Случайная встреча Кэлли и Кайдена

Глава 3

№ 52 . Рискни уже, ради Бога

Кайден

Прошла неделя с тех пор, как началась учеба. Занятия — словно заноза в заднице. Меня предупреждали, что в колледже будет труднее, но я никогда не готовил себя к тому, что потребуется самостоятельная работа. Между учебой и практикой у меня вообще нет времени, чтобы сосредоточиться на чем-то в своей жизни.

Я дважды пересекался с Кэлли с тех пор, как мы ели в ресторане, и каждый раз она меня избегает. Она в моем классе по биологии, но сидит в конце, как можно дальше ото всех, сосредоточившись на ручке и бумаге. Должно быть, у этой девчонки вся тетрадь исписана лекциями, учитывая то, как она на них зациклена.

Я стараюсь не смотреть на нее, но большую часть времени ничего не могу с собой поделать. Так захватывающе наблюдать за тем, как она ни на кого не обращает внимания. Было бы приятно затеряться в своих мыслях вместо того, чтобы все время беспокоиться о какой-то ерунде.

Я уже готов пойти на занятие, говоря себе, что мне нужно оставить Кэлли в покое, как мне на телефон звонит отец.

— Ты оставил свое барахло в гараже, — первое, что он мне говорит.

— Прости, — извиняюсь я, заставляя себя дышать, когда беру учебники. — Но я думал, что мама разрешила.

— Твоя мать не имеет права голоса в таких вещах, — резко говорит он. — Если хочешь хранить свой хлам здесь, то должен спрашивать у меня. Боже, сколько раз ты еще все испортишь прежде, чем перестанешь?

Мне хочется поспорить, но он прав. Я больше все порчу. Следующие пятнадцать минут я позволяю ему вымещать на меня злобу, отчего снова чувствую себя чертовым ребенком.

Повесив трубку, я гляжу на себя в зеркало над комодом, анализируя каждый шрам на лице, пока оно не превращается в один большой шрам. Внезапно вся эта злость вырывается из меня, и я начинаю колотить комод, пока один из ящиков не вылетает. Вещи Люка рассыпаются по всему полу: зажигалки, фотографии, несколько станков и лезвие для бритвы. Он ненавидит, когда его вещи разбросаны, и придет в бешенство, увидев такой беспорядок.

Я быстро складываю все обратно, пытаясь привести их в порядок, и делаю вид, что не замечаю белого слона, глядящего на меня с лезвия, когда поднимаю его с пола. Но я могу думать лишь о нем, держа в своей ладони и уговаривая себя не использовать его.

У меня дрожит рука, когда разум уплывает к тому времени, где я не был таким; где я думал, что, может быть, просто может, все в этой жизни не должно вращаться вокруг боли.

Мы с моим старшим братом Тайлером возились в гараже. Ему было около шестнадцати, а мне — восемь. Он работал над мотоциклом, который купил на скопленные с летней работы деньги.

— Знаю, что это кусок дерьма, — сказал он мне, схватив гаечный ключ из ящика с инструментами в углу. — Но он позволит мне добраться до других мест, подальше отсюда, чего я чертовски сильно хочу.

Он целый день ссорился с отцом, и у него на руке виднелся огромный синяк и порезы на костяшках пальцев. Я слышал, как они спорили, а потом били друг друга. Хотя это было нормальным. Жизнь.

— Почему ты хочешь уехать? — спросил я, крутясь вокруг мотоцикла. Он не был блестящим или каким-то таким, но казалось, что с ним могло быть весело. Если он мог кого-то увезти отсюда, то должен быть чем-то особенным. — Это из-за отца?

Довольно сильно он кинул в ящик инструмент и провел руками по своим длинным каштановым волосам, из-за которых выглядел как бездомный, ну, или, по крайней мере, так говорил отец.

— Однажды, приятель, когда ты немного подрастешь, то поймешь, что все в этом доме — одна чертовски большая ложь, и захочешь убраться отсюда ко всем чертям, чего бы тебе это ни стоило.

Я встал на ящик и взобрался на мотоцикл, схватившись за ручки и перекинув через него свою короткую ногу.

— Ты возьмешь меня с собой? Я тоже хочу уехать.

Он обогнул мотоцикл сзади, присев на корточки, чтобы проверить шины.

— Да, приятель, возьму.

Я нажал на дроссель, сделав вид, что еду, и на секунду мне открылась возможность жизни без боли.

— Обещаешь?

Он кивнул, а сам в этот момент занимался воздушным манометром.

— Да, обещаю.

Оказалось, что мой брат — лжец, как и все остальные в доме. Закончилось тем, что он съехал и оставил меня, потому что предпочел пить, чем разбираться с жизнью. Через несколько лет другой мой брат Дилан окончил учебу и уехал из дома. Он поменял номер телефона, никому не сказал, куда уезжает, и никто с тех пор ничего о нем не слышал, хотя я не уверен, что кто-то особо его искал.

К тому времени мне было двенадцать, и я был единственным оставшимся ребенком в доме. Это означало, что я стал главным объектом ярости отца, что сделалось для меня ясным в тот вечер, когда Дилан собрал свое барахло и ушел. До этого избиения не были слишком сильными: пощечины по лицу, порка ремнем, а иногда он бил или пинал нас, но достаточно сдерживал себя, чтобы нам было чертовски больно, но при этом ушибы можно было спрятать.

Я смотрел, как Дилан выезжал с подъездной дорожки и уезжал по дороге в темноту, прижав лицо к окну и жалея, что я не с ним в машине, хотя мы с Диланом никогда и не были близки. Мой отец зашел с улицы, принеся с собой холодный ночной воздух. Всю дорогу к машине он орал на Дилана, говоря ему, что он гребаный придурок, потому что бросил футбольную стипендию и отказался играть в команде.

— На что ты уставился, черт возьми?

Он хлопнул входной дверью так сильно, что на пол упал семейный портрет, висящий над облицовкой.

Я развернулся на диване и сел, глядя на лежащий на полу портрет.

— Ни на что, сэр.

