Случайное добро

Глава 10. О наказании

В больнице волшебники разделились — Лера и Игнат отправились в квартиру заканчивать дела, Александр остался караулить психа, которому в тот момент делали операцию.

О чём он думал, на что надеялся, Лере было неведомо. Замкнутый вид его не располагал к задушевным беседам. Она не знала, стоит ли его пожалеть и примет ли он ее жалость, а других позывов в себе не отыскала, и потому сбежала. Решила заняться делом и таким образом позабыть о проблемах. Да, до отношений, в которых супруги поддерживают друг друга, им было еще очень далеко. Но они только начали и начали плохо…

Порядком измученные, друзья доплелись до квартиры, уповая на то, что за прошедшие полчаса там ничего не изменилось. То есть пленный волшебник не освободился, а раненный «спортивный костюм» не умер. В спешке покидая «место преступления», они не то что вызвать скорую, они телефон найти не удосужились. Теперь бывшим одноклассникам предстояло довершить начатое. Как то: убедиться, что все маскировочные заклинания убраны, вещдоки и разоблачительные таблетки валяются на видных даже полицейским местах, и вызывать скорую и полицию.

Лера очень волновалась за толстяка и сразу помчалась проверить, что с ним. Все обошлось. Он как упал с подоконника на пол, так и лежал, даже позу не поменял. Она перепугалась сперва, но тотчас заметила, что он дышит, причём глубоко и ровно, на зависть. Видимо, что-то еще было в заклинании Игната, о чем она не знала, и обморок толстяка был не совсем естественного происхождения.

— Смотри! — Игнат выскочил из соседней комнаты и чуть не сшиб Леру. В его вытянутой руке болтался амулет на веревке. Она отпрянула и баском крикнула:

— Ты чего мне под нос всякую гадость суешь?

— Это не гадость, — Игнат настойчиво потряс амулетом перед её лицом: — Это та самая пластмасска. Не узнала?

— Откуда бы, — буркнула Лера, нервно заправляя волосы за ухо. Демоновы волшебники. — Какая ещё пласстмасска?

— Боги, Лерок, амулет. Которого у нас только часть. Сейчас узнаем, в чем дело…

Лера хотела сказать, что не стоит совать любопытный нос туда, где его может оторвать заклинанием, но не успела. Игнат лихо разломил амулет пополам, и на пол горохом посыпались белые таблетки.

— Опа, — возвестил друг. — Вот повезло-то! Сейчас такую экспозицию тут устроим.

В четыре руки они собрали таблетки, ссыпали часть обратно в амулет, но закрывать его не стали, а положили на пол. Так, чтобы даже идиот заметил и понял. Остаток распределили по карманам бессознательного толстяка и рычащего в кляп лысого.

После этого они обошли квартиру, заглянули в каждую комнату, проверили все уголки и решили: можно звонить. Только где телефон?

— Его человек забрал, — неуверенно сказала Лера. — Вместе с моими амулетами. Ты, когда его обыскивал, не находил?

— Если бы нашел, не спрашивал бы. Сама подумай. Ладно. Давай их телефоном воспользуемся, какая разница?

— Ты уверен, что у них есть телефон? — спросила Лера, словно не она им звонила какое-то время назад, но Игнат уже скрылся за дверью. Было еще что-то, что она хотела то ли спросить, то ли сказать, но мысль, как это часто бывает с важными мыслями, подразнила и убежала.

Телефон они взяли у лысого, после чего вышли в коридор и переглянулись. Их занимал один вопрос — стоит ли дожидаться полиции и давать пояснения? Или лучше слинять и избавить себя от лишних проблем? А если волшебник выкрутится?

— Давай сделаем проще, — по размышлении предложил Игнат. — Как там — клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды? Помнишь, мы в школе подобными зельями баловались, учителям в еду добавляли? Оно несложное, за десять минут готово будет.

— Порезать, измельчить, но не в крошку, и перемешать, — улыбнулась Лера. — Как не помнить. Только где взять траву?

— В знахарской лавке.

— А деньги? Даром мне никто не даст. Отнимать — долго.

— Думаю, никто не обидится, если мы у этих умников одолжим.

И они и впрямь одолжили. Лысый всё-таки обиделся и очень возражал, когда по его карманам в очередной раз прошлись, но его никто не спрашивал. К счастью, Лера ещё раньше приметила знахарскую лавку недалеко от дома, так что обернулась за пять минут. Еще пятнадцать ушли на поиск тары — ибо практически вся посуда была разбита взрывом зелья — собственно стряпанье зелья и самое трудное — вливание его в глотку волшебника. Тот плевался, брыкался, сопротивлялся и даже хотел их проклясть, но Лера вспомнила своего мужа и пригрозила:

— Язык вырежу. На кухне ножи целые остались.

И так натурально у нее это получилось, даже лучше чем у Александра в свое время, что даже Игнат на некоторое время потерял дар речи. Что уж говорить про лысого.

Не мытьем, так катаньем и угрозами, зелье было впихано, кляп засунут обратно. Ребята еще раз проверили, дышит ли раненый, сделали необходимые звонки и вышли во двор, где уселись на самую дальнюю лавочку, с которой просматривался вход в подъезд. Стали ждать.

Заскучав, Лера спросила:

— Ты как попался-то, а?

