Случайное добро

Глава 7. О трудностях пути избранного

Для того чтобы бороться со злом, требовалось основательно подкрепиться. И не столько едой, сколько — по словам Михаила — внутренней энергией. Это было Матвею на руку, поскольку пища уже давно не вызывала в нём положительных эмоций. Наоборот, Матвей к каждому кусочку принюхивался, прислушивался, присматривался — а не полезут ли черви, а не превратится ли говядина в человечину, не обнаружится ли гниль?

Они крались в темноте, избегая света фонарей и витрин. Матвей все думал о том, как бы незаметно мимо «этой» проскочить в спальню. Только из спальни был возможен сеанс с богами. Об этом ему сообщил опять же Михаил, пояснив:

— Я не специалист, но в твоей комнате какие-то потоки энергии в один сливаются, и ткань миров истончается, и ты имеешь все шансы достучаться до богов. Боги благоволят избранным, а твоя миссия священна.

Это звучало так складно, так похоже на речи книжных героев, что Матвей не мог не поверить. С восторгом и удивлением он внимал Михаилу, прячась от случайных прохожих за деревьями. Очень хотелось попросить: «Расскажи еще. Еще про меня и божественное предназначение. Еще, еще, еще…»

— Откуда ты все это знаешь? — все-таки спросил Матвей, когда они были в квартале от его дома.

— Я - посланник богов, мне по должности положено знать.

Матвею очень хотелось поинтересоваться, знает ли Михаил о темноте, но сперва он не решался, а потом стало некогда. Потому что как только в поле зрения Матвея попал его дом, стало понятно — были дела плохи, а стали — ужасны. Первое, что бросилось в глаза волшебнику — светящаяся в темноте красная заградительная лента, окружающая дом. У входной двери были припаркованы полицейские машины, и туда-сюда сновали люди в форме. Несмотря на поздний час, у ленты собралась толпа зевак. Все окна светились. Демоны все побери, в его спальне тоже горел свет!

Матвей споткнулся, растерянно остановился и посмотрел на Михаила. Тот пожал плечами:

— Наверное, твое заклинание сработало в полную силу.

Не готовый к такому откровению Матвей похолодел, затрясся, как заяц, и неверным голосом спросил:

— В смысле? Они…

— Думаю, в ином случае народу было бы куда меньше.

— Тссс! — испуганно прижал палец ко рту Матвей. — Тихо ты!

— Да ладно! Идем, посмотрим одним глазком! Ты же видишь, сколько народу собралось — тебя нипочем не заметить! Только заклинание маскировочное накинь самое простое — чтобы соседи любопытные не узнали.

Мысль показалась бы дельной, если бы Матвей не так страдал. Он нервно пригладил волосы, повздыхал, но нужные слова выговорил и поплелся за Михаилом. Ему не столько хотелось потолкаться среди зевак, сколько он боялся остаться наедине со своими мыслями, без поддержки Михаила.

Он убил… опять. И кого? Свою мать! Пусть она была плохая, пусть еще сто оправданий и причин, но… Думать об этом было невыносимо, и Матвей пытался не думать, не вникать, не анализировать. Потому что иначе он тут же наложил бы на себя руки.

— Ты уничтожил зло, — шептал ему на ухо Михаил. — Они должны тебе спасибо сказать.

Матвей поежился, не слишком уверенный, что начальник участка выдаст ему похвальную грамоту за двойное убийство. Обнадеживало его только одно — еще ни в одном фильме добро не торжествовало сразу, безоговорочно и легко. Оно, это добро, продиралось сквозь дебри непонимания, наталкивалось на неодобрение, боролось с предрассудками и кознями. Его, это добро, били по морде, втаптывали в грязь, глумились и насмехались. Но оно, это добро, выживало назло всем врагам и в конце, окровавленное, измочаленное, но счастливое, праздновало победу посреди пепелища. Вопреки всему. Но мать!.. Мать!.. как с этим быть? Как с этим жить-то?

— Вот и я говорю, — вздыхал рядом Михаил, — хорошо — легко не бывает. Крепись, мой друг.

И они влились в толпу. Матвей весь скукожился — подобной близости он не терпел, но обстоятельства вынуждали.

— Спроси у этого борова, что случилось, — подтолкнул волшебника Михаил.

— Отстань ты, — дернулся Матвей. — Не хочу я ничего спрашивать.

«Боров» немедленно обернулся, окинул Матвея подозрительным взглядом, но ничего не сказал. Матвей же выдохнул, только когда оказался от «борова» на приличном расстоянии.

— Какой позор, — зашипел он Михаилу. — Что он теперь обо мне подумает!

— Тебе не все ли равно? — хмыкнул Михаил. — Ты — избранный. Они следы твои целовать должны, а не носы воротить. Но мы им еще покажем…

— Я не хочу! Я не хочу ничего никому показывать! — испугался Матвей.

— Тут уж, друг мой, ничего не поделаешь, — вздохнул посланник небес. — Боги тебя выбрали, и ты обязан оправдать. Иначе будет плохо.

Матвей как услышал слово «оправдать», так спал с лица. Его затошнило, закрутило, завертело. Перед глазами всплыло лицо «этой» и ее вечное разочарование. Методично, основательно, неторопливо она-таки сумела выбить из него «дурь», превратить в безвольное существо. И вот только он «прозрел», увидел все, как оно есть, так опять должен «оправдать»!

Рядом кто-то сказал:

— Она никогда даже не здоровалась. Всегда важничала, задирала нос. А сынок ее… даже не помню, как зовут. И как выглядит — тоже. Ходил вроде на работу, вежливый.

— Какой кошмар! Неужели это сын сделал? — охнули в толпе.

— Да кто ж их разберет, но поговаривают, что да.

— Вот вам и вежливый… — с осуждением заметили в толпе.

— Да знаю я их, — воскликнули в ответ. — Не сын убил, точно говорю! У него бы духу не хватило. Он мямля был… юродивый.

