Случай на станции Кречетовка

Глава 15

Двадцать второго августа тридцать восьмого года Лаврентия Павловича Берию назначили первым заместителем Народного комиссара внутренних дел. Вскоре Берия возглавил Главное управление государственной безопасности и получил звание комиссара государственной безопасности первого ранга. А уже двадцать пятого ноября стал Наркомом НКВД.

Ежов и гопкомпания наломали столько дров (позже выяснилось — преднамеренно), что отстранение и последующее суровое наказание оказались неизбежны.

Решением Политбюро ЦК ВКП (б) 28 сентября 1938 г. утверждена новая структура НКВД СССР, объявленная приказом НКВД ╧ 00641 от 29 сентября 1938 г. Немедля началась, мягко говоря, работа по оптимизации деятельности наркомата. Реформирование в первую очередь, коснулось излишне громоздких и неуклюжих структур госбезопасности. Из-за отсутствия в них четкого разделение функций между отделами и службами, ряд отраслей народного хозяйства выпал из поля зрения органов ГБ.

Капитана Воронова в середине января тридцать девятого года перевели из контрразведывательного (третьего) отдела Главного управления госбезопасности (первое управление НКВД) в Главное транспортное управление (третье управление НКВД).

Недавно назначенный начальник контрразведывательного отдела Владимир Деканозов (Деканозишвили), совмещал также и должность начальника иностранного отдела. Комиссар не воспротивился переходу столь опытного сотрудника в "тележное", так в узком кругу земляков "кавказцы" презрительно называли транспортное ведомство.

— Капитан, не злись… Сам знаешь, кто кадрами теперь заведует… даже намек наркома для него закон. Рад бы тебя оставить, да не поймут… А если быть честным, то у них в "управе" сейчас полный завал, думаю, — наслышан об аварийности на железке. Каганович старается, но улучшений пока не видно… Понимаю, Сергей и сочувствую — дело новое… но ничего… оборкаешься, чай не боги горшки обжигают. Оперативная хватка везде нужна… А враг, как понимаешь, — и в Африке враг. Лезут сволочи-вредители, как черви после дождя из-под земли, конца краю нет. Как видно, на наш век мерзавцев с лихвой хватит. Так что капитан не вешай носа…

— Товарищ комиссар, — откровенно ответил Сергей, — дык, не искал и не ищу легких путей, не за тем пошел в чекисты… Думаю, — чем сложней работа, тем полезней стране… Главное, быстрей войти в курс дел. А за теплые слова, благодарю Владимир Георгиевич.

— Молодец Воронов, если нужно будет содействие, обращайся, — поможем.

— Спасибо, товарищ комиссар третьего ранга.

После ареста в конце сентября тридцать восьмого тогдашнего начальника Управления транспорта и связи наркомата Бориса Бермана, должность начальника полгода оставалась вакантной. Собственно Управлением руководил капитан Николай Иванович Синегубов, как исключительно опытный кадр, свыше десяти лет проработавший в этой структуре. Правда, тот имел невидный пост — заместитель начальника отдела железнодорожного транспорта. Понятно, что Берия и приближенные наркома с опаской относились к старым кадрам в органах, — тщательно проверяли и перепроверяли каждого человека, работавшего при Ягоде и Ежове. Не исключением стал и Николай Иванович, потому так и мурыжили капитана, не выдвигали на повышение.

Синегубов определил Сергея в первое (центральное) отделение. В которое входили службы паровозного, вагонного хозяйства, электрификации, НИИ и научно-технический совет. Встретили Воронова в "Транспортном" не слишком приветливо, подавляющая масса сотрудников считала капитана "засланным казачком", отчего поначалу Сергея побаивались и даже сторонились. В таком поведении имелась логика, часть работников в скором времени будет отчислена из ГТУ, переведена в другие менее престижные подразделения или с понижением отосланы не периферию. Будут и такие, которые попадут под "дамоклов меч" проводимой в наркомате массовой чистки. Но Сергей не имел отношения к кадровым пертурбациям, на это поставлены люди другого ранга, потому и не обижался на заносчивых коллег, держался с людьми ровно и уважительно. Но панибратство исключалось — по ряду веских соображений… да и звание у него было не маленькое, чтобы перед каждым унижаться.

Воронову и раньше доводилось часто пересекаться с Николаем Ивановичем, тот знал капитана только с положительной стороны, потому сразу же взял парня под отеческое крыло. Синегубов и рассказал Сергею о тягостной обстановке, царящей на советских железных дорогах. А если быть точным, то такое положение складывалось уже на протяжении двадцати лет.

Для начала Николай Иванович посоветовал новому сотруднику ознакомиться с книгой Августа Зауэра "Происшествия на железных дорогах, их причины и меры предупреждения", где давался полный анализ аварийности на наших железных дорогах с двадцать третьего по тридцать первый год. Для полной ясности Воронов еще прочитал дореволюционный доклад Августа Францевича "Психология происшествий на железных дорогах", изданный в тридцатом году в Саратове. Попутно раскопал еще ряд статей старика, типа: "Как правильно вести поезд" и "Как топить паровоз нефтью" — работы поучительные и насущные по сей день.

Короче говоря, Сергею пришлось на две недели погрузиться в ворох всевозможных бумаг, начиная с постановлений ЦК ВКП (б), докладов Наркомов, массы статистических материалов и кончая обилием производственных инструкций и наставлений. Приходилось делать многостраничные выписки из этих текстов.

Показательно выступление предыдущего Наркома Андрея Андреевича Андреева перед делегатами съезда партии в тридцать четвертом году. Вот главные тезисы неутешительных выводов Андреева: огромнейшая аварийность — результат отсутствия дисциплины на транспорте, отвратительной организация людей и командных кадров, невнимательный подбор кадров и частая сменяемость руководящих работников.

Партия принимала строгие меры наказания за выявленные нарушения, но, несмотря на это, в середине тридцатых годов состояние безопасности движения продолжало ухудшаться. Двадцать восьмого февраля тридцать пятого года Сталин назначает Лазаря Кагановича на должность Наркома путей сообщения, сохраняя за ним пост секретаря Центрального Комитета. Новый Нарком, с присущим энтузиазмом и необходимой в подобной ситуации беспощадностью, принялся выправлять сложное положение на сети дорог.

Воронов тщательно проштудировал специальный приказ НКПС ╧ 83/Ц от 19 марта 1935 г. "О борьбе с крушениями и авариями", так как те стали постоянным злом на железных дорогах. В приказе упоминалось, что половина машинистов паровозов имела судимость за вину в происшествиях. Следом вышел приказ НКПС "О борьбе с разрывами поездов" и утверждены соответствующие инструкции для работников профессий, связанных с движением, далее издали приказ "О переводе товарных поездов на полное автоторможение", а в следующем году — "О замене на товарных вагонах нормальной упряжи на объединенную".

К тридцать девятому году треть подвижного состава перевели на автосцепку, что позволило резко сократить количество разрывов в поездах. В те же годы на сети железных дорог стала внедряться автоблокировка, благодаря чему уменьшилось число наездов на хвостовые вагоны впереди идущих поездов.

Но общая ситуация менялась с трудом. Главное транспортное управление располагало чрезмерно удручающими фактами. Состояние путей не отвечало нагрузке, которую те испытывали с резким ростом грузооборота. На сети подлежало смене девятнадцать тысяч километров рельс, — но выпуск заводами рельс не покрывал их нарастающего износа. Также наличествует тридцать один миллион гнилых шпал, балласт преимущественно песчаный — подавляющая часть магистралей построена в царское время и не соответствует новым условиям. Состояние путей главный источник преждевременного износа подвижного состава и паровозов. А главное, издаваемые приказы НКПС и теперь исполнялись халатно или совсем не выполнялись.

"Советская власть строга, но справедлива" — проводилась строгая "чистка" руководящих кадров железнодорожного транспорта: арестовали двенадцать заместителей Наркома путей сообщения и кучу начальников дорог. Не щадили и вновь назначенных: в Московско-Курской сменилось четверо начальников, в Северо-Кавказской — трое. Не менее жестко "заменялись", впрочем, не только руководители, но и подчинённые, вплоть до низших должностей. Работая оперативно, Транспортное управление выявляло, что аварии и крушения объяснялись не только техническими причинами и халатностью персонала, ощутимое число было делом рук откровенных врагов советской власти, вредителей и саботажников.

Но не одними репрессиями исправлялось положение на железной дороге. Предприняты серьезные меры и методы административных реорганизаций, в том числе, организован аппарат ревизоров по безопасности движения. Если до тридцать пятого года каждая дорога составляла собственный график движения поездов, то теперь введён единый сетевой график. Внедрялось диспетчерское руководство поездами. А что важно — принята новая классификация нарушений безопасности движения, которая позволила выявить узкие места и установить необходимые профилактические и упреждающие меры конкретно по крушениям, авариям и браку в работе.

Это давало положительные результаты, при возросшем уровне перевозок число крушений в тридцать восьмом сократилось в сравнении с тридцать четвертым больше чем в два раза, но количество крушений и аварий оставалось ещё чрезмерным.

Чуть позже, когда Воронов уже окончательно влился в работу ГТУ, на XVIII съезде ВКП (б), состоявшемся в марте тридцать девятого, Каганович откровенно признавал: "… что в ряде отраслей: в том числе в угольной, металлургической, машиностроении, не говоря о транспорте, аварии и поломки — бич нормальной, бесперебойной работы… Но все-таки железнодорожный транспорт добился очевидного сокращения крушений и аварий…". Сергею по службе полагалось делать конспекты целевых выступлений Наркома, а потом анализировать каждое произнесенное тем слово. Таков уж заведенный порядок в органах…

Не один Сергей считался "белой вороной" в Транспортном управлении, в середине февраля к ним пришел новый начальник железнодорожного отдела. Которого звали Алексей Буйнов, возрастом парень зеленый — одиннадцатого года рождения. Направлен в органы по партнабору, прежде работал секретарем парткома Московского института инженеров транспорта. Буйнов два месяца проучился в Центральной школе НКВД, и вот уже начальник отдела, и даже заместитель начальника Главного управления. Естественно, оперативного, да и нормального чекистского опыта у новичка не имелось, потому выдвиженцу поручили чисто бумажную работу — сбор информации и анализ аварийности на сети дорог. Собственно, дали работу, на которую тот мало-мальски способен, и чем поначалу занимался сам Воронов. Вскоре парню, уж неизвестно по какому блату, присвоили специальное звание майора госбезопасности. В Управлении народ опешил… но как говорится — с" est la vie (это жизнь).

