Смерть в рассрочку

—3-

Такого странного задания группе капитана Кондратюка никогда еще не давали. На этот раз пятнадцати его парням предстояло пересечь границу, пройти почти двадцать километров по территории Пакистана, найти сбитый зенитным огнем советский самолет и снять с него какую-то табличку. Зачем это было нужно, если пакистанцы наверняка уже нашли самолет, никто не спрашивал. Впрочем, допускали, и не без основания, мысль, что там могли просто не понять всей важности этой самой таблички. На все про все отпускалось две недели сроку. Ребятам задание показалось хоть и ерундовым, но утомительным. Ситуация решительно изменилась, когда из Кабула вернулся командир, срочно вылетевший туда по вызову представителя ГРУ.

— Слушай, Игорь Васильевич, — сказал встретивший Кондратюка полковник Клименко, — прошу отнестись к делу со всей серьезностью.

— Да что она, из платины, покрытой бриллиантами, эта табличка? — удивился капитан. — Или на ней зашифрована какая-то сверхсекретная информация?

— Стоимостью ее в денежном выражении не интересовался. Знаю лишь, что она очень нужна, — ответил полковник. — Но я о другом. Информация-то о месте падения самолета получена из афганских источников. Не готовят ли ловушку? Пакистанцы могут резонно предположить, что на их территорию мы обычный спецназ не пошлем, если клюнем на их удочку, и если она действительно закинута для нас. Как думаешь? Кондратюк пожал плечами:

— Думаю, что бог не выдаст, свинья не съест.

— Бог-то бог, но и сам не будь плох. Ведь если это подвох, то чем-то они для себя обосновывают наш интерес к этому никому не нужному теперь самолету. Хотя, может быть, какие-то документы… Или вовремя выскочивший пилот где-нибудь мается в горах. Ну да, не будем гадать. А теперь, — продолжал Клименко, — я, видимо, тебя огорчу… Есть для твоих парней еще одно попутное задание. Точно пока не известно и уточнять некогда, но примерно дней через десять вот здесь, — показал он на карте, — из Пакистана через границу пройдет большой караван с оружием, взрывчаткой и, вероятно, с деньгами.

Предположительно в нем будет около пятидесяти лошадей и мулов. Может и больше. Охрана — соответствующая. Надо его найти, и навести на него авиацию. Но только на нашей, то есть на афганской территории. Сложность тут в выборе места. Нельзя, чтобы караван при налете успел смыться обратно за границу. С другой стороны, если он успеет пересечь эту долину, — полковник постучал пальцем по карте, — и войдет в горы, авиации достать его будет очень трудно. К тому же, там он сможет, как обычно, рассредоточиться по два-три животных с погонщиками. Тогда вообще дело безнадежное.

— Самим нам с такой бандой не справиться, — сказал Кондратюк. — Хотя…

— Не советую, — перебил его Клименко. — При таком раскладе сил глупо. Посчитай. Берем пятьдесят животных. На каждого по одному-два погонщика и все, конечно, вооружены. Человек тридцать, если не больше, охраны. Получается свыше сотни бойцов. А у тебя шестнадцать. Добавить наших ребят не могу, все заняты. Чужих, даже из лучших, сам не возьмешь.

— Эта-то информация надежная? — спросил капитан.

— Эта надежная, от нашего человека, — полковник вдруг улыбнулся. — Вернешься, готовь магарыч. Как раз поспеет приказ о присвоении тебе майорского звания. Чем плохо?

— Да нет, ничем, — тоже улыбнулся капитан и спохватился. — Я хотел сказать, служу Советскому Союзу.

