Служебный роман, или История Милы Кулагиной, родившейся под знаком Овена

ВАША СЛУЖБА И ОПАСНА, И ТРУДНА…

Как хорошо порой определиться! Жаль только, что убаюканные принятым наконец решением, мы от облегчения сплошь и рядом забываем, что его необходимо еще и реализовать. Пока решимость не испарилась окончательно, я ненастойчиво тронула селектор. Он, увы, с готовностью проснулся.

— Мишенька, зайдите ко мне, когда освободитесь.

— От чего освобожусь? Я, собственно, уже сейчас могу зайти.

— Тогда почему мы все еще беседуем по телефону?

— Иду.

Почти сразу Мишенька оказался у меня в кабинете. Закрыл за собой дверь.

— Вызывали?

Я указала одновременно на кресло для посетителей и на неуместность его вопроса:

— О том, что я вас вызывала, слава техническому прогрессу и мощи вашего голоса, знает, по-моему, уже вся контора. Как и о том, что на рабочем месте вы занимаетесь неизвестно чем. С Машей небось болтали?

Миша побагровел: очевидно, я угадала. Забавно, если у них что-нибудь получится. Можно будет звать их «Маша и Медведь». Жаль только, что я этого могу уже и не увидеть. Господи, о чем я думаю! Если уж мои планы не кажутся образцом этичности мне самой, не могу представить, как отреагирует на них Миша, в котором все еще махровым цветом колосится подростковый максимализм. Нервно перебрав несколько формулировок типа «У меня к вам… поручение щепетильного свойства… Тонкого характера… Деликатная просьба…», я вздохнула и, словно кидаясь в омут, начала решительно и беспомощно:

— Мишенька, могу я на вас положиться?

Мне показалось, что Мишенька сразу ощутил себя взрослым и сильным.

— Что я должен сделать?

Вот так. Ни ерничанья, ни застенчивости. Переведя дыхание, я все-таки обреченно выпалила:

— У меня к вам поручение деликатного свойства. Мне совершенно необходимы… сведения об одном из наших сотрудников.

Мишенька подобрался.

— Вы… рассчитываете на компромат?

— Что вы, Миша, какой компромат! — перепугалась я. — Мне нужна совершенно объективная информация — но та, которой не подают в анкетах. Что представляет собой сотрудник за пределами конторы. Как человек, извините за банальность.

Мишенька кивнул.

— И о ком вы хотите узнать?

— О Лисянском.

Поколебавшись, Мишенька сообщил — похоже, опасаясь, что его слова могут быть истолкованы как отказ от участия в объединившем нас деле:

— У меня вообще-то нет опыта в таких вещах.

— Ничего страшного, у меня тоже, — успокоила я. — А рассчитывать нам больше не на кого. Профессиональных диверсантов привлекать не будем — из соображений конспирации. Да и в финансовом плане не потянем. Но неужели, проработав больше года в агентстве, вы все еще не осознаете себя агентом? Способным в непринужденном разговоре за чаем выманить агентурные сведения? — Господи, какую ахинею я несу от неловкости! — Лисянский, насколько я помню, учился в одной группе с Ольгой Николаевной. Попробуйте начать с нее. Если повезет, можете ею и ограничиться. А через пару дней приходите с докладом. Сумеете?

— Н-ну… Только знаете, Людмила Прокофьевна, когда здоровенный обалдуй вроде меня начинает вдруг легкомысленно щебетать и вообще проявлять неуместное любопытство, это выглядит подозрительно. Легко дождаться в ответ встречных вопросов вместо откровенности. Другое дело, если бы это была, — Мишенька преодолел вербальный ступор, — женщина вроде вас. Интересно, какое прилагательное он так неудачно проглотил, что чуть не подавился? Какая женщина?

— Вы, Мишенька, по-своему правы. Женщина вроде меня пошла бы нам на пользу. Я — нет. Когда директор с пытливым интересом ведет в коллективе расспросы о сотрудниках, в неумеренной любознательности его заподозрят в последнюю очередь. Это во-первых. Во-вторых же… За два года в должности я как-то ни разу не беседовала с коллегами на внеслужебные темы. И если сейчас вдруг начну — бдительность собеседника тем самым точно не усыплю. Уж очень оно не будет вписываться в мой сложившийся образ. Боюсь, эффект от моего легкомысленного щебета будет почище грома с ясного неба. Так что от меня как разведчика пользы никакой. Остается уповать на вас.

— Сделаю что смогу, Людмила Прокофьевна… Постараюсь.

— Спасибо, Мишенька.

— Да пока не за что. Вам, кстати, чаю не принести?

— А знаете, давайте. И пока не забыла: узнайте, будьте другом, час рождения Анатолия Эдуардовича… И Снегова.

В далекие студенческие годы я не была самым активным деятелем нашего астрологического кружка. Однако наработанный тогда автоматизм реакций и ныне при мне. Сдается мне, что некогда я выбрала звезды и планеты «стрелочником», на которого можно при необходимости возложить ответственность за что угодно, не опасаясь его этим задеть. Итак, что мы имеем? Свой гороскоп я помню наизусть, расположение звезд на текущий момент берем из программки «Zet-7», скачанной в свое время из многострадального Интернета. Ага, вот они, планетарные транзиты…

Ну разумеется! Видите: при прохождении злого солнца по девятому дому хозяин гороскопа (я, стало быть) несет энергопотери за счет распыления энергии в дальних поездках, сопровождающиеся творческой несобранностью и неприятными приключениями вдали от дома. Так я и думала! А оно мне надо?

Значит, и небеса не советуют мне уезжать. Впрочем, буду откровенна. Если бы звезды в один голос возгласили: «В Москву, Людмила, в Москву!» — я была бы вынуждена ответить им: «А шли бы вы, светы мои… небом».