"Коренной" рабочей лошадкой у "железнодорожников" являлся капитан Артем Варенсон — помощник начальника отдела, ровесник Сергея. Артем проработал "транспортником" в органах с двадцать пятого года, окончил двухгодичные курсы при ОГПУ — одним словом, считался профессионалом в вопросах путей сообщения. Оставаясь к тому же еще начальником первого отделения, Варенсон без занудства, не считаясь со временем, подробно наставлял Воронова в тематике и "тонкостях" оперативной работы на железнодорожном транспорте.

С приходом Буйнова, Сергей со спокойной душой передал новому начальнику документацию и собственные наработки по линии аварийности. А сделанные Вороновым выводы и предложения еще с незашоренными глазами, как бы сторонним наблюдателем (не увязшим в болоте текучки), оказались довольно полезными.

Одно только требовалось — дать инициативам "хорошие ноги". Сергей с Николаем Ивановичем посчитали, что Буйнов знает выход на верх", но парень волынил, — видимо, коллеги не догадывались о скрытых подводных течениях…

Такая тягомотина продолжалось полтора месяца, — до прихода в Транспортное управление тридцать первого марта тридцать девятого года старшего майора Соломона Рафаиловича Мильштейна (переводом из следственных органов).

Еще работая в контрразведке (а ребята там собрались чукавые), Сергею не составило труда навести справки и даже просмотреть формуляры, о вызванном из Грузии новом заместите начальника следственной части Наркомата. Досье было без купюр, так что Соломона Мильштейна просветили как рентгеном. Естественно, сбор информации о ставленнике самого Берии проходил под строжайшим секретом, да и бумаги, добытые при этом, положили на место, словно никто и не интересовался… Да не только один такой Мильштейн подвергался любопытству контрразведчиков — вызнавали о каждом, прибывшем с Лаврентием в Москву из Закавказья. Цель интереса ясна — что там ждать от пришлых назначенцев на столь серьезные посты.

Ну, как говорится, каждый "получил по заслугам", и Воронов, в соответствии с латинской мудростью — praediximus, armati (предупреждённый, вооружён), спокойно отнесся к появлению нового руководителя.

Да, и новый начальник вызвал Сергея для беседы только на третий день после официального представления коллективу ГТУ, которое сделал заместитель Наркома Круглов. Кадровик Сергей Николаевич Круглов в ноябре тридцать восьмого направлен в органы из отдела руководящих партийных органов ЦК ВКП (б), для практикуемого тогда "усиления" — аппарат массово пополнялся за счет партийных выдвиженцев.

Узнав, что Воронова два раза командировали по службе в Вильно, Соломон Рафаилович проникся к нему теплым чувством. Сам коренной виленец, Мильштейн нашел в Сергее некую родственную душу — якобы подобие земляка. Древний город сблизил мужчин, стал объектом воспоминаний во время перекуров на участившихся рабочих встречах. А обсуждать коллегам было что… Мильштейн сразу же оценил деловые рекомендации Воронова по вопросу аварийности на сети дорог. Буйнова за медлительность и нерасторопность старший майор журить не стал, даже не из-за молодости парня или боязни навредить самому себе, а больше по причине того, чтобы тот не окрысился на Сергея. До поры до времени Леохим (так прозвали Буйнова) сидел крепко, видимо у малого имелись сановные покровители, но к оперативной работе уже не подпускали, занимался парень бумажными отчетами и формальной перепиской с дорожными транспортными отделами.

Однажды Соломон Рафаилович разоткровенничался и выдал Воронову любопытный пассаж:

— Я делю членов нашей партии на партийцев и "партейных". Последние вступают в партию ради продвижения по службе, со шкурным желанием извлечь всевозможные земные блага. Что примечательно, эти хапуги до революции, да и после… состояли членами других партий, а случалось и откровенно контрреволюционных организаций. Но потом, в возникшей неразберихе быстро перелицевались, держа нос по ветру. Вот таких перерожденцев пришлось погнать после Ежова из органов… А тех, кто взаправду ненавидит советскую власть, готовил заговоры и провокации, намеренно губил честных людей, — вынуждены безжалостно уничтожить. В противном случае взяв власть, эти "партейные" уроды подвели бы под последнюю черту преданных партийцев-коммунистов.

Ты, Сергей, знаешь, — я еврей по национальности, хотя на собственном происхождении не зацикливаюсь… Но большинство моих соплеменников, как говорится, с головы до ног "партейные" перевертыши, по блату или хитрости, проникшие в органы. Ты на собственном опыте ощутил засилье евреев после Дзержинского в органах, а ведь надуманные дела творились именно евреями с подачи врагов народа. Мерзавцы держались на плаву благодаря круговой поруке, семейственности и протекционным связям. Лаврентий Павлович порушил эти преступные отношения, — нет больше в органах национального фактора. Сам видишь, как преображаются органы.

Воронов, слушая подобную прямоту, внутренне поддерживая сказанное, только согласно кивал головой. Да, на самом деле число евреев в аппарате НКВД и на местах поубавилось в разы.

Мильштейн и Синегубов, засучив рукава, взялись за формирование штатов нового Управления. Сергея тоже подключили к этой работе. Используя опыт контрразведчика, Воронов объезжал дорожные отделы, выискивая способных и трудолюбивых ребят, с чистыми, ничем не запятнанными анкетами. Свыше полугода ушло у Мильштейна, чтобы не абы как, а дотошно отфильтровав возможные кандидатуры, собрать новый коллектив, при этом увеличив контингент Транспортного управления в два раза. Кто понимает, то работа проделана громадная, но при этом главное внимание уделялось повседневной текущей работе по обеспечиванию транспортной безопасности страны.

Воронов чистосердечно считал, что повезло с начальниками… За короткий период капитан объездил много транспортных отделов страны, познакомился с условиями и спецификой работы на местах, узнал новых людей, да и без обиняков, приобрел квалификацию в железнодорожном деле.

С середины декабря Воронов стал заниматься налаживанием работы вновь созданных структур ГТУ на присоединенных к Союзу территориях западных областей Украины и Белоруссии. Сергею, прежде работавшему по польской тематике, как говорится, — и карты в руки…

Железнодорожная сеть в западных областях (наследие царской России и Австро-Венгрии) оказалась достаточно густой, плотность населения также высокой. Что уже создавало большие сложности для транспортного управления. Когда СССР присоединил эти области осенью 1939 года, железнодорожное сообщение в них организовали регионально, по советскому принципу. По той же схеме происходило формирование дорожных транспортных отделов и оперативных пунктов на Белостокской, Брестской и Львовской железных дорогах. Как и в других контрразведывательных и охранных структурах работа новых подразделений направлена на организацию безаварийности и безопасности перевозок людей и грузов, контроль пассажиропотоков, выявление вражеской агентуры, саботажников и вредителей. А также, необходимой частью работы являлся сбор разведывательных сведений не только на освобожденных землях, но и на прилегающих заграничных территориях, а конкретно на зарубежных сортировочных и узловых станциях.

Сотрудники отделов и оперативники переводились из других ДТО страны, трудней было с агентурой, которая или привозилась под прикрытием итээровцев, или кадры приходилось вербовать из местных железнодорожных служащих. В последнем случае, в обязательном порядке учитывалась лояльность местных жителей к советской власти. Если белорусы встретили воссоединение с открытым сердцем и с радостью помогали новой власти, то на Западной Украине положение сложилось непростое. Что объяснялось дореволюционной принадлежностью этих территорий другим государствам.

На бывших Российских землях народ давно русифицирован и ментально не отличался от остальных соотечественников. "Западенцы" же столетиями жили под Польшей и австрияками. Год-два в период первой мировой войны, когда эти земли отвоевала Россия, в расчет не шли. Имелся серьезный языковый барьер, конфессиональные различия, а главное среди людей получил распространение дутый национализм, заложенный австрийцами и поощряемый панской Польшей. По правде сказать, поляков там ненавидели, новой власти не раз приходилось упреждать провокационную резню, но и советских, а в особенности русских людей там не любили. Хотели жить обособленно, сами по себе, — да только вовек у них этого не получалось. Начиная еще с Даниила Галицкого — рвались в просвещенную Европу, а получали взамен холопство, а то и обыкновенное рабство.

В обязанности Воронова также вменялось курировать ряд закордонных агентур Транспортного управления. Ни для кого не было секретом, что войны с фашисткой Германией не избежать. С этой целью Сергею пришлось нелегально выезжать в Кенигсберг, Данциг, Мемель, Тильзит… Случались и дальние командировки в Штеттин, Гамбург и Любек.

А летом сорокового года, после советского ультиматума прибалтийским республикам, нарушившим союзнический договор и ставшим налаживать тесные связи с Германией, Сергея нагрузили уже сверх меры. Начался процесс советизации этих стран… Уполномоченным по Литве стал Владимир Деканозов, комиссар и вытребовал себе в помощь Воронова, зная прошлую работу Сергея в Вильно.

Тем временем потихоньку убрали Алексея Буйнова (чтобы под ногами не мешался), перевели заместителем начальника Главка лагерей железнодорожного строительства. На место Леохима заступил капитан Артем Варенсон.

И тут кучно стали поступать спецсообщения агентуры ГТУ, которые с визами Варенсона и Мильштейна направляли Берии, Меркулову, Кабулову (Экономическое управление), Фитину (Управлении внешней разведки), ну и разумеется, в разведуправление Красной Армии.

Майские и июньские сообщения настораживали, но тревоги еще не вызывали. В них говорилось об увеличении немецкого паровозного и вагонного парка в Польше и о росте перевозок строительных материалов, цемента и железа, предназначенных для строительства укреплений на границе с СССР.

Но с середины лета пошла уже волнующая информация — о сосредоточении германских воинских частей (бронетанковых, артиллерийских и механизированных) по зарубежному периметру Белостокской, Брестской и Львовской железных дорог.

К примеру, — о прибытии на станцию Тересполь бронепоезда, составов артиллерии и танков, кавалерии и пехоты. В Седльце и Лукув прибывает много танковых частей, в целях экономии горючего, один танк тащит за собой два танка в холодном состоянии. И еще любопытный факт — у города Остроленка ожидается размещение немецких войск числом до восемнадцати дивизий.

По сообщениям агентов получалось, что избыточное количество германских войск прибывает с Западного фронта, а бывшие польские казармы отремонтированы для размещения немецких воинских частей. Взрываются старые австрийские и польские укрепления, и вместо них вдоль советской границы строятся новые. Для сооружения укреплений мобилизованы местные крестьяне, включая детей-подростков. В районах с преобладанием украинского населения (тот же Перемышль) происходит вербовка немцами украинских националистов, ведется усиленная пропаганда на Советскую Украину.

И это только малая часть агентурных сводок, прошедших через руки Воронова. Причем, наращивание немецких войск, техники и строительных материалов увеличивается с каждым месяцем. Львовяне сообщают, что, как минимум тридцать воинских составов в день проходит через Варшаву на восток.