Он зашагал ко мне, его зрачки поглотили глаза, и даже через всю комнату я смог почувствовать запах алкоголя в его дыхании. Он был больше меня, сильнее, а на его лице читался такой взгляд, который говорил мне, что он воспользуется этим преимуществом в полной мере, а я ничего не смогу с этим поделать.

Но я давно выучил правила. Встать и спрятаться, иначе у него не будет времени остыть. Но я не мог сдвинуться с места. Я продолжал думать о своих братьях, которые ушли и бросили меня, как старую футболку. Во всем этом мы были вместе, а теперь остался только я. Я начал плакать, как глупый чертов ребенок, и знал, что это только еще больше разозлит его.

— Ты плачешь? Что, черт возьми, с тобой такое?

Он, не сбавляя обороты, поднял кулак и ударил меня в плечо.

Пронзившая шею и вниз по руке боль выбила из меня кислород одним быстрым щелчком пальцев, и я сжался на полу, моргая и пытаясь прогнать черные круги перед глазами.

— Вставай!

Он пнул меня в бок, но я не мог встать. Мои ноги отказывались слушаться, и с каждым ударом его ботинка внутри меня что-то умирало. Я даже не пытался подобрать ноги, чтобы защитить их. Я просто позволил боли взять верх, позволил заглушить боль брошенного.

— Ты такой бесполезный! Твои братья, по крайней мере, давали отпор. А ты что? Ничего! Это все твоя вина!

Еще один удар, на этот раз в живот, и боль пронзила голову.

— Вставай! Вставай. Вставай...

Его ботинок бил меня в живот, а голос стал умоляющим. Будто это была моя вина, а он хотел, чтобы я все это прекратил. И, может, так оно и было. Мне нужно было лишь встать. Но даже что-то такое простое я не мог исправить.

Самое худшее мое избиение: как будто он собрал все свое разочарование моими братьями и направил на меня. Две недели, пока я лечился, мама не пускала меня на учебу, говоря школе, семье, друзьям, соседям — всем, кто спрашивал, что у меня острый фарингит, и я очень заразен.

Почти все время я лежал в постели, чувствуя, как мое тело заживало, но при этом разум и воля к жизни умирали, зная, что лучше никогда не станет, что все это было из-за меня.

Я отбрасываю мысли, садясь на пол и поднимая рубашку. Когда я поступил в колледж, то поклялся, что брошу, прекращу эту дурацкую привычку. Но полагаю, она принадлежит мне гораздо больше, чем я думал.

***

На следующий день на биологии я пытаюсь держаться как можно более неподвижно, чтобы сдержать боль на животе, но продолжаю поглядывать на Кэлли позади меня, которая, похоже не замечает, что я превращаюсь в преследователя.

Профессор Фремонт не спеша завершает свою лекцию. К тому времени, как я выхожу в коридор, он заполнен людьми. Я загораживаю дверной проем, пытаясь определиться, хочу ли пропустить следующее занятие или нет, когда кто-то врезается мне в спину.

— Боже мой, мне так жаль, — извиняется Кэлли, пятясь от меня, будто я преступник. — Я не видела, куда иду.

— Тебе не нужно извиняться. Обещаю, что со мной все в полном порядке, несмотря на то, что ты врезалась в меня.

Я одариваю ее улыбкой, отходя в сторону, чтобы пропустить студентов. Когда мой живот скручивает, у меня горят все мышцы.

— Прости, — повторяет Кэлли, а потом закрывает глаза, качая на себя головой. — Просто у меня плохая привычка просить прощение.

— Все нормально, но, может, тебе стоить поработать над тем, чтобы избавиться от нее, — предлагаю я, опираясь рукой на дверной косяк.

Ее каштановые волосы собраны вверх, и тонкие прядки обрамляют лицо. На ней джинсы, простая фиолетовая футболка и по минимуму макияжа. Ее грудь не выпирает, а джинсы не настолько узкие, чтобы демонстрировать все изгибы, как каждый день одевается Дейзи. Зацепиться не за что, но я осознаю, что действительно смотрю на нее.

— Я пытаюсь, но это трудно. — Она смотрит на коричневый ковер так робко и невинно. Таким девушкам, как она, требуются тысячи объятий, чтобы стереть всю печаль, что она несет на своих плечах. — От привычек очень сложно избавиться.

— Могу я куда-нибудь тебя пригласить? — спрашиваю я, даже не подумав о том, что делаю, или о последствиях. — Мне действительно хочется отблагодарить тебя за, ну, ты знаешь, за то, что ты сделала.

Ее веки распахиваются, и мое сердце замирает. Со мной такого никогда раньше не происходило, и у меня моментально начинает кружиться голова.

— Вообще-то через несколько минут я должна встретиться с Сетом, но, может, как-нибудь в другой раз, — уклончиво говорит она и начинает идти по коридору, перекидывая сумку через плечо.

Я догоняю ее.

— Знаешь, а он — интересный человек. Он со мной в классе по английскому и всегда поднимает руку, просто чтобы дать неправильный ответ.

На ее губах появляется слабая улыбка.

— Он делает это специально.

Прижимая ладонь к стеклу, я придерживаю для нее дверь.

— Зачем?

Выйдя на улицу, она закрывает ладонью глаза от солнца.

— Потому что так указано в списке.

Я останавливаюсь у двери, приподнимая брови.

— В списке?

— Неважно. — Она небрежно машет в мою сторону рукой. — Послушай, мне нужно идти.

Она ускоряет шаг, ее тонкие ножки двигаются быстро, когда она оставляет меня во дворе кампуса. Ее голова опущена вниз, плечи ссутулены, как будто она пытается делать все, чтобы ее существование было не замечено.

Кэлли

Моя комната располагается в здании Макинтайр, являющемся самым высоким из общежитий. Я прикладываю удостоверение личности, чтобы пройти в коридор, а потом ввожу код, чтобы войти в комнату. Из окна люди кажутся крошечными, будто я птица, глядящая на все с высоты птичьего полета.

