Сказание о пустыне (СИ)

Последняя сказка. Сердце Пустыни

…Говорят, когда-то в пустыне стояли Девять Великих Городов. И правили в них шейхи, потомки Благословенного Неба. А по пустыне ходили кочевники — дети песков. То время называют Золотым. Благостно жилось людям, родившимся тогда, не знали они бед и несчастий. Но всему, рано или поздно, приходит конец. Пришел он и для Золотого времени…

…Тихо в старом саду, прохладно. Лишь журчит небольшой фонтан, да шуршит ветерок в ветвях деревьев. Спокойно. Приятно даже в полуденный час, когда жар заливает улицы Аль-Хруса. И звук стремительных шагов разрушает умиротворение дня…

— Мне донесли, что ты снова гуляла ночью одна.

Рашид останавливается рядом со скамейкой, нависает надо мной, заслоняя малейшие лучи солнца. Он хмур и взволнован. И сейчас так похож на отца, что сердце невольно замирает.

— Твоей страже больше заняться нечем, кроме как следить за старухой?

Хлопаю ладонью по свободному месту рядом, приглашаю его присесть, но мой молодой Лев слишком взволнован, чтобы оставаться без движения. Он начинает выхаживать передо мной, совсем как Карим, когда злился и не мог совладать с характером.

— Ты не так стара, как хочешь казаться, мама. И твое поведение… безответственно! Ты подвергаешь свою жизнь опасности! Зачем ты ходишь в бедные кварталы? Разве я мало забочусь о жителях города? Разве у них нет работы и крова? Еды?

Он распаляется все больше и рычит, но гнев его вызывает лишь улыбку.

— Рашид! — особая интонация, знакомая с детства, заставляет его замереть. Настойчиво хлопаю ладонью по скамье: — Сядь и успокойся.

— Мама! — бесконечный укор в голосе и взгляде.

— Сядь, — повторяю настойчиво, и он смиряется.

Опускается рядом, хотя внутренне кипит от возмущения.

— Лучше расскажи мне, все ли готово к приезду детей пустыни?

Большое посольство во главе с кади прибудет завтра утром, кочевники хотят обсудить новые условия договора, некогда заключенного с Каримом…

— Приготовления завершились еще вчера. Хадиджа даже не пыталась участвовать. Она позорит меня и весь город!

А вот и истинная причина его гнева. Конечно, жена. Внучка шейха Аль-Алина, характером и внешностью напоминающая мать. И счастье, что их с Рашидом дети мало на нее похожи, а Зара давно возвращена отцу, и путь в Аль-Хрус ей заказан. За отравление наследника она могла поплатиться и большим. Но порой позор и изгнание куда страшнее смерти…

— Тогда пригласи к гостям Гурию, женщины народа пустыни имеют голос наравне с мужчинами. Хорошо будет показать им уважение, представив жену.

Пусть и вторую, но не менее значимую. Мой Лев заключил брак между Рашидом и Хадиджой, чтобы обеспечить порядок наследования и обезопасить город, между ними никогда не было любви, но вторую супругу сын выбрал сам. И с ней обрел мир и покой.

— А если она не справится? — уже спокойнее говорит правитель. Гнев никогда не владеет им долго, исчезая как пламя погасшей свечи. — Гурия слишком застенчива и тиха для встречи гостей.

— Зато не опозорит тебя. А для Хадиджи будет урок. В следующий раз она может начать думать не только о себе…

— Мне кажется, она уже никогда не изменится…

Его слова не требуют ответа, а я могу снова послушать звуки сада и насладиться спокойствием. Пусть и недолгим…

— Брат, неужели тебе мало дворца, раз ты так часто посещаешь мой дом?

Ибрагим выходит в сад и шутливо хмурится.

— Так ты встречаешь своего правителя?

Рашид поднимается и идет приветствовать брата, а я смотрю на них, таких похожих и разных. Ибрагим напоминает мою покойную свекровь. Изящные черты лица, фигура, улыбка, но вот глаза в точности как у Карима. Старший сын наоборот копия отца, и лишь глаза светлее. С золотистой искрой.

— Снова пришел за советом к матери?

— Пришел узнать, как ты заботишься о ней… Мой начальник стражи докладывает, что ее видели на окраине прошлой ночью.

— Мама, ты снова?..