Сергей передал лично в руки Соломону Мильштейну сообщение об организации еврейского гетто в Варшаве, для которого выделен специальный район, огражденный кирпичным забором. В неволе собрали четыреста десять тысяч евреев, согнанных со всех концов города. Обитатели гетто получают сто двадцать пять грамм хлеба в день, живут в нечеловеческих условиях, что стало причиной резко возросшей смертности среди евреев.

Соломон развел руками: "Фашисты — есть фашисты…". И эта информация ушла тоже наверх…

В начале ноября сорокового года, произошла замена начальника Первого отдела капитана Артема Варенсона майором госбезопасности Николаем Синегубовым, как следствие ценности агентурной работы Транспортного управления.

Уже везде понимали, что война с немцами неукротимо надвигается, вопрос только, — когда начнутся военные действия…

В январе сорок первого Наркомат (за подписью Берии и Мильштейна) доложил руководству страны о мобилизационной готовности железнодорожного транспорта. Информация, изложенная в рапорте за ╧ 245, явилась объективным показателем состояния дел по дорогам страны. Документ получился шокирующим…

Сергей, участвовавший в составлении этого меморандума и запомнил отдельные куски горьких формулировок: "…в текущее время НКПС не располагает четким мобилизационным планом перевозок…", "…воинские графики, разработанные в 1938 году устарели, и уже в 1939 году себя не оправдали…", "…нет централизованного плана народнохозяйственных перевозок на первый месяц войны…", "…в июле 1940 г. штаб РККА предоставил в НКПС грубо ориентированные размеры воинских перевозок, на основе чего НКПС разработал временный вариант мобплана…".

Детальный список десятков проблем, итожит печальный вывод, — "…этот временный план воинских перевозок является нереальным…"

Далее следует перечисление финансовых и технических показателей и еще одно горькое заключение: "По причине этого в ряде стратегических пунктов страны в первые дни мобилизации воинские перевозки будут находиться под угрозой срыва".

Так и произошло… и даже плачевней, — железные дороги подверглись серьезнейшим испытаниям и в сорок первом, да и в сорок втором году. Трудности оказались чрезвычайные, требовались сверхчеловеческие усилия для их преодоления. Главное транспортное управление обезлюдело, повсюду требовались зоркие глаза и твердая воля чекистов. Да и Сергея Воронова помотало — хлеще некуда… Но, слава Богу, советские железные дороги с натугой, но справлялись с задачами фронта и тыла, порукой тому стала самоотверженность наших людей, уверенных в Победе над фашистами.

Вдруг раздались отрывисто глухие, словно из погреба, птичьи звуки:

— Ту-туту-тут-тут-тут-ту-ту… — после короткой паузы продолжись протяжным, — у-у-у-у…

— Филин сигнал подает, — весело заявил сержант Алтабаев. — Это Толик Ряшенцев приметил нашего беглеца, — вот там, — боец повернулся направо и указал на излучину речушки, рядом с пологим спуском прибрежного бугра. — Стенюха, — обращаясь уже к солдатику, сидевшему на вершине тополя, — ну-ка на полвторого смотри… Чего видишь?

— Вижу-вижу! — заорал рядовой Стенюхин.

— Санек… — Алтабаев кратко выругался, — потише не можешь… — подумав малость, поправился для Воронова. — Хотя отсюда ничего не слышно, далековато будет… — и уже к наблюдателю. — Чего видишь, Санька!

— Бежит к речке мужик с котомкой. Вот полез в речку… Идет вброд…

— По коням ребята! — скомандовал Воронов. — Теперь зверь уж точняк наш…

Но прежде следовало дать распоряжения наличному составу облавы. Воронов приказал двум мотоциклистам срочно ехать к трем отрядам, полукружьем охватившим район преследования по пути в Старо-Юрьево. Дальней группе лейтенанта Павла Горюхина, заехавшей с севера, было велено выдвинуться к открытой взору границе Плодстроевских садов и запереть возможный отход Ширяева к зеркалу пруда Ясон и длинному, заросшему камышом, логу. Бойцам Михаила Юркова следовало спуститься к руслу речки Паршивки, форсировать проток в нескольких местах, залечь в прибрежных зарослях и ждать команды, тем самым перекрыть беглецу отступление обратно назад. Младшему лейтенанту Свиридову развернуться и прикрыть направление в сторону деревушки Культяпкино и стекающему в Паршивку ручью из Плодстроевских прудов.

Сам же майор с группой вышел на затвердевшую межевую полосу, разделявшую садовые кварталы и прибрежные дикие заросли. До подхода бойцов Юркова, Воронов решил выставить одиночные дозоры по линии тропы. Сергей понимал, что толку от них мало, но Ширяев, заметив патруль, уже не решится повернуть вспять. Тем временем удавка вокруг него будет стягиваться и, оказавшись в мешке, беглец, сам не ведая того, окажется в руках преследователей.

Оставшийся четвертый мотоцикл Сергей отдал в распоряжение сержанта Алтабаева, которому велел ехать в отделение Плодстроя и организовать регулярное прочесывание границ близлежащих кварталов конными охранниками. Воронов надеялся, что это вызовет замешательство у Ширяева и не даст агенту шанса на скорое продвижение.

Истоптанная межа до дальнего изгиба отчетливо просматривалась в полевой бинокль. Сергей видел, как высадили первого бойца. Тот с минуту топтался туда-сюда, потом отошел к кустам и помочился, затем раскурил папироску и опять бездумно зашагал взад-вперед.

"Да уж, такого дозорного матерому разведчику Ширяеву завалить не стоит труда. Но, определенно, немец не дурак, чтобы так глупо подставиться. Остается вопрос — где фашистский агент теперь залег… Наверняка, тропу уже миновал… Ясное дело, беглец слышал рокот мотоцикла и конечно понимает, что проделанный им маневр уже разгадан. Какие последуют действия, что предпримет Ширяев…" — Сергей полагался на собственную интуицию, но, однако развернул планшет и углубился в подробный план прилегающей местности…

"Итак, далеко Ширяев уйти не мог, наверняка залег, в первых рядах восточных кварталов, выжидает… По пути следования мотоцикла идти шпиону нет резона, можно запросто нарваться на засаду или собак, потому станет углубляться внутрь сада. Ну, и что предпримет дальше… Сад раскинулся на сотни гектаров, можно, конечно, прочопать по кочковатым междурядьям три километра обратно в Кречетовку… Но, неужели не понятно, — это гиблый номер, агента там ждут не дождутся, — майор иронично ухмыльнулся. — Сады сильно вытянуты на юг, однако не сидеть же там сутками (а главное без воды), пока поиски поутихнут. Остается одно — залечь в поселке отделения Плодстроя. Ширяев давно в Кречетовке, наверняка изучил окрестные селенья и знает, что по случаю войны в них много брошенных подворий. Где удастся отсидеться, переждать хотя бы первое время".

К такому заключению пришел Воронов в надежде, что не придется применять розыскные мероприятия с привлечением воинских частей НКВД. Для него это было бы полное фиаско, как старого оперативника.

Но вот пришло первое донесение лейтенанта Юркова. Стало ясно — Ширяев углубился в садовые кварталы как раз в том месте, где дежурил боец, "нужду" которого Воронов рассматривал в бинокль. Обнаружены отчетливые следы в комьях земли, еще не просохшей после дождей. К тому месту направили розыскных собак с милицейскими кинологами.

Вскоре подъехал Алтабаев и бодро доложил:

— Товарищ майор, конная охрана Плодстроя задействована. Объездчики будут парами вдоль и поперек объезжать близлежащие кварталы. При обнаружении подозрительного человека виду не подадут, но координаты чужака сразу же сообщат… Начальник охраны — мужик толковый…

— Молодец Алтабаев! Давай окольными путями добираться до отделения, там и сделаем временный штаб, — и сделав руки рупором, Сергей прокричал сбор.

Связные мотоциклисты поехали к начальникам групп Свиридову и Гаврюхину, что бы те сужали радиус действия направлением к саду. Тем временем подошел запыхавшийся лейтенант Юрков.

— Ну, что Миша скажешь приятного… — спросил Воронов.

— Сергей Александрович собаки след потеряли, видимо мешают заросли сорной травы в междурядьях или вражина опять использовал отбивающую нюх гадость.

— Да, с него это станется… Да ладно… думаю, гад теперь на коротком поводке, никуда не денется… Лейтенант, а где полуторка?

— Да, наверное, уже мосток через речку переехала, ждет на бугре.

— Молодец… — и крикнул в сторону, — Алтабаев пошли бойца, пусть гонит машину сюда, поедем в совхозный поселок… — И опять повернулся к Юркову. — Михаил, иди с ребятами прочесом с востока, да не лезьте на рожон, нехрен под пули подставляться. Но учти, Ширяева брать только живым… Иди Мишка и смотри… — сам не геройствуй, накажу.

— А Пашка где застрял? — поинтересовался молодой лейтенант.

— Горюхин с группой пойдет с правого фланга, считаю, через два квартала перехлестнетесь с ним. Ну, а Свиридов — местный опер охватит совхозное отделение клещами с юга и запада. Ну, а мы с орлами… — шумнул сержанту. — Алтабаев, послал уже за машиной? — и уже тихо добавил. — Буду ждать Ширяева непосредственно в самом поселке. Вот такая наша диспозиция товарищ лейтенант…

Отобрав с помощью сержанта пятерых ловких и смекалистых бойцов, Воронов детально проинструктировал парней. Сам-семь спешно погрузились в подошедшую полуторку, и та газанула по накатанной дороге в сторону отделения Плодстроя. Оставшиеся милиционеры и Тэошники, растянулись цепью, медленно пошли вдоль яблоневых междурядий.

Сергей еще раз прогнал в голове складывающуюся ситуацию. На взгляд майора — ошибки быть не должно: "Ширяев неминуемо забредет в совхозный жилмассив. Конечно, инженер понимает, что со временем преследователи начнут проверять каждый дом, каждое подворье. Но на это оперативникам потребуется время, так как придется окружить селение, сконцентрировать много людей. За эти часы или день агент надеется придумать нечто нестандартное…

А если такие расчеты не верны… Если вдруг Ширяев решит еще глубже углубиться в садовые недра, пересидит там до ночи и попытается прорваться за кольцо окружения. Такой вариант тоже вероятен… Но не зря задействованы садовые объездчики, глаз у конной охраны наметанный, охранники не проворонят незнакомца, путляющего меж яблонь. По сути, беглец еще не мог далеко уйти, бредет, где-то в радиусе двух кварталов, которые разделены насквозь обозримыми торными проездами. А когда подойдут цепи Гаврюхина, Юркова и Свиридова, то "фрукт" окажется на блюдечке с голубой каемочкой", — Сергей усмехнулся сочиненному каламбуру.

