Смерть под занавес

Глава 12

– Да, спасибо, я очень рад, да ну, брось… естественно… когда мне приехать?.. что?… пришлешь Свету?.. за меня не беспокойся… Отелло в белом халате… ничего себе шуточки…

Алексей с облегчением положил трубку на рычаг и принялся насвистывать какую-то мелодию.

Через полчаса Светлана стояла перед ним, как солдат перед генералом.

– Возьмите папку, здесь ваш дневник и медицинская документация к нему.

– Спасибо. – Алексей изо всех сил старался не смотреть на ее ноги. Такого рискованного мини он давно не видел. "Ничего удивительного, что именно такие девицы чаще всего и становятся жертвами разного рода маньяков и извращенцев. Хоть бы на три сантиметра длиннее юбку надела!"

– Я могу идти? – на руке девушки звякнули тяжелые браслеты "под золото".

– Да, спасибо. Валентину Олеговичу привет передавайте от меня.

– Непременно, – и, слегка покачивая бедрами, не дожидаясь лифта, Света направилась к лестнице.

Уже закрывая дверь, Алексей услышал ехидный смешок соседки.

– Я же ее к себе в дом не впускал, – громко сказал Алексей и неожиданно для себя показал соседке язык. "Будет теперь разносить по дому, что я путаюсь с непотребными девицами, сочинит бог знает что, приукрасит и выдаст свое коронное блюдо, обрамленное сплетнями. Ей бы любовные романы писать, такая фантазия пропадает!"

Алексей раскрыл папку.

"Человек, обладающий флегматическим темпераментом. Страдает неврозом навязчивых состояний, который чаще всего возникает в результате тревожно-мнительного воспитания. Внутри него все время происходит конфликт между двумя важнейшими для него психологическими установками: "безопасность превыше всего" и "стыдно быть трусом!" Его поведение весьма противоречиво: он то робок, то безрассудно смел. В случае, когда обстоятельства загоняют его в угол, способен на любые крайности. Главная мотивация в жизни – страх. А главное желание – приспособиться так, чтобы чувствовать себя комфортно в отношениях с людьми. Высока вероятность того, что когда-то им было перенесено тяжелое нервное потрясение".

Алексей пошел на кухню и поставил чайник. Он испытывал непонятное смятение.

Через час приехала Катя, которую он срочно вызвал.

– Интересно, догадывалась ли Гурдина, что ее сын – человек с крайне тяжелой формой психического расстройства? Если знала – ей не позавидуешь. Вечный страх за сына, что он сорвется и его заболевание будет обнаружено всеми.

– Он что, шизофреник? – Катя не очень разбиралась в медицинских тонкостях.

– Да не совсем. Я перезвонил своему Вальке и попросил по горячим следам прояснить кое-какие моменты. Меня сразу этот дневник насторожил. Я ведь изучал психологию. Поэтому стиль изложения, повторяющиеся обороты, возвращение постоянно к одним и тем же ситуациям навели меня на мысль, что здесь имеется некое психическое заболевание. Я подчеркиваю, заболевание, и оно характеризуется периодами просветления и регрессии. Шизофрения – это уже необратимый процесс.

– Значит, Рудик страдал заболеванием психики, близким к роковой черте? К шизофрении?

– Да, это было, видимо, так.

– Но он же играл в спектаклях, был актером, разве это возможно? вырвалось у Кати. Она сидела на диване, поджав под себя ноги и крепко сцепив пальцы рук.

– О чем ты говоришь? – откликнулся Алексей. – Ты даже не представляешь себе, сколько таких скрытых параноиков и личностей с различными психическими отклонениями находится рядом с нами. Они живут среди нас годами, ничем не обнаруживая свою скрытую болезнь. А потом достаточно какого-нибудь внешнего толчка – и все симптомы налицо. Не случайно сейчас психиатры говорят, что каждый второй из нас – ненормален. Так что очень даже понятно, почему Рудик играл в театре и был актером. Кто мог это обнаружить, если у него не было никаких проявлений, вспышек? Только в дневнике он давал выход своим фобиям и склонностям. А потом, невроз навязчивых состояний, как объяснил мне Валька, характеризуется определенными странностями в повседневной жизни. Так, человеку кажется, что он забыл выключить утюг, и он возвращается несколько раз в свою квартиру, чтобы проверить это, или он страдает синдромом маниакальной чистоты и в течение дня много раз моет руки, хотя в этом нет никакой необходимости. А кто мог наблюдать Рудика в быту? Никто! Поэтому окружающие считали его нормальным человеком.