Я вытаскиваю дневник, который прячу под подушкой, и беру ручку. Я начала в нем писать, когда мне было тринадцать, используя его как способ изложить свои мысли на бумаге. Я не планировала превращать его в пожизненное хобби, но мне гораздо лучше, когда я пишу, будто мой мозг волен говорить все, что захочет.

Края обложки оборваны, а некоторые страницы выпадают из спирали. Я сажусь, скрестив ноги, и кончиком пальца открываю чистый лист.

Удивительно, что вещи, которые ты запоминаешь навсегда, — это то, что ты хотел бы забыть, а вещи, за которые отчаянно хватаешься, ускользают как песок на ветру.

О том дне я помню все, как будто картинки выжжены у меня в мозгу раскаленным железом. Но мне бы очень хотелось, чтобы их унес ветер.

Раздается стук в мою дверь. Вздыхая, я прячу блокнот под подушкой прежде, чем ответить. Входит Сет с двумя ледяными латте и один протягивает мне.

— Похоже, тебе он как раз сейчас понадобится. — Он сбрасывает пиджак, вешает его на стул, стоящий возле стола, и опускается на кровать. — Давай, выговорись.

— Я не знаю, почему он разговаривает со мной и приглашает куда-нибудь сходить. — Я хожу по полу перед кроватью и потягиваю кофе через трубочку. На стене со стороны моей соседки висят рисунки и постер «Райс Эгейнст»[1], а ее кровать завалена грязными вещами. — Раньше он никогда особо не разговаривал со мной.

— Кто, Кайден? — спрашивает Сет, и я киваю. Он плюхается на мою кровать и пролистывает мой плейлист на айподе. — Может, ты ему нравишься.

Я останавливаюсь посреди комнаты и качаю головой, в стакане шуршит лед.

— Нет, дело не в этом. У него есть девушка — супер распутная девушка, которую он может трогать.

— Возможно, он трогал бы и тебя, если бы ты ему позволила, — говорит он, и у меня перехватывает дыхание в горле. — Ну ладно, мы еще не дошли до этого.

Поставив кофе на стол, я опускаюсь на свою кровать и засовываю руки под ноги.

— Не уверена, что вообще когда-нибудь дойду до этого. Думаю, я пришла к выводу, что никогда не смогу справиться с тем, чтобы с кем-нибудь зайти так далеко. Может, в конечном итоге, я стану одной из тех старушек с тысячей кошек, которая ест кошачью еду прямо из банки.

— Во-первых, это ужасно, я никогда не позволю тебе превратиться в такое. А во-вторых, мы должны добавить это в список.

Он выпрямляется и тянется за ручкой на моей тумбочке.

— То, что это будет в списке, не означает, что оно произойдет, — говорю я, когда он встает и шагает к доске, висящей на обратной стороне двери, где написан наш список.

— Нет, значит, Кэлли. — Он улыбается, снимая большим пальцем колпачок с ручки. — Потому что это волшебный список, полный возможностей.

— Хотелось бы мне, чтобы это было правдой. — Я выглядываю в окно и смотрю на людей, заполонивших двор кампуса. — Правда, хотелось бы.

Ручка скрипит, когда он что-то записывает. Когда я переключаю все внимание на него, то он уже добавил в конце списка «№52. Рискни уже, ради Бога». Он щелкает колпачком, вскидывает голову и гордо улыбается своей находчивости.

— Иногда я сам себя поражаю. Я добавлю этот пункт в свою копию списка, когда вернусь к себе в комнату. — Он кидает ручку на комод и садится на кровать. — Так чем ты можешь рискнуть, Кэлли? Потому что я знаю, что ты достаточно сильна, чтобы, по крайней мере, попытаться.

— Но что, если я рискну, а все развалится? — спрашиваю я. — Что, если я кому-то снова поверю, а он что-то украдет у меня. На самом деле, у меня не так много чего есть, я пуста.

— Рискни в чем-то легком, — говорит он нараспев. — Давай же, Кэлли, сделай это.

— Ты пытаешься давить на меня?

— Да, у меня получается?

— Не совсем, поскольку я не знаю, чего ты от меня хочешь.

С безумным блеском в глазах он потирает руки.

— У меня есть идея. Ты должна позвонить Кайдену и принять его предложение.

— Нет, Сет. — Я подтягиваю колени и прижимаюсь к ним подбородком. — Я не могу находиться рядом с такими людьми, как он. Они заставляют меня нервничать и слишком много напоминают о средней школе. Кроме того, до него скоро дойдет, как сильно меня ненавидит его девушка, и он пойдет на попятную.

— Он кажется милым. — Сет вытаскивает из кармана свой мобильник и проверяет экран. — У меня в телефоне даже есть его номер.

Я хмурюсь.

— Но как?

— Потому что я ужасен. — Он проводит по экрану пальцем, чтобы включить его. Я ныряю к нему с вытянутой рукой, но он уворачивается от меня и отбегает к двери. — Поехали.

Я встаю и упираю руки в бедра, впиваясь пальцами в кожу, сгорбившись и с трудом дыша.

— Сет, пожалуйста, не надо. Я не могу. Я не очень хорошо лажу с парнями.

Со строгим выражением лица он прикладывает к уху телефон.

— Кэлли, ты должна помнить, что он — не все парни... Алло, это Кайден? — Он помолчал. — Да, это Сет. Подожди секунду. Кэлли хочет поговорить с тобой. — Прикрыв ладонью трубку, он протягивает мне телефон. — Рискни.

Я убираю руки с бедер, и мою кожу покрывают отметины в виде красных полумесяцев от ногтей. Я забираю у него телефон, мой пульс отдается в пальцах, запястье и шее, когда я прикладываю его к уху.

— Привет, — практически шепотом говорю я.

— Привет, — отвечает он, его голос звучит потерянно, но заинтересованно. — Тебе что-то понадобилось?

— Эй, я подумала, что, может... Я могла бы принять твое предложение сходить куда-нибудь, — объясняю я, и Сет ободряюще машет мне рукой. — Ну, прямо сейчас нам не обязательно что-то делать, может, позже.

