Скорость. Назад в СССР

Глава 9

И тут я оглянулся и увидел её! Нашу «копейку». Она стояла на яме в боксе, и уже была принаряжена гоночными полосами и номерами на дверях и капоте.

Наш Жигуленок, обутый в новую резину с широким профилем призывно сверкал хромированной решеткой радиатора и ободками вокруг фар.

Автомобиль словно улыбался мне, как старому доброму приятелю.

Лучше бы я этого не видел. Дыхание сперло и в висках застучало. В этот момент я всеми клетками своего организма был намерен стать гонщиком.

Были бы крылья, а демон найдется, тот что научит летать…

Там где нас нет, там где нас нет, любая тропа уведёт из тени на свет.

Я заставил себя отвести от нее взгляд. Потому что в сердце или где-то в глубине души кольнуло.

— И вы пошли против всех, Игорь Николаевич?

— В каком-то смысле да. Если бы я делал все так, как желали мои близкие, то я никогда не сел за руль Феррари и не стал бы победителем гонки Тарга Флорио. Впрочем, и с вами не был бы знаком, Александр Сергеевич, потому что уехал в Союз вопреки желаниям и требованиям семьи.

— Они не хотели, чтобы вы возвращались в Россию из эмиграции?

— Все верно. Они боялись, что меня тут расстреляют или сожгут печах Даниловского крематория.

Я улыбнулся.

— Ну это уже слишком. Вот их там страшилками про нас пугают.

Трубецкой внимательно выслушал мое утверждение, сделал паузу в пару секунд.

— Не могу сказать, что мое возвращение в Россию можно назвать триумфальным и совершенно безоблачным, но как видите, Александр Сергеевич, я жив, здоров, не смотря ни на что, занимаюсь любимым делом и мне здесь хорошо.

— Потому что пошли против всех и доказали свою правоту?

— Можно и так сказать. Но мне хочется вас предостеречь. Я не очень бы хотел служить для вас примером для подражания. Вам следует всегда помнить, что у каждого человека свой путь и своя судьба.

— Судьба предрешена?

— И да, и нет одновременно. Есть кое-что, что вам обязательно нужно всегда помнить: мы наделены свободой воли. Только мы решаем, кем нам быть. Больше никто.

— Ваши близкие. Скучаете по ним?

— Теперь уже нет. Раньше скучал и хотел им что-то доказать, но теперь тех, по кому я действительно скучал нет в живых.

— А по гонкам?

— Если честно, то очень скучаю.

— Почему же сами не выезжаете? Я видел много гонщиков в вашем возрасте на заездах.

— Страх не должен мешать гонке. Когда тебе есть, что терять по-крупному, то появляется страх.

— Вы боитесь смерти? Переживаете за свою жизнь?

Он улыбнулся и покачал головой.

— Больше боишься за тех, кто нуждается в тебе, кого еще надо подготовить к этой жизни. Но не буду врать, собственный страх тоже повлиял на уход. На моей последней гонке в Ле-Мане я проиграл именно из-за страха разбиться на максимальной скорости.

— Вы так много видели, вам есть что вспомнить. Мне такого никогда не увидеть.

Трубецкой действительно в свое время был настоящей легендой в мире гонок, и я не мог до сих пор поверить, что стою и разговариваю с ним.

Я всё ещё боролся с моим внутренним желанием остаться в автоспорте.

Он перехватил мой взгляд на Жигуленок, мое смятение не осталось незамеченным.

— Мальчик мой, не одна живая душа не знает куда приведут его дороги на жизненной стезе. Я рад что встретился с вами.

— Спасибо, Игорь Николаевич, я тоже рад познакомиться с таким знаменитым гонщиком.

— Старику приятно что кто-то вспомнил о его былых победах. Но что было, того не вернешь, надо жить сегодняшним, — Трубецкой протянул свою кисть для рукопожатия, — а теперь, Александр, ступайте.

Мы попрощались и расстались.

Я шел обратно домой, раздираемый противоречивыми желаниями. Теперь, когда я увидел наш Жигуленок, меня еще больше щемило. Всю дорогу я прощался с автогонками.

