Смута в России в начале XVII в. Иван Болотников

Глава 5 ВОССТАНИЕ БОЛОТНИКОВА

Самборский самозванец, не решаясь вернуться в Россию, предпринимал попытки руководить повстанческим движением из-за рубежа, а для этой цели старался поставить во главе движения своих людей. Известно, что он отправил в северские города своего личного эмиссара дворянина Заболоцкого с отрядом. Но Заболоцкому, как отмечалось выше, не суждено было возглавить повстанческую армию в России. Польские власти задержали его на границе. Другим эмиссаром самборского самозванца стал Иван Исаевич Болотников.

Биография Ивана Болотникова давно стала предметом пристального внимания. Но в ней до сих пор остается много пробелов и спорных моментов. Не вполне ясным является вопрос о происхождении Болотникова. И. И. Смирнов рассматривает Болотникова как представителя русского холопства, поскольку известно, что он служил в холопах у князя А. А. Телятевского.^{136}В. И. Корецкий отметил, что Болотников числился «слугой», т. е. боевым холопом у боярина Телятевского, иначе говоря, принадлежал к числу привилегированных холопов из состава вооруженной боярской свиты.^{137}Исследователь обратил внимание на то, что в центральных русских уездах довольно распространена была фамилия детей боярских Болотниковых, а в одном из документов конца XVI в. имеется прямое упоминание о некоем Иване Болотникове, зяте мелкого помещика из Крапивны под Тулой. Опираясь на эти наблюдения, В. И. Корецкий высказал осторожное предположение о том, что Иван Исаевич Болотников, возможно, происходил из мелкопоместных тульских детей боярских. Однако предположение о дворянском происхождении Болотникова остается не более чем гипотезой, не подкрепленной точными фактами.

Подобно многим другим холопам Болотников бежал от господина и нашел прибежище на вольных казачьих окраинах. Общепринятым является мнение, что Болотников был донским атаманом. Но в источниках можно найти данные, опровергающие эту традиционную точку зрения. Автор английской записки о России 1607 г., указавший на Молчанова как главного инициатора восстания против Шуйского, прямо называет Болотникова «старым разбойником с Волги».^{138} Англичане вели большую торговлю на Нижней Волге, где их суда не раз подвергались нападениям волжских казаков. Возможно, этим и объясняется их осведомленность насчет Болотникова.

Самые подробные сведения о жизни Болотникова сообщают два иностранных автора, И. Масса и К. Буссов. Но их свидетельства противоречат друг другу и примирить их невозможно. При оценке версий Массы и Бус-сова надо иметь в виду следующее. Буссов лично знал Болотникова, поскольку служил при нем в Калуге в 1606–1607 гг. Он располагал более надежным источником информации, чем Масса, находившийся в осажденной Болотниковым Москве. Не учитывая этого обстоятельства, В. И. Корецкий отдает решительное предпочтение свидетельству Массы и подвергает сомнению данные Буссова.

В своих записках Масса упомянул, что Болотников «служил в Венгрии и Турции и пришел с казаками числом до 10 тыс. на помощь к этим мятежникам».^{139}По предположению В. И. Корецкого, Болотников собрал вокруг себя казацкое войско, будучи в Венгрии (там он сражался с турками) и в Польше, так что его войско было закалено «в боях с турками». По мнению В. И. Корецкого, Болотников стал предводителем восставших не потому, что во главе войска его якобы поставил новый самозванец, а потому, что он прибыл в Самбор во главе крупного казацкого войска, выбравшего его своим вождем.^{140}

Известие Массы представляется менее определенным и достоверным, чем «Хроника» Буссова. Если верить Массе, Болотников «служил в Венгрии и Турции». Поскольку венгры сражались с турками, совершенно непонятно, как мог Болотников одновременно служить в Турции и Венгрии? Масса ни словом не обмолвился, как Болотников попал в Турцию. По свидетельству Буссова, его захватили татары и продали в рабство туркам. Таким образом, атаман не служил в Турции, а был там в плену. Будучи гребцом-невольником на турецких галерах казак участвовал в морских сражениях. Одно из таких сражений кончилось поражением турок. Болотников был освобожден из плена итальянцами, оказался в Венеции, на обратном пути в Россию побывал в Германии и Польше. Слухи о спасении «Дмитрия» привлекли его в Самбор.

Буссов ни словом не упоминает о прибытии в Самбор вместе с Болотниковым десятитысячного войска, и в этом случае его версия заслуживает большего доверия, чем версия Массы. В самом деле, польские власти в обстановке рокоша не допустили передвижения по территории Польши даже небольшого по численности отряда Заболоцкого.

Болотников был пленником, пробиравшимся с чужбины на родину, и никаких воинских сил при нем не было. Молчанов следовал своему расчету, когда остановил выбор на казачьем атамане. Он пытался найти людей, которые были бы всецело обязаны его милостям и, кроме того, искренне верили бы, что имеют дело с прирожденным государем. Болотников прибыл в Польшу с запада после многолетних скитаний. Он не был свидетелем событий, разыгравшихся в России в 1604–1605 гг., и никогда не видел в лицо Отрепьева. Его нетрудно было обмануть.

