Жил когда-то один человек, и было у него две жены. Первая жена — веселая, добрая. У нее росли две дочки, одна побольше, а другая совсем малютка, грудная. Вторая жена была ревнивая и злая. Уйдет муж в поле, а она начинает изводить мать девочек, как только может.
И вот добрая жена заболела. Поболела немного и умерла. И остались девочки с мачехой. А ленивой мачехе совсем не хотелось заботиться о них; получали они от нее больше колотушек, чем риса.
Как-то вспомнила мачеха, что покойная мать детей незадолго до смерти одолжила у нее иголку и не отдала. Стала она называть девочек воровкиными детьми и сказала:
— Ищите иглу и верните ее мне, а то я поколочу вас черенком метлы!
Маленькие девочки плакали, ползали по полу и искали иголку, но никак не могли ее найти. Когда мачеха вышла во двор, старшая девочка вдруг сказала:
— Давай убежим, сестричка, а то она забьет нас насмерть. Спросим мать, где иголка.
— Но я не могу так далеко идти.
— Тогда я понесу тебя.
Большая девочка посадила маленькую в шарф, в котором женщины носят на бедре детей, и пошла по деревне, потом по рисовым полям прямо в лес. Вдвоем они искали лесные плоды и ели их. А иногда люди, которые жили в лесных хижинах, видели детей, жалели их и подкармливали. Так они и бродили по лесу, опускались в ущелья и снова карабкались вверх, пока не забрались на вершину большой горы.
На эту вершину вело несколько дорожек, и вот на самом перекрестке повстречался им сгорбленный старичок с палкой. Он спросил:
— Куда вы идете, детки?
А старичок-то был не простой. Это был некий бог, который сжалился над девочками. С того перекрестка начиналась страна мертвых[109], и старичок показал детям, по какой дорожке идти, чтобы прийти к матери. Старшая девочка опять посадила маленькую в шарф и пошла по этой дорожке. Шли, шли они и попали на небо и там нашли свою мать. Она сидела под большим деревом.
Увидела их мать и спросила испуганно:
— Мои милые детки, как вы сюда попали? Ты всю дорогу тащила сестричку?
Она взяла обеих девочек на руки, и старшая рассказала, как изводила их мачеха и как они убежали, чтобы спросить маму, где иголка. И как один старичок показал им дорогу.
Мать сказала:
— Это правда, я одолжила у нее иголку. Я воткнула ее в мою скамью в изголовье. Теперь иди вместе с сестричкой домой и верни мачехе иголку.
Дети заплакали и стали умолять мать вернуться с ними на землю, но она отвечала:
— Я не могу вернуться домой, я умерла.
Дети все просили ее, не хотели без нее идти, и наконец мать сказала:
— Хорошо, я попробую пойти с вами. Но вы должны крепко помнить: вам нельзя ни о чем спрашивать меня. Даже если по дороге встретится что-то очень странное, вы должны молчать.
— Хорошо, хорошо, мама! — И они отправились в дорогу.
По пути они увидели два огромных зонта[110]. Может быть, это был знак, что рядом находились двое богов, точно не знаю. Но я знаю, что девочки спросили:
— Мама, отчего здесь два зонта? Мать печально ответила:
— Разве я не сказала, что вам нельзя ни о чем спрашивать? Теперь мне придется уйти.
Заплакала мать, простилась с детьми и пошла по дорожке обратно на небо, а девочки (старшая с младшей, сидевшей у нее на бедре) — вниз, на землю.
Вернулись девочки домой, посмотрели в изголовье матушкиной скамьи и нашли иголку. Они отдали ее мачехе; та так и застыла от удивления. Но сейчас же опомнилась и закричала:
— Это не та игла. У той, которую одолжила ваша мать, было большее ушко.
— Но мама сама сказала, что иголка здесь, в изголовье.
— Мама сама сказала! Вы что, хотите уверить меня, что побывали на небе и беседовали там со своей матерью?
Женщина схватилась за метловище, чтобы отхлестать детей, но как раз вернулся с поля отец. А он своих дочек любил, часто приносил им сладости и игрушки. К несчастью, он подолгу бывал в отлучке, уходил торговать в город, и тогда девочки получали корки, приставшие к горшку, в котором варился рис, вместе с золой, которую злая женщина подмешивала, чтобы казалось, что риса побольше.
Но и тогда, когда отец работал в поле, мать держала детей впроголодь. Вечером она только мазала девочкам рот рисом, а отцу ставила на стол хороший ужин. Дети не могли оторвать глаз от каждого куска, который он проглатывал.
Отец это видел и говорил:
— Послушай, жена, дети ведь голодны!
— Что ты плетешь, муженек?! Разве не видишь, что они накормлены досыта? Рис остался у них на губах!
Как-то отец уехал надолго. Очень плохо было девочкам с мачехой. И так надоели им рисовые корки с золой! Захотелось им снова к матери, и вот что они сделали: облепили себя куриными перьями и взлетели на святое дерево бунут[111]; оно было очень похоже на то большое дерево, под которым они нашли на небе свою мать. Здесь они были по крайней мере далеко от злой мачехи и поближе к небу, где была их родная мать. Они попробовали докричаться до нее и звали своими слабыми голосочками:
— Мама, мама, пожалуйста, возьми нас, здесь нас колотят и дают только корочки из рисового горшка, и те с золой! А потом они запели жалобную песенку:
Корки и золу дают нам,
Нас не так кормила мать.
Хорошо б плодом бунута
Рис вареный заедать.
Бом-бом — голос гонга,
Тин-тин — голос флейты.
Флейта плачет тонко-тонко.
Слезы, лейтесь! Слезы, лейтесь!
А отец как раз возвращался домой и шел мимо бунуто-вого дерева. Он услышал жалобную песенку, взглянул наверх и увидел двух птичек. Да вдруг по ножкам, торчавшим из перьев, узнал своих детей.
Прислушался он к их плачу и услышал, что они зовут мать с неба. Он сейчас же вскарабкался к детям на дерево, и они заплакали втроем. Потом отец помог девочкам слезть и содрал с них перышки. А девочки ему все рассказали: как они ходили к своей маме на небо, чтобы узнать, где игла, и как с ними обращается мачеха. Рассердился отец и поклялся прогнать мачеху. Так он и сделал: отколотил злую бабу первой попавшейся палкой и прогнал ее из дому.