Смерть под занавес

Глава 9

– Слушай, ты прямо похорошела, – Лариска вертела Катю во все стороны, как манекен, – новый ухажер, что ли? Твой-то все носом в "бугре". Пребывание за границей Лариса называла "жизнью в бугре".

Катя была знакома с Лариской уже шесть лет. За свою недолгую трудовую деятельность Лариса успела поработать в трех журналах и четырех газетах. Причем она вела в них самую разноплановую тематику: от моды до проблем атомных станций. Кате можно было не тратить время на чтение газет и просмотр телепередач: все горячие новости столицы она сразу узнавала от Лариски, иногда даже с опережением в несколько дней.

Сейчас Лариса работала в русско-бразильском журнале "Седьмое небо" и часто выезжала в Бразилию. Там ей безумно нравилось. Многозначительно понижая голос, она как бы вскользь упоминала о горячих мачо, но Катя знала, как никто другой, что это были лишь Ларискины мечты. На самом же деле ей по непонятным причинам катастрофически не везло в амурных делах. Невысокого роста, плотно сбитая, с круглым лицом и мелкими светлыми кудряшками, Лариска привлекала внимание двух категорий мужчин: "папочек" с круглым брюшком и так называемых "лиц кавказской национальности", которых она и вовсе ни в какой расчет не принимала.

– Ну что такое, – обычно вздыхала она, вертясь перед зеркалом, наверное, у меня "венчик безбрачия". Но сейчас это вроде не проблема, снимают и ставят установку.

– На добро, – подхватывала Катя, понижая голос и хрипя, как это делал знаменитый одно время Кашпировский.

– Я, между прочим, серьезно, – расстраивалась Лариска.

Кончилось тем, что она все-таки рискнула своими деньгами и отправилась в магический салон, несмотря на Катины отговоры.

– Ты знаешь, они нашли, я так и думала, – сияла подруга.

– Кого?

– Венчик. Я сидела в темной комнате, и вдруг на экране передо мной высветился этот венчик, такой тоненький, но противный, с маленькими шипами, прямо не венчик, а целый терновый венец, – хохотала Лариска и аккуратно дотрагивалась до головы, как бы удостоверяясь, что он исчез.

– Ну, сняли… этот … венец? – процедила Катя.

– Говорят, постепенно все наладится, это у меня по теткиной линии. Карма у нее не очень хорошая, но мне тоже надо теперь почистить ауру, она у меня немного загрязнена.

Словом, Лариска исправно очищалась и про-светлялась. Но в один прекрасный день ей надоело откладывать на неопределенное время покупку новой дубленки и ремонт в квартире. Она погрустнела, какое-то время никому не звонила и не подходила к телефону, потом встряхнулась, и все пошло по-старому. Катя никогда не напоминала ей ни о каких салонах, наоборот, старалась всячески обходить эту малоприятную для подруги тему.

Сегодня Лариска выглядела довольной и веселой.

– Я себе костюм новый купила, ну как? – Ярко-желтый костюмчик с короткими рукавами и юбкой чуть выше колен очень шел ей. Костюм оттенял ровный шоколадный загар и гармонировал с карими глазами и светлыми кудряшками.

– Постой, постой, – Катя выдвинула ящик комода и наклонилась над ним, – вот, недавно увидела и купила тебе в подарок. – Катя взяла в руки изящную цепочку венецианского плетения и подошла к подруге: – Смотри, как идет к костюму.

– Спасибо, – Лариска чмокнула ее в щеку. – Да, чуть не забыла! Я взяла контрамарку на капустник в Дом актерской гильдии. Через час – начало.

– Как – начало, – ахнула Катя, – я же не успею собраться!

– А что там собираться, выглядишь ты отлично, одевайся и пойдем.

Дом актерской гильдии недавно отреставрировали. Здание покрасили светло-серебристой краской, издали оно выглядело нарядным и внушительным. Теперь, подняв голову, можно было видеть большое мозаичное панно, выполненное в начале века известным художником-символистом.