И тут меня осенило! Надо просто еще раз переговорить с отцом! Спокойно все ему объяснить. Он наверняка поймет меня.

Но чуда не случилось. Разговор получился короткий. Отец отвлекся от газеты, когда я попробовал рассказать про гараж и нашу машину. Он не дал мне договорить и обрезал.

— Мне это не интересно. Я тебе вчера всё сказал. Завязывай, а если ты такой взрослый и самостоятельный, то развлекайся, как хочешь, делай что хочешь. Только не здесь, и не за мой счет. С меня хватит. Точка.

Мы находились на кухне, он пару секунд смотрел на меня. А затем снова продолжил чтение. Я немного подумал, ушел к себе и собрал все свои вещи. Впрочем имущества у меня было совсем не много.

Портативный транзисторный радиоприёмник «Сокол», работающий на батарейках, небольшое количество одежды. Одни кеды. И серый шерстяной костюм с черными туфлями, купленные в начале лета на выпускной.

Костюм был куплен по случаю с рук и не очень мне нравился потому что был колюч, великоват и висел на мне мешком. Но, как любил приговаривать отец, дареному коню в зубы не смотрят.

Все мое имущество уместилось в старый походный рюкзак. Легок на подъем. Подумал я про себя. Говорят это хорошо, когда все что имеешь можешь носить с собой.

По большому счету прав тот, кто говорил, что человек ничего не имеет, и всё, что у него есть, он получает в пользование на время.

Мама застала меня в дверях своей комнаты. Она обеспокоенно спросила куда я собираюсь? Я двух словах объяснил, что у меня началась взрослая жизнь, я иду покорять мир автогонок и скоро навещу ее.

Моя мама не из тех женщин, что будут «только через мой труп», останавливать, перечить мужчинам, если он что-то решили.

Она пристально посмотрела мне в глаза на несколько секунд, обняла поцеловала, сказала, что верит в меня и если мне понадобится помощь, то я всегда могу на нее рассчитывать.

В тайне от отца она полезла в свою сумочку, и сунула мне в карман извлеченную из кошелька десятку.

Еще она попросила, чтобы я хотя бы раз в два дня звонил домой и сообщал, что у меня все было нормально.

Перед выходом я заглянул к отцу и попрощался. Он очень удивился, увидев меня с рюкзаком. Но не проронив ни слова в ответ, молча проводил меня взглядом.

Мне показалось, что он именно этого и добивался — моего ухода. Было немного обидно от осознания этого, но в душе теплым огоньком заиграло ожидание другой, новой жизни.

Я шел и вдыхал вечерний воздух города полной грудью,ощущал бесконечность своей жизни и понимал, что обрел свободу.

Я свободен! Словно… Можно быть свободным как птица, а еще лучше, как ветер.

Пока я подбирал эпитеты, не заметил, как снова очутился перед воротами автобазы.

Рабочая смену уже закончилась, уставшие водители и автослесари вереницей тянулись на ближайшую автобусную остановку. У них на плечах были накинуты пиджаки. Они приостанавливались, доставали сигареты и спички, прикуривали, двумя-тремя взмахами гасили пламя на спичке, делали затяжку и выпустив клуб дыма, шли дальше.

Кто-то клал сожженные спички обратно в коробки, а кто=то отшвыривал в сторону.

Многие из тех, кто выходил были в летних кепках. Меня всегда удивляла это странная мода на кепки в нашей стране.

Мужчины, как представители рабочего класса, так и трудовой интеллигенции часто ходили в этих головных уборах.

Некоторые носили их на «блатной» манер, надвинув на глаза. Другие на «ментовский» приподняв козырек вверх и надев на затылок.

Мне иногда казалось, что кепки пришли на замену фетровым шляпам. Они вытеснили эти архаичные элементы мужского гардероба, хотя очень многие деды, все еще носили «федоры» — так назывались шляпы из приятной на ощупь ткани с «зазубренными» среди колпаками.

Раньше их носили почти все и по неписанным правилам этикета приподнимали при встрече с женщинами и иногда просто знакомыми гражданами.