Игнат вздохнул и ответил с огромной неохотой:

— Я, как ты помнишь, отправился в город-призрак. Некоторое время там шарил по разрушенным домам и в одном из них услышал шорох прямо у себя под ногами. Через секунду открылся замаскированный люк, и оттуда стал вылезать какой-то парень.

— Угу, — глубокомысленно кивнула Лера. — Дальше что? Поздоровался?

— А то. Я даже двинуться не успел, как он меня за ноги схватил и дернул. Я упал, затылком ударился и отключился. Башка до сих пор трещит.

— Хоть фильм снимай, — покачала головой Лера. — «Жизнь и приключения Игната бестолкового».

— Как ты тогда сказала — еще ногами попинай?

— И попинаю. А потом догоню и еще раз попинаю. Чтобы в голове отложилось.

— За это будь спокойна. Я пока в этой демоновой квартире полы протирал, много чего обдумать успел.

— Это очень радует. Дальше? Ты упал и?..

— И. Не знаю, что «и». Я же в отключке был. Пришел в себя в этой квартире, в той самой комнате. Поначалу даже не испугался особенно, это потом уже невесело стало.

— А… что стало?

— В принципе, ничего особенного, — горько улыбнулся Игнат. — Мне не пытали, только лупили. Все спрашивали, кто еще знает и где бумаги.

— Но как они узнали про бумаги?!

— Я им сказал. Припугнуть хотел — мол, если не отпустите, то полетят улики первым же рейсом в полицию.

— Да ты молодец. Ты бы им еще что-нибудь рассказал. Про детство, отрочество и юность, и где у тебя деньги лежат. Кстати, почему они тебя били? Резерв кончился? Лысый козел — волшебник.

— Он попробовал один раз, но заклинание не сработало. Точнее, сработало, но не в полную силу.

— Отца твоего стараниями, быть может? — предположила Лера. Она все пыталась вспомнить, чем же хотела поделиться с Игнатом.

— Скорее всего.

— Слушай, а когда должны приехать все эти… кого вызывали?

Игнат не успел ответить — только она договорила, как он вдруг ощутимо напрягся, затем без объяснений подскочил с лавки и рванул куда-то.

— Что? — заволновалась Лера, подрываясь следом. — Что такое?

В голове ее заголосили сотни догадок, одна хуже другой, но когда она догнала Игната около подъезда, то услышала, как он отчитывает кого-то, стоящего за раскидистым кустом сирени. Лера не стала лезть вперед, а навострила ушки.

— Ты что здесь делаешь, в третий раз спрашиваю? Ты как этот адрес узнала?

— Если я скажу, что живу здесь, поверишь?

Хм. Еще раз хм. И еще раз. Карина. Лера вдруг стало смешно — мало Игнату досталось, теперь с собственной секретаршей отношения выяснять придется. Хватит ли у него силенок на все и всех?

— Нет.

По закону подлости именно в этот момент Лера вспомнила-таки, о чем хотела сказать Игнату, но было уже не очень удобно.

— И правильно. Я бы тоже не поверила!

— Ма… — Игнат резко оглянулся и ожег Леру угрожающим взглядом, но она лишь невинно улыбнулась. Он хмыкнул и отвернулся: — Карин, мы с тобой это позже обсудим. Я сейчас занят. Завтра буду на работе, там и поговорим, хорошо?

Лера Карину не видела, но это не помешало ей догадаться, насколько Игнат этой фразой просчитался. Не стоило говорить такое измученной ожиданием и тревогой девушке. Тем более, девушке, которая считает, что имеет на него, Игната, какие-то права.

— Ты… индюк надутый, — прошипела Карина. — Я не желаю больше слышать это вранье. Немедленно успокаивай меня, иначе я за себя не ручаюсь.

— Карина, мы здесь по делу. И вообще… давай отойдем. Вон туда, к лавочке, а то здесь сейчас возня начнется. Не хочу опять оказаться в центре событий.

Лера согласно кивнула, хотя к ней, в общем-то, никто не обращался, и посеменила за парочкой. Игнат, трогательно поддерживая пышущую гневом секретаршу под локоток, довел её до скамейки, усадил и сказал:

— Карина, давай не будем… при свидетелях.

— Угу, — встряла Лера, — я же потом вас с мужем обсуждать буду. И не только с мужем. А что у вас… то есть между вами… ну вы поняли? Пока ждем, может, поделитесь, интересно…

Игнат Леру проигнорировал. Его интересовало другое:

— Ты как здесь очутилась?

Карина вздохнула, расправила невидимые складки на идеально выглаженной юбке и ответила:

— Так и очутилась. Ты же сбежал, толком ничего не объяснил. В офисе — погром, в квартире твоей — погром, тебя кто-то заклинанием чуть к асфальту не пришкварил. И ты говоришь мне, что все хорошо. Где хорошо-то, где хорошо, я тебя спрашиваю? Что ты меня за дуру безмозглую держишь?

— Я не хотел тебя вмешивать. Не хотел, чтобы ты пострадала, — немного растеряно ответил Игнат. Он-то в героя играл, ему было интересно, и как любой благородный герой, он подругу защищал, потому дома и оставил за семью замками чай пить, да плюшками баловаться. Ему, герою, и невдомек было, что подруга чаем уже давится, а от плюшек вообще целлюлит бывает и запоры.

— Напрягаться ты не хотел, — отрезала Карина. — Это же объяснять надо, разговаривать, время тратить. Куда проще сбежать.

— Я не сбегал. Я проблемы свои решал.

Лера слушала их перебранку с великим интересом.

