Собака от носа до хвоста

Высокий ум

Светает. Я стараюсь выскользнуть из комнаты, не разбудив Пумперникель. Я не вижу ее глаза: они настолько темные, что незаметны на фоне черной шерсти. Пумперникель спокойно лежит, опустив голову между лап. Мне уже кажется, что я обвела ее вокруг пальца. Но тут я замечаю ее вопросительно приподнятые брови и понимаю, что она следила за моими перемещениями по комнате.

Собака, как мы убедились, — настоящий мастер слежки. Но что кроется за ее проницательным взглядом? Что взгляд может рассказать о собачьем интеллекте? Думает ли пес о других собаках, о себе, о вас? Наконец, умны ли собаки?

У хозяев собак (как и у молодых родителей) в запасе всегда есть пара историй о том, насколько сообразительны их подопечные. Собаки якобы точно знают, когда хозяева уходят и когда возвращаются домой. Им известно также, как одурачить и как улестить людей. Новости пестрят «доказательствами» собачьей понятливости — начиная с умения считать и заканчивая способностью набрать в случае необходимости телефонный номер службы спасения.

Чтобы проверить это предположение, энтузиасты адаптировали для собак тесты общего умственного развития. Всем нам приходилось проходить испытания наподобие проверки академических способностей, когда требуется выбирать нужные слова, разбираться в пространственных отношениях и логически рассуждать (так проверяется память, лексический запас, математические и ассоциативные способности, уровень внимания к деталям).[37] Конечно, результаты этих тестов далеко не всегда отражают действительность — и уж точно не подходят для собак. Поэтому задания были изменены. Вместо проверки словарного запаса появились тесты на распознавание простых команд. Вместо последовательности зачитываемых вслух цифр собаке предложили вспомнить, где спрятано лакомство. Решение арифметических задач заменила готовность учиться новым трюкам. Тесты примерно соответствуют парадигмам экспериментальной психологии — принципу постоянства объектов (если накрыть лакомство перевернутой кружкой, останется ли оно там?), научению (действительно ли собака понимает, какой именно дурацкий фокус она должна показать?), решению задач (как сделать так, чтобы экспериментатор отдал псу вон тот кусочек?).

Формальные исследования подобных способностей у собак (в основном, оценки восприятия физических объектов и окружающего мира) принесли, на первый взгляд, ожидаемые результаты. Приведя собак в комнату со спрятанными лакомствами и измерив скорость, с которой собаки их находят, исследователи убедились, что животные ориентируются по некоторым объектам, чтобы отыскать кратчайший путь. Поведение собак соответствует тому, что, возможно, делали их волкоподобные предки, когда искали еду или ориентировались на местности.

Собаки, конечно, отлично справляются с заданиями, связанными с отыскиванием пищи. Если предоставить собаке выбрать между двумя кучками печенья, то она, несомненно, выберет ту, что больше, особенно если различие хорошо заметно. Накройте лакомство кружкой — и собака подойдет, перевернет ее и найдет угощение. Собаки даже способны научиться использованию простейших инструментов — например, тянуть за веревку, чтобы достать привязанное к ней печенье.

Однако они способны выполнить не все задания. Так, собаки часто ошибаются, если им предстоит выбрать между кучками из трех и четырех печений (или из пяти и семи). Они предпочитают меньшую кучку так же часто, как и большую, либо просто начинают оказывать предпочтение правой или левой стороне, что приводит к еще большему числу ошибок. Собачьи способности находить спрятанную еду сходят на нет, если спрятать ее как следует. Использование орудий по мере усложнения заданий становится менее впечатляющим: например, если привязать печенье к той веревке из двух, что расположена дальше, то собака потянет за ту, которая находится ближе и к которой ничего не привязано. Похоже, они не рассматривают веревку в качестве средства достижения результата и предпочитают добиваться эффекта, используя зубы и лапы, пока проблема не разрешится сама собой.

Хозяин, подсчитывая баллы, набранные питомцем во время прохождения теста, может решить, что пес оказался не на высоте. Но правда ли это? Неужели собаке все-таки недостает смекалки? Подобные тесты и психологические эксперименты содержат изъян: они, хоть и ненамеренно, направлены против собак. Дефект в методе, а не в собаке. Он связан с присутствием человека — экспериментатора или хозяина. Представим типичный эксперимент: собака сидит на поводке, а экспериментатор показывает ей новую интересную игрушку. Собака обожает новые игрушки.[38] Потом игрушку кладут в ведро, и экспериментатор уносит его за одну из двух ширм. Возвращается он с пустым ведром.

Это не жестокая шутка. Эксперимент с перемещением невидимого объекта проводят с младенцами с тех пор, как Жан Пиаже решил: он представляет одну из основных стадий, которую проходит человек в своем развитии. В основе эксперимента лежит осознание испытуемым того, что предметы продолжают существовать, даже если они исчезают из поля зрения (так называемое постоянство объекта), а также представление о траектории их перемещения. Так, если человек выходит за дверь, мы понимаем, что он продолжает существовать, хотя его не видно, а также что его можно обнаружить, выглянув в коридор. Дети открывают для себя постоянство объекта к возрасту одного года, а суть невидимого перемещения — к двум. По мнению Пиаже, понимание этого феномена знаменует новую стадию когнитивного развития человека. Поэтому тест регулярно проводят и с животными — для сравнения с детьми. Испытанию подвергают хомяков, дельфинов, шимпанзе (они вполне справляются с заданием), цыплят и, конечно, собак.

Реакция собак не всегда предсказуема. Конечно, если провести тест именно так, как описано выше, собака найдет игрушку за ширмой. Теперь усложните сценарий: зайдите с ведерком за первую ширму, извлеките игрушку на глазах у собаки, а затем ступайте за вторую ширму — и пес ошибется: сначала он побежит за вторую ширму, где игрушки нет. Другие тесты также показывают, что собакам как будто недостает смекалки: стоит игрушке исчезнуть из поля зрения — и пес может быстро забыть о ней.

Однако то, что иногда собаки все-таки справляются с заданием, заставляет нас усомниться в правомерности подобного вывода. Поведению пса можно найти два объяснения.

