Скорость. Назад в СССР

Глава 15

Мы разошлись, обходя задание с разных сторон. Уже смеркалось, и в наступивших сумерках я увидел очертания двух фигур. Взрослого и мальчика.

Я ускорил шаг и услышал голос Серёги:

— Академик, ну-ка глянь, не тот ли это директор гостиницы при Музее, который сначала приютил тебя, а потом обчистил?

Мальчишка, пытаясь вырваться из цепкого захвата, злобно сверкая глазами, прошипел:

— Пусти меня, сволочь!

Это был Генка собственной персоной.

Ральф Шумахер на вопрос, о чём он подумал, когда в Сепанге-2002 столкнулись его брат Михаэль и Хуан-Пабло Монтойя, ответил: «Это просто отлично, у меня на два конкурента меньше!»

Ральф Шумахер

— Он? — разглядывал вырывающегося пацанёнка Серёга.

— Он, пусти его, — я улыбнулся Геннадию, который узнав меня, стыдливо отвёл глаза в сторону.

— Если я его отпущу, то он тут же свалит, сопляк маленький. Ещё и кусаться пытался.

— Не свалит. Ты это, не убегай, Ген. Тебя никто пальцем не тронет, мы не бить пришли. Просто поговорить надо.

Как только Серёга отпустил мальчика, тот сделал рывок вправо, но тут же угодил в мои объятия.

Спасибо тренировкам по боксу и игре в пятнашки, а то он действительно удрал бы.

Я взял мальчишку за плечи и присел на корточки, чтобы не нависать над ним и не давить на его психику. Это его немного успокоило.

— Привет, Ген. Ещё раз: тебя здесь никто не тронет. Понял? Кивни.

Он кивнул, но его глаза бегали туда-сюда.

— Я на тебя не сержусь и не собираюсь тебе мстить. Это первое, что я хотел тебе сказать.

— Правда? — его голос выражал сомнение.

— Правда. Мы ещё тебе конфет принесли.

— На, держи, — протянул ему кулёк Серёга.

Он помедлил, недоверчиво глядя на угощение.

— Бери, бери. Не отравленные.

Затем взял бумажный кулёк, аккуратно развернул, достал одну конфету и отправил её себе в рот. Как мне показалось, сладости растопили его сердце. Потом следом ещё две конфетки отправились о назначению

— Чего надо? — спросил он со ртом набитым конфетами.

Я отпустил его и встал.

— Скажи, мил человек, куда ты дел мой паспорт?

Беспризорник молчал, отведя глаз. Серёга начал злиться и подался вперёд, явно намереваясь влепить ему подзатыльник, но я остановил Юрка жестом.

Генка, наблюдая всё это, покраснел, но набрался мужества и сообщил:

— Я его у перрона через забор выбросил.

— Понятно, покажешь место?

Пацанёнок кивнул, пошли:

— Ты не подумай, я не хотел тебя «скакануть». И паспорт мне твой не нужен. Во всём те тётки виноваты, ну ты понял, они раньше времени пришли, шуганули меня. Я уже схватил всё что под руку попалось.

— Не, ну, посмотрите на этого красавца, — возмутился Серёга, — его накормили, напоили, а он взял и обокрал, а валит всё на тёток.

— Ты меня не совести, — огрызнулся беспризорник, — Я тебе не анархист и не беспредельщик какой-то. Я не хотел. Должок у меня вернуть потребовали, вот я обнёс рюкзак ему.

— Погоди, мы остановились. Ты хочешь сказать, что кто-то тебя подговорил? — спросил я Генку.

— Я ничего не хочу сказать, пусть этот не наезжает, — он указал на Серёгу.

— Я тебе счас наеду…

— Серёг, подожди. Кто тебя попросил?

Я вспомнил, как в тот день на перроне мелькало лицо одного из дружков Щуки. Я ещё подумал, что мне показалось.

— Так и быть, скажу. Я тебя уважаю, иначе давно на хер послал бы, Сань, ты ко мне по-человечески отнёсся — совсем по-взрослому ответил Генка, — в общем, иду я магазин за хавчиком, ну помнишь, ты мне денег дал? Так вот, ловит меня этот… Гвоздь с Щукой. Они тут байданят.

— Что делают? — я не понял смысла сказанного.

— Ну кошельки и чемоданы подрезают на вокзале. Воруют, что непонятного?

— Не нервничай, говори дальше. За что им должен?

— От бомжей меня отбили. Сначала вместе с бомжами надо мной издевались и смеялись, когда я на прачку жить ушёл. Мне надоело. Я на одного бомжа с ножом кинулся, а тот меня схватил и душить начал. А эти надавали щей этому бомжу.