— То есть, как жить вместе — так давай, а как проблемы — так твои собственные? — в ярости спросила Карина, вскакивая на ноги.

Игнат силой усадил ее обратно и зашипел:

— Прекрати. Я никогда и не собирался нагружать тебя решением проблем. Это не женское дело. Так что успокойся.

Если бы Александр сказал ей что-нибудь подобное, Лера бы всплакнула от счастья. Но Карина Лерой не была, и такой поворот разговора ей не понравился.

— Отлично. И что ты предлагаешь — каждый раз скромно ждать, пока ты вернешься, и не задавать неудобных вопросов?

— Вот-вот, — неожиданно для себя поддакнула Лера.

— Тебя не спрашивают, — хором гаркнули спорщики, но её это не смутило.

— А я бесплатно. Вы продолжайте, продолжайте.

Игнат вздохнул и попытался взять Карину за руку, но она не далась.

— Карин, давай вечером. Или нет, не так. Мы сейчас дожидаемся полицию и уходим…

— Зачем ждать? Пойдем сейчас.

— Чтобы наверняка. И дома я все расскажу, обещаю. Не сердись.

На этом разговор пришлось прервать, потому что к дому подкатило сразу несколько машин. Скорая, полиция. Ребята сразу поднялись и ушли.

Матвей пришел в себя в больничной палате, светлой, оклеенной кремовыми обоями сколько хватало глаз. У двери стоял стул. В остальном в палате было пусто, как в его голове. Все ушли, бросили его одного. Что произошло, он помнил плохо. Память выдавала события какими-то рваными кусками, полосками, мусором. Нужно было собирать их, как пазлы, но сил не было. «Я же вроде умер», — вдруг вспомнил он кинжал в груди. Он хотел было проверить, но вдруг заметил, что нашпигован многочисленными проводками с головы до ног. И стоило ему шевельнуться, как замигали какие-то лампочки и почти сразу же дверь в палату отворилась. Вошла медсестра. Улыбнувшись пациенту, она сказала:

— Уже пришли в себя? Это радует. Как самочувствие?

Матвей что-то промычал — он и сам до конца не определился с этим вопросом. Он вообще своего тела не ощущал. Так и ответил, в конце концов.

— Это потому что вы на обезболивающих, — пояснила медсестра, одновременно проверяя показания каких-то приборов. — Радуйтесь. Когда отменят — вот тогда завоете. А пока отдыхайте. Родственников ваших мы не пустили, уже не обессудьте. Вы еще в реанимации. Увидитесь, когда переведут.

Родственников? Неужели его мать?.. Но как она узнала?.. И ведь призрак?.. Матвей хотел додумать мысль и обрадоваться, но сон сморил его мгновением раньше.

Следующее пробуждение было менее радужным, потому что Матвея сильно мучила жажда. Уже знакомая медсестра принесла стакан воды. Матвей пил мелкими глотками, и только выпив почти до дна, вспомнил, что не поинтересовался, очищена ли эта вода должным образом. Еще ему было очень неприятно, что он весь такой… никакой, и при свидетелях. Стремясь поскорее отделаться от медсестры, которая смотрела с ненавязчивой жалостью, он сунул ей стакан в руку, но неудачно, и стакан упал. Матвей тут же запаниковал. Не помогало даже то, что он был слаб, и по идее, столь тонкие материи, как чей-то там взгляд, просто не должен был замечать. Увы, Матвей замечал все. И он ждал, что сейчас она засмеется или пошутит обидно, и весь сжался в этом ожидании, но медсестра молча подняла стакан и, пожелав пациенту хорошего дня, вышла.

Она вышла, а Матвей остался. Голова была до отвращения ясная. Боли не было, не было никакого дискомфорта, и соответственно, не было ничего, что отвлекало бы его от роя мыслей-пчел. Жалящих, беспощадных мыслей, на которые у Матвея уже пошла аллергическая реакция.

Мать! Как жить дальше?

Смерть! Ну почему ему так не везет? Ведь он почти умер…

Принцип равновесия! Доказать не удалось, как жить дальше?

Сомнительная избранность! Куда бы ее засунуть?

Матвей застыл на кровати, прикрыв глаза, и отдался на растерзание мыслям. Сопротивляться он больше не мог. Он клял себя, ел поедом, рыдал, ненавидел, презирал — особенно за то, что остался в живых. Умер, и все были бы довольны. А он сам — так счастлив до предела. Неужели и в этой малости — умереть достойно — ему отказано? Почему? За что? Одно Матвей знал точно — из палаты у него есть только один выход. Ногами вперед, в больничный морг. Только кого бы попросить его добить? Хотя бы из жалости?

Он вытер слезы, нахохлился и принялся ждать. Чего угодно. Хоть того же кирпича на голову — как вышло с его отцом. Через две минуты он дождался. Дверь в палату распахнулась, и на пороге возник злой как черт Александр.

Поначалу сердце Матвея испуганно пропустило пару ударов, а потом помчалось вскачь от радости. Вот оно! Сейчас сбудется его мечта. Он закрыл глаза, чтобы не видеть своего конца — малодушие, последняя поблажка.

Однако смертельного удара так и не последовало. В палате царила гробовая тишина. Матвей осторожно приоткрыл один глаз, ожидая увидеть, как враг точит скальпель, но Александр все также стоял на пороге. И злился пуще прежнего.