Первое заключается в том, что собака, по-видимому, помнит об игрушке, но не вдается в рассуждения о том, какой путь проделывает объект после исчезновения. Хотя некоторые собаки несомненно способны проследить за перемещениями игрушки, они тем не менее воспринимают окружающие объекты совершенно иначе, чем люди. Напомним, что количество манипуляций, которые производят с предметами волки и собаки, ограниченно: одни объекты съедобны, с другими можно играть. Взаимодействие с ними не требует длительных размышлений. Собака поймет, что спрятанный предмет отсутствует, но не станет ломать голову над сценариями случившегося. Она просто начинает искать — или ждет, когда обнаружится пропажа.

Второе объяснение гораздо глубже. Оказывается, навык социального познания, который делает собак столь приятными компаньонами для людей, и есть причина провала тестов на познание физического мира. Покажите собаке мяч и спрячьте его под одно из двух перевернутых ведер. Собака, поняв, что она не в состоянии учуять мяч, заглянет под каждое ведро по очереди (весьма разумный подход в отсутствие других вариантов). Приподнимите одно ведро, чтобы показать, что под ним лежит мяч, — и, разумеется, собака, получив разрешение подойти, заглянет под него же. Но поднимите ведро, под которым ничего нет, — собака будет сбита с толку. В первую очередь она обследует именно это ведро.

Собак загоняет в тупик собственный навык. Столкнувшись с проблемой любого рода, они оглядываются на нас. Действия человека — вот источник информации для собак. Они убеждены, что человеческие поступки исполнены смысла и, как правило, направлены на получение игрушек или пищи. Поэтому, если экспериментатор спрячется за второй ширмой (это было проделано в ходе усложненных экспериментов с перемещением невидимого объекта), то собака решит, что там нечто интересное. Если экспериментатор приподнимает пустое ведерко, оно приобретает значение для собаки просто потому, что на него обратил внимание человек.

Если в ходе теста устранить влияние «человеческого фактора», то собаки показывают лучшие результаты. Когда экспериментатор приподнимает оба ведерка сразу, чтобы показать собаке мяч, в ее голове все становится на свои места. Она видит пустое ведро и приходит к умозаключению, что искомый мяч находится под вторым ведром. Заметим, что в меньшей степени социализированные, дворовые собаки, которые проводят большую часть времени на улице, обычно решают задачу верно, тогда как домашние нередко просят помощи у хозяев.

Если мы пересмотрим некоторые тесты на решение задач, в которых волки намного превосходят собак, то сможем объяснить собачьи неудачи их привычкой оглядываться на людей. Волки, если проверяется их способность достать пищу из закрытой емкости, предпринимают одну попытку за другой и обычно, если время эксперимента не ограничено, добиваются желаемого методом проб и ошибок. Собаки, напротив, возятся с контейнером только до тех пор, пока не поймут, что справиться с ним непросто. Тогда они пытаются привлечь к себе внимание любого человека, присутствующего в комнате, чтобы он сжалился и открыл коробку.

По меркам стандартных тестов на интеллект собакам недостает смекалки. Я же, напротив, полагаю, что они справляются с заданиями. Они научились использовать новое орудие — нас, людей. Собаки рассматривают нас как средства достижения своих целей. Мы пригодны для игры, защиты, добывания пищи. Мы открываем запертые двери и наливаем воду в миски; мы достаточно сообразительны, чтобы высвободить безнадежно запутавшийся в кустах поводок; мы способны волшебным образом перемещать собаку на верхние или нижние этажи и извлекать буквально из воздуха сколько угодно лакомств и игрушек. В глазах собаки мы весьма сообразительны, и обратиться к нам — это разумный ход. Таким образом, стоит пересмотреть вопрос о когнитивных способностях собак. Они с необыкновенной ловкостью пользуются людьми для разрешения проблем — и впадают в замешательство, если нас нет поблизости.

Вчера Пумперникель благодаря взаимодействию с автоматической дверью зоомагазина усвоила, что если идти вдоль стены, она раздвинется и пропустит тебя. Сегодня она забыла об этом, причем весьма досадным образом.

Когда задача оказывается решенной (спрятанное лакомство найдено или, например, несправедливо закрытая дверь отперта) с помощью или без помощи человека, собака быстро учится применять найденное средство снова и снова. Она усвоила положение вещей, нашла ответ и обнаружила связь между определенной задачей и ее решением. В этом — ее триумф и иногда — наша беда. Если собаке однажды удалось запрыгнуть на кухонный стол, чтобы добраться до источника приятного запаха, то она будет проделывать это и впредь. Если вы поощрили собаку печеньем за то, что она сидит смирно, ждите, что она неоднократно повторит этот трюк. Помня об этом, нетрудно понять, почему во время дрессировки вы должны вознаграждать собаку только за такое поведение, которое, по вашему мнению, собака должна демонстрировать снова и снова.

Собаки достигают высот в том, что психологи называют научением. Несомненно, они способны учиться. Всякой нормальной нервной системе свойственно со временем адаптироваться к ситуации, а всякому существу, обладающему нервной системой, свойственно учиться. Научение включает буквально все: от ассоциативного научения, которое используется при дрессировке животных, до заучивания наизусть Шекспира и попыток понять, наконец, что такое квантовая механика.

Собаки легко усваивают новые методы и понятия (правда, разобраться в «ароматах» кварков им не дано). То, что они изучают, не имеет отношения к науке. Впрочем, изрядную часть того, что, по нашему мнению, должна узнать собака, можно расценить не иначе как человеческий каприз и самодурство. Разумеется, любое животное, относительно недавно вышедшее из дикого состояния, усвоит, как набить брюхо. Но, как правило, то, чему мы учим собак, слабо связано с едой. Мы учим их повиноваться — менять позу («сидеть», «лежать», «встать», «катись») или настроение («тихо», «фас»), взаимодействовать с объектами определенным образом («принеси тапочки», «слезай с кровати»), поступать так или иначе («ждать», «нельзя», «хорошо»), приблизиться или уйти («ко мне», «гуляй», «рядом»). Не квантовая механика, конечно, однако все это ничуть не менее странно для животного, чьи предки охотились на лосей. Волку не приходило в голову, что его потомку придется неподвижно сидеть на земле в ожидании вашего бодрого «хорошо». Удивительно, что собака вообще способна запомнить эти бессмысленные, на первый взгляд, вещи.

