Смена эпох

КАПИТАН РАСУЛ

Гудит, кипит базар Герата, третьего во величине города Афганистана. Звонкие мальчишеские голоса нараспев расхваливают свежий дымящийся плов. Умело фехтует деревянным метром седобородый дуканщик, торгующий экзотическими восточными тканями. Вот в кабину грузовика укладывает какие-то свертки крепкий дядя лет сорока. Не из бедных — в простой, но добротной одежде, шелковой нарядной чалме. Один сверток выскальзывает из рук и падает на мостовую. Из развернувшейся мешковины пред очи всего честного народа выкатывается автомат. Дядя испуганно кидается к нему, но поздно. Его правое плечо тяжкой хваткой сжимает рослый молодой усач в сандалиях на босу ногу. Рядом с усачом вырастают двое его друзей. Они аккуратно заворачивают автомат в мешковину и вежливо просят его владельца пройти с ними в провинциальное управление ХА Да (служба безопасности).

Начальник управления товарищ Баки рассказывал мне о гератских новостях, когда в его кабинет ввели задержанного. «О, капитан Расул! — приветствовал он молодого усача, протянувшего ему автомат. — Да еще и с уловом!»

По афганскому обычаю, всем, в том числе и задержанному, подается чай, и начинается знакомство. Для начала мы внимательно рассматриваем автомат. Знакомая вещица! Кустарная пакистанская работа. Короткий ствол, чтобы было легче прятать под одеждой. Приклад испещрен зеленым орнаментом букв — контрреволюционные лозунги и призывы. Это оружие исламских муджахеддинов — «борцов за веру». На тыльной стороне приклада свежие и старые зарубки. Считаю их — восемнадцать. Восемнадцать чьих-то жизней…

— Чего только не купишь на гератском базаре, — вздыхает товарищ Баки. — Сколько отдали? — спрашивает он у владельца.

— Да что вы! — взволнованно всплескивает тот руками. — Я мирный крестьянин, зачем мне это! Наверное, кто-то подложил в кабину…

Капитан Расул подмигивает своим ребятам, и они скрываются за дверью.

— Ну, хорошо, — продолжает беседу Баки, будто не заметивший этого маневра. — Допустим, подложили. Но раз уж вы здесь, придется познакомиться поближе. Можете предъявить какие-либо документы?

Вместе с Расулом он внимательно разбирается в ворохе справок, квитанций и прочих бумаг, высыпанных на стол задержанным. Птичка оказалась непростая. Гулям Мухаюддин приехал в Герат из поселка Тургунди на собственном грузовике покупать новый трактор. В Тургунди у него сто гектаров земли, большое хозяйство, с десяток батраков. «Разве в их уезде не было земельной реформы?»— интересуюсь я.

— Была, — с готовностью отвечает дядя, — только после раздела земли все дехкане добровольно отдали мне полученные от государства участки обратно. Народ у нас верующий. Все знают, что коран чужое имущество брать запрещает…

Несмотря на то что покупка трактора благополучно состоялась да и за автомат, должно быть, заплачено немало, у Гуляма Мухаюддина была обнаружена солидная сумма денег, причем не только афганских: иранские туманы, американские доллары. «Старые сбережения», — неохотно объясняет он их происхождение.

Возвращаются сотрудники капитана Расула. С ними мальчик из рыночной пекарни, близ которой парковался грузовик из Тургунди. Он видел, как хозяин машины долго торговался с каким-то типом, а потом так же долго отсчитывал бумажки за купленный сверток.

— Не было этого! — упирается задержанный.

— Ничего, капитан Расул найдет и продавца, — уверяет его Баки. — А вам пока придется посидеть в холодке, вспомнить, как было дело.

…Во время нашего разговора я нет-нет да и посматривал на молодого капитана. Лицо Расула, особенно его пышные усы, казались мне удивительно знакомыми.

За год до нынешней нашей встречи в афганской столице состоялась большая, представительная джирга бывших руководителей душманских отрядов, перешедших на сторону народной власти. Каждый из собравшихся во всеуслышание рассказывал, что заставило его выступить против революции, в чем его вина перед народом, почему он решил отказаться от своих прежних убеждений и начать служить республике. И первым со своей исповедью в зале Национального отечественного фронта выступил капитан Расул.

Он уже тогда был известен под этим именем, хотя никогда не служил в армии, не кончал военных училищ. Сын дехканина, он получил всего лишь начальное образование, но выделялся среди своих сверстников из кишлака Гузара недюжинным умом, тягой ко всему новому, большой личной смелостью. Может быть, поэтому его, тридцатилетнего человека, в 1979 году избрали старостой кишлака, а затем и вождем большого стотысячного племени, живущего в окрестностях Герата.

Обосновавшаяся за кордоном реакционная эмигрантская организация ИПА — Исламская партия Афганистана — сразу же проявила большой интерес к молодому руководителю. В Гузару из-за границы начали наезжать эмиссары главаря ИПА. Потекли деньги, подрывная литература, оружие. И темные, сплошь неграмотные дехкане, десятилетия жившие в недоверии к любой власти, боровшиеся с любым правительством, взяли в руки винтовки. А их молодой предводитель стал капитаном Расулом.

Окопавшиеся в Пакистане вожди афганской контрреволюции продолжали опекать их племя. Несколько сот человек из Гузары и окрестных кишлаков прошли военную подготовку в заграничных диверсионных лагерях. Расула избрали руководителем ИПА в провинции Герат. «Оружием и словом сражались мы против республики и со дня на день ждали ее падения, — говорил он на джирге в Кабуле. — Мы видели, однако, что, несмотря на огромные трудности, дело революции постепенно побеждает, находит все больший отклик в сердцах народа. И мы начали понимать, что находимся не на той стороне баррикады. Принятый по инициативе НДПА декрет об амнистии добровольно сложившим оружие открыл нам ясный и верный путь…»

Решение перейти на сторону правительства было принято на собрании старейшин племени. За него высказалось подавляющее большинство: люди устали воевать неизвестно за что. Они хотели сеять хлеб, растить детей. Но раздались голоса и против. «Амнистия — обман. Все власти одинаковы», — убеждали одни. «Винтовка кормит лучше, чем земля!»— кричали другие. Мать Расула в отчаянии причитала, что, если сын отправится с повинной в Герат, родные уже никогда не увидят его.

Республика честна в своих намерениях и действиях. Людям племени была предоставлена возможность спокойно трудиться на своих полях. Им оставили оружие, чтобы они могли защищаться от душманских набегов. А сотня наиболее опытных и надежных мужчин поступила на службу в ХАД. Из них образован оперативный отряд особого назначения. Во главе отряда Расул, которому теперь уже официально присвоено звание капитана.

Этот отряд прославился своей отвагой и самоотверженностью. Он участвовал во всех боевых операциях провинции по борьбе с контрреволюционерами, таких операций только за полгода было свыше пятидесяти. Бойцы капитана Расула проводят опаснейшие разведывательные акции в глубоком тылу врага, выслеживает места расположения душманских гнезд, складов оружия…

Три десятилетия жизни капитана Расула богаты событиями. Но особенно насыщены ими последние месяцы. Переход в строй защитников революции дался непросто. Вскоре после выступления на джирге в Кабуле враги похитили его жену, заманили в ловушку и зверски убили двух его заместителей. В прямых боевых столкновениях погибли пятнадцать бойцов отряда.