Матвей был вежливым мальчиком, простите, мужчиной. И даже с тем, кто его ножом в грудь ткнул, не смог не поздороваться — тишина нервировала, вынуждала.

— Д-добрый… простите, не знаю времени суток. В-вы ко мне?

— К тебе, — раздраженно бросил Александр, входя внутрь и закрывая за собой дверь.

Началось! — подумал Матвей и закрыл глаза — приготовился. Но опять просчитался. Александр произнес, сдавленно так, через силу:

— Я пришел попросить прощения.

Матвей глаза распахнул и увидел, что враг стоит перед ним на коленях. От изумления у Матвея упала челюсть.

— Вы… в-вы что делаете?

— А что, непонятно? — буркнул Александр. — Прощения прошу. Так надо.

— М-мне не надо! В-встаньте немедленно. Еще увидит кто! Что за выдумки?

— Молчать, — прикрикнул на него Александр. — Молчать и слушать. Я буду говорить. И только попробуй меня не простить.

— Ммм. — Матвей совершенно растерялся. Никто никогда не просил у него прощения — тем более в такой исключительной манере.

— Перед лицом всех богов я смиряюсь и прошу прощения у этого… волшебника. Прошу искренне, со всем почтением. Я пришел добровольно. — Слова Александр практически выплевывал и кривился, словно они ему язык обжигали.

Матвей безропотно слушал. Александр еще что-то сказал про богов, про прощение, упомянул смирение и гордыню и на этом закончил.

— Услышал? — спросил он Матвея. Тот утвердительно икнул. — Простил? — Матвей кивнул. — Вот и славненько. Проверим.

И Александр произнес заклинание. Даже не обладающий большой силой — без темноты он мало на что годился — Матвей осознал, что оно было серьезным. Уж больно заковыристо звучало. Ничего не произошло. Александр сердито посмотрел вокруг, затем — на свои руки, затем — на Матвея, и от этого взгляда последнему стало не по себе. Опять он в чем-то виноват?

Выяснить это возможности не представилось, потому что открылась дверь и в палату зашла давешняя медсестра. Грозная, как шторм, величественная, как цунами, она тихо спросила:

— Вы как здесь очутились?

Матвей сусликом замер на кровати, переводя тревожный взгляд с медсестры на Александра.

— Проведать зашел. Племянника.

— Я вам еще когда сказала, что его нельзя беспокоить? Вы таанского не понимаете? Я сейчас охрану позову, и вас больше в больницу не пустят! Марш из палаты! Как не стыдно! Пациент после операции, а вы его беспокоите! Марш, марш, кому сказала!

На волнах её праведного гнева Александра буквально вынесло из палаты. Медсестра осталась.

— Вот кнопка. Если вдруг вам опять будут надоедать, нажмите, и я приду. Тоже мне, родственник.

— Кто родственник? — прошелестел Матвей. — Этот… дядя? Он мне не родственник.

— Вот даже как, — сощурилась медсестра. — А это уже интересно. Он сообщил о вашем родстве, ждал, пока вы очнетесь, всех извел.

Матвей бы почесал макушку, если бы провода позволяли. Врать у него никогда не выходило, поэтому он принялся искать обходные пути. И, как показалось, нашел.

— Он… я его никогда не видел, не знал и знать не желаю.

Медсестра никак не прокомментировала это заявление, еще раз указала на кнопку вызова и удалилась. А спустя полчаса в палате объявилась полиция, и для Матвея наступил очередной конец света.

Лере и Александру пора было возвращаться домой, но всё не получалось. Александр разбирался с полицией, которая то допрашивала его по поводу происшествия в парке, то вызывала на какие-то загадочные опознания. Обвинений ему никаких не предъявили. Раненый оказался убийцей в розыске, и в участке никому не было интересно, как его задержали. Главное, что задержали. Все списали на необходимую самооборону. Лера не уставала благодарить богов. Если бы ее мужа посадили, пришлось бы ставить шалашик под стенами тюрьмы.

Они обосновались в Лерином доме, пытаясь составить мало-мальски приемлемый план на будущее. Сделать его — и план, и будущее — менее мрачным.

— Его зовут Матвей. Тридцать лет. Мать недавно умерла. Насколько я понял, он ее и убил, — рассказывал Александр после первого допроса. — Ее и какого-то мужика. Врача, что ли. Нет, врач вроде выжил? Ладно, неважно это. Мы не первые в списке.

Лера покачала головой. Знай она об убийствах до встречи в парке, ни за что бы к нему не полезла с палкой. Матвей выглядел грустным клоуном, выражался так, что без дешифратора не поймешь, но при этом умудрился упокоить двух живых существ и почти упокоить третьего. Все-таки им крупно повезло.

— Их-то за что? Он же про мать так говорил… Он вас обвинял, что вы ее обидели, а сам?

— Элеонора, он не в себе. Сколько в этом естественного, а сколько приобретённого, еще предстоит разобраться.

— Он что, притворялся психом? Так натурально выходило…

— Нет. Арья не смогла бы психически здорового волшебника свести с ума. Даже мне в отместку.

— Побольше уважения в голосе, — хмыкнула Лера. — А то еще кто-нибудь по вашу душу прибежит. Сколько у вас осталось живых родственников с тараканами в голове?

— Я не помню, — вздохнул Александр. — Надо бы наведаться к ним домой. Может, узнаю.

— А вы хотите? — удивилась Лера. — Что-то не замечала в вас до сей поры такого стремления.