Утром, проснувшись, я вытягиваю ноги и приподнимаюсь на локтях. Рядом шевелится Пумперникель. Она повторяет мои движения: напрягает передние лапы и выставляет их далеко вперед, потом выпрямляет задние. Каждое утро мы приветствуем друг друга, потягиваясь, — с той разницей, что одна из нас при этом виляет хвостом.

Гораздо интереснее запоминания команд способность собак учиться, наблюдая за сородичами, а также людьми. Мы можем дрессировать собак, но способны ли они приобретать опыт, копируя наше поведение (социальному животному наподобие собаки вроде бы следует наблюдать за окружающими в поисках информации о том, как лучше устроиться)? Ответ в большинстве случаев будет отрицательным. В самом деле, собакам предоставляется достаточно возможностей увидеть, как мы чинно едим за столом, однако они не спешат взять нож и вилку и присоединиться к нам. Собаки слышат наши разговоры, но не учатся разговаривать; их интерес к одежде заключается в том, что они ее жуют, а не примеряют. Собаки внимательно следят за нами, но будто не знают, как последовать нашему примеру.

Впрочем, не то чтобы они желали этого. Эта черта отличает собак от представителей нашего вида — прирожденных имитаторов. В детстве и взрослом возрасте мы разглядываем друг друга, чтобы понять, как себя вести, как одеваться и чем заниматься. Наша культура основана на подражании. Мне достаточно один раз увидеть, как банку открывают консервным ножом, чтобы в следующий раз справиться с этой задачей самостоятельно (надеюсь, что так). Ставки здесь выше, чем может показаться: успешное подражание не только дает шанс добраться до содержимого консервной банки, но и свидетельствует о наличии сложной когнитивной способности. Подлинное подражание требует, чтобы вы не только увидели чужие действия и поняли, как можно добиться результата, но также сделали то же самое самостоятельно.

В этом смысле собак нельзя назвать настоящими имитаторами. Даже если тысячу раз показать им, как открывать консервы, ни одна собака не проявит интереса: открывалка не имеет функционального тона. Но это нечестно, скажете вы, — ведь у собаки не такие пальцы, как у нас, и нет достаточной сноровки, чтобы орудовать открывалкой или столовыми приборами; у нее нет гортани, чтобы говорить; нет и нужды одеваться. Возможно, вы правы: вопрос в том, могут ли собаки путем наблюдения научиться чему-либо, а не в том, вправду ли они похожи на людей.

Понаблюдайте за собаками десять минут, и вы увидите нечто похожее на имитационное поведение: одна собака находит завидно большую палку и предъявляет добычу, другая находит такую же и хвастается ею. Если одна собака начнет копать яму, вскоре к ней присоединятся другие. Если одна собака вдруг обнаружит, что умеет плавать, другая немедленно последует за ней — и поймет, что тоже это умеет. Наблюдая за сородичами, собаки узнают о том, как приятно валяться в грязи и бегать по кустам. Пумперникель даже не пикнула до тех пор, пока одна из ее подруг не начала облаивать в парке белок. Пумперникель тут же последовала ее примеру.

Вопрос в том, является ли это поведение подлинно имитационным, или же мы имеем дело с так называемым расширением стимулирования. Вот вам пример. В середине XX века в Великобритании молоко по утрам доставляли прямо к входной двери. На рассвете бутылки с крышечкой из фольги стояли на ступеньках. Под крышечкой был слой сливок. На рассвете, в одно время с молочниками, просыпалась и большая часть английских птиц, чтобы вволю попеть. Одна из них, лазоревка, сделала открытие: фольгу на бутылке можно проткнуть клювом и добраться до вкусных сливок: стали раздаваться жалобы на «вандализм» в отношении молочных бутылок, а вскоре началась настоящая эпидемия. Сотни птиц научились этому трюку. Рассерженные британцы вскоре обнаружили виновных. Для нас главное здесь не в том, кто это сделал, а в том, как ноу-хау разошлось среди лазоревок? Учитывая скорость распространения навыка, предположим, что одни птицы наблюдали, как другие добывали сливки, и делали так же. Славные птички!

Поместив стаю других синиц — гаичек — в сходные условия, экспериментаторы восстановили ход событий. В итоге появилось объяснение более правдоподобное, чем имитация. Вместо того чтобы внимательно наблюдать и постепенно усваивать то, что делает первая, самая смелая птица, остальным было достаточно увидеть, что она села на бутылку. Устроившись на крышках, птички естественным образом принялись клевать и самостоятельно обнаружили, что фольгу можно проткнуть. Другими словами, активность первой птицы привлекла остальных к бутылкам. Присутствие первооткрывателя повысило вероятность того, что другие гаички также могут стать похитителями сливок, но поведение первой птицы само по себе ничему не научило сородичей.

Это может показаться мелочью, однако здесь есть важное отличие. В случае расширения стимулирования я замечу, например, что вы делаете с дверью что-то, в результате чего она открывается. Если я подойду к двери и пну ее, толкну, потрясу, то, возможно, она откроется. Имитационное поведение — другое дело. Я буду наблюдать, за тем, что именно вы делаете, после чего воспроизведу ваши действия (возьмусь за ручку, поверну ее, приложу некоторое усилие и так далее), что приведет к желаемому результату. Я могу сделать это, поскольку способна сообразить, что ваши действия каким-то образом связаны с вашей целью (выйти из комнаты через дверь). Синицы же, по-видимому, не задумывались, чего хочет их сородич, усевшийся на бутылку с молоком.

Ученые решили проверить, как ведет себя собака, которая хвалится найденной палкой, — как лазоревка или как человек? Первый эксперимент был призван определить, вправду ли собаки подражают людям в ситуациях, когда тем нужно достать какой-нибудь предмет. Другими словами, исследователи задались вопросом, может ли собака понять, что действия человека являются демонстрацией, если она не знает, как достать желаемый предмет самостоятельно.

В ходе опыта игрушку или лакомство помещали во внутренний угол V-образного забора. Собака сидела с внешней стороны угла, она не могла перепрыгнуть забор, а обход справа и слева был одинаково длинным, следовательно, оба пути в равной мере годились. Если собакам не показывали, с какой стороны обойти забор, они выбирали случайным образом, не выказывая особого предпочтения правой или левой стороне, и в конце концов достигали цели. Но если собаки наблюдали за человеком, который обходил забор слева и при этом разговаривал с собакой, то пес также выбирал левую сторону.

