Сладкая месть

8

На самом деле Уолтеру не удалось поговорить с лордом Джеффри до прихода следующего дня. Столкнувшись с такой решительностью, Сибель убежала, чтобы заодно и получить авторитетное мнение, и встретила свою матушку, уже направлявшуюся к ней. Поскольку за графом Пемброком ухаживали Рианнон и Элинор, Джоанна была свободна и сочла нужным проверить, чем занята дочь. Более того, она решила, что Сибель и Уолтер оставались наедине уже слишком долго. Джоанну несколько раздосадовал озорной каприз матушки столкнуть молодых людей вместе, ибо она чувствовала, что состояние Уолтера может побудить Сибель на чрезмерную заботливость.

В связи с этим Джоанна отправила Сибель присмотреть Уолтеру для ночлега более уединенное местечко, чем большой зал, и такое, где, по крайней мере, имелась хотя бы койка. В переполненном замке Билта такая задача была не из легких. В конечном счете, Сибель пришлось выгнать своего брата Вильяма с койки и, уложив его на соломенный тюфяк рядом с маленьким Иэном, предоставить его место в прихожей апартаментов ее родителей Уолтеру. Прихожая представляла собой переполненную комнатушку, в которой хватало места ровно настолько, чтобы ступать, тщательно выверяя каждый свой шаг.

Уолтер был доволен. Такое размещение вроде бы делало его уже членом семьи, к которой он так жаждал присоединиться, и являлось еще одним молчаливым доказательством, что его просьбу взять в жены Сибель ждали и приветствовали. Полученное от этого душевное спокойствие позволило Уолтеру без лишних споров уступить Джоанне, когда та решительно сказала, что он отправится спать тотчас же, как его помоют, смажут мазями и вправят ему кость.

О чем Джоанна и думать не думала, так это о том, что пыл Уолтера передастся ему и во сне. По сути дела, первую часть ночи его не тревожили никакие сны: он слишком крепко спал для этого. Однако Уолтер был молод и силен. Образы Сибель – ее груди, прижатой к его щеке, сладкого дыхания, нежно щекотавшего ему ухо, – часто нарушали его безмятежный сон. Уолтер просыпался, затем засыпал снова, только для того, чтобы опять окунуться в страну самых интимных фантазий. После одного из таких пробуждений заснуть ему уже не удалось.

Некоторое время он лежал тихо, ожидая, что бессонница успокоит его, но мозг был так же неуправляем в бодрствовании, как и во сне. В конце концов, тихонько вздохнув от нужды и досады, он присел и осторожно соскользнул с койки, намереваясь сходить в уборную. Возможно, если он освободит мочевой пузырь, другая крайняя необходимость исчезнет тоже. Койка скрипнула, и Уолтер замешкался, поглядывая на братьев Сибель. Было бы неразумно будить мальчиков. Никто из них не шелохнулся, и Уолтер улыбнулся, вспоминая свой собственный крепкий сон в таком возрасте. Он встал, неуклюже набросил халат и начал осторожно пробираться к двери. Не успел он дойти до нее, как почувствовал на своей руке легкое прикосновение.

– Вам что-то нужно, сэр Уолтер? – тихо спросила Джоанна.

– Только справить нужду. Мне очень жаль, что я разбудил нас, – ответил он шепотом.

– Ничего страшного, – сказала она, указывая в дальний зала, где виднелись отблески серого света. – Почти рассвело. Вы не чувствуете недомогания? Точно?

Абсолютно, – искренне уверил он ее и добавил: – Мне только не спится.

Джоанна аккуратно поправила на нем халат и внезапно ухмыльнулась:

Вам не терпится избавиться от того, что вас мучает... Вы хотите обрести новые страдания?

Да, – ответил Уолтер, нахмурившись. – Но я не понимаю. Я думал... – Он оглянулся назад на место, где стоял рядом с ее сыновьями, будто был одним из них.

– Извините, – поспешила сказать Джоанна. – Я не имела в виду, что вам будет отказано, но, возможно, что …

– ... Идите. Я слышу, Джеффри ворочается. Он будет готов поговорить с вами, когда вы вернетесь.

