены нашей семьи, — извинилась она. — Не обижайтесь, но у нас появилась проблема, и я, например, постараюсь пораньше лечь в постель.
— О, не напоминайте мне о вашей огромной кровати, где для меня вполне нашлось бы местечко! — пошутил он.
— Замолчите, я больше не хочу слышать подобных бестактностей! — отрезала она.
— Но без меня вы — ничто, — тихо сказал он. — Я нашел вас в Валь-Жальбере, поселке-призраке, где вы пели для пустых домов! И только я могу привести вас к вершинам славы, дорогая Эрмин.
— Вы хотите сказать, что я всем обязана вам? — тоже шепотом спросила она, поскольку следом за ними шли Лора и Бадетта. — Если так, оставьте себе деньги, которые я заработала, все деньги! Во времена монастырской школы я жила в бедности и могу зимовать в хижине и быть довольной этим. Я ошиблась в выборе пути, господин импресарио! И скоро поверну назад!
— Вы говорите вздор! — всполошился он.
Они пришли. Эрмин попрощалась с Дюплесси, забрав у него сына. У нее было только одно желание — поскорее оказаться в уютной квартире, чтобы зажечь разноцветные электрические гирлянды на рождественской елке.
— До свидания! Но не делайте глупостей! — проворчал он в ответ. — Ваша частная жизнь не должна мешать исполнению условий контракта, который вы подписали.
— Оставьте при себе свои ученые слова, — бросила она. — Доброй ночи!
Шарлотта с трудом стояла на ногах, так ей хотелось спать. Эрмин уложила ее в свою постель вместе с Мукки. Мадлен пришла сказать Лоре, что Луи и малышки спят как ангелы.
— Вы сегодня ужинаете с нами, — со вздохом отозвалась та. — Мой муж уехал, и на столе будет лишний прибор. И именно под Рождество, когда должны случаться чудеса! Мсье бегает за Тошаном, но ему никогда не поймать зятя…
Кормилица кивнула и вежливо поблагодарила за приглашение. Она казалась спокойной, но сердце быстро билось у нее в груди. Слова Лоры встревожили ее. Едва оставшись с Эрмин наедине, возле сияющей огнями елки, она посмотрела на нее вопросительно.
— Мадлен, дорогая, ты была права насчет Кионы, — тихо сказала молодая женщина. — Это и вправду дочка Талы. Однако ты имеешь право узнать всю правду: ее отец — мой собственный отец, Жослин… Но ни слова Лоре. Обещай!
По смуглым щекам Мадлен потекли слезы. Она кивнула.
— Что вы там замышляете? — громко спросила у них Лора. — Сегодня вечером я и так расстроена и сердита, возвращайтесь за стол! Поговорим о «Фаусте». Прекрасное произведение! Демон, Мефистофель, такой страшный! Но голос его меня очаровал. Это баритон, не так ли?
— Нет, Мефистофель — бас, мама, — поправила ее Эрмин. — Баритон — это Валентин, брат Маргариты.
— И эта сцена, где ты поешь, сидя за прялкой. Это так трогательно! — продолжала Лора. — Но в ней ты целуешь исполнителя роли Фауста, это смущает…
— Не больше, чем в фильме, — возразила Бадетта. — Я обожаю оперу, и мне этот спектакль показался исключительным.
Далее разговор коснулся великих опер французского и итальянских композиторов — «Богемы» Пуччини, «Кармен» Бизе и «Травиаты» Верди.
Молодой женщине с трудом удавалось делать вид, что все хорошо. Она думала только о Кионе.
«Завтра я узнаю, как она, завтра я, быть может, поеду к ней, к моей маленькой сестричке! Господи, спаси ее, потому что, если она умрет, я никогда не прошу отца. Никогда!»
Эрмин спала плохо, преследуемая мыслями о невероятных новостях. Ночь показалась ей одновременно и слишком длинной, и слишком короткой. Известие было настолько ошеломительным, что в него с трудом верилось. У них с Тошаном одна сестра на двоих, причем она приходится сестрой и маленькому Луи тоже!