Зато сколько было успехов и побед, обретений и открытий, невозможных в его прежней жизни! Особенно гордится капитан Расул своей первой поездкой за границу. В составе делегации ДРА он побывал в Праге, где вел переговоры от имени общественности своей страны, а на обратном пути — в Москве, Ленинграде и Киеве.

— Я увидел новый мир, я еще глубже осознал, за что мы боремся, — говорит он мне, вспоминая эту поездку. — И этой борьбе отдам все свои силы.

ВАКИЛЬ КУЗНЕЧНОЙ ГИЛЬДИИ

Асеф вытащил из горна раскаленную заготовку для мясницкого топора и начал равномерно постукивать по ней молотом. Раз-два, тук-тук… «Смотри, сделай так, чтобы кости не крошились, не разлетались, — предупредил заказчик. — А то в прошлый раз от твоего дружка Нияза такой топор получил, что потом потерял всех своих покупателей. Кому понравится, когда его костяными брызгами обстреливают!» Раз-два, надо поговорить с Ниязом. Тук-тук, не впервые на него жалуются…

И в без того мрачной кузне стало совсем темно. Чья-то объемистая фигура заполнила дверной проем. Прислонившись к дверному косяку, незнакомец не спеша спросил:

— Ты кузнец Асеф?

— Правильно.

— В народе шепчут, что тебя сделали большим человеком. Не боишься? Падет власть, придется ответ держать.

— А зачем ей падать? С ней народ, только не тот, кто шепчет, а кто говорит открыто.

— Смотри, мы тебя предупредили.

— Ладно, возвращайся к тем, кто тебя послал. Скажи им, что кузнецы за себя постоять умеют.

После работы в каморке над мастерской, как всегда, собралось несколько его собратьев по ремеслу. За чашкой чая хозяин поведал им о дневном визите. «Бракодел» Нияз озабоченно покачал головой: «Конечно, в кузнице всегда есть чем отбиться. Но все же, Асеф, тебе надо попросить винтовку. Ты теперь человек видный, могут прийти снова».

…Следует сказать, что и раньше Асеф был в городе достаточно известным человеком. Он не только кузнец в седьмом поколении, но и седьмой по счету в их семье вакиль — староста — кабульской кузнечной гильдии. Вакилем избирался его отец, а до этого дед, прадед… Полтора столетия комнатка над их фамильной кузницей была местом, где столичные ахангары, «мастера железа», решали свои цеховые да и многие общественные проблемы.

Пятьдесят восемь лет вакилю Асефу, а в кузницу он пришел работать, когда ему не было и шести. Их небольшая мастерская, всего четыре на два метра, казалась ему тогда огромной, вся дышала пламенем, громом, силой и тайной. Отец поставил его к мехам, раздувать огонь. А уже через год выковал для него маленькие клещи и молот. Полвека пролетели незаметно. Сколько вышло за это время из кузни лопат, серпов, топоров, молотков, плугов, дверных ручек и петель, тяжелых навесных замков — ни на одних весах не взвесишь! О весах — это не к красному слову. Кузнечная продукция и сегодня в Кабуле продается по весу. В стране, где нет своего металла, материал ценится дороже, чем труд. Может, потому за свою жизнь Асеф так и не нажил никакого богатства. Вот оно все: горн, меха, наковальня, клещи да молот.

Не лучше живут и другие кабульские кузнецы. В городе их сегодня 130, а состоятельных от силы пять-шесть. Но это уже виртуозы, мастера художественной ковки, исполняющие сложные индивидуальные или государственные заказы, такие, как Мирза Мухаммед, Хаджи Инаятулла или недавно ушедший из жизни устод Искандер. Он же, Асеф, со своей простонародной продукцией, как говорится, типичный представитель кузнечного цеха.

Вакилем Асефа избрали 14 лет назад, когда отошел от дел его отец. Обязанностей у него хватает. Это установление средних цен на кузнечную продукцию, переговоры с поставщиками материала (главный источник — городское «кладбище» отслуживших автомобилей), деловые контакты с дехканами и строителями — основными потребителями их изделий, хлопоты в муниципалитете о выделении участков для новых кузниц, разрешение личных споров и конфликтов. Купил, к примеру, в рассрочку у старого кузнеца его мастерскую молодой парень, а долг никак выплатить не может. Ведь почти все они перебиваются со дня на день… Что тут сделаешь? Устраивают коллективный «хошар» — все, что за 8 часов заработают, идет новичку, без взаимопомощи не обойдешься.

Оберегая интересы кузнецов, вакиль должен думать и об интересах государства. Особенно теперь, после революции, когда в стране устанавливается народная, рабочая власть. Как-то городским предприятиям понадобились алюминий и медь. Асеф кликнул своих коллег. Те пошарили у себя в мастерских, опросили братьев-ремесленников, промышляющих жестяным, лудильным, слесарным делом. Несколько грузовиков ценного металла подарили городу, три кабульских завода вывели из прорыва. А сам Асеф после этого случая был принят в НДПА. С гордостью носит он у сердца партийный билет.

Но вот в жизни Асефа произошло крупное событие. Президиум Революционного совета ДР А, высшего органа государственной власти страны, был пополнен семью новыми членами, представителями самых широких слоев населения. Среди них, например, мулла Абдул Рауф из провинции Бадгис, писатель Мухамед Систани, старейшина племени Сеид Кайяни из провинции Баглан, председатель центрального совета афганских профсоюзов Пурдели, глава небольшого крестьянского кооператива из провинции Кабул Мухамед Дехкан… А от ремесленников страны — он, Асеф.

Люди они все разные — и по национальности, и по жизненному опыту, и по возрасту. Старейшине Кайяни, скажем, всего 33 года. Рядом с Асефом на заседаниях Президиума сидит такой же, как и он, новый член — крупный ученый, декан филологического факультета Кабульского университета Шахфистани, а вот Асеф — неграмотный… Но таков и был замысел партии — приблизить к управлению страной все, без исключения, круги общества через их полномочных представителей.

Всего в Президиуме Ревсовета 18 человек. Они регулярно собираются для обсуждения важнейших вопросов государственной жизни страны. Каких, спрашиваю я у Асефа. «Да вот только что на нашем последнем заседании было принято решение освободить крестьян от задолженности перед государством на общую сумму в два с половиной миллиарда афгани. Это решение коснется более одного миллиона дехканских семей и увеличит доходы каждой из них на 23 тысячи афгани. Разумеется, на заседании разгорелся жаркий спор, в котором принял участие и я. Пойдя на такой шаг, правительство недоберет в казну много денег, придется отложить часть крупных проектов, запланированных ранее. С другой стороны, крестьянам будет легче встать на ноги, они смогут давать больше продуктов питания. Мера своевременная и разумная, говорил я, поскольку наша страна крестьянская, в деревне живет 80 процентов населения. Им и первая забота революции».

Проведение выборов в стране, разработка новой конституции, меры по соблюдению традиционных прав и свобод племен, укрепление обороноспособности республики, предоставление льгот тем, кто получил ранения в боях за революцию, а также семьям погибших, награждение отличившихся защитников родины… Много проблем обсуждается на заседаниях в старинной крепости Apr, резиденции Президиума. И каждый раз голос кузнеца Асефа звучит все яснее и уверенней.