— Понятно. И что дальше было, когда тебя Гвоздь поймал?

— Они короче тебя пасли с перрона, видели, как ты зашёл, ждали до закрытия, а ты не вышел. А тут меня вся босота знает. Знает, что музей мой. Они, мол, не видал такого? Мы кореша его.

— А ты?

— А чё я? Свалить хотел, но они просекли. Схватили, палец больно зажали, вот так, — он показал согнутую фалангу, — тогда я возьми и ляпни, что ты из дома ушёл, пока у меня побудешь.

Ему было неловко за свою проявленную слабость.

— Не переживай, дальше рассказывай.

— Они говорят, что ты им тоже должен. Если принесёшь рюкзак, то типа квито, я с ними в расчёте. Я хотел, только пять рублей взять, сказать что это все что было в рюкзаке, но не вышло. Тётки прокля́тые, появились, и я всё схватил. Теперь жалею.

— Верю.

— Пришли это тут.

Он показал на зелёный двухметровый деревянный забор с ромбиками.

— Точно здесь или примерно?

— Точно, я дерево за забором запомнил.

Я подпрыгнул, схватился руками за край, подтянулся. Пока я перекидывал ногу. Я спрыгнул и стал в темноте искать свой документ, прислушиваясь к разговору.

Юрок строгим голосом спросил.

— А приёмник? Куда дел? Загнал небось?

— Приёмник и все бабки у меня Гвоздь и Щука отобрали.

— А как вышло, что паспорт не отобрали, а приёмник отобрали?

— Известно как, если бы менты у меня паспорт нашли бы, то точно кражу пришили бы. Вокзал же. Тут каждый знает, что документы надо первым делом скидывать.

Он объяснил, что за приёмник его тоже могло настигнуть наказание, но мало ли кто его забыл или оставил. Бюро находок битком набито таким добром.

— А паспорт, что потерять не могут?

— Могут, но меня уже с паспортом ловили, еле отвязались. Пойди ментам объясни, что это случайно. На второй раз точно амба была. Поэтому я его скинул от греха подальше.

— Мутный ты тип, Геннадий.

— Ничего я не мутный. Сам ты мутный. И злой…

Вот он! На земле, рядом с корнями клёна, валялся раскрытый паспорт в тёмно-красном переплёте с золотистым гербом и надписью СССР.

Я наклонился и отряхнул его от осевшей пыли. Хорошо, что всю неделю стояли сухие дни. А то он раскис бы здесь. А так и менять не придётся.

Конечно, перепады температур днём и ночью сделали своё дело, корочка выгнулась и деформировалась, но это пустяки — выправлю утюгом или тяжёлым прессом, книгами, например.

— Я нашёл! — сообщил громко я своим спутникам, — Генка, не соврал.

Когда я перелез обратно, Серёга недовольно смотрел на мальчишку и спросил:

— Ты ему веришь, про все эти Рыбы и Гвозди?

— Щука и Гвоздь. Да. Я их знаю, и у них правда были претензии ко мне.

Генка горделиво сложил руки на груди и задрал нос.

— Ну и кто из нас мутный?

— Ты не забывайся, пацан… — Серёга сменил тон на более мягкий.

— С матерью есть подвижки?

Генка на мой вопрос помотал головой, продолжая уплетать конфеты.

— Не-а, пока нет денег ехать на Юга.

— Понятно. Что нам с тобой делать? — я почесал подбородок.

— Ничего, я тебе что-нибудь ещё должен? — с серьёзным видом спросил мальчик.

— А как же? Приёмник и деньги свистнул? — вмешался Серёга — по-любому должен.

Я посмотрел на Серёгу и спросил мальчика.

— Ты машины любишь, Ген?

— Конечно, кто же их не любит?

— А хотел бы гонки посмотреть?

— Ну-да! Конечно.

— Долг я тебе прощаю, всё квито. Но если захочешь, то ты мог бы помогать нам по выходным в гараже с гоночными машинами.

— Врёшь!

— Нет. Правду говорю, давай на следующие выходные договоримся?

Мы ехали с Серёгой обратно. Я рассказал историю Генки. Мальчишку мы отпустили, взяв с него обещание в следующее воскресенье поехать с нами в гараж.

— Да, жалко пацана. Ты прав, его нужно приручить. Он совсем дикий, если сдать ментам, то, как пить дать — сбежит в первую же неделю. Видно, что он с характером

— Да, его нужно убедить, чтобы он сам захотел вернуться в нормальную жизнь. Иначе пропадёт. Детдом зачастую не лучшее место, но, как представлю его зимой.