Часто передние поля загибали вниз, а заднее поле наоборот — было «загнуто» вверх.

Теперь же эта культура была почти утеряна. Никто не приподнимал кепи встречной женщине.

На стоянке почти не было автомобилей, но машина Соменко стояла на месте. Он как раз придерживал открытую дверцу и усаживал на пассажирское сидение хорошенькую девушку в голубом платье.

Перед тем как плюхнуться на мягкое сиденье красной «трешке», девушка ловким жестом поправила разлетевшиеся словно парашют юбку.

Но все таки мне открылись такие красоты, что я чуть не сошел с ума. На ее стройных округлых бедрах я увидел настоящие чулки с подвязками.

До этого такое я видел только в кино. Меня бросило в жар от этой впечатляющей картинки ножек.

Спутница Соменко заметила это. Она звонко и мелодично рассмеялась, хоть и на мгновение сама почувствовала неловкость. Ее смех был настолько чистым и приятным, что я еще больше смутился.

Можно было сказать, что девушка была очень привлекательна, скорее даже красива.

Она как бы лучилась изнутри женской энергией, притягивая словно магнитом мужское естество.

Николай сначала не понял причину ее смеха, а потом проследив за ее взглядом, уставился на меня. Он тут же нахмурил брови:

— Чего тебе?

— Добрый вечер. А вы не знаете, Игорь Николаевич еще в гараже?

Я подошел к дверце.

— А что ты хотел? Зачем он тебе?

— Я пришел поступать учеником в команду.

— Завтра приходи, он уже уехал домой.

Девушка все еще улыбалась смотрела мне снизу вверх прямо в зрачки. Ей нравится смущать парней, догадался я и решил не поддаваться на ее уловку. Я не стал отводить глаза вниз и заставил себя дерзко ответить взглядом.

— Коль, а кто этот мальчик? — промурлыкала девушка, — Познакомь меня с ним, он тоже гонщик?

Она заигрывала при своем ухажере. Но Соменко поначалу не придал этому совсем никакого значения.

— Это Сашка, Нин, я тебе рассказывал, — ответил Николай высокомерно посмотрев в мою сторону, — тот самый «герой», который раздолбал к чертовой бабушке, мне мою машину.

У нее взметнулись брови:

— Ах, это ты? Вот негодяй такой, — она произнесла это с какой-то заманивающей интонацией, еще шире улыбнулась и протянула мне свою руку с ногтями накрашенными в ярко красный цвет, — больше так не делай, хулиган.

— Хорошо, не буду, — я не очень понимал, как мне нужно себя вести в такой ситуации.

Внешность девушки мне нравилась, но она была не одна.

Она явно играла со мной, как кошка с клубком ниток. Ради своего развлечения.

Я понял, что не стоило принимать ее слова и улыбки за чистую монету.

— Ладно, поехали.

Николай захлопнул дверь и направился к водительской стороне. Когда он поравнялся с ней и приблизился к авто так, чтобы его лицо не было видно из салона, Соменко жестом показал, что пережит мне горло. Его глаза светились злобой.

— И вам хорошего вечера, — в ответ пожелал я ему.

Николай презрительно фыркнул. Сел за руль, хлопнул дверцей. Завелся и, взяв резко с места на второй скорости, умчался, выпустив облако сизого дыма из вращающейся с визгом резины.

Да уж, подумал я, с такими коллегами по команде и врагов не нужно. Высокомерный индюк. Он конечно здоровый, но на ринге я бы с ним справился.

Его «трешка» остановилась при выезде со стоянки и Нина помахала мне рукой на прощанье. Ух, какая девушка!

Правда, в ее легком кокетстве со было что-то, что говорило о ее ветрености.

Такие «штучки» долго на одном месте не задерживаются.

Я посмотрел по сторонам. Ночевать мне было негде и я пешком отправился на вокзал. Те деньги, которые у меня были нужно экономить.

Мне на них еще целый месяц до зарплаты жить, при условии, что меня завтра возьмут на работу.

Поэтому я решил сегодняшний день прожить так, будто денег у меня не было совсем.

Ближайшим вокзалом был Павелецкий.

