Сладкая месть

23

Клиро отделялся от района, где произошло второе сражение с Монмутом, цепью гор, которые пришлось преодолеть Уолтеру и Сибель. Никто из потерпевших поражение не спасался бегством, по крайней мере, никто из них не углубился в северные районы, прилегающие к Клиро. Таким образом, двенадцать дней Рождества прошли для всех в прекрасном настроении. Никто не обращал внимания на то, что король Генрих потерпел очередную жестокую неудачу, а армия графа Пемброкского собиралась двинуться маршем на север.

Сэр Гериберт получил письма Уолтера и Мари как раз в тот момент, когда последняя вошла в апартаменты графа Пемброкского. Сэр Гериберт разрешил свои сомнения задолго до того, как Ричард уличил Мари во лжи и распутал весь клубок. По правде говоря, поскольку он ничего не знал о нападении, планируемом на Шрусбери, и о том, что Уолтер снова стал небоеспособным, он решил, что у него не такой уж большой выбор.

Со слов своего «гонца, вернувшегося из Рыцарской Башни», сэр Гериберт знал о том, что Уолтер избежал засады, и велел теперь своим людям залечь вблизи дороги и следить за возвращением Уолтера, чтобы совершить вторичное покушение на его жизнь. Однако он не возлагал большой надежды на то, что этот план сработает.

Сэр Гериберт опасался, что Уолтер узнал в нападавших его людей. Он жил теперь в постоянном ожидании, что Уолтер пришлет приказ сэру Роланду заключить его в тюрьму, но он не смел покинуть Клиро, поскольку его пребывание там являлось доказательством невиновности. Таким образом, получив письмо Уолтера, он понял, что это ловушка. Он подумал, что Уолтер решил обратить против него его же собственные методы. Либо его ждала засада на дороге в Рыцарскую Башню, либо, останься он в замке, Уолтер придумает какой-нибудь другой способ, чтобы устранить его.

Гериберт не собирался возвращаться в Рыцарскую Башню до тех пор, пока сэр Уолтер был жив. В то же время в своем нынешнем положении он не мог проследить за осуществлением своих планов. Второе письмо, врученное ему гонцом, давало единственную надежду восстановить его в прежнем положении и даже спастись от будущей мести Уолтера. Конечно, второе письмо тоже могло оказаться ловушкой; оно не имело подписи и было скреплено лишь расплывшимися каплями воска. Однако долгий вечер за размышлениями (между приводившими его в ярость попытками сэра Роланда и его семьи вовлечь его в их развлечения и беседу) и бессонная ночь заставили Гериберта принять решение уцепиться за эту единственную надежду.

Поскольку Гериберт уже показал сэру Роланду письмо сэра Уолтера, он знал, что без труда покинет Клиро утром тридцать первого декабря. Обстоятельства благоприятствовали ему, ибо Клиффорд находился в том же направлении, в котором собирался направиться Гериберт, если бы он возвращался в Рыцарскую Башню. Когда он ехал на юг, то заметил на северо-востоке небольшое укрепленное местечко под названием Уай. Из этой крепости на юго-запад вела еще одна дорога. Покинув Клиро, Гериберт отправил к своему отряду человека с приказом прекратить наблюдение за Уолтером и присоединиться к нему в этой крепости.

По дороге он множество раз изучал в деталях предстоящие опасности, но каждый раз был на грани того, чтобы отказаться от своих попыток, ибо понимал, что ему некуда ехать. В его кошельке и седельных сумках имелись деньги. По сути дела, он из предосторожности не оставил в Рыцарской Башне ни одной монеты, ни единой драгоценности, но это был небольшой запас. Ему нелегко было надувать брата Уолтера; Гериберт не осмеливался утаивать от того большие суммы, да и развлечения, требуемые его сюзереном, часто стоили отнюдь не дешево. Он бы не протянул долго на свои средства, а друзей у него почти не было. Да и те вряд ли бы остались ему друзьями, если бы он лишился денег и власти. Оставалось бороться за Рыцарскую Башню либо согласиться жить в нужде. Сэр Гериберт не был трусом и, столкнувшись с таким выбором, решил, что должен последовать по более опасному пути.