Буссов много раз беседовал с Болотниковым и, по-видимому, с его слов описал сцену свидания атамана с человеком, выдававшим себя за Дмитрия. Приноравливаясь к обстоятельствам, самозванец то надевал монашеское платье и скрывался в местном католическом монастырьке якобы по соображениям безопасности, то появлялся во дворце. Болотников был принят в сам-борском дворце. Самозванец долго беседовал с казачьим атаманом и под конец снабдил его письмом к Г. Шаховскому и отправил в Путивль в качестве своего личного эмиссара и «большого воеводы». Буссов ни словом не упоминает о том, что в подчинении Болотникова были какие-то воинские силы. Как видно, Молчанов не мог предоставить в распоряжение Болотникова солдат и не имел возможности снабдить его денежными средствами. «Большой воевода» Болотников получил от Молчанова мизерную сумму в 60 дукатов вместе с заверениями, что в Путивле Г. Шаховской выдаст ему деньги из казны и даст под начальство несколько тысяч воинов.^{141}

Следуя версии Массы, В. И. Корецкий решает вопрос о времени возвращения Болотникова в Россию. С Болотниковым прибыли казаки из Венгрии, Украины, Польши, «закаленные в боях с турками». Все это, по мнению В. И. Корецкого, значительно усилило восставших, и Болотников одержал победу под Кромами. События под Кромами детально описаны «Бельским летописцем». «Лета 7115-го года в осень (под осень 1606 г. — Р. С.) пришол под Кромы ис Путивля… Болотников и ратных людей от Кром отбил, а сам в Кромах стал».^{142} На основании приведенного известия В. И. Корецкий заключил, что Болотников вернулся в Россию в конце лета 1606 г.: «Характерно, что Болотников с казаками, согласно, Бельскому лето-писцу», пришел в Россию «в осень», на исходе лета 1606 г.».^{143} В. И. Корецкий не учел достоверных данных о двукратном наступлении Болотникова на Кромы, сохранившихся в составе разрядных книг. Согласно разрядам, царь направил к Кромам в самом начале восстания войско Ю. Н. Трубецкого, который послал «наперед себя» отряд М. А. Нагого. Под Кромами Нагой «Болотникова побил», о чем тотчас известил Шуйского. Лишь после этого к Кромам явился Трубецкой. Следуя приказу из Москвы, Трубецкой должен был продолжать осаду Кром осенью 1606 (7115) г., но ему помешал Болотников: «Лета 7115… под Кромами те ж были воеводы, что в 114-м году, князь Ю. Н. Трубецкой. И как их Болотников от Кром оттолкнул, а от Ельца князь И. Воротынской отшол же…».^{144} Разрядные записи неопровержимо доказывают, что Болотников наступал на Кромы дважды. Во время первого наступления он потерпел неудачу, во время второго добился успеха.

Немыслимо представить, чтобы Болотников, разбитый малочисленным авангардом под командой Нагого, мог сразу вслед за тем победить главные силы Трубецкого. Очевидно, прошло немало времени, прежде чем Болотников сформировал новую армию, а Трубецкой растерял силы в результате длительной и безуспешной осады Кром. Отсюда следует, что Болотников прибыл в Россию не в конце, а в начале лета и тогда же предпринял неудачный поход под Кромы.

Источники дают прямые указания на то, что в течение лета 1606 г. Болотников руководил действиями повстанцев не только в Путивле и под Кромами, но и в других пунктах Северской Украины. По свидетельству Д. И. Матова, его дядю У. А. Матова, видного дворянина из Воротынска, «убили на государеве службе ростригины воровские осадные сидельцы под Новым городком в те поры, как, де, сидел в Новегородке Северском вор Иван Болотников».^{145} Сведения о гибели ближайших родственников из дворянских челобитных отличались достоверностью. Челобитная Д. И. Матова существенно дополняет раннюю биографию И. И. Болотникова. Одержав победу под Кромами, на исходе лета Болотников ушел к Москве и никогда более не возвращался в Северскую землю. Отсюда следует, что он оборонял Новгород-Северский либо до первого неудачного похода на Кромы, либо сразу после отступления от Кром.^{146}

Приведенные факты обнаруживают ошибочность предположения о том, что Болотников принял участие в восстании с большим запозданием, «в осень» 1606 г.

Болотников получил пост «большого воеводы» из рук Молчанова и Шаховского. Но эти двое были типичными политическими авантюристами, и их роль свелась к мистификации населения Путивля. Совсем иная судьба была уготована предводителю вольных казаков Ивану Исаевичу Болотникову. Он стал вождем восставшего народа.

С наступлением лета 1606 г. правительству удалось справиться с кризисом в столице. Но положение в провинции вскоре вышло из-под его контроля. Народные волнения в уездных городах запоздали, но они имели куда более серьезные последствия, чем выступления в столице. В литературе можно встретить мнение о том, что царь Василий своими опрометчивыми действиями сам ускорил взрыв. Однако преувеличивать значение ошибок Шуйского не следует. Важны были не столько действия тех или иных лиц, сколько народные настроения. Решив избавиться от своих противников, Шуйский разослал их на воеводства в провинциальные города. Самые влиятельные и энергичные приверженцы самозванца, такие как князь В. Ф. Рубец-Мосальский или А. Власьев, были сосланы на север или же на восточную окраину и не приняли участия в восстании. Князь Г. П. Шаховской не имел думного чина и далеко уступал названным лицам по своему политическому весу и темпераменту. Но он попал на бурлившую южную окраину, что и решило дело.