Воронов, разумеется, знал физические возможности людей. Немецкий агент не вездеход — идти, а уж бежать… по рыхлым комковатым междурядьям, поросших обильным сорняком, под силу только четырехпалой животине, но не человеку. Так что наверняка Ширяев уже высунул язык и думает о необходимом передыхе.

Группа Воронова осторожно, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания, заехали в поселок Плодстроя по главной дороге, проложенной из Кречетовки. Остановились возле обшитой тесом конторы, намеренно расположенной на въезде в селение. Вылезали по одному и сразу же уходили с глаз долой, за угол барака. Бойцы сели на сваленные бревна и закурили.

Тем временем пронырливый Алтабаев уже успел снестись с бригадиром объездчиков и тот доложил, что неизвестный человек прячется в придорожном бурьяне на проезде, разделяющем вторую и третью линию плодовых кварталов. Сергей решил выставить двух наблюдателей по концам границы сада, примыкающей с севера к подворьям поселка. Ну, а чтобы сработать оперативней, сам на пару с сержантом поспешил занять место посредине. Тут уж не до фасона… вышло залечь за порушенным плетнем дурно возделанного огорода. Разделительная еще не заросшая травой межа отчетливо просматривалась в обе стороны. Осталось только ждать…

К счастью, терпение не понадобилось. Внезапно долговязая фигура, со странным подскоком, в мгновение пересекла пограничную межу и плюхнулась в буйное разнотравье в двухстах метрах от них.

— Вот и наш миленок, пожаловал, наконец, — шутливо, но с серьезной миной на лице тихо выговорил Воронов. — Теперь за ним глаз да глаз… Думаю, ребята, тоже усекли появление беглеца и затаились до времени, как и было велено… Мы же к нему ближе остальных, но пока наблюдаем…

— Товарищ майор, — прошептал Алтабаев, чего гад там ползает, чего высматривает?

— Пытается определиться, куда лыжи направить… Вот, смотри, — приподнялся, встал на карачки, согнулся в три погибели, погнал родимец перебежками… Гляди — куда понесло?

— Там допотопная соломенная рига, товарищ майор. Ясное дело — бежит к сараю…

— А чего там…

— Да так… собрали внутри сломанный инвентарь, в металлом сдать жалко, а чтобы не ржавел — спрятали под кровлю…

— Считаешь, — решил там отсидеться…

— Не думаю, наверняка полезет на крышу, рига высоченная, окрестности далеко видать…

— Правильно мыслишь сержант… Беглецу край, как важно осмотреться… А пока инженер не забрался на высоту, дуй за ребятами, что следят за межой, пусть подтягиваются и будут на стреме. А я тем временем подкрадусь поближе. Буду с южной стороны сарая, чтобы окуляры бинокля зайчиков не пускали.

— А тех, кто остался у конторы… звать…

— Пусть сидят. Если немец залезет наверх, то увидев солдат, допрет, что кругом обложили. Последует вывод — прятаться основательно…

Воронов не забыл навыков работе в поле… подобрался к соломенной махине на расстояние выстрела. Инженера пока не видно… Определенно, агент затаился внутри постройки. Время тянулось невыносимо тягуче…

Но вот, сухощавый человек в неброской темной одежде, с тощим вещмешком за плечами, скользнул из угла сарая и стал внимательно озираться. Пошарил под ногами и извлек длинную, грубо сколоченную лестницу. С явным усилием Ширяев приставил голенастую конструкцию к изглоданному скату кровли и быстренько, как ящерица, вскарабкался на конек риги.

"Вот дает, сволочь, а ведь по метрикам Ширяеву уже далеко за пятьдесят", — подумал раздраженно Сергей.

Тем временем немецкий разведчик стал детально рассматривать распластавшиеся понизу Плодстроевские подворья. Наконец, определившись, столь же проворно спустился наземь. Откинул лестницу прочь. Зашел опять в постройку.

Тут к Воронову по-пластунски подползли Алтабаев и двое бойцов. Которые так же с интересом наблюдали картину "Немец на риге"…

— Сержант, вижу — местность досконально знаешь… Как думаешь, что Ширяев теперь станет делать, куда подастся…

— Ну, в жилой дом агент, ясно как пень, — не попрет, рискованно, да и наших солдат у конторы теперь увидал… Уверен так же, что и цепи облавы в саду засек. Ближняя к риге группа лейтенанта Юркова, ходу парням до нее минут пять-семь. Времени хватает, чтобы немцу управиться, — и улыбнулся собственным рассуждениям.

— Так куда вражина пойдет, Алтабаев, не темни уж…

— Да была тут одна заброшенная избушка. Жила до войны голь перекатная… побросали, как воровать нельзя стало и уматали в "хлебные края"…

— Ну, и что Ширяев станет там делать?

— Засядет на чердаке и будет ночи дожидаться. А там, хер знает, что у него на уме… Может коня украдет, а может еще что учудит…

— Давай Эльдар так (впервые Воронов назвал сержанта по имени), сделаем засаду в той хатенке. Агента там сам встречу, а ты с парнями иди по следу беглеца. Только проведите по-тихому к той избушке…

— Самцов, надеюсь, укажешь, где эта хижина? — Алтабаев хитро усмехнулся. — Знаю, знаю, как по девкам плодстроевским шастал. Отведи товарища майора… И смотри там… — повысил голос сержант. — А мы, товарищ майор, вдвоем с бойцом Гущиным управимся, если что не так пойдет, сразу сообщим…

Василий, так назвался боец-оперативник, мужик в самом расцвете физической силы, ну и, конечно, других "физиологических" потребностей, как намекнул Алтабаев. Солдат быстро провел Сергея к порушенному временем и бродячей скотиной плетню, что ограждал заросший дикой порослью, приусадебный участок, в глубине которого виднелось облезлое строение, похожее на бесхозный сарай. Продвигались по подворью мужчины чуть ли не на цыпочках, стараясь не наследить. Бесшумно приоткрыли провисшую входную дверь, осторожно вошли внутрь темных сенец. Благо у Сергея имелся с собой динамо-фонарик, так что без накладок миновали нагромождение старого барахла, и даже не вляпались в кучки дерьма, оставленные подзаборной швалью.

Дверь в светелку тоже не запиралась, да и поддалась на удивление легко. В тесной узкой комнате стоял полусумрак. Полосы света, пробиваясь сквозь щели в грубо заколоченных горбылем оконцах, высвечивали печку-голландку и некое подобие мебели кустарного изготовления. Зато сквозь просветы меж досок проход из калитки и двор видны как на ладони.

Сергей, не медля ни минуты, разъяснил Василию намеченный план. Майор сам найдет способ нейтрализовать Ширяева, — парень же будет на подстраховке, а потом наденет на беглеца наручники. Каждый оперативник ТО имел при себе комплект цепных БР (браслетов ручных советской продукции).

А пока, каждый из них прильнул к отведенному сектору осмотра. Сергей, естественно, взял для себя двор и примыкающий к нему клок приусадебного участка. Тут, как говорится, к бабушке не ходи, Ширяев в целях пущей конспирации будет пробираться прилегающими к дому огородами.

— Товарищ майор, — Василий подал голос, — Алтабаев крадется с улицы…

— Странно… — единственное, что произнес в ответ Воронов. Сердце майора забилось в тревоге, — неужели произошла накладка, и Ширяев пошел по другому маршруту.

Еле скрипнула уличная дверь, и вот уже сержант Алтабаев ступил в светелку.

— Что случилось Эльдар? — Сергей не сдержал нетерпения.

— Да… идет по плану, товарищ майор, беглец залег в соседнем огороде, изучает обстановку. Гущин с него глаз не спускает. Уверен, — Ширяев скоро нагрянет сюда в гости.

— Зачем оставил солдата одного, — сердито спросил Воронов, — если немец завалит парня… думаешь головой…

— Не переживайте, товарищ майор, Витька Гущин малый тертый, не даст себя обнаружить. Так… решил предупредить заранее, того и гляди урод нагрянет.

— Ну смотри, коль уверен… Хотя, и так бы засекли и не дали бы уйти.

— Товарищ майор, — сержант сделал лукавую мину на лице, — разрешите мы шпиона с Васькой в терраске, в темноте скрутим. Тот сразу и не прочухает, что да как…

— А я тогда, зачем тут, за начальство будешь решать, сержант… — Воронов уже собрался возмутиться подобной наглости.

— Товарищ майор, — Алтабаев не сдавался, — а вы для него станете как снег на голову, немец охереет и не станет фордыбачиться!

— Авантюра получается… — Сергей задумался. — А может и правильно, сержант. Давай попробуем, — но еще сомневался, — да, справитесь ли…

— Не переживайте, "шпиена" аккуратненько спакуем, тот и рыпнуться не успеет…

— Добро, действуйте!

— Васек, пошли в сени, обвыкнемся в темноте…

Но, так или иначе, Воронов нервничал, прильнув к окошку, как мальчишка ожидал встречу с немецким агентом. Расчет сержанта Алтабаева оказался точным. "Парень что надо!" — мелькнула у Сергея теплая мысль. И как по заказу, вскоре со стороны огорода, перебежками, с оглядкой, собственной персоной к дому приблизился Ширяев.

Вот инженер достал оружие — Парабеллум не иначе… Передергивает затвор и протискивается в едва отворенную дверь хибары. Секунды длятся как вечность… И тут разлается грохот, кухонная утварь брякнулась об пол, возня, сопение… Дверь светелки резко отворилась, едва не слетев с петель, и в комнату шумно ввалились Алтабаев и Самцов, удерживая в согнутом положении человека с бордовой из-за напряжения физиономией.

Сержант сбил с головы пленника фуражку, пятерней ухватил за шевелюру и рывком приподнял голову.

Их глаза встретились — ироничный взор Воронова и негодующий взгляд Альберта Арнольда. Как говорится — finita la commedia (представление закончено). Сергей улыбнулся язвительной улыбкой и, засунув в кобуру пистолет, произнес устало:

— Вот и свиделись Роман Денисович, или как там величают… пока не знаю, — майор отошел от окна и подошел ближе. — Самцов надень наручники, Эльдар, осмотри-ка задержанного получше… — и уже обращаясь к Альберту. — Надеюсь, Роман Денисович, не станете совершать глупости… Будете вести себя спокойно, ну и мы, соответственно, будем деликатны…

Сергей, честно осознавал, что взять "птицу столь высокого полета" удалось сравнительно легко. А как еще иначе, только подумать, что законспирированный немецкий агент пять лет орудует на крупнейшей узловой станции Союза. А судя по личному делу, находящемуся у кадровика депо, уже свыше двадцати лет Ширяев обретается на территории Страны Советов. Где только не работал, даже ухитрился окончить Ростовский железнодорожный институт. Вот оборотень, так оборотень…

Теперь главная задача на сегодня — довести пойманного шпиона до Москвы… и уж там вражеский агент выложит полный расклад за годы нелегальной работы. Повезло, что у Воронова появились надежные ребята — лейтенанты Юрков и Гаврюхин, таких конвоиров для этапирования Ширяева еще поискать… Но и здесь, в Кречетовке, желательно у шпиона выудить как можно больше сведений, а для начала — о завербованных или сотрудничающих с ним местных жителях, помощниках и информаторах.

