Глава 22 Киона

Роберваль, воскресенье, 23 декабря 1934 года

Эрмин разглядывала фасад больницы Сен-Мишель из красного кирпича, крышу которой замело снегом. Стоял сильный мороз. Молодая женщина какое-то время вопросительно смотрела на огромное озеро, взятое в плен льдами. Она спрашивала себя, каким образом Тошан привез Талу с девочкой в Роберваль, если у него больше не было саней.

«Наверное, он одолжил их у кого-то», — подумала она, никак не находя в себе решимости войти, несмотря на снедавшее ее беспокойство.

Эрмин приехала еще накануне, но было уже за полночь и она сняла комнату в скромном отеле.

«Сегодня вечером мама и все наши приедут в Валь-Жальбер. Счастье, что я выехала раньше, это дает мне немного времени!»

Монахиня, выходя из больницы, кивнула в знак приветствия. Эрмин поняла, что раздумывать больше нечего. Она подозревала, что вызывает любопытство у тех, кто смотрит на нее из здания. Сама того не зная, Эрмин сразу же производила впечатление жительницы большого города — в красивой шубке и шапочке из того же меха, в роскошных сапожках.

В холле ей навстречу вышла медсестра в монашеском одеянии.

— Здравствуйте, мадам! Я приехала навестить одну женщину, Талу, маленькая дочь которой больна бронхопневмонией. Я звонила по телефону вчера утром.

— Должно быть, вы говорите о мадам Роланде Дельбо и о малышке Кионе? — предположила молоденькая медсестра.

— Именно так! Эта дама — моя свекровь. Как себя чувствует девочка? Она ведь не…

Произнести слово «умерла» оказалось выше ее сил. Медсестра сочувственно улыбнулась, чем еще больше напугала Эрмин.

— Киона очень плохо чувствовала себя этой ночью. Мы боялись ее потерять. Кюре окрестил ее перед рассветом. Но мы столько за нее молились, что сегодня утром она все еще с нами. Идемте, я вас провожу! Какой-то господин не отходил от ее кровати. Он представился ее отцом.

Сердце Эрмин застучало как сумасшедшее: Жослин Шарден был тут. Да, она до сих пор злилась на него, и все же его поступок ее растрогал.

«Папа не захотел повторять свою ошибку. Он оставил меня, но решил познакомиться со второй дочкой или хотя бы попрощаться с ней!» — думала она.

Потерявшись в своих мыслях, она едва обращала внимание на звуки больницы, на витавший в воздухе запах камфары и дезинфицирующих средств. По коридорам сновали монахини. Из какой-то палаты донесся душераздирающий крик. Медсестра ввела ее в комнату, в которой стояло четыре кровати. Только одна была занята. На белоснежной подушке маленькая головка Кионы походила на золотистый цветок. Глазки у нее были открыты, ручки лежали поверх простыни. Тала сидела у ее изголовья на табурете. Индианка ласково посмотрела на Эрмин, потом перевела взгляд на свое дитя.

— Похоже, ей лучше, — выпалил Жослин, сидевший по другую сторону кровати.

Эрмин сделала вид, что не видела его и не слышала. Склонившись над девочкой, она плакала.

— Милая крошка, останься с нами! — молила она. — Мир так прекрасен! Я хочу, чтобы ты вдыхала аромат роз и мяты, чтобы ты босыми ножками бегала по мелководью на берегу Перибонки… У тебя для прогулок будет целый лес, и я научу тебя петь, если захочешь! Я всегда буду с тобой рядом. Киона, моя маленькая сестричка, я так сильно тебя люблю, что ты просто не можешь уйти!

Тала беззвучно рыдала. Медсестра отошла, взволнованная до глубины души. Столько искренней любви и ласки было в голосе молодой женщины, что ее мольбы никого не оставили бы равнодушным. Жослин шмыгал носом, удивленный и огорченный одновременно. Он спрашивал себя, откуда Эрмин могла узнать правду, и пришел к заключению, что Лора тоже в курсе всего. Должно быть, супруга проклинает его, ненавидит…

— Худшее — это приступы кашля, — тихо объяснила Тала. — Я так испугалась этой ночью! Она вся горела и задыхалась. Но доктор хорошо ее лечит. Если бы Тошан не решился привезти нас сюда, моя маленькая Киона сегодня была бы уже мертва.

Эрмин встала на колени возле свекрови и нежно ее обняла. На ухо Тале она сказала с уверенностью:

— Вы столько выстрадали в жизни, что Господь просто не может послать вам такое жестокое испытание! Да и зачем ему забирать у вас прекрасный подарок, который он вам сделал в лице Кионы? Такой маленькой, но такой важной, такой драгоценной! Я молилась за нее, пока ехала в поезде.

— Спасибо, что приехала, — отозвалась Тала. Было видно, что она очень устала.

Вот уже трое суток она спала только короткими урывками.

— Господи, нет! — внезапно вскричал Жослин.

Эрмин с Талой вскочили. Киона вздрогнула. Глаза ее при этом были закрыты, ротик приоткрыт. Подбежала медсестра.

— Не беспокойтесь напрасно, — сказала она. — Малышка заснула. Я слушала ее пульс, он нормальный. Жара почти нет. Ей нужно набраться сил, она ужасно кашляла этой ночью.

Жослин заплакал. Он так испугался, что у него сдали нервы. Ребенок, о чьем существовании он не знал еще несколько дней назад, теперь значил для него невероятно много.

— Выйдите подышите воздухом, мсье, — порекомендовала ему медсестра. — Сразу станет лучше. Вам сделают кофе, если захотите. Я провожу вас на первый этаж.

— Да, да… — бормотал он.

Тала посмотрела на него с жалостью, но, похоже, испытала облегчение, оставшись с Эрмин наедине.

— Ты правда думаешь, что Киона поправится? — с тревогой спросила она у молодой женщины. — Когда она только заболела, я давала ей травяной настой и сосновый мед, но кашель только усиливался. Тошан испугался, что Мукки тоже заразится, поэтому смастерил сани, более легкие, чем сани твоего отца, и мы поехали спасать нашу маленькую Киону. Я держала ее на руках, закутанную в медвежью шкуру. Собаки, пожалуй, поняли, что нужно спешить. Славные псы! Дюк и Кьют…

— Хаски? Тот самый? — поразилась Эрмин.