Уолтер направился к выходу в весьма задумчивом состоянии. Даже если бы он не желал саму Сибель, едва ли можно было вообразить какие-либо обстоятельства, при которых человек в его положении отказался бы от брачного союза с кланом Роузлинда. Если только... Уолтер резко оступился и стиснул зубы. Если только к этим обстоятельствам не относилась необходимость его разрыва с Пемброком. Внезапно он вспомнил то, как Сибель замолчала, а затем вздрогнула, когда он упомянул об избиении гарнизона замка Монмут. Те люди являлись союзниками ее отца, вероятно, среди них были даже его друзья. Лорд Джеффри приходился кузеном королю, и сама Сибель являлась его родственницей. Естественно, она ужаснулась, услышав о потерях короля.

«Что же мне делать?» – спрашивал Уолтер себя. Он не мог оставить Ричарда, хотя Пемброк, безусловно, отпустил бы его. И все же он не мог этого сделать. Этот вопрос касался не только личной преданности, но и того, кто прав, а кто нет. Король и его министры нарушали закон и попирали установленные обычаи. Если их не остановить, каждый человек в королевстве превратится в раба прихотей Генриха. А, это было несправедливо. Каждый свободный человек имел свои права. Даже у серфа были его маленькие права. Более того, Ричард стал бунтовщиком не ради своей выгоды. Он являлся приверженцем справедливости и добрых обычаев. Какова бы ни была личная жертва, Уолтер знал – он не может отречься от дела Пемброка.

В таком случае ему пришлось бы отказаться от заключения брачного соглашения. Рассуждая о своей привязанности к Пемброку, Уолтер медленно возвращался в палату лорда Джеффри. Вот он снова остановился и тяжело вздохнул. Возможно, существует какой-нибудь выход. Уолтер снова двинулся вперед. Лорд Джеффри был благородным человеком. Безусловно, он бы не стал давать Уолтеру надежду, что его примут в качестве мужа Сибель только затем, чтобы тот, оказавшись в безвыходном положении, отрекся от дела бунта.

Уолтер направился ускоренным шагом прямо к входу в опочивальню и позвал:

– Милорд?

– Входите, – тотчас же ответил Джеффри и, когда Уолтер вошел, указал на кресло, стоящее напротив его кресла у заново разведенного огня.

– Лорд Джеффри, – начал Уолтер, все еще стоя, – вам должно быть известно, что я очень хочу взять вашу дочь, Сибель, в жены, но...

– Мне известно это, – перебил его Джеффри, не в силах совладать с легким подергиванием губ. – Но я хочу успокоить вас и сразу же сказать, что я не имею на этот счет возражений. Однако ситуация не столь проста. Присаживайтесь, пожалуйста. Разговор будет долгим, и ради вашего колена вам лучше устроиться в кресле, положив ноги на табуретку.

– Я понимаю, что ваша преданность королю, а моя – Пемброку создают некоторые трудности, но, безусловно, мы можем прийти к какому-нибудь соглашению....

– Это не та ситуация, о которой я говорил, – снова перебил его Джеффри. – То, что я слышал о поражении под Монмутом от некоторых людей, приехавших с вами и Пемброком, дает мне все основания полагать, что скоро будет достигнут мир или, по крайней мере, перемирие. Наверное, официальная помолвка до того времени будет невозможна, но не думаю, что вам или мне нужно беспокоиться о формальной, законной стороне дела. Думаю, вы поверите мне, если я скажу, что сдержу любое обещание, а я в свою очередь уверен, что вы сдержите свое. Беда в том, что право решения остается не за вами и не за мной.

Уолтер стоял как вкопанный, с изумлением глядя на Джеффри. Освобождение от опасений, что его собираются просить стать перебежчиком, моментально заглушило в нем все чувства, кроме облегчения, за которым последовало веселье над своим собственным самомнением. Как он мог хоть на мгновение решить, что его да несколько его воинов сочтут достаточно ценной силой для дела Пемброка, которая способна толкнуть лорда Джеффри на бесчестный поступок – назначать цену за свою дочь? Но следом за облегчением и радостью пришло удивление.

