Случай на станции Кречетовка

Глава 12

Роман Денисович Ширяев отчетливо понимал, что ночью идти на станцию, чтобы с грузовым составом покинуть Кречетовку, — смерти подобно. По темному времени легко напороться на патруль или охрану воинского эшелона. Бойцы не станут долго раздумывать, и после предупредительного залпа положат на месте. Небо уже заволокло черной пеленой, не зги не видно, — тут уж немудрено ноги переломать на путях, да и заграбастают целехонького, как раз плюнуть, ударом приклада положив оземь. Риск крайне неоправданный. Определенно, стоило переждать, залечь до рассвета.

Прокралась соблазнительная мыслишка: "А что, если вернуться опять к Устинье на мягкие перины шинкарки…" — но быстро отмел искушение, хотя плоть возбужденно трепыхнулась, памятуя о недавней неге. Операм не трудно будет отследить дневные маршруты исчезнувшего инженера, собственно так он бы и поступил, окажись на месте чекистов. Вопрос только в том, сколько у "органов" наличных сил… Устинью гэбэшники вычислят на раз, и вполне возможно, что дура-баба уже дает против него признательные показания.

Вернуться на чердак детского садика, вариант, честно скажем, — никудышный. Не хватало беглецу еще перемазаться в голубином помете, в изобилии, устлавшем проемы меж потолочными балками. Короче говоря, прилечь там не удастся, а сиднем выдержать до восхода солнца, удовольствие ниже среднего…

Остается одно — ночевка в домике поездного кондуктора Ефремыча. Навряд в том глухом месте Ширяева видали, да и насколько известно, — дедок вечером отбыл в очередную поездку.

А впрочем, зачем слишком переоценивать местных чекистов, пусть даже теперь стали опекаться чином из Москвы. После убийства Пахряева прошло уже девять часов. Допустим, оперативники вышли на деповского инженера по горячим следам, — прохожий заметил мотоцикл у стройучастка, — тут не сложно сложить два и два. Но почему тогда так валандались? То, что агента не взяли еще в депо или у Устиньи, говорит о многом, — похоже, у ребят из транспортного отдела и смежных структур не было в то время никаких улик. Но охранение у дома уже выставлено, значит, получив новую информацию, пошли по нужному следу. Альберт наверняка знал, что теперь уже успели допросить людей, имевших к Ширяеву прямое отношение. Даже рассуждая поверхностно, зацепок к нему найдется под завязку… Да, тут и к бабушке не ходи, — чекисты ищут конкретно деповского инженера, но, слава Богу, пока неудачно, да и темная ночь тому помощница.

Ширяев чуть ли не на корточках обошел с юга дощатый забор детского садика, и только оказавшись на Садовой улице, передохнул, прислонясь к шершавым доскам спиной.

И тут до Романа Денисовича, наконец, дошло, что по-прежнему совершает нелогичные и даже неоправданные для разведчика-профессионала поступки. Ну, пусть по злобе расправился со снабженцем Машковым, а зачем тогда приспичило ликвидировать уркагана Лошака и бойца ТО Пахряева… Не лучше ли, почуяв надвигающуюся опасность, вместе с женой покинуть Кречетовку, но предварительно позвонить в депо, ссылаясь на болезнь. Тем самым выиграл бы время, когда там еще Конюхов-Лошак признается, — получалось сутки в его пользу… А агент с Татьяной оказались бы уже далеко, там, где супругов никто не знает, да и не найдут ни за что, ведь паспорта и другие удостоверения личности выполнены так, что комар носа не подточит.

А вот теперь он мечется в трех соснах, как загнанный зверь, и не знает толком, что предпринять. Разведчик не строил иллюзий, что после обыска в квартире чекисты не обнаружат неопровержимых улик шпионской практики. И уже утром Кречетовка будет перекрыта, в окрестностях станции поставят дозоры — это так, если сыскари не полные дилетанты. Выходит, Альберт сам себя, — по чистой дури загнал в тупик.

Но, как ни крути, за ночь преследователям не провернуться… но и беглец до рассвета вынужден остаться на месте. "Ладно, — сказал себе Роман Денисович, — утро вечера мудреней (однако как цепко въелись в сознание эти русские пословицы и поговорки). Нечего паниковать по-пустому — где наша не пропадала…"

И агент осторожно, как ночной хищник, неслышной походкой направился вдоль темной улицы, прижимаясь к заборчикам спящих домишек. Роман Денисович основательно знал Кречетовку, изъездил на велосипеде и мотоцикле поселок вдоль и поперек. Потому инженеру не стоило труда, хотя ни зги не видно, добраться до усадебного участка кондуктора Ефремыча. Ширяев не стал искушать судьбу и тихонечко перелез поникший плетень, затаился в кустах. Кажется, тихо… Достав "Парабеллум", медленно приблизился к темной террасе дома. Никого. Ступил на скрипнувшее крыльцо, вспомнив, где вагонник прячет ключ, пошарив по стене, отыскал в ложбине шалевки и отпер дверь. Проникнув в пристройку, Роман Денисович даже не стал заходить внутрь дома. Сняв ботинки, завалился на колченогий топчан — летнее лежбище кондуктора.

Но после столь напряженного дня сон не приходил к нему. В голову лезла надоедливая ерунда, отголоски случайных мыслей, всполохи незавершенных или запланированных прежде дел. Пытаясь настроить себя на спячку, разведчик решил подумать, о событиях приятных для души, умиротворенно успокаивающих. Но вышло, наоборот, — стал мерещиться рыжеватый боец Виктор Пахряев, заколотый сегодня за задами мастерской НГЧ. Парень, как бы уже мертвый, с кровянистой пеной у рта, пытался сказать нечто полезное, крайне необходимое и нужное теперь Ширяеву. Роман Денисович вконец извертелся на жестком топчане, в попытке отогнать дурное наваждение, убеждая себя, что привиделась явная чушь. Он ведь не впервые лишает человека жизни, да и подобные сантименты сегодня не ко времени. Рефлектировать по поводу своеручно убитого человека могут только неоперившиеся юнцы, недавно лишенные маминой сиси.

Измотанные нервы и усталость брали свое, и уже стало трудно отличать явь от приливами наплывающих грез. Альберт понял, что засыпает…

Обшарпанные стены столичного вокзала, давно окрашенные ядовито зеленой краской, в полутьме приобрели сыровато-землистый оттенок. Цвет источенной солнцем и временем могильной плиты. Народу было с избытком… Люди, в одежде лишенной выразительности, шли, уткнув голову в пол, — одним словом, обезличенная серая масса. Толпа поспешно растекалась, исчезая бесследно в многочисленных вокзальных закоулках-лабиринтах.

Альберт пытался найти проход в метро, надеясь увидеть привычные очертания эскалатора, уходящего в подземное чрево. Но указатели отсутствовали. Только неведомым, подсознательным чувством, удалось отыскать узкую лестницу, с истертыми ступенями, круто уходящую вниз. Одиноко спускаясь, не слыша характерного звука поездов подземки, разведчик, было, подумал, что направляется на некий технических этаж. Но вскоре вышел на пустой перрон, туманно мрачный и холодный. И тут его внезапно осенила тревожная мысль: "А куда ехать, куда собрался…" — спросить не у кого, да и поездов, по видимости, не намечалось. "Неужели угодил на заброшенную или нефункционирующую по военному времени линию…" — на душе скапливалась тяжесть.

Альберт прошел перрон насквозь, так и не поняв, где находится. Поднялся по противоположной лестнице и оказался в длинном коридоре, освещенном редкими тусклыми лампочками. "Ага, видимо, это переход между подземными вестибюлями… Но куда тот ведет? — стало тревожно. — Уж не мышеловка ли это, специально заготовленная для простаков, которых заманивают, чтобы похитить для неблаговидных целей". Агенту пришлось прибавить шаг, а затем побежать, ускоряя темп, по уходящему в неизвестную даль коридору. Сердце екало в груди, впрочем, он внутренне готов ко неожиданностям, — офицеру ли бояться… Но вдруг Альберт понял, что безоружен, — ни "Люгер", ни "Вальтер" не отягощают закрома куртки и поясной ремень за спиной. Разведчик похлопал себя по карманам: "Черт возьми?" — у него нет никаких свидетельств, ни денег, ничего нет, — абсолютно пустой. И вдруг стремительно начали покидать силы, ноги стали свинцовыми, еле передвигались. Каждый шаг совлечен с чрезмерным усилием воли, ступни еле тащились по полу…

И Альберт отчетливо осознал, что оказался в переходе между корпусами берлинского госпиталя. Да, и одет в больничную пижаму, а на ногах войлочные тапочки.

Агент помнил этот проход, там, в конце потайная дверка… Дверца из кошмарных снов, через которую попадаешь в некий закуток, где легко затаиться, переждать… А потом, как ни в чем не бывало, объявиться на третьем этаже, у седьмой палаты. На душе потеплело. А вот и тот дверной проем, точнее малозаметный лаз в стене, Альберт мышкой юркнул в потайную сень. Оказавшись в захламленном строительным мусором и поломанной мебелью чулане, стараясь не пораниться об обломки искореженных кроватных железяк, протиснулся к противоположной двери, выходу наружу. Сквозь дощатые щели пробивался яркий свет. Он слегка приотворил створку. Пахнуло густым больничным настоем. Промелькнул белый халат сестры милосердия, некто громко заговорил по-немецки. И Альберт облегченно вздохнул: "Наконец-то выбрался из передряги…"

Но тут мерзопакостно резанул вопрос: "А кто я в действительности?"