Мишенька, похоже, так тяготился «спецзаданием», что постарался отделаться от него как можно скорее. Уже в конце следующего дня, сгрузив мне на стол пару исписанных листочков, схваченных скрепкой, он с облегчением направил стопы за секретарский стол. Нет, не для него нелегкий хлеб шпиона. И слава богу!

Мишенька — двоюродный племянник ясеневской жены или что-то в этом роде. Ясенев предложил мне взять родственника, головой ручаясь, что «парень дельный».

Впрочем, «предложил» — это очень, очень мягко сказано. Чуть не с ножом у горла уговаривал. «Надо помочь человеку» — и все тут! Но вакансий на тот момент не было. «Поймите же и вы меня, Глеб Евсеич! — не выдержала я, наконец. — Рада бы помочь, да куда я его дену, распрекрасного вашего парня? Нет у нас мест. Я вообще могу сейчас взять на работу разве что секретаршу!» К моему удивлению, Ясенев тут же согласился: «Ну и чудненько! Пусть он у вас и будет… секретаршей. Не пожалеете». Я подавилась возражениями и… согласилась. Мне очень хотелось сказать, что до сих пор я прекрасно обходилась без секретарши и не собиралась ничего менять. Но что оставалось делать?

Ясенев говорил правду: я не пожалела. Парень оказался и впрямь дельный, и уже через месяц мы не представляли офиса без его внушительной фигуры. Мишенька, самый молодой работник агентства (Мари старше него, кажется, на год или на два), выглядит достаточно представительно и мог бы сойти за секьюрити, если бы не его вечная приветливая, немного смущенная улыбка и общая неуклюжесть. Для всех он так и остался Мишенькой. Наверное, только Ильина — человек, ежемесячно выдающий зарплату — знает его фамилию.

Незамысловатая шутка про секретаршу неожиданно возымела большой успех и прижилась. Определение приросло к Мишеньке намертво. Два дня он ходил, стесняясь больше обычного, затем привык. Однажды, правда, был казус. Излишне настырный клиент, рвавшийся к директору, возмущенно спросил Мишеньку, отказавшегося пускать его без доклада: «А вы вообще кто такой?» — «А я ее секретарша!» — по привычке брякнул он. В офисе воцарилось гробовое молчание. Когда, обговорив со мной все вопросы, злополучный клиент, озираясь, вышел, грянул такой хохот, какого я, пожалуй, не слышала здесь никогда. Случай этот так и остался единственным. За полтора года я не припомню, чтобы Миша чем-то вызвал мое неудовольствие. Впрочем, у него все впереди.

Итак, просмотрев отчет, я ненадолго впала в ступор. Признаться, не ожидала.

Согласно «агентурным данным», Анатолий Эдуардович Лисянский, человек порядочный и законопослушный, устроился в агентство главным образом ради свободного графика. Ибо содержит мать-инвалида — одинокую деспотичную особу. Мамочка, ходят слухи, звонит ему что ни час. Поскольку проживают они в однокомнатной квартире, ему необходимо подыскать себе жилье — возле матери, ибо перепоручить ее некому.

Когда-то она стала первопричиной крушения его единственного недолгого брака, поскольку, как многие одинокие мамаши, всегда считала сына собственностью, а энергии, невзирая на плачевное состояние, ей не занимать. В общем, жизнь Лисянского предстала передо мной вдруг настолько нерадостной, что оставалось лишь удивляться его самообладанию. Как и тому, что профессиональные обязанности он исхитряется осуществлять с уму непостижимой выдумкой, легкостью и блеском.

Ну и ну!

Не знаю уж, под каким предлогом Мишенька узнал часы рождения «соискателей», но он сделал это. Хорошо поработал! Я достала необходимые принадлежности и принялась строить гороскоп Лисянского. Затем, не задумываясь над смыслом своих действий, приступила к гороскопу Снегова.

Теперь — отследить космический резонанс. Ну-ка, как воздействуют друг на друга информационные поля по имени Людмила Прокофьевна и Анатолий Эдуардович?

Не буду утомлять подробностями. Скажу сразу, что у Лисянского в отношении меня оказался жребий творчества. Что полностью отвечало его стилю работы, но вызывало легкое разочарование. Потому как творческая жилка, склонность и способность создавать новое вещи превосходные, но абсолютно безликие в эмоциональном и морально-этическом плане. То есть я получила подтверждение уже имеющимся сведениям, но не узнала ничего нового.

Однако впечатление от жребия Лисянского померкло сразу, едва я выстроила систему взаимодействия своего гороскопа с гороскопом Снегова. Звезды недвусмысленно сообщали, что мой сумрачный заместитель и без пяти минут преемник обречен стать мне предателем. Несмотря на реакцию отторжения, вызываемую у меня этим человеком, кем-кем, а предателем я его себе не представляла. А может быть, именно вследствие этого отчуждения? Ведь предать может только близкий человек. Поскольку же ни малейшего сближения между мной и Снеговым даже не намечается, то и его гипотетическое грядущее предательство обретает сугубо умозрительный характер. Он мог бы меня предать, если бы мы перестали быть чужими друг другу людьми. Но последнее совершенно невозможно — следовательно, этого не произойдет никогда. Другое дело — знать, что человек из моего окружения способен на предательство, в любом случае полезно. Думаю, можно считать это оправданием моего нежелания оставить агентство Снегову. Даже, если угодно, компроматом. Что ж — выходит, чрезвычайные меры окупились. Так-то, Рюрик Вениаминович! Я теперь предупреждена, а значит, вооружена…

Невзирая на браваду, на душе сделалось пакостно.