– Что значит, право решения о замужестве вашей дочери остается не за вами? Мне понятно, почему такого права нет у меня, но...

– Да сядьте же вы, наконец! – воскликнул лорд Джеффри. – У меня уже шею ломит от того, что приходится на вас постоянно поднимать голову. Я ведь уже сказал, что разговор будет долгим.

– Прошу прощения, – поспешно сказал Уолтер и присел.

– Положите ноги на табуретку, – предложил Джеффри, пододвигая скамеечку для ног. Заметив, как Уолтер робко принял этот жест, Джеффри сложил пирамидкой руки и посмотрел на него. – Для начала нанесу самый тяжелый удар, – сказал он, ухмыльнувшись. – Роузлинд со всеми его почестями принадлежит женщинам.

– Что? – еле вымолвил Уолтер.

– Повторяю, Роузлинд, Мерси, Кингслер, Айфорд, Клиро, примерно полдюжины маленьких замков и плюс, я и сам не знаю, сколько ферм и поместий – все это наследуется по женской линии. Сейчас владелицей является леди Элинор. Когда умрет Элинор, наследницей станет Джоанна, и – не приведи Господь, или, по крайней мере, пусть это случится после моей смерти, – когда умрет Джоанна, земли перейдут к Сибель.

– Что? – глупо повторил Уолтер.

– Просто подумайте об этом немного, и шок пройдет, – засмеялся Джеффри.

– Но ведь есть еще сэр Адам и Саймон...

– Адам владеет землями своего отца, которые, уверяю вас, кое-что из себя представляют, а сверх них Таррингом и зависимыми от него владениями. Саймон... Саймон владеет собственностью в Уэльсе и является наследником северных замков лорда Иэна. Саймон в любом бы случае не принял Роузлинд. Он не хочет возлагать на свои плечи такую обузу. Да и леди Рианнон... она не может оставаться подолгу вдали от холмов Гвинедда. Как бы там ни было, все это не важно. Такая передача собственности была угодна леди Элинор, и оба ее мужа не возражали против этого. Брачные соглашения непоколебимы. Это вы и должны себе уяснить. Земли будут принадлежать Сибель. Она будет править ими так, как посчитает нужным. Она оставит их тому, кому посчитает нужным, – скорее всего своей старшей дочери. Конечно, есть вероятность того, что у нее не будет дочери или девочка не выживет... Но даже в таком случае она вправе решить завещать земли племяннице или кузине. Вы должны смириться с этим.

Уолтер открыл было рот, но тут же закрыл его.

– Я не жадный человек, – наконец, сказал он. – Я очень хочу жениться на Сибель. Если вы поможете мне овладеть моими землями, я оставлю ей добрую часть собственности и приму ее без приданого.

Джеффри улыбнулся ему, но глаза оставались печальны.

– Вы не жадный, и я только рад этому, как и тому факту, что вы хотите жениться на Сибель только из-за нее самой. Я люблю свою дочь и желаю ей в браке счастья, которое испытываю от союза с ее матерью. Но вы не можете обладать Сибель без обещания не претендовать на Роузлинд. Она никогда не согласится.

– Если вы велите ей... Я не хочу сказать, что вы должны принуждать ее. Надеюсь, я не похож сейчас на самодовольного хлыща, но я верю, что она захочет...

Джеффри закачал головой, и голос Уолтера стих.

– Мне неизвестно душевное состояние дочери, хотя ее мать уверяет меня, что она не возражает против такой партии. Понимаете, я бы не принудил ее ни при каких условиях.

– Я люблю ее. Я приободрил вас, поскольку считаю, что вы способны сделать ее счастливой. Все мое влияние на Сибель, а оно не такое уж незначительное, я направлю в вашу пользу. Однако я могу морить ее голодом, могу бить, но не заставлю выйти за вас замуж, если это будет означать потерю Роузлинда. Не сыграло бы это роли даже в том случае, если бы она безумно любила вас. Она бы разбила себе сердце, но не отказалась бы от Роузлинда.