Русские и иностранные источники свидетельствуют, что почин выступления против Шуйского взяли на себя жители Путивля, которых поддержало население Чернигова, Рыльска, Стародуба, Кром, Курска, Ельца.^{147}Достаточно очертить границы территории, охваченной восстанием, чтобы убедиться в том, что против царя Василия поднялось население тех самых северских и южных городков, которые были главной базой повстанческого движения в пользу Лжедмитрия на первом этапе гражданской войны. Служилые люди и казаки составляли ядро войска, вступившего вместе с Лжедмитрием I в Москву летом 1605 г. После того как самозванец заключил соглашение с Боярской думой, ратников щедро наградили и распустили по домам. Повстанческая армия не была разгромлена в 1605 г. и сохранила свой основной костяк и структуру. В 1606 г. она возродилась в считанные дни. Если бы Шаховскому или любому другому руководителю восстания пришлось заново формировать войско, на это ушло бы много времени. Впрочем, таким деятелям, как Шаховской, подобная задача была явно не по плечу.

Пытаясь возложить вину за восстание на низшие слои населения, власти так характеризовали состав повстанческой армии, сформированной в Путивле: «Собрались украиных городов воры-казаки, и стрельцы, и боярские холопи, и мужики, а побрали себе в головы таких же воров: епифанца Истомку Пашкова…».^{148} Доверять официальным заявлениям невозможно ввиду их крайней тенденциозности. Осведомленные современники утверждали, что северские дворяне не только участвовали в восстании, но и были его инициаторами. К. Буссов описал события в Путивле со слов повстанцев. Путивляне, писал он, вызвали «всех князей и бояр, живущих в Путивльской области, их… было несколько тысяч»; когда они соединились с несколькими тысячами полевых казаков, прибывших с Дикого поля, «над ними был поставлен воевода по имени Истома Пашков».^{149} Служилые иноземцы, плохо владевшие языком, не видели различия между терминами «боярин» и «сын боярский», обозначавшими принадлежность к различным московским чинам. Подобно другим «немцам» Буссов имел поместья в центральных уездах и неизбежно судил о путивльских служилых людях исходя из собственного опыта. Дворяне московских городов несли службу в уезде и одновременно как выборные дворяне служили в составе «государева двора». На южных окраинах не было крупных вотчин и поместий, а среди уездных служилых людей не было князей и бояр. Северские дети боярские владели мелкими поместьями и не входили в «государев двор». Они выступили всем уездом на стороне Лжедмитрия I в 1604 г., а после переворота 17 мая 1606 г. также «всем городом» восстали против Шуйского.

Недавно И. П. Кулакова обнаружила в тексте особого варианта «Сказания о Гришке Отрепьеве» (краткой редакции) заметку летописного типа с уникальными сведениями о начале восстания против Василия Шуйского. Описав гибель Отрепьева и присягу новому царю, автор заметки сообщает следующее: «А черниговцы, и путимцы, и кромичи, и комарици, и вси рязанские городы за царя Василья креста не целовали и с Москвы всем войском пошли на Рязань: у нас, де, царевич Дмитрей Иванович жив».^{150}

Исследуя вопрос о степени достоверности приведенной летописной заметки, И. П. Кулакова обратила внимание на заявление московских властей о том, что «воры казаки, которые были в совете с ростригою з Гришкою Отрепьевым», «с Москвы збежали в ту пору, как того вора убили».^{151} Однако можно заметить, что в правительственном заявлении речь шла о ворах-казаках, а в летописной заметке — о служилых людях Путивля и других городов. По утверждению властей, приверженцы Отрепьева бежали в «украинные города» (Путивль, Валуйки). По словам же автора заметки, в Москве произошел форменный мятеж: служилые люди из южных уездов не просто отказались от присяги Шуйскому и разъехались по своим уездам, а организованно ушли «с Москвы всем войском», направившись в Рязань. Изложенная версия не поддается проверке, поскольку никто из современников не называет Рязань в числе первых городов, выступивших против Шуйского. Кажутся сомнительными речи, якобы произнесенные в столице мятежниками: «… у нас, де, царевич Дмитрей Иванович жив». Лжедмитрий I был коронован в Москве и почти год управлял страной как великий государь, царь и самодержец. Поэтому восставшие неизменно именовали его царем и не называли царевичем.

Оценивая достоверность летописной заметки, надо учитывать следующие факты. К маю 1606 г. Россия завершила подготовку к войне с турками за Азов. Власти распорядились собрать все воинские силы государства. В числе прочих служилых и даточных людей к месту сбора ополчения в Подмосковье были вызваны, вероятно, и воинские люди из южных уездов. Будучи рьяными приверженцами Лжедмитрия, они, естественно, попытались уклониться от присяги Шуйскому и поспешили покинуть подмосковный лагерь, опасаясь преследований с его стороны. Все эти события, получившие отражение в летописной заметке из текста «Сказания о Гришке Отрепьеве», видимо, носили реальный характер. Что касается сообщения того же источника о движении восставших «всем войском» на Рязань, степень его достоверности определить невозможно. Не вызывает сомнения тот факт, что главным очагом восстания против Шуйского с самого начала стала не Рязань, а Путивль.