— Я как раз собирался осмотреть город, — говорит он, и я прикусываю ноготь. — Хочешь пойти со мной?

Я киваю, хотя он и не видит меня.

— Да, звучит неплохо. Встретимся на улице или где-то еще?

— Ты знаешь, как выглядит грузовик Люка? — спрашивает он.

— Это тот ржавый, на котором он ездил в школу?

— Да, это он. Давай встретимся у него через десять минут? Он припаркован у бокового входа во двор.

— Хорошо, идет.

Я вешаю трубку и угрюмо смотрю на Сета.

Он хлопает в ладоши и слегка пританцовывает.

— Видишь, рискнуть не так уж плохо. На самом деле, все может оказаться очень хорошо.

— Но что, если я паникую? — Я отдаю ему телефон и достаю из ящика комода толстовку. — Что, если я сделаю что-то очень странное? Я никогда не была наедине со странным парнем.

— С тобой все будет в порядке. — Он кладет ладони на мои плечи и заглядывает мне в глаза. — Просто будь той Кэлли, которую я знаю.

Я застегиваю куртку.

— Ладно, я очень постараюсь.

Он смеется, а потом обхватывает меня руками, притягивая для объятья.

— А если тебе что-нибудь понадобится, ты можешь позвонить мне. Я всегда здесь для тебя.

***

На парковке Кайдена нет. Когда я жду у грузовика Люка, то вижу, как остальные студенты торопятся на занятия и с них, поэтому я чуть не убегаю. Я уже поднимаюсь на обочину, чтобы отправиться обратно в общежитие, как из боковых дверей здания выходит Кайден. Он разговаривает с девушкой с черными волнистыми волосами, струящимися по спине.

На нем джинсы, низко сидящие на бедрах, и темно-серая кофта хенли с длинными рукавами. То, как он двигается, очаровывает. В движении его бедер столько развязности, но все же его плечи сгорблены, а вся область живота кажется напряженной, будто ходьба причиняет ему боль.

Я отступаю к грузовику и жду со скрещенными на груди руками. Когда он видит меня, уголки его губ поднимаются вверх, и он машет девушке на прощание, которая, как мне кажется, из моего класса по философии.

— Прости, я опоздал. — Он показывает большим пальцем через плечо на уходящую девушку. — Келли нужно было помочь с заданием по английскому. Ты долго ждала?

Я опускаю руки по бокам, потом снова складываю на груди, не в силах понять, что с ними делать.

— Не слишком долго.

Он выходит на проезжую часть, и я начинаю отходить назад, когда он тянется в мою сторону. Но он хватается за ручку дверцы, и я расслабляюсь, отходя в сторону, чтобы он мог ее открыть.

— Ты в порядке? — Он открывает дверцу, и петли скрипят, когда кусочки ржавчины сыплются с края.

Кивая, я ставлю ногу на дно грузовика и влезаю внутрь. Виниловая ткань сиденья изношена и колется через джинсы, царапая кожу. Он захлопывает дверцу, и я переплетаю руки на коленях. Я впервые с парнем наедине в машине, не считая Сета, и мое сердце пытается удержать возмущение в груди.

— Кэлли, ты уверена, что с тобой все в порядке? — спрашивает он, держа руки на руле. — Ты немного бледная.

Я с трудом фокусирую свой взгляд на нем, стараясь не моргать слишком часто.

— В порядке. Просто немного устала. Колледж меня выматывает.

— Абсолютно с этим согласен. — Он одаривает меня улыбкой, отчего вокруг его глаз образуются морщинки, и включает двигатель. Тот пыхтит, а потом с хлопком заводится. — Извини, грузовик Люка — просто кусок дерьма.

Я раскрываю потные ладони на коленях.

— А что случилось с твоей машиной? С той, на которой ты ездил в школу. Ты оставил ее дома?

Его горло напрягается, чтобы проглотить комок.

— У моего отца есть правило: как только ты покидаешь дом, каждый становится сам по себе. Машина была куплена им, так что теперь она — его.

Я киваю, а потом тянусь через плечо, чтобы взяться за ремень безопасности.

— У меня тоже нет машины. Мои родители предложили отдать мне старую машину брата, но я отказалась.

— Почему? — Он переключает передачу, и шины катятся вперед. — Похоже, с ней жизнь была бы проще.

Я вставляю язычок в замок, а потом наблюдаю за тем, как лиственные деревья проплывают мимо нас, когда мы выезжаем на дорогу и отъезжаем от кампуса.

— Похоже, это слишком большая ответственность, как мне кажется. Кроме того, я вообще не планировала особо покидать кампус.

Он включает дворники, чтобы стереть грязь с ветрового стекла.

— У меня вроде как есть вопрос, так что не стесняйся ответить на него. — Он колеблется. — Как так получилось, что ты ни с кем не общалась в средней школе? Когда я начал думать об этом, то просто мог вспомнить о тебе ничего подобного.

Я чешу затылок, пока его не начинает покалывать.

— Потому что я ничего такого и не делала.

Он смотрит на меня, ожидая, когда я продолжу говорить, его глаза вместо дороги прикованы ко мне, но я не могу ничего ему рассказать. Это моя тайна, и я со стыдом заберу ее с собой в могилу.

— Я знаю тут одно потрясающее местечко, где можно забраться на холмы и увидеть весь город, — говорит он. — Я подумал, что мы можем отправиться туда. Пешком не слишком далеко.

— Пешком? — спрашиваю я. — То есть мы будем подниматься в гору?

Он смеется, и я чувствую себя идиоткой.

— Да, мы поднимемся на холмы и все такое.

Я морщу нос, глядя на свои коричневые ботинки, которые сгибаются в верхней части. Они слишком маленького размера и только от одного хождения по кампусу натирают мне мозоли.

— Хорошо, думаю, мы можем пойти пешком.

Его губы раскрываются, когда он только начинает что-то говорить, но тут из кармана доносится звонок его телефона. Его брови хмурятся, когда он читает высветившееся на экране имя.