– Не верю этому! – воскликнул Уолтер. – В Сибель нет ни жадности, ни гордости. Я наблюдал за ее жизнью день за днем, и она ведет себя со служанками, как хозяйка единственного, небольшого поместья. Я обеспечу ее всеми удобствами. Ей не будет отказано ни в развлечениях, ни в роскоши... – И снова Уолтер так и не закончил предложение, ибо Джеффри закачал головой.

– Сибель не стремится ни к развлечениям, ни к роскоши. – Джеффри помешкал и нахмурился. – Я собирался было сказать, что ей нужна власть, но это не так – по крайней мере, не в том смысле, что она хочет править жизнью других людей. Она хочет заботиться о Роузлинде и своих землях. Нет, это тоже не верно. Необходимость заботиться о Роузлинде заложена в ее крови и плоти. Возможно, она впитала ее с молоком матери. Когда-нибудь она скажет вам: «Мое принадлежит только мне». Возможно, тогда вы поймете. Я могу рассказать вам несколько историй.... Но истории ничего не изменят. Поверьте мне, мужу Джоанны из Роузлинда, – вы можете получить Сибель и Роузлинд, но только как одно целое. Вы хотите взять свое предложение назад? Никто не узнает, что мы говорили об этом, и на моем отношении к вам это никак не отразится. Фактически ради вашей дружбы я готов ручаться, что помогу вам завладеть вашими землями.

– Вы хотите сказать, что поможете мне обуздать или свергнуть кастелянов моего брата, женюсь я на вашей дочери или нет?

– Да, поскольку это поможет мне заслужить вашу дружбу, и я не думаю, что для этого необходимо ваше согласие, – убедил его Джеффри.

– Но тогда у меня не будет Сибель! – взорвался Уолтер.

Джеффри засмеялся.

– Я был не очень-то счастлив, когда мне предложили Джоанну. Конечно, вопрос владения собственностью не удивил меня, ибо я был сквайром Иэна. Ух! Слышали бы вы, как ходит ходуном крыша, когда милорд и его леди расходятся во мнениях. Но, когда спор касается земли, в рассуждениях Элинор нет ничего женского. Никогда ее не злило что-нибудь так, как аргументы по поводу управления поместьями. Такова и Джоанна. И Сибель, как и Джоанну, приучили к этому с рождения. Можете не опасаться, что Сибель не справится с управлением собственностью, и вы будете беспомощны восстановить порядок.

– Я так и не думал, – правдиво ответил Уолтер. В сущности, он уже сам явился свидетелем исполнения заповеди «мое принадлежит мне». Джеффри вызвал в его памяти сцену в лагере, когда Сибель и ее люди выдворили восвояси его отряд, добывавший продовольствие. Он снова слышал ее голос: «Я защищаю свою собственность» и «Вы собираетесь вернуть мне мою собственность?». – В действительности, – продолжал Уолтер, – меня интересует, как мне удастся разыгрывать роль позолоченного щеголя.

Джеффри сделал кислую мину и дернул себя за мочку уха.

– Лучше бы вас интересовал вопрос, будет ли у вас время есть и спать. Хозяйки Роузлинда ни на йоту не допустят пустой траты сил, тем более сил здорового мужчины. У вас не будет недостатка в занятости. С другой стороны, у вас не будет также недостатка в удовольствиях и веселье. Если я и нахожусь в зависимости от моей жены, как поговаривают иногда некоторые мужчины, то у меня нет желания избавиться от этой зависимости. Мои труды не стоят и тысячной доли того счастья, которыми меня за них вознаграждают.

Уолтер безмолвно уставился на Джеффри, затем на какое-то время перевел взгляд на огонь. Наконец, он снова взглянул на Джеффри, улыбаясь уголками губ.

– Я хочу Сибель. Я возьму ее, чего бы это мне ни стоило!

– Ах да, – начал Джеффри. – В этом месте следует второй удар. Вам придется самому заполучить Сибель. Я не могу отдать ее. Позвольте мне поставить вопрос ребром. Я могу ручаться, что не приму иных предложений на ее брак. Я отклоню любые другие предложения. Однако я не вправе заключить брачное соглашение. Поскольку наследством Сибель является Роузлинд, только леди Элинор может заключить это брачное соглашение, а моя жена должна одобрить его. В конце концов, какое бы приданое ни досталось Сибель, оно ей достанется из наследства Джоанны.