При этом, признавался он мне, долгое время его смущало одно обстоятельство. Как человек мастеровой, рабочий, он не привык, чтобы главной его «продукцией» было слово, пусть и государственное, сказанное в самой высокой аудитории. Хотелось, чтобы его помощь республике, вклад в ее дела был ощутимым, так сказать, материальным. «Прямо мучился этим…»

Выход был найден тут же, на одном из заседаний. Как-то зашла речь о ремесленниках. В стране их триста тысяч, они дают продукции не меньше, чем фабрично-заводская промышленность. Но работают как единоличники, самое большее два-три человека в мастерской. После революции начали создаваться ремесленные кооперативы, однако пока их только тридцать по всему Афганистану. Кузнечного же нет совсем. «При этом известии все повернулись ко мне», — вспоминает Асеф.

Теперь это действительно воспоминание. Использовав всю свою энергию и авторитет, Асеф за несколько месяцев основал в Кабуле небольшой, но крепкий кооператив кузнецов. Муниципалитет столицы выделил им участок для строительства коллективной мастерской, Джангалакский авторемонтный завод пообещал дать современную технику. Этот же завод организует повышение квалификации тех членов кооператива, кто нуждается в этом, как, например, знакомый нам Нияз. Городской совет кооперативов выделил им несколько пустых контейнеров, где они оборудуют лавки для продажи своей продукции в разных частях Кабула. В банке у них свой счет, куда пошли деньги от вступительных взносов и безвозвратная ссуда от государства.

— У нас пока пятнадцать членов кооператива, но на днях поступило еще пять заявлений о приеме. Рассмотрим их на ближайшем общем собрании, — говорит Асеф. — Жаль, что некоторые опытные, искусные мастера осторожничают, ждут, чем закончится наша затея. Взять того же Мирзу Мухаммеда. Вроде бы человек новых взглядов, детям дал хорошее образование, одна его дочь — прокурор, другая — судья. Несколько раз ходили к нему делегацией — ни в какую… Что ж, кооператив — дело добровольное, уверен, потом сам запросится. Человек грамотный, из него хороший бы председатель вышел.

Таковы они, сегодняшние дела и заботы, тревоги и радости старейшины кабульских кузнецов. Нельзя не отметить, что в последнее время он почти не появляется в своей мастерской, там ежедневно после школьных занятий орудуют два его подростка-сына. «Не подумайте, что испугался душманских угроз, просто некогда. То дела в Ревсовете, то с утра идут кабульцы со своими проблемами: ты же наш вакиль (это слово имеет и второй смысл — депутат, представитель. — Г. У.)! А сколько хлопот по кооперативу! Некоторые друзья в шутку говорят: смотри-ка, наш Асеф становится бюрократом, руки у него совсем отмылись от копоти… Но ничего, поставим на ноги нашу кузнечную артель, опять возьмусь за молот! Слышали присловье — пахарю весной нужен плуг, осенью серп?.. А кто их даст, если не я?»

ДЕХКАНСКАЯ ПРАВДА

По кишлаку бежал человек и, потрясая воздетыми к небу кулаками, кричал: «Забиулло не стало! Убит Забиулло!» Услышав эту весть, мужчины, дети и даже редко покидающие порог женщины бросали все дела и устремлялись за бегущим к деревенской площади.

Остановившись в ее центре, у ритуального шеста, батрак Мухамед Захир, названный так пятьдесят лет назад в честь афганского короля, тяжело переводил дыхание и вытирал рукавом со лба крупные росинки пота. «Я только что из Мазари-Шарифа. Весь город говорит об одном. Вчера на мине подорвался джип Забиулло… Настигло проклятого возмездие…»

Много горя принес людям здесь, на севере Афганистана, этот бандитский главарь, прозванный в народе Безумным. На его счету сотни человеческих жизней, тягчайшие преступления. Он нещадно преследовал тех, кто пошел за революцией, обрушивался с карательными акциями на кишлаки и уездные центры. Всю провинцию Балх потрясла несколько лет тому назад весть о том, как жестоко расправился этот фанатик от контрреволюции с двумя своими сестрами. Закончив в Мазари-Шарифе школу, девушки осмелились поступить в Кабульский университет…

Это Забиулло организовал в январе 1983 года похищение шестнадцати советских специалистов, помогавших строить крупный элеватор и хлебозавод для северных провинций. Долгие дни и недели подвергали их унижениям и истязаниям в душманских застенках, перегоняя по ночам из одной потайной «тюрьмы» в другую. И когда силам порядка, обнаружившим место их пребывания, удалось провести спасательную операцию, в живых оставались уже не все.

Забиулло базировался в труднодоступном горном ущелье Мармуль близ Мазари-Шарифа. Отсюда он совершал свои набеги, сюда привозил захваченных партактивистов, солдат народной армии, дехканских вожаков, награбленные ценности, здесь обучал свое немалое воинство и давал хвастливые интервью западным журналистам, называя себя «эмиром северного Афганистана». Однажды к нему в Мармуль пришла делегация наиболее уважаемых в здешних краях старейшин и священнослужителей: Хаджи Кадыр, Хаджи Хадайколь, мулла Султан, Хаджи Гафур (хаджи — почетное в мусульманском мире имя, оно присваивается тому, кто совершил паломничество в Мекку. — Г. У.). «Все люди просят: перестань бесчинствовать!» — сказали они ему. Из Мармульского ущелья старики не вернулись…

Кишлак Гуль-Мамад, где живет Мухамед Захир, находится в непосредственной близости от Мар му ля. Пока банде Забиулло не нанесли решительный удар, нечего было и думать о каких-либо переменах в жизни дехкан. А в этих переменах кишлак остро нуждался. Много лет чуть не вся здешняя земля принадлежала крупному феодалу Али Мамаду. Сам он жил в городе, а люди батрачили на него, получая одну четвертую долю урожая. Рассчитаются с баем, а следом приходят душманы и облагают дехкан своими поборами и «данями».

И вот Забиулло убит. Его отряд рассеян. Люди, стоящие сейчас на площади, все еще не могут поверить в эту весть… Неужели они наконец смогут распрямить свои плечи, полной грудью вдохнуть воздух родины?

На следующий день кишлак снарядил делегацию в Мазари-Шариф во главе с Мухамедом Захиром. Как никак, он здесь самый грамотный, закончил все четыре класса сельской школы. «Узнайте, — наказывали им, — надолго ли в нашей округе установлен мир? И что это за земельная реформа, о которой говорят по радио из Кабула? Одним словом, как нам жить дальше?»

Там я и встретил их в кабинете главы провинциального комитета НДПА. Секретарь долго беседовал с делегацией, подробно отвечал на все вопросы, а расставаясь, сказал:

— Скажите землякам, что на днях пришлем к вам наших представителей. Тех, кто отвечает за земельно-водную реформу, за новую жизнь дехкан, и тех, кто обеспечивает их безопасность.

…Год спустя в Кабуле проходило Всеафганское совещание, посвященное развитию сельского хозяйства и ирригации в стране. Сюда съехались руководители местных партийных и государственных, аграрных и водных органов, председатели дехканских кооперативов, мирабы. Можно сказать, представители всей страны — в деревнях живут 80 процентов ее населения.

В докладе Председателя Совета Министров ДРА подробно говорилось о том, что сельская местность ныне — главное поле борьбы за претворение в жизнь идеалов Апрельской революции, что в первую очередь здесь проводятся коренные социально-экономические преобразования. В ходе земельноводной реформы сотни тысяч безземельных или малоземельных крестьян получили собственные наделы. Государство оказывает дехканам и другую помощь, обеспечивая их семенами и удобрениями, выделяя технику и кредиты, строя новые и восстанавливая старые оросительные системы. Созданы машинно-тракторные станции, налаживается ветеринарное обслуживание, ведется борьба с саранчой.