Кто — оберст-лейтенант Арнольд Альберт, инженер-паровозник Роман Ширяев или вовсе незнакомый, подобранный в недрах Абвера персонаж по имени Смагин Валентин Григорьевич… Тот тоже железнодорожный инженер, работник подмосковной станции, а теперь числится в командировке в другой области. Но эта новая личина еще не стала второй кожей, разведчик еще не вжился в этот неведомый и далекий от текущей жизни образ, чуждый привычному естеству. Да будь неладна эта конспирация, — но и без нее никак нельзя. Так кто он сегодня в конечном итоге? Как звать-величать самого себя, еще находящегося в Кречетовке… И пришла утешительная мысль, пусть все остается по-старому, и он пока — Роман Ширяев.

Роман Денисович пробудился… кошмарный флер улетучился. Еще не осознавая, где находится, отметил машинально, что подобные грезы не редкость… Но он уже приспособился ориентироваться в снящихся лабиринтах и умеет находить спасительный выход.

И уже окончательно проснувшись, трезвым умом, Роман Денисович явственно понял, осмыслил ночное видение. И то, что остается Ширяевым, пришлось по душе.

Да, судьба загнала в незавидное положение, крайне дрянное. Как теперь выпутаться из возникшей патовой ситуации. По сути, агент в ловушке. Ночной кошмар только подтвердил подсознательные страхи и неуверенность в собственных силах. И только слепой случай поможет Альберту выбраться из западни, в которую втюхался по собственной глупости. Иначе и не назовешь…

Сквозь, сделанные с расстекловкой, окна террасы уже начала пробиваться предрассветная синь. Ширяев посмотрел на часы — половина четвертого. "Тянуть кота за хвост — не тот случай…" — беглец быстренько поднялся, ополоснулся лицо из ржавого рукомойника с пимпочкой, прибитого к глухой стене. Вышел во двор, поутру, спросонья — зябко, инженеру уже давно не доводилось вставать в такую рань. На западе, пока погруженном в ночь, изредка грохоча, тяжело дышала станция, перегоняя потоки поездов. А вот молочно-белый восток скоро окрасится малиновой дымкой летней зари. Вокруг безмятежный покой. Плодовые деревья, обвиснув мясистыми листьями, еще в дреме. Ни ветерка, только покалывает ноздри влажная свежесть раннего утра. Не слышно ни утреннего щебета птиц, ни звуков пробужденной засветло домашней живности, — мир вокруг еще толком не отошел ото сна.

На утренний моцион у него ушло без мала полчаса, даже успел малость перекусить, вскипятив воду на керосинке. Стараясь не оставить следов пребывания, Роман Денисович покинул гостеприимное жилище поездного кондуктора. Тихонько вышел уже через садовую калитку, огляделся. Никого. И поеживаясь от проникающего под куртку холодка, направился в сторону станции. Инженер выбрал короткий путь по неезженому проулку, который упирался в обширную лесопосадку вдоль железной дороги.

Ступив под зеленый покров, Ширяев легко нашел нужную тропку, приведшую к заброшенному участку, где и прятался заветный старый дуб. Роман Денисович извлек из-под корней дерева вещмешок, предусмотрительно заделав ветками нору-тайник. Агент уже приучил себя быть аккуратистом. Приторочив сидор за спиной, еще раз обстоятельно оглядел себя как бы со стороны, — кажется, ничто не вызывает в облике прохожего подозрения у встречных-поперечных, нет ничего, что могло бы обострить чувство бдительности советского гражданина..

Ширяев не стал сразу выходить к железнодорожным путям, чтобы по-легкому пройти по наезженной дорожке вдоль насыпи линии. Пошел опять по едва видным тропам защитной полосы, в принципе он легко пробирался сквозь заросли, да и случайных прохожих здесь не встретишь. Так беглец вышел к горловине станции, куда подтягивались сформированные составы на север, на Москву.

У Романа Денисовича сложился такой план… Найти на готовом к отправлению товарняке удобную тормозную площадку, затаиться там и добраться до ближайшего полустанка, где остановят состав. Там по безлюдью и отсутствию охраны залезть на крышу вагона или под тент артиллерийской установки, распластаться по полу, стать невидимкой, и таким образом выехать за пределы области. Где уже станет свободней, там уже появятся другие варианты, каким образом добраться до Москвы.

Ширяев присел в кустах, пристально оглядывая подтянутые к горловине составы и пышущие паром паровозы, стоящие наизготовку. Разведчика больше интересовал ближайший к лесополосе товарняк, но подходы к поезду четко просматривались, и сдуру, можно легко напороться на часового. Да и семафор горел белым огнем, — путь закрыт. Но, как говорят русские, — опыт не пропьешь. Роман Денисович улучил момент, когда ближайший стрелок-охранник направился в обратную сторону и мышкой юркнул под колеса поезда. Посмотрел на выходной семафор второго состава, крыло в горизонтальном положении, белый огонь. Опять подлез под вагон, огляделся, и у третьего состава семафор закрыт.

И как на удачу, первый товарняк внезапно дернулся, раздался паровозный гудок отправления. Роман Денисович понял, что момент настал, огляделся и слегка побежал вдоль состава, отыскивая тормозную площадку. Потом присел, в надежде, что нужный вагон подойдет сам. И тот не заставил себя ждать — двуосный, старенький, еще дореволюционной постройки вагончик. Ширяев подбежал к нему схватился за поручни тамбура. Но тут же явственно ощутил, что спину пронзил чужой, враждебный взгляд. Но времени терять нельзя. Беглец вскочил на площадку и быстренько присел, собираясь прилечь, чтобы не обнаружить себя на станции.

И вдруг, как плеткой по ушам раздался резвый оклик: "Стой блядь стрелять буду! Стой сука… назад, вниз, убью! Руки гад… руки наверх, сказал!" — и рядом грохнул винтовочный выстрел.

И Альберт — старый вояка, тертый гумбиненский лось растерялся. Вместо того, чтобы на месте пристрелить неожиданно возникшего охранника, — агент положил бы солдата, даже не целясь, Ширяев спрыгнул с другой стороны тамбура и ринулся в спасительную посадку. Роман Денисович запетлял как заяц, понимая, что в него, как пить дать, станут стрелять. И не ошибся, что-то сильно толкнуло в спину, потом раздался звук пальбы, но боли не было. И он благополучно юркнул в чащобу лесополосы, прикрыв глаза рукой, напролом рванул сквозь хлесткие ветви, выбежав на продольную тропку, свернул к тайнику.

Беглец несся, не останавливаясь, и только когда выдохся из сил, перешел на шаг. Отыскав старый дуб с норой под корневищем, Ширяев скинул, ставший многопудовым, вещмешок. Естественно, сразу же обратил внимание на дырочку сзади объемистого сидора. Рассупонил завязки, залез внутрь рукой и вскоре нащупал отверстие в корпусе жестяной банки, заполненной советскими бланками.

"Этого еще не хватало?" — Роман Денисович еще не до конца осознал, что пачка удостоверений и титульных справок спасла ему жизнь. Открыв металлическую коробочку, инженер сразу же обнаружил свинцовый голыш, застрявший на излете в твердом бумажном плену. Собственно, пулька мало попортила документы, при случае дырка в паспорте объясняется злополучной небрежностью, да и подклеить, расправить прорыв можно при наличии благоприятных условий. Так, что — спасибо коробушке, набитой корочками паспортов, военных билетов, бланками свидетельств, имелись даже две бурые партийные книжицы.

Но вот, что теперь делать с этим добром… Куда девать незаменимый в непогоду железнодорожный бушлат, носильное белье и остальные вещи, только и оставшиеся от годами налаженной жизни в Кречетовке.

Планы разведчика коренным образом поменялись, осознание этого положения пришло сразу после выстрела охранника. Теперь никакой речи нет о поездке по железной дороге. Тэошники оперативны в подобных делах. Понятно и дураку, что в ближайшее время перекроют железнодорожные ветки, проходящие через Кречетовку. Усилят пропускной режим на ближайших вокзалах. Ну, а проходящие эшелоны станут тщательно досматривать, тут ни то, что тайком, — с взаправдашним паспортом никак не проскочить.

Значит, придется добираться до Москвы на попутках, а то и пехом по разбитым в пух и прах российским весям. Первым делом нужно достичь границ области, в том участке, где проходит прямая автодорога на Москву. Вопрос — кто будет подвозить… остается открытым, да, и не до него теперь. Главное выбраться из окрестностей Кречетовки, уйти как можно дальше от нависшей смертельной опасности.

И вот тут грузный вещмешок станет для него сильной помехой: уж слишком сидор набитый бросается в глаза, да и тяжел для пеших передвижений. Сжечь тряпки и лишние бумаги, чтобы не было никаких улик — нельзя. Дым в лесополосе сразу привлечет внимание и окрестных жителей, и путевых обходчиков, ну, а следом — и соответствующих органов. Остается… опять прикопать поклажу в корневищах старого дуба. Если укладку обнаружат — доказательство веское, да только косвенное, пока хозяин вещей на свободе…

Разведчик не исключал вероятности, что по следу беглеца пустят собак ищеек, но учитывая, что железнодорожные пути пропитаны мазутом, тот наверняка отобьет нюх у поисковых псов. А вот сценарий с предварительным "обнюхиванием" вещей из квартиры и последующим поиском в лесополосе, представлялся спорным. Понадобится не один час, а результат будет нулевым. Руководство ТО понимает, что на одном месте инженер сидеть не станет, уйдет далеко, агенту нельзя терять время попусту.

Ширяев пересыпал содержимое вещмешка в развернутый бушлат, отобрал нужные в дорогу предметы, переложил в сидор, ставший тощим и легким, как перышко. Потом замотал робу в сатиновую рубашку и затолкал получившийся узел в корневую нору. Присыпал трухлявой с перегноем землицей, поверх навалял валежник, короче, — не придраться. Если обстоятельства сложатся таким образом, что доведется опять попасть в Кречетовку, то тайник он легко обнаружит. Уж приметное оказалось местечко, искать часами не придется…

Жутко хотелось пить, Роман Денисович вылакал полную фляжку, знал, что вскоре пополнит емкость в речке. Но время дорого, засиживаться нельзя, инженер встал и двинулся в северо-восточном направлении, — туда, где лесополоса, огибая поселковое кладбище, граничит с необъятными колхозными полями. Часы показывали пять утра. Солнце давно встало, резкие лучи, пронзая зеленую крону деревьев, щекотали лоб и щеки. Ширяев щурился от столь навязчивого внимания, и между тем по-детски радовался началу нового, ясного денька.

