Смерть от тысячи ран

Восемьдесят четыре часа спустя

Дождь снова пошел около четырех часов утра.

Шлепанье первых капель о гравий и плиты во дворе вырвали мотоциклиста из сна без сновидений, куда он спрятался от своих дум. С закрытыми глазами он долго прислушивался и дрожал под шум воды, вспоминая иные ощущения, иные моменты, иные места. В воспоминаниях ему всегда принадлежала роль охотника, и никогда — добычи. Он снова задремал, погрузившись в размышления о причинах столь резкого изменения его отношений с миром.

Потом ночь уступила место серенькому рассвету.

Стоя в темной кухне, мотоциклист сквозь застекленную дверь внимательно осматривал двор. Небо постепенно светлело, но оставалось обложенным. Радио приглушенно предвещало на всем юге страны пасмурный день без осадков. Эта новость его устраивала: когда идет дождь, бдительность снижается.

Вокруг ни полей, ни лугов, одни обнаженные фруктовые сады и виноградники, темные от сырости и вытянувшиеся, точно живая колючая изгородь. Близкий горизонт, не позволяющий видеть дальше вытянутой руки.

Враждебный горизонт.

Привычный ему.

Мотоциклист решил дождаться, когда рассветет, и сварить себе кофе. Этим утром ему не хотелось обнаруживать ни малейшего движения на ферме. Он уедет сразу, как почувствует, что момент настал. Странно, но он, почти всегда выполнявший свои задания по ночам, на сей раз счел слишком рискованным отправляться в путь в темноте.

Необъяснимая тревога, тревога жертвы.

Он чуть наклонился, провел рукой по раненому бедру, пощупал, и по мере того, как он стискивал ногу, ощущалось сначала какое-то неудобство, потом настоящая боль. Оперся на больную ногу, присел. Ничего, выдержит.

Дом, до этого момента погруженный в тишину, слегка вздрогнул и заскрипел над головой мотоциклиста. Проснулась Зоэ. Он представил, как она выбралась из своей кроватки и крадучись подошла к приоткрытой двери, чтобы, прижав к ней ухо, послушать, что происходит внизу. Эта картинка вызвала у него улыбку. Он бы предпочел остаться.

«Приезжай к Батисту, там что-то произошло. Нам позвонили…»

Это все, что Поль Катала сказал ему на другом конце провода. Адриан Виги только что проснулся и собирался завтракать. Было еще рано, но он любил воскресным утром заняться своей бухгалтерией. Можно не опасаться, что в такое время его кто-нибудь потревожит.

«Нам позвонили…»

Поль Катала был пожарником-добровольцем. Пьер Бордес тоже. Должно быть, он тоже там, у Батиста. Потому что случилось что-то серьезное. Адриан всю дорогу размышлял об этом. Насколько серьезное? Очень серьезное. Слишком. Изменившийся голос «его Пауло» не оставлял никаких сомнений.

Десять минут, чтобы выйти из утреннего ступора, одеться и предупредить жену, двадцать минут на стремительную поездку с нарушением всех правил дорожного движения. Когда Виги прибыл, ферма уже почти не дымилась, во дворе было полно народу. Здесь собрались все службы экстренной помощи, включая жандармов, которые уже разматывали вокруг места трагедии свои желтые ленты.

Его друзья с помертвелыми лицами держались поодаль. Бордес держал в руке пожарный шлем. Катала зажал в зубах сигарету. Он плакал или только что перестал: сажу на его щеках пересекали светлые бороздки. Когда Адриан Виги подошел, он заговорил первым:

— Он мертв. — Поль прикрыл глаза, чтобы скрыть обуревающие его чувства.

— Кто?

— Наш Батист.

— То есть? Что случилось?

Чтобы дать другу возможность собраться с духом, ответил Бордес:

— Никто не знает. Пока. Только — что дом загорелся, а он был внутри. Мы приехали слишком поздно, огонь уже добрался до крыши.

Поль Катала шмыгнул носом.

— Ты говоришь, никто не знает! Нашего приятеля убили, его халупу спалили!

— Кто поджег?

Никакого ответа.

— А жандармы что говорят?

— Что они в этом смыслят, твои жандармы! К тому же они нас недолюбливают.

— Не волнуйся так, Поль. — Виги взял друга за руку.

— Еще бы мне не волноваться! Говорю же тебе, убили его! Вот он, — вырвав свою руку у Адриана, Катала указал на Бордеса, — он видел, на что теперь похож наш Батист. Он ведь не сам с собой такое начудил, а?

— Что начудил? Не понимаю.

— Пойди, покажи ему. Я не могу.

Бордес молча сделал Виги знак следовать за ним. Пробравшись между пожарными машинами, они остановились перед желтым ограждением. Дальше жандармы никого не пропускали. Друзья некоторое время смотрели на то, что осталось от дома, затем Бордес указал куда-то, метрах в десяти от них, посреди пожарища.

Адриану понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что он видит.