— Времени мало, уже скоро сентябрь.

— Надо попробовать его вытащить.

— Я с тобой. Даже не хочу представлять, что он чувствовал, каждый раз, когда мать его бросала.

Серёга при всей его показной строгости с Генкой, оказался очень мягким. Потом он поведал мне про своих домашних, младших брата и сестру в его словах чувствовалась настоящая любовь и уважение к своей семье.

— Кто такие эти Гвоздь и Щука?

— Долго рассказывать.

— Я никуда не спешу.

Мы ехали по вечерней Москве, рассказывали друг другу о своих врагах и друзьях.

Болтали, перебивая друг друга, и обсуждали пережитое за день, делись своими историями про противоположный пол, учёбу, случаи из жизни.

Юрок рассказывал про разные случаи на армейской службе, на поприще по пошиву чехлов.

Я же про гонки, машины и все, что с этим связано.

Как это бывает у молодых людей моего возраста, время в дороге пролетело мгновенно, и мы ещё продолжали беседовать в машине у ворот автобазы, до тех пор, пока вахтер не вышел на крыльцо проходной.

Он всем своим видом показывал, что уже заждался, давно хочет спать и нам пора закругляться.

К моему удивлению дед сдержал своё слово и выглядел вполне трезвым.

— Серёг спасибо тебе. Мне пора идти, не буду наглеть. Вон дед бухтит в усы. Я тут пока еще человек новый, на птичьих правах. Не хочу ни с кем портить отношения. Когда начнём с чехлами?

— В любое время. Когда захочешь. Хочешь завтра с утра?

— А давай! Было бы здорово.

— Тогда я в девять буду здесь.

Мы попрощались, и я отправился домой. Когда я проходил турникет, дед остановил меня со словами:

— Внучек, ты там это, посмотри всё ли в порядке с твоим вагончиком. Вокруг него какие-то бичи крутились. Они иногда сюда побухать залазят.

Надо начальству всё-таки на дыру в заборе пожаловаться. Я их прогнал, но мало ли вдруг они ещё раз приходили. У тебя там есть что-нибудь ценное?

Каналья, только всё наладилось. Только бомжей, скомуниздивших амортизаторы мне не хватало.

Я не ответил и побежал к своему жилищу изо всех сил.

К счастью, дверь вагончика была заперта и у меня ничего не пропало. Всё моё «добро» осталось на месте. Может кто-то и пытался вскрыть замок, но безуспешно.

Через неделю я уже умел делать стежки, разбирался в выкройках, и Сергей доверил мне пошив материала на спинки той самой «убитой» Волги. Сиденья взялся делать сам, потому что это более ответственная работа.

Он приезжал по вечерам и показывал премудрости ремесла драпировщика и обойщика.

Но самое главное его «богатство» — это выкройки на каждую из моделей авто, которые он покупал за вполне себе большие деньги в конструкторских управлениях или отделах автозаводов.

Как он объяснял — не было таких моделей советского автопрома, на которые у него бы отсутствовали выкройки.

Именно это отличало его от конкурентов, шьющих новые чехлы на основе распоротых старых.

Старые не всегда можно аккуратно снять, а главное, для получения правильного результата нужен хороший закройщик.

Таких ещё найти нужно. Специалистов по тканям, кожзаму и коже очень мало.

Поэтому другие мастера всегда зависели от раскройщиков. По срокам у них всегда дольше. На распорку два-три дня, на раскройку неделю, пошив с примеркой и подгонкой ещё неделя.

Серёга же был избавлен от первых двух операций. Но в этом деле мелочей не существовало. И он обучал меня каждому нюансу.

Он хвалил меня и терпеливо указывал на ошибки, я повторял операции до тех пор пока, у меня не выходило идеально.

В боске мои дела тоже шли неплохо. Трубецкой вернулся из Киева и без разговоров оплатил амортизаторы «Кони» и резину «Пирелли».

Он был очень доволен и сказал, что цена более чем приемлемая, потому что никто не мог достать даже за тысячу. Князь назвал их на французский манер «амортизё» с ударением на последний слог, чем неизменно вызывал улыбки коллектива.

В тот же день я отвёз деньги маме на работу. Вернул её пятьсот рублей со словами глубокой благодарности.

Артур со Славой теперь смотрели на меня по-другому. Я для них стал полубогом, способным творить чудеса.

Соменко отреагировал на появление амортизаторов с подчёркнутым равнодушием.

Ему явно не нравилось, что я перестаю быть «мальчиком для битья», нашкодившим школьником и зарабатываю себе положительную репутацию.