Снаряжались из расчета на двухнедельный автономный поиск и надежды на вертолет. Каждый должен был нести на себе до сорока килограммов груза. В рюкзаке: патроны, гранаты, мины, минимум консервов, вода — по двести граммов в сутки, изредка бывал шоколад, что считалось большой удачей, но сейчас с шоколадом не повезло. Мины были большой разрушительной силы, фабричного производства. Воду брали в обрез, взамен максимально загружались боеприпасами. В горах, на высоте трех и более тысяч метров такое можно было себе позволить — все-таки не пустыня, где летом постоянно обезвоживающемуся организму требуется не меньше семи литров воды в сутки, и пить ее следует малыми дозами. Впрочем, дозировка соблюдалась и здесь. На вооружении группы кроме АКМ — автомата Калашникова модернизированного — обычно не было другого стрелкового оружия. Но на сей раз, учитывая попутное задание, командир приказал взять два пулемета и гранатомет, увеличив и без того максимальную для гор нагрузку. Хорошо тренированный мотострелок, да, пожалуй, и десантник предпочел бы неделю строгой гауптвахты суткам похода в местных горах с такой тяжестью за плечами. Кроме того, капитан распорядился захватить несколько комплектов верхней одежды кочевников.

— Если наш полковник прав относительно засады, надо бы, пока мы свежие, идти с максимальной скоростью, — сказал первый заместитель командира старший лейтенант Михаил Марьясин. — Кто знает, сколько мы там проваландаемся. Да и для второго задания запас времени не помешает.

Если Кондратюка подчиненные уважали и почитали, безоговорочно веря ему как командиру, то Марьясина, детину под два метра и за сто килограммов весом, с широким русским лицом и поблескивавшими умом черными глазами, неунывающего и щедрого на дружбу, парни любили.

— Правильно, — кивнул командир. — Но не в ущерб осторожности. В этом отношении — никаких скидок.

— Конечно, — согласился Михаил. — Если влипнем, с нас с тобой обязательно с живых кожу сдирать будут, как они это умеют — двумя надрезами. Зверье, ей-богу.

— Верно, живыми нам лучше не попадаться, да мертвыми не хотелось бы, — усмехнулся капитан.

Шли, как всегда, только ночью. Две группы походного охранения, одновременно выполняющие функцию разведки, двигались не более, чем в семистах метрах впереди основной группы. Между охранением, которое кралось выше и ниже основной оси движения, разрыв был до двухсот метров. Связь с командиром держали по рации. Здесь всегда неукоснительно соблюдалось первейшее условие войны в горах — быть выше противника. Избирая маршрут, капитан исходил из соображения, что моджахеды почти никогда не забираются на такую высоту, разве что при вынужденном отходе, или когда их специально загоняли туда пулями и блокировали, вынуждая к сдаче.

Шли без разговоров, скользили в ночи как тени. Тишину нарушали лишь шорох кроссовок по камням да тяжелое дыхание людей.

Они по опыту знали, что за пять-шесть ночных часов по горам можно пройти пять-шесть километров. Сейчас группа двигалась быстрее. Когда над вершинами смутно забрезжил рассвет, капитан шагнул в сторону, подождал радиста и шепотом приказал:

— Передай: найти место стоянки и ждать.

Радист с облегчением снял рюкзак, набитый одеждой, оберегающей рацию от ударов. Метрах в десяти от него, снизу и сверху по склону, заняли позиции еще трое. Остальные пошли дальше. Когда основная группа соединилась с охранением, солнце уже краешком выглянуло снизу и с каждой минутой все контрастнее высвечивало бесконечную цепь горных вершин на фоне густеющего синевой неба.

— До запасной базы метров пятьсот, — доложил Кондратюку шедший с верхним охранением второй заместитель командира, молодой красивый лейтенант с васильковой голубизны глазами и торсом атлета.

Марьясину не надо было напоминать о его обязанностях. Он тут же направил в три стороны от лагеря охранение, назначил часового на стоянке, который должен был наблюдать за подходами снизу, и занялся выбором места для туалета, который свои должны были видеть отовсюду. Эго тоже пришло с опытом. Сначала войсковики по привычке мирного времени выносили туалеты подальше от расположения. Но после того как моджахеды стали одного за другим выкрадывать оттуда людей, отказались от этого удобства и стали строить уборные непосредственно в расположении частей. Конечно, это никому не нравилось, однако вынуждала необходимость. Вот и здесь к капитану подошел прапорщик Сергей Гамов.