Почерневшая голова, обугленная со всех сторон так, что оголились кости черепа, стояла на груде чего-то. В том, что пощадил огонь, он с трудом угадал черты Латапи. Ему немного помогли оставшиеся кое-где прядки белых волос, а еще линия скулы, может, надбровная дуга, наполовину открытый глаз. Тут он осознал, что само по себе возвышение не совсем обычно. Он видел кое-как сваленные в груду разрозненные части человеческого тела. Начиная с головы, отделенной от всего остального.

Виги быстро поднес руку ко рту, пытаясь сдержаться, но не сумел; он отвернулся, его вырвало, и он покорно поплелся за Бордесом подальше от этого места.

Как только они снова встретились, Катала перешел в наступление. Печаль уступила место ярости. Их Батиста убили, ты согласен, Адриан, или как, а? При обычных пожарах люди не сгорают, разделанные на куски, а? Надо что-то делать.

— Что ты хочешь делать? — спросил Виги, как только ему полегчало.

— Да найти того, кто это сделал, черт побери, и заставить его заплатить!

— Ты знаешь, кто это?

— Ага. И ты тоже.

— Я?!

— Да, ты! Забыл, как наш Батист себя вел последние три дня?

— Нет, но что-то не понимаю…

— Что он делал три дня назад? — Катала покрутил пальцем перед носом Виги. — Где он был, наш Батист?

— Ходил к Омару Пети́.

— Вот именно, к черномазому!

Вмешался Бордес и велел им прекратить орать. Они уже стали привлекать внимание окружающих. Прежде чем продолжить разговор, друзья отошли в сторонку.

— Он сходил к черномазому, а потом спрятался, так? И тебя это не смущает? Ты же сам мне сказал, что он чем-то напуган.

— Да, помню.

— Я уверен, что это обезьяна. Надо пойти набить ему морду!

— Да подожди ты. Послушай, ты знаешь, мне этот Пети́ не нравится, но, по-моему, тут ты слишком торопишься.

— Нет, я уверен, все из-за него!

— Ты что, забыл про тех двоих парней, что вчера приходили в бар?

— Которые искали мотоциклиста?

— Ну да. Батист тоже говорил нам про мотоциклиста. Я, например, считаю, что Батист боялся его или тех двоих.

— Этот мотоциклист — он вроде отправился в сторону черномазого? Говорю тебе, чертова макака позвала своих дружков на помощь.

— Да нет у него дружков.

— Тебе-то откуда знать? — Катала уставился на Виги. — Ты, кроме выпивки, вообще ничего не знаешь. А я говорю, пойдем к нему и там посмотрим. — Он повернулся к Бордесу. — Согласен?

— Согласен.

— А ты, Адриан?

— Подумай хорошенько, Поль.

— Зачем? Они по кускам воруют наши земли, скоро мы останемся ни с чем! А теперь еще убивают нашего друга?

— Ты не можешь этого сделать!

— Ага, постесняюсь!

— Очень уж ты горяч, Поль, тебе бы успокоиться. Там ребенок.

— Плевать я хотел.

— Давай расскажем жандармам, если хочешь.

— Да что ты? И ты расскажешь им, какого черта Батист делал там три дня назад? А что ты им скажешь о нас, о себе? В жандармы идут одни слабаки и трусы.

— Заткни свою пасть, или это придется сделать мне.

— Ах так? Ну же, давай! — Глядя на Виги испепеляющим взглядом, Катала подошел к нему вплотную. — Ну и дерьмо же ты! — Он повернулся к Бордесу. — Заедем домой, это по дороге. Заодно позвоним Гаэтану.

Адриан Виги сделал последнюю попытку остановить их:

— Постой, Поль, что ты собираешься делать дома?

— Взять ружье.

На шоссе № 113, в нескольких километрах от Кастельсарразена, есть зона отдыха. В этом месте национальная трасса пересекает лес. Настоящей парковки там нет, подъездной путь не заасфальтирован, а просто покрыт гравием. Единственное удобство представляют три установленных на поросшем травой островке, грубо сколоченных крепких деревянных стола, каждый с двумя скамьями. Нет даже туалетов. Чтобы облегчиться, останавливающиеся здесь должны прятаться за деревьями, растущими вдоль уходящей в лес дороги. А таких желающих немало, судя по количеству усеивающих край полянки белых и розовых бумажек.

Массе дю Рео поморщился. Не из-за запаха — идущий дождь забивал все, — а потому, что представил, как люди испражняются, присев здесь со спущенными до щиколоток штанами. Отвратительное зрелище.

Упавшая с дерева капля попала ему за шиворот, и он вздрогнул.

— Сюда, подполковник. — Впереди с непроницаемым лицом шел аджюдан Кребен.

Они миновали возвращающихся к трассе двоих криминалистов в белых комбинезонах, поздоровались с охраняющими подход к месту преступления жандармами. Их пропустили, приподняв ленту заграждения, и они направились в сторону от тропинки, между деревьями, к другой группе криминалистов-дознавателей.

— Его обнаружила пара из Германии, с которой вы повстречались по прибытии. Муж дошел до этого места, чтобы… Он хотел… ну, вы меня поняли.