Жители села признательны республике за эту помощь. Они всем сердцем поддерживают новую жизнь, крепкие всходы которой появились в большинстве провинций страны. По всей территории ДРА заметное развитие получило кооперативное движение. В республике уже около четырехсот дехканских кооперативов — снабженческо-сбытовых, кредитных, птицеводческих, каракулеводческих…

После совещания его участники отправились на выставку «Мелиорация в СССР». У одного из стендов неожиданно сталкиваюсь с Мухамедом Захиром. Он первым узнает меня и крепко жмет мне руку.

Как тут не расспросить о новостях? Отыскиваем уголок посвободнее и продолжаем разговор, прерванный год назад.

… Молодость революции прекрасна своим стремительным движением. Еще совсем надавно, помните, Мухамед был безземельным батраком, жившим, казалось бы, в вечной кабале у бая, в постоянном страхе перед душманами. А на совещание в Кабул он приехал как председатель дехканского кооператива, полномочный посланец целого уезда Нахрешан и партийной организации провинции Балх.

Новостей в кишлаке столько, что Мухамед рассказывает о них, как говорится, взахлеб. «Самая важная — у нас прошла земельная реформа. Байские угодья отдали нам. Каждая семья теперь имеет по 12 джерибов (около двух с половиной га. — Г. У.)… Нет, все же главная новость другая, — тут же перебивает он себя. — То, что мы создали свой кооператив. А урожай какой сняли! Вдвое больше, чем обычно!»

— Подожди, Мухамед, — улыбаюсь я. — Давай все же по порядку. Какой кооператив?

— По совместному использованию сельскохозяйственной техники и совместной обработке земли, — торжественно провозглашает он.

Сколько помнит себя Мухамед, в поле он всегда выходил с парой быков и деревянной сохой… А тут перед севом их кооперативу предложили взять в аренду у провинциальной МТС два трактора. Плата невелика, 250 афгани в час. Деньги были: государство предоставило им солидный кредит на развитие. В кооперативе у них сто семейств, 485 человек. Раньше на пахоту тратили две-три недели, а теперь они всю свою первую посевную страду свернули в восемь дней.

Пользовались государственной техникой и летом, и когда снимали урожай. Работали все вместе, дружно. Поровну поделили и то, что вырастили: пшеницу, ячмень, горох, овощи, арбузы, дыни. «Нет, не поровну, — вновь поправляет себя Мухамед. — У нас четыре семьи — это вдовы с малолетними детьми. Мужья сражались в армии, погибли за революцию. На их дворы мы привезли всего побольше».

Есть в кишлаке и другие перемены. Мелиораторы из провинциального управления водного хозяйства начали бурить для кооператива две глубинные скважины. «Земля у нас прекрасная, а вот с водой было туго». Восстановили сожженную душманами школу. «Лес и кирпич дал губернатор, работали мы». Хозяйство постоянно навещает агроном из Мазари-Шарифа, дает дельные советы: где что сеять, какие использовать удобрения. «Наши старики прозвали его учителем земли».

Для первого сева им выделили, совершенно бесплатно, элитные семена — еще одна причина небывало высокого урожая. Несколько раз в кишлак приходила машина с продуктами из Мазари-Шарифа: маслом, сахаром, консервами, мукой, чаем. Подспорье от государства, чтобы скорей встали на ноги.

— Теперь нам живется куда легче, — говорит Мухамед. — Половину того, что вырастили, продали. И себе до нового хлеба хватит.

На вырученные деньги многие семьи, годами не ведавшие вкуса мяса, молока, купили овец, телят. Через год-два хотят, сложившись, приобрести свой трактор и грузовик. В Мазари-Шарифе уже учатся на механизаторов двое пареньков из кооператива.

— А душманы не беспокоят?

— Нет. В уезде теперь тихо. К тому же у нас свой отряд защитников революции. Оружие нам дали в провинциальном царандое, милиции. А название мы придумали ему сами — «Дехканская правда».

ПРОДОЛЖЕНИЕ СУДЬБЫ

В знак уважения к его годам, его авторитету у людей, его заслугам перед родным племенем сафи ему предоставили слово в заключение Лои джирги. От имени делегатов Верховного собрания афганского народа он как бы завершал напряженный и жаркий двухдневный разговор о том, как добиться национального единства и мира в стране, положить конец преступным злодеяниям контрреволюции. Обращаясь к двум тысячам участников джирги, он сказал:

— Вот и закончилась наша работа. Завтра мы разъедемся по своим провинциям, уездам, кишлакам. Давайте сделаем так, чтобы все, о чем мы говорили здесь, намечали, предлагали, принимали, — все это стало жизнью. Афганец трудно дает слово, но, давши, держит его…

Ему долго аплодировали, а он молча стоял, распрямившись в свой полный, почти двухметровый рост, абсолютно седой, но все еще крепкий, несмотря на то что в канун джирги ему исполнилось восемьдесят лет.

Было это весной 1986 года. Сколько раз потом ему доводилось держать речь перед земляками, соплеменниками, соотечественниками — не счесть. Неутомимо, изо дня в день, выезжал он в кишлаки своей провинции Кунар и на дехканских сходах, джиргах старейшин, богослужениях в сельских мечетях рассказывал о том, чего добивается республика, что несет людям революция, как надо служить народной власти. За ним гонялись враги, ему присылали подметные письма с проклятиями и угрозами, несколько раз обстреливали деревенские площади во время митингов, но он был неустрашим и говорил то, что думал, во что раз и навсегда поверил на склоне своей судьбы.

Большую и гордую жизнь прожил Сахеб Хак, хотя и провел почти всю ее, не покидая родных мест: уезда Цаокей, кишлака Факиркот, соседних селений, где обитают люди пуштунского племени сафи. Отец его был видным религиозным деятелем, ученым-богословом. В восточных провинциях страны — Нангархар, Кунар и Лагман — его называли наставником народа. По отцовским стопам пошел и Сахеб Хак, прогрессивный афганский священнослужитель, старейшина и настоятель крупной общины, насчитывающей много тысяч человек.

Не раз бывал я на родине Сахеба — в провинциальном центре Асадабаде, уездах Асмаре, Сарканае, наведывался и в Цаокей. Места здесь суровые. Горы, лес, каменистая, скудная земля. Да и той совсем мало. Кукурузы, пшеницы и риса едва хватает до весны. Пастбища только горные. Взберется повыше с дехканской отарой коз и овец пастух, может и не вернуться. Проходящая мимо банда угонит стадо с собой, а свидетеля безжалостно скинет в пропасть…

Не надеясь на свои крошечные наделы, дехкане прирабатывают на жизнь кто как может. В каждой семье свои ткачи, ковроделы. Особенно много плотников и столяров, благо леса вокруг сколько угодно. Мастерят нехитрую мебель для горожан, возят в Кабул жерди и доски. Дети собирают на продажу горные орехи. Молодежь подкармливается рыболовством и охотой. В их полудиком краю зверь пока еще непуганый, а полноводная и чистая река Кунар прямо-таки кишит рыбой.

Полностью занятые заботами о пропитании, оторванные от всякой цивилизации, забытые кабульскими властями, люди племени в прошлом были темными и невежественными. Лишь единицы из них получали доступ к миру знаний, да и те, попав в город, уже не возвращались домой. Исключение составил отец Сахеба. Закончив медресе, он всю жизнь занимался просвещением земляков, в своих проповедях учил их жить честно, чисто, достойно, ценить труд, уважать родину.

