Скрытые инструменты комедии

Глава 1. Мифы о комедии

Множество общеизвестных представлений о комедии на самом деле — мифы. И все мы слышали эти мифы:

«Буква «К» — смешная».

«Комедия троицу любит».

«Комедия — это преувеличение».

«Комедия — механистична».

«Комедия — это о чувстве превосходства по отношению к другим».

«Смешным надо родиться».

«Объяснить шутку — значит убить ее».

«Ты либо смешной, либо нет».

И, конечно, еще одна всем известная истина о комедии:

«Комедии нельзя научить».

Неужели? Как это — родиться смешным? Много ли найдется акушеров-гинекологов, которые, приняв ребенка у роженицы и шлепнув его по заднице, увидели, как он обернулся и произнес: «Эй, ребятки, как поживаете? Здесь есть кто-нибудь из операционной? Какая смешная история приключилась со мной на выходе из фаллопиевых труб!»

Где-то в промежутке между доктором, шлепнувшим тебя по попке, и старухой с косой, шлепком загоняющей в гроб, смешные люди неким образом учатся быть смешными. И как им это удается?

На днях, отправив сообщение в адрес одного из своих семинаров, получил от кого-то в ответ забавный короткий имейл. Среди прочего я прочитал следующее: «Обучение комедии в чем-то похоже на оксюморон. Вы наверняка думали об этом. И хотя о расчете времени и о причинах действия шутки многое можно узнать, но все-таки в первом — больше механического, а второе — вопрос интеллектуальный... Так чему все-таки можно научить, а чему — нельзя?»

Отличный вопрос.

Самый главный миф о комедии состоит в том, что она магична, непостижима и ей нельзя обучить. Подписавшиеся под этим мифом верят в то, что человечество делится на две части: одни смешные, другие — нет. А если уж ты не смешной, то больше «ни слова, о друг мой, ни вздоха».

У меня на это ответ простой: чушь.

Вот давайте задумаемся. Как комики учатся своему ремеслу? Ну, разумеется, методом проб и ошибок. Все мы слышали об одном артисте/артистке, который(ая) пришел(а) в стэндап-комедию, начал(а) с оглушительного провала, но по прошествии лет, учебы, труда и борьбы выработал (а) уникальный голос и индивидуальность и сейчас стал(а) звездой. По всей вероятности, он/она как-то изыскал(а) способ научиться.

Граучо Маркс сказал однажды: «Смешному научить нельзя». Однако Братья Маркс показали ужасный, ну просто ужасный номер, когда Минни, их мама, впервые вытолкнула ребят на сцену. А потом, работая в водевиле по восемь часов в день, прислушиваясь к советам и замечаниям других исполнителей, они довели свой номер до совершенства, превратившись в один из лучших комедийных коллективов всех времен и народов. И снова: они научились.

Научить быть более талантливым нельзя. Однако можно научить играть и писать во всю полноту своих способностей. И если можно обучить драме, то точно так же можно обучить комедии. Да, комедии можно научить.

И снова вздор. Известные мне стэндап-комики только это и делают, что сосредоточенно обдумывают свой материал до малейших деталей, подобно талмудистам, изучающим противоречивые изречения древних раввинов. Вовсе не стремясь к уничтожению текста, они проводят нескончаемые часы над его усовершенствованием, бесконечно анализируют, почему не попадают в цель их убойные реплики или распадаются структуры. Они ужимают, пробуют, пинают, щиплют и всячески оттачивают построение, колкость и ритм своих реплик. Они прислушиваются к советам других комиков до тех пор, пока реплика не обретает нужной меткости, чтобы достичь самой заветной и неизменной цели всех комиков — выдать на-гора сногсшибательную, убийственную шутку.

В пьесе Тревора Гриффитса «Комедианты» (Comedians) старый актер-комик, обучающий своему ремеслу горстку честолюбцев из рабочих, говорит: «Комик рисует картину мира; чем пристальнее смотрит, тем лучше рисует». То есть если таланту научить нельзя, то можно научить умению пристально смотреть и вглядываться в механику, эстетику и науку комедии. Можно научиться анализировать сцену, чтобы понять, почему она получается, а почему нет, и каким образом ее можно исправить.

Один профессиональный писатель недавно написал мне следующее: «На прошлой неделе участвовал в семинаре по комедии. До этого у меня застопорилась работа над сценарием, и теперь мне понятно, почему я так мучился. Работа с концепцией «По Прямой / По Спирали» (мы подробно обсудим эту концепцию далее в книге), а также с другими инструментами... помогла мне сбросить с плеч — моих и персонажей — груз понятия «быть смешным». Теперь мы можем делать то, что получается у нас лучше всего: быть честными. А когда придет время, мы можем быть смешными или глупыми. Будто бы что-то открылось в сердце, и у меня появилось острое ощущение предельной эмоциональной свободы».

Значит, комедии обучить можно? Кто-то однажды сказал: гением рождаешься, а художественному мастерству учишься. Очень умным был этот кто-то, лично мне так кажется.

«Играть комедию — значит делать ее громче, быстрее и смешнее».

«Играть комедию — значит просто не брать дурного в голову».

«Комедия — это о жестокости по отношению к другим людям».

«Комедия — насмешка над другими людьми».

«Комедия глупа».

«Комедия — это слэпстик».

«Комедия — это всего лишь точный расчет времени».

«Комедия не имеет значения, и касается она вещей незначительных».

«Комедия — вещь легкая».

В последующих главах мы развеем одну часть этих мифов и подправим другую. А попутно покажем вам, как комедия работает, почему она работает (иногда), как устранить проблему в сцене или сценарии, которые почему-то не получаются, а также как применить это вновь обретенное понимание комедии в сочинительстве, режиссуре, в продюсерском деле, в актерской игре или просто как получать удовольствие в чистом виде.

Итак, начнем.