Небольшой переделке подверглись и внутренние помещения. Старые стулья с потертыми бархатными сиденьями были заменены на новые, буфет перенесли на первый этаж, а на втором создали небольшой отдел по формированию банка данных российских театров. В него вносили всю информацию, относящуюся к театральной жизни: от цвета волос популярных актеров до курьезных случаев, вроде кошки, незаметно разгуливавшей по постели Дездемоны за пять минут до ее кончины.

Все работы проводились в ударном темпе. Ко дню вручения ежегодной национальной премии "Бо-жественная Мельпомена" все было сделано, и директор Дома – Александр Виленович – облегченно вздыхал, улыбаясь почетным гостям.

– Умеем, когда захотим, – скромно принимал он комплименты по поводу обновленного Дома. – Я тут стоял и душу из них тряс, говорил: "Умрите, но сделайте вовремя". Они были у меня как шелковые, эти строители.

Очевидно, "шелковые" старались, но не очень, потому что в некоторых местах паркет вздулся кокетливыми кочками. Поэтому сотрудникам и посетителям Дома иногда приходилось скользить по этим маленьким препятствиям, как по ледяным горкам. При этом слышались восклицания типа "Ой, сейчас ногу сломаю", "Держи меня, да не цепляйся, а держи", "Какой же ты нескладный(ая), опять упал, иди в травмпункт, проси больничный, дома отдохнешь". Но самое печальное таилось на потолке. Там кое-где отслоилась штукатурка, и кусочки изящной лепнины непредсказуемых размеров могли в любой момент обрушиться на головы проходящих людей. Работники Дома знали о грозящей опасности, отчего у них появилась привычка глядеть вверх и в особо опасных местах переходить со степенного шага на трусливую пробежку. Те же, кто не был в курсе коварного потолка, удивлялись, почему работники Дома актерской гильдии стали больше обращаться взорами ввысь, словно они оставались последними из могикан высокого искусства и старались думать о высоком в прямом смысле этого слова. Директор распорядился, чтобы все неполадки были устранены, однако рабочие не торопились, а регулярно предоставляли смету предстоящих расходов и слонялись по великолепным помещениям уникального Дома. Они часто пугали иностранных да и российских посетителей своим неожиданным появлением в темно-синей спецодежде в самых неподходящих местах, вроде женского туалета.

Один из строителей почему-то повадился время от времени дремать на подоконнике за тяжелыми бархатными портьерами, и люди, подходившие подышать воздухом и полюбоваться видом исторического центра Москвы, с приглушенным криком отшатывались, натыкаясь на согбенную фигуру, безжизненно привалившуюся к окну.

– Чего они пугаются, – возмущался директор, – может, это наша национальная достопримечательность – рабочий за портьерой! Показывают же в Англии в семейных замках фамильные привидения. Там жизнь аристократическая и привидения поэтому соответствующие, а у нас символом потустороннего мира может быть только этот строитель.

Почему-то у директора взыграл запоздалый квасной патриотизм. Приближенные к нему люди судачили, что, очевидно, он просто не знает, что делать с этими "шелковыми". Наконец Александр Виленович решил из "шелковых" сделать "блестящих". Он распорядился закупить в провинциальных театрах по недорогим ценам старые театральные костюмы и облачить в них представителей строительно-монтажного управления № 15. С тех пор по залам Дома актерской гильдии слонялись маркизы и графы в расшитых позолотой камзолах. Они, когда их никто не видел, сплевывали на пол и вытирали париками вспотевшие лица. Дело было в том, что директор строго-настрого запретил им снимать парики, вплоть до увольнения, так как он хорошо понимал, что лысины и бобрики никак не вязались с историческими одеяниями. Правда, тому, кто любил спать на подоконнике, "повезло" особо. Ему достались одежды францисканского монаха, как было написано на длинном черном балахоне. Ну, монах так монах. Балахон был слишком велик, и представитель СМУ № 15 частенько приподнимал его, обнаруживая перед случайными посетителями кривые ноги в голубых носках.