Матвей побагровел, слушая, как незнакомцы с удовольствием обсуждают его и его жизнь.

— А второй-то? Второй кто?

— Полюбовник, поди…

— Чей? Сына?

— Дурачье! Материн! Вроде сын их застал за непристойностями и обоих… того…

— Бред. Сын — не муж. С чего бы ему?..

— Они оба странные были, не удивлюсь, если там такое непотребство творилось…

Матвей не сдержался и заткнул уши руками — слушать дальше было выше его сил. Бочком, бочком он стал протискиваться обратно. Ему не хватало воздуха, в груди что-то сжалось, в глазах щипало. Очутившись относительно далеко от своего дома, Матвей облокотился на ствол дерева и разревелся. Как девчонка, как сопливый малыш, у которого отняли конфетку. Он затыкал себе рот кулаком, зажмуривал глаза, но слезы лились градом, и не было никакой возможности взять себя в руки.

— Ты чего? — довольно равнодушно спросил Михаил, останавливаясь рядом. — Чего рыдаешь-то?

Матвей ничего членораздельного выдавить не смог, в голове его эхом отдавались презрительные слова зевак. Сбылся один из кошмаров — ему перемывали косточки в его присутствии. Перемывали алчно, взахлеб, без стеснения. Перемывали снисходительно, с оттенком презрения, сознанием собственного превосходства и невысказанным «Уж со мной такого никогда не случится. Я — нормальный». Плюс осознание, что он убил свою мать, и все это вылилось в форменную бабскую истерику.

— Да успокойся ты, — увещевал Михаил. — Ну, подумаешь, болтают. Чего переживать-то? Вытри сопли и вперед, зло бить. Мужик ты или кто?

Матвей горестно вздохнул, последовательно подвергая сомнению все, сказанное Михаилом. Он более не был уверен ни в чем, особенно насчёт «мужика», однако ж изменить что-то и не помыслил. Он мог только рефлексировать, мусолить, переживать вновь и вновь и покорно продолжать идти туда, куда скажут. Потому что самостоятельно решить, что делать, он был не в силах.

— Так, — продолжал Михаил, — твоя спальня недоступна. Школьный кабинет тоже под защитой. Айда на кладбище!

Матвея так поразило это предложение, что он даже перестал лить слезы.

— Какое кладбище ночью? Там все закрыто.

— А мы попросим открыть, — не растерялся Михаил. — Скажем, что ты убит горем и хочешь попрощаться с любимым хомячком, сестрой, братом, матерью, в конце концов — уж куда актуальнее.

Матвей сглотнул вязкую слюну, всеми силами пытаясь отстраниться от того себя, что совершил преступление. «Матвей должен был это сделать, — подумал волшебник о себе в третьем лице. — Иначе Матвея бы самого убили. Матвей вынужден был. Это крайние меры. Но он — не виноват! Он — не хотел! Поймите же!»

Михаил хлопнул волшебника по плечу:

— Вперед уже. Кстати, у тебя деньги есть?

Денег у Матвея, разумеется, не было, зато были дорогие часы — подарок матери на тридцатилетие. Их и решено было предложить сторожу, чтобы он их пропустил в неурочный час.

— Вас? — прошамкал благообразный старичок, придирчиво рассматривая часы и разве что не пробуя их на зуб. — Кого это — вас?

— Меня и, вот, друга, — слабым голосом пояснил Матвей.

Старик нахмурился, потаращился за плечо Матвея и кивнул:

— Да как угодно, господин. С другом так с другом, мое дело — сторона. Только эта… не шалите там особо. И друга своего не забудьте, когда уходить будете. — И пробормотал себе под нос: — Ну и молодежь пошла… чего ж они принимают-то…

Матвей последней фразы не понял, но уточнить постеснялся. Он открыл было рот, чтобы поблагодарить старичка, который со знанием дела засовывал трофейные часы в карман, как вдруг услышал по радио свое имя. Его как молнией пронзило, он замер и навострил уши.

— Вы вот думаете, что это все игра детская, уважаемая. Вы видите лишь одну сторону дела. Это плохо. Матвей Корнеевич, он наша новая надежда. И не стоит называть его дураком. Не заслужил он.

— Он не только дурак, он еще и убийца! Он убил свою мать!

У Матвея подкосились ноги, и если бы не старичок, послуживший ему невольной опорой, он рухнул бы на пол.

— Чтой-то с вами, господин? — прошамкал сторож, отцепляя руку Матвея от своего плеча. — Никак на свежий воздух пора.

Ведущий радиопередачи продолжал разоряться:

— Вы, уважаемая, не богиня, чтобы кидаться обвинениями. Критиковать все горазды. Вы бы сделали лучше что-нибудь для королевства. Или для планеты. И тогда мы с удовольствием вас обсудим. Бельишко ваше перетряхнем, грязные тайны повытаскиваем на свет божий, в больных местах поковыряемся скальпелем. Любимое дело — оно не в тягость.

— Нечего на личности переходить! Я про этого урода говорю! Какой он после всего этого избранный? Где же справедливость?

— Принцип равноправия, уважаемая. Вот и посмотрим, работает ли он на деле. Матвей Корнеевич, как уже говорилось, первопроходец. От всей своей, хи-хи, души пожелаю ему успехов.

— Он все равно убил! Убил, убил, убил! Он — убийца! И боги его покарают, вот увидите, покарают!

Матвея кто-то потряс за плечо, потом осторожно похлопал по руке.

— Эй, эй, что с вами?

Волшебник моргнул, приходя в себя, и с таким ужасом уставился на старенький радиоприемник, что старичок убрал звук, а потом и само радио с глаз долой.

— Передача не понравилась? — спросил он заискивающе. — Так то ж для моего… возраста. Вам, молодым, не понять. Все, уже выключил.

— Ты это слышал? — дрожащим голосом обратился Матвей к скромно притулившемуся в уголке Михаилу.

Тот неопределенно пожал плечами. Матвей схватился за голову.