Я знал точно, что если выйти на Ленинский и идти все время прямо, то можно дойти до Садо1Эвого Кольца. По нему направо и тогда непременно доберешься до площади Павелецкого вокзала.

Примерно шесть километров, час-полтора размеренным шагом. Время в пути я рассчитал довольно точно. Гонщик должен уметь правильно оценивать расстояния и скорость движения.

Ровно через час пятнадцать я стоял на Павелецкой Площади, и смотрел на главное здание, обнесенное строительным забором. Оказывается, что его закрыли на реконструкцию. Все один к одному.

Но поезда все же ходили, потому что женский голос словно с зажатым носом сообщила, что на пятый путь прибывает электропоезд со станции «Авиатор».

— Внимание! На второй путь прибывает электропоезд со станции Авиационная. Будьте внимательны и осторожны.

Я решил обойти здание слева, и выйти на перрон пригородных поездов.

Пассажиры с прибывшей электрички толкаясь на узкой полоске асфальта направлялись в сторону метро, раскачиваясь словно пингвины.

Среди этих десятков людей будто бы мелькнуло знакомое лицо. На мгновенье мне показалось, что это лицо одного из дружков Щуки.

Издали привиделось, как он порезал сумку толстенной тетке наточенной монеткой, но потом его прикрыли идущие своими корпусами и я окончательно потерял его из виду.

В сквере за перронами я увидел Павильон-музей «Траурный поезд В. И. Ленина».

После смерти тело Вождя мирового пролетариата привезли на Павелецкий. И теперь площадь перед вокзалом называлась Ленинской.

Нас привозили в музей в день, когда принимали в пионеры.

К моему удивлению он был все еще открыт. Там внутри были лавочки и я решил зайти внутрь чтобы собраться с мыслями.

Как ни странно в залах никого не было. В стеклянном павильоне стоял старый локомотив, который тащил вагон с телом Ленина.

На ручке подножки, ведущей в кабину была приоткрыта, пока я раздумывал могу ли переночевать в кабине машиниста, я краем глаза заметил, проскользнувшую тень метрах в десяти.

Я сам не хотел быть обнаруженным, потому что решил, что тут можно спокойно провести ночь и, честно говоря немного шуганулся, потому что мне показалось, что это появился сотрудник музея.

По идее, если бы меня обнаружили, то должны были вывести из здания перед закрытием, но очень быстро я понял, что владелец тени сам боится меня.

Я заглянул под колеса и увидел, как два глаза не моргая смотрят на меня из тени.

— Привет, ты что там делаешь? — обратился я к мальчишке лет десяти-одиннадцати. Он выскочил из под брюха паровоза и попытался бросится наутек. Но был мгновенно пойман за шкирку.

Одежда его имела довольно потрепанный вид и судя по всему давно не стирана.

— Эй, я же с тобой говорю. Невежливо не отвечать на вопросы старших.

— Не такой уж ты и старший, чтобы спрашивать с меня за базар, — он попытался изловчиться и укусить меня за предплечье.

Но я вовремя среагировал, перехватив его другой рукой.

— Полегче пацан, так и без молочных зубов остаться можно. Как звать-то тебя?

Передо мной стоял настоящий волчонок. Я не верил своим глазам. Он смахивал на настоящего беспризорника, которых официально в СССР не существовало.

— Геннадием меня зовут, — гордо задрал нос мальчик, передо мной стоял настоящий волчонок.

— Генка, значит. Меня Сашей. Можешь называть Саней, если хочешь. Ты это. Если не будешь кусаться и обещаешь не убегать, я тебя отпущу. Идет?

Мальчишка недоверчиво посмотрел на меня. Но потом согласно кивнул. Врет, свалит при первой же возможности, я безошибочно прочитал мимику на его лице.

— Живешь здесь?

Генка кивнул.

— И давно?

— С мая. Я тут все знаю. А тебе чего надо?

— Да вот хотел до утра на вокзале перекантоваться, но оказалось, что он закрыт…

— Тсс, тихо! — напряженно зашептал мой новый знакомый.

