Смерть от тысячи ран

Тридцать шесть часов спустя

— Не двигайся.

— Что?

Шепот:

— Доверься мне.

— Что ты делаешь?

— Не мешай. Ешь.

В рот связанного по рукам и ногам Омара Пети́ кто-то сует хлеб с маслом. Чья-то рука у него за спиной, под свитером.

— Стой, что ты?..

— Тсс. — Едва слышно. — Нож.

— Постой, сейчас…

— Ешь! — Голос Стефани, непреклонный. Еще кусок хлеба — и совсем тихо: — Когда пойдешь в туалет, перережешь скотч.

— Ты спятила!

— Слушай меня.

— Нет!

Снова бутерброд. Вкус кофе с молоком и соленого масла. Как Омар любил. И Зоэ тоже. Зоэ. Стефани. Он. Все они любили такой завтрак. Теперь конец. Теперь только страх. Не за себя, за них. Только за них. За жену: она сошла с ума.

— Он убьет нас. — С полным ртом. — Он тебя увидит.

— Успокойся, иначе он услышит. — Чуть громче: — Еще глоток.

Другая рука по-прежнему неловко шарила у него за спиной. Нож выскользнул. Едва слышно звякнул о бетонный пол. Омар закашлялся, сплюнул хлебные крошки, оттолкнул поднос. Заглушить звук падения ножа. Слюна, смешанная с едой, стекала по подбородку.

Стефани вытерла ему лицо влажной салфеткой.

— Поскорее там! — Мотоциклист — возле лестницы, метрах в семи-восьми от них.

В подвале плохое освещение. Омар это знает. Вот уже несколько месяцев он все собирался переделать электричество внизу. Заметил ли тот парень их действия? Шум посуды. Хлеб окунается в чашку, засовывается в рот. Нож у него под свитером, но лезвие… оно вонзилось в тело. Стиснуть зубы.

— Из-за тебя он убьет нас!

— Он в любом случае убьет нас. Видел его рожу?

— Откуда тебе знать? — Сквозь зубы: — Потише!

— Я не собираюсь ждать, пока он убьет мою дочь.

— Потише!

— Что вы там копаетесь? — Мотоциклист сдвинулся с места, подволакивая ногу, сделал два шага в их направлении.

Новый приступ кашля, более жестокий. Сзади, внизу спины, влажно от крови.

Его.

Его крови.

— Ты освободишься и убьешь его. — Голос жены в самое ухо. — Застанешь его врасплох. Он ранен. — Она сунула чашку Омару прямо в зубы и влила ему в рот остатки кофе. — Будь мужчиной, спаси свою дочь. — И она поднялась с колен.

Плоть от плоти его. Спасти ее, сегодня же. Сейчас.

Несколько секунд спустя:

— Кляп. Вставьте ему кляп.

Омар вдохнул запах засохшей слюны, глотнул едкой пыли, ему стало трудно дышать. Старая тряпка успела поваляться на полу.

Мотоциклист снова отвел Стефани в кухню.

Где-то в глубине дома, наверху, захлопнулась дверь. Прежняя темнота, а теперь еще и тишина.

Тод предусмотрительно решил сменить машину.

Ночью они с Нери вернулись в Тулузу, сделали остановку в ее южном пригороде Мирай и на каком-то паркинге оставили свой «ауди». Маловероятно, что она долго простоит нетронутой. Спустя сорок пять минут такси доставило их к небольшой гостинице неподалеку от вокзала Матабью. Утром, хорошо выспавшиеся и принявшие душ, они украли очередной автомобиль, старенький «вольво-универсал», и вернулись в Муассак, в монаший лес, где произошла роковая для Хавьера Грео-Переса встреча.

На поляну они прибыли около десяти утра.

Заглушив мотор, Тод оставил с некоторого времени словно потерявшего дар речи Жана Франсуа Нери в машине. Несчастный уже сделал попытку пойти на вокзал, чтобы вернуться домой. Колумбиец достаточно убедительно отговорил его, назвав по памяти его домашний адрес, а заодно адреса двух из четырех его фирм по упаковке и перевозкам, школы, где учатся его дети, и достаточное количество телефонных номеров его родственников. Но окончательным аргументом для Нери стала показанная ему Тодом на экране наладонника недавняя фотография обоих его детишек.

Местность была спокойная, окруженная деревьями, которые делали ее невидимой с дороги. Тод совершил первый быстрый обход, чтобы определить, где две ночи назад стояли автомобили. Поскольку Каннаваро и Нери описали, как здесь все выглядело, когда они прибыли на встречу, среди мятой травы и сломанных кустов ему оказалось несложно обнаружить следы колес, пятна почерневшей крови и, наконец, местоположение стрелка. Он походил вокруг, внимательно осмотрел почву, присел, снова вгляделся, поскреб землю и вытащил сначала одну девятимиллиметровую гильзу, затем совсем рядом нашел вторую. Две другие гильзы оказались поблизости, под упавшими гниющими листьями, на том же расстоянии от позиции стрелка.