— Командир, кажется, старшой слишком заботится о наших удобствах, — с усмешкой сказал он. — Подвинул клозет, как судно в госпитале, чуть не под самую задницу.

— Сережа, — укоризненно вздохнул капитан. — В понятие войны наравне с кровью и смертью входят и такие понятия, как говно и вонь. И, согласись, лучше уж эта вонь, чем трупный запах от молодого, симпатичного прапорщика.

— Да, тут уж не поспоришь, — негромко рассмеялся Сергей.

Потом подошел самый старший в группе и самый близкий здесь для Кондратюка человек — тридцатидвухлетний старший прапорщик Петр Дмитриевич Малышев, прошедший с капитаном все годы этой войны, от дворца Амина до Панджшера. Он был сверхсрочником и не хотел делать офицерскую карьеру: во-первых, поздно, во-вторых, это ему было ни к чему, поскольку зарплату получал не меньшую, чем командир батальона, и большую, чем его капитан.

— Слушай, Васильевич, — сказал он, — не слишком мы большой темп взяли? Нам-то с тобой ничего, а ребята ведь и сдохнуть могут.

— Тут случай, как в анекдоте, — отвечал капитан. — Надо, Дмитриевич, надо.

— Смотри, чтоб потом разговоров не было, — хмыкнул Малышев.

У Кондратюка вошло в привычку непременно проверять, как выполняются его приказы. Заместители не обижались, потому как на его месте каждый делал бы так же. Он обошел расположение, проверил маскировку, оценил место, выбранное для туалета и для часового, и приказал завтракать, разрешив потом выпить по два глотка воды.

— Судя по карте, километров девять отмахали, — жуя консервы с галетами, сообщил Марьясин.

— Скорее, отползли, — уточнил Черных. — Днем бы другое дело, а ночью не очень-то намахаешь.

— Ишь, разбежался, — хмыкнул Михаил. — День предназначен для штатских и этих, относительно обученных из ВДВ. А мы — люди ночи. Кстати, как охранение?

— В порядке.

— А ты знаешь, Юрий Ангонович, как римляне располагали часовых на ночь?

— Сказать, что не знаю, как-то не по-суворовски. Сказать, знаю, ты не поверишь. Как быть?

— Слушать старших, если хочешь вырасти большим и умненьким, — назидательно подняв палец, проговорил Михаил и обернулся к заинтересованно прислушивавшимся парням. — Это и к вам относится, юноши. В первых строках докладываю, что в римских отрядах стражи поддерживалась жесточайшая дисциплина. Если командир при обходе обнаруживал спящего часового, его сперва ужасно избивали, а потом сжигали, почему-то вместе с одеждой. Наверное, для того, чтобы ее будущий владелец не заразился недисциплинированностью. А с часовыми было так. Когда солдаты укладывались спать, часовые стояли не перед ними на расстоянии, как это делается сейчас, а внутри. Если кто-то хотел проникнуть на охраняемый объект, то прежде чем снять часовых, он вынужден был пройти по телам спящих.

— Нашего Дмитриевича на них не было, — отозвался кудрявый черноволосый прапорщик Валерий Савченко. — Он бы за тридцать метров всадил в часового нож так, что тот бы и не пикнул.

— Тогда уж лучше снять из бесшумки, — хмыкнул кто-то. Остальные рассмеялись.