– Я же сказал, что возьму ее без приданого, – рассердился Уолтер.

– Но Сибель никогда не согласится выйти замуж на таких условиях, – мягко напомнил ему Джеффри, – и я уже говорил, что не стану приказывать ей.

– Это безумие, – вскипел Уолтер. – Для того чтобы получить Сибель, я должен сначала обхаживать ее мать и бабку!

– Нет-нет, – засмеялся Джеффри. – Зная положение дел, я бы никогда не позволил зайти этому столь далеко, если бы Элинор и Джоанна были бы недовольны. Сибель – вот кого вы должны убедить.

Уолтер закрыл глаза и сморщил лицо.

– Думаю, что у меня сегодня что-то не в порядке со слухом или головой. Учитывая, что Сибель является подопечной своей бабки и матери, а я их вполне устраиваю, почему же тогда мы не можем заключить брачное соглашение? При чем тут еще Сибель? Я представлю состояние моих дел леди Элинор и леди Джоанне и расскажу им, что я могу предложить в качестве завещания. Я понимаю, что мой дар будет пустяком по сравнению с собственностью Сибель, но...

– Ни в каком завещании нет нужды, – перебил его Джеффри. – Это будет нелепо. Ваши земли должны полностью перейти к вашему сыну. Брачные соглашения всегда таковы: то, что принадлежит вам, – ваше, то, что принадлежит женщине, – ее. Обычно все земли, приобретенные во время брака, оставляются для второго или третьего сына или добавляются к наследству старшего, если младшие вступят в богатый брак. Но вы упускаете самое главное: замужество Сибель зависит только от самой Сибель.

– Что?! – вернулось к Уолтеру его смешанное со злостью изумление. – Сибель всего лишь девушка! Бог ее знает, какого глупого щеголя, который будет льстить ей из желания заполучить богатство, она может выбрать. Я готов принять решение ее матери и бабки, но чтобы глупая девчонка...

– Сибель – не глупая девчонка, – резко на этот раз перебил его Джеффри. – Почему, по-вашему, она в свои шестнадцать лет до сих пор не замужем? Из-за недостатка предложений? Да мне отбоя не было от подобных предложений с самого ее рождения, а в последние четыре года эта проблема стала ощущаться еще острее. Вы не первый, кого Элинор и Джоанна были готовы принять во внимание. Именно Сибель, не задумываясь, отвергала каждого предложенного ей мужчину.

– В таком случае, – парировал Уолтер, – она наверняка глупа. Кто знает, какую мечту она себе придумала? Может быть, с этой мечтой не схож ни один мужчина.

Джеффри пожал плечами.

– Вы увидите, что она не слишком-то предается мечтаниям. Я могу кое-чем приободрить вас, хотя моя жена рассердилась бы, если бы узнала об этом. Сибель – не кокетка. Она никогда не подстрекает мужчин. Если она дала вам основания думать, что вы нравитесь ей, то существует реальная надежда, что она воспринимает вас серьезно. Теперь будьте внимательны к тому, что я скажу. Неважно, нравится ли вам тот факт, что она вольна сама делать свой выбор. Такова реальность. Если вы хотите жениться на Сибель, вы должны заставить ее захотеть выйти за вас замуж.

Уолтер понял, что таково последнее слово. Снова он безмолвно глядел на Джеффри.

– От такого соглашения можно очень много выиграть, – спокойно сказал Джеффри. – Вы говорите, что желаете Сибель. Скажем, она выйдет за вас замуж по моему приказу либо по приказу матери или бабки, даже если вы ей будете безразличны. Возможно, она сможет полюбить вас; возможно, что и нет, и всегда будет вам оказывать лишь унылое, ворчливое послушание. Вам бы хотелось этого, Уолтер?

– Нет! – не подумав, выпалил Уолтер под воздействием яркого образа смышленой, озорной Сибель. Сменить такое на утомительную покорность... Уолтер пожал плечами.

– Таким образом, если она согласится, вы будете знать, что она желает вас. Вам никогда не придется сомневаться в ее любви. Сомневаться в любви жены – неприятная штука.