Позиция стрелка.

Стрелок.

Один-единственный.

Бах-бах! Бах-бах! Два двойных, смещенных под очень небольшим углом. Тод представил себя на месте убийцы, прицелился в пустоту, в воображаемые мишени в автомобиле. Он бы лучше не сделал.

При помощи стебелька Тод собрал гильзы и сунул их в нагрудный карман кожаной куртки. Затем поднялся и принялся накручивать все расширяющиеся концентрические круги с центром в точке огня, пока не наступил на «ка-бар» Феито.

— Нери! — Он склонился над ножом.

У него за спиной хлопнула дверца.

На земле Тод заметил едва видные следы того, что какие-то двое бок о бок дошли до этого места. Из лесу.

Тод не стал ждать приближения Жана Франсуа и пошел взглянуть, куда приведут следы.

Царапины на стволе дерева, на уровне бедра, металлические обломки, следы резкого запуска двигателя, листья и сломанные ветки, расположенные на одной, почти непрерывной линии, ведущей к дороге. Колумбиец мог бы поспорить, что убийца ждал здесь. И что он был на мотоцикле.

Нери стоял над «ка-баром», смотрел прямо на него, но, казалось, не видел.

— Pick it up. — Никакой реакции. Тод настаивал: — Подбери его!

Нери протянул дрожащую руку и двумя пальцами, с видом глубочайшего отвращения поднял нож с земли.

— Такой же, как мой. Принадлежал солдату, который заслужил его в бою вместе со мной. Не может быть и речи о том, чтобы оставить его здесь, это не дело. Бери, он твой.

— Не хочу.

Тод подошел вплотную к Нери, возвышающемуся над ним на целую голову, и в упор посмотрел ему в глаза:

— Знаешь, почему я убил Каннаваро, а не тебя?

Тело Нери рванулось назад, готовое к бегству.

— Вы не должны были сжигать сына дона Альваро.

— Это Симоне, я не хотел.

Тод поднял руку, требуя, чтобы он умолк.

— Вы испугались, понимаю. И мне известно, что Каннаваро более привычен к подобным делам, но ты участвовал, а должен был бы пораскинуть мозгами. — Он сделал шаг вперед. — В нашем деле надо думать.

Нери отступил.

Рот Тода растянулся в улыбке.

— Но мне также известно, что дон Альваро желает сблизиться с твоей семьей. Он уважает и ценит ее. И хочет работать здесь с вами. — Он взял «ка-бар» из рук Нери и вытер лезвие, к которому прилипли комочки земли. — Ты можешь открыть ворота Франции. Радуйся — тебе повезло, ты жив. Каннаваро дурно обошелся с Хавьером. Он был всего лишь посредником. Таких, как он, полно, но… — Тод провел пальцем под своим подбородком, — надо уважать наших мертвых. — В Неаполе поймут. — Держа кинжал за лезвие, он протянул его Нери. — Надо уважать наших мертвых.

После некоторого колебания Нери взялся за рукоятку оружия.

— Молодец. — Колумбиец направился к деревьям, растущим на противоположной стороне дороги, по которой они приехали. — Пошли.

Вскоре они достигли участка замерших в зимней спячке виноградников. Лозы стояли ровными рядами, подпертые широкими, слабо натянутыми ограждениями, закрепленными на вбитых в землю крест-накрест деревянных столбах высотой не более двух метров. Вскоре мужчины заметили непорядок: некоторые столбы были вырваны и валялись на земле, а металлические провода загородок во многих местах были разрезаны.

— Похоже, кто-то не любит крестьян, — по-испански буркнул себе под нос Тод.

Его взгляд, блуждая по холмам с виноградниками, наткнулся на идущую низом дорогу. Петляя, она поднималась между полями, вновь исчезала в лощине, а потом опять появлялась возле развалин какого-то амбара, чтобы в конце концов затеряться за гребнем холма.

Дальше Тод мог только догадываться о ее направлении.

С запада лишь один подход. Никакого дома… Хотя нет: его глаза уперлись в крышу одинокой фермы. Она почти сливалась с серо-зеленым пейзажем. Дом. Обитаемый? Не важно, там не должно быть много народу. На востоке то же самое: два-три владения, довольно отдаленных.

— Место выбрал ты?

Нери кивнул.

— Пустынное. Даже слишком.

— Этот мадридский адвокат…

— Знаю, Каннаваро уже сказал, но на самом деле это Хавьер.

— Что Хавьер?

— Это он решил. Una erro. Заблуждение. Я бы поехал в другое место. И не ночью. Он не очень-то любил думать и никого не слушал, этот Хавьер. Слишком увлекался cocaina.