Массе дю Рео кивнул. Целая жизнь, полная самоотречения, неустанного и сопряженного с риском труда, часто без малейшей благодарности, и все для того, чтобы сдохнуть в подлеске, едва не обосранным тевтонцем в шортах. Эта мысль возмутила его.

— В котором часу его нашли?

— Около восьми.

Они приблизились. Массе дю Рео ощущал стремительно нарастающую в нем ярость.

— Какого черта они здесь делали в такую рань, ваши долбаные туристы?

— Они выехали ночью, чтобы добраться до своего домика, расположенного в здешних местах.

— Проверьте! — Массе дю Рео пристально посмотрел на Кребена. Не сразу, он не хотел смотреть сразу. Не хотел видеть тело.

— Есть, подполковник.

Мигель Баррера лежал на животе. Его лицо, повернутое влево, было очень бледно, открытые глаза удивленно смотрели на комок грязной туалетной бумаги. Влажные волосы прилипли к черепу, а совершенно распрямившаяся борода — к лицу. Правая рука была вытянута вдоль тела, вторая зацепилась за гнилой пень. Ноги были плотно сдвинуты, носками внутрь.

Аджюдан счел нужным прокомментировать:

— Он здесь по меньшей мере двадцать четыре часа.

Массе дю Рео едва расслышал его, голос прозвучал словно издалека.

Одежда испанца промокла, в некоторых местах на нее налипли травинки и ветки — свидетельство того, что он действительно провел здесь немало времени. Вывернутый внутренний карман его кожаного полупальто говорил о том, что его обыскивали.

— Бумажник с удостоверением Guardia Civil, кредитными картами, паспортом, карточкой видеоклуба, двумя фотографиями жены и детишек и все такое обнаружили вот здесь. — Кребен указал на мелкий кустарник в нескольких метрах от трупа.

— Деньги у него были?

— Да. Их не тронули.

Кожаное пальто на бедре Барреры вздыбилось, Массе дю Рео угадал: кобура.

— Что с его оружием?

— Украдено. И две дополнительные обоймы тоже.

— Как его убили?

Кребен вопросительно взглянул на одного из криминалистов, тот в знак согласия кивнул. Присев перед трупом, аджюдан вынул из кармана шариковую ручку и указал ею на коричневое пятно на спине светло-серого свитера Барреры. Затем слегка приподнял кожаное пальто и закинул его полы на плечи испанца. Их взорам предстал горизонтальный разрез шириной четыре сантиметра.

Массе дю Рео прикинул: рана должна располагаться точно на линии лопаток, чуть слева.

— Одним ударом?

— Да.

— Работа профи.

— Как в Ла-Мулине.

— Профессионал ножа.

— Парень с видео?

— И со стройки. Там их вроде было двое?

— Да.

— А здесь?

— Невозможно определить. Слишком много следов. В Ла-Мулине тоже они?

— Ничего об этом не знаю.

— Кто эти люди, подполковник?

Массе дю Рео пожал плечами.

— Я хочу сказать, то, что они творят, — это… Кончится это когда-нибудь? Как их остановить?

— Как обычно: их надо найти и посадить.

— Думаете, они позволят себя взять?

— Надо постараться. — Массе дю Рео помолчал. — Скажите, Кребен, вам не кажется, что события в Тулузе, здесь и на стройке между Кагором и замком Меркюэс крутятся вокруг первого эпизода убийства в Ла-Мулине?

— Так точно, подполковник. И возможно, это еще не конец.

Массе дю Рео нахмурился.

— Не хотелось бы слишком забегать вперед, но… — Кребен умолк.

— И что же?

— Зона отдыха, — аджюдан большим пальцем ткнул себе за спину, — расположена на той стороне трассы № 113, которая идет из Тулузы в Кастельсарразен. Баррера пропал в Тулузе.

— Да.

— По моему мнению, подозреваемые выбросили его здесь, когда двигались к северу, в ночь с пятницы на субботу.

— Вы проверили, сообщали ли местные бригады о каких-нибудь происшествиях вчера или сегодня?

— Нет еще, подполковник.

— Сделайте это, пожалуйста.

Кребен поднялся и направился к автомобилям.

Валери Массе дю Рео попросил дознавателей на пять минут оставить его одного. Провожая их взглядом, пока они не присоединились к другим жандармам, он заметил серую машину, съезжающую с трассы, чтобы припарковаться. Оттуда появился прокурор собственной персоной. Подполковник ни секунды не сомневался ни относительно того, какое замечание он услышит, как только встретится с высоким чином, ни относительно выводов, которые очень кстати можно сделать из этого печального инцидента, в результате которого погиб иностранный офицер, находящийся в распоряжении частей быстрого реагирования. Массе дю Рео даст ему это сказать, он осознает свою ответственность. И испытывает печаль. Мало у них с Баррерой оказалось времени.

Адриан Виги вернулся в Муассак не в себе. В состоянии полузабытья, ничего не чувствуя, не помня, как добрался домой, не зайдя в бар. Только раз он отдал себе в этом отчет, когда парковался возле дома на своем привычном месте. Заглушив двигатель, он несколько секунд, а может, минут пятнадцать или дольше просидел в машине, считая капли дождя, стекавшие по ветровому стеклу.