— Нет, ты это слышал? Они же про меня говорят… Они все знают! Как такое может быть? Ведь не прошло и часа!

Старик в это время дверь своей сторожки открывал и говорил любезнейшим тоном:

— Вы… это… идите подобру-поздорову. Сколько вас тут есть. Чтобы правила не нарушать…

Матвей если и понял, что их выставляют, на грубость не обиделся, все его существо было сосредоточено на услышанной радиопередаче. Просто кивнул Михаилу на выход. Вместе они шагнули за порог, в круг света единственного фонаря, висящего над дверью. Дальнейший путь им пришлось совершать в кромешном мраке — тяжёлые облака заволокли небо, поглотив луну.

— Ты слышал это? — спросил Матвей, как только они отошли от сторожки.

— Радио? Слышал. И что?

— И… все! Это же конец! Меня поймают и бросят в тюрьму! Я не переживу этого!

— Вот только не надо опять соплей. Победителей не судят. Все, что от тебя требуется — стать им. И вообще, давай куда-нибудь подальше отойдем, чтобы внимание не привлекать, — посоветовал Михаил.

Матвею очень хотелось ещё поговорить про радиопередачу, но Михаил был явно к этому не расположен. Волшебник помялся, но навязываться не стал, послушно перескочил на другое:

— Чье внимание-то? Призраков? Это же кладбище. Здесь никого нет, кроме трупов. А им без разницы, что мы делаем.

— Я бы не был так уверен, — возразил посланник богов. — Мы же здесь. Кто знает, сколько еще народу шляется по последнему пристанищу.

Матвей подавился, закашлялся и затравленно оглянулся, но ничего особенного не увидел и снова потрусил за Михаилом. Узкая тропинка, петляющая между могил, уводила их в дальний угол кладбища. Матвей ни за что бы не признался, но у него дрожали колени и постоянно мерещилось что-то жуткое. Чтобы хоть немного отвлечься, он спросил:

— А почему именно кладбище?

— Есть мнение, что отсюда до богов что-то вроде прямого маршрута. Самый короткий путь. Можно, конечно, еще на гору повыше подняться, но так проще.

— У нас и гор-то нет, — нервно хихикнул Матвей, только сейчас вспоминая, что когда-то давно читал книги по этой теме. Твердых доказательств в тексте приведено не было, насколько он помнил, но от этого идея своей привлекательности в глазах Матвея ни грамма не потеряла. — Так это правда? Перехлест потоков и открытый диалог с богами?

— Все может быть, — уклончиво ответил Михаил. — Смотря как попросишь. Сами-то они к тебе обратиться не могут — запрещено. Однако ответить на просьбу им ничего не мешает. Все законно, все довольны.

Матвей упал духом. Просить он не умел вообще, будучи абсолютно убеждён, что проще сделать всё самому. Каждый раз приходилось буквально пинать себя, чтобы кого-то чем-то озадачить. А тут боги… Но было отступать поздно, признаваться в своей слабости — стыдно, идти вперед — страшно, а в сторону — частокол надгробий мешает.

— А как надо? — осмелился уточнить Матвей. — Как просить-то, чтобы услышали?

— Ты должен искренне хотеть, чтобы тебя услышали, — ответил Михаил. — Ты ведь хочешь стать великим? Выполнить миссию? Искоренить зло? Так дерзай! Все в твоих руках!

Беда была в том, что Матвей в глубине души хотел лишь одного — покоя. Которого ему не достичь никогда. Сознавая это, он понуро следовал за посланником богов, кляня себя на чем свет стоит. Михаил шел уверенно, словно бывал здесь раньше и точно знал, куда направляется. Остановившись около очередной могилы, он заметил:

— По-моему, здесь ничем не хуже, чем в твоей спальне.

— М…мне круг начертить? — Матвей огляделся по сторонам, будто надеялся, что на одном из надгробий будет начертана подсказка. — Или так можно?

— Можно круг. А можно и так, — ответил Михаил, усаживаясь на оградку соседней могилы. — Ты избранный, тебе видней. А я пока отдохну. Набегался за день.

Матвей окончательно растерялся. Единственное, что ему приходило в голову — стоять и звать богов в голос, но это ж как кричать надо, чтобы на небесах услышали. Вероятно, существовали специальные заклинания, но он не знал ни одного.

— Уважаемые боги… — прошептал он в ночную темноту, чувствуя себя глупее некуда. — Я… хмм… взываю к вам.

Выдав сие предложение, Матвей посмотрел на Михаила, который, казалось, и не слушал. Он рассеяно разглядывал темное безлунное небо, а может, и еще что, недоступное взгляду простого смертного.

— Ты по делу говори, не мямли, — посоветовал Михаил, все так же не отрывая глаз от неба. — Боги, они смелых любят. Им дерзость подавай и огонь в душе. Ты как зло-то воевать будешь, если даже голос повысить боишься? Ты как Александра будешь уничтожать, скажи на милость? Первая трудность — и в кусты? Не бывать этому. Я не допущу. Я из тебя сделаю…

— Не надо. Я сам, — как можно тверже сказал Матвей. — Я — избранный. Так ведь? Я просто не до конца освоился еще с этим. Мне нужно время.

— Да нет у нас времени, — воскликнул с досадой Михаил и даже вскочил. — Ни дня нет, ни минуты лишней. Зови богов, получай добро и дуем открывать в тебе новые грани.

Матвей вжал голову в плечи, но попытался еще раз. И еще. И, когда разочарование в самом себе подступило к критической отметке, услышал знакомый голос — голос темноты — недовольный, как будто сонный:

— Чего тебе, драгоценный мой?

«Вот вам и боги. Вот вам и великие дела», — успел подумать Матвей прежде, чем темнота скользнула в его голову. До тошноты знакомым жестом, от которого внутренности в узел скручивались, она погладила его бархатными щупальцами и промурлыкала:

— На этот раз ты позвал сам. Запомни это.