Это действительно похоже на имитационное поведение. Усвоенное осталось в памяти собак: когда им впоследствии позволили пройти напрямик, сквозь забор, они предпочитали прежний разученный маршрут. Ученые устроили еще несколько испытаний, чтобы быть уверенными в результате. Собаки не просто шли по запаху: оставление на заборе рукой следа не побудило животных идти по нему.[39] Они «читают» чужое поведение. При этом простого наблюдения за тем, как человек молча идет вокруг забора, оказалось недостаточно, чтобы собака последовала за ним: человек должен был произнести имя собаки, привлечь ее внимание, заставить сойти с места. Наблюдение за другой собакой, которую научили обходить забор с левой стороны, также побудило животное пойти тем же маршрутом.

Это доказывает, что собаки рассматривают поведение других как демонстрацию вариантов достижения цели. Но мы по опыту знаем, что далеко не всякое наше действие есть демонстрация. Пумперникель может наблюдать за тем, как я лавирую между стульями и грудами книг, направляясь в кухню, но сама тем не менее бросится напрямик.

Также ученые задались вопросом, вправду ли собаки ставят себя на наше место или просто следуют за человеком, куда бы он ни пошел. Два эксперимента были посвящены проверке того, понимает ли она причину действий, которым подражает. В первом случае исследователи попытались понять, что именно собаки видят в поведении других: указание на цель или на средство ее достижения. Хороший имитатор способен видеть и то, и другое, а также понимать, является ли данное средство наиболее подходящим для достижения определенной цели. Дети с самого раннего возраста поступают именно так. Они — ревностные имитаторы, хотя порой проявляют изобретательность.[40] Например, существует классический эксперимент: после наблюдения за тем, как взрослый включает свет необычным способом (головой), ребенка просят тоже зажечь свет. Дети не пытались сделать это головой, если понимали, что виденному ими взрослому что-то мешает включить свет обычным способом (например, у него заняты руки); в таком случае они, разумеется, пользовались руками. Если взрослый ничего не держал в руках, дети, как правило, тоже пробовали включить свет головой — вероятно, сделав вывод, что этому наверняка есть причина. Они избирательно подражали действиям взрослого только в том случае, если это казалось им необходимым.

В случае с собакой вместо выключателя предлагался деревянный рычаг; собаку-«демонстратора» научили нажимать его лапой, чтобы достать из коробки лакомство. Затем «демонстратор» исполнил этот трюк в присутствии других собак. В одном случае собака нажала на рычаг, держа в пасти мячик; в другом случае ее пасть была свободна. Потом к рычагу подпустили наблюдателей.

Отметим, что собак обычно не интересуют механические приборы, даже снабженные деревянными рукоятками, а нажатие — это отнюдь не первый вариант решения какой-либо задачи, который возникает у собаки. Да, она способна ловко пользоваться лапами, но сначала, как правило, действует пастью и только потом — конечностями. Хотя собаку можно научить толкать предмет или нажимать на него, при первом приближении к предмету у нее как будто выключается интуиция. Собака будет толкать предмет, хватать зубами, — а если сможет, то перевернет, попробует подкопать или прыгнет на него. Но она не станет размышлять. Исследователи задались вопросом: повлияет ли проведенная демонстрация на поведение собак?

Собаки вели себя точно так же, как дети в опыте с выключателем: группа, которая видела демонстрацию без мячика в пасти, сымитировала должным образом поведение демонстратора, нажав на рычаг и получив лакомство. Группа, которая видела демонстратора с мячиком в зубах, также сумела достать лакомство, но использовала пасть вместо лап.

Такое поведение собак показательно. Это не просто копирование ради копирования. К тому же собаки не просто проявляют интерес к чужой деятельности: животное понимает, что делает другое животное, оценивает его намерения и запоминает, что и как следует сделать, чтобы воспроизвести его действия и достичь результата.

Если экстраполировать результаты этих экспериментов на всех собак, то можно сказать, что они способны по меньшей мере учиться, глядя на окружающих в определенных ситуациях, — например, когда речь идет о пище. Также опыт показал, что собакам, похоже, знакома сама идея подражания.

Собака-поводырь, обученная работать со слепыми, научилась выполнять по команде ряд действий — ложиться, поворачиваться, класть бутылку в коробку. Экспериментаторы задумались, способна ли она выполнять эти действия не по приказу, а увидев, как это делает кто-то другой. Разумеется, собака быстро научилась описывать круг не только по команде «Кругом», но и просто увидев, как это делает человек. Затем ученые проверили, что будет делать пес, когда увидит, что человек делает нечто новое, непривычное: раскачивает качели, подбрасывает бутылку или внезапно обходит вокруг другого.

Собака справилась — будто усвоив саму идею подражания. После этого она смогла применять ее практически в любых условиях, хотя для этого ей пришлось соотнести свое тело с человеческим (если человек рукой бросал бутылку или раскачивал качели, то собака использовала пасть или нос). Это — не последнее слово в изучении имитационного поведения, но собачьи способности намекают на то, что за ними кроется нечто большее, чем бездумное подражание. Собаки способны к подражанию благодаря упомянутой привычке внимательно смотреть на нас. Это позволяет им использовать человека в качестве «пособия».

Вот что такое, на мой взгляд, утренние потягивания Пумперникель.

Я приоткрываю дверь. Пумперникель в двух шагах от меня, она идет к своему коврику, что-то держа в пасти. Она замирает и смотрит через плечо — уши опущены, глаза широко раскрыты. Я медленно приближаюсь, Пумперникель виляет хвостом, опускает голову, одновременно приоткрывает пасть, чтобы получше перехватить предмет, и я вижу, что это сыр, оставленный мной на столе в кухне, — большой кусок бри. Пумперникель делает движение челюстями — ап! — и сыр исчезает.

Представьте собаку, застигнутую в момент кражи пищи со стола, — или вообразите, как она смотрит вам в глаза, прося выгулять ее, накормить или погладить. Когда я вижу Пумперникель, с устремленными на меня глазами, с сыром в зубах, я понимаю, что она собирается действовать; но понимает ли она, заметив мой взгляд, что я попытаюсь пресечь воровство? Я убеждена, что понимает; когда я открыла дверь и Пумперникель меня увидела, мы обе поняли, как поступит каждая из нас.