Спустя какое-то время он нагнулся вперед, протер запотевшее стекло и поднял голову, чтобы посмотреть в окна своей квартиры на третьем этаже. Балкон в гостиной был освещен.

В широком проеме появилась жена в халате, держа двумя руками чашку. Его чашку. Синюю снаружи, белую изнутри, всю в трещинках. Кофе с молоком, два кусочка сахару, без пенки. Она прихлебывала его, глядя вдаль, потом опустила глаза, увидела мужа и помахала ему. Виги не ответил. Только улыбнулся ей, не зная, видит ли она выражение его лица.

— Никогда не обращаешь внимания… — подумал он вслух.

Адриан Виги вновь включил зажигание. Мальчишество, он никогда этого себе не простит.

Мотоциклист допил кофе. Взяв свой рюкзак, он поставил его на кухонный стол, открыл и, чтобы проверить, аккуратно выложил перед собой все содержимое. Р90,[100] с прицелом «Рефлекс[101] день/ночь» и бесшумным лазерным наводчиком. Сменные обоймы — три, патроны для «глока» — пятьдесят, курки;[102] кое-какое имущество, включающее два оплаченных мобильных телефона с британскими сим-картами, наличные деньги в евро и долларах, немного золота… И три застегивающихся пластиковых конверта, каждый из которых содержал набор фальшивых документов (один бельгийский, очень давно собранный не им, — использовать лишь в крайнем случае — и два французских, которые он раздобыл себе самостоятельно, позаимствовав документы одной знакомой и соседа): паспорт, удостоверение личности, водительские права, кредитные карты. Одной кражи, многократного копания в мусорных баках и немного удачи хватило ему для того, чтобы обзавестись датой и местом рождения и получить документы на новое имя, счета за электричество и квитанции о квартплате. Два заявления об утрате документов, а затем несколько походов в префектуру, и вот у него подлинные фальшивые документы, с которыми он сумел, в частности, открыть немало банковских счетов. Все предосторожности, предусмотренные заранее.

Удовлетворенный осмотром, мотоциклист полностью разобрал пистолет-пулемет, верный своим принципам, почистил его, смазал обнаруженным в кухне парафиновым маслом, не слишком подходящим, но ничего другого не было, снова собрал его, неоднократно проверил затвор и прицел, а потом примкнул вдоль корпуса оружия одну из прозрачных обойм. Она, как и три ее подружки, содержала дозвуковые патроны, которые он предпочитал другим, потому что они не свистят в полете. Он передернул затвор и поставил оружие на предохранитель.

Та же участь постигла его «глок», после чего он снова сложил все в рюкзак, добавив туда несессер, собранный из того, что удалось обнаружить в аптечке Пети́. Он не убрал в рюкзак только деньги. Он отложил в сторону пять тысяч евро, затем отсчитал столько же в долларах, перетянул все купюры вместе при помощи резинки и спрятал в ящике буфета, а остальное сунул в рюкзак. Достав из буфета ключи и документы на машину Пети́, обнаруженные пару дней назад при осмотре дома, он заменил их ключами и документами на свой мотоцикл. Сумма, которую он оставлял, с лихвой компенсирует утрату их древнего «Рено 5».

После этого мотоциклист спустился в подвал.

Омар Пети́ спал, склонив голову набок. Услышав шаги на лестнице, он проснулся. Стефани тоже зашевелилась.

Мотоциклист снял с их глаз повязки и вынул кляпы.

— Я уезжаю на вашей машине. Оставляю вас связанными. Зоэ будет заперта наверху, в своей комнате. Через два часа, добравшись до Перпиньяна, я позвоню в жандармерию Муассака и скажу, чтобы они приехали и освободили вас.

— Мы хотим видеть дочь.

— Пожалуйста, — помертвевшими губами вторил жене Омар.

— Не может быть и речи.

— Позвольте нам увидеть ее.

— Вы ее убили, вы увозите ее?

— Почему мы не можем ее увидеть?

Мотоциклист подождал, пока они затихнут, и продолжал:

— Я положу ключ от ее комнаты в ящик со столовыми приборами на кухне. Всего каких-то два часика. — Он уже готов был покинуть их, но передумал. — Еще одна вещь. Ваше ружье спрятано в стойле, за моим мотоциклом. Патроны тоже. Как только вас освободят, заберите его, чтобы малышка не поранилась. — Поднявшись на три ступеньки, он опять остановился и, на сей раз не оборачиваясь, произнес: — Простите за все. Вы никогда больше обо мне не услышите.

Мотоциклист вышел из подвала и запер за собой дверь, оставив ключ в замочной скважине. Затем он поднялся к спальне Зоэ и остановился, не решаясь войти. Несколько мгновений он размышлял, затем постучал и, открыв дверь, сделал несколько шагов по комнате.

Зоэ ждала его, сидя на кровати.

Они молча смотрели друг на друга.

— Я ухожу.

Девочка едва шевельнулась.