Когда 6 мая 1919 года Англия официально объявила войну Афганистану, он снарядил в поход отряд воинов своего племени и лично возглавил его. Этот отряд участвовал в решающем бою под крепостью Тал, где англичане были разбиты и вскоре начали просить о перемирии. Рядом с отцом сражался и его старший сын, 14-летний Сахеб.

После смерти отца в 1942 году Сахеб продолжил его просветительскую миссию в родном краю. Ему показалось уже мало устных проповедей, и он добился открытия первой школы в уезде Цаокей. «Как же трудно тогда это мне далось! — вспоминал он в беседе со мной. — Все — и чиновники королевской канцелярии, и губернатор провинции, и даже сотрудники министерства просвещения — первым делом спрашивали: зачем? Самое обидное, что этот же вопрос задавали наши люди — старейшины племени, отцы семейств. Они искренне не понимали, ради чего надо отрывать детей от дехканского труда, почему родители должны тратиться на покупку обуви, сносной одежды, тетрадей и карандашей для ребят…»

Но Сахеб не из тех людей, что отступают перед трудностями… Вот она, и сегодня стоит, прижавшись к высокой горе и окруженная буйным садом, их школа, которую они торжественно открывали сорок лет назад. Сколько детей выучилось здесь за эти годы! Многие из первых выпускников стали потом инженерами, врачами, офицерами афганской армии, занимают важные посты в правительственных учреждениях. Ее закончили, из нее вышли в большой мир девять сыновей Сахеба. Все они сейчас служат революции, работают на самых разных участках: учителя, государственные служащие, юристы^ партийные работники. Никто, правда, по его стопам не пошел. Ну, что ж, каждый выбирает свою судьбу сам…

Когда свершилась революция, Сахеб принял ее сердцем сразу. Ее цели — социальный прогресс, равноправие всех наций, народностей и племен, аграрная реформа, демократическая перестройка общества, просвещение народа — были ему близки и понятны. В своих выступлениях перед соплеменниками он горячо поддерживал планы и дела народной власти, разъяснял людям суть ее политики. Это было нелегкой и опасной работой. Провинция Кунар имеет довольно протяженную границу с Пакистаном. Здесь десятки труднодоступных горных переходов, тайных контрабандистских троп. Уже в первые месяцы после революции с той стороны в Афганистан стали засылаться банды контрреволюционеров, разбойничавшие в округе, жестоко каравшие всех, кто сочувствует революции. Сахебу не раз приходилось скрываться в соседних кишлаках, подолгу жить в Кабуле.

— Смутные, тяжкие были времена, пока народная власть здесь не закрепилась, — рассказывает он мне. — Сколько людей потерял наш Факиркот, какой ущерб нанесен дехканским семьям… Приходившие на постой банды отбирали у людей все ценное, вырезали скот, облагали дехкан «налогами». Сейчас в провинции стало спокойнее, граница охраняется надежней. У людей появилась жизненная уверенность. Правительство всячески подкрепляет ее. Невиданное в наших местах дело: из Кабула, из провинциального центра мы получаем минеральные удобрения, элитные семена, сельскохозяйственную технику. Кто, когда при прежних режимах так заботился о простом дехканине?..

Сахеб, как он честно признался мне, считал уже завершенным, выполненным свой жизненный долг. Все-таки восемь десятков лет… «Счастьем было уже то, что я дожил до таких перемен в нашей стране!» Но неожиданно в его судьбе стали происходить удивительные события. Сначала его вместе с двумястами других прогрессивных священнослужителей избрали делегатом Лои джирги. Затем он был выдвинут в состав высшего органа государственной власти — Революционного совета ДРА, где ему доверили высокий пост заместителя Председателя Ревсовета. А три недели спустя ему дали еще одно важное дело — руководить постоянной комиссией Революционного совета по социальным вопросам и культуре. Старик необычайно горд, но в то же время взволнован и обеспокоен: справится ли, оправдает ли такое доверие?

Прошу рассказать, что за люди в его комиссии, чем они будут заниматься. Он говорит, что состав комиссии очень представительный, в полном соответствии с требованием времени расширять социальную базу революции. Его заместитель — ректор Кабульского университета Хабиби. Секретарь комиссии — журналист, редактор журнала «Равноправные национальности» Езмоз. Среди членов — председатель Союза работников искусств ДРА, глава кабульской организации Национального отечественного фронта, врач, домохозяйка, губернатор провинции, командир отряда добровольцев — защитников революции. Восемь членов НДПА, двенадцать беспартийных…

У комиссии и ее председателя Сахеба Хака большие планы. Сфера их забот огромна: народное просвещение, специальное высшее и среднее образование, здравоохранение, культура, торговля, бытовое обслуживание, строительство жилья, благоустройство населенных пунктов… Они будут контролировать работу министерств и ведомств, местных органов, участвовать в законодательной деятельности Ревсовета и, конечно же, добиваться проведения в жизнь всех решений и указов высшего государственного органа страны как в центре, так и у себя в провинциях.

— Целый месяц провел я в Кабуле, — говорит Сахеб Хак. — Завтра возвращаюсь в Кунар. Надо поближе познакомиться с первым секретарем провинциального комитета партии, губернатором провинции. Работать дома можно только в тесном контакте. Надо подыскать помещение для приема населения. Теперь я должен помогать не только людям своего племени.

Я смотрю на его одухотворенное, как будто помолодевшее в последние дни лицо и в который раз за время своей афганской командировки думаю: как круто и неожиданно революция меняет судьбы людей, какие она открывает перед ними дороги…

ДУКАНЩИК ДЕЛАЕТ ВЫБОР

Если руководствоваться первым движением души, дуканщика Зикрию трудно представить себе убежденным сторонником революции. Лавочник, частник, торгаш… И товар выбрал особый. У других — десяток арбузов, два-три ящика винограда или хурмы, мешок с укропом и петрушкой. Дело сезонное, рисковое: не продашь, погонишься за ценой — завянет, замерзнет. А его товар ходовой и звонкий, не знающий сезонов и режимов, — часы. Ручные, настенные, кабинетные, будильники — те, что без устали тикают в каждом афганском доме, на руке каждого взрослого.

Впрочем, почему взрослого? Часы здесь — вещь престижа. Любой мальчишка, кому посчастливилось попасть в подручные к деревенскому пекарю и городскому жестянщику, свои первые деньги тратит на часики. Пусть дешевенькие, штамповка — они все равно переводят его в категорию «солидных» людей.

Прилавки афганских дуканщиков пестрят изделиями знаменитых часовых фирм, патентованными браслетами всевозможных образцов и форм. В Кабуле мне приходилось видеть миниатюрные часики на пухлой ручонке едва ли не годовалой девочки. А как-то в самолете рядом со мной сидел упитанный и сонный бородач, у которого на правой и левой руках было по хронометру из тяжелого и дорогого металла желтого цвета…

Однако вернемся к нашему герою. Представьте себе, во всех городских учреждениях отношение к Зикрие самое доброе и доверительное. Руководители Герата — первый секретарь провинциального комитета НДПА, глава провинциального совета называют его уважительно: рафик (товарищ) Яхья, часто и подолгу беседуют с ним, дают серьезные поручения. Дело в том, что Зикрия первым среди дуканщиков города вступил в члены партии, а сейчас возглавляет партячейку гератских дуканщиков, состоящую из семи человек.