Вдруг из дальней противоположной стороны помещения послышались женские старческие голоса. Это шли две служительницы и, проверяя нет ли припозднившихся посетителей, закрывали музей на ночь.

— Сюда! — тихо шепнул Генка указывая на три больших агитационных куба с плакатами, который стояли у стены.

Мы вдвоем метнулись к фанерным фигурам и скрылись в тени за ними.

Видно, что Генка давно освоился в помещении музея и чувствовал себя уверенно.

— Думаешь, они нас не найдут? — тихо вполголоса спросил я мальчишку.

— Нет, они сюда никогда не доходят, они даже не заметят, что я ленточку на подножке машиниста не зацепил обратно, — ответил он, — я тут все ходы-выходы знаю, могу в любое время зайти и выйти.

И действительно, сотрудницы музея осмотрели помещение издалека, заперли изнутри входные двери и ушли обратно к служебному входу.

— Ушли — он снова посмотрел на меня с недоверием, — так что ты здесь ищешь? Непохоже, чтобы ты хотел перекантоваться ночь.

— Это еще почему, Генка? — я улыбнулся его подозрительности.

— Слишком чистенький. Такие как ты, на вокзалах не кантуются. Пошли.

Мы вышли из своего укрытия и направились в кабину машиниста. Генка по хозяйски указал мне на импровизированную лежанку из вагонного матраса у топки, а сам уселся в кресло машиниста.

— Ты сказал, такие как ты, что ты имел ввиду? Какие такие?

— Такие, — он поднял глаза к потолку, чтобы найти для меня подходящее объяснение, — Ну не бичи.

— Бичи? А кто такие бичи?

Вопрос разозлил моего маленького собеседника:

— Что ты ваньку валяешь? Бич — это бывший интеллигентный человек, который стал алкашом и всю свою жизнь спустил под откос. Будто бы не знаешь.

— А ты откуда знаешь?

— Оттуда! Я много чего такого знаю, чего ты не знаешь.

— Откуда оттуда? как сюда попал?

— Детдомовский я, — он сказал это с какой-то особой гордостью. Видимо пребывание в детдоме придавало ему дополнительных очков и уважения в том кругу, в котором ему приходилось общаться.

— А вообще я мать свою ищу.

— И как успехи в поисках?

— Почти нашел, но говорят, что она на Юга уехала.

Он рассказал свою историю, как мать много бухала, в очередной раз вышла замуж за мужика и попросила пожить временно в детдоме. Годик-другой.

Генка пунктуально выждал два года и отправился на ее поиски.

Совершенно непонятно правду он говорит или врет. Может просто сбежал из дома, а сам мне заливает. Есть категория детей, склонных к бродяжничеству в его возрасте.

— Что-то не вяжется. Скоро уже середина лета, ты тут с мая. Когда мать-то нашел?

— Ты меня на правде не лови, а то пойдешь со своими вопросами куда подальше, — грубо ответил мне Генка, — чтобы мамку на Югах найти деньги нужны, я коплю пока.

— Ладно, ладно. Никто тебе не проверяет. Ты здесь в музее один живешь с мая?

— Я сюда неделю назад переехал, до этого на прачке жил

— На прачке?

— Ну да на комбинате, где белье из вагонов стирают и гладят, меня там даже кормили.

— А что ушел-то, раз там так хорошо было?

— Да место хлебное в переходе с одним калекой в не поделили, он на меня ментов натравил. Он всю неделю меня там шарят, я же не дурак им в руки попадаться.

Тут на его лице мелькнула тревога

— А ты сам случаем не мент, Саня?

— Нет. В некотором роде я такой же как и ты. Наши истории чем-то похожи.

— Что, тоже мать бросила? — сочувственно и искренне спросил меня Генка, как это умеют делать только дети.

— Нет.

— Тогда мы не похожи,в чем мы похожи?

— Ты ушел из детдома, чтобы достичь свой цели — найти мать. Я тоже ушел из дома, потому что у меня есть своя цель.

— А какая у тебя цель?

Генка ждал моего ответа с серьезным лицом. Сейчас он мне казался взрослым мужиком, который повидал в жизни многое.