Даже Нина, пару раз посетившая бокс после нашей последней встречи, не особо разбирающаяся в устройстве и механике авто, похвалила меня и сказала, что благодаря мне появился шанс на победу.

Услышав это, Николай презрительно фыркнул, но промолчал. Ему не нравилось всё, что я делаю.

Трубецкой видел это и тихонько посмеивался над его спесивым нравом. Князь послал нас обоих за резиной.

Но Соменко нашёл тысячу отговорок, почему мне нельзя с ним ехать, и в конце концов поехал без меня.

Серёге погасил долг на следующее утро. Хотя мой новый друг предложил не торопиться и передать деньги вечером.

Я встал в шесть и сгонял к нему перед началом рабочего дня, сославшись на примету, согласно которой вечером долги не возвращают.

Мне очень хотелось, купить ему что-нибудь в подарок за помощь, но так как до зарплаты было ещё далеко, я извинился и отложил это дело.

Зато нашу до следующей гонки было совсем недалеко. Мы успели ещё раз полностью, до винтика разобрать и собрать машину.

Сейчас у неё действительно было больше шансов занять призовые места.

В уме крутилось слово «снаряд», теперь это не машина, а ракета.

Можно было смело сказать, что Жигуленок получил новое сердце.

В процессе не обошлось без накладок и колкостей со стороны Николая. Не знаю, от чего больше он всё ещё пылал гневом: от разбитого Москвича или от благожелательных улыбок Нины в мой адрес.

Движок форсировали. При заводских семидесяти двух сейчас он выдавал примерно сто десять или сто двадцать лошадиных сил.

На него поставили сдвоенную пару итальянских «веберовских» карбюраторов, которыми комплектовались первые «Лады», шедшие на экспорт.

На движке сняли головку блока цилиндров, отфрезеровали его её, убрав один и шесть миллиметра. Потом тщательно отполировали поверхности, как на блоке, так и на самой головке.

Когда я осматривал разобранный движок, то предложил ребятам, больше расширить впускные и выпускные каналы.

Это решение пришло, не как озарение, а скорее, как воспоминание. Я точно понимал, что я уже где-то это делал. Хотя, конечно же, я никогда не форсировал двигатель самостоятельно и не участвовал в процессе.

Трубецкой сложил руки на груди, взялся за подбородок и посмотрел на меня с хитрой улыбкой.

— Кто подсказал?

— Никто, я будто бы это делал в какой-то другой жизни.

— Интересное решение. Мы так поступили на двигателе Феррари в сорок восьмом, когда надо было добавить мощности. Но об этом мало кто знал. Тогда это граничило с нарушением правил. Сейчас тк поступают многие. На сколько же вы предлагаеете расширить впуск и выпуск?

Я призадумался взял бумагу и карандаш.

— Счас. Минутку, дайте подумать.

Произведя расчеты, я предложил цифры.

— Да он сейчас напредлагает!, — не выдержал и ревниво вступил в разговор Соменко, — Игорь Николаевич, что вы слушаете, этого…

Ему хотелось сказать грубость, но он сдержался.

— Коля, а он прав.

— Не знаю, у меня ощущения, что если тронем коллекторы, то угробим движок!

— Коль, да подожди ты, ты подумай, объём газа увеличив…

Соменко не дал договорить Славе.

— Так, стоп! С меня хватит! — он в сердцах бросил замасленную тряпку, которую держал в руках на верстак, — я вас предупредил. Если машина из-за этого умника встанет посреди трассы, то ищите в команду другого гонщика!

И вышел из бокса курить. Мы огляделись. На лице Трубецкого сохранилась доброжелательная улыбка.

— Саша, не обращайте внимание, это пройдёт. Ваша идея принята.

Князь по-доброму, как умеют взрослые русские мужчины, сгладил неловкость, вызванную поведением Соменко.

Но я почувствовал, что Трубецкому крайне неприятно было слышать про угрозу ухода из команды. Вот это выдержка и воспитание. Мне бы так научиться.

— Вот ему вожжа под хвост залетела, — покачал головой Слава, — Саня ведь дело говорит.

— Я так скажу, — тихо сказал Артур, глядя в спину курящему Соменко, — Не позорно родиться идиотом. Позорно только умереть идиотом. Что толку характер показывать, если дело на пользу команде идёт? Не пойму я такого.

— Что думаешь, Артур? Как раньше никто не догадался, до такого?

— Не, ну может, кто-то и делает. Снаружи-то не видно, когда судьи движки на предстартовой проверке осматривают, — Артур хлопнул меня по плечу, — ну вундеркинд, что ещё выдашь?