В партию его привели отнюдь не хитрые расчеты делового коммерческого человека и не забота о личном благополучии и удобном будущем в новом республиканском обществе. Какое уж там благополучие! Когда сорокалетний продавец часов стал членом партии, главари душманского подполья провинции поклялись аллахом свести с ним счеты. Они увидели, сколь опасен для них поступок Зикрии, подавшего пример целому сословию частных торговцев, на которое так надеялась контрреволюция…

Яхья Зикрия вступил в партию потому, что все ее замыслы и практические дела понятны и близки его сердцу. Разве не добивается она мира и порядка в стране, счастья и справедливости для простых людей? А самого себя он всегда безоговорочно относил к этим людям. Родом он из деревни. Там до сих пор живет его родня. Во время посевной и уборки Зикрия закрывает дукан и едет помогать старикам. Да и дукан его — одно название… Глиняная мазанка, где он продает и ремонтирует подержанные часы. Вся, так сказать, прибавочная стоимость — плата за личный, сгорбивший его раньше времени труд. То же самое и его квартира — три комнатки наверху, и «Фольксваген»— допотопная колымага, купленная на распродаже. Часовщик бедного квартала…

Кто не знает, что показатель нормальной жизни на афганской земле, как и вообще на Востоке, бесперебойная работа торговли. Если шумит базар, если гостеприимно распахнуты двери магазинов, ресторанчиков, шашлычных и чайных, значит, все спокойно. Вот почему для контрреволюции одна из главных мишеней — мирные дуканщики. Запугивая их, парализуя торговлю, она как бы демонстрирует свою силу, поигрывает мускулами, доказывает самое свое существование.

Зикрия помнит, сколько раз за время, прошедшее после революции, по гератским базарам прокатывались волны душманских погромов, грабежей и насилий… Как-то к нему в дукан заявился здоровенный детина, представившийся курьером ИОА, нелегального реакционного «Исламского общества Афганистана», которым руководит находящийся в эмиграции бывший преподаватель теологии Кабульского университета Раббани. Пришелец потребовал от Зикрии большую сумму в пользу ИОА. Когда же тот отказался, незваный гость достал пистолет и всадил в Зикрию несколько пуль. Три месяца дуканщик провел в больнице.

— После этого случая я окончательно понял, что в одиночку каждый из нас ничего не добьется. Да и народная власть не может приставить ко всем дуканам по часовому. Решили создать собственные отряды самообороны. Провинциальный комитет партии поддержал нас, выдал оружие, а ответственным за работу этих отрядов назначил меня. И до нынешнего дня это мое главное партийное поручение, — говорит Зикрия.

Как рассказал мне начальник провинциального управления царандоя Мухаммед Атмар, маленькие, но дружные отряды дуканщиков оказывают большую помощь городу в борьбе с бандитизмом. Спокойнее теперь на базарах, реже стали случаи поборов, грабежи среди бела дня. Посты добровольцев действуют круглосуточно. Два раза в неделю отправляется со своим автоматом в ночнре дежурство и Зикрия. По его словам, душманы обходят их посты стороной. «Знают, что нас не возьмешь на испуг и не подкупишь».

Мы толкуем с ним после очередной двенадцатичасовой вахты в маленькой дощатой сторожке, которую они сколотили сами — две деревянные скамьи, стол и электроплитка в углу, на ней постоянно шумит чайник. В сторожке, кроме Зикрии, его товарищи по ночной «смене» — москательщик Ибрагим Хамид, мясник Абдул Гафар, зеленщик Сулейман Арбаб… Темпераментные, обстрелянные, крепко сдружившиеся люди.

Вечером у них партийное собрание. Завтра — лекция о положении женщины в социалистическом мире, через два дня — субботник по уборке базарной площади. Затем — новое ночное бдение на самом бойком перекрестке старого города с темными лабиринтами и тупиками… Я слушаю и поражаюсь. Неужели это афганские дуканщики, для которых целью жизни на протяжении сотен поколений была нажива, а первая «моральная» заповедь звучала так хрестоматийно: не обманешь — не продашь?

И да, и нет. С одной стороны, не оторвались они и не отреклись от своего призвания, от своего дела. Да и с чего? В стране, где исторически торговля составляла нерв деловой жизни, профессия дуканщика еще долго будет необходимой. С другой — мои герои — пока еще небольшая группа в сфере торговли, они сумели раньше и лучше Своих коллег увидеть и осознать прямую связь между своей судьбой и судьбой страны.

Сегодня все чаще интересы дуканщиков совпадают с интересами республики.

— Риск и убытки велики, как наверстать потерянное? — жалуется мясник Гафар. — На днях мы с братом купили в кишлаке сотню баранов. По дороге тридцать из них «реквизировали» душманы из шайки Шераги. Правда, дали «расписку». Но для чего она? Издевка и только… Вот и пришлось продать оставшееся мясо подороже. И людям плохо, и нам невесело. Теряем старых покупателей, выслушиваем горькие и, право, незаслуженные попреки.

— Каждый честный дуканщик, — вступает в разговор зеленщик Сулейман, — который продает свое, а не награбленное, не контрабандное («Есть и такие», — усмехается Зикрия), — за республику. И мы, как и наши покупатели, отчетливо видим, кто сегодня главный враг народа. Этим людям, заботящимся, конечно же, не о защите ислама, не о мусульманских традициях, а о легкой наживе, о том, чтобы в Афганистане не кончалось смутное время, не будет пощады.

— Так, — подтверждает Зикрия Яхья. — Душманов сегодня еще не сбросишь со счетов. У них сильные покровители за границей, ненавидящие нашу республику. У них — деньги и оружие. Но я сделал выбор. Афганскому народу, стремящемуся к новой жизни, к миру и счастью, нельзя навязать горе и разор. Правда на стороне народа, и он победит.

ДЕЛУ ПОМОЩНИКИ

Общеизвестно: в Афганистане нет железных дорог, водных путей. Вся экономика страны едет в нужные ей стороны на автомобильных колесах. Грузовик на любом афганском шоссе — главное действующее лицо. Как и положено ведущему персонажу, он отличается от других участников движения своим убранством. Почти каждый многотонный скороход украшен на восточный манер азиатскими пейзажами, изображениями экзотических зверей, птиц и рыб, исписан поэтическими двустишиями и цитатами из корана. К боковому зеркалу у кабины водителя обязательно привязан лисий или волчий хвост. С заднего борта чуть не до земли свисают прозрачным занавесом две-три дюжины фигурных стальных цепочек. Фантазии и красок не жалели. Передвижная художественная галерея да и только…

Любой афганец знает: такой грузовик непременно принадлежит частнику. Кто и зачем будет заниматься столь изощренным «оформлением» в государственном гараже?

Сегодня в республике насчитывается 24 тысячи грузовых машин. 17 тысяч из них — частные.

…До чего же хороши афганские ковры! Густой, насыщенный красно-черный цвет, старинный, не знающий веяний моды орнамент, ювелирная ручная работа — десятки тысяч узелков на квадратный метр, великолепная шерсть, не боящаяся столетий эксплуатации. На ковер средних размеров уходит два года работы нескольких мастериц. Когда он готов, его расстилают на проезжую дорогу перед мастерской, и целый день эту чудо-красоту безжалостно утюжат своими колесами все спешащие по своим делам машины. Потом пыль тщательно выбьют, протрут отглаженную поверхность спитым чаем, высушат ковер на солнышке, и изделие народных умельцев отправится в дальний путь, за многие тысячи километров. Ковры — важная часть афганского экспорта, старинный и надежный источник поступления иностранной валюты в казну государства.