И он вдруг почувствовал себя с ног до головы свободным. Не связанным никакими обязательствами: ни и с немецкой разведкой, ни с лямкой деповского инженера, даже семейные узы остались в стороне и ничуть не обременяли самосознание. Теперь агент — живая частица окружающей летней природы, стал вольной птицей, предоставленной "самоей себе". И наподобие пташек — теперь предстоит жить одним днем, ибо будущее неопределенно, главное, прожил день и, слава Богу. И стала в радость — подчиненность простому закону бытия, где нет тягостных размышлений о дне грядущем, о собственной старости и немощи. И вспомнилась тогда знаменитая фраза Иисуса Христа, и душа успокоилась: "Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы, не гораздо ли лучше их?"

И поползли тягучие воспоминания о первых днях той первой, мировой войны:

После сдачи Гумбиннена штаб второй дивизии экстренно переместился на мызу Ernstfelde на въезде в Инстербург. С наблюдательного пункта, устроенного на силосной башне "Серьезного поля", далеко просматривались ровные колонны Германских войск, следующие по шоссе со стороны Гумбиннена. Но резким диссонансом в этот порядок вклинивались разномастные толпы беженцев: подводы разносортных типов, детские коляски, доверху нагруженные нехитрым скарбом, одинокие пешеходы с чемоданами и вещмешками за плечами. До слез, печальная картина…

Обер-лейтенанта Арнольда срочно отозвали в штаб дивизии. Альберт прошел в кабинет начальника штаба полковника Рудольфа Райзера. Вокруг стола, с разложенными топографическими картами, сгрудилась группа старших офицеров. Усталый и озабоченный вид военных свидетельствовал об остроте сложившегося положения.

Альберт доложил о себе, полковник, не церемонясь, вкратце рассказал о сути предстоящего задания. Контингент дивизии в кратчайший срок (выделено полсуток) грузится на железнодорожные составы и передислоцируется в Marienburg. Только недавно о том телеграфировал генерал Франсуа, ссылаясь на самого фельдмаршала Гинденбурга.

Дело в том, что в Кенигсберге удалось перехватить план компании русских. Вторая армия генерала Самсонова, развивая успех, достигнутый первой армией Ренненкампфа, должна полным фронтом ударить с юга, с задачей окружения группировки войск Гинденбурга.

Но даже обер-лейтенант Арнольд понимал нелепость русского плана. Германский генштаб пять лет назад провел командную военную игру, с похожими на сегодняшние вводными условиями. В результате тактической дуэли, — наступавшая с юга "армия русских" сама попала в полное окружение. В этом нет тайны, что генерала, командовавшего условными "русскими", за полное отсутствие стратегического мышления — Кайзер бесславно отправил в отставку. Однако, дело в том, что район к юго-востоку от Алленштайна крайне неудобен для маневра войск из-за слабой транспортной сети. К тому же там много озер, сильная заболоченность, и что напрягало — везде песчаный грунт, в котором легко завязнуть. А вот с запада к нему подходит густая сеть железных и шоссейных дорог, позволяя наладить подвоз свежих воинских соединений. Альбер, хоть и не состоял в больших чинах, сразу же разгадал план фельдмаршала — ударить концентрированными силами в подбрюшье русских и взять противника в котел.

На совещании детально отработали маршрут движения составов с частями второй дивизии. Следовало двигаться окружным путем, так как ветка на Кенигсберг уже основательно забита воинскими эшелонами. Получалась цепочка: Инстенбург, Гердауен, Бартенштейн, Нейлсберг, Вормдитт, Елбинг, Мариенбург…

Альберту предстояло немедля связаться с начальством станций по пути следования, чтобы там подготовили паровозы и освободили магистральные линии от второстепенных поездов. Таким образом, телеграфная, телефонная и радиосвязи дивизии оказалась в полном распоряжении обер-лейтенанта.

Еще находясь в оперативном пункте связи, Альберт узнал, что пришло новое распоряжение командира корпуса. Которое обязывало подразделения дивизии, по прибытию в Мариенбург, сразу же выступить в направлении Сольдау, на сближение с наступающими частями второй армии русских, а конкретно, первого корпуса генерала Артамонова.

Пока офицер связывался с железнодорожниками, — на Grunhof и восточных путях станции, спешно поданные грузовые вагоны стали загружать людьми и материальной частью второй дивизии. Фон Фальк, несмотря на врожденное упрямство и часто несхожие с мнением начальства взгляды, был умелым командиром, организаторские способности генерала оказались и здесь на должной высоте.

Через три часа первый эшелон вышел на Gerdauen, — расстояние полсотни километров, сорок минут ходу… Там поезд ждал новый экипированный паровоз, уже стоящий под парами. Этому и другим составам второй дивизии первого армейского корпуса восьмой армии — стараниями Альберта Арнольда везде предоставили зеленый свет.

Поздним вечером двадцать четвертого августа Альберт отбыл из Инстенбурга с последним, укороченным поездом родной дивизии. Перед отправлением, обер-лейтенанту поручили проследить за отгрузкой еще остававшихся частей и войскового имущества. В числе которых оказались военные саперы, минировавшие стрелочные посты станции, и уничтожавшие все виды электросвязи, а так же вторая и третьи роты Пионерского батальона князя Радзивилла и техника дивизионного мост-поезда номер два. В особом порядке шел ряд подразделений, подчиненных штабу армии, функции которых строжайше засекретили.

Толком за ночь Альберт не выспался, так как офицеру приходилось подыматься на каждой остановке и инструктировать железнодорожников на предмет возможного захвата станции и окрестных полустанков противником. Его поезд стал последним германским составом, проходящим по этой ветке.

Разумеется, транспортные проблемы русских сильно усложнялись разницей ширины колеи немецких и российских железных дорог. Но оборудование и имущество станции было бы ценным подарком для новых властей… Стояла задача, чтобы противнику ничего не досталось, пусть идет по выжженной земле. Поэтому специальные тыловые части и гражданская власть на местах усердно поработали — вывезли имевшийся фураж, уж не говоря о горюче-смазочных материалах и других, потребных войскам германской армии продуктах и оснащении.

В Мариенбурге обер-лейтенанта сразу же захлестнули дела о передислокации дивизии на юго-восток уже под Зальдау. А как молодой человек хотел вырвать из этой сутолоки хотя бы на часок, желая побывать в священном для каждого немца месте, — гигантском замке на берегу реки Ногат. Но потуги офицера оказались бесплодны, в силу тщеты и неуместности досужих прихотей в опасную для Родины годину.

Еще обучаясь в академии, Альберт сподобился посетить Мариенбург — крупнейший средневековый замок Европы. Территория крепости насчитывала свыше двадцати гектаров, несравненно больше большинства феодальных городов. Масштабы замка и готическая архитектура поражали не только кичливых стародавних правителей, но и по сей день бередят фантазию каждого человека, попавшего в каменное великолепие. Мариенбург славная страница прусского военного величия. Там, начиная со второй половины тринадцатого века, помещался конвент — высший Совет Тевтонского ордена, там обосновалась резиденция Великих Магистров, предтеч прусских королей. Известно также, что только могучие стены Мариенбурга спасли Орден от окончательного поражения после Грюнвальдской битвы.

Уже пополудни двадцать пятого августа Альберт Арнольд находился в штабном вагоне поезда, мчавшего на всех парах к Зальдау. Офицеру, в роли ординарца, повезло присутствовать на совещании, на котором обсуждался новый приказ генерала Франсуа. Второй пехотной дивизии предписывалось в семь утра следующего дня начать наступление на русские позиции через Гросс-Кошлау на Гросс-Теуерзее, находясь в центре натиска восьмой армии. Радиосвязь работала беспрерывно, отдавались срочные команды подразделениям дивизии, в предстоящие бои приходилось вступить практически с колес.

Как выяснилось, составы с людской силой и военной техникой придется выгружать на станциях и полустанках, к востоку от станции Мопtowo (Hartowitz, Jeglia и Ribno). Далее порожняки уйдут обратным ходом вглубь Восточной Пруссии.

Вопреки принятым правилам, не считаясь со страхами и мольбами железнодорожников, воинские эшелоны подходили вплотную один к другому на открытых перегонах, чтобы быстрее быть поданными к разгрузочной платформе. Маховик, раскрученный фон Фальком, работал безукоризненно.

Штаб дивизии временно разместился в начальной школе деревни Хартовиц, в тридцати километрах, не доезжая занятого русскими Зальдау. Здесь же высадился и гренадерский полк Короля Фридриха Великого. Августовское солнце палило нещадно, на улице стояла липкая жара. С благоволения командования, до начала полного сбора, гренадерам разрешили поротно искупаться в чистых водах Хартовицкого озера.