По Москве широко пронесся слух о том, что директор Дома актерской гильдии насквозь проникся современным концептуализмом и смелыми авангардными акциями. "Это наш Кулик", – с гордостью говорили заезжим гостям московские театралы. Беда состояла в том, что Кулика не знали ни те ни другие, поэтому им приходилось еще дополнительно объяснять смелые эпатажные выходки известного московского зоофила.

Сегодня Катя с восторгом рассматривала лепнину на потолке и широкую лестницу, покрытую темно-бордовым ковром. Контрамарку у Лариски приняла женщина, одетая в костюм придворной дамы XVIII века. Окрыленный своими театральными изысками, Александр Виленович решил облачить весь обслуживающий персонал Дома в театральные одеяния. Верхом его "концептуальности" была буфетчица, сновавшая от прилавка к витрине в "босяцком" костюме. Глядя на потрепанный чепчик и залатанную рубаху, всем хотелось поскорее взять побольше еды и утешить себя тем, что "слава богу, я еще не голодаю". Расчет был верным. Выручка буфета резко пошла вверх, а директор довольно потирал руки. Катя с Ларисой не-ожиданно для себя взяли по два пирожных, по жюльену, бутерброду с красной рыбой и мороженому "Мистер Бин", а также по бокалу шампанского и стакану сока. Сосредоточенно жуя, они огляделись и увидели вокруг себя таких же серьезных людей, с невероятной быстротой поглощавших стоявшую перед ними еду. Прозвенел звонок, и они пошли в зал.

Выступивший перед началом директор говорил бодро и уверенно. Он предрекал расцвет театральной жизни в XXI веке, появление актеров, которые обойдут по популярности "троллей и медведей". "В конце концов, товарищи, он тут же поправился: – господа, мы с вами живем в стране с богатейшими культурными традициями". Он призвал отнестись к молодым актерам доброжелательно и непредвзято. Директор замолчал, очевидно, ожидая "бурных и продолжительных". Раздались нестройные хлопки.

Повернув голову вправо, Катя увидела Максима Переверзенцева, сидевшего недалеко от нее. Он сосредоточенно смотрел на сцену, и Кате показалось, что театральный критик даже шевелит губами, повторяя слова за Александром Виленовичем.

Молодые актеры разыгрывали на сцене отрывки из пьес Шекспира, Мольера, при этом еще иногда несли веселую отсебятину. Полтора часа пролетели быстро.

В гардеробе Катя наткнулась на Переверзенцева, стоявшего перед зеркалом. На его голове кокетливо красовался черный бархатный берет, расшитый по краям мелким жемчугом и с белым пером. "Уж не тот ли это берет, о котором упоминала костюмерша "Саломеи?" – ахнула Катя. И другая мысль пронзила ее: "Значит, он мог одновременно стащить и голубой шарфик, который висел на шее убитого в партере, значит…" – Она испуганно зажала рукой рот и отчаянно замотала головой в ответ на Ларискины расспросы.

– Нет, нет, со мной все в порядке, – наконец выдавила Катя, – не беспокойся, сейчас пройдет.

Ураган налетел внезапно. Слепой вихрь пронесся по Москве, рикошетом ударяя в окна домов и витрины магазинов. Ураган напоминал гигантского осьминога, случайно разбуженного в океане. Медленно поворачиваясь, он все проворнее и проворнее шевелил своими щупальцами, пытаясь проникнуть ими в каждый закоулок города. Вырванные с корнем деревья, искореженные машины, выбитые стекла окон. Несколько рекламных щитов, как обыкновенные белые листы бумаги, рухнули на тротуар и автостраду… Катя забилась в ванную, сидела там, не зажигая света, и не заметила, как уснула.

