Слепцы

Второй

***1***

Впервые он встретил её в день своей смерти.

Изуна точно был уверен, что он умирал, — и впоследствии это подтвердилось, Тобирама распорол ему спину насмерть, — но она каким-то совершенно мистическим образом смогла вернуть его к жизни.

Более того — с глазами, со зрением и даже с высшим шаринганом. А ведь он совершенно точно отдал его брату.

Изуне странно было открывать глаза после короткого, горького забытья; после осознания собственной участи и принятия смерти; после кислого, тошнотворного прощания с братом и одаривания Мадары глазами; после…

— Харе пялиться в пространство, я ж слышу, что ты очнулся, — были первые её слова, которые Изуна услышал.

Тело у него оказалось слабым, немощным и болезным. Сил хватило только на то, чтобы повернуть голову и с досады поморщиться: в позвоночник словно иголок натыкали. Зато он смог увидеть свою предполагаемую спасительницу.

Точнее, сначала-то он подумал, что спас его мужчина. Одежда у неё оказалась закрытой, даже кадыка не показывала, и вся в стальных вставках; на глазах — широкая железная лента; на запястьях и лодыжках — тяжёлые браслеты, кажется, из золота. Волосы были собраны в высокую причёску и удерживались при помощи обруча, что подошло бы и девице, и мужчине.

Голос, хоть и оказался высоковат для парня, всё же мог быть мужским. Поэтому решающим фактором при определении пола стал жаргон — женщины на памяти Изуны на нём не разговаривали.

— Сдох, что ли? — озадаченно протянул (а) его спаситель. — А, тихо вы, слышу, что жив. Хотя ему бы трав в зад понапихать… да ладно, ладно, не гунди, дам я ему отвар. Хотя через зад было бы эффективнее… да замолчи ты!

Изуна тогда устало прикрыл глаза.

Отлично, подумал тогда он. Его спас сумасшедший.

Разговаривать с ним спаситель больше не спешил (а), сам Изуна отмалчивался. Несколько дней он терпел разные над собой махинации, потому что был слаб, как новорождённый котёнок. Он пил отвары, по приказам поднимал и опускал руки, втайне делал гимнастику для глаз, — приживлённых, между прочим, ярко-голубых, но с рабочим шаринганом, — пытался понять пол своего спасителя и узнать его распорядок дня. Последнего, кстати, не существовало в принципе.

В спине у Учихи, кстати, действительно оказались иголки — ими спаситель лечил (а) Изуну, чтобы тот мог ходить и быть шиноби. Последнее слово спаситель произносил (а) со странной интонацией, и Учихе казалось, что он (а) издевается.

Вопрос с полом решился резко, на четвёртый день лечения. Спаситель просто вернулась в хижину, в которой она, — точно она, — выхаживала Изуну, слишком грязной. Потоки ила стекали с одежды, как зелёные склизкие водопады.

Так что спаситель просто решила переодеться. Перед Изуной. Совсем его не стесняясь.

Стеснялся, скорее, сам Изуна. В свои двадцать четыре он женщин видел, да и трогал, но как-то неправильно ему казалось наблюдать за обычным переодеванием.

— Ну чего ты ведёшь себя как девственник? — спросила тогда спаситель. — Либо смотри уже, либо закрой глаза и успокойся. Твои нервы и сомнения просто отравляют воздух.

Изуна заалел ушами, скулами и шеей, как молодой мальчишка, которого поймали у бань. Но продолжил смотреть.

Его спаситель не обладала женственной фигурой. Скорее, она была крепкой: не слишком высокой, но с сильными, сухими мышцами; небольшая грудь совсем не нуждалась в подвязке; волос на теле не оказалось вовсе, даже на лобке. При этом девушке было не меньше шестнадцати, если судить по костям. Может, и все двадцать.

Она переоделась в чистое, грязную одежду просто отшвырнув в угол.

— Ты голодный? — спросила она.

С этого начались их разговоры.

Она не называла своего имени, хотя с лёгкостью вызнала у Изуны его. Узнав, что он из Учих, она едва заметно поморщилась, но никак не прокомментировала его происхождение. За спасение его, Изуны, жизни, она потребовала просто рассказать, как он вообще оказался на грани.

— По дурости, — честно признался тогда Изуна. — Я давно в контрах с одним шиноби, с Тобирамой Сенджу, — она снова поморщилась, что не осталось незамеченным, — и всё немного вышло из-под контроля.