— Наркотический ад, — по-французски вполголоса съязвил Жан Франсуа Нери.

— Что ты говоришь?

— Ничего.

Тод показал на дорогу, на запад:

— Вы приехали, как мы?

— Да.

— И уехали в ту же сторону?

— Да.

— И никого не видели?

— Нет.

Тод развернул выпущенную Институтом национальной географии карту региона, которую утром купил в Муассаке:

— Сюда ведет единственная дорога, как минимум три километра. Какое опоздание?

— Не понимаю.

— Вчера вы говорили, что опоздали.

— Минут на пятнадцать, самое большее — на полчаса.

Тод кивнул, задумался.

— А тела? Какими они были, когда вы их перетаскивали? Теплыми?

Настал черед Нери поломать голову.

— Думаю, да.

— А в тот вечер было холодно, как сегодня?

— Да.

— Вы точно никого не встретили? Мотоцикл или?..

— Нет. Они что, прибыли на мотоцикле?

— Возможно. И я полагаю, он уехал в другую сторону, на запад.

— «Он»? Все это сотворил один парень?

Тод пожал плечами. «Феито был плохо вооружен, другие вообще безоружные, — думал он, по-прежнему не спуская глаз с крыши уединенной фермы. — Слишком много ошибок».

— Эй, Батист! Ты здесь? — Адриан Виги рассматривал входную дверь и фасад дома с запертыми ставнями. Ферма Батиста Латапи казалась пустынной. Адриан давно не бывал здесь и заметил, что хозяйство сильно запущено. Смерть прибрала Старика и много чего еще вместе с ним.

За его спиной переминался с ноги на ногу Поль Катала. Он кашлянул:

— Говорю, нет его. Должно быть, у сестры.

— Ты ведь знаешь, что это не так.

— Ладно, пошли. Мне еще лозы подвязывать. Да и тебе тоже работать надо. Твои дела тоже сами по себе не делаются.

Виги поискал глазами прислоненный к запертому сараю старый драндулет Батиста. Он не увидел мопеда, но машина могла быть внутри. Он попытался представить себе внутренность помещения:

— Помнишь, мы в детстве здесь играли? Тогда все выглядело иначе.

— Главное, я хорошо помню, как боялся Старика.

— С тех пор как Старик ушел, Батист сдал.

— Точно.

— И работать ему тяжело.

— Работать всем тяжело. Ты правильно сделал, что продал. В баре-то тебе получше. — Поль Катала закурил.

Адриан Виги снова постучал. На этот раз кулаком.

— Батист, открывай, если ты там!

— Я никого не хочу видеть, — раздался наконец сдавленный голос их приятеля.

— Ты чего дуришь, черт бы тебя побрал?

— Уходите!

Катала подошел к двери:

— Мы не уйдем, пока не откроешь.

— Не хочу никого, уйдите!

Посетители вдвоем забарабанили в дверь. Им было весело. Когда они все же прекратили стучать, щелкнула задвижка. Сначала они увидели два ржавых ствола старого охотничьего ружья, а уже потом Латапи, прислонившего приклад помпового ружья к бедру.

— Так вот, Латапи, как ты встречаешь друзей? — Катала предусмотрительно отвел от себя дуло. — Уж не знаю, чем ты заряжаешь эту старую дрянь, но тебе стоит поостеречься, как бы она не саданула тебе в морду.

Адриан Виги оказался на линии огня и сделал шаг в сторону:

— Я уже говорил, что не пойду с тобой на охоту, пока ты не купишь что-нибудь другое.

— Вы одни?

— А у тебя что, еще друзья есть? — Поль Катала двинулся напролом. Спертый воздух. — Что это ты вдруг пропал?

— Вы кого-нибудь видели?

— Да нет же! — Виги тоже вошел. — Наливай, мы что, зря пришли?

Латапи запер дверь и поспешил за приятелями, которые, не дожидаясь хозяина, направились в кухню.

— Что вам здесь надо?

Поль Катала притащил стул и устроил на нем свой зад.

— Посмотреть, все ли у тебя в порядке.

— Тебя уже два дня не видать, — добавил Виги, — трубку не снимаешь.

— Твоя сестра сказала, что вчера ты не приходил помогать.

— Она много болтает.

— Мы беспокоимся. Особенно после твоего подвига прошлой ночью.

— У тебя хотя бы не было проблем с этим поганым черномазым?

Батист Латапи не смог скрыть своей тревоги:

— А что, уже болтают?

— Болтают? О чем?

— Ни о чем.

— Как это ни о чем?

— Если эта обезьяна тебя достает, все пойдем!

Адриан Виги переглянулся с Катала.

— Скажи, Батист, что случилось. У Пети́ что-то произошло? Он тебя засек?

— Нет.

— Тогда что?