Двое из трёх невольных обитателей квартиры номер 8 в тринадцатом доме по проспекту Мира видели десятый сон. Лера же поворочалась немного и решила действовать. Ну не могла она заснуть, когда друг в опасности. Волшебница она или как? Пусть и невеликой силы, но что-то же есть. Значит, надо попробовать создать поисковое заклинание. Время до утра есть, хватит и слова вспомнить и сосредоточиться.

Для начала Лера сняла с себя все амулеты и аккуратно сложила на столик. Затем, крепко сжав в ладони ручку Игната, она уселась прямо на пол, скрестив ноги. Полчаса ушло на то, чтобы собрать по сусекам силу, затем она начала творить. Заклинание никак не хотело срабатывать, Лера постоянно запиналась. Чем дальше, тем чаще возникало ощущение, что она продирается сквозь вязкий кисель, а рот набит ватой, и оттого язык ворочается с трудом. Но в конце концов Лера справилась, заклинание выговорила, на последних словах дыша так, словно дракона молодого выезжала всю ночь или вагоны грузила.

Выговорила и стала ждать — потянется ли ниточка, засверкает ли след. Увы, ничего не произошло. То ли сил у нее было мало, то ли след уже остыл, но где Игнат, понятнее не стало. Лера упрямо попробовала еще раз, и еще, пока не выдохлась окончательно. И волшебства остались крохи, теперь пару дней придется без заклинаний обходиться. Весьма опрометчиво с ее стороны, но ее волшебство в принципе не быстрого реагирования и в драке не поможет. Да и за Игната было тревожно; она бы так и не успокоилась, если бы всё возможное не использовала, чтобы его найти.

Поражение Лера восприняла стойко. Злиться и пыхтеть не стала, вместо этого остатки силы и еще сорок минут времени отдала на лечение ступней, которые чем дальше, тем сильнее болели. Можно было разориться еще и на ожоги, но с ними дела обстояли куда лучше. «Само пройдет, еще пару раз помажу и все», — махнула рукой Лера.

После всех процедур она встала с пола, отряхнулась, понавешала обратно амулеты и отправилась на кухню делать кофе. Спать по-прежнему не хотелось, однако голова от усталости и недавних умственных усилий была совершенно чугунной, и она надеялась, что кофе поможет прочистить мозги. За кухонным столом она и просидела до той поры, когда нужно было будить остальных.

Карина встала сама, без понуканий, шмыгнула в ванную — Лера только и успела, что рот открыть, чтобы пожелать доброго утра — и плескалась там с полчаса.

Разбудить Александра оказалось совсем не так легко, он спал как убитый. Лера толкала его, трясла за плечо, звала, но он и ухом не повёл. А между тем, время поджимало. Пришлось пойти на крайние меры. Под номером один значились пощечины. Поначалу Лера осторожничала, ограничиваясь похлопыванием по щекам, но потом, видя, что это не действует, влепила ему хорошую затрещину и не сдержала улыбку — сработало!

Он проснулся моментально, сердитый, как черт, а еще, похоже, голодный. Вот только что он посапывал себе мирно, а в следующую секунду вскочил с постели и как был — неумытый, взъерошенный — понесся на кухню, словно управляемый снаряд. Точнее, неуправляемый. Предложенные бутерброды он проглотил в мгновение ока, и когда Лера потянулась за своей порцией, то обнаружила пустую тарелку.

— Эй! Я и для себя готовила тоже! — возмутилась она.

— Зато не растолстеешь. Я в душ. И еще — чай был несладкий.

Высказав претензии, Александр скрылся в коридоре. Лера так и осталась стоять с открытым ртом. Далее раздался громкий стук в дверь ванной, откуда моментально вылетела красная как рак Карина, по уши замотанная в полотенце.

— Совести у вас нет! — в сердцах бросила она, устремляясь в гостиную. — Одно слово — волшебник!

Ответом ей стала хлопнувшая дверь ванной. Лера даже усмехнулась — не одной ей приходится мириться с отвратительным характером и отсутствием манер этого субъекта. Уже легче дышится.

Следующая встреча мужа и жены произошла в спальне. Классика жанра — Лера в джинсах и лифчике мазала ожоги, поскольку ванная комната была занята. Во всяком случае, она так думала, пока не услышала шаги за спиной. Александр стуком себя не затруднил, равно как и извинениями за внезапное вторжение. Лера даже не возмутилась, просто сделала мысленную заметку: в следующий раз подпереть дверь гаденьким заклинанием. Например, заходишь без спросу — на тебя выливается ведро ледяной воды. Или чего поароматнее.

— Ты еще долго? — ворчливо осведомился Александр, с интересом её разглядывая. — Нам выходить через десять минут.

Сам он при этом щеголял в расстегнутых штанах, с обнаженным торсом и босиком. И это при том, что в квартире находилась незамужняя… пусть будет девушка. Где элементарное уважение к окружающим? О скромности Лера уже и не мечтала. Для неё самой это зрелище было не особенно притягательным, учитывая шрамы. И дело было совершенно не в их неприглядности, просто воспоминания тяжкие с ними связаны. Лера изо всех сил старалась не опускать взгляд ниже его небритого подбородка.

— Вы бы… — начала было она, но осеклась. Что толку спорить с этим непрошибаемым бревном? Все одно он сделает виноватой ее. Надо как-то по-другому. Как именно — еще предстояло сообразить, но пробный шар можно было запустить уже сейчас. — Вы мне не поможете? — и она протянула банку с мазью Александру.

Он банку взял, осмотрел со всех сторон, понюхал, разве что не лизнул.

— И что это?

— Мазь, разве не видно? Ожоги от амулетов надо долечить.

— И где, с позволения спросить, ты не достаешь?

Лера хмыкнула и показала себе на пятую точку. Посмотрим, что он скажет. Да, она рисковала, но нездоровый азарт не давал пойти на попятный. Было и страшно, и одновременно дух захватывало.