Все афганские ковры изготовляются в кустарных мастерских, как правило, расположенных на женской половине дехканских домов. И торгуют ими в стране частники, хозяева обыкновенных дуканов, базарных лавок, а за рубежом — смешанные частно-государственные компании…

Так уж сложилось исторически, что Афганистан не имеет развитой государственной экономики. Хозяйственные отношения здесь в значительной мере носят мелкотоварный характер, зависят большей частью от предпринимателей, действующих на свой страх и риск. Доля частника в афганской промышленности — 55 процентов, в транспорте и связи — 60, в торговле — целых 90.

Частная фабрично-заводская промышленность насчитывает девять отраслей и 274 предприятия. На них выпускается очень важная для республики продукция: ткани и трикотажные изделия, обувь, посуда, моющие средства, лекарства, строительные краски, такие продовольственные товары, как мясные копчености, колбаса, сосиски. Наконец, ювелирные украшения.

Большое значение для страны имеет и кустарная промышленность. Она занимается шитьем одежды, обжигом кирпича, заготовкой дров, выпечкой хлеба, добычей поваренной соли, изготовлением мебели, бытовых металлоизделий, ремонтом телевизоров и радиоприемников, оказывает десятки других услуг населению.

Поскольку государственная промышленность в Афганистане пока молода, крупных предприятий не так уж много, проблема занятости в республике весьма остра. Частный сектор вносит солидный вклад в ее решение. В его промышленности работает свыше трехсот тысяч человек. А если присовокупить мелких торговцев (в одном Кабуле свыше двадцати тысяч лавок, где хозяин одновременно и продавец), водителей частных машин, цифра в целом по стране получается внушительная. Добавьте сюда еще водителей и грузчиков частных машин, таксистов (они почти сплошь ездят не от государства, а «от хозяина»), строителей, работающих в частных фирмах… Что говорить, многие горожане, да и жители кишлаков, зарабатывают так себе на кусок хлеба.

Строить крупную экономику в условиях необъявленной войны, многовековой хозяйственной и культурной отсталости, доставшейся республике от прежних режимов, невероятно трудно. И хотя этот процесс идет, понемногу наращивает темпы, частный сектор для нормальной жизни страны имеет немалое значение. Тем не менее эта сфера хозяйственной деятельности долго находилась, так сказать, вне пристального внимания республики. Кое-что для ее поддержания делалось, но проблем было гораздо больше, чем помощи.

Фабрично-заводские и кустарные предприятия слабо снабжались сырьем, топливом, электроэнергией, оборудованием. Для них никто не готовил квалифицированные кадры. Среди их владельцев и многочисленных ремесленников не велось практически никакой работы, направленной на то, чтобы приобщить их к заботам революции. Не было должного контроля за соблюдением закона. Это вело к недостаткам и злоупотреблениям в оплате рабочих, нарушениям правил техники безопасности, использованию труда несовершеннолетних.

Вот почему, заботясь о дальнейшем расширении социальной базы революции, НДПА и правительство ДРА принимают решительные меры для привлечения частных предпринимателей и ремесленников к активному сотрудничеству с государством. Им предоставлена возможность для участия в деятельности Национального отечественного фронта и государственных органов на самом высоком уровне. В важных документах, обнародованных в последнее время в Афганистане, говорится о том, что частную промышленность и торговлю необходимо рассматривать как составную часть единой национальной экономики и что государственные, партийные, профсоюзные органы должны оказывать им всемерную поддержку.

Знаменательный факт: в Революционный совет ДР А, правительство страны, Национальный отечественный фронт, другие общественные и государственные организации были введены наиболее видные и авторитетные представители деловых кругов. С одним из них я и беседую сегодня. Это заместитель Председателя Совета Министров ДРА Сейед Амануддин Амин. Ему 54 года. Его отец был крупным экспортером афганского каракуля. Сам Амин вот уже свыше двадцати лет связан живой пуповиной с частной и государственной текстильной промышленностью. Когда в 1984 году в республике было образовано министерство легкой промышленности и продовольствия, Амин был направлен туда на пост заместителя министра. И вот теперь новое назначение.

— Что входит в ваше ведение? — спрашиваю я.

— Министерства торговли, легкой промышленности и продовольствия, банки, госкомитет по труду и социальному обеспечению, постоянная комиссия по ценам, ЦСУ, Экономический консультативный совет, куда делегированы как представители частного сектора, так и руководители, крупные специалисты государственных учреждений и ведомств. Совет существовал и раньше, но был недостаточно активен. Сейчас ему отводится важная роль: давать оперативные и дельные рекомендации по более эффективному использованию частного сектора в экономическом и социальном развитии страны. Необходимо также создать условия для образования и нормальной работы промышленных кооперативов, центров мелкой промышленности, начать подготовку кадров для частных и кустарных предприятий, разработать систему налогов, льгот, таможенных тарифов, цен и кредитов. Важной задачей нашего «штаба» станет повышение трудовой и общественно-политической активности работающих в частном секторе людей.

— Какую реакцию в деловых кругах вызвало приглашение народной власти к более тесному сотрудничеству?

— Приведу один пример. Известный кабульский коммерсант Бабак, владелец трех фабрик — по изготовлению картонной тары, полиэтиленовых изделий и по очистке кишмиша, — находился в деловой поездке в Индии. У него было сильное желание покинуть Афганистан. Узнав о решениях Ревсовета, партии и правительства, он срочно вернулся на родину и заявил близким и друзьям, что останется дома. Мы намерены ввести его в Экономический консультативный совет.

Каждый день вот здесь, в этом кабинете, у меня бывают десять-пятнадцать предпринимателей, купцов, промышленников, ремесленников как из Кабула, так и из провинций. Все они не только горячо поддерживают новый курс, но и делятся своими соображениями, трудностями, проблемами, выступают с интересными идеями. Скажем, в столице не хватает предприятий бытового обслуживания. И вот по инициативе 25 специалистов в этой области оперативно разработана проектная документация. В соответствии с ней идет строительство первого коллективного «дома быта». А всего за 1986–1990 годы в Кабуле будет построено за счет частных владельцев около двух тысяч небольших магазинов, ресторанов и кафе, ремонтных мастерских, аптек, бань, пекарен. Архитектурно-планировочное управление города подготовило несколько типовых проектов для строительства этих предприятий, одобренных будущими застройщиками.

— Значит ли это, что развитие города станет делом частной инициативы, свободного предпринимательства?

— Конечно, нет. Речь идет о сотрудничестве, о сложении сил, которые имеются в сегодняшнем афганском обществе. Тот же Кабул и впредь будет развиваться по единому Генеральному плану, рассчитанному на период до 2005 года. В нынешней пятилетке городу выделены 6 миллиардов афгани государственных капиталовложений. На них можно будет строить жилье, крупные социальные объекты, современные инженерные сети. Частный сектор выделяет на свою программу строительства 1 миллиард афгани, освобождая при этом город от многих хлопот. Республика хочет, чтобы купец и кустарь были ее сторонниками и союзниками как в политических, так и в хозяйственных заботах. Строить новое общество, национальнодемократический Афганистан должны все его члены, все социальные слои населения. Это наше общее дело. Это объективное требование дня.

ВОЖДЬ АЧИКЗАЕВ

— Говорите громче, — предупреждает меня мой собеседник. — Стал глуховат. В последние годы довелось повоевать. Наслушался канонад.

И он заразительно смеется.