– Да, вспомнила, у него в ящике в гримерной я обнаружила несколько странных предметов, тогда я не придала этому значения, а теперь, кажется, понимаю, в чем дело. Там лежал женский носовой платок со следами губной помады, старая пудреница, пустой флакон из-под духов и фарфоровая собачка с отломанным ухом, которую я еще до этого видела в руках Гурдиной. Я тогда подумала, что у него с Гурдиной, возможно, интимные отношения, но сама мысль об этом показалась мне до того омерзительной и гадкой, что я тотчас выбросила ее из головы.

– А зря. Бывает так, что маленькие зацепки могут указать верное направление расследования, могут что-то подсказать.

– Ну что ты, Алексей, мне не совсем удобно было говорить об этом. Потому что второй моей мыслью было, что он – скрытый извращенец. Ну, знаешь, из тех, кто коллекционирует женское белье, предметы туалета, обувь. Он мне сразу не понравился. Какой-то нудный тип, голос невыразительный, монотонный, звенел будто на одной ноте, и неестественно высокий, не мужской.

– Во всяком случае, тогда это могло бы навести нас на мысль, что он страдает какими-то отклонениями. А потом, в свою очередь, позволило бы предположить и другое…

– Да, это моя ошибка.

– Ну что ж, визита к Гурдиной не миновать. Разговор будет, конечно, не из приятных, но он необходим, как назревшая операция. Да, Катя, я должен еще кое о чем тебе сказать. Извини, что долго скрывал, но таково было указание шефа. Ты слушаешь меня?

– Да. – У Кати стрельнуло в виске, и она поднесла к нему руку.

– Дело в том, что некоторые обстоятельства указывают на то, что в нашем с тобой расследовании замешаны определенные могущественные силы.

– ЦРУ, что ли, или ФСБ? Сейчас у наших романистов такая мода. В каждой книге международные спецслужбы ведут охоту за каким-нибудь Васей из люберецкой банды. На фиг он им сдался! Станут они руки марать!

– Нет, невидимые рыцари плаща и кинжала тут ни при чем, и Джеймс Бонд не умчит тебя на самолете в Майами! На это можешь не рассчитывать. Нет, здесь-другое. Ты когда-нибудь слышала о розенкрейцерах?

– Нет, не могу вспомнить.

– Это тайный орден, возникший в незапамятные времена. Члены его обладают очень большим влиянием. Это были предшественники масонов. Понимаешь, тот человек, который обратился вначале к шефу с просьбой проследить за "нашей" будущей жертвой в театре "Саломея"…

– Ярин, – устало откликнулась Катя, – давай все сначала и по порядку.

– Да, да, проходите, лучше сюда, в зал, боюсь, что в моем кабинете немного душно. Все равно в театре, кроме Лины, никого нет, ни единой души, так что опасаться лишних свидетелей не стоит.

Катя поправила волосы.

– Это мой коллега из "Белого грифа", Алексей Николаевич Ярин.

– Очень приятно. Элла Александровна Гурдина.

– Я уже с вами знаком, заочно. Да и на ваши спектакли несколько раз ходил.

Они сидели в партере. На сцену с потолка свисали кожаные ремни и железные цепи. В глубине виднелся пышный сад, словно срисованный с пасторальных картин Ватто. Сбоку стояла розовая беседка, находившаяся в полутени.

– Я слушаю, – Гурдина вздохнула.

– Даже не знаю, как подступиться к вам, – пошутил Алексей.

– А вы приступайте прямо, без околичностей. Считайте, что я сижу в "испанском сапоге" или в темном колодце, куда не доходит ни единый луч света. Пытки, они ведь очень разнообразные. Вот сейчас я ставлю, вернее, только приступаю к постановке спектакля по произведениям маркиза де Сада. Видите, вон плетки свисают, разные железные штучки позвякивают. Квинтэссенция зла. Тема знакома, так что давайте уж сразу.

– Почему вы захотели ставить Сада?

– Ну, во-первых, модно, а во-вторых, мне кажется, такой садо-мазохизм, какой был в душе Сада, простите за невольный каламбур, в наше время присущ многим людям. Просто он сейчас выражается несколько по-другому. Ничто не ново под луной, как говорили древние.