— Ты можешь минутку помолчать? — с виноватым выражением лица просит он.

Я киваю, глядя на его телефон.

— Конечно.

— Привет, детка, что случилось? — отвечает он, и на другом конце я слышу голос Дейзи.

— Тогда не говори им этого, и они не разозлятся. — Кайден замолкает. — Да, я знаю. Я тоже по тебе скучаю. Не могу дождаться встречи выпускников... Нет, я еще не достал смокинг.

У меня в сердце загорается вспышка зависти. Когда я была моложе, то мечтала о том, чтобы отправиться на студенческий бал и надеть красивое платье с большим количеством блесток. Мне даже хотелось тиару, которая теперь смотрелась бы глупо.

— Я тоже тебя люблю, — уныло произносит он и быстро вешает трубку.

Моя зависть усиливается, и я выдыхаю, не осознавая, что задерживала дыхание.

Он кидает телефон на сиденье между нами.

— Это Дейзи... ты же знаешь Дейзи Макмиллан, да?

— Да, немного.

— По твоему тону я могу предположить, что она тебе не нравится.

— С чего ты это взял?

Его руки держат руль в то время, как глаза оценивающе смотрят на меня.

— Потому что многим она не нравится.

— Именно поэтому ты с ней и встречаешься? — спрашиваю я, удивляясь тому, откуда берется такая нахальность.

Он пожимает плечами, его челюсти сжаты.

— Она милая девушка. По большей части она делает меня счастливым.

— О, прости, я слишком назойлива, да?

Я цепляюсь за край своего ремня безопасности, когда он сворачивает на грязную дорогу с огромными выбоинами и очень крутым обрывом сбоку. Она ведет в горы, зеленые от деревьев и травы.

— Ты не назойлива. Я же первый стал задавтаь тебе вопросы. — Он стискивает челюсти, а пальцы крепче сжимают руль.

Оставшуюся часть поездки мы молчим, должно быть, я его чем-то расстроила. Колесики в его голове вращаются, в то время как мозг разбирается с чем-то сложным.

Поднимаясь вверх по холму, он выкручивает руль вправо и разворачивает грузовик к разъезду. Перед входом тянется длинный ров, и Кайден постепенно замедляет машину. Грузовик с чем-то сталкивается, а потом наклоняется, когда он снова жмет на газ, и катится назад, раскачивая нас слева направо. Когда мы снова оказываемся на ровной земле, он направляет бампер в сторону деревьев и медленно продвигается, пока не подъезжает близко, затем переключается на парковку и глушит двигатель.

Перед нами тянется крутой склон холма, а на одной стороне скалы нарисованы граффити — разными цветами отмечены даты, слова песен, поэм и признания в любви. Рядом с нами и на дороге припаркованы еще машины. На дорожке и по вершине холма идут люди. Я рада, что мы не одни, но мне не нравится, что здесь много людей. Это довольно проблематично.

Он поворачивает ручку и толкает локтем дверцу.

— Обещаю, что это не так уж далеко. По крайней мере, мне так сказали. Если окажется тяжело, просто скажи мне, и мы сможем вернуться.

— Хорошо.

Я открываю дверцу и высовываю ноги, избегая лужи. Я встречаю его спереди у грузовика и засовываю руки в выстланные мягкой тканью карманы — это ощущение успокаивает меня, потому что напоминает плюшевого мишку.

Мы поднимаемся по грязной тропинке и проходим мимо сидящей на валуне пары в походных ботинках и с рюкзаками. Они машут Кайдену, а тот машет им в ответ, пока я смотрю на скалу, покрытую краской.

— Что это? — вслух интересуюсь я и читаю одну из цитат. — Поймай день, держись за него и сделай его таким, каким тебе хочется.

Он отходит в сторону от дорожки, чтобы обойти большую яму, и его плечо случайно врезается в меня.

— Думаю, это традиция выпускников Университета Вайоминга — подниматься сюда и писать всякие мудрые слова для будущих выпускников.

— Зажигай и преуспевай. — Я смотрю на него, мои губы изгибаются. — Очень глубокомысленно.

Он смеется, и вокруг его рта образуются линии.

— А я никогда и не говорил, что все эти слова мудрые, только лишь то, что слышал такое.

Я бегу к скалистому холму, чтобы между нами образовалось хоть какое-то расстояние.

— Похоже, это не такая уж и плохая идея, вроде бы. Подвести черту тем, что тебе хочется.

— Это действительно так.

Он перепрыгивает через огромный камень — его длинные ноги вытягиваются, когда он приземляется на него, а потом спрыгивает с другой стороны. Он тяжело дышит, улыбается и гордится собой.

— Все это похоже на костер в Афтоне[2], когда мы записывали наши мысли на клочке бумаги, а потом сжигали.

— Я ни разу не приходила, — признаюсь я, сжимая ладони в кулаки. А если бы и пришла, то для меня стали бы пыткой перешептывания людей по поводу того, что я поклонница дьявола, которая никогда ничего не ест. Потому что мои обкромсанные волосы, угольно-черная подводка для глаз и замкнутое поведение могли быть только происками дьявола.

— Ох. — Он осматривает меня, в то время как я делаю вид, что не замечаю этого. — Кэлли, мне бы хотелось узнать тебя. Ты спасла мою задницу, а я почти ничего о тебе не знаю.

Я срываю с куста листочек и ковыряю его восковые края.

— На самом деле, не так уж много узнавать. Я довольно скучный человек.

— Сомневаюсь, что это правда. — Он пинает с выступа скалы камень. — Как насчет того, чтобы я что-нибудь рассказал о себе, а потом ты — мне?

— Что, например?

— Все, что угодно.

Дойдя до конца дорожки, мы останавливаемся. Она расширяется до участка, ограниченного скалами и валунами, и огромный отвес усеян выступами, похожими на ступеньки. Он крутой, но по нему можно забраться.

— Как мы поднимемся? — Я кидаю на землю листок и задираю голову, чтобы посмотреть наверх.

Потирая друг о друга ладони, он хватается за одну из ступенек и ставит ботинок на нижнюю.