Альберт с несколькими младшими офицерами штаба, испросясь у начальства, тоже приобщились к массовому купанью полка. Молодежи удалось раздобыть лодчонку и переправиться на противоположный берег озерца. Там было примечательное пляжное место с чистым речным песочком. Раздевшись донага, пройдя по мелководью, офицеры вдосталь поплавали и поныряли в приятно-теплой воде, поверхность которой уже подрагивала осенней рябью. Затем парням удалось понежиться, покурить и поболтать о ерунде, обсыхая на горячем песке, даже сбегать справить нужду в примыкавшем с севера тщедушном лесочке. Их было четверо: молодых, задорных, жизнелюбивых… — а уже завтра Ханса и Гельмута, прикрепленных к четвертой пехотной бригаде, не станет…

Передышка перед маршем получилась крайне короткой. Еще не в полной мере сформированные подразделения дивизии стали выдвигаться на юго-восток по дорогам, идущим от линии железной дороги. Третья пехотная бригада, изнуренная жарким полуденным зноем, наконец, заняла позиции для дневки у деревушек Jellen, Wougriew, хутора Kotti и мызе Zamberte. Отсюда и предполагался бросок дивизии, с задачей перерезать железнодорожную ветку близ станций Гросс-Кошлау на Гросс-Теуерзее и вклиниться во фронт русским. Родной полк Альберта располагался в центре, по правому флангу стоял сорок четвертый полк "Граф Донхофф", левый фланг через дубовую рощицу заняли части четвертой бригады: сорок пятый Восточно-Прусский и тридцать третий фузилерский полки.

Обер-лейтенанта Арнольда прикомандировали к третьей пехотной бригаде. Штаб генерала Менгельбьера располагался в деревушке Jellen, в уютном двухэтажном особнячке с островерхой черепичной кровлей. Переговорив с дежурными офицерами, оговорив права представителя штаба дивизии, Альберт решил получше выспаться перед предстоящим сражением.

Офицера разместили в крестьянском фахверковом домике. Хозяин по фамилии Пропп радушно встретил молодого офицера, даже предложил к ужину бутылочку заветного винца. Но Арнольд, извинившись, отказался от выпивки, — день завтра предстоял трудный. Пропп с семейством — женой и старухой матерью (дочь же с окрестной молодежью ушла на запад) с большим опасением и даже страхом воспринимали развитие грядущих событий на фронте рядом с хутором. Нагнетаемые пропагандой страсти об ужасных дикарях-казаках, насилующих женщин и без разбору казнящих мужчин, заставляли крестьян зябко поеживаться и молить Господа о спасении. Молодой человек постарался успокоить добропорядочных людей, уверил, что противник будет так или иначе разбит и отброшен далеко на восток. Они верили и не верили словам военного, да и сам Альберт, если честно признаться, не до конца ручался за правильность такого оптимистичного прогноза.

Обер-лейтенанту было известно о некомплекте германских частей, к примеру, третий батальон полка "Фридрих Великий" еще не доехал до Монтово. Да, и остальные подразделения первого корпуса вышли на боевые позиции не в полном составе, но что печальней, — не хватало тяжелой и легкой артиллерии и парков, без которых невозможно гарантировать успех наступательной операции. Таки образом, к вечеру двадцать пятого августа первый корпус генерала Франсуа еще не закончил боевого сосредоточения.

И вот настало раннее утро двадцать шестого августа. Среда, середина недели. Альберт поспешил на командный пункт бригады, хотелось разузнать о последних событиях на фронте, а также связаться с оперативной отделом штаба дивизии.

Добрая новость — вчера, во второй половине дня двадцать, после ожесточенных уличных боев, у русских отбили городок Лаутенберг. Развивая успех, немецкие войска вышли на подступы к Зольдау с запада.

Но полной неожиданностью явилось то, что командующий первого русского корпуса генерал Артамонов к вечеру двадцать пятого августа, занимая фронт Уздау-Тауерзее, выдвинув передовые части вперед на семь километров к Зеебен и Гросс-Кошлау. Русские имели целью остаться в занимаемом районе, защищая левый фланг армии Самсонова. Альберт знал, что корпусу Франсуа придется нелегко, противник будет стоять насмерть на собственных позициях.

Сегодня ранним утром, части первой пехотной дивизии, ощутимо припоздав, приступили к форсированию реки Велле, с задачей развернуть артиллерию против Зеебена. Второй же дивизии также полагалось начать срочное выдвижение: четвертой пехотной бригаде к Гросс-Кошлау, третьей бригаде к станции Гросс-Тауерзее.

Альберту удалось переговорить с начальником штаба дивизии, который, как выяснилось, уже искал офицера. Полковник Райзен сообщил, что в предстоящей операции главная роль в прорыве фронта русских отводится соседям — четвертой бригаде. Частям же Менгельбиера следовало наступать в сторону Граллау и Вессаломо. Но, в случае возможного осложнения маневра четвертой бригады, оказать поддержку правому флангу соседа, силой гренадерского полка. Таким образом, Арнольд обязан прибыть в расположение родной воинской части.

Распечатав на бланке дивизии полученные приказания, заверив тексты командиром бригады, Альберт, не теряя времени даром, попросил доставить себя на мызу Zamberte. Менее чем через полчаса усатый мотоциклист штаба бригады лихо подкатил обер-лейтенанта к группе офицеров на берегу узкого озерца, наблюдавших, как гренадеры лихо орудуя шанцевым инструментом, обустраивают брустверы на окопчиках со стороны шоссе Лаутенбург — Уздау. Делают правильно, — русские определенно ударят с той стороны, в результате отступления сорок пятого полка.

Отдав запечатанный пакет полковнику, кратко переговорив с ним, Альберт выяснил, что два батальона уже заняли заготовленные позиции в направлении Граллау. Третий (условно фузилерский) выставлен на севере. Дело в том, что русские уже успели окопаться еще вчера утром, и только ждут немецкой атаки. В случае провала… вчера вечером экстренно подготовлены рубежи обороны полка.

Альберт и начальник штаба (старый знакомый майор Вильгельм фон Хиллер) поехали по шоссе в сторону Уздау, для рекогносцировки с севера. Сразу по выезду вдоль шоссе начинался густой лесной массив, одаривший офицеров пьянящим запахом, еще не прогретых лучами солнца сосен и елей. Но краток отрадный миг, лесок заканчивался в километре до въезда в Гросс-Кошлау, перед дислокацией русского авангарда. Позиция исключительная для оборонительного боя, но вот для поддержки сорок пятого полка — ситуация аховая. Солдаты запросто заплутают в лесной чащобе, и время будет безнадежно потеряно. Значит выход один — двигаться по южной обочине леса, по прилегающим полям, направлением на Гросс-Кошлау, в лоб "иванам". Можно таким образом взять передовые части русских в клещи, если, конечно, сосед с правого фланга (сорок четвертый полк) не подведет. Но налаживать связь с "Граф Донхофф" не осталось времени.

Тут до слуха офицеров донеслась дробь винтовочных залпов. Стреляли со стороны русских, наверное, те заметили продвижение частей четвертой бригады в сторону деревни. Майор и Альберт на всех парах поспешили обратно. Стрельба прекратилась, видимо противник решил произвести разведку боем.

Офицеры полка нервничали, с нетерпением ждали команды — вперед, в атаку…

И, наконец, в десять часов раскатисто забухали немецкие пушки. Началась запланированная артиллерийская подготовка силами первого и тридцать седьмого артиллерийских полков дивизии. И чуть спустя загрохотали гаубицы, это подошла помощь пятнадцатого тяжелого артполка (генштабиста Арнольда посвятили в этот план).

Альберт уже знал, что русские не выдерживают столь грубой силы немецких гаубиц, вздымающих в воздух тяжелые пласты земли, и бегут…

Тут связист принес сообщение, что сорок пятый и тридцать третий полки после артподготовки пошли в атаку на вражеские позиции. Звуков разгорающегося жестокого боя не сдерживала даже густая чащоба. Схватка завязалась нешуточная. С оборудованного наблюдательного пункта трудно было понять, что все-таки там происходит, — чья берет…

Альберт забрался на импровизированную вышку, устроенную на дубе-гиганте, росшем чуть в стороне от столь же дюжих собратьев. Навел бинокль и постепенно стал понимать, что атака ближайшего к ним сорок пятого полка не столь удачна. Противник отчаянно сопротивляется, продвижение немецких войск сильно стопорится.

Обер-лейтенанту ничего не оставалось, как спуститься вниз, и доложить о том в штаб дивизии. Благо радиосвязь в это солнечное утро сработала нормально…

В одиннадцать тридцать получено распоряжение командующего корпусом генерала Франсуа. Третьей пехотной бригаде предписывалось немедля начать наступательные действия развернутым фронтом от Гросс-Кошлау и Кляйне-Тауезее на Гросс-Тауерзее. Дополнительным приказом фон Фальк велел гренадерскому полку "Фридрих Великий" идти ускоренным темпом в сторону Граллау для прорыва русских позиций, а сорок четвертому пехотному полку наступать на Гейнрихсдорф и дальше вперед…

От немецких заслонов вблизи Муравки напрямую до Граллау шесть километров. Пешим строем понадобится ходу чуть больше двух часов, чтобы подтянуть батальоны полка. Ну, а с боем, как Бог пошлет…

Вестовые стремглав полетели в батальоны и роты. В цейсовский бинокль отчетливо видно, что на передовых позициях, как муравьи засуетились гренадеры, выстраиваясь в маршевые колонны. Конечно, идти по неудобьям удовольствие ниже среднего, но зато есть надежда быстренько окопаться, коль возникнет кинжальный огонь русских. Ровно в полдень полк выступил полным составом, оставив для охранения штаба только одно роту "фузилерского" батальона.

Через час, когда спасительный лесок остался позади, обойдя раскинувшийся с севера пруд, колоны стали разворачивать в цепи, послышались выстрелы со стороны охранения русских. Дойдя до полевой дороги, с востока которой привольно расстилалось недавно сжатое пшеничное поле, германские цепи залегли и открыли ответный огонь по неприятелю.

Обозревая доступные взору окрестности (по левую руку через лесок в сторону Тауткена), Альберт наблюдал удачливый бой северного соседа, противостоящего русскому тридцать третьему (Иркутскому) полку. Сорок пятый немецкий полк, уже пройдя с северо-запада Гросс-Кошлау, продвигался в сторону железнодорожной станции Граллау. Молодцы, ничего не скажешь!