Записки Буссова и летописная заметка из текста «Сказания о Гришке Отрепьеве» четко зафиксировали тот факт, что дети боярские Путивля выступили против Шуйского всем уездом или «всем городом». Им принадлежал почин движения, получившего в историографии название «восстания Болотникова». Как объяснить этот факт?

Положение на юге России значительно отличалось от положения в прочих уездах. Правительство пыталось насадить тут поместную систему землевладения, чтобы создать опору в лице степных помещиков, но его политика не привела к желаемым результатам. В отличие от центральных уездов, где сложились многочисленные и устойчивые дворянские корпорации, на юге уездное дворянство было малочисленным и экономически неустойчивым. На поместную службу тут верстали не только безземельных детей боярских, но и казаков, казачьих и крестьянских детей, иногда холопов. Не имея возможности нести службу в конном дворянском ополчении, большинство из них служили с пищалью в пехоте либо числились конными самопальниками, т. е. вели бой в пешем строю, но совершали марши на лошадях подобно конным стрельцам и казакам. У детей боярских-пищальников были небольшие поместные «дачи», и чаще всего они сами обрабатывали землю. Лишь немногие из них владели крестьянами, бобылями либо холопами. Сохраняя титул «детей боярских», эти помещики фактически не принадлежали к господствующему классу. В ряде южных уездов таких детей боярских, как уже отмечалось выше, привлекали к отбыванию барщинных повинностей на государевой десятинной пашне, заведенной там Борисом Годуновым.

Гражданская война разорила Северскую землю. Помещики и население, выступившие на стороне Лжедмитрия I, понесли большой ущерб. Взойдя на трон, самозванец предоставил щедрые льготы землевладельцам и посадским людям Путивля. Северские помещики имели все основания опасаться, что с воцарением Шуйского они лишатся полученных льгот.

При царе Федоре Ивановиче Разрядный приказ принял меры к укреплению путивльского гарнизона. Местному воеводе было поручено организовать из детей боярских отряд конных самопальников в 500 человек. Однако воевода смог набрать немногим более 100 человек детей боярских. Прочие самопальники были набраны из казаков (138 человек), стрельцов (100 человек) и прочих «разночинцев». Самопальники были наделены небольшими земельными «дачами».^{152}

Едва ли можно сомневаться в том, что отряд конных самопальников, будучи самым крупным воинским соединением путивльского гарнизона, сыграл в мятеже важную роль. Не случайно сотник самопальников сын боярский Ю. Беззубцев стал одним из самых выдающихся вождей восстания Болотникова.

Гражданская война расколола страну надвое. Юго-западные и южные уезды стали главной базой движения в поддержку законного царя «Дмитрия» из династии Калиты, тогда как московские и прочие уезды признали царем Василия Шуйского. Северская окраина не принадлежала к числу районов, в наибольшей мере испытавших последствия закрепощения крестьян, с одной стороны, и трехлетнего неурожая и голода — с другой. Включение Северской Украины в состав России в начале XVI в. сопровождалось ломкой местного феодального землевладения. Поместье не получило в Северщине столь же широкого распространения, как в центре государства. Категория помещичьих крестьян на юго-западе была далеко не так многочисленна, как в центральных и северо-западных уездах. Еще более редким было крестьянское население в районе степных крепостей, основанных на юге в конце XVI в. С Северской Украиной граничили брянские и орловские земли, населенные русским крестьянством. На этих землях сохранились крупнейшие в стране дворцовые волости (Комарицкая и др.), население которых находилось в относительно благоприятном положении по сравнению с частновладельческими крестьянами.

Движение в пользу «законной» династии, объединив самые разнородные социальные слои и группы, сразу приобрело большую силу. Местные помещики составляли сравнительно малочисленную группу населения. Но они были наилучшим образом вооружены и обучены военному делу. Участие в народном восстании позволило им сохранить традиционные позиции ведущей политической силы. На стороне «доброго царя» выступили посадские люди, стрельцы, боярские холопы, крестьяне, вольные и служилые казаки. На Северской Украине главным центром движения стал Путивль, на южной окраине — Елец.

В тысячном гарнизоне Ельца в конце XVI в. числилось 150 детей боярских, 600 казаков и др.^{153} Казаки были вооружены огнестрельным оружием и служили на лошадях. В 1604 г. в армии Бориса сражались 400 конных казаков из Ельца.^{154}

С первых дней восстания его вожди постарались заручиться поддержкой вольных казаков. Их гонцы, посланные на «вольные реки», собрали там, по словам Буссова, несколько тысяч бойцов.

Русские источники удостоверяют, что военные действия против мятежников в южных («польских») городах происходили уже в июне 1606 г. Отдаленный Архангельский монастырь внес деньги в казну на ратников в царскую службу «в польский поход» 1 июля, а это значит, что необходимые средства были затребованы с монастырей в июне.^{155}

После годичного перерыва гражданская война в России вспыхнула с новой силой. Новый этап Смуты имел свои особенности. Во-первых, Отрепьев начал войну с Годуновым, имея наемное войско. В 1606 г. в повстанческом лагере не было наемных солдат. Во-вторых, вторжение Отрепьева застало Годунова врасплох, и прошло два месяца, прежде чем царь собрал дворянское ополчение. Царь Василий летом 1606 г. имел в своем распоряжении полностью отмобилизованные полки, поскольку Лжедмитрий I собрал все воинские силы страны для похода на Азов.