— Мы заберемся.

Пригнув колени, он прыгает, будто взбирается на каменную стену. Когда он залезает наполовину, то оглядывается на меня через плечо.

— Ты идешь?

Я гляжу позади себя на изгибающуюся вниз по холму дорожку, а потом обратно на утес. Рискни уже, ради Бога. Несмотря на то, что я боюсь высоты, я хватаюсь за шероховатый край, приподнимаюсь на цыпочках и подтягиваюсь вверх. Поставив каждую ногу на выступ, я тянусь к следующему, чувствуя головокружение от того, что поднимаюсь выше. Когда я смотрю вниз, то замираю от страха разбиться о камни внизу. Ветер раздувает волосы, и из резинки выбиваются несколько прядей.

— Ты собираешься залезать?

Кайден стоит наверху с руками на бедрах, будто он король мира — если бы такая работа существовала, она была бы потрясающей. Я могла бы носить корону, и всем пришлось бы слушаться меня. Я сказала бы им держаться от меня подальше, и они бы так и делали.

Я вдыхаю через нос и передвигаю руку к следующей ступени.

— Да...

Когда мои пальцы соскальзывают, я крепко закрываю глаза, а спина выгибается внутрь. Я не упаду, но чувствую себя беспомощной и не могу сдвинуться.

— Черт, Кэлли, — говорит он. — Дай мне руку.

Мои пальцы цепляются за другой уступ, и я впиваюсь ими, когда мой поток воздуха уменьшается. Головокружение накрывает мозг, и у меня дрожат колени, готовые вот-вот согнуться подо мной.

— Кэлли, открой глаза, — говорит Кайден мягким, но властным голосом, и я приоткрываю одно веко. Он спустился вниз, и его ноги чуть выше моей головы, а длинная рука протянута ко мне. — Дай мне руку, и я помогу тебе забраться.

Я гляжу на его руку, как на дьявола, потому что именно им могут быть руки: они могут завладеть тобой, пригвоздить тебя, трогать тебя без разрешения. Закусив губу, я качаю головой.

— Я могу сама. Меня просто на мгновение сбило с толку.

Он вздыхает, и мышцы в его руке расслабляются.

— Ты боишься высоты, да?

Я наклоняюсь вперед, пока мое тело не прижимается к шершавым камням.

— Немного.

— Дай мне руку, — повторяет он, его голос мягкий, но глаза требовательные. — И я помогу тебе забраться наверх.

Ветер усиливается, и пыль колет щеки. Тело горит от волнения, когда я закрываю глаза и вкладываю свою ладонь в его. Наши пальцы переплетаются, потрясение прорезает мою руку, и я поднимаю к нему глаза.

Крепче сжимая руку, Кайден поднимает меня, мышцы в его руке напряжены, пока я не оказываюсь на следующей ступени. Я ставлю на нее ботинки, и он дает мне время, прежде чем снова потянуть за руку и поднять на следующую. Забравшись наверх, он отпускает меня, но только чтобы подняться самому. Потом он протягивает мне над уступом руку, я хватаю ее, снова ему доверяя, и тянет. Я спотыкаюсь, когда мои ботинки скользят по земле, и пытаюсь удержать равновесие.

Его рука обхватывает меня за спину и касается прямо над талией, чтобы удержать меня на ногах. Мое тело напрягается, когда смесь эмоций накрывает меня. Мне нравится, что он трогает меня, мягкость его пальцев и тепло его близости. Но потом у меня в голове проносится воспоминание о большой руке, толкающей меня в спину на кровать.

Я разворачиваюсь с расширившимися глазами, а перед лицом у меня раскачиваются пряди волос.

— Не трогай меня, пожалуйста.

— Все в порядке, — говорит он с вытянутыми перед ним руками и осторожным взглядом на лице. — Я просто помогал тебе удержать равновесие.

Я тянусь вверх, чтобы удержать резинку в волосах.

— Прости... просто... это никак не связано с тобой, клянусь. Просто у меня проблемы.

Он опускает руки по бокам и долгое время смотрит на меня.

— Я не хочу давить, но, похоже, ты немного нервничаешь. Могу ли я... Ты не против, если я спрошу, почему?

Я направляю свой взгляд поверх его плеча.

— Лучше не надо.

— Хорошо, — просто говорит он и поворачивается лицом к открывающемуся утесу.

Я двигаюсь рядом с ним, оставляя небольшой зазор между нами. Холмы простираются на мили, зеленые, цветущие, пестрящие деревьями и туристами. Голубое небо бесконечно, а солнце просвечивает сквозь тонкие белые облака. Вверх и поперек дует ветер и, встречаясь, создает у меня впечатление, что я лечу.

— Мне это напоминает ту картину, что висела на стене у мистера Гарибальди.

Кайден задумчиво трет свой шершавый подбородок.

— Ту, которой он так гордился? И о которой все время говорил?

Я оставляю руки на бедрах, но слегка выпячиваю их вперед и держу ладони раскрытыми, представляя, каково это быть птицей и лететь высоко и свободно.

Он смеется и наклоняет голову вперед, волосы падают ему на лоб.

— Он всем классам рассказывал эту историю?

Я провожу языком во рту, сдерживая улыбку.

— Думаю, это традиция. Так он хвалится тем, что в его жизни было время, когда он не сидел постоянно в классе.

Он откидывает голову назад и постепенно выдыхает.

— Сколько хочешь здесь побыть?

Я пожимаю плечами и поворачиваюсь к утесу.

— Мы можем вернуться, если хочешь.

— Мне не хочется возвращаться, — говорит он, и я молчу. — Или ты хочешь?

Я перевожу взгляд на холмы.

— Мне бы хотелось побыть здесь подольше, если ты не против.

— Абсолютно не против.

Он садится на землю и скрещивает ноги, вытянув их перед собой. Потом он хлопает по месту рядом с собой.

Долгое время я смотрю на него, а потом опускаюсь на землю и тоже скрещиваю ноги. Мои мышцы сжимаются от того, что наши ноги так близки, но я не отодвигаюсь.