Несколько месяцев назад она бы по-другому судила о поведении Талы и своего отца. Но недели, проведенные в театральных кругах, весьма своеобразных в смысле норм поведения и морали, ее многому научили. В этом мире царили интриги, фамильярность и снисходительное отношение к внебрачным связям. Да и она сама оказалась неравнодушна к «французскому» шарму Дюплесси. Эрмин не хотела обманываться: когда импресарио поцеловал ее, тело женщины ответило, дрожа от желания.
«Тала долго жила одна. И когда мой отец приехал к ней, кстати, не знаю зачем, она в него влюбилась… Или же свекровь просто нуждалась в мужской ласке, как я вчера вечером в объятиях Октава. Плоть слаба, это всем известно…»
Но как она себя ни уговаривала, вся эта история безумно ее огорчала. Жослин солгал им, ей и матери, без всяких зазрений совести. По крайней мере, она видела события именно под таким углом.
«И мы с Тошаном столько страдали из-за этих секретов! Да и мама переживет ужасную боль, а ведь она так гордилась, что им с папой снова удалось стать парой!» — подумала она на рассвете.
Мадлен проскользнула к ней в спальню на цыпочках. Кормилица была сама не своя от волнения.
— Эрмин, я молилась всю ночь и слышала, как ты ворочаешься в кровати. Мне так жаль вас всех!
— Ты тут ни при чем, — сказала молодая женщина. — Это жизнь! Тала и моя мать могли и не зачать. Или не полюбить одного и того же мужчину. Если бы я знала, что происходит, я бы сумела помочь Тошану, заставить его все мне рассказать! В нашей семье слишком много секретов и недомолвок. Мне очень хочется во всем признаться матери. Она все равно узнает, не сейчас, так позже. Зачем откладывать?
С этими словами Эрмин встала. Проходя мимо кормилицы, она погладила ее по черным волосам, таким похожим на волосы Тошана.
— Не грусти! Я много думала о Кионе. Сейчас семь утра, я позвоню в больницу, а потом решу, что делать дальше. Пока у меня одно желание: сесть на первый же поезд. Я умираю от нетерпения, Мадлен. Киона не может умереть! Я видела ее совсем крошкой и чувствую, что мы с ней связаны. С прошлого лета я сильно переменилась. И я так скучала по Мукки, что поняла очень важную вещь: дети — это святое! Их драгоценная жизнь, их счастье — вот что взрослые должны беречь прежде всего. Дети приходят в мир невинными, и они не должны расплачиваться за ошибки взрослых. Мне нужно было понять это намного раньше. Когда мне было три года, с неба спустился ангел, окруживший меня любовью и нежностью — красивая монахиня, сестра Мария Магдалина.
— Твои слова полны мудрости, Эрмин, — отозвалась молодая индианка. — Я молилась и за Киону, надеюсь, Господь ее спасет. Твой ангел-хранитель заботится о ней, и о нас тоже!
Эрмин сдержала вздох. Она подумала, что было бы лучше, если бы небеса вовремя вмешивались в действия людей, весьма склонных поступать вопреки здравому смыслу. Через пять минут она уже пыталась связаться с больницей Сен-Мишель в Робервале. Но это оказалось невозможным, потому что снег оборвал провода. Ей посоветовали попытаться еще раз, в полдень.
В лиловом домашнем халате и с бигуди на голове, Лора подошла, чтобы ее поцеловать.
— И кого ты намеревалась разбудить телефонным звонком в такую рань? — спросила она. — Наши мужья так и не появились. Ты не знаешь, где они, я полагаю?
Вопрос прозвучал странно, как если бы Лора знала правду.
— Вчера вечером, когда мы возвращались из театра, я не хотела портить тебе радость, мама, — начала Эрмин. — Но я кое-что узнала благодаря Бадетте, которую отправила на вокзал. Тошан привез нам Мукки, потому что Тала больше не могла оставить его у себя: маленькая девочка, о которой я тебе рассказывала, Киона, очень больна. Она сейчас в больнице, в Робервале. И я пыталась узнать, как она, вот и все.
— Вот как? Тогда я понимаю, почему Тошан так быстро уехал, но Жослин? Он здесь ни при чем.
