Смерть швейцара

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Где же тачка, где же тачка, — приговаривала Ольга, кутаясь в свое довольно тощее пальтишко и притопывая каблуками, чтобы согреться. В Первозванске — не в пример Москве — такси были довольно редки и проносились мимо с таким занятым видом, что голосовать и предлагать им остановиться казалось кощунством. Зеленого же волчьего глазка свободного таксомотора она отыскать не могла. Машин поздним вечером на улице вообще было мало, как и пешеходов, хотя Ольга шла по центральной улице города, освещенной многочисленными витринами магазинов. Не раз и не два Ольга пожалела, что не воспользовалась предложением Заславского отвезти ее: пусть она и не питала к нему особого расположения, впечатления злодея он, во всяком случае, не производил.

— Села бы к Заславскому в машину, и была бы уже в Усольцеве, — сказала Ольга, привычно затевая разговор с собой. Ей требовалось высказывать мысли вслух. Так легче было представить аргументы незримого оппонента — своего второго «я», с которым Ольга частенько вела споры.

— Ну и села бы — а он узнал бы, где ты живешь, — ответил внутренний голос, представлявший в ее характере рациональное.

— Подумаешь, военная тайна, — ответила Ольга, обшаривая взглядом пустынную улицу и прислушиваясь — не гудит ли рядом мотор машины, пусть даже и грузовой — теперь она была согласна на любое транспортное средство, даже на телегу — лишь бы она доставила ее до санатория. — Я-то Заславскому не нужна. Ему Паша нужен.

Этот своеобразный диалог зачах, как только впереди замаячило странное, кубической формы здание из стекла и бетона. По сторонам его горели четыре фонаря, тоже в виде стеклянных кубов. Ольга обернулась. За ее спиной виднелись массивные очертания «Золотых ворот» — главной приманки для туристов. Ворота являлись границей старой части города и свидетельствовали о том, что она, проделав немалый путь, вышла в район новой застройки или, как его здесь называли, «Новый центр».

Что же это за чудовище такое, подумала путница, приближаясь к зданию. Рядом с бетонным кубом призывно горели желтые окошки киосков и происходило какое-то движение, а главное — на крохотной площади перед каменным монстром стояли автомобили с зажженными фарами. Некоторые из них отъезжали, но подъезжали новые, так что место это — по сравнению с могильным спокойствием прилегавших к нему улиц — выглядело почти празднично.

Ольга все поняла, как только подошла поближе. Это был праздник продажной любви. Туманцевой случалось бывать на «Пешков-стрит», то есть на Тверской, после одиннадцати, и она знала, как выглядят подобные биржи в столице. Там торговые ряды аналогичного свойства тянулись пунктиром от гостиницы «Националь» до Белорусского вокзала. Здесь, в Первозванске, все было сосредоточено в одной точке. Так было удобнее всем — и проституткам, и клиентам, и ментам.

Ну уж здесь-то я наверняка найду машину, обрадовалась журналистка.

Подобно прогуливавшимся женщинам, она прошлась по площади. Ее внимание больше всего привлекали стоявшие чуть на отшибе автомобили. Рядом с ними, картинно поигрывая ключами, дефилировали их владельцы — самцы человеческой породы самого причудливого и разнообразного обличья. Физиономии большинства из них не предвещали ничего хорошего, и Ольга стала потихоньку дрейфовать в направлении милицейской патрульной машины.

К сожалению, как только она подплыла к ближнему ларьку, милиционеры неожиданно завели свой «жигуленок» и уехали, оставив Ольгу на произвол судьбы. Впрочем, относительное многолюдье и освещенность места не дали ей совсем упасть духом. Зато мороз пробирал ее до самых костей, и она решила, что в ожидании подходящей машины было бы неплохо чем-нибудь согреться изнутри, а заодно и успокоить нервную систему — случай с вокзальным приставалой был еще свеж в памяти.

— «Колдстрим» есть? — справилась Ольга у ларечника.

— Вам что же — целую бутылку? — ровным голосом осведомился тот, мужчина лет сорока с приятным округлым лицом. Ольга с удовлетворением отметила про себя, что был он трезв, вид имел вполне приличный и отвечал по существу, а не пялился на нее почем зря и не подмигивал.

— Зачем же целую, — удивилась Ольга. — Мне так... совсем немного. Чтобы согреться. И тоника, если можно.

— «Колдстрим» здесь раритет. В разлив не продаем. Хотя... — Мужчина улыбнулся и бросил взгляд под прилавок. — Есть у нас любители. Для них и держу. Только стоить будет чуть дороже. Деньги-то у вас есть?

Ольга с готовностью вытащила из сумочки несколько пятидесятирублевок. Потратиться в «Первозванском трактире» ей не удалось, так отчего же не покутить в ларьке? Кроме того, следовало воспользоваться доброжелательным настроением продавца и постараться выяснить у него, есть ли вероятность отыскать на стоянке водителя, к которому можно без опасений сесть в машину.

Ларечник выбрал из кучки одну купюру и вернул Ольге остальные.

— Нам лишнего не надо, — сказал он и, совершив под прилавком известные манипуляции, выставил перед Ольгой прозрачный пластмассовый стаканчик. — Разбавлено в меру — как раз по погоде. Останетесь довольны.

Ольга благодарно приняла стаканчик и отпила половину. Ей стало намного теплее, а усталость отступила. По этой причине ларечник показался ей еще симпатичнее.

— Ты, видно, неплохо сегодня намолотила, — сказал он, тоже, видимо, проникаясь к Ольге симпатией и оттого переходя на сближающее «ты». — Устала, наверное? Меня, кстати, здесь все Сенечкой зовут, но вот тебя я что-то не припомню. Новенькая, что ли? Тогда ничего удивительного: вас много, а я один. На деревенскую ты вроде не похожа, — продолжал рассуждать Сенечка, поглядывая на Ольгу и одновременно придвигая ей пакет с чипсами. — За счет заведения, как говорят в американских фильмах. — Потом он на мгновение задумался и добавил: — А ты красивая. Откуда приехала-то? Из Древлянска?