— Ничего. Просто я видел мотоциклиста. В виноградниках.

Катала угрожающе сунул ему под нос кулак:

— Что за шутки? Пьяный, что ли?

— Нет, правда! Там был мотоциклист, я его видел!

— И что он там делал, этот твой мотоциклист? Выращивал виноград?

— Если ты считаешь, что я вру, вали отсюда!

— Мы считаем, что ты в стельку, вот что!

Виги сделал знак Катала заткнуться и обратился к Латапи:

— И кто был этот мотоциклист, а, Батист?

— Так вы мне не верите?

— Верим. Кто это был?

— Никто.

— Да ладно, говори!

— Никто, говорю же!

В разговор снова вступил Поль Катала:

— Тогда почему ты с ружьем?

— Из-за крыс. У меня крысы.

— Крысы, — ухмыльнулся Катала, — и твои крысы умеют отпирать двери? Или, может, глазеют на тебя в окна, поэтому ты и забаррикадировался?

— А она, случайно, не высоченная и с дебильным именем, эта твоя крыса?[65]

Батист Латапи нахмурился:

— А то мне больше заняться нечем.

— Так ты нальешь или как?

— В другой раз. Не надо вам здесь оставаться.

Стоя возле запертых ворот фермы Пети́, Нери кивнул Тоду, оставшемуся сидеть за рулем «универсала». Звонка не было, так что они погудели. Ни одна живая душа не вышла им навстречу, но водитель не спешил уезжать. Из трубы выбивалась тонкая струйка белого дыма, а откуда-то из глубины дома доносился собачий лай. Ферма была обитаема. Видимо, в настоящий момент хозяева отсутствовали.

Тод вышел из автомобиля. Убедившись, что за ними никто не следит, он просунул руку сквозь прутья калитки и попробовал открыть ее. Не заперто. Он шагнул во двор:

— Входи.

Нери с сомнением последовал за ним.

Они уже подходили к дому, когда дверь отворилась и появилась собака. Пес бросился вперед и, не переставая лаять, замер примерно в метре от Тода. Женский голос дал ему команду молчать — на пороге, скрестив руки на груди, стояла женщина с белым как мел лицом.

Тод кивнул в сторону Нери, чтобы тот заговорил с ней.

— Здравствуйте.

— И часто вы вот так запросто вламываетесь к чужим людям?

Никто не отвечал.

— Я была занята. Чего вам?

Прежде чем обменяться с Тодом несколькими словами по-английски, Нери вопрошающе взглянул на него, а затем снова обратился к женщине:

— Один наш друг позапрошлой ночью попал в аварию. Вон там. — Он указал куда-то в сторону монашьего леса. — Виновный в дорожно-транспортном происшествии водитель скрылся, а свидетеля нет. А жандармы, ну, вы сами знаете, что это такое…

Стефани Пети́ не ответила.

— Мы подумали, вдруг той ночью вы заметили что-нибудь странное.

— По ночам мы спим.

— Было не очень поздно, между двенадцатью и часом.

— Мы в такое время уже ложимся. Здесь встают рано.

Женщина вела себя напряженно, вызывающе. Тод вновь перекинулся с Нери парой слов по-английски.

— А вы, случайно, не слышали или не видели мотоцикла?

Когда вопрос прозвучал по-французски, Стефани неосторожно бросила быстрый взгляд в сторону стойла.

К счастью, Нери этого не заметил, а Тод не спускал глаз с собаки.

— Говорю же вам, по вечерам мы не торчим возле окон.

— И все же мотоцикл — здесь, в разгар зимы, вечером — должен наделать много шуму.

— Мы ничего не видели. — Стефани заметила, что Ксай злобно зарычал. Она чувствовала, что он готов вцепиться этим парням в глотку. Обычно он вел себя так, только чтобы защитить Зоэ.

Тод по-прежнему в упор смотрел на немецкую овчарку. Если этот perro[66] посмеет тронуть его, он мигом прикончит мерзкую скотину. А потом и эту женщину тоже. Он оглядел двор. Ферма была убогая, почти такая же убогая, как большинство ферм в Колумбии. И тут кое-что привлекло его взгляд. Он увидел надпись, грубо нацарапанную на деревянной двери сарая: «Смерть черножопому». Вообще-то, он ее не совсем понял, но подумал, не значит ли «черножопый» то же самое, что negro.

Пес сократил дистанцию.

— Какие-то проблемы? — На пороге дома появился мужчина, одетый в грязный и чересчур большой для него пуховик. Он обнял женщину за плечи и притянул ее к себе. Она с неохотой позволила ему поцеловать себя в волосы.

— Никакой проблемы, — бросил Нери, взглядом согласовав ответ с Тодом.