– Элла Александровна, мы благодарим вас за доверие, которое вы оказали нам, передав дневник вашего сына. Это ведь его глубоко личное. Мы прочитали дневник. И у нас возникли кое-какие вопросы, которые мы и хотели бы вам задать. Вы знали, извините за несколько бестактный вопрос, что Рудик, как бы это сказать, не совсем психически нормален?

– Да, знала, – голос Гурдиной звучал на редкость спокойно, – знала.

– Как это случилось? Врач-психиатр, к которому я обратился за помощью, высказал предположение, что в детстве мальчику пришлось пережить какой-то шок, стрессовую ситуацию, которая, по-видимому, и явилась причиной заболевания.

Гурдина смотрела на сцену.

– Мне тяжело об этом говорить, но… во всем виновата я… Рудик тяжело заболел, когда ему было семь лет. Он лежал с высокой температурой. А мне надо было выступать. Он бредил и протягивал ко мне руки, умоляя не уходить. А я выскользнула за дверь и не заметила, как он, встав с постели, шатаясь, пошел за мной. Он был очень слаб. Но я не видела его, не видела, иначе он не упал бы с лестницы… Так Рудик получил сотрясение мозга, после которого и произошло все это. – Гурдина заплакала.

– Простите, – Алексей отвернулся, – простите.

– Теперь вы знаете все…

Гурдина приподнялась со стула, как бы собираясь уйти.

– Нет, нет, подождите, есть еще кое-что…

– Да…

– Нам удалось установить, что вы – родом из Алупки.

– Да, это так.

– Но в вашей биографии… – начал Алексей и внезапно умолк. Интуитивно он почувствовал, что не надо сейчас говорить ей о тайном ордене, еще рано, она может замкнуться, и тогда им будет очень трудно разговорить ее… Нет, пока не надо. – Элла Александровна, я не буду утомлять вас ненужными деталями, но мы установили, что вы знали убитого, знали… Вы единственная не подошли и даже не посмотрели на него. Вам это было ни к чему, ведь убитый был вам хорошо знаком. Расскажите, кто он. Мне кажется, это в ваших интересах, – мягко добавил Алексей.

– О чем вы говорите, откуда я могу его знать?!

– О6 этом можете рассказать только вы.

Гурдина закрыла глаза:

– Я расскажу все, только не сейчас, в другой раз. Я не могу…

– Лучше сейчас, ведь, возможно, у Рудика был сообщник, который и внушил ему мысль убить того человека в партере. И он еще ходит на свободе, может быть, он рядом.

Гурдина провела рукой по лбу, словно не решалась заговорить.

– Я попробую, но это очень, очень страшно…

Это было много лет назад, в Алупке, где я тогда жила. В то время Алупка была крупным курортным городом, куда приезжало много отдыхающих. Летом там кипела жизнь. Гастролировал театр. Я познакомилась с сыном одной актрисы. Она была, выражаясь современным языком, женщиной с неустроенной личной жизнью. Отца, я так поняла, ее сын никогда не знал. К сыну она относилась плохо. Даже не плохо, а скорее никак, она просто его не замечала, жила своей жизнью. К тому же сильно пила. Мальчик был подавлен, удручен и от души ненавидел театр и все, что с ним связано. Даже я, будучи девчонкой, хорошо это поняла.

– Сколько вам тогда было лет?

– Двенадцать, а ему – одиннадцать. Кеша, так звали мальчика, был моложе меня на год. Мы были детьми и поэтому с удовольствием бегали и играли в алупкинском парке, купались в море. И вот однажды, я хорошо помню этот день, он пришел в условленное место просто сам не свой, говорил невпопад, был очень бледный и рассеянный. Я подумала, что Кеша заболел. Мы не стали играть, а отправились на пляж, и тут я заметила, что он часто останавливается и потирает себе запястья. Вот так, – Гурдина вытянула вперед руку, – таким движением, как будто рассекает их. Правда, тогда я не придала этому никакого значения. А на другой день я узнала нечто ужасное: мать Кеши умерла. Ее нашли в гримерной после спектакля. Она была уже изрядно пьяна, и вены на запястьях перерезаны ножом. На полу у ее ног лежал в луже крови ее младший сын, пятилетний мальчик, а рядом с ним – ножик из театрального реквизита. Актриса скончалась сразу от большой потери крови. Мальчика отвезли в больницу, там он пришел в себя, но сказать ничего не мог. В результате сильного потрясения он потерял память.