— Мне не видно.

— К зеркалу подойти не пробовала? — буркнул он, не отказываясь, впрочем, сразу. — Раздевайся.

— Вот еще, — фыркнула Лера. — Все не так плохо. Я джинсы приспущу, вы где надо, помажьте.

— Где надо, где не надо… — бормотал он, пока она по миллиметру стаскивала джинсы и все изворачивалась, проверяла, чтобы не открыть слишком много. — Долго еще?

— Уже все, — довольная собой, Лера повернулась к нему пятой точкой. — Только не очень густо, а то не впитается.

— Обойдусь без ценных указаний, — отрезал Александр. — Мне не пять лет.

— А кажется, что пять, — улыбнулась Лера.

Волшебник на это ничего не ответил. Слышалось только его сопение. Слава богам, что кожа уже не болела, иначе Лера бы в голос орала — муженёк нежным быть либо не умел, либо внаглую отказывался. А так — приятно. Прохладная мазь, неуклюжие касания, больше похожие на тычки, и тонна мужского недовольства за спиной. Жить становилось веселее.

Александр уложился в полминуты.

— Свободна, — сказал он сердито, сунул банку Лере в руки и пошел одеваться. — Жду в коридоре.

Карина тоже ушла. Куда она направлялась, осталось неизвестным, потому что разговаривать с соседями по квартире она отказалась. Задрав нос, секретарша выскочила за дверь, даже не попрощавшись. Александр нарочитой грубости искренне не заметил, ибо сам был незнаком с хорошими манерами. Лера же поймала себя на мысли, что Карина ее бесит в разы меньше, чем в период «до пропажи Игната». То ли приоритеты сместились, то ли заняться было чем, то ли попросту придираться надоело. А может, сама Карина при ближайшем рассмотрении оказалась не так уж плоха.

Спустя минуту Лера и Александр тоже вышли на улицу. Настроение у него было мрачным, зато она веселилась от души, оттачивая на нём свое остроумие. «Сомнительное», как обозвал его волшебник после второй или третьей шутки. Деньги нес он же, а Лере просто болталась рядом. На месте они оказались за полчаса до назначенного времени.

— Вон то окно, — прошипела Лера ему на ухо, пытаясь понять, что ее коробит, — третье слева.

— Ты, кажется, упоминала, что оно разбилось? — сказал Александр, и Лера поняла, в чём дело — стекло было целым! Очередное заклинание? Что-то с волшебством перебор. Надо быть очень сильным волшебником, чтобы так силами разбрасываться. Или сноровистые мастера и отсутствие длиннющей очереди в фирме по остеклению?

— Сделали, наверное, — пожала плечами Лера, к определенному выводу так и не придя. — Это наша урна?

Они опустили деньги в нужную урну и спрятались в подъезде, где находилась та самая квартира. Осторожно пройдясь вверх-вниз, своим наблюдательным пунктом они выбрали площадку между первым и вторым этажом. Там было окно, через которое открывался хороший обзор. И выбежать можно быстро в случае чего. И дверь в квартиру видно.

Пять минут спустя выяснилось, что их убежище не столь надежно, как казалось с первого взгляда. Как только они с минимальным удобством устроились на узком подоконнике, дверь одной из квартир на втором этаже открылась и старушечий голос проскрежетал:

— А ну вон пошли! Я участкового вызову! Ишь, расселись! Прелюбодеи!

— Мы, между прочим, женаты, — растеряно произнесла Лера, спрыгивая с подоконника.

Александр же остался сидеть на месте, чем дал старушенции повод брехать дальше. А ей было что сказать: мэр за порядком не следит, на улицах мусор, по ночам криминальные личности шастают, кошаки спать не дают, орут под окнами, нравственность падает. И везде сплошная нестабильность. И как венец — появление двух подозрительных личностей в подъезде.

— А ну кыш отсюда! — потрясая кулаками, голосила старушенция.

С самым независимым видом, как будто это не его чихвостили, Александр сполз с подоконника и направился вниз по лестнице. Лера, красная как перезрелый помидор, пошла следом. Молча они вышли из подъезда, и только тогда Александр заговорил:

— Какая милая женщина.

— И голос хорошо поставлен, заметили?

— В оперу ей. Королевскую. Там по достоинству оценят.

— И репертуар посовременнее подберут, — поддакнула Лера.

Александр отошел от подъезда подальше, Леру же так и тянуло заглянуть в урну — проверить, на месте ли конверт с деньгами. Но он ее намерения вовремя разгадал, потому как в два шага оказался рядом, с самым милым видом цапнул за локоть и потащил за собой.

— Ты мне всю операцию сорвешь! — прошипел он ей на ухо.

— Да иду я, иду, — выдохнула Лера, которой приходилось почти бежать. — Только куда?

— Да хотя бы на лавочку. Будем миловаться.

— Чего?

— Миловаться. Так, кажется, молодожены делают в медовый месяц, или я что-то перепутал?

— Что-то больно много в последнее время слышу от вас намеков на это, — заметила Лера беззлобно. — Проходу не даете.

— На то я и муж, — без малейшего стеснения подтвердил Александр и утащил Леру за собой на скамейку, — чтобы проходу не давать. Ты сядь лицом в эту сторону, а то мне урну не видно.

— Значит, все-таки маскировка. — Лера повернулась, как было велено.

— Где-то, как-то, — туманно ответил Александр. — И голову наклони влево, и волосы с плеча откинь. Отлично. А пуговицы — парочку хотя бы — не расстегнешь на рубашке?

Лера нахохлилась, но он улыбался так заразительно, что дуться на него было невозможно. Конечно, можно было бы попенять на невнимательность к расследованию, на то, что он относится к нему, как к игре, но ведь он и не обязан был помогать. Спасибо уже за то, что не бросил, что валандается с ее проблемами. Хотя, если задуматься, он сам себе эти проблемы и создал, когда на полноценной церемонии настоял. В общем, здесь было о чем подискутировать на досуге, но сейчас терять на это время не стоило.

