— Оставайся, Стёпка, у меня, — вдруг сказала Катька. Она допила четвёртый стакан чаю, лицо её покрылось бисеринками пота. — Со мной живи.
Степка замер на секунду, не донеся стакан до рта.
— Тесно у тебя, однако, — осторожно, дрогнувшим голосом, ответил он.
— Ничего! Летом к избе пристройку сделашь. Просторно будет, как в фатере: две комнаты.
Степка отвернулся, засопел.
— Боюся я.
— Чего? — удивилась Катька.
— Женшшин, — тихо ответил Стёпка, отвернувшись.
— Чего-о?
— Женшшин, говорю, боюся. Я никогда с женшшиной не жил. Была у меня невеста, да сбежала. С тех пор один живу, однако. Да и старый я. И ты вон, погляди на себя, — совсем почти без ног.
— Ноги маленько ходят, — обиженно сказала Катька. — К весне точно снова ходить буду. Спасибо собаке — ведь она меня вылечила.
Степка промолчал.
Катька посидела, утерла лицо тряпкой, служившей кухонным полотенцем, и добавила:
— Только в супружестве не ноги главное. Али забыл? Остальное-то у меня всё на месте, как у всех. А может, ишо и получше, чем у некоторых-то…