Глава 2. Тест на восприятие комедии

Я отнюдь не стэндап-комик, но слушатели семинара по комедии всегда ожидают, что преподаватель вот-вот скажет что-нибудь смешное. И теперь, чтобы оправдать их ожидания, я начинаю каждый курс со своей любимой шутки[7]:

Обычно эта шутка вызывает смех. (Если вы не засмеялись, не переживайте. Я к этому привык.) Но задайтесь вопросом: почему это смешно? Почему смешна шутка о Гитлере? О Второй мировой войне? О Холокосте? Почему мы смеемся над шуткой о человеке, виновном в гибели миллионов людей? Над чем именно мы смеемся?

Хорошие вопросы. Полагаю, самое время провести ТЕСТ НА ВОСПРИЯТИЕ КОМЕДИИ, чтобы проверить, воспринимаем ли мы комедию со 100-процентной остротой зрения.

Ниже приводятся семь предложений. В них нет никакого скрытого смысла. Только то, что вы читаете. Они не имеют предыстории. Прочитайте их внимательно.

Итак, вот вы и проходите тест. Семь предложений, семь словесных картинок. Никакого скрытого смысла. Никакой интерпретации. Что видите (или, скорее, читаете), то и есть. А теперь ответьте на эти четыре вопроса: Какое из этих предложений самое смешное? Наименее смешное? Наиболее комичное? Наименее комичное?

И здесь вы можете подумать: «Комичное и смешное. Разве это не одно и то же?»

Отличный вопрос, спасибо, что задали его. Но пока давайте сосредоточимся на вашем выборе самого смешного, наименее смешного, наиболее комичного и наименее комичного.

Начнем с того, что, по вашему мнению, является самым смешным.

Итак, какую пару утверждений вы выбрали? Вот эту?

А) «Человек, поскользнувшийся на банановой кожуре»

Б) «Человек в цилиндре»

Как насчет В) «Человек, пнувший собаку»? Или Г) «Человек, потерявший работу»? (Ну ладно, это может показаться смешным только его шефу.)

А что, если ваш выбор Д) «Слепой»? (Если да, то как же вам не стыдно! Вы просто извращенец!)

А может, ваш выбор Е) «Собака слепого» или даже Ж) «Человек, поскользнувшийся на кожуре от банана, умирает»?

Какое же из них вам показалось самым смешным?

Ответ на вопрос о самом смешном из этих предложений, конечно же...

Глава 3. Ответ (теория комедии)

...Все они!

Все они?

Все они.

Вы были правы независимо от того, какое из предложений выбрали. (Вы чувствуете себя уверенней, правда ведь? Будто в 60-е вернулись. Давайте же обнимем друг друга!)

Все они самые смешные, потому что есть разница между смешным и комичным. Смех — вещь субъективная. Смешным может быть ЧТО УГОДНО, ЗАСТАВЛЯЮЩЕЕ ВАС СМЕЯТЬСЯ. Никаких вопросов, никаких аргументов. Если вы смеетесь, это смешно... для вас. И точка. Не обсуждается. И наоборот. Если вы над чем-то не смеетесь, то ни один интеллектуал или преподаватель не докажет, что вам следовало бы смеяться. И если это «что-то» не вызывает у вас смеха, значит, как говаривал мой дядя Мюррей: «По мне, это не так уж смешно». И что бы ни твердили эксперты из New Yorker или Entertainment Weekly, для вас это не смешно. Именно для вас.

Допустим, вы идете в кино и смеетесь, а кто-то оборачивается и говорит: «Это не смешно!» И что вам остается? Стукнуть себя по лбу и зарыдать: «Вы правы! Это — не смешно. Ну и дурак же я. Думал, что получаю удовольствие — и как же я ошибся!»

То есть, если вы смеетесь (даже таким, знаете, смехом в глубине души), значит вам смешно. Но комедия ли это?

Ну, вот есть у меня племянник, ему восемь лет, и я могу заставить его смеяться, если скорчу смешную рожу: например, засуну пальцы в нос и в рот, растяну их пошире, выпучу глаза и высуну язык или что-то в этом роде. Ему от этого смешно. (Попробуйте сделать то же самое, может, тоже кто-то засмеется. Ну же, смелее.) Но у меня есть еще и племянница. Ей два года. И я могу заставить ее смеяться, если просто потрясу связкой ключей у нее перед глазами. Я часто проделываю это на своих семинарах, и опыт показывает: сценаристы тоже смеются, если потрясти ключами перед ними. И снова: ей — и сценаристам тоже — смешны раскачивающиеся и позвякивающие ключи.

Но разве это комедия? Неужели вы заплатите 125 долларов за то, чтобы посмотреть ее на Бродвее, или потратите миллион на то, чтобы экранизировать ее? (Может быть, кто-то из шоу «Субботним вечером в прямом эфире» так и поступит.) А может, превратите в хит январской распродажи? По словам выдающегося театрального педагога Сэнфорда Мейснера, между драмой и комедией нет никакой разницы. Это вызывает у меня некоторое чувство вины: ведь я заставил вас купить мою книгу. Но давайте все-таки скажем, что разница есть. Что же такое комедия?

Для большинства она остается тайной, чем-то, «с чем нужно родиться». Даже тех, кто добился некоторого успеха в комедии, мучат безответные вопросы. Почему спектакль замечательно прошел в четверг, а в воскресенье агонизирует в мертвой тишине зрительного зала, хотя пьеса одна и та же? Почему сценарий (убийственно смешной на застольной читке) теряет комизм с каждой репетицией, пока не становится сухим и плоским, как кусок лежалой лососины? Почему «Быстрее, Громче, Смешнее!» становится порой единственным напутствием от режиссера или сценариста?

В ответ на вопрос «Что такое комедия?» слушатели моих семинаров предлагают мне сонм ответов.

И так далее.

Все это прекрасно. Тогда в чем же проблема?