Одни говорили, что это – самоубийство. Другие – подозревали младшего сына актрисы, говорили, что мальчик мог прийти к ней в гримерную и, как бы подражая какому-нибудь театральному герою, нанести порезы матери. Мальчик ведь вырос за кулисами и мог перепутать игру на сцене с реальностью. Он был еще слишком мал…

Ходили разного рода слухи.

Кеша не появился в парке ни на следующий день, ни через два дня. Я случайно столкнулась с ним у городской столовой. Он посмотрел на меня. И в эту минуту меня осенила страшная догадка. Я вспомнила, каким бледным и растерянным выглядел Кеша в тот день, как он машинально потирал свои запястья именно в тех местах, где были порезы у его матери. Но ведь он тогда еще не мог знать, что она мертва, тело-то обнаружили позднее. В моих глазах Кеша прочитал, что я ВСЕ ЗНАЮ. Он бросился бежать со всех ног, и больше я его никогда не видела.

– А почему вы не пошли в милицию? – спросил Алексей.

– Не знаю, ведь мы с ним подружились, к тому же это были всего лишь мои догадки… И потом, я так испугалась! И даже сейчас, когда вспоминаю все это, мне становится не по себе.

Лицо Гурдиной побледнело.

– Я должна… передохнуть… – с трудом про-говорила она.

– Сейчас принесу воды, – откликнулась Катя.

– …Самое страшное заключалось в том, что эта история имела продолжение. Спустя восемь лет, когда у меня уже был сын, мне неожиданно принесли заказное письмо. Оно состояло всего из нескольких строк. Я помню их почти наизусть: "Я ничего не забыл, как и ты. Вспомни гималайские кедры, наши игры… Я понял, что ты ЗНАЕШЬ, и я не дам тебе покоя, ты будешь жить в вечном страхе за себя и за своего сына. Я приду к вам однажды…"

Представьте мое состояние. Я чуть не сошла с ума, побросала вещи в чемодан и уехала куда глаза глядят, сменила все, даже собственную фамилию. Я колесила по всему Союзу, заметая следы. Но самое страшное – я навеки потеряла покой из-за сына, я страшно боялась за него. Я скрывала его ото всех, и поэтому сын чаще всего жил не со мной, а у чужих теток, которые за ним присматривали. Однажды мы с ним даже разлучились на долгие семь лет…

– Видимо, это момент в дневнике, где Рудик пишет, что он потерял, а потом обрел свою мать.

Гурдина кивнула:

– Да, мы вновь соединились, когда он уже был взрослым юношей. Он работал в моем театре с момента основания, правда, как вы теперь знаете, не под своей фамилией. И никто не знал, что мы мать и сын, мы были вынуждены скрывать это от всего света. В тот день я получила послание от этого человека. Он написал мне, что приедет в театр, чтобы встретиться со мной. Вы, наверное, можете себе представить, как я испугалась. Я ходила по своей комнате, лихорадочно меряя ее шагами, как зверь, попавший в клетку, и разговаривала сама с собой вслух. Рудик, видимо, подслушал мой монолог и решил действовать. Но я не знала, клянусь вам, что он затеял! Я бы остановила его! Остальное вам известно.

– Он сделал главное – он сохранил вашу жизнь, ведь он так любил вас!

– Лучше бы умерла я.

– Теперь вы избавились от вечного страха…

Гурдина как-то странно посмотрела на Алексея.

– Нет, – голос ее звучал как бы издалека. – Вы сказали, что установили факт моего знакомства с убитым из-за того, что я ни разу не подошла и не взглянула на него. Я сделала это зря. Потому что убит был совсем другой. Этот человек – сущий дьявол! Он почувствовал опасность и послал вместо себя другого. Звериный инстинкт!

– Откуда вы знаете, что убит другой, если вы его не видели? вырвалось у Кати.

– Потому что сегодня утром я получила от него еще одно послание…

Катя не помнила, как, ошеломленная, она до-бралась до своего дома. Было уже темно. "Гурдину преследует маньяк, – вертелось у нее в голове, маньяк…" Только что прошел дождь, и Катя, ничего не видя вокруг, с размаху наступала в лужи, забрызгивая ноги. Она вошла в плохо освещенный подъезд, и тут кто-то сзади положил ей руки на плечи. Не помня себя, она дико закричала и потеряла сознание…

– Ну ты меня и напугала, – Игорь сидел около дивана и тряс ее за руку. – Очнулась? А то я уже хотел "скорую" вызывать. Вдруг ты всерьез окочурилась.