Естественно, задержанного противника ни в коем разе, даже на минуту нельзя отдать местным органам. Тут не только ведомственная конкуренция — присвоят себе заслуги в немецкого шпиона, а опасение, что местные увальни "упустят" немца, как и сам вчера профукал Лошака.

Тем временем сержант Алтабаев завершил осмотр плененного шпиона, выложив на замызганную столешницу содержимое карманов Ширяева. Предварительно заглянул тому в рот, посветив фонариком — нет ли какой капсулы с цианидом… Но, слава Богу, зубы у немца в полном порядке, ни одной коронки или подозрительной пломбы.

Ширяев же осклабился и насмешливо, с издевкой произнес:

— Господа чекисты, не считайте меня идиотом, уверяю, что не намерен лишать себя жизни из-за трусости или глупого фанатизма.

— Ничего не попишешь — разумная позиция с вашей стороны, — Сергей удовлетворенно улыбнулся, — значит, будем сотрудничать… А как тогда иначе…

— Уж слишком вы скорый… извините, не в курсе, с кем имею дело, — помедлив, Ширяев прибавил, — хочу сказать, что быстрый как понос, — и скривил брезгливо губы. — И еще приведу одну русскую поговорку: "Слепой сказал — посмотрим…"

Воронов, сдержав себя, как можно равнодушней посмотрел в глаза немца:

— Ну, зачем же так сразу идете на обострение отношений… А впрочем, заметили правильно, не успел представиться… — выдержав паузу, доверительно произнес, — майор госбезопасности Воронов. Ну, и сами назовитесь, пожалуйста. Чего воду в ступе толочь… Выложим наши козыри, обозначит, иначе говоря, приоритеты.

— Отрадно слышать, что против обыкновенного агента чекисты снарядили аж генерала. Согласен… не стану таиться, — Ширяев нарочито прищелкнул каблуками, — оберст-лейтенант Альберт Арнольд.

— Так полагаю, — вы подполковник Абвера…

— Допустим… Добавлю только одно — я человек военный… не как вы, к RSHA (аналогу НКВД) отношения не имею. Потому требую к себе отношения как к комбатанту.

— Не спешите, подполковник. По Гаагской конвенции разведчик-лазутчик, то есть военный шпион не считается военнопленным, и соответственно подлежите уголовной ответственности.

— Да, как вижу, гражданин майор, человек вы просвещенный, и… теперь стану держать ухо востро.

— Рад, наконец, выяснились со статусом сторон. Но в сложившейся ситуации лучше воздержаться от подобной демагогической риторики.

— Понятно гражданин начальник… увы, теперь я пленник, — Ширяев дурашливо поджал губы.

— Не юродствуйте подполковник, не к лицу офицеру походить на урку, — Воронов сделал строгое выражение. — Вас доставят в оперативный пункт, где в положенных условиях будет произведен первичный допрос, — и обратился к Алтабаеву. — Сержант организовать конвоирование задержанного шпиона.

Воронов и Ширяев вышли на крыльцо из полутьмы избушки. Июньское солнце, ослепив на мгновение, щедро одарило мужчин яркими лучами, дав понять, что мир по своей сути прекрасен. Тут из угла террасы вынырнул боец Гущин, который на непредвиденный случай подстраховывал командиров. Крепко сложенный парень бойко доложил:

— Товарищ майор, я шпиона снаружи караулил. Вздумай немец назад податься — так бы наганом бы огрел, что мама не горюй… — и, повернув голову к Альберту Арнольду, зло добавил. — Тебе, вражина, не дал бы уйти…

— Молодец солдат… — Воронов крепко пожал мозолистую руку бойца. — Помоги сержанту, попридержи пленника, — и уже к Алтабаеву. — Эльдар веди в правление…

По дороге разминулись с группой пожилых крестьянок, которые с неприкрытым любопытством разглядывали военных, конвоирующих гражданского мужчину. Не исключено, что женщины уже встречали этого человека раньше, личность Ширяева приметная. Наверняка работницы, видя странную процессию, шептались меж собой, было ясно, — скоро по поселку разнесутся несусветные сплетни, порожденные буйной бабской фантазией.

Минут через пять конвой, ведомый сержантом, подошел к конторе отделения "Плодстроя", куда уже подтягивались остальные участники операции, подъехала ТОшная полуторка, рычали мотоциклы.

Вскоре люди собрались, Воронов, заняв кабинет управляющего, кратко ввел в курс дела московских лейтенантов и старших милицейских и комендантских групп, распределил обязанности каждого. Розыскные мероприятии завершены, — бойцы возвращаются по местам собственной дислокации. Начальника оперпункта ТО Свиридова майор срочно оправил подготовить место для содержания матерого арестанта, исключив возможный контакт с сидящими в камерах кутузки диверсантами.

"Кировские" показывали половину двенадцатого. Сергей, закурив Беломор, наблюдал, как бойцы подсадили Ширяева в кузов грузовика, — тот со скованными руками выглядел беспомощным. Лейтенант Михаил Юрков, со свойственной казацкой удалью, запрыгнул следом. Парень подтолкнув пленника в спину, усадил того на заднюю скамью, сам сел рядом. Немец повел головой и тут же узрел Воронова. Что странно: Сергея поразил апатичный взгляд Ширяева, толи тот нарочно напустил на себя безучастность, но возможно и сник, — столь глупо попав в простенькую ловушку.

В кузов забралось еще пятеро Тэошников, плотно уселись по боковым скамьям. Пашка Гаврюхин, прежде чем юркнуть в кабину полуторки, привстал на ступеньке и посмотрел на Воронова. Сергей махнул лейтенанту рукой, мол, — давай, отчаливай…

По прибытии в отделение майор незамедлительно телефонировал в Москву о поимке немецкого агента. Воронова тут же связали с Синегубовым. Начальник Управления сердечно обрадовался столь скорому завершению операции. Старший майор признался в опасении, что из-за решения Наркома незамедлительно направить Сергея на Дальний Восток, немец воспользуется моментом и выскользнет из рук нерасторопных Тэошников, а потом ищи-свищи ветра в поле — Россия велика. Но теперь Николай Иванович успокоился и обнадежил подчиненного, что к вечеру за ними прибудет специальный борт.

Воронов спросил начальника о судьбе арестованных немецких диверсантов. Синегубов велел передать пленников в руки военной контрразведки, с размещением в местном СИЗО, так как станционная каталажка предназначена только на временное содержание.

Затем Сергей проследил, чтобы трех диверсантов отправили в город, там в домзаке предателям самое место. С радистом Титой велел обойтись обходительней… А немецкий агент до вечера посидит в подвале оперативного пункта в "гордом одиночестве". А пока Ширяев-Арнольд побудет под присмотром лейтенантов в замкнутом чулане на втором этаже.

Слегка поразмыслив, Воронов решил заехать к Пасвинтерам в аптеку. Следовало привести себя в порядок, переодеться, чтобы предстать перед задержанным немецким агентом в подобающем представительном виде. Если честно, то в тот момент майор и не подумал трепетно о Веронике, не было у него лирического настроения, хотя сегодняшний день сложился "до неприличия" удачно.

Сделав таким образом крюк до третьей Кречетовки, спешившись у входа в жилую половину аптечного домика, Сергей велел мотоциклисту заехать за собой минут через сорок, — рассчитывая в час дня приступить к допросу Ширяева-Арнольда.

Дверь открыла сама Вероника. В нос командиру ударил аппетитный запах свежесваренных капустных щей. Женщина в полной мере подготовилась к встрече с ним, понимая, — откуда идет путь к сердцу каждого мужчины. Неизбалованному по теперешнему времени подобными деликатесами, Воронову ничего не осталось, как сотворив удивленно-восторженную мину на лице, обнять и крепко расцеловать возлюбленную Совсем не таясь, он признался, что выполнил поставленную задачу, остались только отдельные технические моменты, на которые уйдет час-полтора, не больше…

Взгляд женщины помрачнел:

— Сережа, неужели уже сегодня уедешь… — Вероника готова расплакаться… — А как же я?..

Он понял, что совершил глупость, оглоушив любимую подобной вестью… Поэтому, взяв личико женщины в ладони, нежно произнес:

— Милая не переживай, не бойся, не брошу… Дорогая моя девочка, ну как же буду без тебя, солнышко ненаглядное… — а потом уже серьезно добавил. — Вызову в Москву и распишемся… Живу в шикарной квартире в самом центре, места хватит…

— А сын… — ошеломленные глаза женщины наполнились счастьем, но в голосе зазвучала нотка упрямства. — Учти, без него не уеду отсюда, не брошу мальчика на произвол судьбы…

— О чем речь, конечно, мальчик тоже поедет. В Москве пацану будет нормально, хотя и война… Но знаю — фашистов непременно победим. Скоро, скоро немец выдохнется и станет отступать, как французы при Наполеоне. Веришь в это?

— Да, знаю, так и будет… — ее голос поначалу уверенный, вдруг осекся. — А как же папа… А как же работа…

— Ну, работа, скажем, не проблема… Да и с Хаимом Львовичем найдем положительное решение, пристроим в столице. Не забывай, я как-никак майор госбезопасности…

— Папа не уедет из Кречетовки, — голос Вероники дрогнул, — тут могилка мамы и наш дом.

И тут до Сергея, наконец, дошло… Чего он городит, какая теперь Москва… Неужели забыл, дурак, ведь чекиста ждет бессрочная командировка на Дальний Восток. Сам Берия так решил. Но лучше теперь об этом не говорить… Потом объяснится с Вероникой, когда развяжет себе руки с этим чертовым фрицем Арнольдом.

Вероника сервировала кухонный стол праздничным еще дореволюционным сервизом. Воркуя как голубки, любовники вместе пообедали. Женщина не стала приглашать к трапезе отца и сына. Ей мало было Сергея, не терпелось наглядеться на него, хотела раствориться в любимом. Да и его устраивала такая уединенность. Господи, неужели судьба наконец смилостивилась над ним, избавила от одиночества, подарив желанную возлюбленную.

Допрос Альберта Арнольда делался в строгом соответствии с принятым в наркомате регламентом. Да и так Воронову было ясно, что перед ним не банальный диверсант-пролетарий, а "белая кость" немецкого офицерского корпуса. "Первичка" проводилась под протокол, что требовало четкую формулировку вопросов с одной стороны, и недвусмысленные ответы на них с другой, так как листы заверялись подписями обоих участников. Протокол велся в вопросно-ответной форме.