Отношения в группе были весьма демократичные. Парни, независимо от званий, обращались друг к другу на «ты» и чаще всего по имени. Исключение делалось не для многих. Капитана называли командиром и Васильевичем, Марьясина — Мишей или старшим с ударением на последнем слоге, Малышева — Дмитриевичем и только юного лейтенанта Черных все, кроме капитана и старшего лейтенанта, величали Юрием Антоновичем, вероятно, потому, что он затрачивал немало усилий, чтобы казаться солиднее и старше. Однако ничего похожего на фамильярность и панибратство в отношениях между командирами и подчиненными не было. Никто не переходил эту незримую, но четко ощущаемую границу. Субординация не внешнее ее проявление, которым так дорожат люди, не имеющие за душой ничего, кроме чина, а ее внутренняя сущность, та, что бросает подчиненного под пули, нацеленные в командира, — соблюдалась в полной мере. О настоящих офицерах мотострелки и десантники шутили: «Командир остановился — все сели, командир сел — все легли.» Люди группы Кондратюка точно знали, что здесь, где довлела фанатичная религиозная сила, подкрепленная боевыми отрядами моджахедов, то есть, по существу, в тылу врага, от командира зависит их жизнь. И понимание этого еще больше крепило ту сознательную дисциплину, которой на протяжение всей истории человечества добивались все армии мира. Но это подразделение спецназа ГРУ было лишь крохотной частичкой разлагавшейся и уже начавшей смердеть большой армии гигантской страны.

Когда солнце сползло за вершины, и горы стали стремительно погружаться в сумрак, теряя привычные очертания, группа была уже готова к выходу. Капитан проверил, не осталось ли следов их пребывания на стоянке. За этим следили все, но проверить он полагал необходимым. Все, что могло каким-то образом навести на группу, включая пепел от сигарет, тщательно уничтожалось. Крупный мусор собирали, упаковывали и бросали в глубокую расщелину, а сверху заваливали камнями, чтобы его не вытащило наверх зверье или птицы. Если подходящей расщелины не было, мусор уносили с собой, чтобы захоронить в другом месте. Но иногда, когда нужно было дезинформировать противника, его специально оставляли. Сейчас этого не требовалось.

— Дай приказ охранению выдвигаться и идти прежним темпом, — сказал Марьясину Кондратюк.

Четверо суток, днем маскируясь и изнывая от жары, ночью совершая изнурительные марш-броски, шла по горам группа. На пятую ночь пришлось значительно отклониться от маршрута, по широкой дуге огибая обнаруженное днем расположение пакистанских войск — не менее мотострелковой дивизии с частями усиления, определил капитан. Шестой ночью сделали еще крюк, чтобы обойти гарнизон танкового полка со всем его хозяйством и жилым городком. Только на утро седьмого дня пути, судя по карте, вышли к цели, которую еще предстояло отыскать среди бесчисленных складок гор и нагромождения скал. А нашлась она внизу, прямо под базой группы, у подножья горы в узкой бесплодной долине, по которой ветер гнал полосы песка и клубы пыли. Видимо пилот все же чудом сумел найти это единственное на многие километры вокруг пригодное для посадки место и, как мог, посадил самолет. Он лежал на боку с оторванным крылом и опавшим кучкой металла хвостовым оперением. Отсюда, сверху, самолет казался маленьким и жалким, словно варварски сломанная и небрежно брошенная игрушка.

Как ни изучали шестнадцать пар глаз каждую впадину близлежащих гор, на всем обозримом пространстве не видно было ни человека, ни малейшего движения, кроме пыли, что гнал по долине ветер. Только вечером, когда солнце уже ползло за гребни гор, обладавший орлиным зрением Костя Игнатов рассмотрел поднимавшийся ниже их стоянки из-за нагромождения скал колеблющийся столб воздуха — так поднимается жар от бездымного костра.

Говорят, будто в горах по-пластунски не ползают. Может быть, если в этом нет нужды. А у них в этом была большая нужда, скорее необходимость. В эту ночь всей группе, за исключением командира и радиста, пришлось много ползать и еще больше ждать, затаясь с ножами наготове, не смея шевельнуться затекшими телами и до звона в ушах прислушиваться к шорохам темноты.