Одна из проблем состоит в том, что многие из этих определений точно так же относятся к драме. Разве обостренное чувство реальности не присуще таким пьесам, как «Смерть коммивояжера» Артура Миллера или «Проснись и пой» Клиффорда Одетса? И если «неожиданным» может стать слон в пачке балерины — довольно-таки смешная картинка, то «неожиданностью» будет и пуля в лоб — вот уж явно не комедия. Более того, несмотря на то что в ряде этих суждений и присутствуют элементы комедии, большинство из них — всего лишь суждения, и только. Они вряд ли годятся для постоянного использования на практике. Все мы читали статьи, обещающие «43 великолепных способа написания комедии». Но разве подобный хаотичный перечень разрозненных трюков и советов действительно может помочь? Вот представьте, что в разгаре второго акта вы уставились на чистый лист бумаги или пустой экран, не зная, куда двигать дальше или что сейчас произойдет, и вдруг слышите чей-то шепот: «Поддай-ка иронии», «А сейчас — сравнение», а потом «Воспользуйся обостренным чувством реальности». Мысль сама по себе неплохая, но... как ее воплотить?

А тогда... что же такое комедия, черт ее побери?

Комедия — это не столько вопрос мнения, сколько вид искусства со своей собственной эстетикой. И в этом ее отличие от «смешного». Комедия — один из древнейших видов искусства, зародившийся примерно в то же время, что и другой вид драматического искусства — трагедия. Но с самого начала комедии как виду искусства отводилось место, подобное тому, которое занимал Родни Дэйнджерфилд: к ней, как и к нему, не было «никакого уважения».

Аристотель написал целую книгу под названием «Поэтика», посвященную искусству трагедии, отделавшись от комедии лишь парой предложений. С тех пор к комедии относились все менее и менее серьезно. Две с половиной тысячи лет спустя сам Вуди Аллен пожаловался, что люди, которые пишут и снимают комедии, «сидят за детским столиком».

Даже сидящие вокруг этого очень маленького столика редко единодушны в своем мнении о том, что такое комедия. Аристотель сказал, что комедия хоть и представляет собой некую ошибку и безобразие, но не причиняет страданий и вреда, поскольку стремится изображать «более низких» или «худших» людей, нежели существующие. Французский философ Анри Бергсон высказал предположение, что комедия есть просто «проявление механизма, созданного в нас природой», иными словами — механическое действие человека. Зигмунд Фрейд и другие психологи теоретизируют по поводу того, что комедия — детально разработанный защитный механизм, оберегающий нас от душевной боли.

И Аристотель, и Фрейд — люди, безусловно, гениальные. Но я предпочитаю следовать учению таких великих философов, как Исаак Сизар и Леонард Алфред Шнайдер[8]. Исаак Сизар (для вас Сид) заметил: «В основе комедии должна быть правда. Берете правду, а в конце ставите маленькую завитушку». А Леонард Алфред Шнайдер (более известный под своим сценическим псевдонимом Ленни Брюс) писал: «Сегодняшний комик вынужден нести крест, который он сам и создал. Комик прежних времен показывал свой номер и говорил зрителям: «Это мой номер». Сегодняшний комик не номер показывает. Зрители предполагают, что он говорит правду».

Ну кто я такой, чтобы спорить с Сидом Сизаром и Ленни Брюсом? Нет, не буду.

Говоря о комедии, я не имею в виду шутки из серии «я — тормоз», падения на задницу или что-то в этом роде. Я не технические приемы имею в виду. Я говорю о правде. Я думаю, что комедия говорит правду. И конкретно: комедия говорит правду о людях.

Комедия — это искусство говорить правду о том, как быть человеком.

Допустим, вы согласны с моим определением (кстати, соглашаться совсем не обязательно), но мы все еще далеки от удобных и практически применимых инструментов для создания комедии. Хотя и приближаемся к ним.

Итак, мое определение (не забудем также Сида и Ленни): комедия говорит правду и, конкретно, правду о людях. Этот вывод сделан на основании многих лет практической работы и обширных исследований. Еще приступая к своим исследованиям, я натолкнулся на весомый первоисточник, который помог мне сформировать представление о комедии и понимание ее. Поэтому в рамках вступительной лекции к моему семинару я часто показываю некий отрывок. Итак, погасим свет, чтобы посмотреть одну сцену:

Вот здесь я обычно делаю стоп-кадр на двух сногсшибательно красивых актерах, которые неотрывно и пристально смотрят друг другу в поразительно прекрасные глаза. Все верно, вы меня поняли, это не сцена из «Огней большого города» (City Lights) Чаплина. Это сцена из мыльной оперы (прошу прощения, из «дневного телеспектакля») «Все мои дети» (All My Children). Да, она мелодраматична. Если вырвать ее из контекста, она даже кажется смешной. Ладно, очень смешной. Но смотреть мыльную оперу, изучая комедию... Зачем?

А вот зачем. Можно похихикать над актерами (не стоит, вы просто их обидите), можно подумать, что это не великое искусство (и тут вы, вероятно, правы). Но суть в том, что усилия всех участников, буквально всех — сценаристов, режиссеров, актеров, художников, технического персонала, — были подчинены общей цели: чтобы вам не было смешно. Цель состояла в том, чтобы заставить вас переживать за героев. Все усердно работают в едином стремлении создать драму. Поэтому мне кажется, что весьма поучительно обратить внимание на то, что они делают, а также на средства, которые они для этого выбирают.

Возьмем практически любую сцену «мыла». Не будем особо прислушиваться к тому, что герои говорят, а постараемся понять, что они рассказывают нам о себе. Действуют они вполне логично, рационально, надлежащим образом. Даже в чрезвычайных ситуациях, как то: адюльтер, убийство, обман (а это главные элементы дневных телеспектаклей), актеры редко ведут себя каким-то неподобающим образом, дабы не бросить и тени насмешки на свои персонажи.

Снова посмотрим на этих двоих:

Что бы вы ни думали обо «Всех моих детях» вообще и об Эйдане в частности, давайте сосредоточимся на том, что нам сообщают об этих героях.

Первое, что стоит заметить, глядя на людей в мыльных операх: они не просто хороши собой, они почти сверхъестественно красивы. Таких людей в природе не существует. И сочетание текста, режиссуры и актерской игры направлено на то, чтобы сообщить нам о некоем наборе специфических качеств героев. После просмотра этого отрывка я всегда задаю вопрос своим слушателям: «Как вы считаете, какие черты своего героя старается передать актер, играющий Эйдана?» После обмена ехидными замечаниями (ненавистники всегда найдутся) они все же, как правило, отвечают: «Он сильный».

