Случай на станции Кречетовка

Глава 5

Черная эмка с огненной полосой как ошпаренная пронеслась по городскому предместью. Водитель, включив сигнал, промчал вдоль длинной вереницы автомобилей, растянутой по шоссе, в ожидании открытия железнодорожного переезда. Город с северной стороны, отсекая Кречетовку, огибала ветка на областной центр. В цепи машин преобладали запыленные полуторки: открытые с бойцами в тесном кузове, укрытые брезентом с военными грузами, но больше попадалось груженых мешками-чувалами с зерном, мукой, иным рассыпным продуктом, поставляемых областью фронту. Встречались и легковушки, видимо с армейским начальством, также вынужденно стоящие перед закрытым шлагбаумом. В колонне гудеть запрещалось, потому люди с недовольством следили за наглым воронком, манкирующим орудовскими правилами.

Длинному составу конца не видно. Открытые настежь теплушки с солдатами, замазученные топливные цистерны, платформы с пушками и даже танками — катили на юг, на фронт… Наконец, тяжелогруженые вагоны отгромыхали. Девчушка, дежурная на переезде, вне очереди пропустила торопившуюся эмку.

И опять вспотевший шофер наддал газу. Промчали мимо вросших в землю пакгаузов, выскочили на большак, выложенный еще до революции булыжником, потом и булыжник кончился, понеслись по мягкой грунтовке. В стороне остался давешний военный аэродром и ряды тополей, ограждающих отроги яблоневого сада.

Вот и Кречетовка.

Станция встретила надсадным дыханием своих пропавших мазутом и угольным дымом легких. На северной горке проходил роспуск надвигаемого состава, сновали башмари, раскаленный матюгальник отдавал команды диспетчера. Внизу забитые вагонами пути формирования, гулкими ударами замедлителей и сцепок сообщали об очередном пополнении. Сортировочная горка работала безостановочно: и днем, и ночью — бездонная прорва, эта проклятущая война.

Расплескав грязные ливневые стоки, набежавшие в дорожный прокол под вершиной горки, машина лихо вырулила к станционным постройкам, окруженным купами берез и тополей.

Воронова на подъезде к оперативному пункту встретил начальник отделения Свиридов и городской следователь Акимов Александр Федотович. Мужчины определенно нервничали, огорченные случившимся. Да, еще Сергей, едва вылез из машины, в запальчивости накричал на них. Впрочем, и капитана возможно понять…

— Просрать ключевую фигуру следствия, еще стоит постараться… Что, прикажите дело о халатности завести? Да и допросить с пристрастием, а потом списать Лошака на вас, рахмылей, — и далее гэбэшника понесло цветисто и нецензурно…

— Дык… не знал… виноват… бе-бе-бе… — повинными голосами набедокуривших пацанов лепетали напарники.

— Овцы, вот ведь овцы! Вот ведь бедные овечки… — злился Воронов, хотя с горечью осознавал, что в происшедшем ЧП и его немалая вина, в спешке не учел… недооценил врага.

Сердце Сергея натужно заколотилось, того гляди, перехватит дыхание. Он оперся спиной на крыло автомобиля и поглядел на густые изумрудные купы тополиных крон, высвеченных еще ярким солнцем. В вершине деревьев гулял шаловливый ветерок, перебирал упругие ветви, заставляя листву переливаться и искриться серебристым отливом. Внезапный всплеск воздушного потока, пронизав тополя насквозь, выхватил из трепещущих недр остатки уже облетевшего тополиного пуха, и тот легким облачком вспорхнул, и растворился в бездонном куполе неба.

А с обеих сторон надрывно, со свистом и лязгом дышали тяжелые распластанные тела северного и южных парков станции. Паровозные гудки под запретом. Но слышались пыхтенье и скрежет непрестанно курсирующих маневровых локомотивов со сцепками вагонов, раздавались вибрирующий гул вытягиваемого состава и торопливый перестук колес проносящихся транзитных поездов, — эта непередаваемая какофония звуков не давала расслабиться, забыть о тяжелых реалиях времени.

Но мать природа, даже малюсенький клочок, зеленый островочек, зажатый железом и паровозным дымом, вселял в душу столь необходимый покой и надежду на счастливый исход.

«Чего разошелся некстати… — иронично подумал Воронов. — Посмотри округ, какая благодать, лето, солнышко, ветерок. Неужели забыл, что идет любимый месяц июнь… Природа благоухает, только в июне она так щедра на сочное, чистое, еще не пожухлое великолепие».

И вспомнились слова Экклезиаста. Член партии с двадцать шестого года, припомнил мудрость библейского пророка: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». И улыбнулся тогда Сергей тщетности личных переживаний, да и собственная жизнь показалась сродни прохладному ветерку, был, и уже нет. «Суета сует, — все суета»…

Выдохнул застоялый в груди воздух и спокойно выслушал сумбурный рассказ Свиридова.

Удавленника Лошака обнаружил в три пополудни дневальный Сустретов, который раздавал обеденную пайку. Кормежку из-за непредвиденной запарки задержали на полтора часа. Боец и поднял тревогу. Отделение, как и положено, встало на уши. Акимов и Свиридов пытались по горячим следам провести розыск. И что же тогда имелось…

Каталажка узлового отделения — это никак не следственный изолятор, не гарнизонная гауптвахта, не милицейское КПЗ, и даже не арестантские камеры узловой военной комендатуры. Ее используют не часто, от случая к случаю, для временного содержания лиц, задержанных по линии госбезопасности. Ну, там… шпионаж, диверсия, вредительство, и то, если таковых фигурантов сняли с поездов или поймали на станции. Потом арестантов быстренько переводят в городской или областной домзак. Шесть подвальных каморок, с коваными дверями, оставил в наследство участок жандармерии Московско-Рязанской дороги в двухэтажном особнячке оперативного пункта. В просторной, похожей на светелку, размещалась допросная комната. Остальные, как и при царском режиме, оснащены откидными нарами и ведрами-парашами, и теперь неизменно служат верой и правдой новой власти.

Из-за редкого применения «арестантского подвала», охрану там держали не постоянной. Кутузку по обыкновению запирали на амбарный замок, а дневальный присматривал за чистотой у входа и целостностью запора. Караульные выставлялись в исключительных случаях, когда камеры наполнены, чтобы там не передрались из-за харчей или спальных мест. Кормили сидельцев три раза на день, еду доставлял солдат дежурного наряда, порции брали по специальным талонам в ближайшей рабочей столовке. В этот раз из-за диверсантов пришлось усилить охрану, добавили в наряд еще одного бойца, которого в шутку назвали — «караулом». Тот дремал в бытовке или курил у крыльца, ожидая, когда позовут конвоировать или разносить кормежку.

В ближний, первый отсек посадили Конюхова. Приятеля Лошака из «нумера» напротив — Космыню увезли после полудни, так и не дали свидеться с почерневшей от внезапной беды матерью. Некий участливый доброхот из местных разъяснил бабенке, что сыночек пойдет по расстрельной статье. Несчастная женщина до двух часов дня выла белугой у порога отделения, хотя Тэошники уверяли, что парня, случайно попавшего на цугундер, серьезно не накажут. Шпановатых парней из космыниной группы вчера днем хорошенько попугали, а к вечеру отпустили по домам. На свободные места в остальные кельи поместили задержанных диверсантов. В дальнюю камеру, что с цепными оковами и кандалами запихнули гиганта Мерина.

Дурная весть об задушенном Лошаке, свалила как снег на голову и привела оперпункт в небывалое замешательство. Такого конфуза на памяти старослужащих Тэошников в отделении еще не случалось. Командиры ринулись в подвал. Картина явилась удручающей. Но прежде, следовало сохранить место происшествия нетронутым, тут уж Акимов знал сыскное дело.

Немедля объявили сбор наличного состава отделения. Но пока расторопные бойцы рыскали по закоулкам оперативного пункта, стало ясно, что в наличии не будет одного солдата. Причем, именного нынешнего караульного — рядового Пахряева.

Дежурный по отделению Федоров (дедок из вечных кандидатов на звание), пояснил, заикаясь и даже теряя дар речи, что Виктор (так звали солдата), отпросился у него в два часа дня, сослался на болезнь матери, лежащей с повышенной температурой. Не вдаваясь в подробности, дед отпустил парня и пошел просить у начальника замену. Как и полагается, по форме, доложил младшему лейтенанту. Тот, из-за занятости бумагами, «спустил „полкана“ на дежурного», мол, коли такой жалостливый, так карауль теперь сам, нехер задницу отсиживать. На том и порешили…

К сожалению, уставной дисциплиной отделение не блистало. Все там было как бы по-родственному. Коллектив давно сработанный, людей знали как облупленных, потому и доверяли друг дружке, потому и не придавали никакого значения небольшим дисциплинарным упущениям. Временами случалось, что подменяли назначенных на задание, не ставя в курс начальника. Да и Свиридов по молодости не видел в том серьезного греха, главное, делалась работа исправно, ребята не подводили товарищей. Но, как говорится, жили спокойно до поры, до времени…

Авральное построение и попытка наскоком провести расследование ничего путного не дали.

На дневальных и дежурного нажали, но парни клялись и божились, что посторонних в подвал не пускали. Смертоносных орудий, то есть рваного шмотья, в камеру Лошака никто не проносил. Получалось, что нынешний наряд, как говорится, не при делах…. На подозрении остался один Пахряев. К нему домой послали двух оборотистых мужиков на велосипедах. Пришлось произвести досрочную смену караульного состава, благо имелся график дежурств, и нужные бойцы оказались на месте. Дневальных и деда дежурного посадили под замок в тот же подвал.