— Что ж, позицию они выбрали с умом, — обобщая донесения, заговорил капитан, — подходы к самолету просматриваются отлично. Только вот не подумали, что привыкшие к равнинам шурави могут забраться выше, чем они. А если без лирики, то ситуация такова. В пятистах метрах ниже нас и в трехстах метрах выше самолета в засаде расположен примерно взвод автоматчиков с двумя пулеметами и ротным минометом. Одеты в форму пакистанских войск. Ниже, метрах в пятнадцати от самолета, находится три поста. Расстояние между ними до сорока метров. Меняются через один час. До вечера у нас еще целый день. Каждый должен продумать свой вариант операции.

Варианты в основе совпали, да и выбор в этой ситуации был невелик. Вечером командир уточнил план действий.

Трое без звука ножами снимают посты внизу, забирают с самолета табличку и возвращаются. В это время основная группа блокирует засаду и в случае тревоги полностью уничтожает ее. Затем — отход вглубь пакистанской территории. Если же операция пройдет нормально, как, по убеждению командира, оно и должно быть, группа возвращается на эту же самую базу.

— Придет им в голову искать нас здесь, как полагаете? — спросил капитан.

— Кто их знает, командир, — усмехнулся Черных. — Азиаты. Вдруг не поймут нашей европейской хитрости.

— Хуже, если поймут, — насмешливо отозвался Марьясин.

— Обнаружив трупы, засада, вероятней всего, бросится в погоню за нами, — продолжал капитан. — Тогда мы занимаем ее место и замираем до вечера. Вертолет примем внизу возле самолета и улетаем. Воды осталось по три-четыре глотка на брата. Ваше мнение, мужики?

— Лучше бы, конечно, сразу двинуть к границе, — сказал Савченко. — Но ни одной посадочной площадки для вертолета позади нам не встречалось.

— Говорите только по делу, — одернул капитан.

— Думаю, все получится, как надо, — уверено заявил Марьясин. — Дело-то в общем ерундовое.

— А если что не так, прорвемся, — сказал Малышев. — Двинем на Пешавар, и пускай они попробуют нас остановить.

— Нас мало, но мы на самом деле в тельняшках, — ухмыльнулся Владимир Омелин.

— Если бы они знали о кровавых склонностях нашего Дмитриевича, то сами предоставили бы нам вертолет, — насмешливо заговорил Кондратюк. — А что касается тельняшек, то при таком бездумном подходе к делу от нас только одни тельняшки и останутся. Теперь к делу. Вниз идут те, кто лучше других владеет ножом. Значит: Дмитриевич, Савченко, Тимохин.

Все шло по плану. Посты были сняты сразу после смены караула, чтобы иметь запас времени до очередной смены. Часа через три вернулся Малышев с парнями. Сняв блокаду, группа бесшумно отошла от пакистанской засады и вернулась на свою временную базу. Командир повертел в руках принесенную ребятами табличку из непонятного блестящего металла, но не мог понять ее истинную ценность и сунул в рюкзак. А еще через час внизу раздались крики, потом загалдели громкие голоса, послышалась визгливая ругань, команды. И тишину гор разорвал шквал огня. Пулеметы и автоматы беспрерывно били по секторам в сторону вероятного отхода группы. Огненными кустами в ночи вздымались на камнях минные взрывы. Не меньше получаса стлался над ближайшими склонами гор поток свинца, темноту рвали взрывы. Потом огонь стих и уже снизу, от самолета, снова донеслись возбужденные голоса, ругань, злобные выкрики.

На рассвете к месту происшествия подкатила колонна из пятнадцати грузовиков, джипа и двух бронетранспортеров.

— Не очень они торопились, — прошептал командиру Малышев.

— Значит, не только у нас полно разгильдяев, — отозвался услышавший его Марьясин. — Да и какое удовольствие из теплой постельки — под пули?