А быть сильным — это хорошая черта или плохая? Хорошая, правда?

«Он неравнодушный».

И снова хорошее качество, правда?

«Он способен на чувство».

«Он заботливый».

«Он мужественный».

«Он пылкий».

Он чуткий или равнодушный?

«Чуткий».

Мы видим его ум или глупость?

«Ум».

Итак, посмотрим: сильный... неравнодушный... заботливый... мужественный... пылкий... чуткий... умный... А теперь, милые дамы, не кажется ли вам, что это портрет вашего спутника жизни, ну просто вылитый он?[9]»

Неужели нет? Никогда бы не подумал.

А теперь на секунду вернемся к нашему стоп-кадру.

Немного сориентируем читателей. Наступает поистине напряженный момент, когда наш Герой, Эйдан, оказывается лицом к лицу с Кендалл. Поверит он ей или нет? В поисках ответа он смотрит ей в глаза. В аудитории обычно присутствует несколько режиссеров. Итак, я нахожу режиссера и задаю вопрос: «На каком уровне находятся глаза Эйдана? Куда направлен его взгляд?» Обычно они отвечают: «Он смотрит ей в глаза». Все верно. Этот сверхъестественно красивый парень беседует с этой сверхъестественно роскошной женщиной, на которой, как мы помним, блузка с вырезом «до пят». И куда же он смотрит?

Прямо ей в глаза.

И никуда больше.

Может быть, дело все-таки во мне. Потому что, знаю, на его месте я бы все-таки заглянул... Ну хоть на мгновение! Ну не так, чтобы беспардонно или назойливо. Ведь я давно и счастливо женат, но на его месте я бы... Ладно, признаюсь, черт меня побери... ладно, идите вы все к чертовой матери... Я бы заглянул!

Я бы заглянул... ПОТОМУ ЧТО Я ЧЕЛОВЕК! Потому что все мужчины поступают именно так. Они заглядывают. Да ладно, даже если вы женаты... вы ведь тоже заглянете, ну хоть чуть-чуть... Разве не так? То есть разве я один такой?

Какой бы важной и напряженной ни была ситуация, каким бы верным, моногамным и счастливым в интимных отношениях он ни был, мужчина обязательно заглянет! Вот почему «мыло» — такая поучительная вещь! Эйдан не заглядывает, потому что ему это не нужно. Потому что если он и не абсолютный идеал, то очень близок к нему. Что произошло бы с этой напряженной эмоциональной сценой, если бы он все-таки заглянул? Ну так слегка, как подросток, украдкой... Как сделал бы Боб Хоуп или Вуди Аллен? Ответ прост. Это превратилось бы в комедию.

Но Эйдан не из тех. Эйдан никогда не заглянет туда, потому что ему это не нужно. Потому что он — то, к чему мы все должны стремиться. Но не то, что мы есть на самом деле. Все эти люди в мыльных операх во многом лучше нас. Они супергерои, они обладают качествами, которых у нас нет. Актеры, играющие таких персонажей, незаметно подсказывают нам: посмотрите на нас, мы ведь не просто хороши собой. Посмотрите, насколько мы ранимы, как мы страдаем, как глубоко чувствуем, какие мы умные. И зрители, сидя дома, фантазируют: «Вот бы мне такого парня!», «Вот бы моя жена так выглядела!» Да, у них есть недостатки, но это обычно трагические недостатки, ввергающие вас в глубокую печаль и рвущие сердце на части. Все правильно, потому что мыльные оперы и не стремятся к реальности, они стремятся к драматизму. И суть драмы состоит в том, что она помогает нам мечтать о том, кем мы могли бы быть — кем мы можем быть[10].

Несколько лет назад, еще живя в Нью-Йорке, я оказался на Таймс-сквер. Мне понадобилось убить пару часов до назначенной встречи. Было морозно, шел снег, мне захотелось спрятаться от холода, и я нырнул в кинотеатр, где шел фильм «Рокки» (Rocky). Не уверен, какой именно — может, «Рокки-16»? Помню только, что именно в этой серии Дольф Лундгрен буквально душу вытряс из Рокки, и последнему пришлось ехать в Россию на матч-реванш, чтобы сохранить свой титул. Проходит примерно две трети фильма, и мы видим тренировку Рокки — помните, громкая рок-песня играет в сценах, где Рокки качает силу, обретает «Взгляд тигра» или что там еще ему нужно? В нарезке — целый калейдоскоп кадров с тренировками в России: вот он бежит, вот он страдает, вот он истекает п`отом, вот он весь как на иголках. Я был потрясен, обнаружив, что начал плакать. Неожиданно меня пронзила мысль: сижу тут в тепле, на меня не каплет, чего я беспокоюсь? Но вот я сижу в зрительном зале и смотрю, как Рокки бегом взбирается на гору, где он УТОПАЕТ ПО ГОРЛО В СНЕГУ, но нет, он бежит все выше и выше, черт побери, он бежит сквозь снег и стужу, а я все сижу в кинотеатре на Таймс-сквер, уже все глаза выплакал из-за этого парня и говорю про себя: «Рокки, ты их сделаешь» и «Вот бы мне так же!» Почему? Посмотрите на меня: не такой уж я фанат общефизической подготовки (об этом вы можете догадаться, взглянув на мой портрет в конце книги). Так все же — почему?

Потому что драма помогает нам мечтать о том, кем мы можем быть.

Драма помогает нам мечтать о том, кем мы могли бы стать: хорошо бы стать таким же неунывающим, как Рокки, или таким же отчаянным, как Джеймс Бонд, или таким же отважным, как Джек Бауэр[11]. А разве плохо быть таким же чутким — или сексуальным, или ярким, — как врачи в сериале «Анатомия страсти» (Grey’s Anatomy)?

Драма помогает нам мечтать о том, кем мы могли бы стать, а комедия помогает на жить такими, какими мы есть на самом деле.