Оберст-лейтенант Арнольд не таился, назвал Лихтерфельде и Академию генерального штаба своими альма-матер. Разведчик даже намеренно прихвастнул, что наставником в разведке являлся сам Вальтер Николаи. Для чего агент так поступал… Вероятно, хотел набить себе цену, рассчитывая на обходительное отношение. В принципе, немец достиг поставленной задачи.

Воронов неторопливо задавал обтекаемые, на первый взгляд, даже малосущественные вопросы. Делалось это чтобы ослабить внимание арестанта, притупить бдительность, в надежде вызнать главное — агентуру в Кречетовке. Хотя Сергей понимал, что матерый немецкий разведчик, разумеется, раскусил эту хрестоматийную методику, и "на мякине" его так запросто не провести…

— Почему вы считали, что Конюхов (Лошак) непременно выполнит предъявленное требование и пойдет на самоубийство?

— Пришлось шантажировать старика сестрой и племянниками, а если не подчинится, то пострадают близкие.

— Откуда получили информацию об родственниках Лошака?

— Из наших бесед с ним.

— Только и всего…

— Да нет, иногда приходилось и ухищряться, подсыпал снотворное, смотрел переписку, даже выезжал по месту жительства родственников.

— А как завербовали бойца оперативного пункта Виктора Пахряева?

— Любил выпить, да и на деньги, и женщин малый слишком падкий. Заманить такого оболтуса не составило труда… Ну… и поводок страха. Солдат же знал, что влип по уши, и обратного хода уже нет.

— Зачем тогда убили парня, подполковник? Дали бы денег, пусть катил бы на четыре стороны. Безжалостно поступили, однако…

— Уж слишком ненадежный человечишко…. Сдал бы, как пить дать, с перепугу… — шкура барабанная.

— Но вы же пользовались услугами бойца до последнего…

— Не стану отрицать — до последнего момента.

— Понятно, — майор, не раздумывая, сменил тему. — В личном деле отдела кадров сказано, что вы уроженец города Вильны, начали там трудовой путь, работая паровозным механиком. Это правда или часть разработанной Абвером легенды?

Арнольд встрепенулся, — интерес Воронова, похоже, выбил агента из проторенной в мозгах колеи:

— Будем считать, гражданин майор, что я продолжительное время жил там до революции, — на миг задумался и с теплотой в голосе произнес: — И уж если быть честным, то, — немец вздохнул, — обожаю этот город.

— Назовите тогда любимый костел в Вильне…

— Хотите подловить на слове… — немец усмехнулся, — ну, извольте — костел Святого Духа на Доминиканской. Я хотя и лютеранин, но частенько захаживал туда, общался, как бы приватно с Всевышним.

— Впечатляющий собор… — Воронов невольно подумал: "Сам случалось, сидя в полутемном нефе доминиканского костела, просил Господа о содействии", — но уловив в глазах немца, проникновение в потаенные мысли, сурово спросил:

— Что тогда очевидно верующего человека, побудило столь жестоко расправиться с Семеном Машковым…

— Касательно веры — это исключительно личное дело… А так… хотел преподать урок излишне любопытным дилетантам, осведомителям НКВД, что шутки с Абвером заканчиваются печально.

— Как же узнали, что Машков сотрудничает с органами госбезопасности?

— На то имелись причины…

— Непонятно, например… — под маской простачка майор задавал ловко закамуфлированные под пустой треп, но, по сути, каверзные вопросы.

— Ну, проанализировал психотип и социальный статус снабженца, — не по чину малый интересуется. К тому же, да и сами знаете, непрофессионала выдает излишняя нервозность и несогласованность в словах и поступках. Потом выяснил круг приятельских связей Машкова и соотнес с прежде арестованными за шпионаж местными жителями.

— Точнее сказать Заславским и Григорьевым, что работали на оберст-лейтенанта Арнольда…

— Помилуйте, гражданин майор, — эти люди из другой колоды, отнюдь не персональные агенты… Конечно, знал о вербовке тех итээровцев, но остерегался использовать в собственных целях.

— Но ведь знакомы с ними…

— Ну, а как иначе… Григорьев старший экономист депо, коллега, так сказать… Заславский входил в руководство ДС, а депо со станцией в тесном контакте.

— Так думаю, что вы лично рекомендовали тех людей Абверу… Создавали на станции параллельную сеть… Я прав?..

— Не фантазируйте, гражданин майор. Слабые духом интеллигенты востребованы только для единичного задания.

— Разовое выполнение, никак не исключает повторного использования. Сами же привели пример с Пахряевым — коготок завяз… подцепили крепко, — и Сергей процитировал по памяти — "и обратно хода уже нет". Впрочем, по Заславскому и Григорьеву будут детально работать наши следователи.

— Повезете в Москву?

— А вы догадливый…

Воронов прервался и закурил. По-джентельменски предложил папиросу "Беломора" Арнольду. Тот не отказался, обрадовался куреву, как ребенок конфетке. Оба дымили и, молча, разглядывали друг друга. Между ними оказалась разительная внешняя схожесть: ростом и комплекцией, строением черепа и формой ушей, носа, губ и даже серовато-зеленой сталью глаз.

Сергею следовало уж если не ликовать, то хотя бы испытывать отрадное удовлетворение, что благодаря его усилиям изловлен столь махровый враг. Но душевного подъема, не говоря уже о сладкой эйфории, не ощущалось. Чекист понимал, что отловить зверя, еще не означает победить зло… Конечно, соблазнительно поглумиться над ним словом и делом, показать наличную власть, добиться физического подчинения. Но нельзя по взмаху руки, как волшебной палочкой, поработить волю и внутренне сопротивление противника, превратить врага в послушную игрушку в собственных руках.

Воронов доподлинно знал, что арестант или пленник, не сломленный духовно, легко прикинется смиреной овечкой. Человек подстроится под желания следователя, одним словом, сумеет подыграть… И в то же время будет контролировать текущую ситуацию, а значит, манипулировать представителем власти.

И еще Сергей понимал, что Альберт Арнольд звероподобной сущностью нелегала подготовлен к каким угодно испытаниям. Угрожать подполковнику бесполезно, да и на понт, говоря по блатному, немца никак не взять, агент на раз просчитает интригу и поведет собственную игру.

А надо, чтобы немец стал содействовать, — и это сотрудничество не стало кратковременным. Нужна полезная отдача с конкретными плодами. Одним словом, стояла цель перевербовки вражеского агента.

Но для этого следовало искать компромиссы. Каждый последующий шах в такой процедуре означал обязательную взаимную уступку, масштаб, которой соразмеряется с поставленной целью. Вот теперь требуется выведать у Арнольда подручных разведчика в Кречетовке, а еще лучше в объеме отделении дороги. А уж потом с ним будут работать другие люди, не в пример Воронову, съевшие собаку в том деле. Задача кадровых следаков выяснить пароли, явки, связников и прочую атрибутику шпионской работы, а если удастся, то и склонить вражеского агента на радиоигру с Абвером по нашим правилам.

И еще Сергей знал о необходимости завоевания доверия подследственного. Того желательно убедить, что полученные обещания не пустой звук, — в образовавшейся взаимной связке следователь честный человек, не шельмец и провокатор. В противном случае дело пойдет насмарку, и уже ни за какие коврижки, деликатно выражаясь, не добиться искренности и взаимного понимания у оппонента.

Воронов, как часто случалось, уже на уровне подсознания догадывался о факторах, способных вызвать доверие немецкого подполковника. Для начала, тот доложен видеть, что взятые обязательства в компетенции дознавателя, и никто не повлияет на принятое тем решение. Говорить об улучшении бытовых удобств и иных послаблениях арестанту здесь не имело смысла, кадровый разведчик заведомо подготовлен к лишениям и даже к физическим мукам. А вот моральные, душевные страдания редкий индивид сможет легко преодолеть, создать видимость стойкости — пожалуйста, но терзания собственного сердца никому неподвластны.

Разумеется, подопечный майора — отъявленный злодей и редкостный изверг, надо же придумать столь лютую казнь для снабженца Машкова и устрашающее сожжение жилища снабженца. Но, судя по виду, Альберта Арнольда нельзя назвать непробиваемой "нелюдью". Определенно у него имеются своеобразные этические принципы и нравственные установки, иначе бы офицер не удержался в разведке. Как у каждого человека, если тот не полный безумец, у немца есть чувствительные, болезненные струны в самосознании, — некие психологические привязанности, обнаружив которые получаешь желаемую ответную реакцию или даже сделку.

И Сергей отыскал такую лазейку…

— Подполковник Арнольд, я внимательно изучил ваше досье, да и наши сотрудники не сидели без дела, — Воронов сделал загадочно интригующую паузу.

Немец насторожился, сжал пальцы рук, и Сергей намеренно медленно, но проникновенным тоном, выложил деликатную ситуацию с женой Татьяной:

— Как известно, на днях вы услали супругу из Кречетовки, наверное, поняли, что оказались в западне. Определенно, уже давно приготовлено потаенное место, где теперь укрывается женщина. Но прошли сутки с тех пор, как Татьяна Ткач покинула поселок. За это время далеко не уедешь, радиус охвата территории не слишком великий.

Арнольд уже догадался, к чему клонит русский контрразведчик, но только слегка облизал краешки губ. Чего не мог не заметить Воронов: "Фриц уже напугался…"

— Так что могу немедля объявить Татьяну Ткач в специальный розыск. Фотографии, приметы женщины, даже фасон одежды, — сами понимаете — не проблема… Как думайте — сколько времени потребуется органам, чтобы обнаружить супругу немецкого агента… — Сергей постучал средним пальцем по столешнице. — Напомню… в соседних областях введен прифронтовой режим.

Возникла напряженная пауза. Они, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу. Но вот немец не выдержал и первым спросил:

— А зачем, майор, это говорите… — и хмыкнул презрительно. — Я чистокровный немец, а Татьяна русская. Верно, считаете, что куплюсь на грошовые намеки… Да арестовывайте на здоровье, мне безразлична судьба русской сожительницы…

— Не блефуйте подполковник, не будьте циником… Кто в депо не знает о теплых отношениях инженера Ширяева с супругой. И Роману Денисовичу — съязвил Воронов, — будет жалко, до коликов в сердце жалко жену Татьяну, если та окажется, говоря площадным языком, в застенках ЧК. Женщине, да то… и сами знаете, там сильно не поздоровится. И еще, уверен в одном, что тщательно оберегали жену, — не использовали в качестве связника или в иной оперативной работе. Разве не так, подполковник…

Они опять пристально уставились друг на друга. Сергей не владел гипнозом, но страстно желал через взор убедить визави принять правильное решение. И тот поддался:

— Понятно майор, умеете убеждать… Ну, и дальше что…

— Розыск Татьяны Ткач не будет объявлен, пока нахожусь здесь на месте… Но это сутки, не большее нельзя рассчитывать… По убытию же в Москву… местное начальство спохватится, но время, разумеется, уйдет… Полагаю, супруге хватит того, чтобы надежно спрятаться… Даю твердое обещание, хоть в органах такое не принято. Но это — слово чести.