Внизу сновали маленькие фигурки солдат. Из джипа вылез какой-то чин. К нему тут же подскочил офицер, видимо, командовавший засадой, и начал рапортовать. Вдруг чин несколько раз наотмашь ударил его по лицу, отвернулся и отдал какое-то распоряжение. Понуро стоявшие в стороне участники засады кинулись к грузовикам. В кузов забросили три трупа. И колонна двинулась дальше по долине.

— Хотят перерезать нам путь, — сказа Малышев.

— Похоже, — кивнул капитан. — Как только скроется колонна, все разом несколькими бросками — вниз, на место бывшей засады.

Едва они успели замаскироваться, как над ними с востока на запад, распределившись по фронту обзора, медленно проплыли три вертолета. Больше их никто не тревожил, всюду вокруг было безлюдно и тихо. Часа за два до захода солнца капитан подозвал радиста и передал радиограмму.

— Батареи и установки ПВО указал? — спросил Марьясин. Капитан кивнул и тихо обратился ко всем:

— Наш вертолет трижды подряд мигнет красными огнями. По команде сразу все вниз. И без задержки — в машину. Пока уничтожьте следы. Мусор заберем с собой.

Вертолет прилетел минут через сорок. Едва он коснулся колесами земли, как тут же отошла в сторону дверца и в проем, не теряя ни секунды, устремились парни Кондратюка. Через тридцать секунд вертолет оторвался от земли и взял курс на север.

— Лучше обойти этот район. Береженого бог бережет, — объяснил пилот свой маневр стоявшему рядом Кондратюку и кивнул назад, — там все, что положено. Ешьте, пейте, запасайтесь. Потом скажешь, куда вас доставить. Приказано выполнять твои указании. Кстати, если тебе это надо, по эту сторону границы видел войска в горах, двумя цепями идут. Не тебя ищут?

Не получив ответа, он понятливо замолчал.

Все парни сразу набросились на воду. Отдышавшись, снова прикладывались к флягам пересохшими губами и не могли оторваться. Капитан пил с такой же жадностью, посматривал на парней и уже в который раз с удовлетворением отмечал, какую же они прошли великолепную выучку. В последние дни все страдали от жажды, но ни один не то, чтобы заговорить, даже не намекнул об этом. LНаша школаі — гордясь парнями, подумал Кондратюк.

— Хорошо все-таки быть верблюдом, — блаженно отдуваясь, выговорил белокурый Андрей Тимохин, один из немногих в группе с таким цветом волос. — Залился на две недели и шуруй, посвистывая.

— Если верблюд, то — поплевывая, — уточнил кто-то.

Напившись, парни без приказаний, которые были в таких случаях совершенно излишни, наполнили все фляги, запихали в рюкзаки имевшиеся в вертолете продукты и лишь потом принялись за еду.

— Командир, через две минуты граница, — крикнул пилот. — Командуй. Подойдя к нему, Кондратюк достал карту, и показал отмеченную на ней точку.

— Оставишь нас здесь, на западной стороне этой долины вплотную к горам. Хорошо бы, конечно, долететь и сесть незаметно, — вздохнул он. — Но уж как получится.

— Именно что, как получится, — хмыкнул пилот. — Если из-за каждого душмана менять курс… Много их тут бродит. Говорят, это их страна. Кажется, живут тут. Может, и правда, — расхохотался он.

— Юморист, — хмуро отозвался капитан. — Вижу, что ты отличный пилотяга, но и дурак не из последних.

— Ну-ну, командир, — удивленно посмотрел на него пилот. Может, он и был болтуном, но мастером оказался превосходным. Посадил машину метр в метр в указанную точку, которую выбрал капитан, стремившийся сразу, не показываясь на открытом пространстве, исчезнуть в горах. Он не сомневался, что душманы видели вертолет и определили место его кратковременной посадки.

Напоследок жизнерадостный летун успел пошутить, обращаясь к командиру:

— Даже если нету любви, ты меня позови, и я приду. Только подготовь площадку.

— Позову, только не опоздай, — улыбнулся капитан.