— Александр, объясните предложенные вами цифры. Какую логику использовали в своих расчётах?

После обсуждения моих цифр было принято решение расширить и отполировать каналы.

Мы получили новый прямоточный газоотвод, который внешне не отличался от стандартного, допущенного к соревнованиям.

Впускной и выпускной теперь имели внутреннюю поверхность, доведённую до зеркального блеска.

Еще на нашей машине теперь стояла самая настоящая гоночная подвеска.

Если брать статистику международных гонок соцлагеря, то судя по победам, лучше всех машины готовили немцы и поляки.

И побеждали они не только за счёт мастерства, у советских гонщиков с этим всё было в порядке, но и за счёт тщательной подготовки машины.

Я был уверен, что благодаря опыту и въедливости Трубецкого наша машина была готова не хуже.

В последние выходные перед стартом мы всей командой поехали на тренировку. На трек, где нашей команде предстояло поучаствовать в соревнованиях.

— Александр, как полагаете? В какое время дня лучше тренироваться? — спросил меня Трубецкой после окончания выгрузки, — Утром, днем, вечером?

Мы смотрели, как Соменко в своём гоночном комбинезоне, сшитом вручную на заказ — других просто не было в продаже, надевал шлем и готовился к заезду.

— Я думаю, что лучше всего в то же время, на которое назначен старт.

— Правильно, — он удовлетворённо покачал головой, — с оговоркой, что тренировка будет проходить накануне или незадолго до соревнований.

— Разве не без разницы, Игорь Николаевич? — спросил Слава, обернувшись к нам. Он помогал Николаю натянуть ремни безопасности.

— Безусловно нет, разница очень большая. Алесандр, как бы вы обосновали ваш ответ?

— Ну в это время утром, днем и вечером, в зависимости от погоды, дорожное покрытие имеет разную температуру. А значит и разный коэффициент сцепления с дорогой. По-другому это называется «держак».

Послышался мужской смех.

— Держак? Вот как? — князь улыбался.

— Во даёшь, Сань. Где ты такое услышал? — посмеялся Артур, — хорошее название, как «стояк».

— Сам не знаю, — растерянно ответил я, — так вот, при хорошем «держаке» проще и безопаснее заходить в повороты на скорости. На тренировке гонщик должен попытаться почувствовать предел скорости, на каждом повороте.

Трубецкой улыбался.

— Всё верно.

— Более того, — продолжил я, — например, летом и осенью в одно и то же время по утрам на трассе может появляться роса. Именно поэтому, несмотря на то, что резина будет прогрета, в обоих случаях она будет себя вести по-разному в сухую погоду. Чем суше, тем ближе к внешней бровке можно ехать.

— Умник, всё это теоретическая муть, которая никому не нужна! — два злобных зрачка Николая пытались меня прожечь насквозь, — гонку выигрывает не держак или диаметр впускных, выпускных, а гонщик, у которого железные яйца. Вот и весь сказ. У кого они крепче — тот и чемпион.

Он вдарил по газам и рванул на первый круг, так что Славе буквально пришлось отскочить от машины.

Трубецкой нахмурил брови, провожая машину взглядом. Артур и Слава переглянулись. Один из них покрутил пальцев у виска.

Я же посмотрел на небо пытаясь понять с какой стороны будет находиться солнце при прохождении самого опасного поворота.

Чёрт побери, Каналья! Она просто восхитительна, не могу не признаться, день старта перед гонкой я шел за ней не мог оторвать взор, хотя понимал, что это неприлично.

Мы с Ниной возвращались с парковки. Соменко высокомерным тоном попросил сходить к его машине и принести плащ Нины. Я не стал спорить, тем более, что Нина вызвалась идти со мной.

— Иди за мной, я покажу тебе, как напрямик пройти на стартовую площадку к ребятам, чтобы не делать крюк через трибуны.

Нина двигалась впереди, и её в меру крупная попа на длинных стройных ногах высоко и трогательно подрагивала передо мной.

Узкая талия. Высокие каблуки. Обтягивающее платье. Завиток волос на чёлке, качающийся в такт походке, он пружинкой свисал сбоку. Собранные в пучок по-учительски кудрявые волосы, открывающие белую тонкую шею.

Про таких говорят вертихвостка. Конечно, ни при каких обстоятельствах я не стал бы заводить с ней шашни, даже если бы она сама предложила.

Неписаные пацанские правила чести не позволяли, ухаживать или встречаться с девушками коллег, друзей и родственников. Даже если девушка очень нравилась внешне.

Усилием воли я переставал рассматривать её попу только в одном случае.