— Что ж, верю гражданин майор госбезопасности. Так, что предстоит делать? — Арнольд поджал узкие губы.

— Назовите завербованную агентуру, ну, или помощников в Кречетовке и отделении дороги.

— Пожалуй, соглашусь, гражданин майор, — Альбер Арнольд расслабился, заложил ногу за ногу. — На самом деле, в возникших обстоятельствах существование помощников и осведомителей теряет смысл. Центр не знает о них, так как не сообщал на Тирпиц-Уфер информации, могущей самому себе навредить.

— А как же Григорьев и Заславский… Почему, не найду даже слов, вы, оберст-лейтенант, подставили бедолаг? — Сергей осуждающе усмехнулся.

— Временами приходится предугадывать желание начальства, — Альберт тоже хмыкнул, — или в НКВД по-другому…

Майор смолчал — не в правилах Воронова жертвовать людьми. "Но без спору, — тяжко подумалось, — и в органах найдутся курвы, что ради корысти, пойдут на хоть какую подлость".

— А зачем потом избавились от тех двух "бедняжек"?

— Милостив бог, гражданин начальник, — Арнольд уже ободрился, — обошлись собственными силами. Сами, наверное, слышали о нашей агентуре в советских пенитенциарных учреждениях… А мне… то без надобности, — ведь не работал с ними…

— Разумеется, — Сергей вздохнул, вспомнив тюремщика, запугавшего Лошака, — так, кто конкретно теперь работает здесь на вас?

— Выбор, скажем так, невелик… Полагаю эти, в кавычках, товарищи уже в гэбэшной картотеке. Знаю методы работы чекистов… наверняка уже раскинули густые сети…

Воронов проглотил эту реплику и изобразил на лице мину затянутого ожидания. Арнольд же, подбирая каждую фразу, внимательно следил за реакцией дознавателя:

— Надеюсь, гражданин майор, понимаете, что для законспирированного агента крайне рискованно открывать помощникам, собственное положение, приходится изворачиваться. Однако не исключаю, — люди попадались не глупые, могли и сами догадаться, кто есть кто… Хотя, мало чего некоторые хотят вообразить… веских свидетельств у них нет, — и ехидно ощерился, но быстро поджал губы. — А так, получается чисто приятельская болтовня, ни к чему не обязывающая, одним словом, пустопорожняя ля-ля, — немец хмыкнул и деланно вздохнул. — Впрочем, сложился обширный круг информаторов… Но собирал сведения, как говорится, с бору по сосенке.

Воронов терпеливо ждал продолжения "концерта", только глухо промычал:

— Ну-ну…

— Но извольте, сдам людей, с которыми плотно работал. Только, что тем людям предъявите — ничем не подтвержденные слова арестованного шпиона… Конечно, можно запросто выбить у них признательные показания, подпишут что угодно, да еще за собой утащат дюжину непричастных людей. А такое вам надо…

— Не томите Арнольд, называйте уж, — и, ткнув пальцем в потолок, Сергей добавил, — там (!) разберутся с мерой вины каждого.

— А и не сомневаюсь… Только жалко бедных овечек, отдаю на заклание…

— Подполковник не томите… по надобности органы и без подсказок способны прошерстить Кречетовку, но пострадают и невиновные… Так что давайте лучше без лирики и сантиментов. "Мавр сделал свое дело…", закроем скорей страницу пребывания Арнольда-Ширяева здесь, в Кречетовке.

— Убедили, гражданин майор госбезопасности, записывайте…

— Да говорите так… запомню.

— Фрезер Марк Осипович.

— Приемщик на перегрузе, — уточнил Воронов. — И чем знаменит?

— Ха, — немец не сдержал удивления, — этот еврей в курсе о самых важных и секретных грузах, проходящих через станцию со стороны Москвы. Также конторщик располагает сведениями о формировании поездов на южной горке.

— Даже так… А говорите — пьяный треп. Плотно с ним сотрудничали?

— Так уже дал понять, гражданин майор, что информацию получал разрозненными порциями, от случая к случаю. Что думаете, жидок каждодневно сообщал об ассортименте грузопотока… Как бы ни так… Но случалось, сведения приходили до крайности любопытными…

— Подробности опустим, — у Сергея на детали не было времени, — кто следующий?

— Руди Федор Дмитриевич, работает прорабом в СМП.

— Знаем такого… в чем состояла польза этого немца для германской разведки?

— Браво, гражданин майор. А ведь Феденька ловко закашивал под украинца, и ведь верили прохиндею…

— Сам и виноват, сменил бы seinen Nachnamen. Но давайте "ближе к телу", подполковник.

— Прораб по работе мотался по отделениям дороги, такого курьера еще поискать… но в этом качестве использовать Руди не пришлось… Как правило, узнавал у него подробности интимного свойства о здешнем начальстве, ну и некоторые производственные секреты на оборонных объектах. Только и делов…

— Не густо получается. Зачем же тогда Абверу держать на станции аж оберст-лейтенанта…

— С бору по сосенке, с бору по сосенке… Подвизался здесь не один год… всюду вхож, как говорится, везде примут с раскрытыми объятьями… Скажу по секрету, что локомотивные нарядчицы депо — женщины болтливые, да и диспетчерский персонал на станции словоохотлив. Но и чего скрывать, сами знаете… как дипломированный инженер железнодорожник много знаю, вижу и понимаю….

— Ушли в сторону… Каких еще информаторов еще назовете…

— Да безобидные то людишки, которым даже не платил, те "по секрету" сообщали о заслуживающих внимания событиях, то бишь воинских грузах или армейских контингентах. Ну, для ясности, к примеру: "…сегодня с утра пропускаем десятую стрелковую дивизию на Поворино". А уж уточнить потом количество эшелонов, поверьте, не составит никакого труда… Вот так, гражданин майор…

— Называйте людей!

— Ну, будь, по-вашему, коль так…

И немецкий агент назвал Сергею фамилий работников станции, связанных с грузоперевозками.

— А в отделении дороги кто сотрудничал с вами?

— Знакомств в отделении не перечесть, даже в связке с работой инженера по оборудованию. Но выспрашивать тех людей опасался, у каждого в кабинете плакат "Болтун находка для шпиона", — и Арнольд презрительно рассмеялся, добавив потом снисходительно. — Сами выбалтывали, что нужно и не нужно…

Воронов задал Арнольду еще пару-другую не столь конкретных вопросов и отпустил, предварительно дав расписаться под протоколом. Утомленно закурил и прилег на диванчик…

В принципе ничего нового майор не узнал. Большинство немецких агентов на наших дорогах работали по такой же схеме, используя любую доступную информацию, часто даже непроверенную. Однако редкие из них (по причине фильтров НКВД) имели руководящие должности в железнодорожной иерархии, но низовую агентурную сеть немцы имели многочисленной. И если с умом суммировать раздобытую сумму сведений, то получатся сравнительно достоверная картина адресных и количественных показателей на железных дорогах страны. А уж немцы это умеют делать — крайне педантичная нация.

Уединенные размышления Воронова деликатно прервал младший лейтенант Свиридов:

— Товарищ майор, позвонили из госпиталя, к ним попал больной генерал Красной армии, срочно требует главного по званию из транспортного отделения. Докладываю вам, больше некому…

— Принято Андрей, докурю и поеду, — Сергей даже обрадовался лазейке еще раз увидеть Веронику (госпиталь стоял через парк от аптеки). — Машину задерживать не стану, потом позвоню, — и заметив невольный вопрос на лице Свиридова, добавил уже приказным тоном. — А пока, младший лейтенант, настрочи отчет о наших сегодняшних делах. Понятно… А потом сам подправлю, если что не так…

Странный оказался генерал-майор, привередливый и с большим гонором, — начальник госпиталя (бригврач) уже хлебнул с ним лиха. Болезнь генерала оказалась не столь серьезна, взятые анализы показали — обострение гастрита. Дня через три можно смело выписывать. Но тот, мотивируя тем, что на него возложено строительство укрепрайонов, настойчиво требовал срочной отправки на лечение только в Москву. Вел "стройбат" себя по-хамски, требуя немыслимых в прифронтовом госпитале привилегий.

Сергей, накинув на себя белый халат, который пришелся не по размеру и сидел кургузо, так что приходилось одергивать тесный балахон в плечах, вошел в маленькую, но уютную палату. Генерал — пухленький дядечка, в атласной больничной пижаме, до того громко и гневно вещавший лечившему врачу, углядев ромбики в краповых петличках Воронова, сразу присмирел.

Воронову уже не раз приходилось встречать таких самолюбивых военных чиновников. Майор сразу раскусил этого привереду, потому повел разговор в допросном стиле: кто, откуда, зачем, при каких обстоятельствах…

Вояка сразу же и поплыл. На невинный вопрос — какая у него инженерная специальность (строитель, механик, электрик), толстяк тупо ответил:

— Дык… инженер — вообще…

— Понятно, — ухмыльнулся Воронов, подумав: "Обыкновенный выдвиженец с низов по классовому принципу…".

На вопрос о цели поездки, выяснилось, что генерал-инженер намылился в Саратов, а дальше в Куйбышев, решать текущие вопросы по водным перевозкам стройматериалов. Зачем только такой крюк… Одним словом, командировка выглядела только прикрытием, чтобы выбраться подальше в тыл. Воронов, решив чуток припугнуть "инженера-вообще", хотя начал учтиво:

— Понятно, товарищ генерал. Сообщу о возникшей просьбе в транспортное управление НКВД, а там пусть решают, что дальше делать. А сам поговорю с вашим прямым начальником, узнаю, — зачем тот выписывает командировки со столь странным маршрутом. — И внезапно изменив интонацию, сурово произнес. — А, может, генерал-майор, решили скрыться… Так самое время признаться, генерал…

Уж такой оборот дел никак не прельщал тыловую шишку.

— Товарищ майор госбезопасности не нужно никому звонить. Да мне уже и легче стало, хирург говорит, — дня через два стану как новенький. Это я поначалу запаниковал, думал, что прободная язва… Но здесь врачи хорошие. Я всем доволен. Не звоните начальству, зачем товарищей беспокоить по пустякам…

— Так зачем тогда потребовался старший по званию оперативного пункта?

— Да думал, что в госбезопасность располагает лимитами на проезд.

— Понимаю, захотели поехать в СВ, то бишь в спальном вагоне повышенной комфортности. Да нет в оперпункте таких лимитов. Это надо бы в военную комендатуру обращаться, там пассажирскими перевозками занимаются.