Исмат Муслим — вождь стотысячного племени ачикзаев. Ему 47 лет. Он высок и строен. Затемненные очки в изящной «профессорской» оправе никак не вяжутся с увесистым маузером на поясном ремне. Висящий около него пистолет кажется невинной игрушкой. На столе между чайником и пиалой дымящегося чая лежит стянутый с плеча автомат. Китайская пиалка маленькая, на один глоток, как и полагается на приличной чайной церемонии. Кулаки Муслима, крепко опирающиеся на стол, производят впечатление. Пожалуй, если кончатся патроны, они могут очень пригодиться в бою…

В Афганистане сложной судьбой никого не удивишь. Достаточно погнута жизнь и у Муслима. Он — выходец из военной элиты. Его отец, полковник, командовал дивизией в Газни, Пактии, был губернатором провинции, занимал высокие посты в Кабуле. И Муслим пошел по стопам отца, получил военное образование. Служил в армии в должности заместителя начальника инженерных войск, преподавал на высших военных курсах в столице. И все это — не порывая со своим племенем ачикзаев, населяющим длинную приграничную полосу под Кандагаром. По давней традиции, мужчины их семьи возглавляли это племя. После того как его отец умер, вождем ачикзаев был избран Исмат Муслим.

Часть ачикзаев издавна живет по ту сторону границы, в Пакистане. И когда авантюрист Амин начал притеснять племенных вождей и старейшин, круто ломать вековые традиции и нравы, Муслим с группой своих наиболее близких приверженцев покинул родные места и ушел к своим сородичам в Пакистан. Там он основал партию «Федаины («посвятившие себя», самоотверженные служители. — Г. У.) Афганистана». Со временем он создал крупный вооруженный отряд.

Высокообразованный волевой человек, профессиональный военный, Муслим привлек к себе внимание контрреволюционных заправил и их иностранных покровителей. Вокруг него стали виться американские, пакистанские, западногерманские, английские советники. «Племени и мне лично, — рассказывает он, — была обещана крупная материальная и военная помощь. Меня зазывали в длительные «пропагандистские» поездки в Европу и за океан. Я наотрез отказывался хотя бы ненадолго покинуть свою землю. Интересы ачикзаев были для меня превыше всего…»

Но вот в Афганистане наступили иные времена. Начался трудный и длительный процесс консолидации общества вокруг НДПА, правительства республики. Многие люди, не сразу принявшие революцию или разошедшиеся с нею, осознали правоту ее целей и действий, встали в строй ее борцов.

Не мог остаться равнодушным к переменам на родной земле и такой человек, как Исмат Муслим. «Афганистан — многонациональное государство, — продолжал он свой рассказ. — В нем прочно укоренились племенные отношения.

И вот мы слышим: демократическая республика провозглашает равенство всех наций и народностей. Мы слышим слова в поддержку самостоятельности племен, уважения их обычаев, призыв к их тесному сотрудничеству с народной властью. В далекие кишлаки приходят из Кабула врачи и учителя, караваны с одеждой и хлебом. Кто это видел раньше?»

Совсем к другому призывали Муслима и других вождей племен иностранные «советники». «Не поддавайтесь уговорам нового режима!», «Истребляйте его агентов!», «Вытравливайте красную опасность!»…

— Они хотели бы установить в Афганистане реакционный режим. Они хотели бы расколоть нашу страну. Вы знаете, — с возмущением говорит Муслим, — что уже произведен «раздел» нашей страны между контрреволюционными партиями и их заправилами? Север республики обещан «инженеру» Гульбуддину, лидеру ИПА — «Исламской партии Афганистана». Кабул и провинция Лагман «отданы» недавнему председателю ИСАМ — «Исламского союза афганских муджахиддинов» «профессору» Сайяфу. Кандагар со всеми его окрестностями, включая земли ачикзаев, «подарен» моулави Халесу, лидеру ИПА-2. И так далее. Неясно только, что останется самому афганскому народу…

И вот пришел час, когда Исмат Муслим решительно порвал всякие контакты с реакционной эмиграцией и ее чужеземными покровителями и вступил в переговоры с представителями народной власти. Они закончились полным согласием сторон. Отряду Муслима была официально поручена охрана всех ачикзайских селений, а также крупного участка афганско-пакистанской границы протяженностью в 130 километров. Как добровольцы-пограничники, или по-здешнему малиши, воины отряда получают от правительства регулярное жалованье и пищевое довольствие. Остальные ачикзаи ведут традиционный образ жизни: сеют пшеницу, пасут скот.

— Что удалось сделать вам, вашему отряду? — спрашиваю я у Муслима. Мы беседуем с ним в крошечной гостинице под Кандагаром, куда он прибыл специально для встречи с советским журналистом.

«За последние полгода было устроено свыше двадцати успешных засад на пути у вооруженных банд, пробиравшихся из Пакистана в Афганистан, уничтожено несколько сот душманов, захвачено пять главарей крупных шаек. Мы взяли шесть караванов с оружием».

Примеру Муслима последовали несколько вождей других пуштунских племен, живущих по соседству. На Высшей джирге (совете) приграничных племен, проходившей в Кабуле, они дали торжественное обещание оказывать поддержку правительству республики, ее вооруженным силам, и прежде всего погранвойскам, в их действиях по пресечению проникновения в страну вооруженной контрреволюции. Сейчас эти племена создают свой объединенный полк малишей, который вместе с отрядом Муслима будет охранять тут границу.

Так уж получилось, что о Муслиме, воине по семейной традиции, по образованию, по всей его судьбе, я услышал впервые в связи с сугубо мирными делами. Министр ирригации ДРА Ахмад Шах Сурхаби как-то рассказал мне о переменах, происходящих на родине Муслима. В Спинбулдаке, «столице» ачикзаев, всегда было плохо с водой. Поэтому часть земель не возделывалась, скот приходилось гонять на водопой за тридевять земель. Да и питьевую воду привозили издалека. Воспользовавшись своим очередным приездом в Кабул, Муслим сделал все, чтобы в короткий срок ачикзаям было направлено оборудование. Вскоре были пробурены две мощные скважины; проект предусматривает создание еще восемнадцати…

В Кабуле говорят: Муслим не человек, а мотор. Этот «мотор» привел в движение социальное строительство в кишлаках ачикзаев. Построены две новые школы, медпункт, базар с десятками дуканов (лавок). Ремонтируются дороги, восстанавливаются арыки. «Вот чем бы мне заниматься, а не воевать, — невесело замечает Муслим. — Да только пока не дают… Но мы, конечно, понимаем, что сейчас, когда у республики так много врагов, защита ее рубежей — самое главное дело. О нем прежде всего и думаем».

За годы моей работы в Афганистане мне довелось познакомиться со многими людьми, чьи судьбы схожи с судьбой Муслима. Хорошо помню мартовскую джиргу 1983 года, когда в здании Национального отечественного фронта собралось около трехсот бывших руководителей душманских отрядов, принявших под воздействием революции нелегкое для себя решение: начать новую жизнь, стать защитниками, а не врагами республики. В том же году и в том же зале 16–17 ноября собралось свыше четырехсот государственных и общественных деятелей прошлых лет: бывших депутатов парламента, министров, представителей старого офицерского корпуса. Со всей страны съехались они в Кабул, чтобы выразить свою поддержку народному правительству, определить свое место в новой жизни.

Огромный резонанс в стране вызвали Лоя джирга (высший совет) ДРА и джирга племен 1985 года. Их участники, свыше шести тысяч человек, представители практически всех слоев афганского общества, обратились к нации с призывом сделать все для обеспечения прочного мира и безопасности в республике, для развития национально-демократической революции.