— Не особо, — признался Александр. — Но в то же время понимаю, что надо.

— А адрес вы знаете?

— Дорогая, я даже город не знаю, — невесело ответил Александр.

— Странная у вас потеря памяти. Избирательная. Себя-то вы помните. И заклинания тоже.

— Я бы не назвал это потерей памяти. То, чем я жил за Гранью, осталось. Много другое — забылось, потому что неважное. Иногда мелькают какие-то отрывки, но собрать их в единое целое я не могу.

— Удобная позиция.

Он не ответил и разговор как-то сам собой затух.

Лера все меньше смотрела по сторонам и все больше — на своего мужа. Он сидел за столом, положив локти на столешницу, сцепив пальцы в замок и вперив отрешенный взгляд в стену. Было ясно, что мысли его витают далеко-далеко. Пожалуй, впервые она всерьёз задумалась, каково это — пытаться жить без волшебства. Она не обладала значительными силами, но если бы лишилась их… ей было бы трудно это пережить. А имея все, что имел он… Ей казалось, что это похоже на свободное падение. С небес на землю и ниже — туда, где царит тьма. Вероятно, она не могла в полной мере представить себе масштаб трагедии. Но одно знала точно — смириться с подобным невозможно.

Был ранний вечер четвёртого дня после происшествия в парке. Александр чах над чашкой чая, каждые двадцать минут названивая в больницу. Лера подозревала, что ему просто нравится нажимать кнопки на телефонном аппарате. Как бы то ни было, ничего узнать ему не удалось. На следующий день он ушел в больницу — караулить, а она в припадке хозяйственности и чтобы не поддаваться кислому настроению, вспомнила былое и, вооружившись необходимым инструментом, обкорнала пару-тройку кустов. В планах был забавный пингвинчик, а вышел лохматый тролль. Зато она успокоилась. Возясь в саду, она сначала поглядывала на соседний дом, гадая, сумел ли Эмиль освободиться или до сих пор в спальне в мумию превращается и не надо ли сбегать проверить, но вскоре увлеклась стрижкой и о нём забыла. Потом вернулся Александр с новостями, и стало вообще не до соседских горестей. Тем более, если Эмиль и освободился, то ненадолго.

И вот супруги сидели на диванчике, пили чай и беседовали. Тихо, мирно. Никто никого не обвинял, не подкалывал, не унижал. Странно, но Лера уже начинала к этому привыкать, хотя учитывая их прошлое, ожидала от себя большего злопамятства. Может, совместно пережитые опасности повлияли, может, осознание, что деваться им друг от друга некуда, но желание напакостить прошло. Взамен появились другие.

Ей бы радоваться, злорадно потирать руки — тот, кто в свое время разрушил ее жизнь, теперь похоронен под обломками своей — но не получалось. Получалось сочувствовать. И еще очень красочно, животрепещуще и как-то само собой получалось воображать их двоих вместе — занятых не только спасением своих жизней, но и кое-чем другим. И с этим надо было срочно что-то делать.

Лера меланхолично бомбардировала чайной ложкой стенки чашки, размешивая сахар. Александр говорил:

— В участке опять спрашивали одно и тоже. Этот… Матвей стабилен. И я исполнил приказ Арьи. Но сил это мне не вернуло.

— Хорошо вы в свое время подгадили богине, что она ради вас на такие ухищрения пошла.

— Просто напрямую мстить мне — не по правилам. Представь, какой бедлам начнется, если боги станут свою силу использовать в личных целях. И сколько полубогов будет бегать по улицам нашего королевства. Поэтому и заходы, и тактика разработаны были. А Матвей… он бы и без ее помощи с ума сошел, но вероятно, только под конец жизни. И уж явно про меня и не вспомнил бы.

— Значит, никакой он не сильный волшебник? — Лера вспомнила легкость, с которой Матвей залез к ней в спальню. — Значит, это проделки богини?

— Начнем с того, что ни один волшебник в этом королевстве не в состоянии жить долго после того, как ему кинжал воткнули в грудь. И то заклинание, которое он на мне пробовал, без ритуала мало кто отважится произнести. Столько энергии нужно, что страшно. Оно для тех, кто хочет врагу испоганить не только жизнь, но и смерть, и посмертие в придачу.

— Александр! Говорите яснее. Ничего не поняла. Мне уже надоело чувствовать себя дурой.

— Все просто. Демоново заклинание отнимает много сил. До дна вычерпывает резерв, после чего не каждый волшебник сможет восстановиться. Да что там восстановиться — и выжить тоже. Даже тебе должно быть известно, что добровольно отданная кровь, не говоря уже о жизни, из заклинания делает некое… совершенство. И жуткую дрянь, от которой потом не избавишься. Например, накладываешь ты смертельное проклятие на врага, и если хватит тебе духу с собой покончить — на выходе получишь истребление вражьего рода до десятого колена. Правда, для тебя это уже ничего не значит, но кого это останавливает?

— Бред. Ценой собственной жизни… зачем? В чем смысл?

— Весьма разумные вопросы, только немногие ими задаются. Те же, кто не планирует предстать перед богами, обычно используют ритуал для совершения заклинания.

Лера подумала, что ей еще только предстоит научить его излагать свои мысли не только четко, но и кратко, а то пока он до сути доходит, она уже вопрос забывает.

— Что нам теперь делать? — хмуро спросила она, делая последний глоток. — Еще чаю не хотите? Я себе пойду ставить.