— Ненавижу футбол, — признается он, вытягивая одну ногу вверх и кладя руку поверх своего колена.

— Да? — удивленно говорю я. — Почему?

Он проводит пальцем по шраму, тянущемуся на половине скулы.

— Иногда насилие добирается и до меня.

Я опираюсь на ладони.

— Мне тоже не нравится футбол. У него только одна цель, и она заключается в доминировании.

Он смеется, качая головой.

— Так далеко я не заходил, но понимаю твою мысль. Хотя я квотербек, поэтому только бросаю мяч.

Я вожу мизинцем по земле.

— Я знаю, на какой позиции ты играешь и кто такой квотербек. Мой отец — тренер, и поэтому во время ужина мне приходилось слушать повтор каждый игры и тренировки.

— Кстати, твой отец — хороший парень, — заявляет он, бросая на меня косой взгляд. — Мне он нравится.

Я знаю, что не должна спрашивать, но не могу удержаться. Эта мысль беспокоит меня уже многие месяцы с тех пор, как я оставила его после того, как его избили. Я никогда особо не верила, что отец бил его всего один раз. Такая сильная ярость просто так не появляется однажды, а потом не исчезает.

— Кайден, что произошло в тот вечер? Когда я была у тебя дома... и твой отец, ну, когда он бил тебя. Такое происходило раньше?

— Думаю, теперь твоя очередь что-нибудь рассказать о себе, — увиливает он от вопроса, его ладони сжимаются в кулаки, а костяшки настолько белеют, что шрамы на них исчезают.

— Обо мне не так много можно рассказать. — Я отказываюсь смотреть на него и пожимаю плечами. — Все равно ничего особо интересного.

Он поднимает руку, щелкая пальцами.

— Ну же. Всего одну крошечную подробность. Все, о чем я прошу.

Нахмурившись, я копаюсь в голове в поисках интригующей подробности о себе, которая не будет при этом слишком личной. Мои плечи поднимаются и опускаются, когда я пожимаю ими.

— Иногда мне нравится заниматься кикбоксингом в спортзале.

— Кикбоксингом? — спрашивает он, на лбу у него образуются складки. — Правда?

Я выковыриваю грязь из-под своих сломанных ногтей.

— Это хороший способ расслабиться.

Он окидывает меня взглядом с головы до ног, и у меня вспыхивают щеки.

— Ты слишком маленькая для кикбоксера. Не могу представить, что эти маленькие ножки способны нанести очень много урона.

Если бы я была смелее, то вызвала бы его на матч прямо здесь, чтобы доказать, что он неправ.

Я поднимаю подбородок к небу и заслоняю ладонью глаза от яркого солнечного света.

— Я занимаюсь этим не для спорта, а ради развлечения. Это хороший способ... Не знаю... — Я замолкаю, потому что остальное — слишком личное.

— Выплеснуть внутренний гнев, — говорит он скорее себе, чем мне.

Я киваю.

— Да, вроде того.

— Знаешь что? — Он смотрит на меня с расплывающейся на полных губах улыбкой. — В следующий раз, когда пойдешь, ты должна меня позвать. Мой тренер, придурок по сравнению с твоим отцом, изводит меня тем, что мне нужно привести себя в лучшую форму. А потом ты можешь показать мне, сколько урона может нанести твое маленькое тельце. Я даже поддамся тебе и дам возможность припереть меня к стенке.

Я закусываю губу, чтобы сдержать улыбку.

— Хорошо, но я хожу не так часто.

— Только когда тебе хочется надрать кому-нибудь задницу? — дразнит он меня, выгнув брови.

Мои губы складываются в легкую улыбку.

— Ага, что-то вроде этого.

Он поворачивается боком так, что оказывается ко мне лицом, и скрещивает ноги.

— Ладно, у меня есть еще вопрос. Вообще-то я только вспомнил об этом. Думаю, было это в пятом классе, и твоя семья была у нас дома на одном из тех дурацких барбекю, которые устраивал мой отец на каждый Суперкубок. И каким-то образом из витрины отца пропал коллекционный футбольный мяч. Все подумали, что это сделал мой брат Тайлер, потому что он вел себя странно, хотя на самом деле он просто был пьян. Но клянусь Богом, что я видел, как ты шла с ним под рубашкой к машине.

Я подворачиваю ноги под попу и прикрываю ладонями лицо.

— Мой брат сказал мне это сделать. Он сказал, что если я украду его, то он не расскажет маме, что это я разбила одного из ее дурацких маленьких коллекционных единорогов. — Я замолкаю, и становится действительно тихо. Наконец, я набираюсь смелости, чтобы выглянуть сквозь щели между пальцами. — Мне очень жаль.

Он всматривается в меня, а потом на его лице медленно расплывается улыбка.

— Кэлли, я просто шучу над тобой. Мне все равно, ты ли это сделала или нет. Вообще-то, это забавно.

— Нет, не забавно, — говорю я. — Это ужасно. Держу пари, у твоего брата были неприятности.

— Не-а, ему было восемнадцать. — Он убирает мою руку от лица. — А когда мой отец начинал вести себя как придурок, он просто уходил.

— Это я себя чувствую придурком. Думаю, он все еще лежит в комнате у моего брата. Я должна заставить его отдать мяч тебе.

— Ни за что. — Он по-прежнему держит меня за руку, направляя ее к коленям. Я очень хорошо осознаю, что его кончики пальцев касаются моего запястья прямо над учащенным пульсом, и сомневаюсь, отдернуть ее или нет. — Мой отец может обойтись и без этого дерьма.

— Ты уверен? — Я не могу оторвать глаз от его пальцев на своей руке. — Клянусь, я могу его вернуть.

Он мягко смеется, а потом его пальцы задевают внутреннюю часть моего запястья, отчего у меня по телу пробегает дрожь.

— Обещаю. Все хорошо, что хорошо кончается.

— Мне, правда, жаль, — повторяю я.