– А где он? – слабым голосом спросила Катя, приподнимаясь на подушке.

– Кто – он?

– Ну, маньяк, который напал на меня сзади в подъезде.

Игорь оглушительно захохотал.

– Милая, ты уже меня в маньяки записала, спасибо.

– Ты даешь, нервы и так на пределе, а ты шуточки откалываешь! вспыхнула Катя.

– Заработалась, по подиуму вышагивая.

– Какому подиуму? – не поняла Катя.

– Как – какому, ты же у нас теперь манекенщица агентства "Файн старз", в ночных богемных клубах работаешь.

– В клубах? – Катя постепенно начинала что-то понимать.

– Вот дает, сотрясение мозга, что ли? Завтра я тебе продукты с витаминами принесу для поддержания общего тонуса и работоспособности: дыню, папайю, манго. Правда, я всего на два дня в Москве, проездом, потом улетаю в Таиланд.

– Так, – Катя уже сидела на диване, – с кем же ты меня перепутал, дорогой, какая такая твоя подружка работает в ночных кабаках? А?

– Да ты чего, кого я перепутал? – глаза Игоря виновато забегали по сторонам.

– Значит, я сижу как дура, два-три раза в год мне выпадает великое счастье лицезреть тебя, а ты, в отличие от меня, развлекаешься на всю катушку с другими подружками. Не сомневаюсь, в Москве ты бываешь гораздо чаще, чем это говоришь мне. Ну, спасибо! Хорошо, что проговорился, а то я бы жила до сих пор в полном неведении.

– Ты лежи, лежи. Да это просто случайная знакомая, я ее видел-то всего два раза.

– Это уже никакого значения не имеет, немедленно уходи! – выкрикнула Катя. – И забудь даже номер моего телефона. Уходи!

Игорь встал со стула:

– Ладно, зайду в другой раз, когда остынешь.

– И не вздумай, спущу с лестницы.

Когда за ним захлопнулась дверь, Катя залилась слезами, уткнувшись в подушку. "Почти два года… уже привыкла к нему… к его частым отлучкам… встречам… Правда, был… Артур… Артур…" И Катю пронзило острое чувство горечи. Ну почему у нее все складывается так нелепо и безнадежно?!

Теперь все постепенно становилось на свои места… Гурдину преследовал человек из таинственной организации – ордена Розенкрейца, маньяк, который не остановится ни перед чем, чтобы довести начатое им дело до конца. Гурдина стала для него слишком опасным свидетелем. Ей пришлось немало хлебнуть, колеся по бескрайним просторам бывшего Союза. Страх преследовал Гурдину всю жизнь, она гнала его от себя, сопротивлялась, и все-таки он настиг ее. Что делать – Алексей не знал. А события принимали крайне опасный оборот, и медлить было нельзя. Нужно как можно скорей выработать четкую тактику поведения, чтобы загнать убийцу в тупик, в ловушку, откуда ему уже никогда не выбраться. Но как осуществить задуманное? Противник хитер и осторожен. Ему нужна только Гурдина, девочка, с которой он когда-то играл в алупкинском саду… Посланец ада, человек из таинственного ордена, опьяненный кровью и собственным могуществом…

Нужно сказать Гурдиной, чтобы она была крайне осторожна, пусть ни на шаг не отпускает от себя Лину Юрьевну, вдвоем все-таки риск меньше, меньше вероятность внезапного нападения. Алексей вдруг представил мерзкого паука, сидящего внутри кровавой паутины. Он замер, притворился недвижимым, чтобы заманить следующую жертву…

Надо будет через информационную службу "Белого грифа" постараться добыть хоть какие-то сведения о драме, разыгравшейся когда-то в Алупке. Конечно, по прошествии стольких лет многое не раскопаешь, но какие-то детали этого дела могут помочь сегодняшнему расследованию. Особых надежд возлагать на это не стоит, но использовать любые, даже самые незначительные возможности необходимо. Взгляд Алексея упал на лежавшую рядом папку. Это были материалы расследования смертей академиков, искусствоведов, заслуженных профессоров, чьи новоиспеченные вдовушки быстро распродавали престижные квартиры, а сами исчезали в неизвестном направлении. Значит, это разные дела. А они-то с Катей думали, что дела каким-то образом перекрещиваются. Рудик – убийца. Он убил "человека в партере", но являлся ли он также убийцей Касьянникова и Юлии Мироновой? Возможно…