Сосредоточившись на новом лице, Тод не сразу кивнул. Крестьяне везде одинаковы: не любят чужих. У себя на родине он бы их проучил, поставил бы на место, но здесь у него были более неотложные дела. Собравшись уходить, он бросил через плечо:

— Извините за беспокойство.

Незнакомцы вернулись к своей машине и уехали.

Стоило им исчезнуть из виду, Стефани резко освободилась из объятий мотоциклиста:

— Никогда больше так не делайте, ясно?

Не обратив внимания на ее слова, он за руку потянул женщину к воротам.

«Кто эти типы?»

Мотоциклист вышел на дорогу. Незваные гости уехали.

В достроенном виде вилла обещала быть великолепной. Современная, с застекленными террасами, спускающимися по пологому склону. Она располагалась в стороне от шоссе, в конце извилистой лесной дороги. Идеальное место для тех, кто предпочитает покой.

Аджюдан Кребен задумался, поселятся ли здесь когда-нибудь ее будущие владельцы.

— Никогда такого не видел, а вы? — Возле него появился лейтенант следственной бригады департамента Лот.

Кребен отрицательно покачал головой. Он определенно считал, что операция «Барбекю-82» должна была получить другое название, более официальное, и проводиться быстрее, поскольку список жертв удлинялся час от часу. Скоро они уже превзойдут официальный счет убойного отдела номер 31, хотя без такого подвига он бы охотно обошелся.

Утром, когда вместе с двумя другими жандармами из отдела он готовился присутствовать при вскрытии трупов из Ла-Мулина, его пригласили в Меркюэс, недалеко от Кагора, на убийство служащей дорогого отеля. Первые дознаватели, прибывшие на место, поторопились и быстро передали имеющиеся в их распоряжении данные в техническую службу криминальных расследований и документации — центральное хранилище информационной памяти Национальной жандармерии, в Рони-су-Буа. Среди этих данных оказалось имя, обнаруженное на этикетке найденного на месте преступления чемодана: Адриан Руано. Компьютеры совместили имеющуюся информацию, и следственный отдел Тулузы был вовлечен в историю.

Позже, когда Кребен прибыл в замок, поступило следующее сообщение из центрального каталога, полученное невзрачным выпускником Сен-Сира, в настоящее время стоящим слева от него. Оно возвещало о двух новых убийствах: мужчины и женщины. Эта последняя была опознана как мадемуазель Саския Джонс, гражданка Великобритании. Ее имя, значащееся в документах, обнаруженных у убитой на стройке, было использовано для заказа трех апартаментов в Меркюэсе. Именно в одном из этих номеров и была обнаружена горничная со свернутой шеей.

Саския Джонс, точнее, то, что от нее осталось, сейчас лежала у ног Кребена в пластмассовом ящике, обыкновенно используемом для хранения и переноски инструментов.

Если бы кто-нибудь предложил ему описать состояние трупа, аджюдан ответил бы «разрозненными кусками» или «кучей», иначе не скажешь.

Голова мадемуазель Джонс венчала вершину груды мяса, водруженной на ее же собственное горизонтально лежащее туловище с развороченным животом. Ее груди, мышцы плеч и бедер и другая мягкая плоть были срезаны и брошены в стоящее рядом ведро с потеками штукатурки. Руки и ноги отсечены приблизительно на уровне локтей и колен, и над краями ящика торчали их обрубки. Завершения конечностей — кисти и ступни — тоже были отрезаны и составляли нижний слой этого жуткого слоеного пирога.

Бледный как мел Кребен снял кепи и поскреб голову. Его взгляд блуждал по хаосу сцены преступления: кровь, брызги, фекалии, различные жидкости — всегда наступает момент, когда тело пытаемого перестает сопротивляться, — и встретился с глазами Мигеля Барреры. Он с облегчением принял молчаливое приглашение подойти к нему и второму трупу.

Лейтенант последовал за ним.

— Есть какие-то соображения относительно его личности? — Мы сняли отпечатки пальцев. Если он в картотеке, мы это скоро узнаем.

Прежде чем ответить Кребену, Баррера снисходительно улыбнулся молодому офицеру:

— Его имя Симоне Каннаваро. Он входит в состав преступной группировки, контролирующей бо́льшую часть северных кварталов Неаполя, семейство Нери и…

— Далековато от дома он забрался.

Кребен не удержался и поднял глаза к небу:

— Верно, он связан с Руано.

— Руано?

— Как связан? — перебил аджюдан.

— Руано был с los productores,[67] Грео-Пересами. Каннаваро — с los importadores.[68] Именно этим занимаются Нери. Официально — строительство, отходы, рыба оптом, но кроме этого, рэкет, а главное, они ввозят в Европу много кокаина. Каннаваро и Руано, — Баррера плотно сцепил обе руки, чтобы показать их взаимопонимание, пособничество друг другу, — они беседовали, вели переговоры. Бизнес.

— Как давно вам это известно?