Теперь оба смотрят на меня одинаково осуждающе и встревоженно. Я знаю, что ими владеет страх. Тот самый, детский, оставшийся с ними даже спустя тридцать лет. И именно страх нужно успокоить.

— В этом городе каждая собака знает мое имя. Никто не посмеет меня обидеть. А в дальних кварталах люди, пусть и не голодают, но не всегда находят деньги на лекаря. Я помогаю им, чем могу. Спрашиваю, что необходимо, а затем говорю с тобой, Рашид. Никто не сомневается, что ты заботишься о городе. Но правитель, даже самый лучший, не может сделать все сам.

— Ты тоже не можешь спасти всех! — немедленно вспыхивает старший сын, пока младший хмурится и скрещивает руки на груди.

— Мне все равно больше нечем заняться, — пожимаю плечами. — Сна в старости нужно мало.

— Мама, ты не так уж и стара, — немедленно вступает Ибрагим, но я лишь отмахиваюсь.

— Твой старший брат разменял четвертый десяток. А женщина, у которой такой сын, никак не может считаться молодой.

— Мама!

— Здесь не о чем говорить. Мои прогулки никому не вредят и будут продолжаться, пока не станут мне в тягость.

Хмурится Лев, и взгляд его обещает продолжение разговора, но пока он отступает и уходит столь же стремительно, как и пришел.

— Мама, — начинает Ибрагим, но из дома доносятся крики и звон посуды. Не в первый и не в последний раз за сегодняшний день. Сын морщится, как от боли, а я лишь вздыхаю, понимая, что момент спокойствия ушел. — Они никогда не успокоятся…

Ибрагим садится рядом, не желая возвращаться в дом.

— Ты сам выбрал себе обеих. Тебе и нести за них ответственность.

— Чего им не хватает⁈ — возмущается еще один Лев. Злиться у него не получается. Никогда не получалось. Да и грозным он не выглядит. Оттого и домашние его не боятся. — Украшения, ткани… В доме всего в достатке, а они только ругаются! И ты бы слышала, что они о тебе говорят! Лучше бы я не женился…

Ладонь привычно опускается на темный затылок, заставляя мужчину вздрогнуть.

— Мама, мне сорок лет!

— Это-то меня и печалит… Да будет тебе известно, сын мой, что я тоже не ладила со свекровью. И если бы твой отец слушал свою мать, а не меня, ты мог вообще никогда не родиться. Ты взял себе жен и обещал заботиться о них, так выслушай, что они говорят, и отдели важное от неважного. Две женщины ждут твоего внимания, как путник в пустыне мечтает о воде! И все их ссоры, и гнев лишь от обиды на твое равнодушие! После рождения сыновей ты совсем охладел к ним. Разговариваешь только со мной или Надирой, конечно, они злятся! Приди за советом, прояви уважение, и увидишь, как все может измениться! Я не для того тебя растила, чтобы слушать ссоры в доме, где мы с твоим отцом были счастливы!

— Хорошо, мама… — вздыхает он.

О моих прогулках Ибрагим уже не думает. И вспомнит еще нескоро. Семейная жизнь не оставляет времени на такие пустяки, как присмотр за старой матерью…

…— Снова ругались?

Надира опускает передо мной поднос со свежим чаем и угощениями. В мои комнаты невестки не ходят, здесь можно обойтись без церемоний. Она усаживается напротив и наполняет чашки.

— Как всегда… Иногда мне кажется, что они никогда не повзрослеют.

Бывшая служанка улыбается понимающе. Пусть собственные дети ее намного младше, но хлопот с ними не меньше. Старший стал хорошим следопытом и помогает караванщикам в пустыне. Младший открыл небольшую лавку и сбывает товар, что привозят ему кочевники. Дети песков не бросают своих. Пусть даже тех, кто решил осесть в городе…

…Тридцать лет назад, когда мои дети вернулись из пустыни, Саид сразу же посватался к Надире. Но она отказала… И отказывала до тех пор, пока не поставила меня на ноги. Сколько слез она пролила у моей постели, сколько ночей не спала, стараясь залечить раны, нанесенные покойным аль-Хатумом… У нее получилось. И свадьба их прошла хорошо. Я сама наносила узоры хны на ее руки, желая счастья и долголетия. Пожелание сбылось…

Она так и не покинула меня, а бывший кочевник обжился в городе и стал незаменимым советником аттабея. Его посланником. Карим больше не покидал Аль-Хрус, помня о том, чем обернулся последний его отъезд. И Саид смог заменить его там, где требовалось высказывать волю правителя.