— Да, Тошан его забрал. Мой сын не такой злой, каким кажется. Он узнал, что с собакой плохо обращаются, поехал и забрал его. Теперь это красивый пес!

В этой новости Эрмин увидела росток надежды. Ненависть, снедавшая ее супруга, похоже, ослабела. И у него не было повода снова ее отталкивать.

Они разговаривали тихо, не сводя глаз с маленькой Кионы. Временами тело ребенка сотрясал приступ кашля, но она не просыпалась и по губам ее, казалось, пробегала легкая улыбка.

— Лора знает? — спросила Тала. — Я умоляла сына молчать. Он не смог сдержать слова.

— Нет, она ничего не знает. И, судя по всему, Тошан сообщил о болезни Кионы только моему отцу. Но, думаю, что бы ни случилось, нужно будет все ей рассказать, — сказала Эрмин твердо. — Не нужно больше секретов, не нужно лжи. Внешне все выглядит прекрасно и гладко, а внутри чувства угасают, радость меркнет. Тала, вы еще любите моего отца?

— Нет, у меня нет к нему любви. Клянусь тебе в этом. И не сердись на него, крошка! Тошан мог убить Жослина, но мне удалось его урезонить бесконечными разговорами. Он знает все, мой сын, ты можешь задать ему все вопросы, которые тебя мучат. Это я хотела его и не знаю почему. Твой отец очень привлекательный, он притягивал меня как магнит. И мне пришла в голову эта странная идея — вылечить его, чтобы он мог вернуться к вам полностью здоровый. Кюре сказал бы, что я грешила гордыней. Я решила, что достаточно сильная, чтобы не влюбиться в него. И дорого заплатила за свою ошибку. Но сейчас ты говорила очень красиво: я и вправду получила в подарок Киону. Когда она родилась, вся моя любовь обратилась к ней, к ней одной. Этот ребенок дал мне столько счастья! Киона — сама нежность, свет и веселье! Да, имя очень ей подходит. Оно напоминает о солнце, восходящем над холмами, когда оно рассыпает свои золотые лучи по кронам деревьев… Мой золотистый холм, моя Киона… Сокровище, которое я не хочу терять! Если это случится, я умру!

И Тала разрыдалась — а плакала она очень редко. Эрмин нежно взяла ее за руку.

— Дорогая Тала, я уверена, она поправится! Здесь, в больнице, у докторов есть лекарства от кашля и от жара. Можете назвать меня эгоисткой, но где Тошан? Я так хочу, чтобы он меня простил, хочу с ним поговорить!

— Он уехал вчера вечером, из-за Жослина. Моему сыну было неприятно, что он здесь. Еще я знаю, что Тошан избегает встречи с тобой, Эрмин. Он обошелся с тобой плохо и знает это. Он предпочел вернуться в лес, в нашу хижину.

Молодая женщина не смогла скрыть разочарования. Все же одна деталь ее заинтриговала.

— Вы сказали, Тошан избегает встречи со мной. Но ведь он не мог предвидеть, что я так быстро приеду в Роберваль!

— Значит, ты плохо его знаешь. Он говорит, что видел твою подругу в холле вокзала, в Квебеке. И она слышала, что он говорил Жослину. Разве ты забыла, что индейцы — ловкие следопыты? Это верно и в отношении слежки. Моего сына не проведешь: он понял, что женщина за ним следит.

Эрмин вздохнула, но, представив очаровательную Бадетту в роли детектива, улыбнулась.

— Это я ее послала, — призналась она. — А сегодня вечером Лора, дети, Мадлен, Мирей и Шарлотта — все приедут в Валь-Жальбер отмечать Рождество. Моя мать не подозревает, что ее ждет. Отец должен рассказать ей правду.

— Эрмин, я старалась, как могла, пощадить твою семью. Мне жаль, что так вышло. Может, Лора поймет? Я готова сама все ей объяснить…

— Мама — женщина непредсказуемая, но при этом ревнивая и гордая. Она не простит предательства. Если бы папа в первые дни признался, это было бы совсем другое дело. Но как это будет теперь, ума не приложу!

Тала развела руками, потом сказала:

— Признай, о таких вещах сложно говорить. Кто бы понял? Ни ты, ни Тошан, ни тем более Лора. Но теперь пойди и поговори с отцом. Мне его очень жаль. Мы почти не разговаривали, но он не переставая молился и говорил шепотом. Он очень расстроен.


Жослин Шарден, заложив руки за спину, прохаживался строго по расчищенным дорожкам больничного сада. Погрузившись в мрачные размышления, он пришел к заключению, что утратил уважение своей старшей дочери и ее любовь. Она ни разу не посмотрела на него, не сказала ни слова. Если Эрмин отвергает его без объяснений, что же тогда говорить о Лоре? Что до Кионы, то он едва успел посмотреть на нее и скоро ее потеряет… Такая крохотная, она не сможет долго противостоять болезни легких.

«Кто же рассказал все Эрмин?» — подумал он, испытывая тоску, отвращение к самому себе.

Снегопад прекратился. Небо наконец посветлело, но жуткий холод стискивал край в своих объятиях. Эрмин какое-то время наблюдала за отцом, прежде чем догнать его. Он выглядел как человек, преследуемый роком, к тому же ужасно одинокий.

«По правде говоря, я совсем мало его знаю, — подумала она. — Но с тех пор, как он живет с мамой и со мной, мне не на что было жаловаться. Он всегда в хорошем настроении, услужливый, ласковый с детьми. Ему нравится опера, его интересует все, что связано с миром сцены. Я так долго жила без отца и не хочу от него отказываться. Но мама так и поступит. И Луи, мой маленький братик Луи! Я не хочу, чтобы он рос без отца, как я!»

Она направилась к Жослину, испытывая необъяснимый, глупый страх, что он вдруг исчезнет. Он вполне мог снова удариться в бега, стать тенью среди других теней.

— Папа! — позвала она.

Он обернулся на зов, лицо его было печально. Она подумала, что он выглядит старше, уголки его губ опустились. Он до сих пор плакал.

— Папа, прошу, не убегай, как Тошан! — попросила она, жестом приглашая его приблизиться.

Наконец они были рядом. Весь ее гнев, вся злоба испарились, едва она увидела его бесконечно грустные глаза.

— Эрмин, моя маленькая дочь, она умерла? — пробормотал он. — Киона умерла? Господи, я всем приношу несчастье! Я проклят!

— Нет, она спит, разве ты забыл? Медсестра нас успокоила.