Ситуации наподобие описанной — это квинтэссенция когнитивных способностей животных. Мы задаемся вопросом, действительно ли животное воспринимает окружающих как независимые создания с собственным, уникальным образом мыслей. Эта способность более всякой другой является «человеческой»: мы думаем о том, что у окружающих на уме. Это означает, что мы строим модель психического.

Даже если вы никогда слышали о модели психического, вы тем не менее обладаете ею, притом очень развитой. Именно она позволяет вам осознавать, что у других людей есть взгляды, отличные от ваших, убеждения, мировоззрение. Без модели психического самые простые поступки окружающих казались бы нам загадочными, обусловленными непонятными мотивами и имеющими непредсказуемые последствия. Благодаря модели психического у нас есть возможность угадать, что намерен сделать приближающийся человек с разинутым ртом, неистово машущий поднятой рукой. Мы не в состоянии непосредственно наблюдать психические процессы другого, поэтому экстраполируем его поступки и высказывания на сознание, которое их породило.

Разумеется, люди не с самого рождения задумываются над чужой логикой. Новорожденные дети вообще мало думают. Со временем у каждого нормального ребенка, который обращает на себя внимание окружающих и наблюдает за их реакцией, развивается модель психического. Дети, страдающие аутизмом, часто не имеют необходимых навыков построения модели психического: они избегают зрительного контакта, не указывают на предметы, не способны к «совместному вниманию» (концентрации внимания на каком-либо объекте одновременно с другим человеком). Для большинства людей это — огромный шаг от узнавания роли, которую играют внимание и взгляд, того, что за ними стоит.

Классический эксперимент для изучения модели психического — тест на понимание ложных убеждений, известный как «Салли и Энн». Испытуемому (обычно ребенку) показывают мини-спектакль с участием двух кукол, Салли и Энн. Салли кладет стеклянный шарик в корзину на глазах у испытуемого и второй куклы, после чего покидает сцену. Энн немедленно перекладывает шарик в другую корзину. Когда Салли возвращается, испытуемому задают вопрос: где кукле следует искать свой шарик?

Дети, достигшие возраста четырех лет, отвечают правильно, поскольку понимают, что персонажу спектакля известно нечто иное, чем им. Однако младшие дети неизменно совершают ошибку. Они утверждают, что Салли станет искать шарик там, где он лежит на самом деле, то есть во второй корзине. Другими словами, они не задумываются о том, что на самом деле известно кукле.

Поскольку ждать от животного ответа на вопрос или показывать ему кукол бессмысленно, ученые разработали невербальные тесты. Многие из этих тестов основаны на рассказах о невероятной смекалке диких животных. Чаще всего таким испытаниям подвергаются шимпанзе, поскольку от этих близких родственников ученые ожидают проявления максимально схожих с нашими когнитивных способностей.

Хотя результаты экспериментов с участием шимпанзе оказались сомнительными, придающими правдоподобность утверждению, что только люди обладают развитой моделью психического, кое-что нарушило эту картину. Этим «кое-чем» оказались собаки, внимание которых и пресловутое умение «читать мысли» удивительно похожи на то, что мы называем обладанием моделью психического. Чтобы от кухонной болтовни о собачьем интеллекте перейти к науке, ученые подвергли собак тем же испытаниям, что и шимпанзе.

Вот что в один прекрасный день обнаружила дома некая собака, избранная на роль подопытного животного. Любимые теннисные мячи, прежде лежавшие где угодно, были собраны в кучу, а на собаку глазели незнакомые люди. Филипп, трехлетняя бельгийская овчарка (тервюрен), не испугался, однако наверняка был озадачен, когда мячи у него на глазах сложили в один из трех ящиков и заперли. Филипп не понял, игра это или агрессия, но во всяком случае ему стало ясно, что его любимые игрушки не там, где им положено быть, — у него в пасти.

Когда Филиппа спустили с поводка, он, естественно, сразу подошел к ящику, в который убрали мячи, и ткнул в него носом. Тут он понял, что сделал нечто хорошее, поскольку стоящие рядом незнакомцы радостно вскрикнули, открыли ящик и отдали мяч. После этого они, правда, снова отняли мяч и не просто положили в ящик, но и спрятали ключ от замка. Цепочка удлинилась: сначала пес находил правильный ящик, потом кто-то приносил ключ и открывал замок. Финальная задача заключалась в том, что некто запирал ящик, прятал ключ и выходил из комнаты. Приходил другой человек, несомненно умеющий, как и все присутствующие, пользоваться ключами.

Именно этого момента и ждали экспериментаторы: они хотели знать, известно ли, по мнению собаки, пришельцу о местоположении ключа. Если нет, то Филиппу следовало не только показать коробку, в которой лежал любимый мяч, но и помочь человеку найти ключ.

Вот что делала собака: она сосредоточенно смотрела туда, где лежал ключ, или подводила к этому месту человека. Заметим, что пес не брал ключ в зубы и не пытался открыть ящик: это было бы чересчур. Зато Филипп активно пользовался взглядом и языком тела для коммуникации.

Поведение Филиппа можно интерпретировать трояко — с точки зрения функциональности, с точки зрения интенции и с консервативной точки зрения. Функциональная интерпретация такова: взгляд собаки несет информацию человеку, хочет того пес или нет; интенциональная — Филипп совершенно осознанно смотрел в сторону, где лежал ключ, поскольку понимал, что человеку неизвестно его местонахождение. Консервативная точка зрения: собака смотрела в нужную сторону рефлексивно, поскольку там, рядом с ключом, недавно кто-то стоял.

Изучение данных показало, что первая интерпретация верна: взгляд собаки послужил человеку источником информации. Выяснилось также, что справедлив и интенциональный подход: собака чаще смотрела в сторону ключа, если «помощник» не знал, где лежит ключ, — значит, она желала передать ему информацию. Третья гипотеза оказалась несостоятельной: Филипп явно думал о том, что творится в голове у этих ненормальных экспериментаторов.