— Из Москвы, — ответила с набитым ртом Ольга. Как ни странно, чипсы пришлись ей по вкусу, хотя за час до того она ела шампиньоны в сметане. Впрочем, не то чтобы ела, так, поковыряла вилкой — и все. Недоверчивые взгляды Заславского отбили у нее всякий аппетит.

— Да брось ты, — удивленно бросил Сенечка, но затем, поняв по выражению глаз собеседницы, что та не врет, изумился еще больше. — Вот до чего жизнь довела! Такая красотка уезжает из матушки-столицы, чтобы поступить на панель. И где? Не в Лондоне, не в Париже, а в сермяжном Первозванске. Как говорится, дожили! Приплыли!

— Вы не так меня поняли, — сказала Ольга, обращаясь к Сенечке, чье широкое лицо, в котором было что-то бабье, сморщилось от сочувствия. — Я сюда вовсе не за этим приехала. То есть не для того, чтобы — как вы выразились — «поступить на панель». Я здесь отдыхаю — в санатории Усольцево. Выбралась утром в город — и немного задержалась. Теперь вот хочу уехать назад — и не могу. Ни одного такси за целый час не попалось. Может быть, вы мне поможете?

Сенечка пожевал губами. Было видно, что он, поудивлявшись, принял заявление Ольги как данность.

— Вы и в самом деле здесь задержались. О том, чтобы добраться до Усольцева, вам надо было думать тремя часами раньше. — Он снова стал называть ее на «вы».

— Знакомый хотел меня туда подбросить, но я отказалась. Вот и осталась на улице.

— Противный, да? Это я о знакомом, — с сочувствием в голосе произнес Сенечка. — Здешним девчонкам хуже: противный, не противный, а идти надо. Работа такая. Но речь сейчас не о том. Надо подумать, как вас в Усольцево доставить. Хорошо, что вы никого из этих не подрядили, — Сенечка ткнул большим пальцем в сторону стоянки. — Дрянь народец. Никому доверять нельзя. И деньги отнимут, и изнасилуют — у них это запросто. Да и что с них взять — ведь с проститутками только и якшаются. Забыли, наверное, что на свете остались еще и вполне приличные дамы. Знаете, как мы с вами решим? — Сенечка стал одеваться. — Я оставлю торговлю на вас, а сам схожу к водилам. Попытаюсь выяснить, как у них и что.

Открыв дверцу, он запустил Ольгу внутрь, после чего подошел к окошечку и добавил:

— Закройтесь и никого не впускайте. Если спросят, отвечайте, вы — моя племянница. Деньги бросайте в железный ящик с дыркой, что стоит внизу. И не волнуйтесь — я скоро буду.

Ольга от нечего делать принялась поглядывать сквозь узкую амбразуру окошка на засыпанную снегом маленькую площадь, где прогуливались первозванские жрицы любви.

«А я даже не спросила у него, что это за бетонный куб, вокруг которого местные бляди водят свои хороводы, — подумала она. — Наверняка это какое-нибудь НИИ. Отличный символ — тотальная продажность наряду с новейшими научными разработками, что таят в себе смертельную угрозу для человечества. И все это мы заберем с собой в двадцать первый век. Ольга вздохнула. За последние сто лет люди, как оказалось, чище не стали. Зато убивать друг друга научились куда изощреннее, чем раньше. Куда катится мир?»

Этот многотрудный философский вопрос так и не получил своего разрешения, поскольку мыслительный процесс молодой женщины был прерван стуком в дощатую дверь, вслед за чем последовала громкая тирада, произнесенная Сенечкой.

— Все, барышня, вылезайте из будки. Нашел я вам шофера — и не какого-нибудь мерзавца-частника, а вполне добропорядочного таксиста.

Пока Ольга вскакивала и отворяла дверь, голос ларечника продолжал информировать ее о достоинствах найденного им шофера.

— Совсем молодой еще. Ездил забирать машину из ремонта. Потом ему надо в таксопарк. Но готов перед этим отвезти вас в Усольцево. Просит сотню. Дадите?

Ольга до того намерзлась и устала, что согласна была дать и двести. Все что угодно — только бы поскорее улечься в кроватку в своем одноместном номере. Когда она в сопровождении Сенечки вышла из ларька и завернула за угол, то увидела — на том самом месте, где прежде стоял милицейский «жигуленок» — окрашенную в канареечный цвет заветную «волгу». Рядом с ней переминался с ноги на ногу худощавый парнишка.

Ольга всмотрелась — симпатичное молодое лицо, слегка осунувшееся от усталости. Сенечка не соврал — водитель внушал доверие.

— Довезешь девушку до санатория и проводишь до самой двери, — наставлял между тем таксиста ларечник. — Лишних денег не бери, с ухаживаниями не приставай и нигде не останавливайся, пока не доберешься до Усольцева — сам знаешь, почему. На обратном пути заедешь ко мне и расскажешь, как все прошло. Держи, — Сенечка извлек из-под полы своей куртки блок сигарет «Кент». — Это тебе от меня. Когда вернешься, получишь еще один такой. Тебе все равно по этой дороге возвращаться.

Ольга поразилась душевной чуткости Сенечки. Судя по всему, к женским чарам он относился довольно равнодушно. Чем тогда, спрашивается, она его взяла? Откровенностью? Своей незащищенностью? Умением говорить с самыми разными людьми? Господи, сколько же за этот день у нее возникло вопросов, оставшихся без ответов.