И тут, поднялись цепи родного "Фридриха Великого", русские не выдержали и стали быстро отходить. Отдельные их группы еще цеплялись за редкие защитные лесополосы, но немецкие стрелки настойчиво выбивали врага. Противник, было, на короткое время зацепился у шоссе на Мурашки, но вскоре откатил восточнее за дорогу на Кляйне-Тауерзее. Но, видимо, не учли, что пока восемьдесят седьмой (Нейшлотский) полк отступал, за его спиной в Вессоломо стоял восемьдесят восьмой (Петровский) пехотный полк. Альберт боялся, что с двумя русскими полками немецким гренадерам не справиться.

На юго-востоке сорок четвертый полк второй дивизии уже вытеснил противника из Кляйне-Тауерзее и вел бои в прилегающих к деревне с востока полях и сосновых пролесках. Понятно, никто бы не позавидовал шютце "Граф Донхофф", когда за каждым стволом сосны или в зелени у корневища затаился вражеский стрелок.

Альберт опять обратил взор на север. И сердце офицера похолодело. В местности у Гросс-Кошлау картина боя резко поменялась. Откуда ни возьмись, появились новые вражеские колонны. Зная предметно дислокацию противостоящих войск, обер-лейтенант догадался, что командование русских бросило на помощь иркутцам девяносто пятый (Красноярский) полк второго эшелона, резво перешедший в наступление на Гросс-Кошлау. Натиск свежих отрядов вдохнул силы в истощенных иркутян, те прекратили отход, повернули назад и вскоре вместе с красноярцами пошли в штыковую атаку. Альберт с огорчением видел, как передовые батальоны сорок пятого полка дрогнули, попятились, огрызаясь огнем на беспримерную штыковую атаку неприятеля, — и… стали уходить с поля боя. Пехотинцам бы зацепиться за постройки деревушки, залечь бы в густых садах и огородах, но немецкие солдаты, стискиваемые полукольцом русских, бросились в сторону длинной линии прудов, что было верной погибелью. Жить парням осталось полчаса, не больше…

Альберт как белка соскользнул по страховочному канату смотрового дуба и бросился к стоящему на дорожной развилке броневику "Изота-Фраскини". Забарабанил рукоятью "Парабеллума" по звенящему корпусу. Открылась дверца в левом борту, отпихнув растерявшегося, ничего не понимающего унтер-офицера, велел водителю выруливать на Гросс-Кошлауское шоссе. Тот было заартачился, но увидев нашивки генштабиста, подчинился. "Скорей, скорей!" — подгонял Альберт. "Пулеметы к бою!" — приказал он недоумевающей команде броневика.

Обер-лейтенант знал, что Рейсхеер до начала войны не имел броневых автомашин отечественного выпуска. И уж как этот итальянский броневик оказался в полку "Фридриха Великого" долго оставалось для него загадкой… Эту тайну офицер узнал в самом конце войны, когда Альберта после ранения прикомандировали к службе железнодорожных перевозок Ставки Главного командования. Броневик приобретен фирмой "Daimler" для изучения и постройки собственной бронемашины, сделанной позже в пятнадцатом году, но крайне неудачной.

Полковая "Изота" была защищена четырехмиллиметровой броней (усиленной сзади накладными стальными листами) и вооружена двумя немецкими пулеметами MG 08 с полным боекомплектом.

Альберт кратко пояснил цель предстоящего дела. Стальная машина идет на выручку отступившего под русскими штыками сорок пятому полку, загоняемому неприятелем в болотистые топи, недавно спущенных прудов.

Наудачу итальянская техника имела подобающую скоростью, и за четверть часа домчала до северной околицы Гросс-Кошлау, не встретив по пути ни одного препятствия. Оставив деревенскую кирху позади, броневик по заросшему травой проселку, идущему вдоль околицы деревни, устремился на юг.

Альберту предстала удручающая картина. Немецкие солдаты перебежками, наугад отстреливаясь, бежали по скошенному полю на запад. Иные слепо устремляясь в болотистую ловушку, а те, кто поумнее уходили влево, к плотине. Сзади на расстоянии трехсот метров густой цепью шли русские, ощетинившись примкнутыми штыками. Проехав по инерции еще метров сто, броневик развернулся к атакующим надежно бронированным задом. Унтер-офицер оказался сообразительным малым, понимал Альберта с полуслова, согнав шютце, сам сел за башенный пулемет. Альберту достался же кормовой "Максим", с образцовым обзором. Крикнув: "Давай подпустим поближе…" — офицер вцепился в гашетку.

Русские солдаты, словно опьяненные выпавшей удачей — бегством противника, будто бы и не замечали стоящую на пути грозную технику. Шли в полный рост, как на параде, позднее Альберт узнал, этот строй назывался "психической атакой".

И тут, перебивая друг друга, длинными очередями застрочили пулеметы броневика, выкашивая как косой ряды наступавшего врага. Еще ничего не понимая, натыкаясь на тела павших, русские пытались пробиться вперед, но неумолимый свинец не давал бойцам ходу. Атака запнулась, передние шеренги залегли на землю, задние развернулись обратно, — в лагере противника произошло смятение.

Альберту еще не доводилось испытывать чувство, называемое — упоением в бою, дикий восторг в полной мере овладел сознанием. Как в горячечно-сладком бреду, офицер давил на гашетку, подминая под пулеметные очереди новые и новые людские потоки. Да и не люди то вовсе, а упрямые фантасмагорические фигурки, надвигающиеся на него ниоткуда, заполонившие горизонт… Словно подземное войско призрачных троллей повылазило наружу, и по лукавому злобному колдовству собирается подчинить себе земной мир. Задача обер-лейтенанта не допустить подобной несправедливости, и у него имелась волшебная сила, способная воспрепятствовать чинимому лиху. Альберт подчистую забыл о себе самом, о собственном человеческом существе… Офицер стал орудием непостижимой вселенской воли, частью существующего мирового порядка, как день и ночь, как ветер и дождь.

Наведя разор на центральном участке атаки, броневик покатил дальше на юг, расстреливая в упор, пытавшихся продолжить наступление русских бойцов.

И вот произошел долгожданный перелом. Недавно бежавшие в панике немцы, вдруг увидев нежданное спасение, повернули назад. И теперь уже солдаты Рейсхеера, примкнув штыки, пошли в атаку на русских. Броневик ехал задом, Альберту с напарником уже приходилось выбирать разрозненные кучки противника и, экономя патроны, скашивать сибиряков короткими очередями. Но вот русские не выдержали и побежали, увлекая за собой ничего не понимавших бойцов второго эшелона. Фронт на этом участке восстановился, скоро сюда подошел свежий батальон немецкого полка.

Боезапас бронемашины исчерпался, даже не осталось воды, чтобы залить разгоряченные кожухи пулеметов. И когда цепи немецких солдат, обогнув умолкший броневик, оставили спасителя в возникшем тылу, Альберт приказал водителю возвращаться обратно на полковую базу.

На перекрестке из Гросс-Кошлау дорогу "Изота-Фраскини" перегородил двадцатисильный "Touring" в камуфляжной окраске. Выскочивший с переднего сиденья молодой офицер отчаянно замахал руками, призывая остановиться. Альберту пришлось подчиниться и покинуть броневик. А навстречу уже шагал поджарый седобородый полковник, сам Карл Густав Витке — командир сорок пятого полка.

Полковник первым протянул руку, стремительное пожатие выражало редкую степень взволнованности полковника.

— Обер-лейтенант, — губы Витке дрожали, — всем сердцем приношу благодарность, — он перевел дыхание, и уже срывающимся голосом заключил. — Вы спасли мою офицерскую честь, — и уже со слезами на глазах добавил, — честь сорок пятого полка. — А потом старик крепко обнял Альберта, — спасибо обер-лейтенант, вы настоящий герой!

Альберт уже не помнил, что ответил растроганному полковнику, да это было и не важно, главное, — сорок пятый полк продолжил выполнять поставленную командованием задачу.

Оперативный штаб гренадерского полка "Король Фридрих Великий" успел переместиться в занятые недавно Муравки (Muravken), хотя тыловые службы по-прежнему занимали многочисленные постройки Zamberte. Наскоро перекусив, обер-лейтенант, по отрывочным и часто противоречивым сведениям оставшихся офицеров, пытался понять обстановку на фронте дивизии. И вот тогда, усиленно напрягая голову, почувствовал, как впрочем, устал… Боже как его вымотали внутренне эти тридцать минут противостояние броневика "Изота" и "психической" атаки русских.

Так, что офицер узнал:

Нужно сразу отметить, что подразделения русского корпуса Артамонова, в ходе идущего сражения, коренным образом поменяли места дислокаций. В центре — первому корпусу Франсуа противостояли полки двадцать четвертой дивизии Рещикова, по правому флагу Выборгский и Вильмандский, а по левому флангу Нейшладский и Петровский полки двадцать второй дивизии Душкевича.

В результате атаки под Гросс-Кошлау сорок пятого полка, у русских между двадцать четвертой дивизией и Выборгским полками образовался нешуточный разрыв. В который и устремились части четвертой бригады германской второй дивизии. Но, по недавно полученным сведениям, для заполнения образованной ниши Артамонов развернул резервный (из состава другой дивизии) Литовский гвардейский полк. В итоге, здесь между четвертой бригадой и русскими установился некий баланс сил.

Но вот на южном фланге творилось нечто непонятное. Слышались грузные звуки артиллерийской стрельбы, разрывы снарядов имели чужеродный тон, определенно, противником обстреливались германские войска. Альберт поторопил заправку и снаряжение единственного в дивизии броневика и выехал в Муравки.