— Что ты, мама! Он счел нужным поехать с зятем, чтобы поддержать его.
Мирей, нахмурившись, слушала их разговор из кухни. Она чувствовала, что начинаются неприятности. Шарлотта, которая тоже была уже на ногах, навострила ушки, потягивая свое теплое молоко.
— Одного я не могу понять, — сказала Лора. — Киона — приемный ребенок, правда? Я понимаю, почему она дорога Тале. Но из-за нее жизнь целой семьи перевернулась вверх дном — это кажется мне оскорбительным! Даже Тошан никак не связан с этой девочкой!
Мадлен вошла в столовую с маленьким Луи на руках. Кормилица сочла нужным признаться:
— Киона из нашей семьи, мадам. Она моя двоюродная сестра.
— Вы все двоюродные сестры и братья! — вздохнула Лора. — Я совсем запуталась в вашей генеалогии!
Эрмин почувствовала в голосе матери раздражение, а может, и неясную тревогу. Она поняла, что оказалась в очень трудном положении.
— Мама, ты опять-таки не поймешь, но я тоже поеду в эту больницу, в Роберваль! Второй спектакль состоится в начале января. Я должна поддержать Талу, этот ребенок много для нее значит. Ведь это ее дочка… Ну вот, главное ты знаешь.
— А как же Рождество? — воскликнула Лора, которая, казалось, не услышала последних слов дочери. — Жослин уехал, и ты тоже уезжаешь? Нет, так не пойдет! Если все бегут на поезд, то я тоже в Квебеке не останусь! Праздники мы отметим в Валь-Жальбере. Мирей, готовь мой чемодан, вы, Мадлен, займитесь вещами детей. Не надо брать слишком много, у нас там полно одежды. Шарлотта, быстрее беги на почту и отправь телеграмму Маруа. Пусть Арман протопит дом и срубит нам рождественскую елку. Выедем поздно вечером и дома окажемся через сутки. Я приглашу Бадетту составить нам компанию! Она мечтала увидеть Валь-Жальбер, вот случай и представился!
— Мама, это невозможно! — воскликнула Эрмин, понимая, что ситуация усложняется. — Идет сильный снег, может оказаться, что некоторые участки пути непроходимы. Наши малыши могут заболеть!
— Помилуй Бог, дорогая, мы же не собираемся выращивать наших детей в теплице! — с иронией отозвалась ее мать. — Переселенцы в былые времена приезжали сюда со всем своим потомством, и им приходилось куда хуже, чем нам! Я не изменю решения! Твой отец проведет Рождество со мной рядом, в нашем доме в Валь-Жальбере!
Молодая женщина отказалась от мысли противоречить матери, которая, мало того что обладала волевым характером, со временем становилась все более авторитарной. Она снова попыталась дозвониться до больницы. После долгого ожидания ответила медсестра.
Вокруг Эрмин моментально повисла тишина. Она задавала вопросы, несколько раз произнесла «да» и «спасибо». Наконец повесила бакелитовую трубку.
— Ну что? — спросила Мадлен.
— Как она? — подхватила Лора. — Как Киона?
— У нее бронхопневмония, — ответила Эрмин. — И состояние очень тяжелое. Делай что хочешь, мама, но я уезжаю прямо сейчас!
Мирей перекрестилась, Мадлен тоже. Шарлотта не поднимала глаз. Она не ожидала, что уже завтра может оказаться в Валь-Жальбере и увидеться с Симоном Маруа. Новость ее обрадовала, но она сумела скрыть свои эмоции.
Эрмин быстро оделась. Мукки, закутанный в одеяла, лежал на широкой постели, протягивал к ней ручонки и смеялся. Она наклонилась и расцеловала его.
— Дорогой, мама уезжает, но мы очень скоро увидимся! Шарлотта за тобой присмотрит!
Она подумала, что накануне мальчик уже провел много часов в поезде. Но он был крепкий и его ничего не стоило увлечь игрой.
— У меня нет выбора, сынок, — вздохнула она.
Ей не терпелось увидеть Киону, передать ей часть своей силы, своей любви. Ничто в мире не помешало бы ей отправиться к маленькой сестре, словно от этого зависели судьбы их всех.