Комедия помогает нам жить такими, какими мы есть на самом деле. Ведь если драма верит в человеческое совершенство, то комедия преспокойно существует в осознании человеческих несовершенств: беспокойства, неловкости, какой-то невнятности, неуверенности в себе. Все это существенные атрибуты комедии. Разве такое описание не характеризует нас всех? И если драма способна описать, как один из нас с трудом продирается сквозь темную ночь собственной души, то комедия видит ту же ночь, но отмечая при этом, что мы все в том же халате, который не снимали уже несколько дней подряд, прямо из банки наворачиваем комковатое арахисовое масло, сидя у телевизора и внимательно наблюдая за перипетиями судебных дел Судьи Джуди[12]. Это все еще темная ночь, но комедия делает ее более сносной потому, что позволяет легче смотреть на многие вещи вообще и на нашу жизнь в частности. Понимать, что все познается в сравнении.

Дело в том, что комедия видит все наши изъяны, слабости и неудачи, однако не ненавидит нас за них. Потому что наличие недостатков и слабостей означает, что ты человек.

Комедия говорит правду. И, конкретнее, комедия говорит правду о людях.

Комедия говорит правду.

Комедия — это искусство говорить правду о том, как быть человеком. Кто-то может усомниться в правильности этого утверждения, отметив, что драма тоже говорит правду о том, какие мы благородные, самоотверженные, бескорыстные или любящие. Но это не вся правда.

А правда в том, что:

У всех нас есть недостатки

Мы все бываем идиотами

У всех нас есть слабости

Все мы можем облажаться...

Какие-то недостатки драма скрывает, иные — корректирует, многие — превозносит, а остальные — оправдывает. Из драмы удаляется любой изъян Героя, если из-за него последний представляется грубым или смешным. Например, вы когда-нибудь видели постановку «Гамлета», в которой принц пукает? Конечно, нет. Потому что тогда это будет комедия, не правда ли? А с другой стороны, комедия вмещает в себя всю нашу человеческую природу и присущие ей грехи, нашу нелепую жизнь и ее глубокие горести с печалями, ни от чего при этом не отказываясь. Гениальность комедии состоит в том, что она любит род людской, не обязательно прощая его.

Итак...

Вы знаете, в чем состоит правда обо всех людях?

У всех нас есть недостатки.

Мы встаем. Идем в ванную. Берем зубную нить (ладно, может быть, не все это делают, но надо — всем). Мы работаем, едим, спим и повторяем все снова на следующий день. По ходу дела мы где-нибудь портачим. Мы врем, лукавим, ошибаемся, блефуем. И каждый божий день мы все совершаем ошибки, множество мельчайших ошибок. Но некоторым из нас удается испортить все дело в огромных масштабах. А предельная лажа, неисправимый недостаток? Конечно, смерть. Мы умираем. Мы все умираем. Но именно в связи со смертью мы и начинаем понимать комедию. Не только комедию, но искусство в целом.

Борис Пастернак, русский поэт и романист, лауреат Нобелевской премии, однажды сказал: «Искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами. Оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь»[13]. Искусства бы не было, если бы мы не умирали. Если бы мы жили вечно, не было бы необходимости писать картины или стихи; мы бы думали, что еще успеем, доберемся до этого, ведь у нас вечность в запасе. В конце концов мы еще увидим эту конкретную поляну или гору, или напоем эту мелодию, или додумаем эту поэтичную мысль. Но на самом-то деле мы умираем, и искусство — наша попытка осознать и запечатлеть эту эфемерную (для нас, во всяком случае) реальность.

Поэтому вовсе не удивительно, что драматические и комические актеры «размышляют» о смерти совсем по-разному. Актер драматический смотрит на смерть человека и торжественно говорит: «Умер человек. Как грустно». Актер-комик, наблюдая то же самое событие, говорит несколько суховато: «Посмотрите, как он жил, как нелепо!»

Нелепо? Звучит грубовато и бесчувственно? «Возможно, — ответит наш комик. — Но посмотрите, как он жил! Он ведь знал, что умрет».

Мы знаем, что смертны, но как же мы живем? Помните, человек — единственное животное, которое осознает свою смертность[14]. Мы, люди, единственные живые существа, обладающие практическими знаниями о собственной кончине. Но как же мы все-таки живем, невзирая на эти знания, на понимание того, что мы все умрем? Что же мы все-таки делаем? Мы что, сидим дома и сочиняем хокку, беззвучно проливая слезы?

Нет.

Каждый божий день мы просыпаемся и стараемся сделать нашу жизнь хоть немного лучше. Даже зная, что умрем, мы все-таки выходим из дома и по мере возможности стараемся не унывать.

Я знаю, потому что сам поступаю именно так. Сегодня я переделаю сотню дел, и все они направлены на то, чтобы стрелочка на моем личном счетчике счастья прошла еще одно деление в сторону полного блаженства и прочь от агонии. Сегодня утром я проснулся и воспользовался зубной нитью с привкусом корицы, чтобы люди, нашедшие мой высохший череп лет через двести, не только убедились в отсутствии предательского зубного камня, но и чтобы сам череп был приятен на вкус. Выходя из дома и направляясь на лекцию или семинар, я надеваю красивый костюм в полоску или брюки цвета хаки, чистую, хрустящую белую сорочку и белые кроссовки (отдаю дань Джерри Сайнфелду). Моя обычная семинарская процедура. Она меня радует, я чувствую себя хорошо, примерно так: «Великолепно, сегодня я буду говорить о комедии!» Каждое решение, принимаемое мной как сознательно, так и подсознательно, принимается с надеждой на то, что оно приблизит мою радость или умерит мой страх.

Все нами предпринимаемое делается с надеждой (порой обманчивой), что оно улучшит нашу жизнь. В одежде, которую сегодня надеваем, в выборе, который совершаем, заложена мысль о том, что все это улучшит нашу жизнь хоть на самую малость. Выбор сорочки или блузки на сегодня был сделан потому, что в ней мы почувствовали себя лучше (в той или иной степени), более привлекательными. Может быть, в этой сорочке удобно. А может быть, это моя «счастливая» сорочка. А может быть, просто она пахла не так скверно, как другие из огромной горы одежды, валяющейся на полу. Неважно. Все, что мы делаем, любое принимаемое нами решение — это попытка облегчить жизнь, улучшить ее.