В голосе Джеффри чувствовалась нотка глубокой искренности. Уолтер был озадачен, ибо Джеффри с равной глубиной чувства удовлетворения отзывался и о своем браке. На языке у Уолтера вертелось два вопроса – первый касался последнего замечания Джеффри, а второй мучительный вопрос был: «Что же мне делать?» Но ни один вопрос так и не был задан. В этот момент зашла Джоанна и, извинившись за вторжение, сообщила, что Ричард собирается к завтраку и хотел, чтобы Уолтер объяснил принцу Ллевелину, что произошло под Монмутом.

Поскольку Уолтер еще не был одет, времени для дальнейшего разговора не оставалось. Все, что он сказал, так это:

– Не принимайте предложений других поклонников Сибель. Я буду готов на любые условия.

Это было абсолютной правдой, но Уолтер явно не знал, как действовать дальше. Он отлично поднаторел в искусстве соблазна женщин, на которых он не хотел жениться, но подобные штучки казались полным абсурдом в отношении жены. Жена являлась собственностью мужчины; за ней не было надобности ухаживать. Уолтер также знал, как нужно вести себя с невестой после помолвки, но они с Сибель не были обручены. По крайней мере, мрачно думал Уолтер, одеваясь, он – был, она – нет.

С такими мыслями он вошел в большой зал. За высоким столом сидели рядом друг с другом принц Ллевелин и граф Пемброк, но глаза Уолтера не задержались на этих людях. Они совершенно невольно выделили Сибель, которая стояла, разговаривая с Саймоном и Рианнон, и каким-то образом ноги понесли его именно в этом направлении.

Однако он не дошел до них. Стоило Уолтеру достигнуть середины зала, как его окликнул принц Ллевелин, и Уолтер увидел, что Ричард жестами призывает его присоединиться к ним. Долг оставался долгом, и Уолтер тотчас же изменил курс, но глаза его на мгновение задержались на Сибель. Услышав его имя, она подняла глаза; взгляды их встретились, и озлобленность на то, что он был помолвлен, а она нет, улетучилась сама собой.

Странно, но Уолтер не чувствовал разочарования из-за отсрочки встречи с Сибель, не чувствовал он и облегчения, как ожидал этого всего лишь несколько минут назад, когда вошел в зал. Он был полон ощущения благополучия, сладостного предвкушения, не переставая твердить себе, что это явилось следствием заметного улучшения его физического спокойствия. Хотя его до некоторой степени раздражала левая рука, приспособленная к телу так, что он не мог двигать ей, облегчение боли в плече было более чем достаточным вознаграждением. Ко всему прочему, к левому колену почти вернулось прежнее состояние. Леди Джоанна поставила на него припарку, которая, похоже, всосала в себя всю боль в течение ночи. Оно все еще оставалось одеревенелым и не повиновалось, когда он сгибал его слишком сильно, но ноющая мучительная боль прошла.

Уолтер взглянул на Пемброка и широко улыбнулся. Очевидно, женщины Роузлинда испробовали свое волшебство и на нем. Правда, рот и нос Ричарда все еще покрывали ужасные язвы и синяки, но опухоль почти исчезла, и граф отправлял в рот ложкой какую-то кашицу темного цвета с относительной легкостью и заметным аппетитом.

– Вкусно, – пробубнил Ричард, заметив, что Уолтер косится на непривлекательное на вид жидкое месиво.

Хотя слово понять было трудно, но прозвучало оно вразумительно. Уолтер понимал, что Пемброку речь наверняка еще давалась с трудом, и, вероятно, его предостерегли от этого, но, по крайней мере, он мог быстрее и легче направлять беседу, нежели с помощью письма, что значительно облегчало дело. Между тем Ллевелин пригласил Уолтера присесть рядом с ним и за трапезой поведать ему историю о сражении. Хотя Ллевелин задавал множество заковыристых вопросов, Уолтер четко и быстро рассказывал ему все, что знал. На некоторые он отвечал, исходя из собственных наблюдений, на другие – ограничивался передачей информации, полученной от Джилберта Бассетта. Несколько последних вопросов касались личного участия Уолтера в битве, и, когда Уолтер ответил на них, принц Ллевелин засмеялся и покачал головой.