Важные сведения о действиях повстанцев сообщает Яков Маржарет, капитан дворцовой стражи Лжедмитрия I, один из лучших мемуаристов Смутного времени. В июле 1606 г. Маржарет находился в Москве, в сентябре покинул Россию, а через несколько месяцев его «Записки» были опубликованы во Франции. «Некоторое время спустя после выборов сказанного Шуйского, — писал Маржарет, — взбунтовались пять или шесть главных городов на татарских границах, пленили генералов, перебили и уничтожили часть своих войск и гарнизонов». Известие Маржарета находит аналогию в летописной заметке из текста «Сказания о Гришке Отрепьеве», в которой в числе восставших городов названы важные пограничные крепости Рязань и Путивль. Однако Маржарет завершает свой рассказ указанием на то, что мятежники вскоре же сложили оружие и принесли повинную Василию Шуйскому.^{156}

Как бы то ни было, боевые действия начались близ южных границ, а затем сконцентрировались в районе Ельца и Кром. Крепость Кромы была сожжена дотла в 1605 г. Неизвестно, в какой мере ее укрепления были отстроены заново в недолгие месяцы правления Лжедмитрия. Однако никто не забыл, что судьба династии Годуновых решилась под стенами Кром.

Елец привлек к себе силы борющихся сторон по другим причинам. Готовясь к наступлению на Азов, Лжедмитрий приказал укрепить Елец и сосредоточил там крупные запасы продовольствия и оружия.

Находясь в Москве, Маржарет в июле 1606 г. получил достоверную информацию о поражении повстанческих войск. По его словам, восставшая Северская земля снарядила в поход «семь или восемь тысяч человек, совсем без предводителей, которые потому были разбиты войсками, посланными туда Василием Шуйским, включавшими от пятидесяти до шестидесяти тысяч человек и всех иноземцев».^{157} Утверждение Маржарета об отсутствии у повстанцев опытных предводителей как одной из причин их поражения, по-видимому, полностью соответствовало действительности. Известно, что самый выдающийся предводитель повстанцев Андрей Корела был оставлен Лжедмитрием I при дворе и вскоре спился, а другой донской атаман — соратник самозванца Постник Лунев принял пострижение в Соловецком монастыре. Подняв восстание против Шуйского, путивляне избрали своим командиром епифанского сотника Истому Пашкова, а также приняли на службу казачьего атамана Ивана Болотникова, привезшего воеводскую грамоту из Самбора.

Факт поражения повстанцев на всех направлениях находит подтверждение в разрядах. Из разрядных записей следует, что воевода князь И. М. Воротынский осадил крепость Елец и наголову разгромил «воровское» войско, прибывшее на помощь ельчанам. «А как воровских людей под Ельцом побили, — значится в разрядах, — и к боярам и к воеводам князю Ивану Михайловичу Воротынскому приезжал стольник князь Борис Ондреевич Хилков».

Елец был на главном направлении, и туда царь послал одного из старших воевод князя И. М. Воротынского. На Кромы выступили второстепенные воеводы — князь Ю. Н. Трубецкой и М. А. Нагой. Трубецкой задержался в Карачеве, формируя полки, а «наперед себя» послал под Кромы Нагого. В это самое время, как свидетельствуют разряды, «Болотников приходил под Кромы, и он (Нагой. — Р. С.) Болотникова побил, и с тово бою прислал к Москве к государю с сеунчом (донесением о победе. — Р. С.) дорогобуженина Ондрея Семенова сына Колычева».^{158}

Правительство пыталось использовать имя Грозного, чтобы повлиять на восставшие города. Вдова Грозного Марфа Нагая обратилась с личным письмом к жителям Ельца, призывая их отвернуться от мертвого расстриги. Грамоту ельчанам передал дядя царевича Дмитрия боярин Г. Ф. Нагой. Аналогичные грамоты были посланы в другие места.^{159} Но обращения царя Василия не имели успеха.

Памятуя об опыте Бориса Годунова, власти избегали концентрации сил в одном пункте и держали полки в крепостях на Оке, в Орле и других местах. Лишь постепенно произошло перераспределение войск, и в лагере под Ельцом собралась большая армия. Царь Василий приказал воеводам взять Елец во что бы то ни стало. В осадный лагерь Воротынского выехал окольничий М. И. Татищев, один из главных инициаторов переворота в пользу Шуйского. Боярин князь М. Кашин получил приказ быть в Новосили, а оттуда идти «в сход» с Воротынским под Елец, где он должен был возглавить сторожевой полк. Как отметил в своих «Записках» стольник князь С. И. Шаховской, «в 114 году… на Преображеньев день (6 августа. — Р. С.) послали нас, стольников и стряпчих, 15 человек со князем Михаилом Кашиным на Северу под Елец на службу».^{160}

В осадный лагерь Воротынского прибыли подкрепления как из столицы, так и из Рязанского края. Как значится в разрядных записях, «в большом же полку (Воротынского. — Р. С.) сходные воеводы ис Переславля Рязанского боярин князь Василий Корданукович Черкаской да Григорий Федоров Сумбулов».