— Немного, — согласно кивнула спаситель. — Он просто тебя немного убил.

— Сам виноват, — философски откликнулся Изуна. — Я его на бой вызвал, а условия не обговорили. Только брата жалко, он меня любит.

— Старший, младший?

— Старший. Мадара…

Имя брата ни о чём ей не сказало, что Изуну удивило. Не знать действующего главу клана? Поразительно.

Она лечила его ещё пять суток. Иглоукалывание, горько-сладкие отвары, слабая гимнастика и точечные вливания энергии — не чакры. Последние ощущались, как нехилый удар током, но после них Изуна чувствовал себя, будто переродился. И лечение шло слишком быстро, даже Сенджу с такой скоростью не вытаскивали полудохликов с того света.

В последние дни Изуна помогал спасителю по дому: по-простецки вымел грязь из углов, которую слепая девушка просто не видела; отскрёб несколько подозрительных пятен; пересмотрел посуду, ткани и всё что можно на предмет неощутимых, но видимых загрязнений и прорех. Спаситель не мешала, просто слабо, но благодарно улыбалась.

В последний день лечения, уже стоя на пороге болотной хижинки, Изуна всё-таки решился спросить: откуда она взяла глаза с шаринганом? Убила кого-то из клана, или как?

В последнее время, после основания этой Конохи, никто из клана ещё не умирал. Так откуда у неё глаза?

О голубизне глаз он спрашивать, признаться, опасался.

Спаситель тогда неопределённо пожала плечами и склонила голову — слушала кого-то, кто стоял у неё за плечом и с кем она постоянно разговаривала. Когда думала, что Изуна этого не видит и не слышит.

— Считай, что их тебе просто подарили, — сказала она. — И не заморачивайся. Эти глаза совершенно новые.

Уточнять Изуна не стал. Коротко распрощавшись с болотной ведьмой, — а кем ещё могла быть слепая девица, живущая на болоте в полном одиночестве и общающаяся с пустотой? — он с максимальной скоростью побежал в сторону Конохи. Ему ещё было нужно успокоить брата и обрадовать его своим возвращением, а потом придумать, как отблагодарить своего спасителя.

Но в следующий раз, когда Изуна пришёл на знакомое болото, ни хижины, ни ведьмы там не было. Мадара, пожелавший сопровождать воскресшего брата, с интересом оглядывался по сторонам.

— Она должна быть тут, — попытался оправдаться Изуна.

— Ты правда думал, что настоящая ведьма будет ждать твоей, человеческой благодарности? — усмехнулся в ответ Мадара.

Изуна промолчал.

***2***

Во второй раз он встретил её совсем не там, где ожидал: ведьма обнаружилась прямо в Конохе, в небольшой закусочной. Девушка с аппетитом поглощала третью по счёту огромную миску с жирным раменом.

Изуна почти не удивился, увидев её. Это же ведьма, и появление у неё должно быть волшебным и неожиданным.

Он сел рядом, отмахнулся от предложенного меню. Ведьма приветственно что-то промычала из-за миски с раменом. Видать, узнала своего прошлого пациента.

— Я тебя так и не отблагодарил, — сказал Изуна. — Хочешь, оплачу рамен?

Ведьма допила бульон, махнула рукой хозяину, — не поняла, что он стоял к ней спиной и не видел её движения, — и заинтересованно хмыкнула.

— Ты что, оцениваешь свою жизнь в пару тарелок лапши? — насмешливо спросила она.

Изуну бросило в краску. Чтобы не отвечать, он окликнул хозяина лавки и заказал ещё две порции рамена.

— Это просто так, — попытался он объясниться. — Не в счёт долга.

Ведьма цыкнула, но как-то без огонька. Скорее устало, чем недовольно.

— У тебя нет долгов, — сказала она. — Я захотела тебе помочь — я помогла. Всё. Остальное — только твои фантазии.

Она съела обе принесённых порции, — Изуне кусок в горло не лез, — и, самостоятельно расплатившись куском золота с детский кулак, ушла.

Золото Изуна оставил себе, хозяину лавки достались обычные рё. Гражданский возникать не решился, хотя смотрел на самоуправство Учихи недобро.

Из жёлтого металла вышел отличный оберег.