— Завтра приедут кочевники. Саид загонял стражу, боится, что что-то пойдет не так. Домой совсем не торопится… Чего они хотят?

Улыбаюсь. Надира не первая, кто задает мне этот вопрос, но ответа она не услышит.

— Завтра и узнаешь…

— Так и знала, что не скажешь! — она звонко хлопает в ладоши и выглядит довольной.

— Саид просил спросить?

— А его уговорил Рашид, — тут же подтверждает мою догадку Надира. — А я говорила, что ты не скажешь. Знаешь и не скажешь.

Смеемся вместе. Конечно, Небо уже давно рассказало мне, когда и зачем прибудут кочевники. Но если говорить все, что видишь — жить становится скучно. Сейчас я лучше понимаю своего учителя. Его мудрость, невозмутимость и лукавую усмешку на губах. Жаль, что нам так и не выпало встретиться. Почтенный Мухаммад ибн Фара аль-Таарам скончался несколько лет спустя после возвращения из своего путешествия по миру. Он объезжал Девять Городов, но так и не добрался до Аль-Хруса. С ним из мира ушло немного волшебства и мудрости. Пески уже давно занесли знаменитую башню Звездочета. Никто больше не спешит туда за советом. И пустыня стала иной…

— А все-таки, — серьезно спрашивает старая подруга и заглядывает мне в глаза, — все будет хорошо?

Киваю. Будет. Непременно будет. Она выдыхает и успокаивается. Подхватывает с подноса угощение и с наслаждением откусывает кусочек.

— А знаешь, что говорят на базаре?..

И мы продолжаем обсуждать последние сплетни…

…Когда Надира уходит, за окном уже ночь. Две старухи засиделись допоздна за разговорами. Что может быть скучнее? Устраиваюсь спать, но сон не идет. Последнее время так бывает часто. Поэтому я и ухожу в город. Я знаю этот дом лучше, чем любой живущий в нем. И все еще умею становиться тенью, чтобы ускользнуть. Но сыновья станут волноваться, а у Рашида завтра сложный день, поэтому ночь должна пройти спокойно. Остается лишь лежать, слушать звуки ночи и вспоминать. Вспоминать…

…Я плохо помню дорогу из Аль-Алина. Только солнце и жар. Но он длился недолго. Или я проводила в сознании так мало времени? Помню, что я стремилась домой. Карим говорил, что нам предлагали остаться. Волей шейха все имущество аль-Хатума перешло во владение мужа, как и судьба наследника моего мучителя. Мой Лев забрал мальчика с собой. Он не мог долго отсутствовать в Аль-Хрусе, а мне казалось, что только дома я смогу обрести если не исцеление, то хотя бы душевный покой. И мы отправились в путь…

…Чтобы по возвращении узнать о смерти первой жены Малика. Роды начались слишком рано, в итоге ни мать, ни дитя не выжили. Во дворце творился хаос, который Кариму пришлось усмирять. Он метался между городом, делами и мной. А когда приехали дети… Неудивительно, что Зара смогла отравить болезненного мальчика, про которого не то, чтобы забыли, но и не особенно помнили…

…Сложное было время. Тяжелое. Для всех нас. Оно оставило много ран, которые затягивались годами. Кариму пришлось сговорить одну из дочерей замуж за наследника Набира, чтобы восстановить оборванные нити родства. Брак Зейнаб в итоге сложился лучше, чем у Рашида, хотя начался едва ли не с оскорбления. И нам стоило больших трудов убедить шейха Набира в том, что никто не желал нанести урон его чести…

…Вместе с воспоминаниями приходит сон. И в нем я вновь становлюсь молодой. Тело мое движется легко и плавно. Я танцую для мужа в его покоях, и он не сводит с меня глаз. А когда танец завершается, увлекает на ковер и подушки. Там мы снова вместе. Всегда. Наше время — ночь, и долгие разговоры обо всем… Детях, городе, шейхах, друзьях и врагах…

…Утро приходит с первыми лучами солнца. Я поднимаюсь задолго до прихода служанки, что поможет одеться. И неспешно облачаюсь сама. Наряд давно выбран и готов. Как и украшения. Золотые топазы занимают предназначенные им места, черная ткань с золотой нитью укрывает тело, и я оборачиваюсь к зеркалу…