Что конкретно узнали… Конюхов сегодня два раза подвергали допросу. С полчаса, до десяти утра, с ним говорил сам Воронов, следователь Акимов допрашивал под протокол с двенадцати до часу. Двери в подвал и камеры открывал караульный Пахряев, солдат же и конвоировал арестантов, кроме Мерина, разумеется. Последним, в четырнадцать часов, живым видел Конюхова опять же боец Сустретов. Который вместе с Пахряевым, обошел подвал, заглянул в оконца камер. Дневальные выслушали жалобы, а то и нещадную брань оголодавших заключенных, — произошла задержка с доставкой кормежки (Лошак тоже негодовал, ругался матерно). Велели арестантам потерпеть, мол, не сдохнете, обещали покормить после трех.

Так как Пахряев отпросился, а сам старшой не желал быть холуем у арестантов, пришлось Сустретову через час разносить судки с жидкой похлебкой, миски толченой картошки и куски липкого как жмых хлеба. Солдат первым и увидал, что Лошак висит под окошком. Парень бросился будить дежурного. Кандидат на звание Федоров по-стариковски после обеда лег вздремнуть, да и проспал бы, коль ничего не случись, часов до пяти, — ветерана никто из уважения к возрасту не тревожил. А следователь Акимов, после сытной кормежки, велел себя не беспокоить. Младший лейтенант мотивировал тем, что зашился в протоколах, но, по-видимому, тоже закемарил.

Стали опрашивать диверсантов, тех в суете так толком и не покормили. Дали пищу уже холодной. Мерин и Ерема ни о чем не знали. Только молоденький Тита-Манцырев слышал как из закутка Лошака, минут через двадцать после пересменки дневальных, раздались удары о стену и донесся натужных хрип. Но радист не придал тому значения. Вот, пожалуй, и все…

Гонцы-велосипедисты обернулись очень быстро. Местный уроженец Виктор Пахряев, проживавший за путями на хуторских выселках, — не найден там. Со слов старушки матери (которая и не думала хворать), сын похлебал щи на скорую руку, сел на велосипед и укатил, наверно опять на службу. Отбыл налегке, даже ничего не взял из харчей, а поесть малый любил. Бегло опросили подвернувшихся под руку соседей, никто ничего не видел. Как сквозь землю провалился…

Пахряев, по отзывам бойцов — человек нормальный, сержантами характеризуется положительно, проступков по службе не имел, подозрительных связей на стороне за ним не водилось, — солдат, как солдат. Прошло уже минут сорок как пропажу стали искать. На дом послали ловкого бойца, из старослужащих, — коли Виктор объявится, так тот притащит парня в отделение — живого или мертвого.

Воронову Свиридов позвонил минут через тридцать после обнаружения трупа, они с Акимовым, растерялись, и конечно засуетились, — дело ведь из ряда вон выходящее.

В каталажку к удавленнику Сергея сопровождали оба: и начальник узлового отделения, и городской следователь Акимов.

Полутемный спуск в подвал освещала единственная лампочка в сорок свечей. Чтобы не стукнуться головой о нависший свод, да и не навернуться с крутых, щербатых ступеней, Сергею пришлось пригнуться и продвигаться чуть ли не на ощупь. По обе стороны коридора с облупленными стенами размещались ржавые двери казематов, по виду намертво вросшие в голую кирпичную кладку. Отперев хищно клацающий замок первой камеры, Свиридов с непритворным усилием сдвинул стопудовую «броню» узилища.

Сергею предстал затхлый, сырой склеп, прямо с картин художников передвижников, не исключено, что в паводки каземат подтоплялся. Да и немудрено, так как здание середины прошлого века основательно вросло в землю.

Конюхов Василий Игнатович (Лошак — по лагерной кличке) скрюченный, подогнув колени, отрешенно провисал на серых жгутах, привязанных к оконной решетке под потолком камеры.

— Надеюсь, Федотыч, труп подробно осмотрел… — помолчав, Сергей, добавил. — Андрей, а ты сам присутствовал при осмотре? — выходило уже, что Воронов не доверяет коллеге…

Акимов достал листок и стал неуверенно зачитывать неразборчивые записки:

— Фотографии сделал, но проявлю только завтра… — не дождавшись ответной реакции, продолжил скрипучим голосом. — Положение тела вертикальное, характер висения — несвободный…

И далее пошли специфические характеристики: поза тела, области соприкосновения, положение головы, членорасположение, место фиксации петли и далее положенная протокольная писанина. Потом следователь нерешительно вымолвил:

— Товарищ капитан госбезопасности, резать петлю без самовольно не решился… поэтому описания одежды и трупных явлений, в смысле локализации трупных пятен, кровоизлияний, да и характеристики петли еще не провел.

— Делай свое дело младший лейтенант, а я пока покурю, — Воронов, тяжело вздохнув, вышел из камеры, встал в дверном проеме и задымил Беломором. Два вызванных бойца помогли снять труп Лошака, осторожно положили тело на цементный пол. Сергей, скрепя сердце, наблюдал за манипуляциями следователя, внимательно прислушивался к напевному речитативу Акимова. Мамлей Свиридов, присев на отвинченные нары, записывал диктовку, поместив тетрадь на железном столике.

— Странгуляционная борозда четко очерчена, — труп постепенно разоблачали от одежды, — исподнее белье отсутствует, наличия спермы и кала нет, набухлости полового члена нет.

Воронов знал, что это необходимые протокольные условности, так что ничего тут не попишешь.

— Синяков, ссадин, царапин — следов насилия или принуждения нет, — пробубнил Акимов.

Потом следователь стал делать замеры петли, описывать расстановку предметов в камере. Он отметил отсутствие беспорядка, а именно — наличия следов борьбы или сопротивления, кроме рваного тряпья Конюхова, засунутого в парашу. Детальный осмотр одежды и обыск камеры тоже ничего не дал. Таким образом, не подтверждалось присутствие постороннего человека в камере на момент повешения.

Окончательный вывод Акимова гласил, что имитации или понуждения к повешению нет. Лошак удавился сам без посторонней помощи.

Унылый следователь машинально теребил скрутки петли, изготовленной из отодранных швов заношенного белья. И вдруг, Александр Федотович чуть не подпрыгнул, уж так внезапно возбудился.

— Эврика! — воскликнул он. — Ткань рубахи вдоль швов и кромки петли местами подрезаны. Смотрите, смотрите, товарищ капитан… Сами видали, — режущих предметов, вроде заточки, в камере не обнаружили.

Воронов подошел и присмотрелся. Да, вроде как вдоль прострочки сделаны надрезы, чтобы легче рвать ткань по швам.

Акимов продолжил рассуждения.

— Получается, что Конюхов не сам инициировал повешение. Лошаку передали готовую петлю и ворох рванья. А тот отдал взамен — исподнюю рубаху. Хотели запутать следствие. — Тут Акимов поморщился и почесал затылок, — следователь видимо зарапортовался, уж слишком надуманно получалось.

— А не проще, — вмешался Воронов, — старику дали нож или какое лезвие, а потом забрали обратно, когда тот подрезал швы…

— Да, мудрено выходит… Да и кто белым днем провернул такое? — Акимов бессильно развел руками.

— Младший лейтенант Свиридов… — не сдержал накопившегося негодования Воронов, — ты понял, что попал в вагон некурящих?

Андрей свесил голову, а как тут не свесишь, ведь он самолично заверял капитана в преданности подчиненных.

— Андрюха, ведь это ЧП в органах! — Сергей удрученно покачал головой, потом пересохшим горлом выдавил. — Ну-ка, сдать оружие…

— Есть, сдать оружие… — еле прошептал младший лейтенант и покорно передал револьвер.

Воронов прокрутил барабан нагана, высыпал патроны в горсть, покачал на вес и медленно втолкнул обратно в обойму.

— Да, кстати, а почему носишь «пушку» рядового состава, а не командирский ТТ?

— Да привычней с ним, ловчее выходит, да и надежней…

— Странно… а я уж думал, чтобы гильзы не выбрасывались. Андрей, подумай над этим и смени личное оружие, даю такой совет, — покачал головой сочувственно. — Ну, брат, наворочал ты дел! — и отрешенно махнул рукой. — Пошли наверх, Федотыч, а мамлей, — Свиридову, — пусть закроет кутузку, — распорядился Воронов, еще размахивая наганом. — Рядовой… — подозвал капитан солдата, — стой у подвала, смотри, чтобы муха не проскочила, — снимая напряжение, пугнул бойца. — А то, враз пойдешь под трибунал.

И уже на лестнице Сергей поймал себя на том, что уж слишком жестко обошелся с молодым коллегой: «Ну, как с дуба рухнул, ишь, как раскомиссарился…»

— Андрей, что так и буду наган таскать… забери револьвер. Это тебе урок, скажи спасибо, доброму дяде… Другой бы такого валенка вместе с нарядом под замок посадил.

— Спасибо, товарищ капитан, — младший лейтенант, почувствовал себя человеком.

Пока Воронов подымался наверх по истертым ступеням, пока разбирал неразборчивый подчерк Свиридова в листах, исписанных в казематной полутьме, — его преследовали неотступные размышления. В голове Сергея кружили мысли отрывочные, разрозненные, даже пустопорожние, но встречались и дельные соображения. Итак…

Конюхову намеренно помогли уйти из жизни. Такое решение принял человек, опасавшийся, что Лошак не выдержит и заговорит, выложит подноготную правду о связи с немецкой разведкой, тем самым выдаст с головой агента в Кречетовке. А осведомлен старик, конечно, о многом. Без сомнения блатной знал личность фашистского разведчика, да и не только внешне, наверняка выяснил домашний адрес и место работы. Вероятно, они сотрудничали давно. Когда там дед откинулся с зоны, — года два назад? Срок достаточный…

Смущает, правда, поведение Лошака на допросах. Пахан держался уверенно, да и как складненько пел. Мог ли урка сам сочинить такие хитроумные ходы, — да нет… Наверняка лошака подготовили к возможному провалу и аресту, причем предусмотрели вероятные варианты развития событий.