— Я хочу стать лучшим автогонщиком.

Мой маленький собеседник силился понять смысл сказанных слов.

Брови пацаненка удивленно поднялись, а потом он залился смехом.

— Разве можно хотеть стать автогонщиком, — я тоже улыбался смеющемуся мальчику, Генка не унимался, — можно хотеть есть, можно хотеть водки.

Его смех разливался по большому помещению музея с застывшим навеки траурным паровозом на путях.

Потом вдруг его лицо снова стало серьезным.

— Или можно хотеть найти мать.

Генка не верил ни в серьезность, ни в ценность моей мечты. По сравнению с его бедой, мои тоже казались мне мелкими, мне хотелось утешить его, но как бывает в таких случаях никогда не знаешь поможешь или оттолкнешь от себя бедолагу словами сострадания. Поэтому я решил перевести разговор.

— Ты сказал, что тебя кормили на прачке?

— Угу, а что?

— А когда ты последний раз ел?

— Ну вчера.

— Ты сказал, что знаешь все входы выходы. Магазины еще открыты?

— А что?

— Есть хочешь?

— Деньги есть?

— Есть.

— Давай.

— Э нет, так не пойдет, вместе пошли.

Он оглядел меня с ног до головы, потом оценил ширину моих плеч:

— Не, ты не пролезешь

— Куда?

— Ну через слуховое окно в подвале. Я так сюда залезаю.

— Показывай, я поднялся и взял свой рюкзак.

— Ну пошли, — он пожал плечами.

— Слушай, Генка, а тут сигнализация не сработает, от того что мы здесь по музею лазаем?

Я вспомнил, что снаружи висела красная лампочка в антивандальном колпаке, которая призвана предупреждать злоумышленников от необдуманных действий.

— Неа, она не работает.

— А лоампочка снаружи?

— Лампочку они просто так включают, но уже месяц ждут электрика, который никак не едет. Старухи надсмотрщицы говорили, что в мае мыши перегрызли провода и были ложные срабатывания по нескольку раз за ночь. Вот директор и приказал отключить пока.

— Не надсмотрщицы, а смотрительницы, — поправил я его с улыбкой.

Через минуту мы оказались в подвальном помещении музея, который отличался исключительной чистотой. В одном из узких коридоров под потоком на стене располагалось небольшое зарешеченное оконце.

Я оценил размеры оконного проема и понял, что действительно не пролез бы. Словно читая мои мысли пацаненок разъяснил.

— Если сюда могли пролезать взрослые, то в этом подвале давно по ночам спали бичи, — Генка покосился на меня.

Я так, только я тут ночую,это только мое место, — Генка застолбил за собой право «собственности» на музей, — только я могу здесь спать, мне чужие гости не нужны.

Я действительно почувствовал себя гостем на секунду и рассматривал интерьер.

— Давай деньги, что встал? Что купить?

Генка стоял под окном.

— Ну давай пару батонов хлеба и две бутылки кефира, по одной на брата, — я полез в рюкзак и из внутреннего кармашка достал единственную свою десятку и протянул ее Генке.

— Только сдачу не забудь.

— Не забуду, а можно вместо батона я пачку печенья «Ручеек» вместо батона себе возьму, — он спросил с серьезным видом, — за четырнадцать копеек?

— Можно.

— Может ты пива хочешь?

— Какое пиво, только кефир! Я тебе дам пива, ты глянь на него…

— Хорошо. Я просто спросил. Тогда жди, я скоро.

Он деловито убрал деньги в карман грязных штанов

— Я решетка? — мне казалось, что вылезти в окно невозможно.

— Будь спок!

Он по-обезьяньи уперся руками и ногами в противоположные стены и ловко вскарабкался наверх. Потом открыл окно, а за нем саму решетку, которая оказалась подобием дверцы на петлях.

Генка через секунду скрылся на улице. Я огляделся по сторонам.

Парнишка нашел действительно хорошее убежище.

Он был достаточно смышлен для того, чтобы не оставлять тут следов и скорее всего мог бы ночевать в музее до холодов или первого снега.