Однако в замке Клиффорд сэру Гериберту явно не грозила опасность. Его приняли с должной осторожностью, как принимали любого незнакомца в военное время, и спросили, что его привело сюда. Имя сэра Паланса де Тура, названное им согласно указаниям неизвестного доброжелателя, не вызвало тревоги, хотя его людей заперли между внутренними и внешними стенами и могли убить или взять в плен без лишних хлопот. А когда он сказал, что хочет видеть леди Мари де ле Морес, в зал его проводили не воины, а помощник сенешаля. Пока служанка сообщала леди о его приезде, ему предложили немного подкрепиться с дороги. «Все идет хорошо», – подумал сэр Гериберт, слегка расслабившись. Если бы за всем этим скрывалось предательство, его бы обязательно разоружили и проводили в зал под стражей.

. Злость к Уолтеру и Сибель, накопленная Мари после ухода Ричарда и его людей, была практически ничем по сравнению с неистовым гневом, который начал пожирать в ней все человеческое после столкновения с Ричардом и Уолтером. Ее полное бессилие вызвало ожесточенность, и гнев, смешанный с бессильной яростью, постоянно нарастал, ибо не находил выхода. Мари даже не могла излить свою злобу сестре, ибо в настоящее время Жервез была довольна Ричардом и не хотела ничего слушать против него. Ричард просто обольстил ее выражением заботы: он не только предложил переезд в Клиффорд, но лично отвез жену туда, а не остался, как обычно, с армией и не послал вместо себя заместителя.

И хотя Мари приняла угрозы Ричарда близко к сердцу и не смела больше возводить на Уолтера напраслину, гнев слепил ее. Как только ей назвали имя сэра Паланса, она увидела первую трещину в оковах своего бессилия. Гериберт приехал; значит, он ненавидел Уолтера так же, как и она. Осторожность вмиг покинула ее. Теперь она думала лишь об оружии, которое могла обратить против людей, расстроивших ее замысел, опозоривших ее.

Первая внешняя оценка сэра Гериберта послужила ей дополнительным толчком. Мари была не очень-то чувственной женщиной, но красивые черты молодого человека пробудили в ней плотский интерес.

Она стремительно двинулась вперед, благодаря Бога за то, что Жервез пока не было в зале.

– Сэр Паланс! – воскликнула она. – Как я рада вас видеть! Прошла целая вечность с тех пор, как вы гостили у нас с мужем в Моресе. Вы слышали, что Пьер умер и я стала вдовой? О, конечно же, вы наверняка слышали об этом. Это случилось более двух лет назад. Как мило с вашей стороны, что навестили меня теперь, когда я стала не более чем спутницей своей сестры, леди Пемброк.

– Такая красивая леди, как вы, не может быть «не более чем», – спокойно заметил Гериберт, осознав необходимость притвориться ее давним другом. Он пришел в недоумение, узнав, что находится в замке Пемброк, но невозмутимо продолжил: – Да, я слышал о смерти Пьера. Мне очень жаль, что я не мог приехать к вам в то время. Но вы спросили меня, знал ли я о его смерти! Разве вы не получили моего письма?

Гериберт надеялся, что этот намек заставит ее вытащить из рукава или из другого надежного места обещанное письмо. Вместо этого она положила ему на плечо руку и подтолкнула его в направлении внутренних комнат.

– С нами никого нет, – сказала она, уловив тень подозрения на его лице, – и вы вольны выбрать любую комнату, которая устроит вас.

Гериберт наугад указал на дверь, и они вместе направились к ней. Поскольку в этих комнатах не могли сейчас находиться люди, ловушка исключалась сама собой, к тому же в выбранной палате действительно никого не было.

– Сэр Гериберт, я должна признаться вам кое в чем, – сказала Мари, закрыв дверь. – Я сама написала вам. Я не хотела лгать, но вы должны понять, что мне нужно было обезопасить себя.

– Это абсолютно резонно, – ответил он, почти успокоившись, но не теряя бдительности.

Однако в последующие несколько минут Гериберту стало ясно, что все его страхи и тревоги оказались напрасными. Леди Мари ненавидела сэра Уолтера и графа Пемброкского лютой ненавистью и рассказала ему все, что знала о замысле Уолтера захватить Рыцарскую Башню и отослать гарнизон сэра Гериберта и его самого на помощь бунтовщикам в предстоящей атаке на Шрусбери. Мари не упомянула об ужасном разгроме армии Монмута, ибо это было делом минувшим, а она мало разбиралась в вопросах войны.

Когда запас новостей истощился, сэр Гериберт изысканно поблагодарил ее и затем спросил:

– Что вы хотите от меня?

Лицо Мари начало меркнуть, а взгляд ее потускнел.

– Разве мое сообщение не полезно для вас? – спросила она. – Неужели вы не можете воспользоваться им, чтобы как-то отомстить за нас обоих?