А дед, сам на что рассчитывал, если не полный идиот, зачем тянул время? Ну, возможно надеялся, что агент сделает ноги, и это даст шанс самому Конюхову найти способ вывернуться. Или арестанту протянут руку помощи… Хотя старый сиделец обязан понимать, что пункты пятьдесят восьмой статьи заведомо обнуляют шансы выйти сухим из воды. А если учитывать еще и «расстрельные примы»… Как ни крути, песенка бродяги спета. Наивно с таким зековским багажом считать, что «ослобонят», вытащат из цепких рук чекистов. Ну, уж тогда, чисто по человечески, старикан хотел еще малость пожить. Подышать пусть тюремным, но воздухом, вопреки печальной поговорке, что перед смертью не надышишься… Похоже на то.

А что фашист? Конюхов сам признался, что не вынесет спецсредств, хотя и громила с виду, но стар и нещадно боится боли. Если станут допрашивать с пристрастием, старый уркаган сразу поплывет… Немец не новичок, разумеет старую истину, что не столько сама пытка, столько страх перед ней сломит каждого человека. И, естественно, фашист не строил иллюзий на счет Лошака, коль дойдет до того. Но вот, что странно, — Конюхов сразу предупредил о своей слабости, как бы опережал ход следствия, спешил… Но, и молчал гад до поры…

Можно смело предположить, что некто извещал немецкого агента о безмолвии Лошака. Но так не могло бесконечно продолжаться. Рисковать далее не имело смысла. Попади урка в городской отдел, немедля все выложит как миленький, там валандаться не станут. И враг сделал упреждающий ход…

Теперь Конюхов окоченевший труп, пожалуй, что нет в живых и караульного Пахряева. А пока, только тот боец единственный на подозрении. Да, фашист сработал со знанием дела, — обрубил концы.

Но ведь немец наверняка знал, что чекисты сразу выйдут на Тэошника предателя и начнут раскручивать связи парня по полной программе. Видимо так, но рассчитывал на фактор инерции в работе органов — быстро не обнаружат… Агент успеет либо сбежать, либо надежно замаскироваться.

Фашист уже двое суток знает, что им заинтересовалась сама Москва, поскольку Воронов из Главного управления. И отчетливо понимает, — в сложившейся ситуации, исчезновение человека, имеющего постоянную прописку, а значит и конкретную биографию, не пройдет бесследно. Будут разосланы ориентировки, и со временем непременно попадешь в расставленные сети. Ну не станет же агент переходить линию фронта, где, когда шанс выжить — пятьдесят на пятьдесят…

А значит, немецкому агенту выгодней затаиться, как бы остаться вне подозрений, если умно обыграть ситуацию. Но не исключено и третье, — шпион настолько уверен в собственной неуязвимости, что и пальцем не пошевелит, чтобы прятаться, а уж тем паче бежать… О таком раскладе, местные органы даже думать боятся. Встречались случаи вопиющие, когда враг был столь высокопоставлен, что приходилось решать судьбу такого человека на высшем уровне. Вот почему Синегубов Николай Иванович остановил выбор на Воронове. Кто бы ни стоял за этой дьявольской постановкой, — «Серега не отступит».

Ну, и еще нарисовалась одна внушающая опасение деталь… Назвать проблемой, язык не поворачивается — чай под Богом ходим… Не исключено, что фашист — человек рисковый и отвязанный, потому надумает устранить самого Воронова, в надежде на оперативную вялость местных органов. Ведь сколько времени шпион живет вне подозрения госбезопасности… А сколько еще сумел бы… если не злодейское убийство Машкова?

А вот зачем он все-таки надумал не только убить снабженца, поглумиться над трупом и вдобавок сжечь домишко несчастного — вопрос на засыпку… Вот главная ниточка, что ведет к раскрытию дела. Было бы любопытно знать, — посвятил ли немец Конюхова в причину лютой казни, открыл ли старику мотивацию столь дикого решения, или Лошак, проявив пещерную фантазию, сам такое выдумал? По логике — самодеятельность старого зека в корне исключается, немец не позволит отдать себя на волю случая. Таким образом, — Лошак просто передаточное звено.

У фашиста имелись веские причины для ликвидации Семена. Вражий агент неспроста организовал театральный эффект, подобный грому среди ясного дня. Почему? Зачем убийце трубить о содеянном на всю ивановскую? Для чего устраивать спектакль?

Следует еще раз потрясти диверсантов, и в особенности Мерина. И опять — закавыка. Гурьев Никита бессердечный исполнитель, палач, такому не по чину знать обстоятельства заказчика. Уж такое правило установлено для наемных убийц или профессиональных катов. Кроме того, Ерема-Лавренев подручный Мерина считал, что старший группы ниже Лошака мастью. Выходит, и уркагану Конюхову не с руки открывать карты чужому человеку, даже если и знал чего…

Сергей понимал, что нужно правильно сформулировать круг проблем и вопросов, определяющих скорый успех расследования.

Ход размышление капитана прервал младший лейтенант Свиридов.

— Сергей Александрович, тут, — Андрей замялся, — тут… милиционеры с линейного пришли. Линейщиков тоже позвал, у них там людей поболе нашего будет, одним словом, подмога.

В ленинской комнате за допотопным столом, покрытым красным кумачом, поджидали вызванные сотрудники линейной милиции: лейтенант Синицын — здоровенный белобрысый мужик с веснушчатыми кулаками, и два накачанных крепыша — оперативники.

Воронов вкратце изложил свои недавние соображения, понимая, что в полной мере переварить такую кашу парни быстро не смогут. Потом, сославшись на неотложный звонок, оставил гостей и ушел в кабинет начальника отделения. Капитан обстоятельно сообщил Селезню новые подробности и попросил привлечь городские силы, на случай, если Пахряев соизволит махнуть в город, а оттуда дальше.

Затем нарочито беспечно, по-свойски, деланным голосом Сергей позвонил Пасвинтерам. К телефону подошла Вероника. У мужчины трепетно забилось сердце, и тут же сладко взыграло на душе. Женщина обрадовалась звонку, ее голос весело щебетал. Сергею страшно хотелось послать любимой воздушный поцелуй в телефонную трубку, да неловко было, еще подслушает кто. Не вдаваясь в отдельные подробности, Воронов кратко известил Веронику, что через часок придет пообедать. Не мог же он сказать, что страшно соскучился, да и стыдно было намекнуть о вожделенной цели приезда, чего доброго, женщина решит, что чекист ищет только интимной близости.

Вернувшись в красный зал, Сергей, лукаво не мудрствуя, спросил с деланным возбуждением.

— Ну, что на сей счет считаете товарищи командиры?

В ответ — гробовое молчанье.

Настенные корабельные часы над входной дверью показывали пять минут шестого. Дверь резко отворилась, и ввалился запыхавшийся сержант госбезопасности Алтабаев — средних лет рыхловатый нацмен, ходивший в заместителях Свиридова. Доклад сотрудника был краток и не весел.

Догадка Воронова, насчет удравшего караульного, подтвердилась уж слишком быстро. Тело Пахряева нашли в зарослях кустарника позади хоздвора стройучастка НГЧ, невдалеке валялся и старенький велосипед. Сообщили из пожарной команды, у бойца из пожарного поезда, скрутило живот, вот бедняк и напоролся на труп. Дневального зарезали аккуратно, — одним махом, косой удар слева в подвздошье, без потери крови…

Воронов подумал, что малый поехал на встречу с агентом, в надежде получить дальнейшие инструкции, и заодно обещанную плату за выполненное дело. Но, как водится в таких случаях, заработал перо в бок. Что тут говорить — незавидная участь продажной твари.

Без долгих раздумий, Воронов велел следователю Акимову возглавить оперативно-розыскные мероприятия, начав с места обнаружения трупа. Старого чекиста в таких делах учить не надо, следаку бы еще отыскать свидетеля, очевидца, приметившего нечто любопытное в задах стройучастка. Федотовичу в помощь выделили крепыша-милиционера и приставленного сторожить коридор долговязого Тэошника. Второго сержанта послали организовать кинолога с розыскным псом — благо таковой имелся у линейщиков.

— Да и нам здесь делать нечего, — Сергей резко поднялся со стула, — придется ехать на место. Убит сотрудник транспортного отделения НКВД. Поехали Андрей Владимирович, — Воронов впервые назвал парня по отчеству, — только сделай запись в «судовом журнале»… чтобы потом не придирались. Следом обратился к милиционеру, — Иван Ильич, с нами пойдете…

— Разумеется, — согласно ответил Синицын.

Только Алтабаев остался стоять незадействованным. Но настала очередь и сержанта. Воронов оглядел младшего командира с ног до головы, под взглядом начальства тот вытянулся в струнку.

— Алтабаев остаетесь за старшего.

Широкоскулое лицо малого приняло строгое выражение.

— Есть, товарищ капитан, — произнес он бодро, — готов к выполнению задания. — отчеканил, будто сразу готов идти в бой.

— Проверь наличие бойцов. Собери людей в оперпункте и сообщи о побеге Пахряева. Пусть будут готовы встать под ружье. Жди команды. Да… — Сергей пристально взглянул на молодца, — сильно не разглагольствуй, и никакой паники. Скоро вернемся… Понял?

— Так точно. Разрешите приступать? — образцовый видно службист сержант Алтабаев.

Ехать пришлось недалеко. Стройучасток дистанции гражданских сооружений помещался сразу же за дорожным проколом под горкой. Огражденный хлипким дощатым забором, участок представлял собой скопище сараев, облепивших вросшее в землю каменное здание дореволюционной постройки. Захламленная территория истоптана вдоль и поперек — ограда поставлена для видимости, одним словом, полный беспорядок. Народ уже разбежался по домам, рабочий день подошел к концу. Навстречу гостям вышел одинокий стрелок-охранник, который и показал, как пройти к лазу с восточной стороны.