…Оно меня не красит. Седина в волосах, морщины вокруг глаз и рта. Вдова и старуха давно никому не интересна. Разве что лицо можно не прятать под платком. Да и посольство кочевников стоит встретить достойно. Пусть теперь я не жена правителя, но мать. А это уже немало…

…Перебираю браслеты на правой руке. Их мелодичный звон успокаивает. Закрываю глаза. Кажется, что муж стоит за спиной. Еще мгновение, и его руки лягут на плечи, и жаркий шепот раздастся у самого уха:

— Ты также красива, как и в день нашей свадьбы, мой Цветок Пустыни…

— Только для тебя, мой Лев…

Открываю глаза и смахиваю слезы. Глупо тосковать о прошлом. У нас было тридцать лет, прожитых вместе. И скоро мы обязательно встретимся. Он дождется меня у самых ворот Небес, и снова будет время для разговоров обо всем…

…Я знаю. И не стану печалиться. Просто подожду…

…Караван кочевников растягивается по центральной улице Аль-Хруса от самых Золотых ворот до центральной площади, выложенной белым камнем. Шейх встречает кади и всех, кого тот счел достойными прийти с ним. Рашид выглядит уверенным. Сильным. Сегодня он — правитель. И никто не должен усомниться в его власти. По правую руку от него — Гурия, рядом с ней Саид и другие почтенные господа. Мое же место — за левым плечом. Рядом — Ибрагим, а впереди сыновья Рашида — символ особого доверия почетным гостям…

…Кади сходит с коня за десять шагов до встречающих. Одежды его светлы, а голову украшает золотой эгаль. Чтобы никто не усомнился в том, что народ пустыни ведет один из потомков Великий Братьев. Следом за ним с коней сходят и ближайшие сопровождающие. И одно лицо мне дороже прочих…

…Женщина, высокая и статная. С лицом, обожжённым солнцем. Она одета как мужчина, и на поясе у нее сабля. Голову укрывает платок, но он — лишь защита от солнца. Она оглядывается вокруг и улыбается, найдя меня и Ибрагима взглядом. Моя дочь… Моя Изза, принесшая нашей семье много волнений и тревог, но нашедшая свое место. И счастье…

…Кади бросает на нее короткий взгляд и направляется к шейху. Рашид идет ему навстречу, и правители встречаются посередине, что, конечно, хороший знак. Пока они обмениваются приветствиями, я рассматриваю других сопровождающих кади. И радуюсь, находя среди них тех, кого давно уже знаю…

…Прежде чем отправиться во дворец, предводитель кочевников встречается со мной взглядом. А затем кланяется, как равной. И я склоняю голову в ответ, приветствуя того, кто когда-то как вор проник в мой сад, чтобы спасти больного отца…

…Уже давно почил вечным сном упрямый старик, который рассказал мне о пустыне. И младший сын занял его место. Баязет так и не вернулся к кочевникам. Даже после смерти своего учителя он предпочел оставаться одиноким отшельником и блуждать по пустыне от города к городу. Иногда он помогает караванщикам, сбившимся с пути, и тогда они рассказывают сказки о призраке пустыни, что появляется на закате и исчезает с рассветом…

…Посольство направляется ко дворцу. Правители идут впереди, неспешно ведя беседу, а за их спинами толпа смешивается. Изза оказывается рядом и украдкой касается моей руки:

— Здравствуй, мама.

Сжимаю ее ладонь и улыбаюсь. Когда закончится официальная часть, мы обязательно поговорим. Она расскажет новости и с удовольствием послушает мои, а потом снова победит Ибрагима на саблях, заставив племянников раскрыть рты от восторга…

…Именно старшая дочь должна была отправиться в Набир. Карим отложил официальную свадьбу до ее шестнадцатилетия. И прямо накануне отъезда невеста исчезла. О, в каком гневе прибывал мой Лев. Как он рычал на стражу, как требовал отыскать дочь, и как переживал, что с ней может что-то случиться…

…Нахожу взглядом Саида, который усмехается в бороду, беседуя со старыми друзьями. Вот кого стоит благодарить за тот побег. Это он не дал погаснуть любви, возникшей у Иззы к пустыне. Он рассказывал ей старые сказки народа песков, научил их обычаям, а в нужный час принес одежду и оружие. Нашел коня. И никто из стражников не обратил внимания на одинокого юношу, покинувшего город…