Проснулась она от того, что у нее затекли ноги. Она открыла глаза и с удивлением обнаружила, что сидит скрючившись на полу в ванной на маленькой коричневой подушке. Она пыталась вспомнить, что же случилось, и в памяти тут же воскресла картина дикого урагана. Катя тряхнула головой, как бы окончательно прогоняя остатки ночного кошмара, и медленно поднялась, держась за края раковины. Выглядела она неважно. Под глазами залегли тени, а цвет кожи был неправдоподобно белым, словно она припудрила ее мукой.

"Надо бы подкраситься, – подумала Катя, смотрясь в зеркало и поворачивая голову то вправо, то влево, – в таком виде даже ведро выносить не пойдешь: подумают, что мертвец ожил и выполз на свет божий. Все-таки у нас в доме народ пожилой живет, нехорошо его пугать…"

Минуту спустя Катя выглядела как какая-нибудь Катя-сан из Японии: на белом лице выделялись два лихорадочных пятна румян, а стрелки на веках делали глаза по-восточному раскосыми.

Деревья вокруг дома напоминали картину "Мамай прошел": одни из них раскололись пополам, другие усеяли сломанными ветками тротуар.

Катя купила в киоске газету "Совершенно секретно" и вдруг ахнула, глядя на себя. Под влиянием гнетущих ее мыслей, а также ночи, проведенной в ванной в позе узника, томящегося в подземелье, она вышла на улицу в том, в чем спала, то есть в пижаме. Правда, пижама была в авангардном стиле: красно-синие кольца сменялись желто-белыми полосками. Осознав это, Катя приободрилась: "В конце концов, может, это пляжный костюм, может быть, я только что прилетела с Сейшельских островов и не успела переодеться". И Катя нахально улыбнулась какому-то небритому типу, пристально разглядывавшему ее. Обмахиваясь газетой, она бодрым шагом направилась к своему дому. Но как только вошла в подъезд, сразу сиганула по лестнице вверх. "Тьфу ты, скоро нагишом стану выходить, совсем крыша поехала. Есть же люди, – с тоской думала Катя, – которые работают в приличных конторах, сидят за чистыми столами с навороченными компьютерами, а не носятся по всей Москве в поисках сумасшедшего убийцы. Найду его – задушу собственными руками. Столько крови выпил, нервов вымотал, ну, попадись мне, живым не выпущу!" – распалялась она.

Войдя в квартиру, Катя с разбегу вспрыгнула на кровать и разразилась слезами. Затем встала и побрела на кухню. Посуда не мылась уже три дня. "Купить бы посудомоечную машину" – такие сибаритские мысли лезли в голову при виде сваленных в раковину грязных чашек и тарелок. Пузатые кастрюли, наполненные водой "для отмокания", стояли рядом на столе. "Лучше вообще не есть, – философствовала Катя, – чем посуду мыть. Надо повесить плакат на кухне: "Помни, что каждый кусок еды оборачивается грязной тарелкой, экономь посуду и время!"

Мысли ее вернулись к театру "Саломея". Может быть, кто-нибудь видел хоть что-то подозрительное на том злополучном спектакле. Неужели нет ни одной, даже самой малюсенькой ниточки или подсказки? Но как теперь найти этих зрителей? Раньше, лет девяносто назад, можно было дать в газете объявление типа: "Всех, кто был такого-то числа на спектакле "Сон Шекспира в летнюю ночь", убедительно просим откликнуться и прийти по адресу…" Сегодня это выглядело бы абсурдом. "Переверзенцев, – мелькнуло в голове. Как аккуратно выяснить у него, был ли он там?"

– Алло, – Максим Переверзенцев солидно откашлялся и повторил: – Алло, я слушаю!

– Максим Алексеевич, это Катя Муромцева, журналистка, помните, я приходила к вам?

– Да. – В голосе звучала настороженность. А может, ей так казалось?

– Вы, случайно, не были на спектакле "Сон Шекспира в летнюю ночь" 25 мая?