– Мне рассказывали об этом не совсем так, – сказал он. – Мне дали понять, что ты был героем Дня.

– Кто? Я? – искренне удивился Уолтер. – Кто вам это сказал, милорд?

– Я никогда не раскрываю своих источников, – поддразнил Ллевелин.

Но Ричард застучал ложкой по столу, энергично закипал головой и, отогнув три пальца, пробормотал:

– Спас меня.

– Да и, по крайней мере, один раз я чуть не убил вас, выкрикнув ваше имя, приковав тем самым внимание врага, – рассмеявшись, запротестовал Уолтер. – К тому же, милорд, вы спасали меня не реже, так что мы квиты.

Ричард энергично замахал ложкой, но, очевидно, то, что он собирался сказать, было ему не под силу, поэтому он отказался от такой попытки и указал на Ллевелина, который улыбался.

– У разговора с союзником, который едва способен говорить, есть большие преимущества, – сказал лорд Гвинедда. – Всю инициативу в беседе приходится брать на себя, а меня это вполне устраивает. Итак, я полагаю, что первоначально лорд Пемброк стремился захватить замок Монмут... Конечно, – мягко говорил Ллевелин, – я бы не мог предоставить большую помощь. Мой народ не обучен и не вооружен для взятия замков. Недостаток доспехов и оружия мы можем возместить лишь своими потерями. Таким образом, должен признать – я не сожалею о том, что вопрос о захвате замка Монмут больше не возникает.

– Почему? – спросил Ричард.

– Потому что гарнизон замка восстановлен, и даже более чем восстановлен. Как я понимаю, что Болдвин де Гюзне все еще висит между жизнью и смертью, но теперь в замке находится сам Джон Монмутский. Он привел с собой много людей, и каждый день прибывают все новые силы. Думаю, там что-то затевается, но мы узнаем об этом, когда придет время.

– Как?

Ллевелин с удивлением взглянул на графа.

– Разве сэр Уолтер, присутствующий здесь, не по вашему приказу написал Саймону, попросив его выставить наблюдение за Монмутом?

– Да, я писал ему об этом, – быстро ответил Уолтер, – но не по приказу лорда Пемброка. Я полагал, что если король захочет отомстить, то его люди, избегая больших замков, начнут грабить владения, в которые мог войти и мой собственный замок Голдклифф. Но не думаю, что лорд Пемброк подразумевал в своем вопросе именно это. Я считаю, что он выражал удивление по поводу того, как много и как скоро вы узнаете обо всем.

Это вызвало у Ллевелина улыбку. Уолтер не догадывался, то ли принц радовался тому, что удивил графа, то ли потешался над пособничеством Уолтера утонченному сознанию Ричарда. Уолтера не очень-то интересовал этот вопрос, и он не беспокоился; он положился на такт Ллевелина.

Это доверие было вознаграждено, поскольку Ллевелин сказал лишь следующее:

– Вам нужно поточнее расспросить Саймона о работе, проделанной его людьми, хотя я сомневаюсь, что вы получите вразумительный ответ. Саймон несколько озабочен все эти дни. И, тем не менее, я уверен, что на донесения его людей можно полагаться.

Обсуждение положения противостоящих сторон длилось достаточно долго, но ответ на вопрос, сколь же будет продолжаться эта бессмысленная война между королем Генрихом и его вассалами, был дан принцем Ллевелином.

– Она будет продолжаться до тех пор, пока министрам Генриха удастся убеждать короля в том, что у него имеется шанс разбить вас, – решительно заявил Ллевелин. – А они смогут убеждать его в этом, пока сражения протекают в одном и том же месте. Генрих не станет интересоваться тем, сколько людей потеряно и какой ценой – пока он не увидит, как погибают эти люди и не прочувствует цену сражений. И я уверяю вас, в данной ситуации от него будут с чрезвычайной тщательностью скрывать эти факты. Более того, лорд Пемброк, правда заключается в том, что время на стороне короля и его министров. В его руках вся Англия с ее людьми и золотом, и он может призвать на службу большие пополнения наемников с континента. У вас и у меня нет таких ресурсов.