— Пойди, воруют стройматериал, — поинтересовался Сергей у милиционера Синицына, — видишь, тут проходной двор…

— Да не без того… хотя по военному времени с этим строго, а вот раньше перли, дай дороги. Как правило, несуны — сами работяги, да и тащат помаленьку, на пропой, — Синицын отстраненно пожал плечами.

— Да уж, — крякнул Воронов, — рабочий класс выпить не дурак…

Тропку, начинавшуюся сразу за проломом в заборе, работники стройучастка, видимо проложили к отхожему месту.

— Ну и гадюшник, — зажав ноздри, возмутился Воронов. — Ха-ха-ха, культура… сопли в нос.

Невольно пристыженные местные командиры, натужно дыша, проглотили упрек.

— Федотыч, где спрятался, ау! — шутливо окликнул Сергей следователя.

— Да тут, рядом… — раздался голос из-за ветвистых кустов, и появился Акимов собственной персоной. — Товарищ капитан, будьте поосторожней, не вляпайтесь, тут живого места нет. Идите за мной, покойник лежит на полянке, — там чисто. Вот босота коммунальная… — самогонку и политуру здесь жрут, конспираторы хреновы, нашли место, чтобы начальство не видало… Кругом засрали территорию…

Перед ними открылась истоптанная до проплешин лужайка. На боку, поджав ноги под живот, лежал солдатик в застиранной гимнастерке и стоптанных кирзовых сапогах. К стволу худосочной березки прислонился старенький, обшмыганный велосипед. Сразу и не поймешь, — идиллическая картина: выпил человек, а теперь вольготно отдыхает. Но, увы, синюшные щеки и губы солдата указывали, что здесь — труп.

Вытирая замызганным платком пот со лба, следователь Акимов рассказал о том, что успел сделать. За такой промежуток времени, да и под протокол, конечно, самую малость. Первым делом произвели опознание. Боец Тэошник, разумеется, признал сослуживца. Обыскали содержимое карманов Пахряева — сущая безделица. Привлек внимание пустой дешевый кисет, догадка подтвердилась, — земля у тела и подход с дороги к полянке густо просыпан махоркой.

— Предусмотрительная сволочь, хотел розыскному псу нюх отбить, — влез в разговор лейтенант милиции. — Да не знает гад, что Джульба в линейном ученый кобель, — небось, и так унюхает.

Короче, больше ничего путного у Пахряева не обнаружили.

— Глухо, как в танке, — резюмировал Антипов. — Либо убийца выгреб все под чистую, либо солдат явился с пустыми карманами, не считая курева. В отношении умерщвления — расчетливый, профессиональный удар, редкий урка на такое способен. Что подтверждает ваше предположение, товарищ капитан, — тут замешан агент-нелегал. Орудие убийства, судя по ране, определенно финка, ну, или узкий нож.

— А велосипед? — поинтересовался Воронов.

— Да, что велик, лисапедку подняли, валялась рядышком. Думаю, дело обстояло так, Сергей Александрович, — Пахряев во время разговора с неизвестным держал велосипед за руль обоими руками. Потому толком и не сумел среагировать на замах с финкой. Закололи как неповоротливую свинью. Да и удар с левой стороны. Похоже, сходится… Пахряев правша, велосипед держал по правому боку.

— Ну, а что еще раскопали? — не отставал Воронов.

— Поверхностный осмотр места происшествия больше ничего не дал. Следы пребывания второго человека зачищены до основания. Повторяю, работал профессионал, — Акимов почесал затылок. — Ребята вокруг шукают, но пока не нашли ни одного мало-мальского свидетеля. Люди кругом как вымери. Считаю, товарищ капитан, лучше опрашивать работников стройучастка, бойца прикончили в рабочее время. Найдется такой, кто видел нечто любопытное… Но одному тут не справиться, сами понимаете, помощь нужна.

— Иван Ильич, давай уж подключайся.

— Задание понял, товарищ капитан, да в «линейке» только один дознаватель и остался, можно еще участкового припрягу, — попросил лейтенант Синицын.

— Добро, забирай Филишина.

Тут раздвинулись кусты, и на поляне появились два милиционера, давешний крепыш-оперативник и пожилой усач, державший на поводу здоровенного кобеля — немецкую овчарку зонарного серого-коричневого окраса (Воронов разбирался в кинологии). Пес умными глазами осмотрел присутствующих, и еле скульнул, уставясь на мертвеца.

— Приступайте, — велел Воронов.

Пожилой кинолог, что пошептал псу в поднятое торчком ухо, потом, как бы для присутствующих, скомандовал: «Джульбарс, след!», — и подвел к трупу.

Кобель принюхался, не наклоняя башки, прорычал, оскалив пасть, обнажая большие желтые клыки. Обошел вокруг тела солдата, поднял голову на кинолога, отрывисто подвыл пару раз, и сильно натянул поводок. Затем, опустив хвост, резко устремился по тропе к выходу на дорогу. Пес наращивал темп, старичок уже не поспевал за ним. Воронов и остальные тоже двинулись по тропе следом. Миновав заросли кустарника, вышли на проезжую дорогу, один конец которой вел к сортировочной горке, другой на магистральный большак. Поравнявшись с дорожным полотном, овчарка задержалась на месте, оглянулась назад, и вдруг стала делать круги. Кинолог тормознул пса, придержав за ошейник. Понятно — кобель потерял след. Джульбарс сел на задние лапы и преданно уставился на Воронова, сообразив, кто тут главный. Сергей подошел к розыскному псу, стараясь приветливым видом выразить свою признательность.

— Молодчага Джульба! — произнес капитан и по-дружески потрепал псину по холке.

Тот позволил себя тронуть чужому человеку и даже преданно тявкнул. Сергей прошелся туда и обратно по дороге, внимательно вглядываясь в проезжую часть. Потом громко объявил:

— Гаденыш думал скрыться, не выйдет! Судя по следам протектора — мотоцикл «Ленинград триста» или седьмой ижак. Люксусу тут неоткуда взяться, — к лейтенанту Спицину. — Правильно мыслю, милиция?

— Да, верно. Правда, наличествует один «ДКВ-Люксус-300», да и то, у железнодорожной милиции на балансе. Вдобавок сломан, поршня полетели…

— Федотыч, чего застыл… фоткай, фоткай… — протектор пока четко виден, — потерев руки, довольный Воронов весело добавил. — Ну, теперь попался гад! — и стал показывать следователю, теребящему фотоаппарат, на отчетливые отпечатки колес мотоцикла.

— Товарищ капитан, — смущенно подал голос младший лейтенант Свиридов, — по указам о реквизиции транспортных средств у жителей Кречетовки нет мотоциклов, забрали драндулеты подчистую.

— А на предприятиях узла, что тоже нет? — парировал Сергей и подошел к стоящим в сторонке командирам.

— В хозединицах числится пять штук, — мамлей задумался. — И еще, два в линейке, — Спицину, — у тебя, товарищ лейтенант. Два в комендатуре, один в моем распоряжении…

— Тяжелые, с коляской сразу отбрось, — Воронов облизал губы, — а в окрестных колхозах, в МТС… ты, Андрюха, о них не забывай…

— Фу, а ведь верно. Да и с города запросто сюда подскакать, тут запутаться можно…

— Сделаем так Андрей, — Воронов задумался на мгновение, — к вечеру, часикам к семи подготовь список мотоциклеток без люлек по городу и району, — после маленькой заминки. — Позвони орудовцам, у них занесены в картотеке. Да, и еще… Пошли людей, кто посмекалистей, пусть вывернут дом Пахряева наизнанку. Надеюсь, сообразят, что требуется искать… Ну, должны же быть хоть какие-то зацепки. Что сам думаешь, младший лейтенант, а?

— Дык, что сказать Сергей Александрович… Жопа получается, одним словом. Да и я обосрался по полной программе. Черт знает, что здесь предположить…

— Ну, ты, парень, не спеши, — Воронов по-отечески улыбнулся. — Пахряев, когда отпрашивался, уже понимал, что подставляет себя, крепко подводит. Но, однако, успел смотаться домой, пообщался с матерью, наверняка сытно пожрал. Посмотри, как уверенно вел себя, не мельтешил, не паниковал. Потом отправился на назначенную встречу, место знал заранее, — оговоренное место. Предположим, что караульный не балбес, понимал, с кем имеет дело, но не забздел, не подстраховался. Получается — не опасался за свою шкуру… Думал, обойдется, или считал, что сладит с агентом запросто. Вот так, а на что дурак дальше рассчитывал, непонятно. Ведь спохватятся его (да и опомнились мигом), а на «лисапедке» далеко не уедешь… — Сергей чуть задумался. — Сделаем вольное допущение, что немец прибудет на мотоцикле, заранее обещал увести прочь, — и тотчас уточнил. — А куда девать велосипед, в кустах бросить, — стопудовая улика. Не складывается…

Внезапно до Воронова дошло, что младшего лейтенанта гнетут проблемы вовсе другого свойства. Сергей явственно уловил невнимательность Свиридова, да и побитый вид парня не остался без внимания.

— Что не так Андрей, не слушаешь меня?

— Товарищ капитан, а что со мной будет? Арестуете, под трибунал отдадите…

— А как считаешь? — безобидно засмеялся Воронов. Но не стал глумиться над растерянным гэбэшником, по-доброму улыбнулся. — Да не ссы мамлей, коль не виноват, ничего не будет, — отстараю. Чай не ты кадры формировал. Ну, бдительность притупил, ясно — по головке не погладят. Ладно, обойдется… Вот бы шпиона найти, тогда потери спишут. А может, и наградят даже…

Свиридов ощутимо повеселел.