Майор Вильгельм фон Хиллер быстро ввел Альберта в курс дел. У русских неожиданно подошла артиллерийская бригада, приданная дивизии Душкевича, и открыла ураганный огонь по ближним к ним позициям полка. Они с начальником штаба наблюдали в бинокли, что головные части двух гренадерских батальонов стали быстро отходить назад. Доложив командиру полка о складывающейся ситуации, а также о задержке на марше орудий тридцать седьмого (Литовского) артиллерийского полка, посовещавшись с ним минут десять, офицеры приняли следующее решение. Второму батальону закрепиться на позиции по краю лесочка перед окультуренным ручьем близ Гейнрхдорфа, первому батальону укрыться в молодых лесопосадках, прилегающих к Муравкам, третьему (фузилерскому) батальону прикрывать Муравки с севера-востока. Остается только ждать подхода со стороны Лаутенбурга автотехники с немецкими пушками.

Поднявшись вместе с майором на наблюдательный пункт, Альберт теперь явственно различил, что полку противостоят слаженные колоны двух русских полков, нацеленные, как раз в сторону Гейнрихсдорфа и Кляйне-Тауерзее. Диспозиция ими выбрана верная, только вот силы отнюдь не равные, да еще эта проклятая русская артиллерия.

Арнольд, было, предложил использовать против западной колонны дивизионный броневик, но Хиллер резко остудил его пыл.

— Нам уже сообщили о твоем геройском поступке. Сам Фальк знает, как ты здорово помог сорок пятому. Но здесь, дорой Альберт, отнюдь не тот случай. Броневик лакомая цель для русских фейерверкеров, мигом разнесут "коробочку" в пух-прах. Так что даже и не помышляй… Бронемашина будет задействована для обороны штаба полка, коль противник задумает двинуться в сторону Муравок.

— Ясно, господин майор, — единственное, что и осталось сказать Альберту на столь разумный довод.

— А вот ты поезжай в штаб бригады в Jellen, добейся встречи с Менгельбьером, или даже лучше, свяжись с начштаба дивизии фон Райзеном — знаю, полковник благоволит тебе. Пусть посоветует генералу, чтобы наш южный сосед выдвинулся севернее Кляейне-Тауерзее, да и второй эшелон у Гейнрихсдорфа организовать не помешало бы… Да, чего буду объяснять текущую обстановку… Там по ходу сориентируешься… Возьмешь штабной мотоцикл… Давай Альберт, поспеши ради Бога! Как-никак ты представитель штаба дивизии, меня в бригаде вряд ли послушают, постарайся убедить начальство в неотложности такого решения.

— Будет сделано, господин майор, — и Альберт молнией соскочил по дощатым приставкам наблюдательного пункта и стремглав бросился к лощинке со штабной автотехникой.

У армейского NSU (мощностью три с половиной лошадиные силы) возился немолодой уже обер-гренадер, который и водил "Motorrad" начальника штаба полка. На сборы ветерану времени не понадобилось. Шесть километров из Муравок до Йеллена по твердо набитой, а потом, уже после Котти мощеной камнем дороге, — они преодолели всего за двадцать минут.

К счастью, генерал-майор Теодор Вильгельм Альберт Менгельбьер стоял возле крыльца штаба, задумчиво рассматривая газоны с рыжими бархатцами. Альберт без смущения, перейдя на строевой шаг, подошел к командиру бригады, представился и попросил у него срочной аудиенции. Шестидесятилетний генерал поначалу воспринял маршировку молодого офицера как недопустимую вольность, но услышав фамилию — Арнольд, расслабился и щедро улыбнулся:

— Ах, вот каков наш герой… Ну, коли дело спешное, пошли в кабинет, — по ходу крикнул вестовому. — Срочно разыщи начальника штаба…

Получилось, как нельзя лучше… Начальство бригады услышало Альберта и разделило предложенный план. Быстро написали приказ командиру "Граф Донхофф" о поддержке с юга полка "Фридрих Великий", направлением на Кляйн-Тауерзее и Генрихсдорф.

— Думается… — сказал старый генерал, — Франц Кох незамедлительно и как следует, поможет соседу…

Располагая детальной оперативной информацией, штаб третьей бригады, кроме того, решил просить штаб дивизии перенаправить с севера резервы сорок пятого полка, нацелив на Граллау.

Кроме того, Менгельбьер отдал распоряжение (через голову командира дивизии) — связаться с ландверским пехотных полком и попросить у него энергичного прикрытия южного фланга бригады.

— Обер-лейтенант, немедля отправляйтесь в сорок четвертый полк, — генерал стал серьезным. — Передайте лично полковнику — пусть "Граф Донхофф" покажет русским, на что способны бранденбуржцы…

— Jawohl Herr General… — лихо отдал честь Альберт, и немедля отправился в Кляйне-Ленск. Проскочив по брусчатке до Котти, мотоцикл с пассажиром выехал на грунтовку и свернул в сторону Кляйне-Тауерзее. И уже миновав слева встречный лесок, послышались грозные звуки, приближающегося к ним с севера-востока боя. Альберт с ужасом подумал, неужели русские, прорвав оборону полка, вышли на шоссе на Генрихсдорф… Тем самым противник расчленил полк и по-видимому взял в клещи второй батальон.

"Скорее, скорее в Ленск…" — только одно желание владело офицером в тот момент. С ходу проскочив Кляйне-Тауерзее, через десять минут он уже подкатил к штабной палатке.

"Господи, слава Тебе…" — как тяжелая гора спала с плеч обер-лейтенанта, когда в штабе полка сообщили, что связь восстановлена и с полчаса как получена радиограмма Менгельбьера. Сводная колонна полка уже выступила на выручку второму батальону гренадерского полка, авангард бранденбуржцев уже на подходе к Генрихсдорфу.

Альберт рвался в бой, но не имел права нарушить приказ командира бригады. Офицер нашел полковника на пересечении шоссе с железнодорожной веткой из Лаутенбурга. Вручил тому запоздалый пакет с сургучными печатями и передал ободряющее напутствие старика Менгельбьера, воодушевив Коха, что скоро подойдет первый состав с пушками и гаубицами тридцать седьмого артполка дивизии. И русские, наконец, получат на орехи…

Франц Кох, невзирая на желание обер-лейтенанта принять непосредственное участие в бою, использовал офицера по собственному усмотрению. Приказал срочно ехать, через Кляйн-Тауерзее, в Муравки, где определить совместное действие гренадеров "Фридриха Великого" с другой колонной полка "Граф Донхофф", идущей с некоторым запозданием. Потом, как бы нехотя пояснил Альберту диспозицию, одобренную уже самим командиром дивизии — генерал-лейтенантом Фальком.

Как понял Альберт, против русского восемьдесят восьмого (Петровского) полка, идущего из Граллау на юго-запад, будут задействованы силы гренадерского, сорок четвертого и сорок пятого полков, плюс орудия немецкой артиллерии. Против восемьдесят седьмого (Нейшлотского) полка, завязшего у ручья перед Генрихсдорфом, выступят главные силы сорок четвертого полка, второй батальон гренадерского и быстро спешащие части пятого ландверного полка и дивизионной артиллерии.

Остальные события дня смазались в памяти Арнольда. В голове осталась только муторная круговерть, да громкие, заглушающие речь, звуки артиллерийской канонады. Русским едва удавалось сдерживать прибывающие немецкие силы. После семнадцати часов Рейсхеер развернул армейские части по длинной линии существующего фронта. Нейшлотский и Петровские полки, не выдержав боя, неся большие потери в живой силе, в надвигающейся темноте стали отходить на восток, за линию железной дороги на Зольдау.

Таким образом, в результате удачных арьергардных боев корпуса Франсуа, картина сражения складывалась следующим образом. Первая пехотная дивизии встала по линии Вензее — Гросс-Гриебен — Мейшлиц, вторая дивизия, подвинувшись севернее, встала у железнодорожной станции Гралау и в перелесках вблизи Вессаломо, пятая ландверная бригада восточнее Гейнрихслорфа до самого Приома.

К вечеру Альберту стало известно, что штаб восьмой германской армии переехал из Ризенбурга в Лебау — ближе к линии фронта, штаб же второй дивизии, следуя такому примеру, перевели в Рибно. В двадцать тридцать генерал Франсуа распорядился о завтрашнем наступлении корпуса на Уздау. Согласно приказу — первая пехотная дивизия должна частью сил, сковав русских западнее, нанести главный удар с северо-запада Уздау, вторая дивизия атакует южнее Уздау, а пятая ландверная бригада — удерживает позиции за Гейнрихсдорфом по линии Рутковице — Приома.

Альберт заночевал при штабе гренадерского полка, вольготно расположившись на неубранных снопах пшеницы в крестьянской риге, подстелив услужливо выданное хозяйкой холстяное рядно. Короткая ночь прошла спокойно, без одного выстрела, стороны не тревожили друг друга даже привычными рейдами разведки. Утреннюю побудку назначили в предрассветную рань — в четыре ноль-ноль.

И вот настал четверг двадцать седьмого августа. Наверное, позорнейший день в хронике полка "Фридрих Великий", да, пожалуй, и третьей бригады.

Стоял густой утренний туман, видимость сделалась нулевой. С севера донеслись громовые звуки немецкой артподготовки. Это два артиллерийских полка второй дивизии, сместившись за ночь к Гросс-Кошлау, открыли огонь по Иркутскому и Красноярским полкам двадцать четвертной русской дивизии, стоящим юго-западнее Уздау. Артиллерия первой дивизии ударила по Выборгскому полку, оборонявшему Уздау с северо-запада.

Но следом произошла величайшая путаница. Через полчаса прошел слух, что Уздау уже взят частями первой дивизии. Из штаба корпуса поступил ряд необдуманных скороспелых команд. Генералу Мюльману предписывалось — бросить в атаку ландверную бригаду и взять Борхерсдорф, а это грубо семь километров восточнее Гейнрихсдорфа. Генералу Фальку — наличными силами второй дивизии атаковать противника по всей линии фронта, с ходу взять Гросс-Тауерзее и выйти на линию Уздау — Соблау.