В августе Разрядный приказ провел смотр в полках, развернутых к югу от Оки. С этой целью под Кромы и в Орел был направлен стольник Ф. В. Волынский, в Новосиль и под Елец стольник князь Ю. Д. Хворостинин.^{161}

Несмотря на принятые военные меры, ситуация развивалась в неблагоприятном для Шуйского направлении. К концу лета плоды июньских побед были полностью утрачены. Разгромив повстанцев в открытом поле, воеводы не смогли отвоевать у них ни одной крупной крепости. Армии Шуйского провели у стен Ельца и Кром более двух месяцев, после чего отступили к Москве.

В литературе утвердилось мнение, что причиной отступления было катастрофическое поражение царских ратей.^{162} В какой мере источники подтверждают это мнение? В «Дневнике» поляка А. Рожнятовского можно найти записи, которые на первый взгляд не оставляют места для сомнений: «День 17 сентября. Пришло известие к пану воеводе, что под Ельцом войско Шуйского в 5 тысяч наголову разбито. День 21 сентября. Снова пришла весть, что под Кромами побито 8 тысяч людей Шуйского, гнали и били их на протяжении 6 миль».^{163}

Упомянутый в «Дневнике» «пан воевода» был не кем иным, как Юрием Мнишеком. Рожнятовский был слугой Мнишека, и его дневниковые записи всецело отражали точку зрения господина. Юрий Мнишек активно участвовал в новой самозванческой интриге и был весьма неразборчив в средствах, коль скоро речь шла о достижении политических выгод. Широко известен эпизод, относящийся к начальному периоду гражданской войны в России, когда в руки Лжедмитрия I попал московский дворянин Хрущов. На допросе Хрущов сообщил о смерти вдовствующей царицы Ирины Годуновой. Канцелярия Мнишека подвергла расспросные речи тенденциозной обработке и приписала Хрущову показание, будто Ирина признала «царевича Дмитрия» природным государем, за что была убита своим братом Борисом.^{164}Вся эта немыслимая ложь нужна была Мнишеку для оправдания войны против «кровавого тирана» Бориса. В 1606 г. не изменилось ни окружение Мнишека, ни методы его обращения с информацией. Люди Мнишека сознательно распространяли слухи о катастрофических поражениях войск Шуйского.

Приведенные в «Дневнике» Рожнятовского «точные» данные о численности царской армии, по-видимому, являются вымышленными. Известно, что армию под Ельцом возглавляли удельный князь И. М. Воротынский, бояре князь В. К. Черкасский, князь М. Ф. Кашин и Г. Ф. Нагой, окольничие М. М. Салтыков и М. Б. Шеин. Полками под Кромами командовали бояре князь Ю. Н. Трубецкой, князь Б. М. Лыков, М. А. Нагой и окольничий Г. П. Ромодановский. Эти воеводы занимали в служебной иерархии куда более скромное положение, чем елецкие воеводы. Без сомнения, армия Воротынского по численности далеко превосходила войско Трубецкого. Рожнятовский проявил неосведомленность, утверждая будто под Кромами было 8 тыс. ратников, а под Ельцом всего 5 тыс.

События под Ельцом получили отражение в монастырских документах. Монастыри обязаны были послать под Елец «даточных» людей на лошадях, обозы с припасами и т. д. В приходно-расходных книгах Иосифо-Волоколамского монастыря имеется запись от 2 сентября 1606 г. об отпуске запаса под Елец и убытках, что «учинилось в розгром».^{165} И. И. Смирнов полагал, что речь шла о разгроме под Ельцом всей армии Воротынского. Но монастырская запись, не слишком понятная сама по себе, могла свидетельствовать лишь о разгроме монастырского обоза при отступлении полков.

Почему воеводы, громившие повстанцев в начале лета, вынуждены были отступить в конце лета? На то были свои причины. На первом этапе гражданской войны армия Годунова распалась после двухмесячной осады Кром. Воеводы Шуйского застряли у стен Кром и Ельца более чем на два месяца. Безуспешная осада деморализовала дворянское ополчение. Многие дети боярские были вызваны на службу еще в мае 1606 г. и к осени успели истратить свои припасы. Виды на урожай были плохими. Весной, в разгар цветения внезапно наступили заморозки и «паде мраз на всеплодие».^{166}Злаки и прочие всходы погибли повсюду. Ввиду неурожая цены на хлеб стали стремительно расти. Осведомленный автор «Бельского летописца» отметил факт голода в лагере: «Под Ельцом тое же осени государевы бояре и воеводы и все ратные люди запасы столовыми велми оскудели и купили четь сухарей по 9-ти рублев и больши: и от тое скудости многие размышленья стали».^{167} Годовое жалованье рядовых помещиков не превышало трех-пяти рублей. Очевидно, даже им цены в 9 рублей за четверть сухарей были недоступны. Спасаясь от голода, дети боярские и прочий служилый люд стали покидать полки. Однако сколь бы важное значение ни имели экономические затруднения, решающее влияние на ход событий оказывали политические и социальные факторы.

Воспользовавшись тем, что войска Шуйского в течение длительного времени были скованы под Ельцом и Кромами, повстанцы заново организовали свои силы. Казачий атаман Болотников, отброшенный от Кром в дни первого наступления, вернулся в Путивль и сформировал там новое войско. Его главным помощником стал сотник Ю. Беззубцев, возглавлявший путивльских самопальников. Источники зафиксировали тот факт, что Болотников прошел через Комарицкую волость.^{168} На помощь к нему прибыли новые отряды вольных казаков с Дона.