— Я разрабатываю картели, размещающиеся в Испании. В Америке им сейчас не развернуться. Не то что здесь.

Кребен стал размышлять вслух:

— Те же убийцы, что у тех троих?

— Возможно. — Казалось, Баррера в этом не уверен.

Аджюдан поймал его взгляд, брошенный на другой труп:

— Вы чем-то озадачены?

— Эти двое, они были убиты вместе, мы можем так полагать, no?

— Да.

— Одними и теми же лицами, no?

— Двумя убийцами, — не удержался лейтенант, — если верить первым данным. Хотя действовал один. Второй, похоже, блевал поблизости.

— Нелогично.

— Почему нелогично?

— По многим причинам. Например, девушка умирала медленно.

— Тот, кто с ней это сделал, больной.

— Нет, именно так Альваро Грео-Перес заставляет людей говорить.

— Подобный случай был в Мадриде? — спросил Кребен.

— Однажды. Один из наших topos, внедренный. — Слова давались ему с трудом. Похоже, эти воспоминания были по-настоящему тяжелы для Барреры. — Человек, которого я хорошо знал. — Он быстро взял себя в руки и слегка пнул Каннаваро ногой. — Этот важная птица, но его убили быстро.

— Чистая работа. Из девятки «пара».[69] — Лейтенант показал в сторону гаража. — В стене обнаружили пулю.

— Они допрашивали девушку, а не… — Аджюдан Кребен кивнул на мертвого неаполитанца.

— Каннаваро, — пришел ему на помощь Баррера.

— Каннаваро. Хотя ему кое-что известно. И он дружок Руано. Скажите-ка, раз убийцы использовали методы Грео-Переса, означает ли это…

— Что они с Грео-Пересом? Si, — подтвердил Баррера.

— Почему Грео-Перес убивает людей, с которыми ведет дела?

— Нелогично.

Аджюдан кивнул:

— Да.

— Если только девица не донесла на Каннаваро.

Кребен и Баррера посмотрели на лейтенанта.

Подполковник Массе дю Рео вышел из трибунала раздосадованным. Битый час он беседовал с прокурором, помощником прокурора Мартиньяком, мэтром Риньи и его клиентом, этим Аранедой из Колумбии, но так и не добился ни малейших относящихся к расследованию деталей.

Да, жертвы — обыкновенные туристы. Нет, Аранеда не знает, есть ли у них враги. С чего бы это им иметь врагов? Тем более Аранеда всего лишь законный представитель отца одной из жертв, так что какой еще информацией на этот счет он может владеть? Нет, Аранеда почти ничего не знает о другом человеке, прибывшем в госпиталь. Они вместе летели, так что, скорей всего, просто из доброго расположения, понимая, какое тяжкое испытание его ожидает, попутчик предложил побыть с ним. А потом отправился по своим делам. Нет, Аранеде ничего не известно относительно цели пребывания того человека во Франции, как и о природе его отношений с Альваро Грео-Пересом. Хотя совершенно очевидно, что этот последний должен ценить его, поскольку позволил воспользоваться своим частным самолетом. Как этот человек может быть причастен к убийствам, произошедшим до его прибытия?

Допрос без права преследования подозреваемого на чужой территории, с соответствующими ответами, подготовленными заранее. Ответами адвоката.

Мэтр Аранеда был уважаемым специалистом, и ему «крайне досадно», что его допрашивают, как обычного преступника. Во время встречи он проявил достаточно благожелательности. Пусть полиция занимается своим делом, а ему следует выполнять свой долг перед отцом, тяжело удрученным потерей единственного ребенка. Вялые вопросы, чиновники, старающиеся уберечь свои зады двумя-тремя упреждающими ударами, выказывали доброжелательность по отношению к местным официальным лицам, во всяком случае присутствующим, а именно Эдуару Риньи. Быть может, взамен они надеялись получить какую-нибудь поддержку, если дело примет дурной оборот, в следующем месяце, с началом некоего нового процесса. А кое-кому из них очутиться по другую сторону барьера, на скамье подсудимых, вовсе не казалось дурацкой гипотезой.

Рабское великодушие чиновников из прокуратуры на самом деле не слишком дорого им стоило. Трое мертвых иностранцев в машине, убитых за что положено — за свою преступную деятельность — другими преступниками, никого не заинтересуют. И уж точно не в данный момент. Они передадут результаты вскрытия, а тела как можно скорее вышлют на родину с этим южно-американским адвокатом, единственным человеком, способным пролить хоть какой-то свет на предполагаемое сведение счетов. Строго следуя букве закона, без лишних отсрочек и мозгокрутства.

И последняя информация, переданная аджюданом Кребеном, ничего в этом деле не изменит. Кому охота копаться в чужом дерьме? У каждого свои тараканы. Это касается и подполковника Массе дю Рео, зажатого между иерархией, очень (или слишком?) заботящейся о поддержании имиджа организации, и судебной машиной, закоснелой в бюрократизме, где все занимают круговую оборону, стоит кому-то из своих оказаться в опасности?