…Конечно, я знала. Догадалась. Но ничего не рассказал мужу. Мне хватило слова кочевника о том, что об Иззе есть, кому позаботиться. Да и Небо оставалось спокойно. Кариму пришлось сложнее. Он с трудом убедил шейха Набира не гневаться и взять в жены для сына Зейнаб, которая оказалась совсем не против. Шейх настоял, чтобы невеста прибыла заранее и провела время до свадьбы во дворце, подле жениха. Чтобы привыкнуть к нему и узнать получше. Нам пришлось согласиться…

…А спустя годы в Аль-Хрус прибыл Захир, чтобы лично поведать аттабею, как он женился на его старшей дочери…

…Мы рассаживаемся за столом. И мое место вновь подле сына. Обычно женщин не приглашают к мужчинам, но в знак уважения к гостям сделано исключение. Рашид говорит с кочевниками на их наречии, которому я обучила всех детей. Изза следит за беседой и рассматривает Гурию, едва поднимающую глаза от тарелки. Та воспитана в строгих традициях городов и не может есть при мужчинах, поэтому я вступаю в разговор и перетягиваю внимание на себя.

Нам есть, о чем поговорить с почетными гостями. И те с видимым удовольствием вспоминают былое, рассказывают о женах и детях. С ними мне легко, и рядом будто раздается уверенный голос Карима, задающий общий тон беседы. На мгновение мне кажется, что он здесь. Среди нас. Стоит незримо и наблюдает, слушает и улыбается. Его бы порадовали такие гости и застолье. Как порадовало и кровное родство с кочевниками… Конечно, когда он перестал ругаться и хвататься за саблю…

…Замужество дочерей стало для него настоящим испытанием, ведь после того, как старшие сестры покинули дом, у нас осталась только Лейла. Тихая, спокойная, невероятно разумная для своих лет. Мой Лев хотел выдать ее замуж за кого-то в городе, чтобы хотя бы одна дочь осталась с нами. Но наша тихоня преподнесла отцу сюрприз, пожелав выйти замуж за Наиля аль-Хатума…

…Тихий мальчик, привезенный из Аль-Алина, рос в нашем доме вместе с нашими детьми. Карим не любил его, слишком хорошо помня своего друга, но и не гневался, понимая, что дети не отвечают за грехи родителей. Он лишь хотел убедиться, что наследник не вырастет похожим на отца. Дождаться его совершеннолетия и отправить обратно, вернув все имущество. Но когда Наилю пришло время уезжать, Лейла сама пришла к отцу и потребовала отпустить ее с ним…

…Тогда жизнь Наиля висела на волоске. Мой Лев не желал слушать разумные доводы. Он был в ярости. Почти в такой же, как тогда в Аль-Алине, где до сих пор ходят страшные рассказы о его расправе над аль-Хатумом. Говорят, что Пустынный Лев отрубил ему голову и вручил ее посланнику шейха в знак того, что казнь была законной. Говорят, что он отрубил бывшему другу руки и велел прибить их над входом в дом, чтобы все видели, что здесь жил вор и предатель. Говорят, что остальное тело он велел отдать собакам, потому что столь низкий человек не заслужил достойного погребения. Я не знаю, что из сплетен — правда, а что — вымысел. Мы с мужем никогда не говорили о том времени. Но я знаю, что он сделал все, чтобы ни у кого во всей пустыне не возникло больше мысли тронуть его семью. И слава о гневе Пустынного Льва прокатилась по всем Девяти Городам…

…Мне удалось достучаться до Карима лишь несколько дней спустя, когда Лейла безутешно рыдала в комнатах, а Наиль был выставлен за ворота города. Но не уехал. Ему запрещено было возвращаться обратно, поэтому он ночевал за стеной, а еду и воду покупал у торговцев, везущих товары на базар. Когда гнев его остыл, мой Лев услышал голос разума. И внял ему. И наша дочь обрела свое счастье. Пусть для этого ей и пришлось уехать на край пустыни…

…Пока я предаюсь воспоминаниям, трапеза заканчивается, гостей провожают в отведенные для них комнаты, а шейх и кади удаляются в сад, чтобы продолжить разговор наедине…

…Тихо в саду. Веет прохладой от бассейна. Деревья даруют благословенную тень, в которой приятно расположиться, когда солнце встает в зените, и жизнь замирает.

— Как поживают мои племянники?

Шейх откидывается на спинку удобного кресла.