Лера старательно натягивала на лицо самое безмятежное, самое глупое выражение, присущее, по ее мнению, всем молодоженам. Еще она жмурила глаза, вытягивала губы трубочкой — вроде как для поцелуя — и морщила нос (непонятно зачем).

— У тебя что-то болит? Я ничего не чувствую, — забеспокоился Александр. — Опять ожоги? Может, тебе лучше домой… то есть в квартиру вернуться?

Лера тут же выпрямилась, глаза открыла, томность из них изгнала и немного раздраженно объяснила:

— Я вам подыгрываю.

— Ммм… — понимающе протянул Александр. — А можно экспрессии поубавить, а то кажется, что у тебя колики?

Лера опять хотела рассердиться, но что-то в его словах, в выражении его лица показалось ей столь забавным, что она от души расхохоталась и смеялась до тех пор, пока Александр вдруг не прижал ее к себе.

— Цыц, — зашипел он, когда она удивленно застыла. — Что-то началось. Нет, ты погляди, а? Думаешь, случайность? Демоны, да не оборачивайся ты так резко! Медленно, невзначай! А давай так…

И движением, в котором чувствовались опыт и практика, он развернул ее спиной, посадил к себе на колени и уткнулся носом в шею. Лере стало щекотно и неуютно, она заерзала и ерзала бы долго, если бы Александр не предупредил серьезно:

— Еще одно движение и за последствия я не ручаюсь. Если хочешь расследование продолжить, лучше не шевелись, дорогая.

Лера замерла, прикрыв глаза вроде как в упоении, а сама наблюдала сквозь ресницы, как неказистый мужичок в форме дворника споро метет тротуар; как вокруг их урны скачет бешеная ворона и все норовит внутрь нырнуть; как из подъезда, из которого их с позором изгнали, выходит мамашка с коляской и начинает около этой коляски копошиться.

— И что? Ты этого дядьку имел в виду? Или птицу?

— Конечно, дворника, дорогая, — прошептал Александр и укусил Леру за шею.

«Ну это уже совершеннейший произвол! — пронеслось в её голове. — Мало того, что он ситуацией пользуется, так еще и без зазрения совести! О чём я вообще? Откуда у него совести взяться?»

— А что с ним не так? — шепотом спросила Лера, незаметно, но сильно двинув ему локтем под ребра — чтобы не забывался.

— Да все. Подожди еще чуть-чуть и сама увидишь. — В отместку Александр расстегнул ей верхние пуговицы рубашки, но это Леру не испугало, потому как под рубашкой была майка. Зато появился достойный повод стукнуть его еще разок.

Их возня не осталась незамеченной — проходившая мимо женщина средних лет удостоила парочку неодобрительным взглядом из серии «Вот они, современные нравы». Лера не удержалась и тетке в спину сказала:

— Мы женаты, вообще-то.

Тетка чуть повернула голову, презрительно хмыкнула и поспешила дальше по своим важным и нужным делам. Лера начала было делиться с Александром мыслями по этому поводу, но он не обратил на нее внимания. Тогда она проследила за его взглядом и увидела, как дворник лезет в их урну, вынимает мусор, среди которого мелькнул и конверт с деньгами, и складывает в специально приготовленный черный пластиковый пакет. Опустошив урну, дворник завязал пакет, к урне прислонил и перешёл к следующей, где принялся производить схожие манипуляции.

Леру охватила паника — деньги достали, как быть? Никто за ними не пришел! А может, их в конверте уже и нет?

— Что делать будем? — прошипела она Александру. Голову пришлось едва ли на на сто восемьдесят градусов вывернуть.

— Ждать. Пока он двор дометет.

Но ждать не пришлось. Покончив с урнами, дворник подошел к «денежному» мешку, быстро, Лера бы даже сказала, суетливо огляделся по сторонам, взвалил мешок на плечи и поспешил в дружелюбный подъезд.

— А мы? — растерянно сказала Лера. — А как же мы узнаем?..

— А что тут знать? Деньги мужик понес в квартиру. Других вариантов я не вижу. Нам бы за ним, да только без волшебства это чистой воды самоубийство.

Леру как пружиной с его колен подбросило:

— Но надо же что-то делать! Мы не можем просто так отступиться!

— Надо, — согласился Александр без особой охоты. — И за это ты со мной не расплатишься, дорогая.

Его предупреждение Лера пропустила мимо ушей, сосредоточившись на главном — спасении Игната, и желательно спасении немедленном. Однако идти в лобовую атаку на нескольких волшебников мог лишь отчаянный герой или, как правильно заметил Александр, отъявленный самоубийца. Лера не замечала в себе склонностей ни к первому, ни ко второму.

— Без подготовки мы туда не полезем. Мы не знаем, сколько их там и чего от них можно ожидать. Кроме того, ты упоминала заклинание.

— Было дело, — кивнула Лера. — Когда в окна заглядываешь, видишь обычную квартиру. А потом выяснилось, что там сражение шло.

— И звуков слышно не было?

— Ни единого, — произнесла Лера убито. — И что мы можем им противопоставить?

Пока они разговаривали, дворник вышел из подъезда, собрал все мешки, закинул за плечо, подхватил метелку и удалился. Лера пристально смотрела ему вслед.

— Придется покопаться в лаборатории. Пошли, — сказал Александр, поднимаясь с лавочки. — Мы и так уже всем глаза намозолили.

— Вы думаете, нас заметили? — с суеверным ужасом спросила Лера и разве что голову в плечи не вжала в ожидании атакующего заклинания.

— Надеюсь, что нет, — беспечно бросил Александр, беря её за руку. — В любом случае твой друг уже разворошил осиное гнездо.

— Но зачем мы тогда сюда притащились? Зачем в глаза лезли?

— Затем, что нам надо было знать точно. И никакого другого способа выяснить, существует ли связь, не было. Тыкаться как слепые котята во все углы чревато.