Но русские под Уздау оказались удивительно стойкими, бой с ними первой дивизии продолжался свыше шести часов.

В пять утра, после часовой артиллерийской подготовки, части третьей бригады двинулись на Гросс-Тауерзее. Командир бригады Теодор Менгельбьер решил собственноручно руководить атакой бригады. Прибыв на линию фронта, из-за густого тумана генерал так и не нашел в указанном месте гренадерский полк Фридриха Великого.

Из-за неблагоприятной видимости на поле сражения происходила сущая несуразица. Разрозненные части полков бригады натыкались на охранения русских, которые также, толком не находили расположение немцев. Случалось, стороны обстреливали собственные части. Это в итоге привело к тому, что подразделения полков "Граф Донхофф" и "Фридрих Великий" перемешались.

Альберт, детально изучивший по картам и воочию окружавшую местность, после панической информации штаба бригады, в экстренном порядке решил отправиться на поиски генерала Менгельбьера. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы русские взяли старика в плен. Пришлось, опять воспользоваться "Motorrad" начальника штаба полка.

Обер-лейтенант нашел генерала и охранявших его всадников в перелесках под Вессаломо, благодаря тому, что гренадеры первого батальона недавно видели промелькнувший в разрывах тумана легковой автомобиль. Менгельбьер сердечно поблагодарил Альберта Арнольда за вовремя подоспевшую помощь. Русские уже не раз обстреляли конвой командира бригады, искавший проход в редких просветах густой наволочи.

Повернув на юг, попав на прямую как стрела шоссейку, они за четверть часа доехали до Муравок. Альберт уже не оставил озябшего генерала без надзора и срочно выехал с ним в штаб бригады, к тому времени уже переехавший в лесок под Котти. Так как только обер-лейтенант знал кратчайший путь через лесной массив.

Полученные штабистами сообщения стали крайне тревожными. В еще не разошедшемся тумане немцы сблизились на дистанцию ружейно-пулеметной стрельбы с русскими, засевшими за полотном железной дороги. Встреченные плотным огнем противника разрозненные части бригады залегли, а отдельные роты даже стали осаживать назад. В это время на помощь к Нейшлотскому и Петровским полкам подошли батальоны первой стрелковой бригады, ударили пушки дивизиона двадцать второй артиллерийской бригады — началась отчаянная мясорубка.

После трехчасового огневого боя с превосходящим по огневой мощи противником четвертый гренадерский "Фридрих Великий" и сорок четвертый пехотный "Граф Донхофф" полки стали отступать. Неудача постигла и пятую ландверную бригаду, из-за недолетов немецкой артиллерии, пехота русских устремилась на приступ, и следом помчали эскадроны шестой кавалерийской дивизии.

К восьми часам наступление второй пехотной дивизии и пятой ландверной дивизии было остановлено. Около девяти утра с линии фронта Скурпиен — Гогендорф части двадцать второй дивизии Душкевича и первой стрелковой бригады перешли в контратаку. Наскок русских сопровождался новой сильной огневой поддержкой подошедшего тяжелого артиллерийского дивизиона. Немцы начали поспешное отступление. Батареи тридцать седьмого артиллерийского полка пытались картечью остановить атаку русских. Но безрезультатно… артиллеристам пришлось свернуться, в опасении потерять материальную часть.

В конце концов, третья пехотная бригада оказалась смята и в полном беспорядке отошла к правому флангу четвертой бригады дивизии, пятая ландверная бригада тоже отступила в лесные массивы за Рутковицами.

Но не лучше положение было и у русских. Контрнаступление не получило развития, так как артиллерия и пехота расстреляли наличные огнеприпасы, войсковые части смешались, так же, как и у немцев, и понесли тяжелые потери.

И тут вмешалось провидение. Первой дивизии удалось взять Уздау. После одиннадцати часов войска первого русского корпуса, согласно ложному приказу, стали отходить по всей линии фронта. Альберт, разумеется, не вникал в подробности непонятного маневра, но потом узнал, что генерал Артамонов не отдавал подобного приказа, учитывая свою явную победу на южном фланге.

Вот в такой прелюдии к знаменитой битве под Таннебергом довелось участвовать обер-лейтенанту. Альберта Арнольда в числе первых германских офицеров наградили тогда Железным крестом 2-го класса, — а это стоило много в начальные дни войны…

Обогнув с запада зеленый островок поселкового кладбища, Роман Денисович спустился в начинающийся за оградкой лог, по дну которого весело журчал извилистый ручей. Но местные знали, что пить эту водичку нельзя, так как проистекает из-под могильных недр. Глупо, наверное, но наполнять пустую фляжку беглец не стал, только обмыл запачканные в перегное руки и обтер о штанины. Прилег на поросшем душистым клевером склоне, и вдруг, кольнуло одно абсурдное соображение…

Только что вспомнились первые дни той первой войны. Он молодой немецкий офицер Рейсхеера с чистым сердцем, как и каждый честный солдат, исполнял положенный воинский долг. А если бы тогда, в декабре девятьсот второго года на виленский адрес Густава Брандта не пришла бы телеграмма полковника Георга Людвига фон Арнольда (дальнего родственника), — как бы сложилась тогда жизнь…

Со полной вероятностью Альберт поступил бы в Виленское пехотное юнкерское училище, естественно, приняв российское подданство. Стал бы, наподобие тысяч русских-немцев офицеров, доблестно воевать против, как говорят, родины предков. Молодой человек присягнул бы в верности русскому царю, а воинская присяга как второе крещение, — это навсегда. И вспомнился девиз виленских юнкеров: "Виленец — один в поле и тот воин!" — и, наверняка, офицер оправдал бы этот обет.

Он знал, что разбитая под Танненбергом вторая армия Самсонова комплектовалась, в том числе, и из частей Виленского военного округа. "Господи, даже страшно представить себя русским поручиком, вообразить себя, командиром роты в остервенелой штыковой атаке на германские позиции, — и Роман Денисович с облегчением вздохнул. — Слава Богу, что миновала сия чаша…"

И тут еще одна каверзная догадка взбрела в голову: "А если бы поручик Арнольд очутился в числе иркутян или красноярцев, порубленных пулеметными очередями броневика "Изота-Фраскини" двадцать шестого августа…" — и, кашлянув, инженер отогнал прочь дурные мысли и крайне вредные теперь воспоминания.

Да и засиживаться возле Кречетовки было чрезвычайно опасно, следовало как можно скорей унести ноги из пределов станции. Роман Денисович тяжело поднялся и, прислушиваясь к каждому шороху, побрел по еле видной дорожке вдоль игривого ручейка, нашедшего себе путь среди зарослей осоки. Всхолмленные склоны лога не давали видеть, что происходит там наверху, по сути, беглец становился легкой добычей для оперативников НКВД или железнодорожной охраны. Потому Ширяеву пришлось прибавить шаг и выбраться на противоположную погосту сторону балки. На удачу там протоптаны тропы с коровьими лепехами, видимо здесь не раз прогоняли колхозные или поселковые стада.

Вскоре пойменная осока, буйно разрастаясь, превратилась уже в болотную кугу, посреди нее стали встречаться топкие лужицы, покрытые зеленой ряской. Дальше больше клочки водицы соединились в заболоченную мутную протоку и, наконец, засинев гладью воды, образовали узкий усынок. Который, ширясь к югу, вливался в просторный Кречетовский пруд под странным названием Ясон.

Продолжая идти дальше, Роман Денисович стал чувствовать себя гораздо увереннее: и потому, что обзор стал панорамным, да и водная гладь стала непреодолимым препятствием для возможной погони. Однако рисоваться одинокому путнику на пустынном берегу пруда в столь раннее время рискованно. Первый попавший заприметил бы беглеца и навел бы на след преследователей.

Но вот Роман Денисович дошел до уходящей к востоку узкой посадки молоденьких дубков, призванных противостоять эрозии почвы в полях. Утомленный путник невольно искал передышки для усталых ног… Вот в этой лесозащитной полосе он и укроется, и отдохнет, собирая силы для последующего стремительного рывка. Здесь инженера, уж факт, никто не найдет… Да и станут ли здесь искать, вот в чем вопрос…

Роман Денисович присел на пухлый травянистый ковер и прислонился к тоненькому стволу корявого дубка. Смежив веки, мужчина расслабился и сладко зевнул. Отчаянно захотелось спать, ну, хотя бы вздремнуть на полчасика… Но инстинкт самосохранения не позволил, опыт подсказывал, — для отдыха время еще не настало. Чего уж там говорить, ушел только на пару километров из поселка, да и кто сказал, что гэбэшники успокоятся и не вздумают прочесывать местность за прудом. Определенно, лесопосадка первым делом вызовет у оперов подозрение, и уж тогда на ровном как скатерть поле беглецу никуда не уйти…

Опять нахлынули предательские мысли:

Зачем человеку, дожившему до пятидесяти четырех лет, испытывать подобные тяготы, обременять жизнь лишениями и невообразимой для смертного существа нервной нагрузкой. Почему Альберт как проклятый несет это тернистое бремя, какую такую дьявольскую расписку дал офицер полковнику Николаи в восемнадцатом году… Что за адова печать такая, сковавшая по рукам и ногам, — заставляет быть вечным заклятья… И вспомнилась тогда арабская сказка о лампе Аладдина из сборника "Тысяча и одна ночь". "Да, так видимо, так… Я, как и джин — раб лампы, пленник проклятой лампы, невольник магических сил, приковавших свободного человека к тягостным обязанностям…" Роман Денисович знал — эту связь не порушить… Не скинешь оковы, как изношенную одежду, не смоешь с кожи, как липкий, чесоточный грим. Да и разве убежишь от самого себя… Бесполезные то потуги…