— Долг медсестры — утешать родных, и она не задумываясь скажет нам неправду. Киона умрет, и я ничего не могу сделать для нее, для моей совсем крошечной дочки! Все начинается снова, Эрмин, для меня в этой жизни счастья не существует. Я — трус, мне нужно было покончить с собой еще пять лет назад, когда я узнал, что болен туберкулезом. Вы думали, что я умер, так что не было бы никакой разницы. Лора вышла бы за Ханса, а ты, дорогая, жила бы преспокойно со своим супругом! Тошан покинул тебя из-за меня, слышишь?

Он ударил себя кулаком в грудь, и лицо его было искажено гневом. Эрмин попыталась схватить его за запястье.

— Перестань, папа! Ты пугаешь меня! Успокойся!

— Но ведь твоя мать прогонит меня, будет меня ненавидеть, а я так ее люблю! Я никогда не переставал ее любить. Ни одна женщина не заменит ее, ни одна! И мой маленький Луи даже не запомнит своего отца. Господи! Господи!

Подошла монахиня с тяжелой, полной картофеля корзиной в руках.

— Вам нужна помощь, мадемуазель? — спросила она. — Этот господин вам докучает?

— Нет, сестра, благодарю вас. Это мой отец. Он очень расстроен, я его успокаиваю.

Эрмин поторопилась увести Жослина поглубже в сад. Он дрожал на пронзительном ветру.

— Папа, послушай, я сама объясню маме, что произошло. Мы не всегда знаем, что готовит нам судьба. Киона должна жить, я в этом уверена. Возможно, вас с Талой подтолкнула друг к другу высшая сила, которая хотела создать это светлое дитя!

— Слова! Это только слова! Мне не надо было возвращаться в хижину Дельбо. Но я хотел знать, кто же похоронен на моем месте. И я увидел Талу, она была одинока. Приближалась весна. Меня словно околдовали…

— А если бы ты туда не поехал, то умер бы от туберкулеза, я бы никогда не увидела тебя и Луи вообще не было бы на свете. Папа, я люблю тебя несмотря ни на что. Я буду защищать тебя, мама поймет. Посмотри, какая красота вокруг! Солнце освещает снега, сияют сосульки на крыше. Ты еще не видел Киону здоровой, когда она улыбается. Это зрелище прекраснее, чем этот пейзаж!

Молодая женщина чуть не плакала. Жослин вдруг понял, что она ни разу не упрекнула его, что она пытается его утешить. Его дочь проявила такое благородство, что он устыдился собственной слабости.

— Я горжусь тобой, Эрмин! — сказал он. — Ты прекрасный человек. Я боялся твоего презрения, но нет, ты, похоже, меня простила.

— Позавчера, в Квебеке, я тебя ненавидела, — призналась она. — Я наконец поняла, почему Тошан был в такой ярости, почему в нем кипело столько ненависти. Это из-за тебя. Но он не говорил мне правду, потому что Тала заставила его поклясться сохранить тайну. Я должна была догадаться… Он отдал чужаку Кьюта, хаски, и сжег твои сани. Что ж, папа, будь храбрым! Поезжай в Валь-Жальбер, поговори с мамой и объясни ей всё, на этот раз всё без утайки!

Жослин поднял глаза к небу. Он отрицательно покачал головой. Вся его дрожащая от холода фигура будто говорила «нет». Эрмин испугалась, как бы он сам не заболел.

— Бедный мой папа, у тебя ужасный вид! Готова поспорить, что ты со вчерашнего дня ничего не ел. И даже не переодевался.

— Да, у меня под пальто выходной костюм, — угрюмо подтвердил он. — И как ты объяснила мой поспешный отъезд бедной Лоре?

— Мама вовсе не слабая, и ты это прекрасно знаешь, — заметила Эрмин с грустной улыбкой. — Давай вернемся в тепло! Ты выпьешь чего-нибудь горячего. Сестры могут приготовить тебе кофе или чай.

Угрюмое настроение отца и его молчаливое послушание огорчали Эрмин. Она поручила его вниманию медсестры, а сама поднялась на второй этаж, в палату своей маленькой сестрички. Болезнь ребенка разорвала полотно лжи. Эрмин ожидало трогательное зрелище: Тала дремала на кровати, прижимая Киону к груди. Девочка тоже спала, слегка причмокивая во сне губками, похожими на лепестки цветка.

Молодая женщина присела на стул и стала молиться наивными словами, как делала это в детстве.

«Добрый Господь, дай нам мир, сохрани живыми всех, кого я люблю. Я не хочу жить в разлуке со своим мужем, с моими детьми. Отныне я знаю, где мой путь, и больше с него не сойду…»

Валь-Жальбер, вечер того же дня

Жозеф Маруа вовремя успел предупредить Онезима Лапуанта, и тот приехал забрать Эрмин и Жослина из Роберваля на удивительном автомобиле, который смастерил сам, чтобы ездить даже по толстому слою снега. Это был маленький грузовик, вместо передних колес у которого были длинные полозья.

Обратный путь был трудным, их бросало в стороны и подкидывало на пригорках. Дорога была уже, чем в прежние времена, всюду выросли новые деревья, словно желая окружить и завоевать Валь-Жальбер — поселок-призрак.

Эрмин была на удивление словоохотлива, скрывая за притворной веселостью свою нервозность. Чем ближе становилась цель их поездки, тем сильнее она боялась встречи с матерью.

— Табарнак! — выругался Онезим. — Видел только что Шарлотту, потому что это я забирал все семейство из Шамбора. Моя сестра выросла, настоящая мадемуазель, с хорошими манерами! Вы уже знаете, что наш отец умер месяц назад? По крайней мере, оттуда, где он теперь есть, папаша не сможет опустошать мои запасы карибу! И никому больше не причинит вреда!

Эта необычная поминальная речь шокировала Жослина. Он перекрестился и сердито посмотрел на водителя.

— Я ей сказал, что может приходить в дом, когда захочет, — добавил он серьезно. — Отец больше не будет к ней цепляться.

— Она поступит, как посчитает нужным, — ответила Эрмин. — Примите мои соболезнования.

— Спасибо, но я-то и слезинки не пролил! А у Маруа тоже новости: Симон разорвал помолвку со своей девушкой. Если спросите меня, то я считаю, что этот парень никогда не женится!

— У него еще есть время, — отозвалась молодая женщина.