Однако Филипп — это только одна собака из многих, возможно, исключительно умная. Помните эксперимент с участием «осведомленных» и «неосведомленных» подсказчиков? В отличие от шимпанзе, все собаки немедленно следовали подсказке, полученной от человека, глаза которого не были завязаны, и шли к ящику, в котором лежало лакомство. Это как будто свидетельствует в пользу существования у собак модели психического: псы действуют так, словно и в самом деле принимают во внимание уровень осведомленности человека. Однако после этого успеха произошло нечто странное. Собаки, которые прошли тест несколько раз подряд, изменили стратегию: они прибегали к помощи «неосведомленного» подсказчика так же часто, как «осведомленного». Неужели они внезапно поглупели? Хотя собаки способны на разные выкрутасы ради пищи, это все-таки не кажется правдоподобным объяснением. Возможно, первые успехи объясняются простым везением.

Наилучшее объяснение таково: выполнение собаками этого задания — это вопрос методологии. Наверняка есть и другие подсказки, которыми пользуются собаки, принимая решение, и которые для них столь же значимы, как для нас — присутствие или отсутствие подсказчика. Вспомните, например, что люди, с точки зрения собаки, обладают всеобъемлющим знанием об источниках пищи. Мы регулярно имеем дело с пищей, пахнем пищей, поминутно открываем и закрываем дверцу белого металлического ящика, наполненного пищей, иногда она даже торчит у нас из карманов. Собаки знают это слишком хорошо, так что за один день разубедить их трудно. В самом деле, они действительно пользуются людьми в процессе принятия решения: пес ни за что не выберет ящик, на который не указал ни один из подсказчиков.

Как бы мы ни истолковывали результаты опытов, собаки отнюдь не лезут из шкуры вон, пытаясь доказать нам, что обладают моделью психического. Одна из трудностей проведения подобных экспериментов заключается в том, что по мере усложнения процедуры проверки определенного навыка тест может стать чересчур странным для животного. Следует принимать во внимание его замешательство: животное зачастую помещают в странную ситуацию, непохожую на все, с чем животное сталкивалось до сих пор. Люди с ведрами на головах, бесконечные эксперименты, — это, с точки зрения собаки, ненормально. Тем не менее иногда она блистательно выполняет задания.

И все-таки поведение в естественных условиях — куда более точный показатель. Что делает собака в отсутствие запертых ящиков и несговорчивых людей с ведрами на головах? Естественные черты ее поведения проявляются во взаимодействии с другими собаками и людьми. Если собаке оказывается выгодно принимать во внимание то, что делают другие собаки, она действительно может развить умение строить модель психического, и об этом может свидетельствовать ее поведение. Вот почему я целый год наблюдала за игровым поведением собак — в гостиных и ветеринарных клиниках, в коридорах и на улице, на пляже и в парке.

Пумперникель появляется на всех моих видео. Один раз она ловко прыгает, чтобы избежать столкновения с быстро бегущей собакой, а затем несется вдогонку и исчезает из кадра. В другой раз она лежит бок о бок с приятелем, и они обмениваются покусываниями. В третьем фильме она тщетно пытается вступить в чужую игру и, когда другие собаки убегают, стоит в одиночестве перед камерой и виляет хвостом.

Должна оговориться: мне посчастливилось провести год, наблюдая за играющими собаками. Шуточная схватка двух сильных псов — это настоящее чудо. Кажется, что собаки обмениваются быстрыми приветствиями. После этого они внезапно оскаливают зубы и молча бросаются вперед, опрокидывают друг друга, наскакивают, их тела переплетаются. Когда они останавливаются, услышав шум вблизи, они обращаются в слух. Но достаточно взгляда или поднятой лапы, чтобы веселье началось опять.

Игра может казаться простым развлечением, но у нее есть и научное определение: это произвольная деятельность, включающая сложное повторяющееся поведение, в различных вариантах и нетипичных комбинациях; а также стили поведения, которые в других ситуациях имеют определенное, более функциональное, значение. Мы определяем игру именно так не для того, чтобы устранить из нее удовольствие, а чтобы сделать ее узнаваемой. Также в игре присутствуют все элементы нормального социального взаимодействия — координация, смена ролей и, если необходимо, уступка партнеру по игре. Животные принимают во внимание способности и характер друг друга.

Функция игрового поведения не до конца ясна. Большинство черт поведения животных описывается в зависимости от того, насколько они способствуют выживанию отдельной особи или вида. Однако игра на первый взгляд кажется бессмысленной: в результате ее участники не получают пищи, не защищают территорию и не находят партнера для спаривания. Вместо всего две собаки, счастливо пыхтя, катаются по земле и мотают хвостами. Можно предположить, что, в таком случае, цель игры — это развлечение, однако это вряд ли так, поскольку риск зачастую слишком высок. Игра отнимает много сил и может стать причиной травмы, а в дикой природе подвергает животное опасности стать жертвой хищника. Игровая борьба способна перерасти в настоящую драку и повлечь за собой не только увечье, но и переворот в социальной группе. Все это наводит на мысль о настоящей, неизвестной нам функции игры — должно быть, играть очень полезно, если подобное поведение сохранилось в процессе эволюции. Возможно, игра представляет собой способ усовершенствовать физические и социальные навыки. Впрочем, как ни странно, исследования показали, что игра — вовсе не обязательное условие совершенствования у взрослой особи тех навыков, которые используются в ее процессе. Может быть, игра должна подготовить животное к неожиданным событиям? Собаки как будто целенаправленно ищут непредсказуемые ситуации. Для людей игра — элемент нормального развития (социального, физического и когнитивного); для собак она может быть результатом избытка энергии и времени, а также присутствия хозяев, которые «болеют» за своих любимцев.

Собаки играют чаще других представителей семейства псовых, в том числе волков, — и продолжают играть во взрослом возрасте, а это — редкость для большинства животных (и для людей). Хотя мы увлекаемся спортивными и компьютерными играми, во взрослом возрасте мы редко толкаем и валим наземь друзей, пытаемся осалить их или корчим им рожи. Хромой и медлительный пятнадцатилетний пес с опаской смотрит на возню щенков, но даже он способен шутливо толкнуть или прикусить молодую собаку.