Но разве эти действия, эти поступки помогут разрешить нашу главную проблему?

Нет, мы все равно умрем.

И тем не менее мы проснемся завтра утром и сделаем то же самое. И на следующий день все повторится сначала. Кто-то когда-то сказал: «Мы продолжаем работать с надеждой и искренней верой в завтрашний день, который может не наступить. И однажды он не наступит. Такова природа человека».

Мы будем и дальше стараться хоть немного улучшить нашу жизнь, пытаясь разрешить нашу неизбывную проблему, несмотря на убедительное свидетельство в пользу обратного. Такова правда нашей жизни. Комедия отражает метафорическую истину: пусть мы летим со свистом в пустоту холодной безразличной Вселенной, не зная, откуда мы пришли и куда идем, пусть некоторые из нас порой пренебрегают надеждой и впадают в отчаяние — мы, как раса, как вид, все равно продолжаем наш путь. Невпопад и неумело, но так по-человечески, мы стремимся максимально улучшить каждое мгновение пребывания в этой Вселенной или хотя бы сделать его лучше предыдущего, не имея никаких шансов на конечный успех. Мы из породы тех, кто встает после того, как сбили с ног. И встаем мы потому, что то ли по крайней глупости, то ли из упрямства, то ли из наивного оптимизма — но мы не можем тихо лежать там, внизу, где безопасно и где мы все в конце концов завершим свой путь.

Это глупо, бесполезно, безнадежно. Но, несмотря на нашу полную безнадежность и наши заблуждения, несмотря на эгоизм, мелочность, ничтожность принимаемых нами решений, они остаются по-человечески победоносными и прекрасными. А комик — это просто смельчак, который стоит перед группой незнакомцев и признается в том, что он человек, говоря правду о себе и других. Возможно, люди сидят в темноте и думают: «Я неудачник, я проиграл, я совсем один». Комик выходит и говорит: «Я тоже». Он пожимает плечами — это основополагающий жест комика. «Эй, ничего, переживешь. И у меня так было. Такова жизнь. Жить будешь!»

Искусство комедии — это искусство надежды. Это правда. И в этом комическая метафора нашей жизни.

Как ни странно, эту метафору можно представить в виде уравнения, которое, в свою очередь, приведет нас к целому набору инструментов, пригодных для практического использования.

Глава 4. Уравнение комедии

Вы выходите на сцену, делаете это, и смех звучит вам в ответ. Вы выходите на сцену, делаете то — и никакого смеха в ответ. На это — громкий смех, на то — никакого смеха. Проделайте это с десяток раз — с десяток раз получите смех в ответ. Проделайте то с десяток раз — на сцену выйдет актер второго состава. Мой друг Брайан Роуз (кстати, большая шишка, преподаватель театрального мастерства, да еще степень доктора философии имеет) обычно называл это явление «физикой комедии».

И, как всякое физическое явление, его можно выразить в виде уравнения, которое поможет нам присмотреться к внутренней динамике и механике искусства, к рычагам, центрам вращения и точкам опоры. Что-то вроде формулы E = mc² для комедии.

Мы исходим из того, что комедия говорит правду. А правда состоит в том, что каждое принятое нами решение принимается в попытке улучшить жизнь. И, даже зная, что в конечном счете эти попытки обречены на провал, мы продолжаем их предпринимать. В каком-то смысле это метафора, показывающая, что значит быть человеком.

Эту метафору, или парадигму (используем модное словцо), можно представить в виде уравнения для комедии.

Вот это Уравнение Комедии.

Комедия — это рассказ об обыкновенном парне или обыкновенной девушке, которые борются с непреодолимыми сложностями без многих практических навыков и средств, необходимых для победы, и при этом никогда не теряют надежды.

Позвольте-ка мне повторить.

Комедия — это рассказ об обыкновенном парне или обыкновенной девушке, которые борются с непреодолимыми сложностями без многих практических навыков и средств, необходимых для победы, и при этом никогда не теряют надежды. Если подумать, то все игровые комедии соответствуют этому уравнению. Говорят, что Джерри Льюис — признанный авторитет (кстати, французы его любят!) — сказал: «Вряд ли у меня есть продуманная теория относительно того, что именно заставляет людей смеяться, но предпосылка любой комедии — это человек в беде». Вот именно: обыкновенный парень, борющийся с проблемой, которая ему не по силам; но он не сдается.

Обыкновенный парень или обыкновенная девушка. Джеки Глисон называл его ослом — неотесанным, занудливым, нелепым. Иными словами — он или она весьма похожи на нас.

Борются с непреодолимыми сложностями. А что может быть «непреодолимее» нашей собственной смерти? Большинство из нас борется с неминуемостью смерти. В кинофильме «Сыграй еще раз, Сэм» (Play it again, Sam) Вуди Аллен, готовясь к важному свиданию, сражается с флаконом талька. С чем бы ты ни сражался, это дело нелегкое.

Без многих практических навыков и средств, необходимых для победы. Мы далеки от совершенства. Мы не всемогущи, не всеведущи, не неуязвимы, не непобедимы, не неудержимы — но все равно вступаем в борьбу. Нас очень легко одолеть, остановить, удержать. И, несмотря на все эти недостатки, мы продолжаем бороться...

Никогда не теряют надежды. Все, что мы говорим и делаем в комедии, подчинено одной цели: сделать нашу жизнь лучше, пусть самую малость. Сколь бы превосходящими ни были силы противника, каждая реплика, произнесенная нашими персонажами, или каждое предпринятое ими действие — все это говорится или делается в надежде улучшить ситуацию. Это пусть тщетная, пусть идиотская, но надежда. Как обстоят наши дела? Мы все живем на угольке, бесцельно несущемся сквозь Вселенную, боремся с непреодолимыми сложностями, не имея многих (а может, никаких) средств, необходимых для победы, однако надежды не теряем!