Они въехали в Валь-Жальбер. На улице было темно. Жослин попросил Онезима высадить их возле того места, где раньше находилась церковь. Само здание давно снесли, но осталось нечто вроде парковки, где часто останавливались автомобили и грузовики.

— Хочу прогуляться немного, — сказал Шарден в свое оправдание.

— В такой холод? — удивился Онезим. — Ну, как знаете!

Эрмин попрощалась с крепким парнем, которого боялась, когда была подростком. Она вдохнула морозный воздух, счастливая снова оказаться в том месте, где прошли ее детство и юность.

«Каждый раз, когда я сюда возвращаюсь, я испытываю приятное волнение, — подумала она. — Однажды я покажу мой дорогой поселок Кионе. Благодарение Господу, она поправится!»

Единственным щитом от неотвратимой ярости Лоры для Эрмин была обворожительная картина, запечатленная в ее памяти: личико Кионы. Ближе к вечеру, когда она вошла в палату попрощаться с Талой, то с удивлением увидела, что маленькая больная сидит, уцепившись за складки простыни всей силой своих крохотных ручек. Жослин, который тоже был в палате, поддался непреодолимому очарованию ребенка. Он стоял и смотрел на нее как зачарованный.

Для своих десяти месяцев Киона демонстрировала удивительную волю к жизни и желание веселиться. Несмотря на то, что она еще часто кашляла и в ее маленькой груди слышались глухие хрипы, малышка улыбалась.

«Я не найду подходящих слов, чтобы описать эту крошку, — думала молодая женщина. — Ее улыбка — самая нежная в мире, самая красивая! Она вся светится, даже когда нездорова! Какое облегчение, что худшее позади. Доктор сказал, что она вне опасности. Следующим летом она сможет играть с двойняшками, у них всего два месяца разницы. Как это будет умилительно!»

Жослин поддерживал Эрмин, поскольку снегоступов у них не было и идти было тяжело. И все же они наконец добрались до крыльца большого дома. Его окна ярко светились в темноте. Из гостиной доносились детские крики. Они бесшумно проникли в коридор с навощенным паркетом. Мирей уже суетилась на кухне, это было ясно благодаря аппетитному аромату.

Лора сидела в гостиной у печки. Зимой это было ее любимое место. Она чинила кружево на домашнем халате. Можно было подумать, что женщина никогда и не уезжала из поселка. Шарлотта украшала елку, вокруг нее сновали двойняшки и Мукки. Мальчик пытался снять шарики из разноцветного стекла, висящие на нижних ветках. Он был очарован их мягким сиянием.

— Все у нас по-старому! — радостно воскликнула Эрмин. — Можно подумать, мы никогда и не ездили в Квебек!

Ее мать не ответила. Жослин не осмеливался подойти к супруге.

— Пойду переоденусь, — сказал он.

— Советую тебе остаться! — отчеканила Лора. — И тебе тоже, Эрмин. Шарлотта, иди наверх, к Мадлен и Луи. Да поторопись, елку нарядишь позже.

Девочка поспешила подчиниться. Мирей, заглянувшая было в гостиную, тоже получила распоряжение:

— Помоги Шарлотте, ей не поднять двух малышек одновременно. А потом ты спустишься и закроешься у себя в кухне. Мне нужно спокойно поговорить с мужем и дочкой!

Эрмин сняла шубу и шапку. На сердце у нее стало тяжело. Отец ее не двигался с места, уставившись на угли в печном окошке.

— А где Бадетта? — спросила молодая женщина. — Мама, да что с тобой такое?

— Бадетта приедет завтра, ночным поездом. Она хорошо воспитана и подумала, что нам нужно устроиться и подготовить дом к приему гостьи. А теперь я расскажу, что со мной. Хочу задать вам двоим один вопрос: вы принимаете меня за идиотку?

Они озадаченно уставились на нее. Лора показалась им очень красивой в своем гневе. В ореоле шелковистых волос, снова выкрашенных в платиновый блонд и коротко стриженных, ее прозрачно-голубые глаза сверкали. Она сидела очень прямо, словно была готова отразить любой удар.

— Вовсе нет, мамочка, — попыталась оправдаться Эрмин.

— Я и секунды так не думал, — пробормотал Жослин. — Лора, дорогая, ты сердишься?

Прежде чем ответить, Лора отшвырнула свое шитье на пол и смерила обоих презрительным взглядом.

— Вы и правда думаете, что я не заподозрила подвоха? Сначала ты, Жослин, прыгаешь в поезд в вечернем костюме, а потом Эрмин летит следом, словно за ней гонится дьявол! И все это — чтобы посидеть у постели ребенка, которого усыновила Тала?

Лора не оставила им времени для ответа. Сквозь зубы она спросила:

— Кто на самом деле Киона? Из здания вокзала в Шамборе, когда мы ждали Онезима Лапуанта, я звонила в робервальскую больницу. Монахиня сообщила, что девочке лучше и что родители не покидают ее изголовья. Я еще раз спрашиваю: кто на самом деле Киона? Кто родители этого ребенка?

Лора смотрела в бледное лицо мужа. Он тер подбородок, на лбу выступила испарина.

— Как здесь жарко, — вздохнул он. — Сниму-ка я хотя бы пальто!

Эрмин стало жалко отца. Она помогла ему раздеться и проводила к креслу.

— Мама, я оставлю вас наедине, папе нужно кое в чем тебе признаться. И прошу, будь к нему милосердна. Вспомни, что я простила вам обоим то, что вы меня бросили, и даже больше — я простила и некоторые события вашего прошлого, когда о них узнала. Я постаралась понять причины, которые заставили вас так поступать. И перед тем, как принять жестокое решение, подумай хорошенько. Если бы я поддалась своему гневу или злопамятности, мы сегодня вечером не были бы вместе, втроем. Мне нечего добавить.

Молодая женщина вышла из гостиной и поднялась в комнату Мадлен, превращенную в детскую. Ей хотелось приласкать своих дочерей, своего сына и маленького брата Луи.

«Они такие невинные и доверчивые! Для счастья им хватает хорошей еды, теплого молока и игрушек. Я — отвратительная мать! Я думала только о Кионе, забыв о Лоранс и Мари, моих дорогих принцессах!»


Жослин не решался начать. Он терпел адские муки под неумолимым взглядом своей супруги. Она смотрела на него и готовилась услышать то, что отказывалась даже представить.