– Я могу попытаться, – сказал Гериберт. – Мне кажется, я знаю средство, благодаря которому де Клера объявят вне закона, и я извлеку из этого большую выгоду, но что, если это приведет к падению Пемброка? Не повредит ли это вам и вашей сестре?

– Нет, – без колебаний ответила Мари. – Мы просто уедем во Францию, откуда нас вытянули против воли. Гибель Ричарда принесет нам столько же пользы, сколько вам принесет гибель сэра Уолтера.

Про себя сэр Гериберт решил, что она не понимает того, о чем говорит, или так ненавидит своего зятя, что эта ненависть помутила ей рассудок, но его это мало интересовало. Теперь, он имел средство, чтобы избавить себя от сюзеренства Уолтера.

– В таком случае, если вы не возражаете, я передам эту информацию королю, – сказал сэр Гериберт. – Когда у короля Генриха появятся доказательства измены сэра Уолтера, он лишит его права владения землями. Уолтер потеряет все свои поместья. Устроит ли вас такая месть?

Мари кивнула, хотя этого ей было не вполне достаточно. Прекрасно, если Уолтер потеряет свои земли; но, если решение Уолтера жениться на Сибель имело такую огромную силу, станет ли оно бесповоротным и для родителей Сибель? Мари столь же сильно хотела расстроить помолвку Уолтера, как и превратить его в нищего, подобного ей.

Затем все сомнения рассеялись. Лорду Джеффри придется расторгнуть соглашение; он не мог допустить, чтобы его дочь стала невестой преступника. А если он не расторгнет соглашение, то Уолтера, по мнению Мари, ждало презрительное отношение со стороны его новых родственников, ибо вместо почета и богатства он принесет в семью дух беззакония и нищеты.

– Да, – согласилась Мари, – это удовлетворит мою месть. Но вы ведь не позволите мне терзаться в сомнениях, не так ли? Вы ведь вернетесь и расскажете мне, как сработал наш замысел?

– Обязательно вернусь, – искренне сказал Гериберт. – И отблагодарю вас должным образом за вашу доброту, чего не могу сделать сейчас, поскольку должен спешить в Глостер, чтобы передать эту ценную информацию королю.

– Тогда не смею вас больше задерживать, – ответила Мари, протягивая ему руку. В ее голосе чувствовалось неподдельное сожаление, ибо красивое лицо и вкрадчивый голос сэра Гериберта притягивали ее.

Гериберт с большим изяществом поцеловал протянутую ему руку, и его губы задержались на ней немного дольше необходимого, подчеркивая, что эта дань уважения значительно отличалась от обычного, равнодушного знака внимания. По сути дела, Гериберт тоже нашел Мари достаточно привлекательной, но его искренняя готовность помочь ей, этот затяжной поцелуй и восхищенные взгляды являлись не чем иным, как страховкой от будущих напастей. Если возвращение будет отвечать его целям, он вернется; в остальном Гериберт был абсолютно безразличен к желаниям Мари.

Несмотря на промозглую погоду, Сибель наслаждалась поездкой в Рыцарскую Башню. Они дали большой крюк до Билта, проехали его и направились к западу от Джилверн Хилл, где под Цефнллисом встретились с Саймоном и Рианнон, находившимися с главными силами, которые Ллевелин послал на воссоединение с армией Пемброка. Там они провели ночь. Утром повернули на северо-восток в направлении Пенибонта и присоединились к армии Ричарда к югу от Глог-Хилла. Передовые подразделения, не обремененные повозками с провизией, двигались очень быстро и в течение часа добрались до ворот Рыцарской Башни.

Уолтер осведомился о сэре Гериберте и, получив ответ, что того в замке нет, обменялся с Ричардом многозначительными взглядами. Затем Уолтер просто потребовал, чтобы его как сюзерена впустили в замок. Начальник гарнизона знал семью де Клеров и то, что прежний сюзерен мертв. Он смерил взглядом полчища людей, ожидавших на полях, что простирались вокруг замка, и взвесил в уме количество воинов, готовых защищать Рыцарскую Башню. Он понимал, что даже с сэром Герибертом было бы невозможно противопоставить армии де Клера достаточные силы. Он выкрикнул приветствие и велел своим людям открыть ворота их новому господину.