— Хочу. А плюшек больше не осталось?

— Парочка.

— Неси.

Они отвлеклись на кипячение чайника, на дележку трех булок — каждый хотел урвать побольше. Спустя двадцать минут они вновь уселись на тот же диван.

— Мне нужно вернуть волшебство. Без него я долго не протяну, — признался Александр. — И ты, соответственно, тоже. У меня сейчас защиты никакой. Амулет сгорел.

— Кстати, а что это был за амулет? — поинтересовалась Лера. — Странный какой-то.

— Я его сделал, когда постоянно за Гранью находился. Поэтому он мог тебе показаться не похожим на остальные. Но за Гранью все другое.

— Другое в каком смысле?

Александр задумался на пару секунд и ответил:

— Просто другое. Существование, лишенное атрибутов, нацеленное на познание. Грань знает, чем заманивать. Постепенно ты растворяешься в волшебстве и перестаешь быть; теряешь телесную оболочку, становишься частью волшебства и рискуешь никогда не вернуться обратно. Подозреваю, что в конце от меня остался бы лишь разум, не отягощенный физическими проявлениями и потребностями. Нет, это не жизнь, это какое-то мерное качание на волнах. Ты один, и вокруг очередные ступени развития, новые достижения, открытия — мечта всех волшебников.

— Ну да, — с готовностью согласилась Лера, которую эти цветистые речи порядком раздражали. — И рассказать-то вам, бедняжечке, некому, что величие из вас уже через уши вылезает вместе с мозгами — я правильно поняла? И поделиться не с кем. А разговоры с самим собой плохо заканчиваются. Тем более с вашим-то анамнезом и родственниками.

Александр подозрительно посмотрел на неё, но она всем своим видом являла серьезность и сочувствие. Тогда он продолжил:

— Знаешь, в один прекрасный момент я поймал себя на мысли, что не хочу. Безграничной мудрости, которая грозит обернуться шизофренией. Бесконечных знаний, с которыми нечего делать. Могущества, с которым очень скучно существовать. Тем более, в виде горстки элементарных волшебных частиц.

Лера смотрела на него без особой жалости. Эти полноценные волшебники сами не знают, чего хотят. Зажрались, капризничают, как дети. Грань ему, видишь ли, не угодила. Это при том, что сотни тысяч других волшебников не чают туда попасть. Вот если бы ей на голову свалилась возможность познать великое, она бы на попятный не пошла…

— Ладно. — Лера не любила разговоров о том, чего не понимает и понять не сможет. — Какие у нас планы? Жить недолго и несчастливо?

— У нас одна глобальная проблема — возвращение мне волшебства. Все остальное решится, когда мы разберемся с первой.

— И как возвращать будем, если стояние на коленях перед этим Матвеем не помогло?

— Я не знаю. Я пересмотрел множество книг, но книги эти бесполезны. Если бы я мог снова выйти за Грань, там при должном старании можно было бы найти ответ. Здесь же, в нашем королевстве, как и на всей планете в целом подобных знаний не существует.

— Но ведь наверняка есть другие волшебники. Те, кто побывал за Гранью. Они могут знать.

— Только где их найти, — вздохнул Александр. — Это раз. Согласятся ли они помочь — это два. И третье, но самое главное — Грань своих не отпускает. Я пять лет потратил на исследования, прежде чем нашел выход.

И хотела бы Лера разозлиться, вспомнив, какой именно выход нашел ее муженек, но не стала. Что было, то прошло, и тратить нервы на это не стоило. Но высказаться она себе позволила, без особого жара:

— Вот почему вам не жилось спокойно в свое время? Корпели бы в своей лаборатории, тешили бы собственное самолюбие местечковыми открытиями. Зачем вы в высшие сферы полезли? И себе жизнь испортили, и другим досталось.

Александр ее речь пропустил мимо ушей — он жевал плюшку и с отсутствующим видом смотрел в окно. Лера плюнула на философию и заговорила о насущном:

— Что с племянником вашим?

— Арестуют, наверное.

— Но он ведь не виноват. Его заставили. Богиня ваша!

— Во-первых, поди докажи. Во-вторых, он совершил преступление. И ничего с этим не поделаешь. Но я думаю, ему прямая дорога в психушку.

— Ему прямая дорога в суд. Это что же получается — жил себе волшебник, никого не трогал, а богиня его взяла в оборот и заставила пойти на преступление.

— С кем судиться? — иронично спросил Александр.

— Но он же сядет в тюрьму! Или в дурдом попадёт! Ни за что!

— Ты чего распереживалась-то? Он тебя чуть не убил.

Лера и сама поняла, что перегнула палку, но кому, как ней было знать, каково это — быть игрушкой в руках более сильного. Она пережила это, и слава богам, сохранила здравый рассудок. А этот несчастный… Она искренне негодовала. Ведь это не его воля, не его желание, не его месть даже, но расплачиваться ему. И за это наказывать? А истинная виновница пойдет забавляться с новой жертвой? Нельзя так оставлять!

Не придумав ничего толкового, Лера вздохнула и сменила тему:

— Надо Игнату позвонить. Узнать, как дела.

— Не стоит.

— Это еще почему?

— Ммм… как бы тебе объяснить. Если я правильно помню схему отношений «мужчина-женщина», он сейчас занят.

— Но уже сколько дней прошло с тех пор, как мы расстались!

— И что? — пожал плечами Александр. — Отстань от парня.