Изучая собачьи игры, я хожу по пятам за собаками с видеокамерой и сдерживаю смех, чтобы запечатлеть их схватки продолжительностью от нескольких секунд до нескольких минут. Вскоре веселье закончится, хозяева заберут собак, а я отправлюсь домой, размышляя о прошедшем дне. Я сяду за компьютер и прокручу отснятое видео в замедленном режиме, чтобы рассмотреть каждый кадр. Только на такой скорости можно разобрать, что действительно происходило у меня на глазах. То, что я вижу на экране, — отнюдь не повторение виденного мной в парке. Теперь я могу разглядеть взаимные кивки, которые предшествуют свалке, тычки и молниеносные удары, которые в режиме реального времени нераспознаваемы. Я в состоянии сосчитать, сколько раз псу удается укусить партнера в течение двух секунд, прежде чем тот ответит, или какое время занимает тайм-аут.

Но главное — я смогла понять, как ведут себя собаки. Деконструкция игры позволила мне составить длинный список действий обоих участников — своеобразный транскрипт игры. Я описала их позы, дистанцию, то, как они выглядят в каждый момент. Разложенную на элементы игру можно реконструировать.

Особенно меня интересовали два вида поведения — игровые сигналы и средства привлечения внимания. Средства привлечения внимания — это очевидные вещи. Они переключают сенсорное восприятие адресата — например, человека, чьим вниманием собака хочет завладеть. Она может внезапно вторгнуться в поле зрения (иногда Пумперникель неожиданно кладет голову на книгу, которую я читаю). Она может вмешаться в акустическое окружение — собачий лай не менее целенаправлен, чем гудок автомобиля. Если и это не помогает, внимание можно привлечь, положив руку на плечо (или лапу на колени); внимание друг друга собаки привлекают толчком бедра или несильным укусом за ляжку. Разумеется, многое из того, что делают люди, также рассчитано на привлечение внимания, но здесь не все средства хороши. Позвать кого-либо по имени — хороший способ, но не тогда, когда вы сидите на переполненном стадионе. В этом случае приходится прибегать к радикальным мерам. Сходным образом можно привлечь и внимание собаки. Весьма эффективное средство — встать с сородичем нос к носу; но не в том случае, если собака увлечена игрой. Требуется нечто более действенное — и тогда становится понятно, отчего некоторые собаки, бегая вокруг играющих, непрерывно лают. (Возможно, стоит сочетать покусывание за ляжки с лаем, если кому-то действительно хочется прервать игру.)

Игровые сигналы — это предложение поиграть или демонстрация интереса; их можно перевести как «Давай поиграем», «Хочу играть» или даже «Готов? Я начинаю». Что именно имеет в виду собака, не так важно; важен функциональный эффект — игровые сигналы с успехом используются для завязывания и ведения игры. Это — социальная потребность, а не обычная любезность. Собаки обычно играют друг с другом энергично, с головокружительной скоростью. Поскольку они производят огромное количество действий, которые можно интерпретировать ошибочно — кусают друг друга за морду, наскакивают спереди и сзади, делают подножки — неагрессивный настрой нужно сделать явным.[41] Если вы забываете подать сигнал, прежде чем укусить, прыгнуть, толкнуть или опрокинуть партнера, то вы, в общем, не играете, а нападаете. Игра, в которой только один из участников об этом знает, перестает быть игрой. Собачникам известно, что бывает в таких случаях: игровая драка превращается в настоящую.

Почти каждая игра начинается с одного из подобных сигналов. Самый распространенный из них — это игровой поклон предполагаемому партнеру. Собака, припавшая на передние лапы, с открытой расслабленной пастью, оттопыренным задом и высоко поднятым виляющим хвостом, изо всех сил старается вовлечь кого-либо в игру. Даже будучи лишены хвоста, вы и сами способны сымитировать эту позу. Ответом вам будет дружелюбный щипок или, по меньшей мере, внимательный взгляд. Две собаки, которые регулярно играют вместе, могут использовать сокращенный вариант поклона — знакомство позволяет обходиться без лишних формальностей. То же самое бывает и у людей: «Здравствуйте, как поживаете?» превращается в «Здорово». Сокращенный вариант игрового поклона может выглядеть по-разному: собака шумно топает передними ногами; пасть открыта, но зубы не оскалены; собака будто бы кивает. Даже учащенное дыхание может быть игровым сигналом.

Использование собаками игровых сигналов и способов привлечения внимания может подтвердить или опровергнуть предположение, что собаки способны к созданию модели психического (точно так же, как тест на понимание ложных убеждений — показать, понимают или нет дети степень осведомленности других). Вопросы, которыми я задавалась при изучении собачьих игр, были такими: делают ли это собаки намеренно, учитывая интерес окружающих? Привлекают ли они внимание партнера, когда хотят поиграть? Каким образом используются все эти толчки, лай и поклоны?

Вы наблюдаете за игрой собак. Трудно однозначно объяснить, что именно вы видите в этот момент. Разумеется, я могу наметить сюжетную линию: Бейли и Дарси вместе бегают, Дарси гонится за Бейли и лает, обе кусают друг друга за морду, расходятся. Но в этом описании недостает деталей: например, как часто Дарси и Бейли поддаются друг другу, валясь наземь и подставляя укусам живот, или вкладывают в укус меньше силы, чем могут; действительно ли они поочередно кусают и позволяют себя кусать, преследуют и оказываются преследуемыми. И — главное — действительно ли они подают друг другу сигналы именно тогда, когда этот сигнал может быть замечен и следует ждать ответа — в виде согласия начать игру или уклонения от игры. Для этого нужно рассмотреть каждое мгновение игры.

Я обнаружила нечто примечательное. Собаки подавали друг другу сигналы только в определенные моменты. Они несомненно подают сигнал в начале игры — и непременно той собаке, которая смотрит на них. Во время игровой драки внимание может десять раз рассеяться: например, одного из участников отвлекает запах, к играющим приближается еще одна собака, или же хозяева удаляются. Посторонний наблюдатель заметит только паузу, за которой следует возобновление игры, тогда как на самом деле происходит целая череда действий. Чтобы игра не прерывалась, заинтересованная собака должна удержать внимание партнера и попросить его продолжать. Собаки, за которыми я наблюдала, также подавали сигналы, когда игра временно прерывалась (в том случае, если они хотели продолжения), адресуясь — почти исключительно — к тем, кто был способен их уловить. Другими словами, это была коммуникация. Собаки обращались к аудитории, способной их заметить.