— Лора, Киона — моя дочь! — заговорил он. — Прошу, не прогоняй меня сразу, ты должна знать, что произошло. Помнишь, в тот зимний день, когда я хотел постучать в твою дверь, я наблюдал за вашим весельем в этой вот комнате? Я даже забыл снегоступы на крыльце. Ты сильно изменилась, и тебя обнимал другой мужчина. Я потерял всякую надежду. Мне хотелось одного — покончить с жизнью. В любом случае, я считал, что скоро туберкулез меня доконает. Перед тем как умереть, я решил навестить Анри Дельбо. Я не знал, что он погиб. Я хотел узнать, кто же покоится в могиле, которую я считал твоей, а ты — моей. Но в хижине я увидел только Талу. Вдову… Она сразу меня узнала и догадалась, что я очень болен. Мы поговорили, и она рассказала мне свой секрет. Могила не была пуста: там лежал человек, который оскорбил ее, и это было самое страшное для женщины оскорбление. Брат Маикан отомстил за ее поруганную честь. Шли дни, и Тале удалось вернуть мне желание жить. Она говорила, что может меня вылечить, и у нее получилось. Я не рад тому, что произошло, Лора. Я по-прежнему любил тебя, но меня грызла ревность. И Тала, опять-таки, стала подталкивать меня к тому, чтобы я снова завоевал тебя, повторяя, что я не должен позволить твоему повторному браку свершиться. Я уступил ее пламенным уговорам. Я так хотел снова поговорить с тобой, провести немного времени с тобой и нашей дочкой! Увы, наша с Талой дружба не осталась целомудренной. Так была зачата Киона. Если бы не Тошан, я бы не узнал. Эта десятимесячная девочка могла бы прожить одну ночь или сто лет, и я бы никогда ничего не узнал…

Лора слушала его не шевелясь, даже не мигая. И сейчас она не отвела взгляд, но вид у нее был отсутствующим.

— В общем, подведем итог: Тала вылечила тебя своими индейскими методами и отправила сюда, в Валь-Жальбер, — сказала Лора бесцветным голосом. — Этот народ заслуживает большего внимания с нашей, колонистов, стороны! Медицина бессильна перед туберкулезом, но внучке шамана-монтанье удалось тебя исцелить!

Жослин не осмеливался поднять голову.

— Я не знал, что она внучка шамана, — сказал он. — Откуда тебе это известно?

— У каждого свои секреты! — отрезала Лора. — Что ж, будем считать, что дело улажено. Иди переоденься в домашнее и в тапочки. А потом сядем ужинать. Мирей сварила суп с бобами.

— Но как же… — заикаясь, пробормотал он. — Лора, ты потеряла рассудок?

— Вовсе нет! Ты бы предпочел, чтобы я с тебя шкуру живьем содрала или вышвырнула на улицу ударами метлы? Ты хотел душераздирающих криков, потоков слез? Я совсем не рада, но у меня есть чувство справедливости. Если бы не Тала, я бы никогда больше тебя не увидела. Луи, наш дорогой сын, не родился бы. Прости, если причиняю тебе боль, но я больше всего огорчена тем, что ты не доверился мне. Пока ты угасал в санатории, мы с Хансом Цале жили как муж и жена. И, все так же ради сохранения справедливости, я полагаю, что, раз я считала тебя умершим, ты имел право любить другую женщину или, по меньшей мере, делить с ней постель.

Эмоции нарастали. Чем больше она говорила, тем сильнее волновалась. Кровь прилила к ее щекам.

— Но в будущем не советую тебе повторять эксперимент! — воскликнула она. — В следующий раз я не буду так снисходительна. Я надаю тебе пощечин, я тебя убью!

Она вскочила и с размаху дважды ударила его по щекам, изо всех сил. Моментально разразившись рыданиями, Лора упала в объятия супруга.

— Я не смогла до конца вести себя достойно, — проговорила она жалобно. — О Жосс! Жосс, я люблю тебя, слишком сильно люблю! Я так счастлива с тех пор, как ты вернулся! Не покидай меня, умоляю!

Жослин обнял ее так, что у Лоры перехватило дыхание. Он осыпал ее лоб и кудряшки поцелуями, а потом спрятал лицо у ее шеи, чтобы вдохнуть любимый запах, ощутить под губами ее нежную кожу. Лора плакала навзрыд, прижимаясь к его груди.

— Я никогда тебя не покину, дорогая, — прошептал он ей на ухо. — Умоляю, прости меня. Я так боялся тебя потерять! Если бы не Эрмин, не знаю, могло ли хватить у меня смелости вернуться в этот дом!

— Я уже успела по тебе соскучиться, — призналась Лора. — И я тебя слегка обманула. Я позволила тебе исповедоваться, но для меня это не стало сюрпризом: Тала позвонила мне по телефону сегодня после обеда. Вы с Эрмин тогда только уехали. Она настояла на том, чтобы объяснить свое видение событий. Думаю, это было для нее тяжело, но, уверяю тебя, она сумела найти нужные слова, чтобы я смирилась. Это было очень больно. Честно говоря, после ее стремительного отъезда первого января, после странного отсутствия Тошана, продлившегося несколько месяцев, у меня появились подозрения, но я ничего не знала наверняка. Ты чувствовал себя так неловко в ее присутствии! Я не понимала почему. Я и заподозрить не могла правду. Мы еще поговорим об этом, я не смогу сдержаться, но после Рождества. Иначе испортим себе праздник!

И она снова заплакала. Закрыв глаза, Жослин наслаждался прикосновениями к ее коже. Даже эхо ее рыданий говорило ему о том, как они любят друг друга.

— Да переоденешься же ты, наконец? — всхлипывая, спросила Лора. — Твое пальто пахнет табаком и больницей. И я проголодалась. Пойду попрошу Мирей накрыть на стол пораньше.

Она встала и подняла свое рукоделие. Жослин смотрел на нее с уважением. Его супруга казалась ему хрупкой и непобедимой одновременно. Он еле сдержался, чтобы не обнять ее снова.

— Я быстро вернусь, — сказал он.

Эрмин услышала шаги отца в коридоре второго этажа. Она вышла из комнаты Мадлен, чтобы узнать, как дела.

— Ну что? — шепотом спросила она. — Мама не кричала… Я решила, что у вас получилось поговорить спокойно.