Её лёгкая женственная походка, когда носки её изящных лакированных туфельках вставали точно на одну прямую линию, притягивала взгляды.

Мужики, идущие навстречу, расступались перед ней с улыбкой. Но она делала вид, что совершенно их не замечала.

Она время от времени оглядывалась ко мне, задавала какой-то вопрос, показывая окружающим, что она не одна, а с кавалером.

Ну если не с кавалером, то со спутником. Нина так демонстрировала, что совершенно не нуждается ни чьём чужом внимании, кроме моего.

Я же смотрел на мужиков волком, готовый вступить в драку с любым, кто посмел бы пустить сальный комплимент или комментарий.

Некоторые, видя мой взгляд, отступали, и улыбка исчезала с их лиц. Другие продолжали молча смотреть, как мы проходим мимо.

Нина отлично чувствовала меня, и все что происходит у неё за спиной. И оттого двигалась ещё увереннее.

Её узнавали.

Теперь я понял, какую роль она выполняла, кроме того, что была La novia del Matador — «невестой матадора», девушкой Соменко.

Она была музой нашей команды — «грид-гёл», по-английски. Талисманом «академиков».

Всё это: попа, шея, волосы, походка несли в себе воплощение тех тысяч поколений женщин, ради которых мужчины отправлялись на край света открывать новые земли, покупали себе самого красивого и быстрого коня, чтобы домчать в ночи к любимой, затевали войны и выигрывали их.

Когда мы подошли к стартовой, я увидел группу мужчин, это были гонщики и механики из другой команды. Они шумели с закавказским акцентом.

Мужчины чувствовали себя очень во́льно и вели раскрепощённо.

Поругиваясь в шутку и смеясь, они притягивали взгляды гонщиков из команд-конкурентов, судей и зрителей на трибунах.

Люди наверняка не слышали о чем идет речь, но многие из них почему-то тоже улыбались.

Он из мужчин оглянулся в нашу сторону. Что-то знакомое было в его образе.

А через секунду я его узнал! Это был один из тех грузин, которые в последний момент выскочили и толпой набросились на Победу, пару недель назад, там на рынке в Южном порту.

С этим мы с Серёгой уже не дрались — сидели в трогающейся Серёгиной Победе. Этот стоял на тротуаре и жестикулировал, посылая нам вслед проклятия или ругательства на грузинском языке.

Он окинул меня своим быстрым, смеющимся взглядом, который делал его всеобщим любимцем, а потом перевёл взгляд на Нину. Он буквально пожирал её глазами:

— Вах, какая…

Я уже был готов выскочить из-за спины нашей музы и заткнуть ему рот.

Но Нина, мгновенно среагировав на витавшую в воздухе, словно предгрозовой разряженный озон, угрозу драки и тут же остановила меня.

— Не надо, Саш, всё в порядке, — промурлыкала девушка.

— Здравствуй, Давид, — она улыбнулась грузину, сделала пару шагов навстречу и протянула ему руку.

Тот приблизился, взял ее руку, элегантно поклонился и слегка поцеловал изящную кисть.

— Привет, красавица? Когда к нам перейдёшь? Ты же знаешь, кто тут настоящий чемпион.

— Ой, хвастун… нет, ну вы посмотрите, ты сначала выиграй.

Мне резанули слух её игривые нотки, в них было нечто большее, чем вежливое общение конкурентом.

— И выиграю, моя царица! Всё для тебя! Весь мир брошу к твоим ногам!

Он продолжал улыбаться, его речи звучали пафосно, но как я понял, именно подобный пафос позволял сокращать дистанцию с женщинами, создавал ему образ Казановы, ловеласа и весёлого притягательного балагура.

— А как же твоя Ламара? — Нина прашивала с шутливым укором

— Ламара всё. Развод, — он опустил голову, будто расстроен, — давно хотел сказать, что как только тебя увидел, понял, что только ты свет в конце туннеля.

— Ой, Давид, вас послушаешь, так сразу поверишь, что можете мир к ногам принести. Только жаль, что вы всё это забываете, как только поженитесь.

— Принесу, царица! Весь мир принесу к твоим ногам.

В этот момент я почувствовал на нас чей-то тяжёлый взгляд. Это был Соменко. Он стоял у нашей машины мрачнее тучи.

Самое время проявить командную солидарность. Я и сам был готов закончить этот балаган, надо совесть иметь.

— Гм, извините, что вмешиваюсь в ваш разговор, но нас ждут, Нина.

— Мне пока моего мира хватает, Давид. Удачи в гонке.