В 1605 г. Беззубцев пробился к осажденному в Кромах атаману Кореле через осадный лагерь Годунова. Год спустя повстанцы повторили свой дерзкий маневр. Как записал автор «Бельского летописца», «лета 7115-го года в осень пришел под Кромы ис Путивля… Болотников и ратных людей от Кром отбил, а сам в Кромах стал»^{169}. Две записи Разрядного приказа позволяют уточнить летописную версию. Первая запись гласит: «И под Кромами у воевод с воровскими людми был бой и из Путивля пришол Ивашко Болотников да Юшка Беззубцов… прошли на проход в Кромы». Из второй разрядной записи следует, что на осень под Кромами должны были остаться воеводы Трубецкой и Нагой, но они отступили, «как их Болотников от Кром оттолкнул».^{170}

В окружении Мнишека победы повстанцев над Шуйским описывали с помощью выражений: «наголову разбили», «гнали и били». Буссов и дьяки Разрядного приказа употребляли иные выражения, по-видимому, более точно отражавшие происшедшее: «оттолкнули», «побили и потеснили» и др.^{171}

Воеводы отступили к Москве не потому, что были разгромлены восставшими. Плохо вооруженным пешим отрядам Болотникова трудно было опрокинуть тяжеловооруженную дворянскую конницу, господствовавшую на поле боя. Успех Болотникова был ограниченным: ему удалось потеснить воевод и прорваться внутрь осажденной крепости. Но победа Болотникова деморализовала воевод под Кромами и Ельцом. Автор «Нового летописца» очень точно описал причины отступления главной армии из-под Ельца: «Слышаху же под Ельцом бояре, что под Кромами смутилось, отоидоша от Ельца прочь и поидоша все к Москве».^{172} Книги Разрядного приказа конкретизируют летописное известие о «смуте» в дворянском ополчении под Кромами. Войско было утомлено длительной осадой и начало распадаться после первого же поражения. Вышли из повиновения даже самые преданные царю отряды конных помещиков из Новгорода, Пскова, Великих Лук и замосковных городов: «И после бою (у Кром. — Р. С.), — значится в разрядах, — в полкех ратные люди дальних городов — ноугородцы, и псковичи, и лучаня, и торопчане, и замосковных городов под осень в полках быть не похотели, видячи, что во всех украинных городах учинилась измена и учали из полков разъезжатца по домам, и воеводы князь Юрьи Никитич с товарыщи отошли на Орел».^{173}

Составитель «Бельского летописца», описавший голод в осадном лагере под Ельцом и назвавший установившуюся там цену на хлеб, подтверждает версию о том, что Воротынский отошел от Ельца, узнав об отступлении войск Трубецкого из-под Кром: «И от тое скудости (дороговизны и недостатка провианта. — Р. С.) многия размышленья стали; и послыша то, что государевы воеводы ис-под Кром отошли, а вор Ивашко Болотников… пришел в Кромы…».^{174}

И. И. Смирнов отнес события под Кромами и Ельцом к августу 1606 г., отметив при этом, что битва под Ельцом имела место, вероятно, во второй половине августа.^{175} Его предположение может быть подкреплено дополнительными аргументами. Будучи в Ярославле, Рожнятовский записал известие о поражении царских войск под Ельцом 7 (17) сентября и под Кромами И (21) сентября 1606 г.^{176} Расстояние от Ельца и Кром до Москвы составляло около 350–400 верст, так что надо было не менее недели, чтобы весть об отступлении достигла Москвы. В Ярославль эта весть должна была попасть с запозданием еще в 3–4 дня. Приняв во внимание все эти поправки, можно сделать вывод, что царские полки отступили от Ельца и Кром во второй половине августа, причем первым отступило войско Воротынского.

Главная ценность дневниковых записей Рожнятовского состоит в том, что они были сделаны своевременно и заключают в себе точную хронологическую информацию. Наиболее достоверные источники (разрядные записи, «Записки» К. Буссова, «Бельский летописец») подтверждают эту информацию. В августе 1606 г., писал Буссов, Пашков двинулся от Ельца к Москве. По разрядам, после боя с Болотниковым у Кром ратные люди «под осень» стали разъезжаться из полков. Из «Бельского летописца» следует, что Болотников предпринял успешный поход на Кромы «в осень», т. е. на исходе лета, в августе.

Правительственные войска громили повстанцев в открытом поле, но воеводы не могли воспользоваться плодами своих побед. Восстание захватывало новые местности, лишая их опорных пунктов, перерезывая пути сообщения. В разгар осады Ельца Воротынский получил весть, что в Белгороде убили «изменники белгородцкия мужики» местного воеводу боярина П. И. Буйносова-Ростовского. Произошло это «в среду в третьем часу дня» 30 июля 1606 г.^{177}

Одной из крупнейших пограничных крепостей была крепость Ливны, располагавшаяся поблизости от Ельца. Разрядный приказ направил туда энергичного воеводу окольничего М. Б. Шеина, поручив ему сформировать там передовой полк. Вскоре же Шеин получил распоряжение идти на помощь к Воротынскому под Елец. Выполнить этот приказ он не смог, потому что гарнизон и население Ливен восстали. Как значится в разрядах, «под Елец царь Василей послал боярина… Воротынского, да с Ливен велел к нему в сход итти окольничему… Шеину», и «с Ливен Михайло Борисович Шеин утек душою да телом, а животы ево и дворянские пограбили».^{178} Очевидно, и воевода, и находившиеся при нем дворяне (из состава формировавшегося передового полка) бежали из города в спешке, из-за чего все их имущество («животы») оказалось в руках у повстанцев.