— Остались присматривать за соплеменниками… — улыбается кади, и немолодое лицо его разглаживается от морщин, а в глазах ярче вспыхивает огонь. — Старший не по годам мудр и чем-то напоминает мне твоего отца, а младший похож на меня. Проказник.

— Вижу, сестра моя всем довольна…

— Разве может быть иначе? — разводит руками сын песков. — Будь она чем-то недовольна, давно взяла бы саблю в руки.

Смеется кади, и вторит ему шейх, а затем оба замолкают… Легкий ветерок тревожит полуденный жар, обжигает лицо горячим воздухом пустыни.

— Пустыня меняется, — задумчив становится предводитель кочевников. — Она давно уже показывает свой характер, но в последние годы особенно сильно. Все больше моих братьев и сестер остаются в песках навсегда. Все меньше рождается детей…

— Мне жаль слышать это, друг мой, — хмурится правитель Аль-Хруса. — Народ пустыни также ценен, как и любой из Девяти Городов. Могу ли я чем-то помочь тебе?

— За этим я и пришел, — прямо встречает взгляд кади. — Среди моих соплеменников есть те, что желают изменить свою жизнь. Сделать ее оседлой. Но есть и те, кто желает следовать заветам предков. Я должен заботиться и о тех, и о других. И вот, о чем я хотел попросить тебя, друг мой… Народу песков непривычно жить в городе и подчиняться его законам, но если бы ты позволил части кочевников образовать стоянку у стен Сердца Пустыни, если бы дал им защиту в случае опасности и позволил беспрепятственно посещать город…

Молчит шейх, обдумывает просьбу и то, что последует за ней.

— Я могу дозволить твоим людям организовать стоянку и дарую им защиту, но они должны соблюдать законы Аль-Хруса, когда находятся в городе. Они смогут посещать его, как и любые торговцы, с рассвета и до заката. Но, если задержатся после закрытия ворот, должны будут ждать утра. Они не должны враждовать с жителями города. И в случае возникновения споров, мне нужен близкий тебе и доверенный человек, что сможет помочь твоим соплеменникам в суде.

Степенно кивает сын пустыни, принимая мудрость озвученных слов.

— Условия твои разумны, и мне есть, кого назначить главою для тех, кто останется здесь. Мой старший сын и твой племянник — Юрзуф. В нем нет моего дара, он глух к голосу песков и равнодушен к дороге, но, как я уже говорил, мудр не по годам. Он лучше других знает тонкости жизни в городе и сможет сделать так, чтобы люди его услышали, а тебе будет проще говорить с тем, в ком течет твоя кровь.

— Ты прав, друг мой. Юрзуф мудр, он унаследовал от отца его разум, но не характер… И для него — это благо.

Улыбаются правители, и тяжесть уходит с их плеч.

— Я знаю, что оставляю тебе большую ношу в заботе о моих соплеменниках, почтенный аль-Назир. И будь у меня иное решение, я не стал бы злоупотреблять нашей дружбой и теми узами, что связали наши семьи. Но я не знаю, кому еще возможно доверить такое…

— К кому еще обратиться за помощью в сложное время, если не к другу? Тем более, к родственнику. Я понимаю, что ты не пришел бы ко мне без крайней нужды. И полагаю, что… разделение, наметившееся в народе пустыни, мучает тебя намного больше, чем ты хочешь показать…

Тяжело вздыхает кади, перебирает длинными пальцами четки из черного оникса.

— Наш мир меняется, друг мой. И не могу сказать, что перемены меня радуют. Скорее пугают. Я помню пустыню иной. Я помню Девять Городов иными. Я помню даже Башню Великого Звездочета, от которой остались лишь камни. И мне кажется, что время, отпущенное потомкам Девяти Братьев, уходит… — хмурится почтенный аль-Гуннаши. — Но, возможно, это лишь ворчание старика. А ведь когда-то мне казалось, что я никогда не постарею…

Тень набегает на лицо аль-Назира, а в глазах поселяется печаль.

— Мне тоже когда-то казалось, что отец мой будет жить вечно. Но вот уже десять лет, как его нет, и я правлю Аль-Хрусом. Но я все также помню пустыню, и то, как ты с отрядом пришел к нам перед самым рассветом. И спас нас от смерти. Не думай, что чем-то обязан мне, друг мой. Я лишь отдаю старые долги. И даю тебе слово, что пока в Сердце Пустыни есть Лев, договор наш будет нерушим.