— Великолепно, — буркнула Лера и поаплодировала. — Надо было еще в дверь позвонить, чтобы уж точно о своих намерениях объявить. Теперь внезапно напасть не получится!

— Внезапно напасть? — Александр даже приостановился. — Внезапно напасть? Я что, похож на обделенного мозгами героя боевика?

— Почему сразу обделенного мозгами? — вскинулась Лера, которая пренебрежительные слова приняла на свой счет. — Фактор внезапности облегчил бы нам задачу. А теперь они остерегаться будут, ловушек понаставят. А мы в эти ловушки попадем и…

— Послушай, дорогая. Первое и главное. О факторе внезапности надо было думать до того, как твой друг полез в их логово. Второе. Если я не ошибаюсь, эти светочи науки к тебе обращались за прибавлением силы. Я прав? Тогда какие они сильные волшебники? Хватило их на парочку действительно серьезных заклинаний, но кто сказал, что в резерве еще что-то осталось? Нет, я не утверждаю, что они безобидны, как божьи коровки, но переоценивать и наделять их сверхспособностями тоже не стоит. Но я уже повторяюсь.

— Так что же нам делать? — спросила Лера, вдруг ощутив нечеловеческую усталость. Помимо прочего, было очень тяжело смириться с тем, что вызволить Игната в данный момент не получится. Опять ждать, опять волноваться, переживать и теряться в догадках, одна ужаснее другой!

Не отвечая, Александр упрямо тянул Леру за собой, и она послушно волочилась. Оставалось надеяться, что у него есть план.

Обратный путь до сторожки Матвей помнил плохо — темнота ртутью растеклась внутри него и что-то мурлыкала. Его эти звуки сводили с ума, но он не протестовал, зная, сделает лишь хуже. Михаил шел рядом и выглядел довольным.

Матвею очень хотелось спросить посланника, почему он звал богов, а явилась к нему жуткая темнота, где закралась ошибка, но он боялся. Другой волновавший его вопрос — куда идти? Домой нельзя, там наверняка засада, праздно шататься по улицам — кто-нибудь узнает, поди, по всем местным каналам показывают его ничем не примечательную физиономию.

Чувство вины за содеянное пригибало к земле, и даже осознание того, что «эта» — вероятно, воплощенное зло, больше не спасало. Чем дальше, тем страшнее, ярче, четче и мучительнее он понимал, что убил свою мать! На первых порах, когда у него была цель — воззвать к богам, все было не так ужасно. Разум был словно окутан туманом, сиюминутные трудности отвлекали, и Матвею удавалось абстрагироваться и не думать. Вот и сейчас он попытался выдавить из сознания все, что мешало, и на некоторое время это у него получилось. Он вздохнул полной грудью. Огляделся по сторонам и понял, что они пришли к сторожке.

— Вперед, — толкнул его Михаил. — Время поджимает.

«Куда поджимает? Кого поджимает? У них сроки?» — хотелось спросить Матвею, но он опять не посмел. Старичок поднялся с шаткой табуретки, чтобы проводить их. Вежливый.

— Вы… все вышли? — спросил он скрипучим голосом.

— Все, все, — ответил Матвей. — Разве не видно? Или у вас со зрением проблемы?

Сторож неопределенно поддакнул и поспешил оправдаться:

— Мне подтверждение требуется, а то начальство по шапке, по шапке за послабления страждущим. Ночным посетителям, то бишь. У нас ведь нельзя после десяти. Да только сострадания во мне океан разливанный. Ко всем с душой, с открытым сердцем. Коли сильно надо, дык как ж отказать-то? А вообще у нас строго. Порядок быть должен во всем, иначе как жить?

Матвей не знал, как жить — ни в порядке, ни в беспорядке. Как выяснилось, он вообще ничего не знал, даром что прокоптил небо чуть больше тридцати лет. Пока он крутил замок на входной двери, пытаясь понять, как именно он открывается, радио настырно предлагало ему бросить все к демонам и отправиться в отпуск. За недорого поваляться на пляже в обнимку с красивой девушкой, посидеть в экзотическом кафе, попробовать новые блюда, потешить себя зрелищами. Заманчивая идея. Только от совести не убежишь, от себя не спрячешься. А от темноты, равно как и от своего предназначения, уже ощущавшегося более камнем на шее, нежели благом, тем более.

Они вышли из сторожки и остановились у кладбищенской ограды.

— Куда дальше? — спросил Матвей скорее у самого себя и сам себе же честно ответил: — Без понятия.

— У тебя должна интуиция сработать, — подсказал Михаил. — Она и приведет.

Но у Матвея сработала не интуиция, а темнота. Она указала направление и велела идти, и Матвей послушно заработал ногами. Что ждет его впереди, он примерно представлял, и очень этого не хотел, но разве кто-то интересовался его мнением? Им всегда управляли, всегда вели. Сначала была мать, потом темнота, потом Михаил, а теперь опять темнота. И несмотря на все минусы такого положения, Матвей не мог не чувствовать — где-то глубоко в душе — предательского облегчения от того, что кто-то знает, что делать. Кто-то направляет, принимает решения, ему же остается самое легкое — следовать.

— Ты скучал по мне? — шептала темнота. — Я следила за тобой все это время, и должна признать — ты меня порадовал. Один только пассаж с мамашей чего стоил. Браво! Я аплодирую стоя. Теперь все точно поверят, что ты… избранный, так ведь? И кстати, врач выжил. Досадное упущение, но его легко исправить. Зло не должно торжествовать, или что у тебя там в целях числится, дорогой мой друг?