Ширяев встал и затопал по еле пробитой тропинке в тени густых ветвей молодых дубков. "А что еще остается делать… Бежать, бежать, как загнанному зверю… Спасать шкуру, драгоценную жизнь, собственное я от нависшего поругания…" — Агент шел, стиснув зубы, верил и не верил в счастливый исход. — "Но пока ноги топают, придется идти… Идти пока "не выпали зубы", то есть не кончились патроны… Буду отстреливаться до самого последнего из них. А что еще прикажите… ну, не задрать же лапки вверх и повалиться врагу в ножки…"

Шагать стало гораздо ловчей, это начался уклон в сторону поймы, протекающей внизу речушки Паршивки, путляющей средь раздольных пажитей. Через полчаса ходу лесопосадка истощилась, пошли редкие кустики недавно высаженных молоденьких дубков. Но и саженцы вскоре закончились. Да, и вместо злакового поля по бокам, началось луговое разнотравье. Солнце уже вовсю слепило глаза, но беглец рассмотрел внизу стадо коров, гуртующих на водопое у раздольного брода. Пришлось резво податься влево, — не пить же воду, замутненную животинами, да и пастухи приметят, сочтут странным появление незнакомца в ранний час. Хотя уже маленькая стрелка на циферблате приблизилась к шести…

Если податься дальше в том направлении, то попадешь на торную дорогу к промежуточной станции Слоново. Но, по понятной причине этот путь представлялся неприемлемым. Но не зря инженер раскопал в деповских анналах армейскую карту стометровку (еще времен царя Гороха), не зря объездил близлежащую округу на велосипеде, — потому и решил выбрать обходной маршрут. Придется "взять ноги в руки" и пробираться вдоль старого тракта из города к Старо-Юрьеву, а далее проселком до Всеславино, потом полями в другой области — к станции Неваной. Старо-Юрьево лежит километрах в сорока отсюда, пожалуй, до ночи дойдет… А там, и до Неваной еще сорок верст. На машины-попутки рассчитывать не приходится, — остается пехом… Впрочем, чем черт не шутит, может, кто и подвезет за денежку, подвернется колхозная подвода… На такой маршрут уйдет не менее двух суток. Определенно, такая овчинка стоит выделки, — по околоткам области агента искать не станут.

По идее, — набрав чистой воды, правильно бы пойти в правую сторону вдоль берега речушки, чтобы по короткому пути выйти на Старо-Юрьевский тракт. Там на взгорке лежит деревенька Терновка, дворов семь-восемь. Где уж легко нарваться на людей и даже на человека, знавшего Ширяева лично. Роман Денисович частенько прогуливался до Терновки, по обыкновению передыхал в первом попавшем домишке, испросив у хозяйки холодной водицы, а случалось, вступал в разговор с местными мужиками. Так что путь в Терновку заказан.

Вот и пришлось Ширяеву перейти Паршивку вброд, брюки пришлось снять, однако трусов не замочил — мелководная речушка. Взобрался на приречный бугор, поросший поверху дубняком, и двинулся вдоль него по грунтовке на село Зосимово, где и проходила, берущая начало в городе, выложенная булыжником дорога. Присел в кустах у проселка, просматривая голую местность. Слева извилистым рукавом подходил к земляной плотине колхозный пруд. Справа корячился обрывистый овраг, по дну которого змейкой увивался ручей, вытекающий из водоотводной трубы запруды.

Роман Денисович решил набраться силенок перед очередным марш-броском. Инженер намеривался: незамеченным проскользнуть по плотине, выйти по краю дубовой рощи на городской тракт, и рвануть километров семь до села Пригожего, сделав привал на подходе к нему в дубовой рощице. На худой конец, если заметит военную машину, придется спрятаться в развесистом овраге по левую сторону дороги.

Поджав к подбородку колени, в скрюченном состоянии эмбриона, Ширяев представился себе заплутавшим мальчишкой, — беззащитным, лишенным родительской поддержки и опеки.

И вспомнилась жена, дорогая Танечка: "Где ты теперь… родная?.. Бог даст уже в Саратове, у надежных людей. Но сложатся ли обстоятельства так гладко, как предполагалось… Тамошнему агенту не нужна лишняя обуза, и наверняка, саратовский человек переправит жену куда дальше, только бы самому не подставиться. Вот и любимая, словно перекати-поле, будет предоставлена колючему порыву ветра, безжалостной воле случая…"

Часто, Роман Денисович застигал себя на мысли, что, делясь с женой возникшими проблемами, искал не только моральную поддержку и утешение, но и сбрасывал на плечи женщины груз негатива, накопившийся в изболевшейся душе. Разведчик как вампир, пьющий чужую кровь, подпитывался жизненными соками супруги. Муж находил в том облегчение, — жену же подвергал тоске, которую никому не выказывая, та держала в себе.

"Ах, какой же подлец, самовлюбленный негодяй… — изводил самого близкого человека собственными потаенными страхами и неуверенностью в завтрашнем дне. Да… а как иначе поступить, не остаться же одному как перст в этом жестоком мире… Это не я облагодетельствовал Соню, взяв на попечение дворяночку, ввергнутую в нищету… Эта Соня-Татьяна — стала моим Ангелом Хранителем, вдохнула новую жизнь, иначе давно бы распростился с опостылевшей судьбиной, наложил на себя руки", — такие горькие мысли резали по сердцу Ширяеву. Но, а как еще выжить человеку среди чужих, чуждых людей в постоянной лжи, словно дикий зверь, находясь в непрерывной тревоге… Да никак… — если быть честным.

"Господи, что с ней… с любимой Танюшей, возлюбленной Сонечкой Елатомцевой?.. Это я виноват, что обрек супругу на невзгоды изгнания, на мучения, подобные собственным страстям. Вот так получается, когда ты не тот, за кого себя выдаешь… — опять надрывал сердце Роман Денисович. — Да подлец ли?.. Но я не изменял жене, даже не дотрагивался чувственно до другой женщины, пусть даже и писаной красавицы… А ведь накрашенные разведенки, да и нецелованные молодки заглядывались на меня, питая бесстыжие надежды. Но я игнорировал те зазывные взоры… безоглядно стремился к Танечке, обожал жену, уже не мог без нее…"

И как эта жирная баба Устинья подвернулась инженеру под руку… Как сумела разрушить целомудренно хранимую верность супруге… Каким-таким зельем опоила проклятая шинкарка, превратив в бездумное похотливое чучело…

А возможно — Ширяев уже давно в потаенных недрах сознания, вернее подсознания, желал физической близости с другим типом женщины… Хотел плотской близости с откровенно сластолюбивой или даже развратной натурой, бабенкой, дающей каждому встречному-поперечному, без глупых там ухаживаний с подарками, без смешных "чайных церемоний".

Может пресная сексуальная жизнь требовала новизны, новых похабных ощущений, некоей бесстыдной "вишенки на торте", ложки дегтя в бочку на репутацию образцового семьянина… Так, видимо, и случилось. Оказавшись в неприкаянном одиночестве, образно говоря — "подвергнутый остракизму", полному неприятия общества, в котором обитаешь, мужчина и подался во все тяжкие… Неистово согрешил с первой, томящейся в течке самкой, без выбора подвернувшейся под руку.

В конце концов, ничего сверх циничного, ничего катастрофического не произошло. Обыкновенная супружеская измена, которую можно даже и не считать таковой, так гаденькая поллюция в кошмарном сне… Да и прошлая жизнь Альберта-Романа, — не сон ли, не больная фантазия собственного или, может, постороннего чудовищно изощренного мозга…

Как офицер-генштабист позволил себя ввергнуть в такое состояние, — себя, образованного, здравомыслящего человека, сделать орудием чужой воли. Да, разумеется, он солдат до мозга костей, но ведь уподобил себя деревянной пешке, которую по прихоти игрока походя смахивают с шахматной доски. Осознанно позволил собой манипулировать, купился на высоким штилем изложенные цели, — по сути прикрывшие нереализованные амбиции: того же Николаи, так и не ставшего генералом, того же Канариса, так и не ставшего флотоводцем.

Он не только себя утащил в бездну, а и увлек в ширящуюся воронку жену Татьяну, да и остальных людей, стоявших на пути. Погубил несчастных из-за мнимого служения далекому Отечеству. Иные еще здравствуют, но уже обречены, заведомо осуждены — гнить в застенках НКВД или, что трагично, сложить головы на плахе. Немецкому разведчику даже не хотелось вспоминать тех людей, приговор которым сам бесцеремонно вынес, руководствуясь якобы целесообразностью, а по факту — чисто шкурным интересом, как трусливый раб чужой воли. Вот так, и ни как иначе…

А, что теперь делать? Агент, как обложенный флажками волк, пытается найти проход в каверзном лабиринте жизни, вырваться на свободу. Только где та заветная свобода… Увы — нет таковой, да и не будет уже ни в жисть…

Даже если Альберту Арнольду удастся чудом попасть в Москву, отыскать связника, резидента, связаться с центром, — то уже не выбраться из этой адской мышеловки, так как повязан железными путами на всю оставшуюся жизнь. Офицера Абвера опять и опять заставят вершить бесполезные дела, вернее, уже по гроб надоевшие, ставшие ненавистными до боли в печенках… Он устал, бесконечно устал, ему нужен только один покой и жена Татьяна… его вторая половинка — alter ego. Вот бы взять любимую за руку и просидеть у тихо потрескивающего огнем камина целую вечность. И ничего больше не нужно, только тепло руки и дыхание любимой рядом…

Но уже пора двигаться дальше, и так засиделся в тени раскидистых дубов. Роман Денисович приподнялся, оправил прилипшую к телу одежду и собрался уже взвалить на спину тощий вещмешок… Но, тут же опять вынужденно присел, затаился в густой поросли лесной травы.

На плотину, со стороны Зосимова медленно въезжала полуторка, в кузове которой, тесно прижавшись друг к другу, сидели красноармейцы