Грузин прищурился и зло посмотрел на меня. Он на секунду задумался, вспоминаюягде меня видел. Получается, что не только я его узнал.

А потом его лицо озарило самая обаятельная из всех возможных улыбок, на какие он был способен. Грузин обратился к Нине:

— Переходи к нам, ты же меня знаешь, я серьёзно говорю.

Девушка ничего не ответила, стрельнув глазами в ответ.

Про таких говорят вертихвостка. Она и нравилась, и бесила меня одновременно.

Мы направились к стартовой позиции своей команды. Я обернулся и посмотрел в сторону Давида.

Он стоял нахмурившийся с виноватым видом перед темноволосой стройной женщиной, которая эмоционально тыкала указательным пальцем в нашу сторону и что-то выговаривала на грузинском.

Потом Давид всплеснул руками, что-то ответил. Я услышал её имя и улыбнулся. Ламара вставляла ему здоровенный пистон за открытый флирт с Ниной.

Может, Нина этого и добивалась? Она хотела выбить грузинского гонщика из душевного равновесия?

— Кто это, Нин?

— Давид Махарадзе из тбилисского Досааф.

— У них хорошая команда?

— С их деньгами-то? Неплохая — он один из фаворитов. Если не считать «заводских», то у них одна из лучших среди «самоделкиных»

«Самоделкиными» называли все команды, которые не имели отношения к советским автозаводам.

Я глянул на небо. На тренировке ни облачка, а сейчас буквально за полчаса налетели хмурые тучи. Интуиция подсказывала мне, что будет ливень. Сложно сказать какой продолжительности.

Не смотря на это, у зрителей на трибунах сохранялось приподнятое настроение. Их было немного, меньше трети занятых мест, но это обычное дело для кольцевых автомобильных гонок.

Те, кто не хотел платить, имели возможность наблюдать за гонкой из-за ограждения дальше по всей трассе.

Я подошёл к машине. Команда завершала последние приготовления. До старта минут пятнадцать-двадцать. Приблизившись к водительской двери, я обратился к Николаю:

— Коль, ты это, как сам?

— Нормально, предстартовый мандраж.

Это было прогрессом. Все мои предыдущие попытки построить диалог заканчивались провалом. Он пресекал любую возможность общения.

Он видел, как я встал между Ниной и Давидом и, видимо, то, что я привёл её, сыграло свою положительную роль.

— Ты прости, что я со своими непрошенными советами лезу.

— Ничего, всё в порядке, — пробухтел гонщик, — твоя расточка впускных и выпускных дала ещё десять лошадок, минимум.

Ого, это вообще триумф, лёд в наших мужских профессиональных отношениях начал трескаться.

— Слушай, мне кажется, что сто́ит переобуться со сликов в дождевую резину. Будет сильный дождь.

— Кажется — перекрестись! Переобуваться не будем, — он снова ответил грубостью на мое предложение.

— Коль, точно будет дождь. Трасса пыльная. Мы успеем сейчас быстро переобуться.

Но Соменко, подчиняясь своей гордости, упёрся, как баран и снова перешёл на повышенные тона.

— Я сказал не будем переобуваться! Что тут непонятного? Чё ты лезешь всё время, куда не просят? Отойди от машины, на хрен!

Я посмотрел на него. И отшёл. Было глупо себя так вести. Многие машины были обуты в дождевую резину, в том числе и экипаж Давида Махарадзе, выступающий под номером «семь».

Слики — абсолютно гладкая шина, не имеющая канавок рисунка протектора, давали машине невероятный держак на сухой дороге. Машину будто прибивало к трассе.

Когда гонщик заходил в поворот на скорости, центробежная сила мощно выталкивала его тело с сидения во внешнюю сторону, а сама машина продолжала двигаться по асфальтовому покрытию, как приклеенная.

Именно поэтому на гоночных сидениях придумали боковые упоры, которые удерживают таз и бедра в поворотах. Эти сиденья за свою ковшеобразную форму так и называют — ковшами.

Слики хороши в сухую погоду, на них, конечно, можно ездить на идеальной трассе в дождь.

Но таких трасс в Союзе практически нет, не смотря на все старания федерации и автодорожных инженеров.

Там, где есть вероятность образования луж, колея или кочки, езда на сликах в дождь может стать неуправляемой.

Гонщики сидели за рулями своих железных коней с заведёнными двигателями, в ожидании стартового выстрела.

Некоторые перегазовывали, чтобы держать двигатель на высоких оборотах. Над площадкой стоял рёв моторов и облака сизого выхлопа.

Жум-жум… Жум-жум-жум-жум-ммма.