Воронов же, сделав шаг к милиционеру, любопытно напрягшему слух, попросил:

— Лейтенант, будь другом, доставь в оперпункт часикам к семи пятерых субчиков, дай бог памяти: Еланцева, Фрезера, Гусельникова, Руди и Полищука. Хочу, познакомимся с ними поближе. Пришла пора прощупать фигурантов на вшивость, — повернулся к Тэошнику. — Андрей черкани милиции — кто такие и домашние адреса.

Но Синицын опередил потянувшегося за бумагой Свиридова.

— Не надо, товарищ младший лейтенант, и так субчиков знаю. Только подожди минутку, у себя запишу фамилии, — и достал из кожаного подсумка ученическую тетрадку и карандаш.

— Лейтенант, если что не сложится, звони в комендатуру за помощью, сошлись тогда на капитана Воронова, — и Сергей задумчиво полез за Беломором. Закурил. И попыхивая папиросой, заключил. — А я пока, мужики, сгоняю пожрать, «с утра не обедал», — засмеялся в полный голос, и уже серьезно. — Да и одежку сменю, пропотел насквозь, аж взопрел. Коли что, Андрей, — ищи у аптекаря.

Капитан не отдавал себе отчета, для чего, именно теперь, потребовался суконный гебешный мундир. Отнюдь не ради форса, возможно, Воронов на уровне подсознания понял, что хватит партизанить, пора все поставить на законные места. И еще, одна лукавая потаенная мыслишка свербела в мозгу — уж очень хотелось увидеть Веронику, вдохнуть запах любимой, прикоснуться к нежной коже рук, щечек, шейки.

Сергей внезапно осознал, что как желторотый пацан постоянно думает о Веронике. И не по-детски умиленно размышляет, — удивительный образ женщины неотступно засел в голове, прочно угнездился там, стал частью его эго. Мужчина понимал с опасением, на то у него имелся плачевный опыт (и немалый причем), что определенно влюбился в эту белокурую еврейскую женщину. Но еще толком нельзя понять, — позывы ли «голодной» плоти движут им, или возвышенные и серьезные чувства.

Да мало кто нравился Воронову, а он им… Вереница дамочек всяких сословий: от глянцевых московских кокеток, до скромных станционных тружениц сохла по бравому капитану. А раньше, когда приходилось напяливать чужую личину, ложе Сергея разделяли и гордые паненки, и строгие доньи, а случалось и худенькая молочница, или пышненькая горничная в отеле. Да нет, мужчина не был ловеласом, падким на каждую юбку, но и скромником монашком не считался. Одним словом, Воронов боевой парень, холостяк, этим, пожалуй, все и сказано.

По дороге к эмке, путь до ворот стройучастка мысли Сергея заняли недавние страхи мамлея Свиридова. Относительно судьбы Андрея Воронов абсолютно спокоен. Дураку ясно, что парень никакой не фашистский наймит, и уж тем более не вражеский агент. Насчет происшедшей бяки в отделении — вина начальника оперпункта минимальна, впрочем, подобные глупые накладки, а случается и серьезные проколы, неминуемы в муторной профессии чекиста. Иногда нельзя не то что соломки постелить, а даже проблематично предугадать опасность, — вот какая получается петрушка… А что взять с молодого пацанчика двадцати двух лет, тут и сорокалетний дядя вряд ли сумеет вырулить. Контингент узлового ТО сформирован не с бора по сосенке, не самотеком… Да и люди годами знают друг дружку, семейные обитают поблизости, на службе столуются, спят вместе, — а вон как вышло… Нашлась-таки подлая душонка, уж как там Пахряева подцепил фашист — одному богу известно, но предал, продал стервец и Родину и товарищей.

Полуденная липкая жара спала. На небе появились сизые облачка, предвестники перемены погоды. С окрестных раскидистых тополей усеянных гроздьями грачиных гнезд, донесся разноголосый грай, — «железка» даже в тяжелые времена надежный источник прокорма птичьего племени. Вот и сейчас кучки черных стай слетались к гнездовьям, кружили с прицелом — куда опуститься, выбрав место, чинно, по одному рассаживались по ветвям. Воронов в шутку позавидовал грачам — птичий день подходил к концу.

Хотя водитель раскрыл настежь дверцы эмки, вентилируя салон, — железная скорлупа легковички чуть не расплавилась. Раскаленный кожемит сиденья даже взбодрил расслабленное тело капитана. Отстраненные мысли испарились, Сергей велел ехать на третью Кречетовку, в аптеку.

Машина, раскачиваясь, выехала на булыжное шоссе. Дорога, обсаженная старинными тополями и липами, образовывала тенистый коридор. Прохладный ветерок, пробегавший вдоль него, привел пассажира в благостное состояние: хоть на чуточку, а довелось вырваться из давящей атмосферы следствия. Передых…

Дверь аптекарской квартиры открыла сама Вероника. Ее глаза лучились счастьем, женщина собиралась радостно броситься Сергею на шею. Воронов предвосхитил страстный порыв, взяв нежно за руку (что за нежная и маленькая ручка у нее), и закрыл за собой входную дверь.

И уже потом, не таясь, прикоснулся губами к влажным полуоткрытым устам любимой, дотронулся и унесся в нирвану. Он еще ни разу в жизни не испытывал, что поцелуи так сладки и трепетны. Конечно, любовные прелюдии не обходились без лобзаний, но им отводилась чисто формальная, механическая роль, как обязательный атрибут амурных отношений мужчины и женщины. Подчас заходило слишком далеко, благо наставниц французского поцелуя и других эротических изысков у него было предостаточно. Но прежде Сергей лицедействовал сообразно имевшим место обстоятельствам, изображая из себя влюбленного: наивного ли, опытного или уже пресыщенного. Воронову шла роль дамского угодника, он даже шутил в узком кругу, что, будучи нелегалом, мог бы безбедно просуществовать, избрав стезю альфонса. Короче, всякое случалось, имелось только одно непременное условие — трезво контролировать свои действия.

Сергей полуобнял Веронику, мягкая талия женщины податливо приняла страждущую ладонь. В окружающем сладостном забытьи влюбленная парочка проследовала в комнаты. Капитана ничуть не смущало возможное присутствие посторонних в помещении — вдруг отец или сын наблюдают их объятья. Возлюбленные отстранились от всех, в яви были только он и она.

Веронику тоже накрыла трепетная волна безразличного умиротворения. Молодка также пребывала на необитаемом острове — в целом мире они двое.

Время застыло для них, только лучащиеся счастьем глаза напротив, только осязание влажного шелка губ, выступали мерилом смысла бытия.

Но вот гипнотическое забытье стало отступать. Чтобы продлить изведанную негу, усилить полноту наполнявших чувств, Сергей нежно погладил женщину по гибкому стану, по воздушно-упругим бедрам. И внезапно кольнула дразнящая мысль, что Вероника без нижнего белья, резинка трусиков не угадывалась за шелковым халатом. Помимо воли похотливо заныло в чреслах, в подсознании пронеслось — стоит ли уступить позыву плоти или, взяв себя в руки, твердо проигнорировать желание. В нарочито вялой нерешительности Сергей сообщил любимой, что пришел лишь для того, чтобы переодеться и чуток перекусить на скорую руку.

Вероника мгновенно отшатнулась, казалось, нависшая проза жизни оскорбила ее естество. Еще мгновение и райская идиллия сменится тусклыми буднями. Но этого не произошло, метаморфоза произошла удивительная. Молодка вскипела, былое умиление на глазах преобразилось в неистовую страсть.

— Так ешь меня, ешь меня всю! — Вероника как разнузданная вакханка, резко распахнув халат, выпустила наружу пышные тити. Розовые набухшие соски в лакомых блюдцах ареол заворожили Сергея. Он как слепой котенок, движимый инстинктом к сосцам матери, не отдавая себе отчета, взялся страстно лобызать груди любимой, пахнущие липовым медом и парным молоком. Слегка покусывая назревшие, источающие сок бутоны, ощущая губами пупырышки их бархатистого ложа, мужчина впал в состоянии между сном и явью, когда будто ничего нет. Вероника же откинула голову назад и безвольно обвисла на его руках. Страстная, ненасытная улыбка овладела ее полуоткрытыми устами, готовыми издать вопль страсти, но онемевшая от недостатка жизненных сил, женщина тоже была как бы в полусне.

Так, что ему оставалось… В наступивший отлив шальной пылкости Сергей бережно подхватил женщину на руки и отнес в спальню, осторожно положил на кровать, поверх покрывала. Пестрый китайский халатик распахнулся настежь, открыв нестерпимо влекущее чувственное тело хозяйки. Сергей как полоумный встал пред кроватью на колени и взялся покрывать поцелуями груди, живот, лобок любимой. Молодка, истекая любовными соками, слабо постанывала в блаженной истоме, потворствуя мужчине делать с собой всяческие безрассудные глупости.

Но вдруг как раненная птица встрепенулась, с силой перевернула Сергея на спину и принялась быстро стаскивать потную гимнастерку и галифе. Он подчинился, сгибал руки и ноги, поворачивался набок и, наконец, позволил раздеть себя догола. И вот теперь увидав любимого обнаженным, а главное, откровенно восставшее мужское достоинство, Вероника с горячностью стала осыпать поцелуями торс, а потом, потеряв всякий стыд, приникла к уду мужчины. Сергей блаженствовал как никогда. Но молодке было мало, ее всю трясло, отстранившись, дико утерев уста пятерней, она словно дева-амазонка взгромоздилась на него верхом, оседлала его бедра. Соитие было жарким и бурным, такой бешеной скачки Сергею испытывать, давно не доводилось. Когда женщина прогибалась к нему, тяжелые груди били его по щекам, когда откидывалась на спину, его глаза устремлялись в звездную бездну.