Уолтер вежливо переговорил с ним, но дал понять, что он и его люди должны отправиться с графом Пемброкским, в то время как люди Уолтера примут на себя оборону Рыцарской Башни. Уолтер не знал об этом человеке ничего плохого, и, похоже, он исправно нес свою службу, ибо воины отличались дисциплинированностью и исполнительностью. Они собрали свое оснащение и вышли из замка в организованном порядке, явно прельщенные идеей боевых действий и возможностью получить добычу.

Слуги же находились отнюдь не в лучшем состоянии. Они ходили в грязной, оборванной одежде и всего пугались. Их явно плохо кормили, и Уолтер начал подозревать, что они уже давно пребывают в таких условиях. Был ли виновником этому начальник гарнизона, не имело значения, поскольку он и его отряд уходили с армией. Те, кто вернется после кампании на Шрусбери, будут отправлены в Голдклифф, где их быстро научат новым порядкам.

На следующий день армия Ричарда тронулась в путь, а Уолтер с Сибель погрузились в детальное исследование своих новых владений. Оба были заняты весь день и находили все больше и больше причин радоваться выбору спутника жизни. Благодаря долгим годам холостяцкого житья Уолтер гораздо больше других мужчин ценил обязанности женщины в замке. Он с радостью ухватился за возможность переложить на плечи Сибель учет провизии, проблему распределения обязанностей среди слуг, управление кладовыми, садами, сыроварнями и ткацкими мастерскими. Тем не менее, его интересовали дела этих жизненно важных организмов, ибо он понимал – без них Рыцарская Башня не сможет оставаться независимым поместьем: любой замок, лишенный припасов, может стать легкой добычей для захватчиков.

С другой стороны, Сибель, прекрасно обученная управлению собственными землями, гораздо лучше обычной женщины разбиралась в вопросах оборонительного значения, в кузнечном деле, в вопросах сбора урожая и выпаса скота, в охотничьих собаках и лошадях и в проблемах разведения таких животных, в торговле и в управлении городками и деревнями, прикрепленными к замкам. Таким образом, ее интересовали дела Уолтера не меньше, чем Уолтера ее обязанности.

Хотя за ними никто не следил и они были вольны поступать так, как им заблагорассудится, они встречались наедине друг с другом только раз, и то без всякой цели. Поскольку в Рыцарской Башне, кроме них, никого из знати не было, Сибель смело вошла в покои Уолтера. Он с радостью приветствовал ее, но очень скоро, когда они, сидя у огня, страстно обнялись друг с другом, отпрянул в сторону.

– Любовь моя, нам не следует этого делать, – сказал он. – Мы искушаем судьбу. Я могу забыться. – Губы его растянулись в улыбке. – И вы совсем позабыли о своем обещании сопротивляться мне.

Сибель могла бы возразить ему, но ее озадачила эта фраза «искушаем судьбу». Хотя она знала, что слова священника помогут укреплению их брака не больше, чем устное соглашение и обязательства друг перед другом, что-то в поведении Уолтера встревожило ее. Она знала, что он действительно чем-то взволнован и разрывается на части между страстью и каким-то страхом, в котором не хотел сознаться.

Не оставалось сомнений, что он сдастся, если она не перестанет соблазнять его, ибо хотя он и сказал, что им не следует искушать судьбу, но объятий не ослабил. По сути дела, он так сильно прижимался к ней, что его набухшая упругая плоть крепко упиралась ей в живот. Он прервал их поцелуй, но теперь, несмотря на произнесенное предостережение, снова жадно потянулся к ней губами.

Сибель пришла в палату Уолтера, готовая заняться с ним любовью, но все же плотское возбуждение действовало на нее не так сильно, как на него, а напоминание о ее обещании сопротивляться прозвучало, как мольба о помощи. Она слегка отвела в сторону лицо.

– Вы чем-то недовольны, мой дорогой, – вздохнула она. – Что-то мешает вам отдаться любви.

Уолтер медленно и неохотно ослабил здоровую руку и непринужденно перевел ее с бедер на плечо Сибель.

– Ваши родители предоставили вас моим заботам, но как опекун я обманул их ожидания, – сказал он.

Уолтер гладил Сибель по щеке, но думал о Мари и о том несчастье, которое, по его мнению, доставила ей его необузданная похоть. В отличие от Ричарда, он опасался, что Мари действительно беременна. Она ни разу не призналась в обратном, и было ясно, что она очень боится своего зятя. Из-за страха она могла отказаться от своего признания. Ждала она ребенка или нет, одного того, что он своей греховной похотью причинил ей страдания, было вполне достаточно. Мысль о том, что Сибель могла понести наказание по той же самой причине, была невыносимой. Пусть они лучше помучаются от воздержания до тех пор, пока их страсть не будет нести печать греха. Уолтер не сомневался в том, что их свадьба состоится достаточно скоро, если нападение на Шрусбери окажется удачным.