Более того, во многих случаях очевидно, что собака, прервавшая игру, была чем-то отвлечена — она смотрела в сторону или затевала игру с третьей собакой. Один из вариантов поведения отвергнутого партнера — начать бешено раскланиваться, чтобы завязать игру с кем-либо еще. Можно поступить разумнее: сначала обратить на себя чье-либо внимание, а затем уже совершить игровой поклон. Показательно, что собаки используют те средства привлечения внимания, которые соответствуют степени отвлеченности партнера, и это подтверждает, что они вполне понимают, что такое внимание и как им завладеть. Если внимание второго участника отвлечено незначительно, они используют мягкие средства привлечения внимания — например, встают перед ним или демонстративно отступают, продолжая смотреть на партнера. Если партнер просто стоит на месте и смотрит, то, возможно, этого будет достаточно (это все равно что помахать рукой перед лицом впавшего в задумчивость человека). Но если партнер сильно отвлечен, смотрит в сторону или играет с другой собакой, можно применить радикальные методы — укусы, толчки, лай. Но, вместо того чтобы сразу использовать грубые методы в попытке привлечь внимание всеми возможными способами, собаки предпочитают не перегибать палку и не делать больше, чем необходимо, чтобы добиться нужного эффекта. Это разумно.

Только после того как способы привлечения внимания оправдали себя, собаки обозначают свою заинтересованность в игре. Другими словами, они выстраивают определенный порядок действий — сначала привлекают внимание, потом предлагают повозиться. Именно так и поступают те, кто способен построить модель психического: подумай, насколько внимательна аудитория, а потом обратись к тем, кто способен тебя услышать и понять. Собаки ведут себя так, будто они способны построить модель психического — но иначе, чем мы. Во-первых, и в ходе эксперимента, и пока я наблюдала за собаками, не все они вели себя в равной степени рассудительно. Некоторые из них как будто не обращают внимания на происходящее. Одни упорно продолжают лаять, не получая ответ. Другие используют способы привлечения внимания, когда уже завладели им, или подают игровые сигналы, когда начало игры уже обозначено. Статистика показывает, что большинство собак ведет себя вполне разумно, но есть и масса исключений. Мы не можем сказать, действительно ли эти особи просто не дотягивают до общего уровня или все собаки проявляют неполное понимание ситуации.

Возможно и то, и другое. Большинство собак, вместо того чтобы размышлять о поступках других, просто идут вперед. Их навыки по части привлечения внимания и использования игровых сигналов показывают, что у них, возможно, присутствует зачаточная модель психического и они сознают, что между другими собаками и их действиями есть связь. Наличие даже зачаточной модели психического увеличивает шансы собаки на успех в обществе. Чтобы играть с другими собаками, следует учитывать их интересы. Каким бы простым этот навык ни казался, он является частью неписаных правил собачьей справедливости. Наблюдая за игрой, я заметила, что собаки, которые нарушают правила (например, врываются в чужую игру без предварительного совершения должных процедур), обычно бывают отвергнуты.[42]

Значит ли это, что собака знает, что у вас на уме? Нет. Зато пес понимает: ваше поведение выражает то, о чем вы думаете. Кажущаяся «человечность» собак, привыкших иметь с нами дело, во многом объясняется именно этим. Иногда этот навык даже используется с неправедными целями — очень по-человечески.

Теперь вспомним о волкодаве и чихуахуа, о которых шла речь вначале. Их встреча — отличный пример гибкости поведения. Объяснение ситуации кроется в истории собачьих предков — волков; в длительном общении людей и собак; в процессе одомашнивания; в речи и нашем невербальном общении; в сенсорных способностях собаки, в информации, которую она получает при помощи обоняния, в том, что она видит; в самосознании собак, в их умвельте, непохожем на наш мир.

А еще — в сигналах, которыми они обмениваются. Волкодав приближается, высоко подняв хвост; игровой поклон, приглашение — он декларирует намерение поиграть с маленькой собачкой, а не съесть ее. Чихуахуа кланяется в свою очередь, принимая приглашение. Сказано достаточно, чтобы счесть друг друга равными партнерами. Размер не имеет значения, и поэтому волкодав периодически валится наземь, оказываясь на одной высоте с маленькой собачкой и открываясь ее атакам: он уравнивает шансы.

Они долго борются. Максимальный физический контакт — привычная социальная дистанция для собак. За каждым укусом следует ответ, они предваряются игровыми сигналами, и все они — не в полную силу. Когда волкодав кусает чихуахуа слишком сильно, заставляя ее отскочить, она кажется беспомощной удирающей жертвой. Но разница между собаками и волками заключается в том, что собаки могут забыть о хищных инстинктах. Волкодав отступает и делает извиняющийся жест — нечто вроде поклона. И чихуахуа тут же возвращается.

Наконец, когда хозяин уводит волкодава, чихуахуа лает вслед уходящему партнеру по игре. Она открывает пасть и слегка подпрыгивает, надеясь продолжить возню со своим гигантским приятелем.

Изучение когнитивных способностей собак началось в рамках сравнительной психологии, задача которой — сопоставление способностей животных и людей. Ученые нередко вдаются в мельчайшие подробности: животные общаются, однако не пользуются всеми элементами языка; они учатся, подражают и обманывают — но не так, как мы. Чем больше мы узнаем о способностях животных, тем внимательнее следует проводить разграничительную линию между животными и людьми. Тем не менее мы, кажется, единственные живые существа, которые посвящают время изучению других животных (по крайней мере чтению и сочинению книг, им посвященных). Собак отнюдь не дискредитирует то, что они этого не делают.

Удивительно то, как собаки выполняют задания, призванные оценить социальные способности, на наш взгляд, присущие только людям. Результаты экспериментов (даже если они показывают, похожи или не похожи собаки на людей) зависят от наших отношений с собаками. Уяснение разницы играет существенную роль, когда речь идет о том, чего мы от них требуем и чего вправе ждать. Попытки ученых найти эти различия подчеркивают одно, главное, расхождение: люди неизменно стремятся утвердить свое превосходство, чтобы после сравнивать себя с другими животными и оценивать их. Собаки — высокие умы — этого не делают. И слава богу.