Насупившись, Лера стала усиленно придумывать себе новое занятие. Сидеть в тишине рядом с Александром становилось некомфортно. На ум опять лезли его слова про «супружескую жизнь» и картинки того, как это могло бы быть. И как назло, именно в этом вопросе ее воображение дало себе волю. Она неслышно вздохнула и, схватив журнал, принялась им обмахиваться. При этом она украдкой косилась на своего мужа. Вдруг приставать начнет? А она еще не решила окончательно, то ли сразу по лбу, то ли попробовать сперва, а потому уже по лбу, если не понравится.

— Тогда надо Эмиля проведать! — вскричала она не своим голосом после раздумий. — Вдруг он умер.

Она это сказала и сама удивилась сказанному. И интересу, звучащему в голосе. Именно интересу, а не ужасу. Мда, еще месяц такой жизни — и она примется осваивать запрещенные заклинания. Тоже из интереса. И когда она успела так сильно растянуть границы приемлемого? Когда успела пересечь установленные своей же совестью пределы? Точнее, кто в этом виноват?

— Зачем? — не понял Александр. После еды его тянуло поспать, а не лазить по чужим домам, но Леру это не волновало. Она определилась с целью и готова была горы свернуть для ее достижения. — Если не ошибаюсь, в скором времени его и без тебя проведают.

— Кто это? — глупо спросила Лера. — Ах, ну да. Полиция.

— Если дело не спустят на тормозах, то они очень скоро заявятся. Напомни, у вашей полиции хоть какие-то договоренности с волшебниками есть? Сотрудничество в расследовании преступлений, совершенных волшебниками же, практикуется?

— Есть. Иначе наш участок просто функционировать не смог бы. Но я же вам рассказывала — «волшебный» отдел не у нас, а в райцентре. Туда посылается запрос, а что потом, какие условия, сроки и результаты, я не знаю. Возможно, знает Игнат. И все же, — после паузы упрямо добавила она, — надо проведать Эмиля.

— И ты всерьез думаешь, что он тебя встретит с распростертыми объятиями? Я бы на его месте уже верёвки перегрыз и чемоданы упаковывал.

Почему-то эта мысль Леру не посещала.

— Как так? Уйдет ведь, сволочь, — мгновенно вскинулась она. — Тем более, надо проверить.

— Стоп, — сказал Александр и весомости ради положил руку ей на колено. Она посмотрела на него, на его руку, потом опять на него и сказала:

— Это не аргумент.

— Кому как. По мне — так очень даже. Первое. Если он освободился и сбежал, а я думаю, что это вероятнее всего, то мы ничего не сделаем. Если же нет — нам тем более в доме делать нечего.

Лера стряхнула его руку с колена, отсела подальше, рискуя упасть с дивана, и возразила:

— Но он наверняка голодный и пить хочет. И… все остальное тоже.

— Элеонора, не изводи себя жалостью. Это чувство мало того что бесполезно, оно опасно. Сосед все-таки волшебник. Придумает что-нибудь. Нас так легко не отправишь на небеса.

Лера повздыхала немного, затем проворковала:

— Ужастики любите? У меня канал подключен — упадете.

Но Александр не дал сбить себя с толку.

— Давай лучше чем-нибудь более интересным займемся, — предложил он с улыбкой.

Лера посмотрела на него с сомнением, потом вспомнила, что жизнь очень коротка и недавно она сильно по этому поводу расстраивалась, и наконец решилась:

— Только сначала Игнату позвоним все-таки.

И вскочив с дивана, она понеслась к телефону.

Полиция пробыла у Матвея недолго — их выгнала все та же медсестра. Матвей умирал от калейдоскопа эмоций: начиная со стыда и заканчивая все тем же стыдом. Ему становилось хуже с каждой минутой. Медсестра вышла, но Матвею казалось, что она все равно как-то наблюдает за его корчами. Через дырку в потолке, или через заклинание, или через окно. И не она одна — весь больничный персонал во главе с главврачом наслаждается душевными терзаниями обвиняемого в убийстве, и обсуждает, и похихикивает мерзко, и тычет десятками пальцев.

Матвей пошевелиться боялся, почесаться не мог, хотя очень чесалось в правом боку. Он полулежал, уставившись в одну точку, то краснея, то бледнея. Порой ему слышался чей-то смех за дверью, и он напрягался еще больше, потому что знал — там смеются над ним, Матвеем. Там обсуждают его, Матвея, и его поступки.

Время не просто тянулось медленно, оно было как липкая грязь, как пластилин; из-за этого день вышел длинный, бесконечный, мучительный. Матвей все время так и пролежал, не шелохнувшись. Он думал и не думал одновременно. К концу дня он понял, что мысли, кружившиеся в его голове — не его. И воспоминания тоже не его. Ему все это приснилось. Он не убивал мать — этого просто не может быть. Ведь она — его мать! Это был сон, дурной сон, всего лишь сон. И Михаил приснился, и темнота, и Александр трижды проклятый приснился.

Он устал на работе, переутомился. А по дороге домой на него напали — вот он и очутился в больнице. Все просто. Известили ли об этом мать? Ясно, что полиция Матвея с кем-то перепутала, а может, полиция ему тоже приснилась? Кто знает, какими таблетками его здесь пичкают, и какую воду в стаканах приносят. Избавиться бы от постоянной слежки, и станет получше. А кто ему в этом деле помочь может? Правильно, только король. Он издаст указ и дырку в потолке замажут намертво. И заклинание снимут. И окно черным закрасят. Надо только в прошении чётко обозначить все проблемы.