— Виноват товарищ майор госбезопасности, простите, не подумал…

— Еще имеются вопросы?

— Нет, нет… Спасибо вам большое, что потратили на меня время. Еще раз извините, пожалуйста.

— Ну, тогда, выздоравливайте, товарищ генерал. Желаю удачи… — и Воронов скорым шагом покинул одиночную госпитальную палату.

Поджидавший в коридоре, начальник госпиталя (седой как лунь, видно сильно битый жизнью человек) был от души признателен Сергею, что тот окоротил заносчивого генерала. В госпитале и без того проблем "выше крыши" (из-за недостатка койко-мест ходячих раненых размещали у местных жителей), не хватало еще, чтобы больные, пусть и при высоких чинах, стали качать права. Но теперь "военный строитель" сам попал впросак, оказался на заметке у майора-чекиста из Москвы. Легко представить, какие страсти-мордасти теперь себе накручивает толстяк, не находя места от трусливой мнительности.

За порогом госпиталя, оказавшись на длинной просторной улице, Сергей полной грудью вдохнул пряный июньский воздух, настоянный щедрыми ароматами рядом расположенного парка. Если пойти по прямой, то миновав особнячок поселкового совета и задворки с сараюшками, упрешься в аптеку. Но майор решил малость прогуляться, размять стиснутые сапогами ноги.

Повернув направо, Воронов пошел вдоль забора длинного краснокирпичного здания бывшей школы, в классных комнатах которой теперь разместились больничные палаты. Пройдя мимо пришкольного сада, он оказался на перекрестке, за которым начинался жилой массив. Сергея еще раньше просветили, что небольшие, обшитые тесом дома по левую руку, называемые Комстроем, — жилье для рабочего класса. Справа в два ряда выстроились двухэтажные оштукатуренные, а за ними шли бревенчатые дома, заселенные семьями итээр. Западный конец проулка вел к рынку и паровозному депо, короткий восточный упирался в зеленую стену защитной посадки Плодстроевского сада, отгороженного от селения специально вырытой канавой.

Послеобеденная улица пустынна… встретились только двое прохожих. Однако, подойдя к первой двухэтажке, Сергей увидел во дворе группку детей и у сараев сердитую женщину, видимо ругавшую непослушников.

Но внезапно, раздирая нервы, завыли железнодорожные сирены. Потом раздались тревожные паровозные гудки. Сергей выжидающе застыл, следовало определиться — где ближайший телефон: в аптеке или в госпитале… И тут раздался скрежет и кашель рупорного громкоговорителя, висевшего, вероятно, у здания поселкового совета. Но вот "колокол" прочистил горло и металлическим голосом, слышным далеко в округе, возвестил, повторяясь: "Внимание! Внимание! Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога! Всем в укрытие! Всем в укрытие!" Следом отдаленным эхом рупору вторили уличные репродукторы у рынка и клуба. И уж потом завыла сирена в самом госпитале.

Сергей знал наверняка, что у медиков предусмотрено бомбоубежище, которое предназначено для операционного персонала и тяжелораненых. Остальным ходячим раненым надлежало бежать в укрытия. Вероятно, на территории школьного сада, прилегающего к госпиталю, приготовлены специальные щели или хотя бы защитные траншеи. Ну, а коль нет таковых, то единственным местом спасения и для раненых, и для гражданских лиц послужит канава яблоневого сада.

Майор направился к входу в госпиталь, но картина, вдруг представшая чекисту, невольно заставила остановиться. Из распахнутых окон первого этажа выпрыгивали раненые в нательных рубахах, группируясь, бойцы помогали спуститься на землю ослабленным товарищам в бинтах или с костылями. А потом люди устремлялись в проулок, к спасительной канаве.

Сергей посмотрел по сторонам. Толпы мирных граждан с детьми, иные даже с узлами, спешили к саду из прилегающих мест, в надежде укрыться от фашистского авианалета. Воронов понимал, что в частном доме еще отсидишься в огородном леднике, на худой случай за поленницей дров, но где спрячешься в казенном строении, — будешь погребен под развалинами.

Сергей напряг слух, надеясь уловить тяжелый гул приближающихся бомбовозов, но вместо него услышал рокот пропеллеров истребителей, возникший совсем рядом. А вот и самолеты… Тройка "Мессеров" с крысиными серыми мордами, крестами на крыльях и фюзеляжах, внезапно пронеслись над головой. Ушли в сторону сада, лихо веером развернулись и помчали на Кречетовку.

Сергей понял, что не успеет добежать до укрытия. Да что он, другие люди рядом с ним оказались застигнуты врасплох…

— Ложись! Ложись на землю! — закричал Воронов, что было сил.

Конечно, команду услышали, хотя нашлись и такие, кто заворожено смотрел на маневр вражеских истребителей. А ближний фашист уже нацелился в людей, Воронову даже показалась, что различил остервенелую рожу летчика сквозь стекло фонаря. Вот пилот выбрал угол атаки и вскоре нажмет на гашетку.

Майор быстро огляделся, метрах в пяти… парализованная ужасом, стояла девочка лет десяти в цветастом ситцевом платьице, — никого взрослых рядом. Воронов метнулся к девчушке, подмял ребенка под себя, укрыл собственным телом.

Раздались хлесткие пулеметные выстрелы. Резкая боль пронзила спину Сергея, внутренности зажгло, он через силу поднял голову и увидел, что фашист уже пролетел. Девочка под ним сжалась в комочек, и дрожала от страха. Но опять раздался рокот пропеллера, Воронов приготовился к новой атаке. Но это оказался уже наш — краснозвездный ястребок, погнавший немца прочь. Сергей отстранился набок, убедился, что с девочкой все в порядке, погладил малышку по худенькому плечику и спросил тихо:

— Дочка, а как тебя звать?

— Нина, — прозвучал ангельский голосок.

И Воронов потерял сознание…

Девочка затормошила его, потом закричала:

— Дядя, дядя!

Но он уже не ничего не слышал….

Вероника с отцом и сыном переждали воздушную тревогу в подвале орсовского магазина, по случаю войны переоборудованного в бомбоубежище. Благо тот помещался в двух шагах от аптеки. Стоило черному репродуктору проскрежетать два-три раза: "Внимание! Граждане! Отбой воздушной тревоги!", как лица людей, находящихся в убежище, разом посветлели; раздались шутливые реплики, прерываемые беззлобным матерком и кашлем старичков, которым не терпелось покурить на воздухе. Вероника с семейством, вслед другим, поднялись по скользким ступеням наверх. Люди, столпившись у магазина, не спешили восвояси, в надежде выведать подробности случившегося авианалета фрицев. Толком никто ничего не знал. Но уже потому, что не было дыма пожарищ и видимого намека на спасательные действия властей, народ успокоился и постепенно стал расходиться.

Но тут прибежала, запыхавшись, продавщица, которая отлучалась покормить детей. Женщина и сообщала, что фашист натворил все-таки черных дел. Ее муж участковый Филишин, заскочил на минутку домой и рассказал, что немецкие истребители открыли пулеметную стрельбу у школы (теперь госпиталя), возле кондукторского резерва на перекрестке и чуть подальше, в местности у северной горки.

На тревожные вопросы о жертвах, продавщица отвечала расплывчато:

— Юрка сказал — пострадавшие были. Есть и немало… Говорил, — еще одного большого энкавэдэшного начальника у школы убило.

Сердце у Вероники оборвалось. Женщина уже не вникала в уточняющие вопросы любопытных, перепоручив сына отцу, что было мочи, устремилась к парку.

— Господи, Господи… Только бы не он, только бы не он… Божия Матушка спаси Сережу! Пусть будет жив, пусть будет жив… — то ли шептала, то ли кричала она.

Женщина, неизвестно почему, не сомневалась, что это именно Сергей. Да и кого еще участковый сочтет большим начальником… Вероника несколько раз споткнулась, даже чуть не растянулась ничком, упав на руки. Но бежала, бежала… Хлынули слезы, застилая глаза. Бедняжка размазывала влагу по лицу грязными руками, и только выбежав к входу в госпиталь, машинально утерлась подолом платья.

Веронику встретила круговерть госпитальных будней. До нее — здоровой женщины, никому не было дела. Так случается при сильной запарке… Она тыкалась во все стороны: к санитарам, к раненым красноармейцам, — но не находила нужного ответа.

Наконец нашлась одна сердобольная медсестра, которая выслушала сбивчивые, нервные вопросы… Но и та оказалась не в курсе дел, но посочувствовав Веронике, выдала женщине подвернувшийся больничный халат и подвела к ординаторской на втором этаже.

Вероника обратилась к первому, вышедшему из кабинета, военврачу:

— Скажите, пожалуйста, — женщину всю трясло, — Воронов Сергей, майор НКВД не поступал сегодня? — Она уже запуталась. — Нет… ну, недавно… после самолетного обстрела…

— А кто вы, собственно такая? — последовал резонный вопрос.

— Я… — Вероника раздосадовано выпучила глаза, — жена ему… — помолчав, повторила уже спокойно, — жена Сергея Александровича.

— Подождите минуточку, — врач приоткрыл дверь ординаторской, кликнул в проем. — Владимир Андреевич, тут по поводу нашего чекиста… Женщина, говорит, — женой майору доводится… — и уже Веронике вполголоса добавил. — Сам начальник госпиталя, полковник по-старому…

В коридор вышел сутулый седой человек, со свежей щетиной на щеках. Главврач внимательно оглядел Веронику.

— Вы на самом деле супруга майора госбезопасности Воронова? Но у него в графе — прочерк… непонятно, гражданка?

Веронику передернуло.

— Доктор, скажите только одно, что с Сергеем, — живой?.. — и страдальчески выкрикнула. — Живой он?!

И сказано было настолько сердечно, настолько трепетно, что умудренный жизнью медицинский полковник уже не сомневался:

— Да живой… милочка, живой. Сейчас идет операция, оперирует военврач первого ранга Спешнев — наш главный хирург… Не переживайте, жизнь чекиста-героя вне опасности…

— Вероника заплакала, но это были слезы небывалого облегчения, слезы умиления. Заикаясь, женщина недоуменно выговорила, сама не понимая зачем:

— А почему герой? Ведь героем называют только посмертно…

— Успокойтесь, — мужчина понимал состояние посетительницы и не удивился наивному вопросу. — Герой потому, что девочку, ребенка прикрыл собственным телом. Спас, одним словом, жертвуя собой.

Вероника в изнеможении прислонилась к подоконнику, силы оставляли ее, в глазах помутилось.

— Ну-ну, милочка, чего так волнуетесь… Все хорошо, все будет хорошо… — и бригврач крикнул в сторону. — Эй, сестра… нашатырь!