Потом, схватив охапку перепачканных простыней, Вероника голышом унесла белье в ванную. Чуток помедлив, обнаженный Сергей прошествовал следом, не отрывая глаз от любимой. Вероника была божественна. Они опять начали целоваться и бесстыдно ласкать друг друга. Но любовникам хотелось большего. Вероника опустилась на колени и помогла Сергею стать во всеоружии. И опять любовь их была сладка и безоглядна. И ванная комната обратилась в океан любви, и они оба, подобно Венере Боттичелли, как вновь рожденные, вышли счастливыми и обновленными из «бурлящей пены морской».

Но проза жизни неминуема. Надев одежды, влюбленные вновь стали обычными людьми, а не небожителями. Вероника принялась разогревать на керогазе нехитрое кушанье. Сергей, достав из вещмешка тушенку и банку рыбных консервов, вспорол жестянки раскладным ножом, мясо вывалил в варево, рыбный деликатес в подвернувшуюся тарелку. Пока Воронов хлебал суп с тушенкой, Вероника принесла подогретый гарнир, картофельное пюре и стакан молока. Молока Сергей не стал, запил еду обычной кипяченой водой из графина, так он делал всегда, не из отсутствия воспитания, а по сложившейся холостяцкой привычке.

Пока капитан обедал, Вероника нагрела на приглушенном керогазе утюжок и стала гладить слежалый мундир. Женщину ничуть не смутили три «шпалы» в петлицах, она как данность приняла, что возлюбленный не младший офицер, не тот калибр, не та стать у него — ее Сережи. А он любовался своей Никой, своей обворожительной Победительницей. Он и она были счастливы, ну, совсем почти счастливы, если бы не подлая стерва — Война.

Дождавшись вызванного водителя, возлюбленные простились до вечера, а возможно и до следующего утра, а там, как говорят: «Человек предполагает, а Бог располагает».

Легкий душой и телом как пуховое перышко, в ладно отглаженном Вероникой френче, Сергшей поспешил в оперативное отделение. Шофер должно чуток подремал в оперативном пункте, выглядел свежо. С настороженной ухмылкой водитель оглядел Воронова, определенно сообразил нечто предосудительное, но догадку озвучивать побоялся.

Всю дорогу Сергей думал о Веронике: «Вот на самом деле — не знаешь, где найдёшь, где потеряешь…». Раньше Сергей ни за что не подумал бы, что влюбится в провинциальную еврейку. Да, это так — втюхался по уши. Случались у него еврейки в любовницах, не много, но попадались. И что странно, женщины как правило, интеллигентные, начитанные, и честно признаться — злоебучие. Неужели иудейки так охочи до русских мужиков… С первого взгляда — Вероника наподобие таких… Забавно. Да, но его Ника другим ни чета. Во-первых — красавица, во-вторых — славянская внешность, в-третьих, здесь, видимо родство душ. Женщина сразу, стоило только увидеть, запала Сергею в сердце.

Воронова поджидал младший лейтенант Свиридов, который нервно вскочил и, не зная, что сказать, закружил по кабинету. Парень издергался — полдня на нервах… Сергею понятна тревожность Андрея, похлопал его по плечу, успокаивая:

— Не дрейфь мамлей, прорвемся… Ну, как — привели подозреваемых итээровцев?

— Доставили четверых. Фрезер, Гусельников, Полищук, Еланцев сидят в дежурке. Руди сегодня в области, но прораба привезут, уже договорился… А список легких мотоциклов на стол, под стекло положил, товарищ капитан.

— Молодца лейтенант! Давай, заводи по одному.

— Сергей Александрович, тут два раза звонил начальник областного управления Кулешов.

— Ну, давай, соединяй с ним.

Пока Свиридов объяснялся с телефонистками на коммутаторе, Воронов просмотрел справку из ОРУДа.

Перечень обширный, такой на взлет не проработать. В списке фигурировали: легкие серпуховские МЛ-З — шесть единиц; питерские Л-300 — аж девять штук; ижаки, начиная с пятой, кончая девятой моделями — одиннадцать на ходу; заканчивали список тяжелые двухместные таганрогские ТИЗы и подольские ПМЗ А-750 — числом пять штук. Итого: тридцать один мотоцикл на балансах, начиная от городских и районных комитетов и советов, завершая МТС и колхозами. В одной Кречетове числилось пять легких моделей.

«Да, сами тут закопаемся до второго пришествия. Попрошу-ка Селезня, пусть орудовцы пошерстят, у них ловчей получится…» — подумал Сергей.

Наконец Свиридов созвонился. Воронов взял трубку:

— Здорово, еще раз, Семен Ефимович. Извини, что заставил ждать, отсутствовал… Понимаешь, закавыка вышла с задержанным уркой, придушили паразита…

— Да знаю, Сергей Александрович, уже Селезень сообщил…

— Пардон Семен, да ни хрена ты не знаешь. Здесь нарисовался второй труп, а конкретно сотрудник узлового отделения — боец Пахряев. Этот кадр на сей момент — главный подозреваемый, очевидно состоял на связи Лошака и немецкого агента. Солдат до беспамятства настращал Конюхова, и чтобы тому избежать ужасной расправы, подсказал правильный выход, да и удавка — его работа. Жаль не успели, этот хрен сбежал с оперпункта сразу же после смерти старика-уркагана, наврал дежурному о немочи матери, тот и отпустил… Нашли подонка зарезанного в станционных посадках. Предполагаю, — пошел на встречу с агентом. А тот грохнул дурака, и теперь ищи ветра в поле…

— Вот беда, такому не позавидовать Сергей Александрович… Прямо детективный роман, какой получается… Да… собственно, и не по тому звонил. С тебя, брат, причитается…

— Было бы за что, а за мной не заржавеет…

— Будто не в курсах Сергей Александрович… От души поздравляю!

— Ты о чем, Семен Ефимович?

— А то не знаешь, хитрюга!

— Ну, давай, колись, не томи душу.

— Правительственная телеграмма… Тебе присвоено очередное звание майора госбезопасности. Ромбик сегодня нарочным доставят. Поздравляю товарищ майор!

— Да, дела… не ожидал что так скоро. Хо-хо-хо… А ты и ромбики приготовил? Ну, спасибо, брат.

— Еще не закончил… Звонил по ВЧ Мамулов. Нарком велел сворачиваться. Дает на завершение дела одни сутки. Отсчет с ноля-ноль-ноль. Выходит у тебя осталось меньше тридцати часов. Успеешь управиться?

— Тьфу… — Сергей непроизвольно выругался. — Дык, теперь только сама операция и начинается.

— Надо найти агента в положенный срок. Сам знаешь, товарищ майор, — Нарком!

— Понимаю Семен Ефимович. Ну, давай сам приезжай завтра, обсудим ситуацию, а бог даст, заодно и обмоем мой ромбик.

— Понял Сергей Александрович.

— Ну, покеда… — Воронов медленно положил трубку.

Свиридов настороженно смотрел на Воронова, наблюдая метаморфозы физиономии начальника.

— Что там товарищ капитан? Арестовывать меня будут…

— Вот заладил, Андрюха… Кто о чем, а голый — о бане. Видишь ли, тут такие дела… Выходит, что я теперь майор.

— Поздравляю товарищ капитан. Ой, запутался, — Андрей разом покраснел как девушка. — Извиняюсь товарищ майор. Поздравляю с новым званием! — и не знал, уместно ли протянуть руку с поздравлением.

— Да, ладно, чего стесняешься, — и Сергей сам пожал руку младшего лейтенанта.

Воронову стало понятно, почему Берия не стал тянуть с присвоением звания и вызывает срочно в Москву. Видимо Дальний Восток для Лаврентия Павловича в большем приоритете, нежели немецкий шпион на узловой станции. Но однако же сутки дал…

Перед мысленным взором Сергея, как кадры кинопленки проскользнули годы чекистской опалы, начиная с того зловещего дня 15 декабря 1938, когда насмерть разбился Валерий Павлович Чкалов. «Вот так… комбриг Чкалов, наконец, и сравнялись мы рангами. Да уж, теперь Серега будь здоров начальник…», — и Воронов натянуто ухмыльнулся.

Сергей внутренне чувствовал, что Лаврентий не питает к нему любви, майорский ромбик лишь лукавый аванс, а чем этот задаток дальше обернется, известно только одному Богу. Впрочем, для самолюбия приятная новость. Сам он (чего уж тут юлить) который год с потаенной надеждой ожидал очередного звания. Как застоялому коню, Воронову не терпелось новой, с большим размахом, увлекательной работы. Однако грех обижаться… в принципе сильно не обижали, хотя карьера складывалось и не так гладко. А ведь могли запросто сослать на периферию — в тьмутаракань, или, не разбираясь, как врага народа превратить в лагерную пыль.

А как поступить в этот раз, чтобы получилось по пословице: «И волки сыты и овцы целы»… Сергей давно знал закулису чекистской работы. Как Понтий Пилат умыть руки и подвести под «молох» всех подозреваемых, горемычные ведь подпишут на себя даже липовые показания, а потом донесут и на соседа. Только — это не его метод. Итак, осталось чуть больше суток… Отсчет времени пошел. Воронов взглянул на ручные «Кировские» (год назад отладили — дай дороги), — часовая стрелка придвинулась к восьми вечера.

И тут бешено затрезвонил полевой телефон.

«Чистая вертушка…» — подумал Воронов.

Свиридов махом взял трубку. Лицо парня разом вытянулось от удивления. Начальник оперпункта встал чуть не по стойке смирно.

— Слушаю, Николай Иванович, — Андрей затаил дыхание. — На месте… — и протянул трубку. — Вас, товарищ майор, сам старший майор Синегубов.

— Здравие желаю, Николай Иванович, — буднично начал Воронов, но договорить не успел…

— Сергей, ну что же ты молчал… — послышалось с треском и свистом, — подлец этакий! Я ведь ничего не знал… не послал бы в Кречетовку. Уж пожалей, не ругай старика, — больше никого не было.