Хотя Сибель была еще довольно молода, она отлично разбиралась в любой мужской реакции, связанной с какими-либо волнениями. Сибель много повидала и узнала из примера нежной и открытой семейной жизни Роузлинда. Саймон обычно смеялся и убегал прочь. Иэн и Адам впадали в ярость и кричали. Но ее отец запирал свои тревоги в себе, при этом улыбался и бросал печальные, неясные взгляды. Так что Сибель удалось распознать эти признаки; Уолтер что-то скрывал. Она полагала, что с помощью любовных ласк и уговоров ей удастся выведать у него причину беспокойства, но Уолтер был слишком умен, чтобы тотчас же не угадать ее цели. А это могло стоить очень дорого, ибо он, в конечном счете, перестал бы доверять и ей, и себе.

Сибель решила, что со временем еще успеет узнать причину беспокойств Уолтера без всякого нажима и уверток. Скорее всего, они пробудут в Рыцарской Башне некоторое время, до тех пор, пока не заживет его плечо. Теперь они не сомневались в истинности утверждения сэра Гериберта о том, что собственность находилась в плачевном состоянии. Полуголодные серфы угрюмо работали, деревенские старосты хитрили и виляли, слуги, стремившиеся как можно меньше трудиться и как можно больше украсть, лгали и дерзили, обвиняя во всех грехах других. Более того, исправить это положение было делом нелегким, поскольку любая попытка улучшить что-либо воспринималась как новый знак притеснения.

Они стояли, немного отодвинувшись друг от друга. Сибель взглянула в озабоченные глаза Уолтера.

– Мои родители не так уж и строги, – непринужденно сказала она, – но, если вы столь благопристойны и не в меру щепетильны, я не стану дразнить вас.

– Я люблю вас, – ответил он с таким чувством, несмотря на низкий тон, что на глаза Сибель навернулись слезы. – Ни за какие чудеса света, даже за надежду оказаться в раю, я не сделаю ничего, что может причинить вам страдания. Я боюсь, что наша взаимная страсть и бессилие перед искушением повлекут за собой неприятности, которые причинят вам горе, а ведь мы оба знаем, что достаточно скоро сможем насладиться радостями любви с благословения Божьего.

Это утверждение еще больше встревожило Сибель. В Клиро Уолтер превращал признания в своих грехах в шутку (хотя бы вспомнить ту ночь, когда он сказал, что «согрешил на простыни», и добавил потом, что чуть было не вступил в добрачную связь). Не оставалось сомнений, что в то время его не беспокоили результаты их «страсти», если не считать практических соображений, связанных с его желанием, чтобы она оставалась девственницей. Но за этот промежуток времени явно что-то случилось, и скорее всего случилось в Абергавенни. А если это произошло в Абергавенни, то наверняка не без содействия Мари.

Эта мерзкая тварь, должно быть, застала Уолтера наедине и сказала ему нечто такое или пригрозила какой-нибудь чушью, которая прочно засела у него в голове. Поскольку они с Уолтером могли пожениться только после наступления мира или, по крайней мере, перемирия между Ричардом и королем, Мари, несомненно, можно было ожидать среди приглашенных на их свадьбу, поскольку Ричард станет одним из первых гостей. Не предпримет ли Мари попытку бросить тень на их брак, оспаривая свое право на Уолтера или утверждая на утренней церемонии, что кровь на простынях принадлежит не Сибель?

Какое бы ядовитое растение ни взрастила Мари, Сибель решительно настроилась вырвать его со всеми корнями, но время для этого пока не настало. Пусть шрамы памяти немного зарубцуются.

– Любовь между будущими мужем и женой не может причинить горе, если вы только не имеете в виду боль разлуки или утраты. – Сибель улыбнулась. – Но я не в силах избежать этого, если только вы не подарите мне радость, никогда не расставаясь со мной, а за такую радость стоит немного пострадать. Разве вы не чувствуете то же самое?

– Клянусь Богом, меня пугают только ваши страдания, не мои! – пылко произнес Уолтер.

– Я знаю это, – мирно ответила Сибель, – но пока вы живы и любите меня, вам не следует бояться, что вы причините мне страдания. – Она потянулась вперед, поцеловала его в щеку и, повернувшись, покинула комнату.