— Твои родители в подвале. С ними все в порядке. — Мотоциклист прокашлялся. — Тебе придется еще некоторое время оставаться здесь. Потом кто-нибудь придет освободить вас, и все будет кончено. — Он ждал, что она что-нибудь скажет, но девчушка молчала. Он сделал шаг назад и развернулся, чтобы выйти.

— А где Ай?

— В стойле, под крышей.

— Ты его покормил?

— Да.

— Как тебя зовут?

Мотоциклист долгим взглядом посмотрел на девочку:

— Ронан.

— Ро-нан…

— Да.

— У тебя есть семья?

Ответа не последовало.

— Где твоя семья?

— Далеко.

— Ты едешь к ним?

— Может быть.

— Ты не причинишь нам зла?

— Нет.

Мотоциклист запер за собой дверь. Спустившись в кухню, убрал ключ от комнаты Зоэ в ящик, оделся и вышел.

Ждать. Четыре часа. Лежать посреди сада, завернувшись в этот коричневый пластиковый чехол. Под проливным дождем, в предельной усталости и все нарастающем нетерпении. В холоде. Он не любил холода. Никогда бы не стал жить в холодной стране. Ждать, глядя в бинокль воспаленными глазами, потому что это составляет часть его работы. Ждать, чтобы разгадать некую аномалию. Ферма еще не проснулась. Долго спит эта ферма. Ферма, которая ведет себя не как ферма. Крестьяне везде встают рано.

Тод зевнул. Долгая ночь. Заполненная разными событиями. Допрос, пожар, молниеносный, со взломом визит в гостиницу, чтобы уничтожить следы, — разумеется, Нери там не оказалось, — переезд сюда и ожидание после ночного пробуждения.

Эта аномалия могла иметь десятки объяснений. Самое очевидное — на ферме никого нет. Другое — кто-то хочет заставить поверить, что на ферме никого нет. Еще одна — на ферме никого нет в живых.

Хорошо было бы, если бы эта ферма действительно представляла для него хоть какой-нибудь интерес.

Латапи мог ошибиться, вероятно, он ошибся, мотоцикл остановился не здесь. Тод плохо представлял себе, чтобы профи спустя три дня еще околачивался поблизости от места выполнения своей работы.

Он бы так не поступил.

Но он не все. И не все видят те же аномалии, что он.

Тод стянул перчатку, высунул руку из-под чехла, чтобы набрать немного дождевой воды, осознал, что дождь закончился, и просто прикоснулся к чехлу снаружи, чтобы смочить ладонь.

Протирая лицо, он услышал щелчок. Дверь. Вокруг было тихо, так что этот единственный звук, страшно человеческий, разнесся далеко.

В бинокль Тод разглядел человека, пересекающего двор фермы в сторону постройки, на дверях которой была нацарапана эта надпись «Смерть черножопому», которую он заметил при первом визите. Человек нес на плече рюкзак среднего размера и с головы до ног был одет в черную кожу. Самый подходящий прикид для мотоциклиста. И он был белым. Эта вторая аномалия бросала особый свет на первую. Сообщники, пленные, трупы?

Мотоциклист широко распахнул ворота стойла. Мотоциклист исчез внутри. Мотоциклист что-то завел.

Тод выкатился из чехла. Зажав в руке помповое ружье, бросился бежать к украденному пикапу Латапи, оставленному им вдали от человеческих глаз, в пятистах метрах, на перекрестке, где проселочная дорога пересекалась с шоссе. Там-то он и перехватит свою жертву.

— Глянь-ка! — Сидящий на заднем сиденье рядом с братом Гаэтана, Луи Фабейром, Пьер Бордес перехватил охотничье ружье одной рукой и показал пальцем на что-то впереди. В их сторону направлялся какой-то автомобиль. — Это же тачка Пети́, нет?

— Да, похоже, — подтвердил ведущий машину Поль Катала. — Сейчас я его тормозну! — Он резко вывернул руль и направил свой «универсал» на середину шоссе.

— Подожди!

— Что? — Катала быстро повернулся к сидящему справа от него Гаэтану.

— Это не черномазый.

— Как не черномазый?

— Не он, говорю тебе! Водитель белый.

Поль Катала в сомнении сдал влево, чтобы освободить путь. Машины поравнялись. Трое крестьян старательно вглядывались в лицо водителя «рено», который ответил им тем же.

— Он ехал от черномазого?

— Откуда мне знать. — Пьер Бордес обернулся назад. «Рено» удалялся, не снижая скорости. Еще немного, и автомобиль уже исчез за поворотом.

— Как думаешь, кто это был? — спросил Гаэтан Фабейр своего соседа. — Один из тех парней в баре?

— Не уверен. Но и не черномазый. — Катала притормозил и остановился перед воротами Пети́. — Приехали.

Четверо мужчин немного подождали и вышли из машины. Все они были вооружены.

— Разумеется, мне необходимо переговорить об этом прискорбном инциденте с вашим начальством.

— Разумеется. — Массе дю Рео перевел взгляд на дорогу. Возле них останавливались коллеги, чтобы не пропустить зрелища. Он разглядел знакомое лицо.

Прокурор с любопытством проследил за его взглядом:

— Какая-то проблема, подполковник?

