Соблазн

Еще один любовник или два

Той ночью она внезапно почувствовала желание. Самый примитивный вид, известный ей, не был тем, в чем она нуждалась, но все равно она испытывала его. Должно быть, освобожденная прическа заманила в капкан менопаузные гормоны, потому что бабушка внезапно захотела переспать с мужчиной. Но на этот раз это должна была быть респектабельно проведенная ночь. Она не нуждалась в муже или бойфренде, который давал бы ей любовь большую, чем внук или правнук, а потом забирал бы ее назад. Это должно быть простое траханье. Случайная связь с раскованным незнакомцем, не использующим иностранный парфюм. Еще один любовник или два, одноразовый любовник, как последний (но в этом случае исчезнувший без следа). Бесцеремонный незнакомец, вторгшийся в ее одиночество. Моряк, потерпевший кораблекрушение, ведущий свою лодку через бурные волны, но только пока не закончится шторм. Ее прическа успокоится с морским приливом и станет на якорь сразу же, как только она ляжет отдыхать на свою подушку.

Было уже поздно, но она не могла заснуть. Мысль пойти куда-нибудь ранним вечером развлекала Барбару, пока не вспыхнула ее клещефобия (боязнь зуда). Хватит с нее утомительной работы, дрэгов, туфель и сумок. Она хочет чего-то совершенно нового. Извращение и его вокальная сублимация быстро превращаются в образ жизни, извращенное стремится к чему-то необычному, менее извращенному, более извращенному или извращенному другим способом. К нормальному. Она надела свою новую униформу и четким шагом вышла из двери, отправляясь на поиски новых барьеров, которые нужно преодолеть. В городе пять районов, и один из них может вмещать в себя людей с гетеросексуальной ориентацией.

Она нашла их прямо за углом. В пожароопасном баре, также известном как бар шлюхи. Не путать с баром суши. По пути к автомобилю Барбара заглянула в окно. Небольшая группа мужчин и женщин в темноте. Они встали с постели среди ночи, опережая восход солнца, чтобы начать свой день с ослепительного коктейля. Или с наркотика. А потом снова отправятся в постель, но уже со шлюхой.

Преступность в определенной степени привлекательна. Угроза насилия может стимулировать бессмысленное успокоение, безопасное до тех пор, пока никто не ранен и не (болезненно) влюблен. Опасность всего лишь иллюзия, пока не станет реальностью. Назревает ссора. Барбара рада, что на ней брюки. Еще бы добавить к этому пуленепробиваемый жилет — чем не стиль высокой моды. Эта толпа воплощает в себе стиль городского шика, при этом она лишена всякого шика. Мужчины грубы. Женщины тоже. Представители обоих полов настолько подлинны, что, кажется, пребывают на грани создания преступной банды.

Ради внешнего приличия животные должны следовать своим ролям, прописанным в сценарии. Романтическая комедия встречается с детективом. Состав исполнителей разделяется по профессиям. Имеются швейцары, женатые и детные, также известные как джонсы. У всех одно и то же имя. Не путать с модными швейцарами в клубах, эти — неряшливые толстяки, открывающие двери. Жильцы нанимают их для безопасности, а не для престижности. Они привыкли, что раньше, прежде чем дома снабдили автоматическими лифтами, их называли лифтерами, так что швейцары могли спать за своей конторкой. Некоторые из них приворовывают, чтобы получить прибавку к маленькой зарплате, а другие клюют носом в баре, они также известны под именем героинщики. Но большинство джонсов — примерные семейные мужчины.

Здесь также есть женщины, которых они привлекают, более известные как шлюхи или мамаситы. У них всех тоже одинаковое имя, хотя некоторые зовутся просто мамми. Бармен обращается к Барбаре соответственно. Почти польщенная тем, что в ее возрасте она еще может быть мамми, Барбара все-таки не воспринимает это обращение как личное. Остальные называют бармена папа, хотя он достаточно молод, чтобы быть ее сыном. Но поскольку он не называет ее бабушкой, может сосать грудь, пока не потеряет все свои волосы.