Пристально смотрит на него кади и медленно кивает, принимая обещание…

…Долго длится день, но и ему приходит конец. Движется солнце к западу, и в лучах его белокаменная площадь выглядит иначе. На лицах собравшихся людей интерес смешивается с легким волнением и предвкушением. Рашид поднимается на возвышение, которое утром потерялось за массой собравшегося народа. Обводит взглядом площадь, находит меня и едва заметно кивает, прежде чем начать говорить:

— Почтенные господа города, как и простые его жители, давно осаждали меня просьбами и предложениями о том, как лучше почтить память моего отца. Чтобы след его навсегда остался запечатленным для потомков. И после долгих раздумий мы нашли решение, которое удовлетворит всех. Поэтому сегодня, в честь приезда наших дорогих гостей, дружбу с которыми также начал мой отец, почтенный Карим аль-Назир, мы хотим показать вам результат долгих трудов многих людей.

Он делает жест рабочим, которые стягивают полотно с постамента, установленного сегодня днем в центре площади, пока гости отдыхали с дороги. Стоит ткани упасть на белые камни, и сердце мое замирает…

…Каменный лев, лежащий на мраморной плите, выглядит живым. Фигура его массивна и величественна, взгляд грозен и устремлен вдаль, поверх голов собравшихся людей. И, кажется, что в любой момент зверь может вскочить и броситься на врагов. Но меж его передних лап скрывается хрупкий цветок на длинном стебле. И становится ясно, что грозный хищник охраняет его покой. Как и покой всех жителей города…

…Вздох проносится над толпой. Люди замирают, а потом начинают говорить, шуметь. И в голосах их слышится одобрение. Даже восторг. Я смотрю на Захира, застывшего в первом ряду и выглядящего так, будто увидел призрака. Губы его шевелятся, повторяя слова, что сегодня сказал ему мой сын: «…пока в Сердце Пустыни есть Лев, договор наш будет нерушим». Камень — вот лучшая гарантия слов, и кади понимает их значение в истинном смысле.

Спустя некоторое время толпа начинает расходиться, и я легко теряюсь меж людьми. Чтобы оказаться у Золотых ворот. Сегодня они не будут закрыты. Часть каравана остановилась за стенами города. Я вижу костры, горящие меж палаток. Ветер доносит звуки разговоров, смех и песни, что любят дети пустыни. Вдыхаю остывающий воздух вечера и закрываю глаза.

Вот и все. Я сделала все, что должна была. Все, что обещала моему Льву. Дети наши счастливы, пусть и разбросаны по пустыне. Внуки растут здоровыми и сильными. Знания Великого Звездочета частями переданы моим дочерям, а искусство читать Небо я объяснила Наилю. Ничто не исчезнет без следа.

— Здравствуй, Цветок Пустыни, — тихий знакомый голос заставляет обернуться.

Баязета время тоже не пощадило. Он постарел и стал неуловимо похож на своего наставника, которого так долго сопровождал в пустыне.

— И ты будь здоров, дух песков…

Он протягивает мне руку, и я вкладываю свою ладонь в его.

— Мне жаль, что мы не встретились раньше, и время подошло лишь сегодня…

Мы бредем по пескам, мимо палаток, костров и людей, прочь от стен города, остающегося позади.

— Мы многое могли бы обсудить… Но ты не любишь бывать в городах.

— В них мне тесно. И сегодня я хотел бы задать тебе лишь один вопрос, — мы останавливаемся, и Баязет заглядывает мне в глаза. — Жалеешь ли ты о чем-то в совей жизни, Цветок Пустыни?

Мой ответ уже давно готов и легко идет с языка:

— Ни о чем. Я не жалею ни обо одном дне, прожитом мною. Я была счастлива.

— И будешь счастлива впредь…

Сухие губы его касаются моего лба, и мир меняется. Я снова становлюсь молодой и легкой. И ноги несут меня ввысь, туда, где распахиваются Врата Небес, туда, где меня давно ждут…

…Говорят, времена сказок давно прошли, а вместе с ними в прошлое ушли Великие Мудрецы, шейхи и дети песков. Некоторые из Девяти Городов давно пали. От них осталась лишь память, да камни, разбросанные по пустыне. Но один город остался. Говорят, когда-то он был Сердцем Великой Пустыни, и охранял его Лев…