— Отнюдь. Я размышлял о том, что расскажу журналисту «Ла Депеш», который только что подъехал. Осторожность нынче в моде. Я слышал, будто кое-кто уже заинтересовался причинами — законными, — заставившими прокуратуру выказать такое расположение по отношению к мэтру Риньи и его колумбийскому клиенту.

— Да что вы?

— Да, хорошо бы сделать так, чтобы это расположение не было неверно интерпретировано. Или сошло за неловкость, то есть поблажку. — Массе дю Рео обернулся к чиновнику. — И хорошо бы связать это со смертью капитана Барреры.

— Не представляю, каким образом.

— Я тоже. Но в данном контексте, да еще имея в виду процесс, который начнется в следующем месяце, подобные заявления, как бы беспочвенны они ни были, будут услышаны. И очень некстати.

Мужчины смерили друг друга неприязненными взглядами.

Их молчание было прервано аджюданом Кребеном. Ему необходимо переговорить с командиром своего подразделения.

— Муассак.

— Ну?

— Сегодня ночью пожар на ферме. Крестьянин был в своем доме, но погиб не от огня. Судя по всему, умер раньше. Расчлененный, как та девушка.

— Надо ехать на место. — Массе дю Рео направился к зоне отдыха.

Кребен последовал за ним.

— Есть еще кое-что. Ферма принадлежала некоему Батисту Латапи. Это имя говорит вам что-нибудь?

— Смутно припоминаю. — Массе дю Рео покопался в памяти, понял. — Дело Пети́, один из наших подозреваемых?

Аджюдан кивнул:

— Двое крестьян, его приятели, оба пожарные-добровольцы, также находящиеся у нас под наблюдением, по тревоге прибыли к месту трагедии.

— Катала и… как его, не могу вспомнить имени…

— Бордес, Пьер Бордес. По непонятным причинам им пришло в голову, что в смерти Латапи виновен Омар Пети́. И теперь они поехали туда, чтобы отомстить.

— Откуда вы это взяли?

— Один из их знакомцев, Адриан Виги. Он тоже фигурирует в нашем деле. Виги добровольно явился в жандармерию Муассака, чтобы донести на дружков. И как раз когда я был с ними на проводе.

— Пети́ кто-нибудь предупредил?

— Телефон не отвечает. На место отправлена патрульная машина.

— Заканчивайте здесь, — Массе дю Рео бросился бежать, — а я еду в Муассак. Оттуда сразу позвоню.

Выбравшись к шоссе, Тод сбавил скорость. Ему никто не встретился. В следующую минуту ему по-прежнему никто не встретился. Мотоциклист исчез, как это ни невероятно. Во всяком случае, так быстро. Тод должен был хотя бы заметить его вдали на той дороге, где спрятал свою машину.

Колумбиец повернул к дому Пети́ и метров через сто увидел стоящий на обочине старенький «рено». Похоже, в нем никого не было.

Он резко затормозил, внимательно осмотрелся.

Слева от него луг, потом по обе стороны фруктовые сады и верхушки соседнего леса, а дальше располагается хозяйство Пети́. Ни одной живой души.

Он тоже припарковался, прихватил «ремингтон», покинул пикап Латапи и, выставив перед собой нацеленное на подозрительный автомобиль помповое ружье, мелкими шагами стал продвигаться вдоль посадок по той стороне, где стоял «рено». Когда до цели оставалось десять метров, Тод замер и встал на одно колено.

Он ждал, наблюдал.

Ничего.

Он приблизился, обыскал машину. Абсолютно пусто. Мотоциклиста по-прежнему не видно. Тод глянул в сторону фермы. Она была недалеко, но ее скрывали деревья. Тод двинулся вперед, теперь он шел по асфальту. Замедлив шаг, чтобы свернуть чуть-чуть вправо, он тут же заметил «универсал» Катала. Он пошел еще медленнее и поднял дуло ружья.

Поль Катала и трое его приятелей подобрались к приоткрытым воротам стойла и на некоторое время остановились перед угрожающей надписью, процарапанной на деревянной двери.

— «Смерть черножопому». Я и забыл о ней. Пьер, честное слово, ты совсем не умеешь писать.

Они еще позубоскалили, потом Бордес вошел.

— Ну-ка, ну-ка, что это у нас там? — В темноте он разглядел силуэт мотоцикла под чехлом. — У Пети́ что, мотоцикл есть?

— Вот уж чего не знаю.

— Я всегда знал, что он в чем-то замешан, этот пидор! — бросил Гаэтан Фабейр, резко сдергивая пластик.

Из-за мотоцикла выскочил Ксай и бросился на них. Его клыки щелкнули, он отпрянул назад, сдерживаемый веревкой, не позволившей ему прыгнуть на четверых пришедших, и принялся безостановочно лаять.

Фабейр прижал к плечу приклад:

— Ты у меня сейчас увидишь, чертов пес!

Катала остановил его:

— Брось, мы здесь не для этого.

— На что тебе сдалась эта дворняга?

— Оставь в покое псину, я не убиваю собак.