Матвей молчал. Он шел, не оглядываясь по сторонам, его даже не слишком интересовало, следует ли за ним Михаил. Темнота не умолкала:

— Но врач подождет. Сейчас главное — Александр. Признаться честно, я думала, что счастья будет достаточно, но ты… крепкий орешек. Не такой крепкий, как некоторые, но все еще продолжаешь сопротивляться. Прими свое предназначение. Смирись с ним. Смирись с тем, что предстоит сделать. Твоя главная цель — Александр, средоточие зла…

Темнота продолжала бубнить, как вдруг из подворотни перед Матвеем выскочил парень. Черты его лица разглядеть было невозможно, волшебник понял только, что волосы у незнакомца короткие, и что он, скорее всего, достаточно молод. Одет он был в джинсы и майку. В руке его посверкивал в слабом свете луны то ли нож, то ли скальпель. Матвей вяло подумал, что надо бы испугаться, но темнота в его голове была в сотни раз страшнее незнакомца. Так что бояться он не стал. Тем более с ним был Михаил. Получается двое на одного — или парень тоже с компанией?

— Бабло гони. И мобилу, — выплюнул незнакомец, угрожающе размахивая ножом.

Матвей оглянулся на Михаила — тот загадочно улыбался — и спросил:

— И чего делать будем? Ты сам сказал, что время поджимает, ты и разбирайся. Догонишь? Я медленно пойду.

Но Михаил еще более загадочно покачал головой и отступил в темноту, скрывшую его почти с головой. Матвей понял, что придется разбираться самому. Начать он решил с переговоров — так все герои фильмов делают. Правда, еще ни разу это не срабатывало, и герои фильмов в середине спасительной речи все как один получали по сусалам, но чудеса же случаются.

Парень замахнулся ножом и процедил:

— Молчать. Порежу. Хватит дурку валять. Бабло гони. И мобилу.

— А нету, — ответил Матвей, разводя руками. — Нету ни того, ни другого. Я в бегах. — И пояснил, чтобы вопросов не возникало: — За убийство. Можем вместе в участок сдаться, я хоть сейчас готов. Ты как?

Парень машинально отступил на шаг, но сразу же опомнился, по-петушиному вскинул голову и пропищал:

— Молчать. Порежу. Бабло гони. И мобилу.

Матвей покачал головой — словарный запас нынешней молодежи, к которой он перестал причислять себя лет двадцать назад, был ужасающе скуден. Куда катится мир? Куда смотрит король, в конце концов?

— Ты не боишься? — спросил он у нападающего.

— Нет! Выкладывай все, что есть! — выкрикнул парень.

Матвей сделал движение, видимо, слишком резкое, расцененное противником как угроза, потому что парень вдруг бросился на него, неуклюже размахивая ножом. Матвей — история не даст соврать — физически подготовлен был ниже среднего и боевыми приемами не владел даже на уровне кусания и царапания, но сумел увернуться. В первый раз. Во второй парень умудрился его достать — лезвие вскользь прошло по ладони, которой Матвей автоматически пытался заслониться.

— Михаил, ну помоги же! — пропыхтел Матвей, вертясь как уж на сковородке. — Если он меня убьет, останетесь без избранного. Сами будете зло искоренять.

Ни ответа, ни привета. В процессе исполнения балетных па Матвей неловко пошатнулся и шлёпнулся на землю, больно ударившись копчиком. Парень воспользовался представившимся шансом и пнул противника, куда пришлось. Матвей взвыл. Второй пинок последовал незамедлительно, но ему удалось схватить парня за ногу и дернуть что оставалось сил. Парень потерял равновесие и рухнул рядом лицом вниз. Кряхтя как старая бабка, Матвей поднялся и на подгибающихся ногах дал деру. Как не упал — непонятно, его трясло и колотило немилосердно. Первая уличная драка за всю жизнь. Глупая, некрасивая, нечестная. Позорная. Почему он не использовал заклинание, первое, что пришло в голову? Почему позволил с собой так обращаться? Ведь мог же, мог защититься достойным образом. Ан нет, предпочел рукопашную, в которой заведомо не мог победить. И Михаил… предатель.

Раненая ладонь адски болела. Матвей опасался, что в порез могла попасть инфекция. Срочно требовалось волшебство или на худой конец перекись водорода и чистый бинт. Но чтобы воспользоваться что одним, что другим, нужно было остановиться. Пока это было опасно. Матвей бежал и отчаянно прислушивался, не раздадутся ли за спиной звуки погони. Было тихо. Ноги заплетались, внутри все тряслось и падало в обморок, и он чувствовал, что долго не протянет. Свернув в ворота небольшого скверика, он без сил опустился на первую же лавочку. Его лихорадило так, что зубы клацали. А откуда-то сверху, с небес ли, или от богов, давила, не давала покоя мысль: «Хочу уснуть! Хочу уснуть и проснуться завтра, без боли, голосов в голове и предназначения. Хочу уснуть и не просыпаться вовсе». Он с трудом поднял голову и наткнулся на пристальный взгляд Михаила.

— Учишь тебя, учишь, — с оттенком презрения сказал посланец. — Душу в работу вкладываешь, а ты… ты… ты — неслух. Ты чего рассусоливал? Ты кого жалел? Этого подонка? Он в следующий раз на ребенка нападет, а ты его обхаживал! Эх, горе. Волшебник, называется.

Матвей опустил голову — он и сам понятия не имел, почему «рассусоливал». Понимал где-то внутри, что воспользуйся он волшебством, от мальчишки и пепла, чтобы развеять, не останется? Он посидел некоторое время, прокручивая в голове каждое свое слово, каждый жест и движение, а затем приступил к медицинским процедурам. Заклинание далось тяжело — то ли от переживаний, то ли от общей усталости, язык не слушался, слова наскакивали одно на другое, смысл ускользал. Однако ж через десять минут Матвей сумел унять боль и более-менее затянуть порез.

Ещё противно ныл отбитый копчик, но Матвей силы тратить больше не стал — вдруг пригодятся в дальнейшем. Само заживет.

— Ты готов? — ожила в голове темнота.

Матвей даже не стал уточнять, к чему. Все одно его знание или незнание ничего не изменит, и с этим он, оказывается, давно смирился.

— Открывай портал, — скомандовала темнота. — Переходим к финальной стадии.