Матвей несколько приободрился и наконец-таки чуть шевельнулся… и услышал знакомый голос:

— Я тут подумал… Король — идея, конечно, хорошая, но больно долго все это тянуться будет. Пока прошение через всех чиновников пройдёт, пока слушания да обсуждения, пока указ составят, пока подпишут… может, просто жвачкой заклеить? Дырку-то.

Через силу Матвей повернул голову. Михаил сидел на подоконнике, болтая ногами. В руках он вертел любимую кружку Алевтины Григорьевны.

— Тебе принес, не поленился. А то здешние кружки, поди, не стерильные. Еще животом мучиться будешь.

— Ты… откуда?

— Оттуда, друг мой, оттуда, — улыбнулся Михаил. — Миссию свою ты не выполнил. Прискорбно, но факт. А как все хорошо начиналось: и дура эта, и врач одним ударом. Да-да, врач-таки окочурился. Вот, решил в утешение тебе кружечку занести.

Очередная революция в сознании Матвея произошла быстро и бескровно — наши победили. Сон с реальностью опять поменялись местами. Матвей протянул руку к кружке — рука тряслась, одни проводки повылезали, другие сместились и кожа над ними медленно начала распухать.

— Можно?

— Конечно. — Михаил легко спрыгнул с подоконника и подошел к подопечному. — Держи.

Матвей долго рассматривал кружку, сдерживая слезы. На время он даже забыл, что за ним наблюдают и сейчас прибегут Михаила выставлять. Бдительная медсестра Матвею попалась.

— Если ее разбить, — вдруг мурлыкнул Михаил, — то края острые получатся. И резать они будут хорошо. А знаешь, где проще всего резать? Нет, запястье оставь тем, кто хочет выжить. Вот здесь, — Михаил показал на горло, — сбоку. Только воткнуть надо посильнее. И в палате сразу станет красиво, а то белый цвет тоску навевает.

— Уйди, — попросил Матвей. — Это мамина кружка. Я не буду ее разбивать.

— Ага, — глубокомысленно кивнул Михаил. — Мать ты угрохал, а кружку бережёшь. Где логика, друг мой?

Матвей только глаза закрыл и губу прикусил — сильно-сильно — чтобы не разрыдаться.

— Ой, да ладно тебе, — всплеснул руками Михаил и уселся на кровать рядом с Матвеем. — Мы же не просто так. Мы же тебя к предназначению готовили. Ради, во имя и так далее. Убил и убил, подумаешь. Без нее даже лучше.

Внутреннее напряжение грозило разорвать Матвея на сотни ошметков. Михаил жизнерадостно болтал:

— Ну не вышло у тебя с избранностью. Придурком ты оказался, слабовольным придурком. И врага не уничтожил, и принцип не доказал. Зато у тебя остался я — полное Счастье. Мы вместе. И мы что-нибудь придумаем. Не зря же я тебе кружку тащил. Кидай. Кидай же.

— Не могу. — У Матвея тряслись губы. Он сильно прижимал кружку к груди, пытаясь справиться с эмоциями. — Я сломался. Я сломался.

— Тогда это сделаю я! — азартно выкрикнул Михаил, выдернул кружку у Матвея из рук и с лихим гиканьем швырнул ее об пол. Осколки брызнули во все стороны. — Каково, а?

В этот момент произошло две вещи. Первая: открылась дверь, и в палату вошла медсестра. Вторая: у Матвея потемнело в глазах, в голове зазвенело.

Он никогда не умел бороться за свое, этот волшебник-неудачник. В детстве у него отнимали игрушки даже дети помладше. Он просто отходил в сторону, и глаза его были полны слез, но смелости отобрать свое не находилось. Ведь для того, чтобы отобрать, нужно было драться, а хорошие мальчики, примерные сыновья не дерутся. Упаси боги. Это так огорчает их матерей.

Такой ярости Матвей не ощущал никогда. Ярости, в которой не было ни грана страха; ярости чистой, первобытной, инстинктивной. Запоздалой, детской, когда плевать на последствия — главное, забрать свое.

Тихо, стремительно, Матвей кинулся на улыбающегося Михаила, который стоял на месте и не двигался, пока его не сшибли. Провода выдрались из тела Матвея окончательно, и ему было бы больно, если бы он находился в уме. Откуда только силы взялись — после тяжелой операции, после ранения в грудь, после нескольких дней мучительных раздумий и самоедства. Как бы то ни было, силы нашлись — раз была мотивация.

Матвей мутузил посланника небес с таким наслаждением, что не сразу понял, что его кто-то пытается от Михаила оторвать.

— Немедленно перестаньте! Вам сейчас плохо будет!

Медсестра-подлюка позвала на помощь еще двоих, и только так они смогли оторвать Матвея от его жертвы. Матвей плевался, орал и брыкался. Кровь лилась из открывшейся раны, но ему было все равно. Безумным взглядом он смотрел на распростертого на полу Михаила. Посланник выплюнул пару зубов, с трудом поднялся с пола, отряхнулся и сказал:

— Давно бы так. А то сю-сю… дай себе волю, друг мой. Дай себе волю. Тебе понравится, обещаю. В этом твое спасение.

— Врача, немедленно. Он умирает… Врача!

Последней мыслью Матвея было — не было за тридцать лет у меня счастья, и не надо.