— Твоя мать меня простила, — сообщил он. — Позже, наверное, завтра утром, мы поговорим о моих обязанностях относительно Кионы, но у меня хорошее предчувствие. Лора прекрасно со всем справилась!

Жослин забыл о полученных пощечинах. Эрмин увидела четкие красные отпечатки на его мертвенно-бледных щеках, но не позволила себе никаких комментариев.

— Я рада за вас, — сказала она. — Теперь все наладится.


Так и случилось. Шарлотта нарядила рождественскую елку. Мукки разбил два темно-красных стеклянных шарика. Лоранс и Мари, сидя в своих деревянных манежах, играли, испуская тоненькие радостные крики. Дымился суп из бобов, и Мирей напевала у любимой плиты.

В своем неизменном сером платье, с заплетенными в косы волосами цвета ночи, Мадлен укачивала Луи. Мальчик только что вдоволь напился молока. Лора смотрела на сына — пухлощекого, с русым пушком. В свои семь месяцев малыш был крепеньким и активным. Он смотрел на мир любопытными темными глазами — глазами Жослина.

«Я простила многое из чувства справедливости, — подумала она. — Но Киона никогда не войдет в этот дом. Тала пообещала мне, что будет держаться подальше от нашей семьи. Жослин сможет видеться со второй дочерью, но не говоря, что он — ее отец. Он и так ей уже крестный. У Талы не было выбора: кюре настоял на том, чтобы крестить малышку, а Жослин уже был у ее изголовья. Крестный отец — это почти отец настоящий! Так даже лучше, ради всеобщего блага. Он должен смириться, потому что он меня любит, в этом я теперь уверена».

Несмотря на нежные улыбки и оживление, Лора умирала от ревности. И не к Тале, но к Кионе. Создавалось впечатление, что девочка наделена даром вызывать восторг, необъяснимую любовь. Если это очевидно, когда ей всего десять месяцев, то с годами этот дар будет только развиваться. Эгоистичная мать, она опасалась, как бы Жослин не привязался слишком сильно к своей незаконнорожденной дочери, не полюбил ее крепче, чем своего сына Луи. Об этом не могло быть и речи, она за этим проследит.

Эрмин спустилась к ужину последней, в брюках и свитере под горло из джерси — голубом костюме, купленном в одном из магазинов Квебека. Молодая женщина, с виду сама невинность, заглянула к домоправительнице в ее царство — в кухню.

— Мирей, ты могла бы приготовить корзинку с холодной едой завтра к полудню? — спросила она шепотом. — И еще мне понадобится бутыль-термос с чаем. Я возвращаюсь в больницу, хочу побаловать немного Талу.

— Конечно смогу! А мадам согласна? — спросила она. — С каких это пор она кормит свою соперницу?

— Ты подслушиваешь под дверью! — возмутилась молодая женщина. — Тала ей не соперница. Не думаю, что когда-нибудь они станут подругами, но они уважают друг друга.

— Ну разумеется! — буркнула Мирей. — Скажешь такое! И да, мне не остается ничего другого, кроме как подслушивать под дверью, иначе я не буду знать, что происходит в доме. А ведь я уже много лет живу в этой семье!

Вместо ответа Эрмин поцеловала домоправительницу в щеку — звонким, чуть насмешливым поцелуем.

— Теперь я буду рассказывать тебе все!

— Хм, — отозвалась Мирей. — В таком случае можешь сразу сказать мне правду. Корзинка с едой и чай, если спросишь меня, нужны тебе вовсе не для больницы. У тебя другое в голове! Насколько я тебя знаю, ты решила, что, раз муж не дождался тебя в Робервале, нужно самой ехать к нему.

Эрмин была поражена услышанным. Ее щеки стали пунцовыми, а взгляд лазурных глаз осветился радостью.

— Как ты догадалась? — спросила она лукаво.

— Я знаю тебя наизусть, вот и весь секрет! Но оставлять детей на Рождество — это не очень хорошо. Ты странная мать, Эрмин!

— Хорошая мать, достойная так называться, должна вернуть своим детям отца, Мирей. Ну что, получила?

Молодая женщина вышла из кухни. Она ощущала себя невероятно легкой и счастливой. Киона была вне опасности, и ее родители остались вместе. Бадетта, которая приедет завтра, компенсирует ее отсутствие. Они с Лорой смогут вдоволь наговориться. Эрмин представила их и Бетти вокруг стола с вкуснейшим полдником.

«А я полечу к своему любимому, — радовалась она про себя. — Но на каких крыльях?»

За ужином, очень мирным, решение пришло к ней благодаря Шарлотте. Девочка, которая была в прекрасном настроении, кормила Мукки. Чтобы заставить его проглотить ложку каши, она издавала звуки, подражая то животному, то средству передвижения. Заинтересованный, мальчик беспрекословно открывал ротик.

— Это — велосипед мадемуазель Каликст! А это — большой автомобиль Симона — врум, врум!

Жослин и Лора улыбались. Мадлен беззвучно смеялась. Шарлотта продолжала:

— А вот Онезим в своем красном грузовичке на полозьях едет по лесу! Крик-крак! Он наехал на ветку!

Эрмин увидела себя, закутанную в теплую одежду и похожую на мешок с мукой, на переднем сиденье грузовичка. Онезим Лапуант всегда нуждался в деньгах. И если она хорошо заплатит, он, конечно, согласится отвезти ее хотя бы в Перибонку. И дальше тоже.

«Я так хочу быть рядом с Тошаном!» — думала она.

Ночью ей приснился муж. Обнаженный до пояса, он сидел у огня, отбрасывавшего золотистые отблески на гладкую кожу его торса, к которой она так любила прижиматься щекой. Он не был ни холодным, ни отстраненным. Он обнял ее, раздел, и они легли на мехах. Это было невероятно похоже на ночь их свадьбы, в круге лиственниц.

Проснувшись, Эрмин услышала грубый голос Онезима. Она быстро спустилась вниз — в пеньюаре, с распущенными волосами. Жослин поил кофе молодого человека, который отправлялся в Шамбор за Бадеттой. Она подошла к столу, грациозная и веселая.

— Онезим, ты сможешь отвезти меня в Роберваль? — спросила она. — Мне нужно в больницу, повидаться со свекровью.

— Тогда я пойду позавтракаю, — ответил он. — Из города я сразу поеду обратно. Вечером мы с Иветтой едем на рождественскую мессу. А потом ужинаем у соседей.