Удалите любой из этих элементов — комический эффект любой сцены ослабевает или пропадает вообще. К примеру, обратимся к одному из ранних фильмов Вуди Аллена. Многие из них — о невротиках-ньюйоркцах, часто несуразных и физически, и психически, и эмоционально, но всегда пребывающих в поисках любви. В этих фильмах Герой всегда страдает от всяческих оскорблений и унижений, но даже если его (ее) сбивают с ног, он (она) всегда поднимается, чтобы жить и любить завтра. Эти фильмы, как правило, смешны, а иногда просто великолепны. Упомянутая базовая парадигма вновь и вновь проявляется в таких фильмах, как «Энни Холл» (Annie Hall), «Манхэттен» (Manhattan), «Спящий» (Sleeper), «Любовь и смерть» (Love and Death).

А теперь вспомним более поздние (ладно, менее смешные) фильмы, снятые в период, когда Вуди стремился подражать своим киноидолам — Бергману и Феллини, — а значит, писать и снимать более «содержательные» картины. (Помните его замечание о комедии как о сидении за «детским столиком»?) Я вспоминаю один из его фильмов той поры, «Сентябрь» (September), потому что многие мои приятели были заняты в нем в качестве статистов и получили от режиссера одно-единственное указание — ежедневно приходить на площадку в бежевом, исключительно в бежевом. Просто магазин «Банановая республика» в Верхнем Ист-Сайде, честное слово. Не знаю. Я родился в Куинсе, жил в районе Адской Кухни и в бежевом ходил редко. Неважно. Вы видели «Сентябрь»? Это типичный фильм Вуди Аллена: ньюйоркцы из числа верхушки среднего класса оказываются в Вермонте, в летнем домике, где борются за любовь, сражаясь с собственными неврозами. От прежних персонажей их отличает одна существенная деталь: они несчастны, и они все знают об этом. Просто знают? Да они полностью погрязли в своей боли, купаются в ней. Они сознают свою никчемность и обреченность, а также трагичность и бессмысленность всего происходящего. Это был фильм Вуди Аллена без всякой надежды. Уберите надежду — и получите драму. Получите «Сентябрь».

Приведенное нами уравнение — отнюдь не набор незыблемых правил, не жесткий метод, от которого ни в коем случае нельзя отклониться. Мне кажется, что стоит начинать с доверия к собственной интуиции. Все нижеизложенное — это, как точно подметил один из слушателей моего семинара, «не пошаговая инструкция, а карта на случай, если заблудишься».

Итак, снова Уравнение Комедии. Комедия — это рассказ об обыкновенном парне или обыкновенной девушке, которые борются с непреодолимыми сложностями без многих практических навыков и средств, необходимых для победы, и при этом никогда не теряют надежды. Уберите любой из членов этого уравнения — комические элементы сцены ослабевают или пропадают вообще. В результате вы создаете не столько комический, сколько драматический момент, эпизод или фильм. Ну и отлично, если вы этого добивались. Но не так уж классно, если работаете над романтической комедией. И вот тогда мы...

Глава 5. Знакомимся с инструментами

Исходя из Уравнения Комедии, можно приступить к составлению набора надежных, удобных и пригодных к использованию инструментов. По существу, это Скрытые Инструменты Комедии. Этому не учат в университетах. Вы не найдете их в таких книгах, как «История на миллион долларов» или «Киносценарий»[15], а также на семинарах по импровизации или курсах для подготовки стэндап-комиков. Это — скрытые рычаги, способные регулировать элемент комического в сцене, пьесе или фильме. Итак, инструменты.

1. Победа Любой Ценой

2. Не-Герой

3. Метафоричность Отношений

4. Позитивное (или Себялюбивое) Действие

5. Подлинность Эмоции

6. По Прямой/По Спирали

И инструменты разработки сценария.

7. Архетипы

8. Комическая Предпосылка

В последующих главах мы подробно расскажем о том, как распознать, понять и применить указанные инструменты в сочинительстве и в исполнительском мастерстве. А пока — краткий обзор всех Скрытых Инструментов Комедии.

Первый инструмент — это Победа Любой Ценой. Вспомним уравнение. Обыкновенный парень или обыкновенная девушка, которые борются с непреодолимыми сложностями без многих практических навыков и средств, необходимых для победы, и при этом никогда не теряют надежды. В свете этого Победа Любой Ценой предполагает, что в комедии вам разрешено делать все, что вы считаете нужным, ради победы — и неважно, кем вы при этом выглядите: дураком, идиотом, грубияном. Комедия дает персонажу разрешение одержать победу. И в этой Победе Любой Ценой вы не пытаетесь выглядеть смешным, вы просто стараетесь заполучить то, что хотите, оставаясь при этом самим собой. (Подробнее о скрытом инструменте Победа Любой Ценой читайте в Главе 6.)

Следующий инструмент: Не-Герой. Итак, Не-Герой — это обыкновенный парень или обыкновенная девушка... без многих практических навыков и средств, необходимых для победы. Подчеркнем, что мы говорим не «Комический Герой», а «Не-Герой». Не идиот, не гипертрофированный дурак, а просто тот, кому чего-то недостает, но кто, тем не менее, полон решимости победить. Один из результатов: чем больше у вашего персонажа практических навыков, тем менее комично он выглядит и тем больше походит на драматического героя. Так происходит эволюция персонажа в комедии: в романтические моменты Герой, до тех пор грубоватый и даже несносный, становится более чутким, более зрелым. Не верите? А вспомните Билла Мюррея в фильме «День сурка». (Подробнее о скрытом инструменте Не-Герой читайте в Главе 7.)

Метафоричность Отношений — инструмент восприятия. Говоря о Метафоричности Отношений, мы прежде всего исходим из того, что за внешними, поверхностными отношениями скрываются подлинные, настоящие, Метафоричные Отношения. Каждый персонаж специфически, метафорично воспринимает окружающих его людей или мир как таковой. Подумайте о знакомых вам супружеских парах. Одни постоянно конфликтуют, ну как кошки с собаками; другие воркуют как голубки; а третьи похожи на партнеров по бизнесу: «Нет, в этот четверг не смогу заняться сексом с тобой. Но если удастся перенести пару встреч, тогда, возможно, и смогу втиснуть половой акт в воскресенье в 15 часов во избежание дальнейших осложнений». Речь идет о супружеской паре, но метафора их отношений — это отношения партнеров по бизнесу, которые пашут без сна и отдыха. В этой связи можно вспомнить также отношения Оскара и Феликса — двух разведенных мужчин средних лет, случайно ставших соседями по квартире, которые ведут себя как давно живущие вместе супруги. Это Джерри и Джордж, ведущие себя, как дети на заднем сидении полицейской машины: «А можно мне поиграть с сиреной?»[16] (Подробнее о Метафоричности Отношений читайте в Главе 8.)