В крови снова появилось знакомое возбуждение, которое я испытывал раньше перед началом гонок.

Хоть и не я сидел за рулём, я каждый раз ощущал предстартовое волнение.

Если раньше у меня были просто любимые команды, то теперь должна была стартовать наша.

Я смотрел на переделанный до неузнаваемости отцовский Жигуленок.

Осознание того, что я всему причина, придавало ещё большей остроты чувствам.

Машины выстроились согласно жеребьёвке по две в ряду, друг за другом. У стартовых полос стояли двадцать два экипажа со всего Союза, готовые рвануться в бой в любую секунду.

Гонщики поворачивали шлемы и смотрели друг на друга. Судя по взглядам, которыми они обменивались, можно было понять, что особой любви они друг к другу не питали.

Стартового выстрела я почти не услышал, потому что его заглушили взревевшие двигатели.

Понеслась!

Николай стартовал с четвёртой позиции. Давид Махарадзе с пятой.

С самого начала Соменко удачно обошёл впередиидущий Москвич четыреста двенадцатый и ушёл на третью позицию.

Это хороший признак, если машина выдержит, а она должна выдержать, то ему нужно удержаться в группе лидеров.

Первые машины влетели в слепую зону-часть трека не видимую с трибун.

Когда они снова показались, то стало понятно, что Коля обогнал впередиидущую Ладу с завода и встал на вторую позицию.

Я не удержался и посмотрел на Нину, она чуть подпрыгнула на своём сидении, захлопала в ладоши и азартно сказала:

— Давай, Коля, давай! Ты второй! Лови сквозняк!

Эта эмоция вызвала у членов нашей команды улыбку. Нина поднаторела в гоночной терминологии.

В хорошую погоду идти легче вторым, чем первым. Второй встаёт за первым бампер в бампер. Это называется «поймать сквозняк». Лидер рассекает воздух, и, разряжая его, помогает тому, кто сзади.

«Сквозняк» позволяет снизить нагрузку на двигатель и использовать разрежение, как дополнительную тягу в момент обгона.

Правда тут требуется высокое мастерство второго — потеряв «сквозняк» машина попадает в турбулентный поток, к котором управлять намного сложнее.

Но Коля шел отлично. Они с лидером постепенно отрывались от основной группы. Ноздри в хвост, точно повторяя манёвры первого.

Наблюдая за гонкой, я увидел, как «седьмой» Махарадзе подобрался к четвёртому и на кротком повороте очень рискованно, но уверенно обошёл его.

Теперь он летел третьим. Он постепенно сокращал дистанцию с Николаем.

Вдруг там, где шли первые три машины серая трасса стала темнеть. Трек накрывала туча, из которой, как из ведра полил ливень.

До трибун он дошёл минуты через две. Зрители раскрыли зонтики. Но я не обращал на дождь никакого внимания. В одно мгновенье я и мои коллеги рядом промокли до последней нитки. Вода стекала с меня ручьями.

Я встал и стоя вглядывался в трэк. Гонщики завершали первый круг, группа лидеров пошла на второй.

В сердце закралась тревога. Наш Жигуленок, не сбавляя хода, всё ещё молнией летел за лидером бампер в бампер.

Но одно дело «поймать сквозняк» на сухой трассе, а другое идти в облаке дождевой пыли с бешено работающими дворниками.

В какой-то момент мне показалось, что Николая выбросит с трассы, машины фланировала вправо в неуправляемом сносе, но он сумел вернуть управление, выровнять и вернуться в хвост лидеру.

Он может и выбрал бы другую тактику, но сзади напирал Давид Махарадзе, которому Соменко из-за Нины не уступит ни за что на свете.

Три лидирующие машины снова ушли в слепую зону.

Я ждал с замиранием сердца, когда ониснова появятся в поле зрения. Но мои худшие опасения подтвердились. Из слепой зоны на огромной скорости вылетели всего две.

Нашего Жигуленка среди них не было. Теперь Давид Махарадзе шёл на первой позиции. Ещё секунд через десять выскочили третий, четвёртый, пятый гоночные автомобили, принадлежащие другим командам.

— Твою же мать! — вскочил с места Слава, с громким шлепком хлопая себя по мокрым бёдрам. А потом, показывая пальцем на участок слепой зоны, закричал во всё горло:

— Там кто-то горит! Твааааюю мааать!

Над тем местом, где предположительно находился зигзагообразный поворот, поднимался столб густого черного дыма, под которым виднелись высокие языки яркого пламени.

АНОНС

Вторя часть тут:

https://author.today/reader/392956

Спасибо ваш Адам Хлебов.