Молодая женщина испытала жуткое разочарование. Она совсем забыла, что сегодня — святой вечер. Вспомнились предыдущие новогодние праздники с колядованием, организованным Жозефом, Жослином и Тошаном.

«А я еще жаловалась, что осталась в одиночестве в моей спальне, потому что недавно родила, — вспомнила она. — Господи, тогда я не понимала, насколько мы счастливы, все вместе…»

— Конечно, вы вернетесь к назначенному времени, Онезим, — ответила она печально.

И поднялась наверх, не зная, что ей предпринять. В коридоре второго этажа она встретила Шарлотту. Девочка бросилась ей на шею.

— Мимин, все устроилось, ну, или почти все! Малышки спят. Мадлен попросила не шуметь, поэтому я говорю шепотом. Я так рада, что Бадетта приезжает! Она сказала в Квебеке, что напишет обо мне историю. Я ей рассказала, что была уже почти слепой и ты катала меня на Шинуке и описывала мне пейзаж. Она сказала, что это поэтично. Кажется, это самое подходящее слово!

— Я так хотела, чтобы ты представила себе красоту мира, природы, — вспомнила Эрмин. — И Шинук был такой послушный! Мой славный Шинук, я до сих пор не сходила к нему в гости с краюшкой хлеба!

— Давай я схожу, после завтрака, — предложила Шарлотта. — И зайду к Бетти.

Эрмин ни на секунду не заподозрила настоящей цели этого визита. Девочка светилась от радости, потому что Симон в очередной раз разорвал помолвку. И теперь она убеждала себя, что он не находит идеальной невесты по одной простой причине — речь идет о ней, Шарлотте Лапуант, которой исполнилось уже тринадцать с половиной. Если верить брату, она выглядела настоящей девушкой, с черными кудряшками и карими с золотинкой глазами.

— Я не смогу составить тебе компанию, я еду в Роберваль, — сказала молодая женщина. — Пожелай всем Маруа веселых праздников!

Эрмин задумалась, не сможет ли она одолеть весь путь на лошади. Шинук был выносливым конем, и зимой Жозеф подковывал его специальными шипованными подковами.

«Но когда мы доедем до хижины, у меня не найдется ни сена, ни зерна для него! И переходить озеро на лошади опасно. Сколько коней утонуло, когда лед трескался, и в прошлом, и в наши дни…»

— Мимин, сегодня утром ты грустная, — сказала Шарлотта. — Завтра днем Лора решила пригласить к нам в гости всех Маруа. Но мне почему-то кажется, что тебя дома не будет.

Эрмин увлекла девочку в свою комнату. Там она взяла ее за плечи и посмотрела в лицо.

— Лолотта, меня и вправду не будет! Знай, я хочу поехать к Тошану, в хижину. Я ничего не сказала родителям. Ты сама им объяснишь. Это плохо с моей стороны, но я надеюсь, что между нами больше не будет ни секретов, ни лжи. Если я признаюсь, мне помешают уехать. На улице сильный ветер, и сегодня вечером наверняка пойдет снег. Но я не могу поступить по-другому, понимаешь? Я люблю его всей душой и должна идти к нему!

— Но как?

— Я найду способ! Прошу, позаботься о Мукки. Его подарки на нижней полке в моем шкафу. Он очень счастлив, когда ты с ним. Двойняшки слишком маленькие, они не заметят, что меня нет. А у тебя будет Бадетта! Скажи ей первой, что я уехала, она сумеет успокоить маму и папу. И готова поспорить, она напишет об этом в газету, в раздел «Новости»! Что-нибудь вроде «Соловей из Валь-Жальбера на тропе любви»!

Они обе прыснули, нервные, восторженные. Шарлотта представила, что бежит сквозь метель навстречу своему красавцу Симону.

— Ты поступаешь правильно, Мимин, — сказала она. — Не тревожься, я стану Мукки второй мамой сегодня вечером.

— Беги скорее, тебя зовут! Пока ты выпьешь теплого молока, я оденусь.

Эрмин причесывалась, когда вошла Лора. На матери был красивый пеньюар из зеленого атласа, накинутый поверх ночной рубашки из той же ткани, украшенной кружевом по линии декольте.

— Дорогая, — обвиняющим тоном начала она, — Мирей заявляет, что ты сегодня едешь в больницу. Уместно ли это, особенно если учесть, что приедет наша подруга Бадетта? И ты даже не поздравила меня по поводу моего героизма! Да, вчера вечером я сумела простить твоего отца.

— Мамочка, помнишь, как крепко я расцеловала тебя перед сном — это потому, что я хотела тебя поздравить! Но, сказать правду, я боялась твоей реакции. Я до сих пор поражаюсь тому, как ты воспринимаешь ситуацию. Браво, я очень горжусь тобой!

— Ты говоришь от сердца? — спросила Лора. — Мне пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, но прежде всего я думала о Луи. Мой сын должен расти в настоящей семье, окруженный родительской заботой, не так, как ты, дорогая. Вчера я прекрасно поняла, что ты хотела мне сказать, у тебя получилось призвать меня к порядку. Я сумела простить, ведь сама ошибалась в прошлом и знаю, что люди легко отдаются влечению плоти. Я решила покориться судьбе. Но с Кионой я знакомиться не хочу. А ты, похоже, обожаешь ее, даже больше, чем собственных детей…

Эрмин и так уже упрекала себя за странную привязанность, которую испытывала к своей маленькой сестре. Лора коснулась больного места.

— Ты ошибаешься, — отозвалась она с уверенностью. — Я обожаю Мукки, Лоранс и Мари, но Киона… Я не могу тебе объяснить… Если ты увидишь ее, то поймешь…

— Я не увижу ее никогда и не стану жертвой колдовских чар! Ребенок или нет, но она внушает мне страх.

— Мама, это смешно! Ей всего десять месяцев, и она такая крохотная, смуглая, такая улыбчивая! Киона очаровательна, вот и все! Когда я узнала, что она тяжело больна, то, конечно, разволновалась.

Лора вздохнула. Молодая женщина с бесконечной нежностью обняла мать.

— Я восхищаюсь тобой и очень тебя люблю, мамочка, потому что второй такой нет на свете! Радуйся праздникам, своим друзьям, своему красивому дому, папе. Жизнь так коротка! И нельзя терять ни секунды радости и покоя.

Мать поблагодарила ее растроганной улыбкой.