– Нет, не был, я в тот вечер присутствовал на це-ремонии награждения театральной премией "Бо-жественная Мельпомена" в Доме актерской гильдии. Правда, Элла по моей просьбе прислала два билета на спектакль заранее, я ее об этом попросил. До последнего момента организаторы церемонии не знали точной ее даты. Во всяком случае, за неделю еще не знали. Но когда у них все определилось, я понял, что не смогу присутствовать на спектакле, и отдал билеты племяннику. Он и пошел в "Саломею".

– Вы не дадите его телефон?

– А что, журналисты из "Столичного курьера" уже интересуются мнением рядовой молодежи?

– Вы все правильно поняли. Я сейчас делаю выборку цитат и мнений, есть уже профессор и участковый милиционер, к ним присоединится и ваш племянник.

– Милиционеры ходят в "Саломею"? – искренне удивился Переверзенцев.

– Настоящее искусство доступно всем, – нра-воучительно изрекла Катя и зажала рот рукой, чтобы уважаемый театральный критик не услышал ее смешка.

– Да, вы правы, но я думал… – стушевался Максим Алексеевич. Записывайте телефон. Передавайте Илье от меня привет.

"Значит, я ошиблась, – подумала Катя, – и берет он спер раньше".

Илья Переверзенцев так увлеченно катался на роликовых коньках, что, уже несколько раз проезжая мимо Кати, не обращал никакого внимания на ее отчаянную жестикуляцию.

– Ты Переверзенцев Илья? – кричала она, когда он выписывал вокруг нее очередной круг.

– Ну. – Тинейджер ехал прямо на Катю.

– Я тебя задержу на несколько минут, пожалуйста. – Катя поймала себя на том, что она уже почти профессионально машет руками, как заправский крановщик: "майна", "вир-ра!"

Илья остановился напротив Кати и поправил не-много съехавшую набок ярко-оранжевую бейсболку.

– Ты был на спектакле "Сон Шекспира в летнюю ночь" 25 мая в театре "Саломея"? – Катя выпалила эту фразу на одном дыхании, боясь, что он опять умчится.

– Ну. – Похоже, что он обучался в заведении, смахивающем на частную гимназию, откуда удрала Катя. Там дети тоже предпочитали изъясняться односложными словами.

Катя вдруг вспомнила, как кассирша говорила им с Алексеем, что кто-то вернул один билет с мальчиком. Значит, Илья Переверзенцев сидел рядом с убитым!

– Ты смотрел на сцену? – запинаясь, спросила Катя, надеясь, что тот ответит: "Нет, глазел по сторонам".

– Ну да. – Он удивленно посмотрел на нее.

– А ты, случайно, не видел того человека, который сидел рядом?

– Борова-то, который коленку своей цаце сжимал?

– Какого борова, – упавшим голосом проговорила Катя, – нет, другого.

– Зачем мне на кого-то смотреть в театре? – Илья Переверзенцев, по-видимому, иногда мог высказывать весьма разумные мысли.

– Ну так, из любопытства.

Племянник критика взглянул на Катю с проблесками интереса.

– Не понял – какого любопытства, я что, частный детектив?

"Мальчик неглуп, – отметила Катя. – Что мне делать-то?"

– Ну, мало ли, просто так.

– Я не очень понимаю, вы журналистка?

– Да, но в данном случае меня интересует твой сосед, он из ЮНЕСКО. Правда, может быть, это и не он, – фантазировала Катя, понимая, что очень скоро с успехом сможет играть в комедиях придурков и психов, – поэтому я и хочу у тебя выяснить, как он выглядел.

– Да я и не заметил, по-моему, он спал, во всяком случае, сидел тихо, ничем не шуршал и по коленкам не елозил.

– А сумку его ты не заметил?

– Она сбоку стояла, баул целый, я еще споткнулся о него. В такой сумке можно запросто бомбу пронести, я недавно в одном фильме видел, как похожий тип взорвал всех в кинотеатре. Вот здорово!

– Не сомневаюсь, – откликнулась Катя. – Больше ничего не помнишь?