Массе дю Рео пришел на паркинг, где его поджидал шофер, но не сел в машину, а заявил, что предпочитает прогуляться. Свернув на аллею Жюль-Гэд, он снова миновал здания трибунала и оказался возле сада Гран-Рон.

Зимой по вечерам парк закрывали для посетителей, и офицер несколько мгновений неподвижно простоял возле ограды, глядя на пустынные аллеи.

— Тяжелый день, генерал?

Поискав глазами собеседника, Массе дю Рео обнаружил человека, сидящего в темноте на картонной коробке в нескольких метрах от него. Подполковник подошел.

Клошар слоями напялил на себя какое-то тряпье. На шею было накручено несколько шарфов, один из которых закрывал уши и макушку. Вокруг валялись полиэтиленовые мешки, две винные бутылки, пустая и полная, кусок хлеба и открытая консервная банка.

— Тяжелый.

— Ты вовсе не выглядишь счастливым.

Массе дю Рео позволил себе улыбнуться.

— Мне это знакомо. — Бомж сказал что-то еще, но его слова потонули в шуме внезапно возникшего потока машин.

— Что вы сказали?

— Это твои парни доставляют тебе такое беспокойство, генерал?

— Скорее, те, что сверху.

— Ты слишком хорошо работаешь, вот что.

— Откуда у вас такие сведения?

— Когда начальники берутся за своих подчиненных, девять шансов из десяти: это потому, что подчиненные у них хорошие. — Своими гнилыми зубами клошар оторвал кусок резинового хлеба и протолкнул внутрь глотком вина. — Знаю, самого из-за этого уволили.

— Сочувствую. — Подполковник помолчал. — Моя история чуть более комическая.

— Верю. — Клошар порылся в одном из своих мешков. — Есть хочешь?

— Нет, спасибо.

Вокруг сквера несся бесконечный поток машин — час пик.

— Во народу-то! Все возвращаются домой. У меня был дружок, так он называл это «большим караваном». — Он снова впился зубами в хлеб. — Раньше я тоже возвращался домой на тачке, как эти козлы. — Бездомный продолжал свой монолог, не обращая внимания на Массе дю Рео. Он поносил всех этих долбаков без гордости и чести, которые обманули, сделали его, а прежде вышвырнули вон, как кусок дерьма, стоило ему открыть пасть, чтобы защитить правду.

— Где вы работали?

— В синдикате.

— В каком?

— Не суйся не в свое дело, генерал. У нас с тобой компании разные, и в моей еще есть нормальные парни.

— А я, значит, не отношусь к «нормальным парням», — начал Массе дю Рео притворно обиженным тоном.

— Откуда мне знать, я с тобой не знаком. Проблема-то не в синдикате, проблема во мне и моей чертовой глотке.

— Правда?

— Увы…

— Мне это знакомо.

Мужчины понимающе переглянулись.

— Тяжеленько копаться в себе, а, генерал?

— В общем, да. — Прислонившись спиной к ограде, Массе дю Рео присел возле клошара.

— Ты во всем разуверился?

— Возможно.

— У тебя и правда слегка потерянный вид. Черт подери! Солдат, который теряется. Мать твою, нам нельзя.

— Жандарм.

— Чего?

— Я жандарм, а не солдат. Но вы правы, нам тоже не давали приказа теряться.

— Никак не пойму, как я до этого дошел.

— Не важно, я тоже.

— Как я уже сказал, нам нельзя.

Массе дю Рео снова поднялся на ноги.

— Я пойду, — ему было неловко так резко обрывать разговор, — быть может, до скорого.

Он еще не сделал и нескольких шагов, когда клошар снова окликнул его:

— Эй, генерал, — он указывал на «большой караван», — если ты разуверился, этими-то кто займется?

Воткнув иглу в ляжку, мотоциклист скривился от боли.

Стефани Пети́ прекратила уборку и смотрела, как он делает себе укол.

— Занимайтесь своим делом, — бросил ей мотоциклист, не поднимая головы.

Она стояла возле раковины, он сидел за столом. Между ними пять метров и по-прежнему тот же пистолет, только руку протянуть.

— Дали бы мне сделать вам перевязку.

— Завтра я ухожу.

— Так бы… — Стефани вовремя спохватилась. Она чуть было не произнесла «быстро», как взволнованная неожиданностью девочка. А Омар ничего не сделал. Муж с места не сдвинулся. Даже ради Зоэ. Понять. Она обязана понять, почему этот тип уезжает с такой поспешностью. Чтобы выиграть время. Чтобы убедить Омара. Иначе они умрут все втроем. Зоэ умрет. Это беглый убийца, а они видели его лицо. Как же ему их не убить? — Вы чем-то обеспокоены?