Делать было нечего и ожидая его возвращения я стал прохаживаться взад вперед, думая о том, что с ним делать.

По хорошему, его нужно было сдать в милицию или вернуть обратно в детдом.

Негоже ребенку беспризорничать и шастать по вокзальным подвалам, тем более, когда в стране созданы все условия для таких как он.

И школы, и пионерские лагеря, и спортивные секции, кружки всякие.

Но отлично понимал, что если я просто сдам его ментам, то это будет очередным предательством взрослых, которым он уже и так не особо доверяет из-за ветренной матери.

Он просто еще раз сбежит и станет настоящим зверенышем. Который будет воровать и прятаться уже от любых взрослых. А в конце концов просто сгинет.

Поэтому я решил, что устроюсь на работу в гараж, буду в первое время навещать его, подкармливать, может даже водить на гонки.

А потом когда мы с ним окончательно подружимся уговорю его самого вернуться в детдом.

Я ждал его довольно долго. Генка все не возвращался. Я стал сомневаться правильно ли я поступил, отправив его за покупками. Ведь для него десять рублей большой соблазн.

Да и мало ли что могло произойти. Его могли увидеть вокзальные бичи и отобрать деньги. Могла загрести милиция. Нет, лучше было конечно дождаться утра голодными и вместе сходить в магазин.

Беспокойство за мальчишку охватило меня, но что я мог поделать. Не мог же я ломиться наружу через запертые двери. Это самый прямой путь в кутузку.

Прошло уже часа полтора, а его все не было. Я уже пару раз сходил к паровозу, надеясь, что у Генки есть другой, альтернативный лаз, но тщетно.

Наконец в окне мелькнула тень и я увидел, как мальчишка лезет в подвал через то самое окно с решеткой вперед ногами. Он прикрыл за собой решетку, окно и спрыгнул на пол с довольной рожицей.

— Вот, все принес. На тебе сдачу.

Он протянул в маленьком кулаке смятые бумажные деньги и монетки.

— Что так долго? Все ли у тебя в порядке? — спросил я разглядывая мальца и забирая сдачу, — я уже начал переживать за тебя.

— А, ерунда, просто не успел, продуктовый уже закрылся, пришлось бежать в сторону Курского в дежурный.

Оказывается, он бегал почти до Курского вокзала, а я о нем плохо подумал.

Я посмотрел на сдачу. Пересчитать? Генка видимо ждал этого момента, и опасаясь быть уличенным в краже поспешил объясниться:

— Двадцать копеек за позднюю доставку я с тебя удержал. Бежал как сумасшедший.

Его лоб блестел от пота, пацан был весь взмыленный, как конь после скачек.

— Ах, ты буржуй! — посмеялся я, убрал деньги обратно в рюкзак, и положив ему руку на плечо, произнес — пошли ужинать.

За ужином он к моему удивлению переспросил про мою мечту. Мы устроились поудобнее в кабине машиниста и болтали, как старые приятели.

На этот раз он не смеялся, а очень серьезно выслушивал и впитывал мои рассказы про автокольцевые гонки, гонки на ипподромах. Про международные ралли, и гонку в Ле-Мане. по чемпионов и то, как круто себя ощущаешь, когда несешься на предельной скорости.

Генка все это время молчал, и лишь когда мы легли спать, он сообщил мне, что после того, как найдет свою мать, тоже станет гонщиком.

Как Ив Монтан в фильме «Гран При», добавил зевая пацаненок.

Я хотел пообещать обсудить этот вопрос утром, но увидел, как мальчик почти мгновенно уснул.

Я подложил рюкзак под голову и тоже довольно быстро провалился в сон.

Утром я проснулся от женских криков, обещавших вызвать милицию. Сначала спросонья я не понял, где нахожусь, но увидев угольную топку в кабине машиниста моментально все вспомнил.

Генки нигде не было видно, рядом со мной на полу валялся выпотрошенный рюкзак и разбросанная одежда. Ни документов, ни денег, ни радиоприемника в нем не оказалось…

* на вкладке «Доп.материалы» есть Фотографии князя, Музея Траурного Поезда В. И. Ленина и Павелецкого вокзала.