Все джонсы имеют убийственный вид, но шлюхи одеты шикарно (в сравнении с ними королевы дрэга обладают безупречным вкусом). Весьма непривлекательная компания, но среди них Барбара чувствует себя менее заметной. Несмотря на расовое деление, она здесь как дома. В конце концов, это дружественный соседский бар. В глубине его дружественные соседи, торговцы наркотиками, ждут своих клиентов. Рядом с неряхой швейцаром они выглядят совсем неплохо. Некоторые из них напоминают джазовых музыкантов. Вон тот, с полусонной улыбкой, определенно играет на конге.

Оказывается, полусонная улыбка обращена непосредственно к ней, затем он подходит и сам.

— Привет, Бар-ба-ра! — окликнул он, разделяя ее имя на три удара. Приятельский оклик варварского племени в дождливом лесу.

— Привет! — ответила она, застигнутая врасплох.

Ей никогда не пришло бы в голову, что она здесь с кем-нибудь знакома. Но очевидно, это так. Их дорожки снова пересеклись. Дружелюбный агент по продаже недвижимости живет по соседству. И это дружеская соседская встреча.

— Ты думаешь, я не запомнил твое имя?

— Боюсь, что я не запомнила твое, — ответила она.

Он сразу же его назвал. Барбара не могла понять, имя это или фамилия. Имя Дивальдо годилось для обоих случаев. Бразильцы часто называют себя какими-то неопределенными именами. Она припомнила, что во время передач на спортивном канале постоянно слышала подобные имена. Ринальдо, Ромарио, Кака, Додо и Нинтендо. Она не интересовалась ни футболом, ни каким-либо еще спортом, требующим ношения формы. Но пожалуй, лучше всего она представляла себе футболистов. Стройные, сексуальные латиносы, перебрасывающиеся мячом, не прикасаясь друг к другу, за исключением ритуального удара в грудь перед сбрасыванием маек. Как они отличались от толстошеих идиотов, играющих в американский футбол, сбивающихся в кучу красавцев.

Барбара тщательно изучила объект своего дерзкого желания.

— Прошу прощения, но я не сразу узнала тебя. На тебе не было твоего костюма.

— Посмотри на себя! Ты надела мой костюм! — Дивальдо добродушно рассмеялся. — Ты купила его?

— Да, купила.

— Я узнал бы тебя в любой одежде по твоей приятной улыбке.

Барбара хмурится, когда он говорит это, но комплимент производит желанный эффект, и она готова улыбнуться.

— И у тебя такие милые…

— Глаза?

— …ягодицы.

Она едва не краснеет. Он очень сладкий, несмотря на лайм вместо мозгов. Он рассказывает ей, что любит Дорис Дей, именно по этой причине. Помогает снять пальто, покупает напиток, ухаживает за ней с такой беспечностью, что быстро ломает всякое предубеждение, вложенное воспитанием по отношению к иностранцам, которые помогают снять пальто, покупают напитки, внушают ей, что она вторая после Дорис Дей. Сравнение абсурдное, но убедительное. Рыжеволосый годами мечтает о том, чтобы стать блондином. Просто по глупости.

Она приходит к выводу, что ей нравятся иностранные мужчины. У нее сложился только позитивный опыт от общения с ними. Их акцент очарователен. Их черты забавны, но очень привлекательны. Мужчины выглядят мужественно, при этом не боятся использовать парфюм и каблуки. Дивальдо выше, чем она в своих поддельных туфлях от Гуччи. Он приведен в порядок для вечера, налицо свежий маникюр и сексуальная привлекательность, отсутствующая у типичных американцев. Его смуглая кожа выглядит мягкой, хотя руки грубоваты. Еще одна жертва ручной работы. Оказывается, он не только продает недвижимость, но еще занимается водопроводными работами и дизайном интерьеров. Все понятно. Внутренние стены туалетов и квартир нуждаются в постоянном ремонте. Он предлагает ей свои услуги по водопроводным и интерьерным работам в любое удобное для нее время.