— Товарищ старший майор, приказано никому не сообщать.

— Понимаю Сережа. Как обстановка?

— Воронов кратко доложил начальнику Главного управления.

— Немедленно высылаю подкрепление — Юркова и Гаврюхина.

— Да-а… — от неожиданности Сергей запнулся. — Пусть мужики едут, с бригадой сподручней… в одиночку тут раскручивать и раскручивать. — Сглотнув комок в горле, продолжил — Просил начальника областного управления подсобить, тот обещался помочь… — Задумавшись на секунду, озадаченно произнес, — Нарком крут, коли закопошусь, то пиши — пропало… — И выдохнул, завершая, — да уж, колесо завертелось…

— Ну, давай, Серега… коли что звони, все карты тебе в руки.

— Будет сделано, товарищ старший майор!

— Ох, заболтался, из головы вылетело… Поздравляю, Сергей Александрович с новым званием, желаю героических успехов на новом посту.

— Спасибо Николай Иванович на добром слове! Буду стараться.

— Вот и забирают первосортные кадры… жаль, брат, расставаться. Но, как говорят, — наверху видней. Ну, пока… Отбой. — Зуммер запищал и щелкнул.

— Обещал, — пояснил изумленному Свиридову, — двух лейтенантов на подмогу прислать. Но мы, Андрей, будем сами разбираться до приезда гостей из Москвы. Веди граждан итээр поодиночке.

Первым конвойный ввел Фрезера, не пожилого еще курчавого мужчину, яркой еврейской внешности. Тот опасливо огляделся и сложил руки внизу живота, верно смиряясь с предстоящей экзекуцией.

— Проходите, Марк Осипович, присаживайтесь. Пришлось изучить ваше личное дело. Вероятно, серьезно хвораете, потому и не мобилизовали, а какая болезнь? — Воронов тянул резину, присматриваясь к приемщику перегруза станции.

— Врачи признали позвоночные грыжи, «профрузии» шейного и пояснично-крестцового отдела, плоскостопие, близорукость и ряд других несовместных с призывом в армию болезней.

— Наверное, хотели сказать — «протрузии»?

— Да, спешил… оговорился.

— Угу, понятненько…

— Немецким владеете? Серьезно спрашиваю.

— Да так… чуть-чуть, как и каждый поживший на свете еврей.

— Понятно. Ходить вокруг да около не стану. Гражданин Фрезер, вы подозреваетесь в сотрудничестве с германской разведкой. Что на сей счет скажете?

— Как можно товарищ старший баталь… — поправил себя, — товарищ полковник, да ни каким боком, да всяк скажет, что Марк Фрезер честный советский человек.

— Для сведения скажу, что я не батальонный комиссар, не полковник, а капитан госбезопасности. Итак, Марк Осипович, в мае этого года вы оказались в Крыму. Где и зачем?

— Лечился в доме отдыха «Алушта», по санаторно-курортной путевке, с пятого по двадцать пятое мая.

— Андрей, фиксируй показания гражданина.

— Сей момент, — Свиридов придвинул листы писчей бумаги.

— Назовите фамилии, имена, отчества и контактные сведения граждан, с кем имели отношения в здравнице и за пределами оной, и подробней, пожалуйста.

Фрезер даже вспотел, припоминая крымских знакомых, которых насчиталось с десяток.

— Добро. Кто из них интересовался спецификой работы на станции Кречетовка?

— Да в особенности мине никто не расспрашивал. Таки общие разговоры: судачили о семье и детях, жаловались на начальство, на бытовые условия, ну, и болтали о прочей ерунде.

— Заостряю вопрос. Проявлял ли кто интерес к производственно-техническим характеристикам станции.

— Да не… то что Кречетовка узловая станции, таки железнодорожники знали, а остальным без надобности….

— Ясно. А тогда зачем вас интересуют подробности формирования поездов на станции. В деле, — Сергей указал пальцем на картонную папку, — зафиксированы свидетельские показания…

— Таки, мине по работе требовалось.

— Вот выписка из должностных обязанностей — вопрос о формировании грузовых составов не входит в компетенцию приемщика на перегрузе.

— Не знаю, может, когда и спрашивал о поездных составах… не помню. Да и зачем мине башку белибердой засорять?

— Так потому и выясняю, — для чего, с какой целью… и для кого?

Фрезер достал платок и стал обтирать взмокшие щеки и лоб.

— Не было у мине никакого умысла. Я шо, с мозгами поссорился… Трепались, возможно, да и мало ли чего говорят по ходу досужей болтовни.

— Ну, коли так, то напомню, что болтун — находка для шпиона! Вызвали вас сюда по серьезному вопросу. Вижу — на откровенность не идете, потому задерживаетесь. Следственное дело предается в спецотдел НКВД. Надеюсь, что понимаете, — цацкаться не станут, зона прифронтовая… — Воронов кашлянул и сделал строгое выражение лица. — Марк Осипович, если хочешь что сказать, говори без утайки, не испытывай чужое терпение. — И Воронов открыл придержанную карту: — Кто у тебя интересовался работой перегруза? Итак, гражданин, слушаю внимательно…

— Ну, тогда пропал… — плаксиво выдавил Фрезер.

— Смелей!

— Хочу честно сказать, — чуть не до шепота понизил голос еврей. — Таки выспрашивал мине один инженер из ТЧ: шо, да куда, сколько и почему… — хитрый человек, легонечко подводил разговор, чтобы выведать у мине о товарных поездах.

— Кто такой?

— Ширяев Роман Денисович, инженер паровозного депо.

— А что ты сообщал инженеру, конкретней, говори.

— Я рассказывал только о перегрузе. Ну, как часто случается бой, сколько по времени перегружают вагоны, как доукомплектовывают… Да мало ли чего случается, иной раз пульман в лепешку раздавит…

— Маршруты отправлений тоже называл… — подытожил Воронов.

— Ну, может и ляпнул когда.

— А почему откровенничал? Ты же еврей, умный человек, неужели не догадывался, куда Ширяев клонит?

— Да невдомек… по-приятельски общались. Да не так уж подробно и выспрашивал. Инженер ссылался на проблемы в самом депо. Мол, растет износ паровозов, нет запчастей, ремонтников забрали на фронт, в поездных бригадах уже женщины… Одним словом, — гробят паровозики. А Ширяев якобы за это отвечает, приходится голову ломать, разруливать эти ситуации. Я-то думал, — правда, человеку по работе нужно, для пользы дела.

— Инженер проставлялся за такую откровенность или как там называется?

— Не понял…

— Платил деньгами, продуктами, еще какие подношения или услуги делал…

— Да боже паси, так поболтаем и разошлись.

«Ну и дурак же Фрезер, получит теперь на полную катушку, — безмозглый еврей», — без лишних эмоций подумал Воронов.

— Теперь стало ясно гражданин Фрезер… Придется тебя арестовать за пособничество врагу. Будет произведен обыск. Пойдет следствие. При наличии отягчающих обстоятельств, — судьба будет не завидной. Более не задерживаю. Андрей в камеру его.

— Товарищ капитан госбезопасности, я же рассказал как на духу…

— Гражданин капитан… — назидательным тоном поправил Сергей. — Вляпался ты, Фрезер, хуже некуда. Послушай совет, не вздумай юлить перед следователем. Расскажешь тому со нужными подробностями и деталями. А пока есть время освежить память… — оглядев удрученного приемщика, Воронов заметил. — Естественно, буду следить, как продвигается дело. Надеюсь, Марк, на твою сознательность, — и махнул рукой Свиридову. — Увести…

Фрезер заплакал. Вызванный конвойный встряхнул бессильно поникшего мужчину и чуть ли не за шиворот выволок из кабинета.

— Итак, — подвел итог Воронов, — с этим жидком проволынил минут сорок, так дальше не пойдет. Ну-ка Андрей — срочно найди подноготную на Ширяева Романа Денисовича. Кадра в розыск, подключай и милицию и комендатуру. Если Ширяев немецкий агент, то боюсь, уже и след инженера простыл.

— А теперь, пусть ведут другого подозреваемого. Нет, подожди, лучше перейду в другой кабинет. Дай бумагу и три скоросшивателя, сам протокол составлю, а «вечное перо» в планшете найдется, — получив требуемое, Сергей прибавил. — Андрей, делай, что велел, постарайся оперативно. — И Воронов перебрался в соседнюю комнату, отведенную городскому следователю Акимову.

Через три минуты туда привели осмотрщика вагонного депо Полищука. Это оказался плотно сбитый пожилой детина с вислыми украинскими усами.

— Садись Игнат Богданович, не догадываешься, почему сюда попал?

— Нэ, не знаю. Напраслэну хто звэв на мене…

— Напрасно дядька выпендриваешься… Говори по-русски, не стану к тупой мове приспосабливаться. Не туда попал… разумел?..

— Розумэти.

— Вот, блядь, не понимает человек… — слова назначались как бы постороннему. — Что не ясно сказал, а дядька!..

— Понял гражданин начальник, — Игнат перешел на русский язык.

— Короче так, гражданин Полищук, будешь тут хохловскую хитрость проявлять, себе хуже сделаешь. Попусту время тратить не стану… — отвечать кратко и по сути вопроса. Зачем перед войной ездил в Харьков и Киев?

— К родне ездил. Сестра там, в Киеве, а племяшка учится в Харькове в железнодорожном.

— Так Игнат, называй имена, фамилии, адреса родственников, и с кем тесно общался в тех краях. Точнее с кем вел разговоры о работе на станции, — Сергей стал записывать, но ни как не удавалось приноровиться к интонации украинца. — Да не тараторь как сорока, и конкретней называй… — не успеваю, чай не печатная машинка.

Полищук сбавил темп, да и говорить стал по существу.