***3***

Третья встреча была такой же неожиданной, как и первые две. Но более неприятной, стоит признать.

Встретились они в темнице. Изуну бросили в ту же камеру, в которой уже лежала ведьма. Она была обмотана подавляющими печатями так плотно, что бумага составляла кокон.

Выражение лица у ведьмы, тем не менее, было очень философским. И на появление Изуны (его, побитого, закинули в камеру с размаху) отреагировала весьма индифферентно. Так и сказала:

— А.

И замолчала. Изуна, будучи не в силах злиться, — всё же побили его знатно, — просто распластался рядом с ведьмой-коконом и с облегчением прижался горячим лбом к холодным, склизким от сырости камням.

Его ещё несколько раз уводили на допросы, пытаясь вызнать реальную силу Учих и тайники клана. Каждый раз возвращали в камеру, в состоянии, бывшем ещё хуже, чем до этого.

— Ты опять на тот свет собрался? — спросила ведьма после четвёртого допроса.

Она, как лежала коконом, так и продолжала лежать. Даже не шевелилась и не пыталась выбраться.

— А ты так и собираешься здесь прохлаждаться? — зашипел в ответ Изуна.

— Я отдыхаю. А вот ты можешь реально отдать концы, между прочим.

С этим Изуна поспорил бы: он во время допроса отлично слышал планы вражеских шиноби по поводу себя и девицы. Его хотели продать обратно в клан или тому, кто больше заплатит. А вот ведьма…

Насиловать её, конечно, боялись — про болотную ведьму знали все в округе Конохи и даже дальше. Как и про то, что она была не шиноби, а кем-то вроде ёкай. Или мелкой Ками. Но не изнасилованием одним, как говорится.

— Шиноби всегда готов умереть, — огрызнулся Изуна, больше беспокоясь за свою знакомую, чем за себя.

Ну, в самом деле. Он к пыткам был приучен, да и Мадара его найдёт через пару-тройку часов — маячок на пояснице ощутимо греет, значит, брат рядом. А ведьма? У неё и руки нежные, почти аристократические, и на коже нет шрамов, насколько помнил Изуна. Только ноги и огрубевшие, но ведьма всегда без обуви ходила. А так — тело высокородной, да и только. Пусть и тренированное.

Глава банды от неё хотел исцеления. Ведьма отказывала. Её запечатали и теперь собираются пытать, чтобы она всё-таки исцелила вожака.

А она считает это простым отдыхом!

— Не кипятись так, — хмыкнула ведьма на изменившееся настроение Изуны. — Ты своей злостью воздух травишь.

— Ты сможешь выбраться? — спросил Изуна.

Ведьма дёрнула уголком губ.

— Благодаря тебе? Конечно.

Среагировать он не успел: в камеру ввалились шиноби-разбойники. На этот раз не по его душу.

Они поставили кокон с ведьмой вертикально, и Изуна наконец смог её рассмотреть. Никаких синяков, только царапина на щеке — глубокая, может и шрам остаться. Ни железных украшений, ни стальных вставок на одежде. Всё было сорвано, явно с силой. Кое-где зелёная и жёлтая ткань необычного наряда ведьмы щерилась неопрятными лохмотьями.

Шиноби что-то ей говорили, Изуна не слушал. Неожиданно всё внимание оказалось приковано к её улыбке, спокойной и слабой, как далёкий свет болотного огонька.

Амулет, выкованный из ведьминского золота, — Учиха смог скрыть его под рубахой, и украшение не отобрали, — растёкся по груди Изуны кляксой, прежде чем превратиться в кучу мелких иголок. Повинуясь желанию девушки, эти иглы впивались в глаза и рты шиноби, рвали удерживающие ведьму печати, мелькали перед глазами Изуны золотыми вспышками.

Потом камера схлопнулась. Камни просто сложились, будто помещение оказалось ртом какого-то огромного голема. Изуна при этом не пострадал: камни выстроились над ним, создавая спасительную капсулу.

Когда они разошлись, то Изуна понял, что он уже не под землёй. Рядом стояла ведьма, задумчиво принюхивающаяся к свежему ночному воздуху.

— Слушай, — сказала она. — Я придумала, как ты мне отплатишь.

— И как же?

— Помоги мне устроиться в Конохе, — тут ведьма широко и обезоруживающе улыбнулась. — Осточертели мне ваши болота, сил нет.