В различных уездах повстанческое движение приобретало различные формы. В одних городах инициаторами восстания выступали «мужики» (посадские люди, холопы и прочие), в других уездах служилые люди «всем городом» переходили на сторону «законного» царя «Дмитрия».

Объясняя причины отступления царских полков из-под Ельца и Кром, автор «Бельского летописца» подчеркивал: «… а вор Ивашко Болотников… пришел в Кромы, и все северские и полевые (южные. — Р. С.) и зарецкие (расположенные к югу от Оки. — Р. С.) городы от царя Василия Ивановичи всеа Русии отложились; и бояре, и воеводы, и все ратные люди ис-под Ельца и ис-под Кром все пришли к Москве…». Летописная формула «города отложились» имела конкретный смысл. Речь шла о переходе на сторону повстанцев «служилого города», т. е. городовых детей боярских, поддержанных прочим населением восставшего города.

Ближайшими тыловыми пунктами войск Воротынского и Трубецкого были крепости Новосиль и Орел. Положение детей боярских Орловского и Новосильского уездов было сходно с положением путивльских помещиков. Уездные дворяне были плохо обеспечены землями. Лишь единичные представители орловских дворян были зачислены в начале XVII в. на службу в «государев двор». Одна треть местных помещиков (129) несли службу в конных полках, тогда как две трети (287) служили в пехоте «с пищалями». Среди новосильских детей боярских 128 человек были «пищальниками».^{179}Оскудевшие дети боярские «пищальники» в большом числе несли осадную службу в своих городах. Отмеченные моменты оказали непосредственное влияние на ход событий.

Поначалу Новосиль была занята полком боярина князя М. Кашина-Оболенского. Затем Кашин был вызван в осадный лагерь под Елец. Едва в Новосили началось брожение, Воротынский приказал Михаилу Кашину спешно вернуться туда. Но время было упущено: местные дети боярские и прочие служилые люди вместе с населением восстали и «князь Михайла (Кашина. — Р. С.) в Новосиль не пустили, а целовали крест вору… и князь Михайло пришел на Тулу».^{180}

Тем временем Ю. Трубецкой начал отступление от Кром к Орлу. Находившиеся там воеводы князь И. А. Хованский и князь И. М. Барятинский рассчитывали использовать новгородские дворянские сотни, чтобы удержать в своих руках Орел. Но их постигла неудача, о чем орловские воеводы тотчас известили царя: «Велено с ними (воеводами. — Р. С.) быть ноугородцем Бежецкой и Шелонской пятины, и как воеводы от Кром отошли, и ратные люди разъехались, и ноугородцы, видя в орлянех шатость, быть не хотят».^{181}«Шатость в орлянех» привела к тем же самым результатам, что и смута в Новосили. Опираясь на поддержку населения, уездные служилые люди «всем городом» принесли присягу на верность «Дмитрию», представлявшему в их глазах законную династию.

Весть о «шатости» в Орле побудила Василия Шуйского спешно направить туда воеводу князя Д. И. Мезецкого с наказом «уговаривать ратных людей». С Мезецким были посланы крупные силы — 1500 стрельцов. Но воевода не смог выполнить приказ. Миновав Калугу, он встретил у Лихвинской заставы войска, бежавшие из Орла на север. Болотников беспрепятственно вошел в Орел, а затем, следуя за отступавшими правительственными войсками, стал продвигаться к Калуге.

Главный воевода Воротынский соединился в Туле с отступившим из Новосили Кашиным. Если бы Воротынский засел в неприступном тульском кремле, он без труда отразил бы наступление слабых повстанческих отрядов. Но воевода не мог этого сделать по той причине, что в его распоряжении не было надежных частей. Тульские дворяне и дети боярские вместе со всем тульским населением объявили себя сторонниками «Дмитрия». Прочие дворянские отряды, среди них рязанцы и каширяне, вышли из повиновения и поспешили покинуть Тулу. В разрядных записях об этом сказано следующее: когда Воротынский «пришол на Тулу ж, а дворяня и дети боярские все поехали без отпуску по домом, а воевод покинули, и на Туле заворовали, стали крест целовать вору. И Воротынский с товарыщи пошли с Тулы к Москве, а города зарецкие все заворовалися, целовали крест вору».^{182} Падение Тулы открыло перед повстанцами путь к столице.

Гражданская война расколола феодальное сословие. Против царя Василия Шуйского на первых порах выступили мелкопоместные дети боярские южных окраин. В отличие от южных уездов Тульский уезд располагал развитой системой поместно-вотчинного землевладения. «Лучшие» тульские дворяне издавна служили в составе государева двора. Восстание в Туле, а затем в Рязани показало, что раскол впервые распространился на государев двор, до того остававшийся самой прочной опорой трона. Раскол двора имел катастрофические для Шуйского последствия.