Позитивное Действие, или действие, совершаемое из себялюбивых, эгоистических соображений. Смысл в том, что, предпринимая любое действие, ваш персонаж на самом деле думает, что оно должно дать результаты — независимо от того, насколько глупо, наивно, несуразно он или она при этом выглядит. Он (она) надеется на то, что его (ее) поступок обеспечит ему (ей) положительный результат (потому это часто называют «действием с надеждой»). Еще один благотворный эффект Позитивного Действия состоит в том, что оно смягчает впечатление от таких неприятных персонажей, как Бэзил Фолти из «Отеля “Башни Фолти”» (Fawlty Towers) или Луи Де Пальма из «Такси» (Taxi). (Подробнее о скрытом инструменте Позитивное Действие читайте в Главе 9.)

Подлинность Эмоции — в первую очередь, актерский или режиссерский инструмент. Смысл его в том, что любая эмоция, которую НА САМОМ ДЕЛЕ (в действительности) переживает актер на сцене или съемочной площадке по ходу действий изображаемого персонажа, и есть верная эмоциональная линия персонажа в сцене. Какую бы «смешную» реакцию заранее ни запланировали авторы, режиссеры или продюсеры, естественное переживание (эмоция), возникающее как искренняя и органичная реакция актера на соответствующую ситуацию, и является верным эмоциональным состоянием. Подлинность Эмоции — это та причина, по которой не прошедший актерскую школу стэндап-комик может добиться большого успеха в кино и на телевидении. (Подробнее о Подлинности Эмоции читайте в Главе 10).

Джон Клиз когда-то рассказывал, что, создавая группу «Монти Пайтон» (Monty Python), они считали комедию неким набором разрозненных глупых трюков: «Мы по привычке думали, что комедия — это когда наблюдаешь за кем-то, кто делает какие-нибудь глупости... А позже мы поняли, что комедия — это когда наблюдаешь за кем-то, кто смотрит на того, кто делает какие-то глупости». Эта мысль и лежит в основе понимания инструмента По Прямой/По Спирали.

Существует ошибочное представление о том, что комедия — это дуэт хохмача (комика) и простака, и простак постоянно попадает в ловушки, расставленные комиком. Однако в самой идее Комик-Простак заложена ошибочная парадигма. На самом деле взаимоотношения внутри дуэта совсем иные. Речь идет об одном человеке, который проблемы не видит — или же сам ее создает, — и о другом, который с проблемой борется. По Прямой/По Спирали.

В знаменитом скетче «Кто на первой?» роли распределены четко: Лу Костелло — коротышка, толстяк, путаник и болтун — явный комик дуэта, а высокий, худой, строгий Бад Эбботт — простак и резонер. Но предполагая, что лишь эти отношения создают комедию, мы упустим истинное положение вещей, ибо комедия — это коллективное усилие, где каждый из членов команды вносит свой вклад в комический момент. Подлинная динамика — это отношения наблюдателя и объекта наблюдения; того, кто видит, и того, кто не видит; того, кто создает проблему, и того, кто с ней борется.

Вспомним Крамера в «Сайнфелде» (Seinfeld). Комизм заключается не просто в наблюдении за тем, как обычно ведет себя Крамер, а ведет он себя нестандартно, мягко говоря. Комедия требует, чтобы другие персонажи — Джерри, Элейн или Джордж — наблюдали за этим поведением, пребывая в состоянии растерянности или полного недоумения. Инструмент По Прямой/По Спирали и есть выражение этого обстоятельства. Речь идет о том, что для какой-то глупости или создания проблемы нам действительно нужен некий смешной человек. Но не только. Нам нужен еще кто-то, представляющий нас, зрителей — чтобы наблюдать за этим совершающим глупости человеком или решать возникшую проблему. Может быть, этот другой персонаж не столь многословен и не делает ничего смешного. Но именно потому, что этот другой персонаж — также Не-Герой, он или она видит проблемы и сражается с ними, однако не обладает необходимыми умениями и навыками, чтобы с ними справиться. Идущий По Прямой не видит проблемы, которую часто сам и создает. У него будто шоры на глазах. Идущий По Спирали борется с проблемой, но не способен ее решить. Как правило, идущий По Спирали напряженно пытается разобраться в том, что он видит, а идущий По Прямой не замечает как идущего По Спирали, так и никого и ничего вокруг. И совершает — как сказал бы Джон Клиз — какие-нибудь глупости. Именно такое сочетание и рождает комедийный эффект. (Об инструменте По Прямой/По Спирали читайте в Главе 11.)

Архетип — это воплощение классических комических персонажей, сопровождавших нашу жизнь в течение последних трех тысяч лет, начиная с ранних греческих комедий и заканчивая ситкомом студии Fox, который шел вчера вечером по телевизору. Совсем не случайно эти персонажи — а также представляемые ими человеческие типы и отношения, — появившись однажды, прочно укоренились в западной драматургии. (Объяснение ищите в Главе 12.)

Комическая Предпосылка — это Ложь, Которая Говорит Правду. Невероятное или невозможное стечение обстоятельств, из которого возникает дилемма, движущая нашими главными героями в течение всего повествования. Не просто рекламный ход или броский логлайн, чтобы «продать» нам фильм, но первоочередной инструмент воображения — генератор истории как таковой. (Подробнее о Комической Предпосылке читайте в Главе 13.)

С помощью этих восьми скрытых инструментов мы попытаемся «взломать» тайны комедии. В последующих главах увидим, каким образом можно использовать эти инструменты. Вы также узнаете, что нужно сделать, чтобы комедия «заработала» для вас, кем бы вы ни были: актером, режиссером, стэндап-комиком или просто человеком, который не прочь посмеяться.