— Заканчивайте свое дело.

— Это из-за тех типов?

Мотоциклист отложил шприц, которым только что сделал себе укол окситетрациклина, и продезинфицировал ногу.

— Пошевеливайтесь.

— Что у них произошло? Кто это?

— Никто. Я отведу вас вниз, а потом закончу. — Мотоциклист встал, чтобы одеться.

— Никуда не пойду, пока вы мне не объясните. Сначала являетесь сюда, устраиваете весь этот бардак, а потом вот так запросто сваливаете, — Стефани щелкнула пальцами, — когда все пошло наперекосяк. Нам плевать на ваши заморочки, мы вас ни о чем не просили!

— Мои заморочки вас коснулись, я тут ничего не могу сделать, и вы тоже.

— Слишком просто! Нечего было приходить сюда.

— Это тоже слишком просто, — вполголоса бросил мотоциклист. Он взял свой «глок» и подошел к молодой женщине. — Ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не знать о том, что происходит вокруг вас, гораздо удобнее, но порой не получается, и тогда реальность вцепляется вам в глотку.

Стефани отпрянула, стараясь держаться так, чтобы их по-прежнему разделял стол.

— Вы ничего не знаете о том, как мы живем последние два года, так что лучше вам заткнуться!

— Я видел ваши папки.

Молодая женщина замерла, одновременно изумленная и разъяренная тем, что этот незваный гость позволил себе рыться в их личной жизни.

— И вы находите, что мы еще недостаточно погрязли в дерьме?

— Эта ферма, эта жизнь много значат для вас, верно?

— Разумеется, за нее мы и боремся! Это все, что у нас есть. Но разве вы можете понять?

Мотоциклист приблизился к Стефани Пети́, между ними оставался едва ли один шаг.

— Там, снаружи, целый мир, а вы и понятия не имеете о том, что там происходит.

— Что? Что там происходит, в этом вашем мире? Парни вроде вас вламываются к людям, чтобы нагнать на них страху? Пугают детей и угрожают убить их? Ваш мир здесь, в моем доме!

— До этого не должно было дойти.

— Кто были эти люди? Полиция? — Едва задав вопрос, Стефани спохватилась. — Нет, они не из полиции, если бы они были сыщики, вы не вышли бы к ним. Тогда кто же?

— Не знаю, — мотоциклист оперся на кухонный прилавок, — но ищут они меня. — Он слишком натрудил больную ногу, стараясь угнаться за пленницей, и теперь рана снова беспокоила его. — Для вас будет лучше, если они не найдут меня здесь. — Он направил пистолет на Стефани Пети́. — Спускаемся.

Молодая женщина медлила, не совсем уверенная в том, хорошо ли поняла, что значило это «для вас», не уверенная, что может уже позволить себе надеяться.

— Спускаемся.

Омар различил звук их шагов на лестнице. Оба молчали. Он догадался, что жена присела возле него, и услышал металлическое позвякивание труб, когда его запястья вновь были закреплены у него над головой, различил потрескивание клейкой ленты, которую мотоциклист разматывал, чтобы закрутить вокруг его лодыжек. Участившееся дыхание жены, когда кляп снова оказался у нее во рту. Ее слезы. Она всхлипнула. Его жена тихонько плакала, она страдала. Страх, возможно, боль, Зоэ. А если он сделал им больно? Зоэ. Вот уже два дня он ничего о ней не знает. Вдруг она напугана? А он не может прижать ее к себе и успокоить. Конечно, она напугана. Он сам напуган. Он не решается ничего сделать, так он напуган. «Спаси свою дочь». Об этом его просила Стефани. Она умоляла его. «Спаси свою дочь». Он ничего не сделал. Напуган. Парализован страхом. Вот уже два дня. Вот уже много часов. Да еще этот нож, раздирающий ему спину.

«Будь мужчиной».

Мотоциклист слышал, как Омар что-то бормотал у него за спиной, пока он последний раз проверял, хорошо ли связана Стефани Пети́. Он обернулся, чтобы взглянуть. Тот пытался что-то сказать. Он вырвал у него изо рта тряпку. Пи́сать. Мотоциклист устало вздохнул. Женщина зашевелилась. Муж настаивал: скорей. Мотоциклист уступил. Женщина задергалась еще сильнее. Держа мужчину под прицелом, он развязал его и толкнул вперед.

Стефани изо всех сил что-то рычала сквозь тряпку.

Шаги удалялись.

Она подумала о Зоэ.

«Спаси свою дочь».

Она подумала, что, сказав «для вас», мотоциклист, вероятно, оставил бы их в живых.

Они поднимались по ступенькам.

Она вспомнила про нож.

«Будь мужчиной».

Дверь кухни закрылась.