– Бог, – прошептал Ричард.

– Вы хотите сказать, что Бог поможет нам? – Губы Ллевелина подернулись в улыбке. – Леди Элинор ухаживала за вами прошлой ночью, – сказал он. – Известен ли нам ее любимый афоризм? На Бога надейся, а сам не плошай. Уолтер заметил, как сжались и задрожали в порыве не насмеяться Мускулы на щеках Ричарда. Ссылка на неоднократно цитируемую поговорку Элинор принесла с собой поток светлых в большинстве своем воспоминаний, снова нахлынувших на Ричарда. Всю свою юность он испытывал на себе тесные узы, связывающие Маршалов с кланом Роузлинда. И хотя между семействами никогда не существовало кровного родства (возможно, узы были столь тесными, что дополнительные связи казались ненужными), Ричард относился к Элинор, как к своей тете. Он не только отлично знал афоризм Элинор, но и признавал, что некоторые хитрости этой леди, направленные в угоду себе, отдавали скорее дьявольской, нежели небесной силой. Более того, Ричард боялся, что принц Ллевелин был одним из тех, кто с восторгом рукоплескал даже самым незначительным остротам с ее стороны.

И все же за весельем, которое таки сумело отразиться на израненном лице Ричарда, мелькнула тревога. Связав все это с тем, что он слышал утром от Джеффри, Уолтер при упоминании о леди Элинор получил пищу для серьезных размышлений. Однако необходимость внимательно прислушиваться к тому, о чем говорил Ллевелин, оторвала его от призрачных зловещих раздумий.

– Вы, конечно, хотите знать, почему я выбрал Шрусбери, а не какое-нибудь другое место, – сказал Ллевелин, заметив, какой эффект произвел его дерзкий отзыв о поддержке Богом праведников, и будучи достаточно проницательным, чтобы не дожидаться ответа. – Я признаю, что до некоторой степени мною движут эгоистические соображения. Их я выложу первым делом: Шрусбери богат, и Шрусбери подходит для моих воинов, большинство из которых пехотинцы. Но это не единственные соображения. Шрусбери плохо подготовлен для нападения, поэтому он падет с наименьшими для нас потерями. Вдобавок, он расположен достаточно далеко от короля Генриха, который находится в Глостере, а это способствует еще двум целям: королю будет труднее послать армию на подмогу Шрусбери, и нападение на город не воспримут как непосредственную личную угрозу по отношению к Генриху со стороны наших объединенных сил.

Восхищаясь таким превосходным планом, Уолтер чуть не присвистнул от восторга. Он сомневался, что Ллевелин хоть каплю волновался насчет личной угрозы по отношению к Генриху, но он точно знал, что Ричарду эта проблема была далеко не безразлична. Уолтер посмотрел на графа. Ричард не отрывал глаз от Ллевелина, и светился в них и расчет, и понимание дела. Взгляд Пемброка избавил Уолтера от сомнений, которые у него возникли в начале беседы, когда он думал, предупреждать ли графа о неискренности принца Ллевелина.

Уолтер ясно понимал, что Ричард не больше его верит в неожиданное беспокойство Ллевелина в отношении чувств Генриха; и все же Ричард был готов признать справедливость предложений принца. Лицо Ллевелина оставалось бесстрастным; он знал, что Ричард не поверил в его обеспокоенность, но суть договора между союзниками была представлена.

Внезапно Уолтер ощутил желание выйти из этого безмолвного поединка.

– Если я больше не нужен вам, милорд, – сказал он, – нельзя ли мне уйти?

Поглощенный мыслями о предложении Ллевелина, Ричард рассеянно кивнул. Радуясь возможности отвлечься на мгновение от своего союзника-соперника, принц одарил Уолтера улыбкой. Осторожно высвободив колено и выйдя из-за скамейки, Уолтер машинально поклонился мужчинам, не очень-то задумываясь, заметили ли они это. Его глаза уже искали Сибель, и хотя она поменяла местоположение, в котором он заметил ее в последний раз, глаза, казалось, сами знали, где она была, и тотчас же нашли ее.