— Годится Игнат. А с кем гуторил о незалежности матки Украины. Было такое дело или неправда?

— Брешут гады, клепают со злости…

— А вот и врешь, дядька Игнат. А я говорю, что было!

— Да мало, о чем под горилку треплются… Только Полищук Советскую власть любит и за нее голову сложит…

— Ну, это еще посмотрим… Да не вздыхай… Ты сюда надолго попал, разберутся там насчет украинского сепаратизма, — Сергей не выдержал и рассмеялся, увидав тупую физиономию осмотрщика.

— Но сегодня ты нужен по другой причине, по которой «вышак» светит… — Полищук разом опустил плечи, лоб покрылся испариной. — Специально томить не стану. Давай, как на духу. Назови, кто в Кречетовке постоянно интересовался работой отправительного парка: составами, маршрутами, и иными вещами, которые знает старший осмотрщик.

Полищук заерзал на стуле, видимо, вопрос пришелся не в жилу.

— Не темни Игнат, придется рассказывать… только тут добровольно, а следователю выложишь — по принуждению. Да и шлепнут потом по закону военного времени — за утайку, — Воронов выдержал паузу, наблюдая за осмысленной мимикой Полищука. — Разъясню для непонятливых ослов или дураков без справки: тут связано с работой немецкой агентуры. Потому наши ребята из тебя жилы вытянут, дядька Игнат. Говори, не тяни резину! Да, и дочурка любимая — составитель на горке, тогда и девку заберем. Что молчишь дурачина этакий?

— Дочку не тронь начальник, Марийка не при делах. Чего скрывать… Попал, как кур во щи или в борщ… через слабость мою, люблю выпить задарма.

— Ближе к телу Игнат Богданыч.

— Да живет тут такой хлюст — инженеришка из паровозного депо, Романом кличут. Ширяев Роман. Мужик выспрашивал о вагончиках нашенских. Я ведь старшим осмотрщиком работаю, много чего знаю, по одному стуку умею вагоны различать.

— Ну, и много успел сообщить, где встречались?

— Да как на улице увидимся, Ширяев и приглашает в столовку. Пивко водочкой отлакирует, ну и выпиваем. А инженер выведывает, якобы для работы треба знать… Ну, как там у новых большегрузных вагонов тормоза устроены… или почему у вагоны такие обосранные ходят. Чего вагонники в порядок подвижной состав не приводят? Да и так вразнобой спрашивал, чего больше везут — людей или грузы, какие: насыпные, наливные, навалочные, тарно-штучные…

— Во, как подробно расписал… Договаривай уж до конца. По «штучным» — Ширяев любопытствовал тяжеловесными и длинномерно-громоздкими? А те ведь загружены артиллерийскими установками, танками, другой военной техникой. Правильно говорю?

— Да начальник, верно кажешь, — и Полищук опустил голову на грудь.

— Да уж сильно не робей дядя, твое дело правду говорить, глядишь и зачтется. А еще, кто-нибудь подобным образом интересовался?

— Да никто больше, — на вопросительный взгляд Воронова, перекрестился. — Вот те крест.

— Ну, будь здоров Игнат, спасибо за откровенность. Но придется тебя пока заарестовать. Следователю о любознательном инженере опишешь подробно, как мамане родной. И упаси господь, чтобы тот пожаловался. Да и о дочери почаще думай — в суровое время живем… Бывай казак. Караульный!

Сложив куцый протокол в папку, Воронов вошел в кабинет начальника отделения.

— Какие дела Андрей, — начал шутливо, — докладай… — но не дал парню рта открыть. — А у меня та же музыка, — второй фигурант опять показывает на Ширяева, — поглаживая зеленое сукно столешницы, Сергей расположился поудобней.

— Товарищ майор, — Свиридов приподнялся со стула, Воронов упреждающе взмахнул рукой, — я созвонился с кадровиком. Повезло, Перфильев сегодня дежурный по депо. Личное дело Ширяева сам доставил, прилетел на всех парах, понимающий мужик.

— Молоток Андрей! — Воронов обрадовался.

— И еще, в дежурке дожидаются два сержанта — опера из города, Селезень прислал, как и договаривались. Парни сказали, что сам начальник будет в двадцать два ноль-ноль, у него там неотложное дело. Сергей Александрович, опера не в курсах… да и не было указаний посторонних в дела посвящать.

— Не беспокойся младший лейтенант — поговорю с сержантами. Что там у Акимова? Да, и по Ширяеву — нашли инженера?

— Следователь ведет опрос рабочих стройучастка. Линейщики подгоняют тех по одному, лихо работают. Но, пока безрезультатно, никто ничего не знает, — собравшись с мыслями, добавил. — Тэошники ищут инженера — ни на работе, ни дома Ширяева нет. Да и женушка его испарилась, со вчерашнего дня никто не видал. — Свиридов смущенно умолк, но потом энергично продолжил. — Прошу прощения, Сергей Александрович, я приказал обыск на квартире Ширяевых сделать. Боюсь там труп супружницы… Послал Алтабаева. Надо бы самому поехать, да вас ждал. Больше пока нет информации. Да, забыл…, в комендатуру звонил насчет Ширяева, дал поверхностную ориентировку.

— Правильно сделал, мамлей, умничка! А теперь, первым делом — приглашай оперов, и подготовь «акимовскую» комнату для допросов. Пусть первым крутят Гусельникова, а Еланцева оставят на закуску. Дай парням личные дела этих гавриков, там не так много читать.

Вошли два сержанта, представились Воронову — уже как майору. Сергей показал на петлицы со шпалами, улыбнулся:

— Не тушуйтесь ребята, еще не успел «переобуться»…

Старшему оперативнику давно за сорок, седой, худощавый, по виду стрелянный малый. Второй, молодой парень лет под тридцать, здоровенный такой бугай.

Воронов, не мешкая, посвятил сержантов в состояние дел. Гебешные опера люди толковые — схватываю на лету. Получив вводные, такие молодцы начинающего контрика мигом выведут на чистую воду.

— Только без мордобоя и увечий… — предупредил Сергей. — Старайтесь давить на психику. Вдвоем, парни, сподручней будет: один злой, другой добренький, — но слишком не увлекайтесь, — кивнул одобрительно сержантам и повернулся к Свиридову. — Давай деповского представителя.

Начальник отдела кадров депо — пожилой плешивый мужчина в выцветшем кителе железнодорожного комсостава, осторожно озираясь, ступил в кабинет начальника отделения.

Младший лейтенант Свиридов язвительно пошутил над ним, определенно, Андрею неприятен пропахший нафталином дядечка:

— Чего Иван Маркович оглядываетесь, чай не первый раз у оперпункта в гостях. Проходите не бойтесь… с вами будет беседовать Сергей Александрович, приехал сюда из Москвы.

Воронов протянул руку, кадровик еле прикоснулся к твердой кисти Сергея короткими пухлыми пальцами.

— Перфильев Иван Маркович, начальник отдела кадров ТЧ Кречетовка, — представился гость, нечто смекнув, приосанился, — член ВеКаПебе с двадцать второго года.

— Вот и познакомились… присаживайтесь, — Воронова мало интересовала дальнейшая биографии кадровика. — Иван Маркович, расскажите, пожалуйста, о старшем инженере по оборудованию Ширяеве.

Младший лейтенант Свиридов примостился на другом конце стола и решил обстоятельно записать рассказ начальника отдела кадров:

Ширяев Роман Денисович — пятьдесят четыре года, русский, родом из города Вильны, женат, детей нет. В 1936 году переведен на укрепление в Кречетовку из Азово-Черноморской дороги (ныне имени К.Е. Ворошилова). Послужной список, еще дореволюционный, — Виленское депо в «прислуге» паровоза: кочегар с 1906 года, помощник машиниста с 1912 года, мобилизован там же, как помощник машиниста. И в Империалистическую, и в Гражданскую войны работал по сети дорог помощником, затем стал машинистом. С 1928 года обосновался на станции Глубокая Ростовской области, где женился на местной уроженке Ткач Татьяне Ефимовне 1906 года рождения. В тамошнем депо сначала числился машинистом, потом ушел по состоянию здоровья («здоров как боров», — заметил Перфирьев) в мастера ремонтного цеха. В 1934 году заочно закончил Ростовский «Механический институт транспорта» по специальности инженер механик. До перевода в Кречетовку был инженером по оборудованию веерного депо Глубокая. В ВКП(б) не состоит. Бездетный. По работе характеризуется положительно, внес много рацпредложений, неоднократно поощрялся руководством депо и отделения. Иностранными языками не владеет. Родственные связи на оккупированной Германией территорией не прослеживаются. Физически крепкий, спортивного телосложения. Располагает полным доступом ко всему объему информации паровозного депо и станции Кречетовка.

— Вот таков наш фрукт! — усмехнулся Воронов и подумал: «Опять эта Вильна, будь неладна… Да уж, разумеется, там концов нипочем не найти». Но тут Сергея что-то подтолкнуло, и он спросил. — А у Ширяева есть мотоцикл?

— Да зачем ему техника? Роман Денисович по работе на «Ленинградце» гоняет, на вызывном Л-300… стоит на приколе у дежурки…

— Вот пасьянс и сложился! — потер руки Воронов.

Тут в коридоре раздался басовитый голос, и в кабинет ввалился радостный старший лейтенант Селезень. Начальник горотдела НКВД тут же бросился к Воронову с радостными поздравлениями.

— Товарищ майор, я и коньячок прихватил, да не один бутылец…

— Петр Сергеевич, ты уж, брат, не обижайся, — дело на контроле у Наркома. Завтра прибудет капитан Кулешов. Коли получится тип-топ — всенепременно отпируем! Не серчай… Давай отпустим Свиридова, парню обыск делать надо, да и железнодорожник пусть досыпать едет. А мы, вдвоем, потолкуем о наших «баранах»…