Он смотрит на меня со странным выражением лица, будто в чем-то сомневается. Он облизывает губы, а потом поджимает их, задерживая дыхание.

Я часто размышляла о том, как выглядел бы парень, готовый поцеловать меня. Будет ли это похоже на то, как было перед моим первым и единственным поцелуем — проблеск завоевания в зрачках? Или будет все совсем по-другому? Что-то менее ужасное? Наполненное большей страстью и желанием?

Отворачиваясь к утесу, он отпускает мое запястье, и его рука начинает дрожать. Он сгибает ее, вытягивая пальцы, и выдыхает.

— Что с твоей рукой? — спрашиваю я, пытаясь изо всех сил держать голос ровным. — Ты поранил ее, когда залезал?

Он сжимает ее в кулак и кладет на колени.

— Ничего. Просто некоторое время назад сломал несколько костей, и теперь такое иногда происходит.

— Это влияет на твою игру?

— Иногда, но я могу с этим справиться.

Я гляжу на шрамы на его костяшках, вспоминая тот вечер, когда они были разодраны.

— Могу я задать тебе вопрос?

Он вытягивает ноги и откидывается назад на руки.

— Конечно.

— Откуда у тебя эти шрамы на руке?

Я протягиваю руку, чтобы дотронуться до них. Необходимость почувствовать их настолько сильна, что на время пересиливает все мои сомнения, но реальность меня настигает, и я поспешно убираю руку.

Перенеся вес тела на одну руку, он поднимает ладонь перед собой. Внизу каждого пальца — толстый белый шрам.

— Бил стену.

— Что?

— Не специально, — добавляет он, а потом проводит пальцем по каждому бугорку и углублению. — Иногда происходят несчастные случаи.

Я вспоминаю, как отец ударил его кулаком по лицу.

— Да, думаю, такое бывает, но иногда плохие вещи происходят специально от рук плохих людей.

Он кивает, потом поднимается на ноги и отряхивает грязь с джинсов.

— Нам нужно возвращаться. Мне нужно еще написать убийственный доклад по литературе.

Он предлагает мне руку, чтобы помочь встать, но я просто не могу заставить себя взять ее.

Я переворачиваюсь на руки и колени и отталкиваюсь, поднимаясь на ноги.

— Теперь мне просто нужно спуститься вниз, — со вздохом говорю я, направляясь к утесу и заглядывая через край.

Он тихо смеется и следует за мной.

— Не беспокойся. Я помогу тебе спуститься, если ты мне позволишь.

От его слов, а потом и от утеса мои глаза расширяются. Что за дилемма. Но я поверила ему один раз и решаю сделать это снова. Лишь молю Бога о том, чтобы он не столкнул меня вниз, и я не разбилась, потому что я уже разбита на множество кусочков и не знаю, сколько еще таких разрушений вынесу.

Кайден

Я нервничаю, когда помогаю ей спуститься с утеса, и не только потому, что боюсь, что она упадет. Моя рука обернута вокруг ее спины, а она всем весом налегает на меня. Она в безопасности, и я этому рад.

Проблема заключается во мне. Все то время, что мы спускались, мое сердце бешено колотилось в груди. Мне хочется потянуться к ней и ощутить ее кожу, посасывать ее губы, даже пальцами гладить ее попу. Я никогда никого так не хотел, и меня это чертовски пугает. На секунду я решился поцеловать ее, когда мы были на утесе, но с моей стороны это было бы неправильно. Не только потому что я не должен целовать столь милую девушку, как Кэлли, но и потому что у меня уже есть девушка, и это будет нечестно по отношению к ним.

И хотя наш разговор на утесе длился совсем недолго, в нем было гораздо больше глубины, чем во всех разговорах, что у меня были. Когда я говорю с Дейзи, то в основном он сосредоточен на пустых вещах: встреча выпускников, что она наденет и где будут проходить вечеринки. Я хочу такую жизнь. Простую. Внутри меня уже достаточно сложностей, чтобы можно было укрыть весь мир тьмой.

— Ты уверен, что мы не упадем? — Кэлли цепляется за мое плечо, впиваясь пальцами в ткань рубашки, и поглядывает на землю. — Такое ощущение, что ты меня уронишь.

— Я не уроню тебя, обещаю. — Я крепче обхватываю рукой ее спину и нежно притягиваю ближе к себе. — Расслабься. Мы почти внизу.

Я скольжу по камню ногой к следующему выступу, борясь с желанием ухватить ее за попу, и кладу руку на поясницу. Она тянется рукой вниз, держась за меня, а ногу вытягивает к нижнему выступу. Как только ее стопа касается его, она расслабляется и спускается на нижний.

Я отпускаю ее, когда ее ноги касаются земли.

— Видишь, я же говорил, что не уроню тебя.

Немного красуясь, я спрыгиваю дальше и приземляюсь перед ней, не замечая боли в мышцах голени.

— Напомни мне больше никогда не брать тебя так высоко.

С извиняющимся лицом она отряхивает руками грязь с футболки.

— Прости, мне нужно было предупредить тебя. Хотя такое лазание не кажется мне особо естественным. Было похоже, будто мы пытались стать ящерицами или что-то вроде того.

Не в силах сдержаться я смеюсь над ней. Это длится какое-то время, и это очень приятно.

— На будущее, куда тебе нравится ходить?

Она выглядит такой же растерянной, как и я.

— Понятия не имею.

— Ну, подумай об этом. — Я начинаю спускаться по дорожке туда, где припаркован грузовик, и Кэлли следует за мной. — И в следующий раз, если ты захочешь встретиться, то можешь сказать мне, где.

У нее морщится лоб, когда она смотрит на холмы в стороне от нас.

— А следующий раз будет?

— Конечно, — небрежно говорю я. — А почему нет?

Она глядит на меня и пожимает плечами, выглядя неуверенно.

— Не знаю.

Кажется, будто она знает многое, из-за чего я должен сбежать от нее прежде, чем она сама узнает что-то обо мне. Но мой отец все время говорит, что я не столь обнадеживающий, поэтому у меня возникает ощущение - я не смогу этого избежать.