Они вышли и направились к дому. За их спинами по-прежнему надрывалась немецкая овчарка. Не совсем уверенный в том, что они собираются делать, Пьер Бордес постучал в кухонное окно.

— Ну, ты заходишь или что? — Поль Катала оттолкнул его и открыл дверь. — Пошли.

Все последовали за ним внутрь, кроме Луи Фабейра, которого брат попросил остаться снаружи и наблюдать за двором.

— И чего дочка Дюпрессуара за тебя не вышла?.. — Катала пошарил в шкафах.

Гаэтан Фабейр склонился над раковиной, чтобы попить из-под крана.

— Ты был такой красавчик!

Новый взрыв смеха.

— Здесь никого нет.

— А где же они, по-вашему?

Бордес пожал плечами:

— Понятия не имею, но вон там у них подвал. — Он указал на дверь позади себя и попытался открыть ее. Дверь была заперта. Ключ торчал в замочной скважине.

— Ну и что, ты думаешь, они прячутся внизу? — Поль Катала подошел к комоду, взялся за медную ручку ящика для столовых приборов, а потом убрал руку. — Пошли, Гаэтан, — он махнул рукой в сторону лестницы, — глянем вместе, что у них там наверху.

Выйдя в прихожую, он стал подниматься по лестнице. Гаэтан за ним.

Поднявшись на второй этаж, они резко замерли в коридоре: слева им почудился какой-то шум. Какой-то едва уловимый звук — и все.

— В спальне?

— Точно.

Катала дернул за ручку:

— Заперто.

— И ключа нет.

— Эй, подите-ка сюда! — Снизу раздался голос Бордеса. — Смотрите!

Поколебавшись, они спустились вниз и присоединились к своему товарищу. Тот стоял в подвале перед все еще связанными Омаром Пети́ и его женой.

— Ну, и что здесь происходит? — язвительно поинтересовался Фабейр.

Стефани дернулась:

— Развяжите нас.

— Еще чего?

— На нас напали.

— Сначала немного поболтаем. — Катала подошел к Омару и носком сапога ударил его по ноге. — Кто это тебя так отоварил? — Наклонившись, он разглядывая опухшее лицо Пети́. — Значит, ты теперь не можешь говорить?

Стефани собиралась сказать ему, чтобы он оставил ее мужа в покое, когда в некотором отдалении раздался первый выстрел. И тут же за ним последовал второй, уже ближе. Совсем близко.

Крестьяне заторопились наверх.

Мотоциклист видел, как трое из четверых приехавших вошли в дом. Последний остался во дворе наблюдать. Все они были вооружены.

Он находился на опушке леса и присел, чтобы развязать рюкзак. Достав пистолет-пулемет, он быстро привинтил к дулу глушитель, перекинул ремень орудия через шею и закрепил его на теле. Затем вынул из рюкзака миниатюрный нож, вложенный в чехол для курки и предназначенный для обыденных целей, и засунул в карман.

Краем глаза он наблюдал за часовым, который, прикуривая, шел по двору в сторону ворот.

Мотоциклист на ощупь нашел в рюкзаке вторую обойму дозвуковых патронов. Его рука наткнулась на плеер, на мгновение задержалась на нем и двинулась дальше. Он пристроил запасную обойму для Р90 у себя за спиной, рядом с «глоком», надел на плечи рюкзак.

И побежал к ферме, направив дуло оружия в сторону двора. Там, прижавшись к стене, он слегка высунулся из-за угла и понял, что повернувшийся к нему спиной курильщик его не видит.

Пригнувшись, он пробежал вдоль заднего фасада фермы до второго окна первого этажа и остановился под ним. Ставни были заперты, но не так хорошо, как остальные. Мотоциклист знал это. Скрываясь в доме, он специально задвинул шпингалет не до конца — на тот случай, если придется спешно бежать.

Достав из кармана нож, он просунул лезвие в щель между двумя деревянными щитами, закрывающими окно. Нащупав шпингалет, он резко дернул ножом вверх. Металлический ограничитель качнулся и отпустил ставень.

Мотоциклист собирался разбить стекло кулаком, когда вдали, по другую сторону постройки, раздался первый выстрел. Он вышиб стекло, раздался второй выстрел, гораздо ближе.

Мотоциклист открыл окно и проник в дом.

Тод по дороге дошел до фермы Пети́. Оказавшись возле «универсала» Катала, он заметил человека, который в одиночку бродил по двору. Он курил, а на плече у него висело охотничье ружье.

Тод свистнул, человек обернулся и с удивлением увидел, что в него кто-то целится. Он успел сдернуть ружье с плеча и уже начал опускать его, когда Тод выстрелил. Падая, Фабейр рефлективно выстрелил в воздух.

Тод перезарядил, сделал еще несколько осторожных шагов в сторону ворот и увидел, что из дому выбегают еще трое. Один из них сразу прицелился и открыл огонь. Колумбиец бросился на землю за автомобилем и, прежде чем ответить, услышал, как над его головой пролетают пули.

Трое его противников разделились. Один побежал влево и скрылся за обуглившейся стеной. Двое других сиганули к стойлу, направо.

Тод начал с них, и Гаэтан Фабейр рухнул в нескольких метрах от брата.