— Снова в брюках? — заметила она. — Эрмин, как тебе это удается? Я чувствую себя удобно только в платье… Хотя в такой холод в брюках, конечно, намного теплее, чем в чулках.

— Это несложно, — заверила ее молодая женщина. — Кстати, Бадетта пообещала, что скоро тоже примерит брюки. Ты ведь покажешь ей поселок?

— Но ты же пойдешь с нами? Расскажешь ей о золотом времени Валь-Жальбера, когда поселок был полностью заселен, о праздниках, о садовых конкурсах, о том, как работала фабрика…

— Да, правда, — согласилась Эрмин.

Ей было немного стыдно перед родными за этот маленький обман, но всем своим влюбленным существом она стремилась к Тошану. И ничто не могло ее остановить.

Больница Сен-Мишель, Роберваль, в тот же день

Эрмин увидела Киону сидящей на постели. Девочка играла с кожаным мячиком, украшенным цветными узорами. Тала напевала колыбельную, временами тихонько насвистывая. На лице индианки отражался такой внутренний покой, что молодая женщина моментально поняла: ее маленькая сестричка скоро поправится.

— Здравствуйте, Тала! — сказала она радостно. — Киона хорошо выглядит!

— Да, доктор только что ее слушал. В легких еще шумы, но хинин снимает жар. Может, это обычный бронхит. Главное, что моя дочка лучше дышит. Я еще кормлю ее грудью, и сегодня утром она прекрасно поела.

— Это замечательные новости! — отозвалась Эрмин. — Я привезла вам пирожные с кленовым сиропом, которые сегодня утром приготовила Мирей. И шоколад! Как долго вы здесь пробудете?

— Дней десять, чтобы убедиться, что болезнь не вернется. Меня тревожит обратный путь. Будет еще холоднее, а я не хочу, чтобы она снова заболела. Эрмин, как ты думаешь, ее легкие уязвимы из-за твоего отца?

Тала, казалось, сама не хотела в это верить, хотя долго об этом размышляла.

— Понятия не имею, — призналась молодая женщина. — Нужно спросить у доктора. Туберкулез — болезнь очень заразная, но я не знаю, передается ли она ребенку[60]. В принципе вы тоже можете быть больны. Однако папа совсем выздоровел.

— Я не вполне в этом уверена, — сказала Тала. — Вчера у него было два приступа кашля.

— Это от усталости, от нервного напряжения, — возразила Эрмин, которая не хотела даже думать о плохом. — Посмотрите, Киона мне улыбается. Какая она лапочка! Можно, я подержу ее на руках? Одну минуточку?

Индианка кивнула. Эрмин взяла девочку на руки и посмотрела на нее. Миндалевидные глазки крошки были удивительного цвета — почти фиолетовые, с точками темного золота. Очень длинные ресницы казались накрашенными. Малышка засмеялась, прикоснувшись руками к милому лицу, которое уже было ей знакомо.

«Господи, — подумала молодая женщина, — какое счастье я испытываю с ней рядом! Я могла бы целовать ее часами, играть с ней, забыв обо всем на свете!»

Это было очень странно, и Эрмин невольно вспомнились слова Лоры, которая боялась попасть под чары этого невинного ребенка.

— Киона необычная девочка, — сказала она вслух.

Тала совсем не удивилась. Она даже кивнула с загадочной улыбкой.

— Случайностей не бывает, — сказала она. — В мои годы я не должна была зачать. Теперь я понимаю, что божественная сила толкнула меня к твоему отцу, чтобы создать мою маленькую фею, мою Киону.

— Почти то же самое я сказала вчера отцу, но он мне не поверил. Я же верю в это, Тала, и чувствую себя более сильной, более смелой. Мне больше не надо терзаться выбором.

С этими словами она вынула из сумки пирожные и кексы, завернутые в бумагу, и положила их на стол вместе с конфетами и бутылкой черничного сиропа.

— На обратном пути я оплачу ваш счет в больнице, — сказала она. — У меня много денег, Тала. И я горжусь тем, что они вам пригодились.

— Почему ты говоришь — «на обратном пути»? — удивилась индианка. — Ты разве не возвращаешься в Квебек?

Оказавшись в ловушке собственной экзальтации, Эрмин задумалась. Но со свекровью можно быть до конца откровенной.

— Я еду к Тошану. Я просто должна это сделать. Словно чей-то голос призывает меня пересечь наш край снегов. Я не хочу больше ждать, он нужен мне, я хочу быть его женушкой-ракушкой! Хочу видеть его улыбку, его полные любви глаза, чтобы стерлись все плохие воспоминания об этом лете, его ненависти и ярости!

Она говорила очень быстро и тихо. Дыхание у Эрмин слегка сбилось. Она положила Киону на кровать.

— Но кто отвезет тебя к хижине в канун Рождества? — всполошилась Тала. — Эрмин, это слишком рискованно! Тошан убьет меня, если я позволю тебе ехать!

— Я найду кого-нибудь, кто едет в Перибонку на санях. Выйду на набережную, там всегда людно. Я думала взять Шинука, коня Маруа, но отказалась от этой идеи. Поверьте, Тала, со мной ничего не случится. Киона оберегает меня!

— Как ты веришь в мою Дочь! — заметила индианка, не опровергая, однако, экзальтированных слов Эрмин. — Желаю тебе удачи, потому что удержать все равно не смогу. Но будь осторожна: мужчины, которые вертятся на набережной, не всегда заслуживают доверия, как здесь, так и в Перибонке. Некоторые похожи на диких зверей. Особенно если переберут карибу. Ты такая молодая и красивая! Думаю, твои родители ничего не знают?

— Нет, — сказала Эрмин со смущенной улыбкой. — Тала, прошу, не рассказывайте им слишком скоро! Шарлотта сделает это ближе к вечеру. Я знаю, что вчера вы звонили маме, и это, без сомнения, спасло союз моих родителей. Но теперь пришло время спасти мой брак, встретиться с мужчиной, которого я люблю.

— Меньше чем через два часа уже будет темно. Подожди хотя бы до утра!

— Я переночую в гостинице в Перибонке, за озером. У меня есть деньги — это все упрощает и делает людей услужливыми. До свидания, дорогая Тала, до свидания, Киона!

Эрмин помахала рукой, как это обычно делают дети, и покинула их, торопясь отправиться в путь. Имя звучало у нее в голове на разные лады, сводя с ума: Тошан…

Загрузка...