– Нет, спал он, это точно. Я случайно его задел, а глаза у него были прикрыты, он даже и не заметил моего толчка. А вообще, вам лучше обратиться в Интерпол, там живо найдут вашего беглеца из ЮНЕСКО. Найдут и доставят по адресу.

– Я тоже так думаю, – согласилась Катя.

– А вообще, скучища на этом спектакле, я сам поспал немного под конец, проснулся от хлопанья стульев, зрители уже шли к выходу. Их еще такая мымра торопила.

– Какая мымра? – встрепенулась Катя.

– Ну, такая, – Илья сделал жест рукой, обо-значающий длинный нос, и поджал губы.

– Лина Юрьевна, – догадалась она, – рыжая в синих туфлях?

– Да вроде она, жутко облезлая такая, а на ноги ее я не засматривался.

Илья Переверзенцев помахал Кате рукой и рванул вперед, набирая скорость.

Катя чуть не сбила с ног Лину Юрьевну.

– Постойте, – крикнула Катя.

– Что случилось?

– Вы… ну… вы выпроводили всех из зала, когда закончился спектакль "Сон Шекспира в летнюю ночь" в тот вечер, когда убили человека в партере?

– Что значит "выпроводила"? Я просто немного поторопила тех, кто задержался, вот и все.

– А почему?

– Потому что нужно было, чтобы в зале никого не осталось, вот-вот должна была приехать Элла Александровна, а то, знаете, как бывает, видят режиссера, начинают приставать к нему, расспрашивать о творческих планах. А Элла Александровна была после вручения премии, усталая. Она хотела провести вечер со своими актерами, отметить это событие без посторонних. Она сама об этом попросила… Все уже вышли, по-моему. Я стояла в дверях, и тут свет погас.

Катя влетела в кабинет Гурдиной без стука.

– Элла Александровна, вы просили Лину Юрьевну поскорее выпроводить зрителей из зала после спектакля "Сон Шекспира в летнюю ночь" в тот злополучный вечер?

– Я вообще не помню такого, никто ведь не знал, что я приеду пораньше, это был для актеров сюрприз. Я попросту удрала с торжественной части… Тем более я не могла никого просить, чтобы всех выпроводили, что за чушь? Элла Александровна затянулась сигаретой и снова вернулась к чтению какой-то бумаги. – Извини, у тебя все? Мне тут прислали проект нового постановления о муниципальных театрах, я изучаю…

– Да, все.

Лину Юрьевну Катя перехватила в холле.

– Элла Александровна утверждает, что она вас ни о чем подобном не просила.

– Вы принимаете меня за сумасшедшую? – вспыхнула Лина Юрьевна.

Наступило молчание. Лина Юрьевна наморщила лоб.

– Кажется, мне об этом кто-то сказал, – не-уверенно протянула она.

– Кто?

– Кто-то из актеров, я точно не помню.

– Постарайтесь вспомнить, это очень важно…

– Да, – Лина Юрьевна удивленно посмотрела на Катю, – вспомнила. Я слышала, как мне кто-то сказал: "Звонила Элла Александровна и просила передать, чтобы немного пораньше очистили зал от зрителей, сегодня она очень устала и ни с кем не хочет встречаться". Что-то в этом роде, если я не напутала, но, по-моему, все было именно так…

– Ну а кто сказал? Вы видели этого человека?

– Нет, – почти крикнула Лина Юрьевна, – это было в антракте. У нас недалеко от сцены есть закуток, где актеры могут отдохнуть, так вот оттуда и раздался голос, а лица я не видела… Я бегала, принимала поздравления по случаю премии, закупала продукты…

"Как все было хорошо и тщательно продумано, не подкопаешься… Замотанная Лина Юрьевна, конечно, ей даже в голову не придет в такой беготне заглядывать и интересоваться, кто там чревовещает", – размышляла Катя.

– А голос был мужской или женский?

– Не помню, – Лина Юрьевна решительно покачала головой, – не помню. Впрочем, кажется, женский…

Теперь картина постепенно прояснялась. Убийца сам попросил расчистить себе место действия. Партер для убийцы.