В отчаянном прыжке Полю Катала удалось добраться до строения и скрыться в нем. Он в ужасе прижался спиной к деревянной двери, и тут перед ним с лаем возник Ксай. От неожиданности и страха крестьянин убил его, выпустив целый заряд дроби. Откинутое выстрелом тело животного рухнуло возле стены загона посреди лужи чернеющей крови.

От грохота в ушах у Катала болезненно звенело.

Снаружи еще с минуту продолжалась приглушенная стрельба, прозвучало пять-шесть выстрелов, может, больше, а потом он услышал предсмертные хрипы. И больше ничего.

Гул в ушах утих.

Постройка вокруг него трещала. Его руки, стиснувшие оружие, дрожали. Он боялся пошевелиться.

Вдали послышался звук полицейской сирены.

Мотоциклист услышал топот и в приоткрытую дверь увидел устремившихся во двор троих крестьян. Тут же раздались новые выстрелы. В них кто-то стрелял.

Не теряя времени, он, держа перед собой свой Р90, спустился в подвал. Омара и Стефани он обнаружил в том же положении, в каком оставил. Рукой в перчатке он сделал им знак молчать и подошел.

Сначала он развязал Стефани. Они пристально посмотрели друг на друга, и он дал ей свой нож, вполголоса бросив лишь «ваш муж», после чего встал у основания лестницы, чтобы преградить подступы к ней.

Когда Стефани закончила, он знаком приказал супругам следовать за ним.

Снаружи продолжалась стрельба.

Не задерживаясь в кухне, они поднялись наверх. Прикрывая их, шествие замыкал мотоциклист.

На втором этаже родители сразу бросились в комнату Зоэ, схватили свою малышку и, по-прежнему под защитой своего мучителя (их-то он не похищал), укрылись в ванной.

— Зачем вы вернулись?

— Уезжая, я повстречал четверых вооруженных ублюдков.

Взрослые переглянулись.

— Они уже два года отравляют нам жизнь.

— То есть мы думаем, что это они. — Стефани хотела еще что-то добавить, но мотоциклист знаком заставил ее умолкнуть.

Снаружи уже не стреляли.

— Не знаю, что там происходит, но кто-то пришел, чтобы испортить праздник вашим приятелям.

— Жандармы?

— Жандармы обычно делают предупредительные выстрелы. — Мотоциклист помолчал. — Обычно. Ну-ка, возьмите вот это. — Он передал «глок» Стефани. — Те люди, что снаружи, колебаться не станут, — он посмотрел прямо ей в глаза, — вы знаете, как это работает, так что вы тоже не должны колебаться. — Он кивнул в сторону Зоэ и Омара. — Подумайте о них.

Молодая женщина взяла пистолет и вдруг резко повернула голову:

— Слышите?

Они прислушались.

Приближалась сирена.

Тод поднялся на ноги позади автомобиля Катала. Вот уже несколько секунд никто не стрелял, а звук сирены становился все сильней. Он посмотрел на дорогу, увидел в сером воздухе голубоватое сверкание проблесковых маячков, бросил помповое ружье на землю и поднял руки. Слегка повернув голову в сторону фермы, он заметил какую-то тень, которая отделилась от заднего фасада дома и, слегка прихрамывая, спешила в сторону леса.

Мотоциклист убегал.

«Форд» жандармерии умолк и остановился метрах в пятнадцати от Тода. Из него вышли двое. Рука пассажира лежала на кобуре, водитель придерживал дверь.

— Руки не опускать! — Готовый выстрелить жандарм отошел от машины, чтобы двинуться в сторону Тода, на какую-то долю секунды наклонил голову, чтобы взглянуть, куда ступает.

Тод этим воспользовался. Схватив засунутый за пояс пистолет, позаимствованный у Барреры «зиг»,[103] он наповал сразил полицейского двойным выстрелом в грудь. Затем слегка качнулся из стороны в сторону и также дважды выстрелил во второго жандарма, слишком изумленного, чтобы успеть среагировать. Первый выстрел пришелся тому в живот, вторая пуля отскочила от кузова. Раненый скатился в канаву.

С другой стороны, у леса, взревел мотор.

Тод бросился к патрульной машине и уселся за руль. Он проехал несколько метров, задел бампером тачку Катала и развернулся. Пассажирская дверца захлопнулась.

Вскоре колумбиец заметил старенький «рено» Пети́. На всех парах он мчался метрах в трехстах-четырехстах впереди по направлению к трассе. Через минуту после того, как обе машины достигли шоссе D7, Тоду удалось сократить дистанцию более чем на сто метров.

«Рено», не останавливаясь, миновал перекресток прямо под носом у грузовика и взял курс к югу, на Муассак. Табло указывало, что до города восемь километров.

Жандармскому «форду» пришлось притормозить и подождать, прежде чем он в свою очередь выскочил на трассу: по встречной двигалось множество автомобилей, и среди них полицейский «трафик», спешащий на подмогу. Когда машины поравнялись, Тод, невзирая на обращенные к нему сигналы и треск бортовой рации, бросился вдогонку за мотоциклистом.