— Я сделаю тебе хорошо-о-о! — сказал он, как будто на что-то намекая.

Может быть, он имел в виду совсем другое, кто знает. Трудно читать между строк, особенно когда они затерялись в переводе.

Между тем у нее действительно проблемы с водопроводным оборудованием… Разговор становится несколько непристойным.

— Когда переехала, я предположила, что все туалеты на острове засорены.

— Так у тебя засорен туалет? — спросил он, потрясенный открытием, предлагая ей симпатию и сострадание. — Почему же ты сразу не сказала мне?

— Не хотела кого-либо беспокоить своими проблемами с водопроводом. К тому же я не имела представления, что ты еще и водопроводчик. Я предполагала, что в здании должен быть управляющий, но кто бы это мог быть, покрыто тайной.

Ее английский проникает прямо ему в голову. Он не слушает слова, он их чувствует. Не понимая их значения, он чувствует то, что за ними скрыто, воспринимая то, что звучит в ее душе. Его взгляд настолько полон симпатии и сострадания, что он, того и гляди, поцелует ее. Его глаза подернуты влагой. Его губы приоткрываются. Он морщится и подмигивает:

— Беби, я тебе все починю хорошо-о-о.

Он предлагает отремонтировать ее туалет бесплатно. Ничего так ничего. Никакой оплаты. Она без колебаний принимает его предложение, и, прежде чем успевает договориться о встрече, он платит за напитки, поднимает их пальто и эскортирует даму домой. Вероятно, чтобы сразу приступить к починке водопровода.

Сняв крышку бачка, он изучил сливное устройство, попробовал спустить воду.

— Я все починю тебе хорошо-о-о, — снова пообещал он.

Что в грубом переводе с португальского означало: «Я скажу Хосе, кубинскому парню, который скажет Карлосу-доминиканцу, и далее через всю южноамериканскую иерархию до самого дна, где некий боливиец проконсультируется со своими древними предками майя, как починить это редкостное устройство, предназначенное для задниц северян».

Они оставили туалет вместе с его оборудованием и перебрались в спальню. Бразильцы известны не только темпераментом, но и воспитанностью. Дивальдо вежливо подождал приглашения. Он даже не сел на кушетку, пока она не предложила ему. К счастью, это было только в одном шаге от кровати. В этом смысле однокомнатные квартиры чрезвычайно удобны.

Она приготовила им «Мартини», себе с оливками, ему с выжатым лимоном и лаймом, высоко оценивая оба полушария его мозга. Об очевидном не стоит и говорить. Бразильцы славятся своей животной сексуальностью. Она медленно пьет второй «Мартини» под пристальным взглядом влажных темных глаз и делает официальное приглашение. Не произнося ни слова.

— Беби, — произнес он в ответ, — я сделаю тебе хорошо-о-о-о.

Фактически он проявляет такое внимание к ее водопроводной системе, окружает ее такой заботой и нежностью, что она едва понимает, что он готовится погрузиться в неправильный конец системы. С большим изяществом он раздевает их обоих догола, переворачивает ее на живот и приступает к своей важной работе. Начинает с того, что целует ягодицы ее покрасневшей задницы. Он поклоняется ее анальному отверстию, как будто это Большая Белая Надежда, испражняющаяся одними розами. Она вымылась с мылом, воспользовавшись сломанным душем, прежде чем отправиться на поиски водопроводчика (и ее задница пахнет как роза), но трудно себе представить, что кто-нибудь может найти ее стареющую водопроводную систему восхитительной.

Бабушку трахнули. Как педика. Но надо начать сначала. Если она собирается воспринимать неразборчивость как часть своей жизни, то, пусть ей и не угрожает беременность, следует настоять на использовании презерватива. Мужчина настолько опытен, что ухитряется натянуть его так быстро, как будто держал наготове раскрытым и готовым к употреблению, только ожидающим сигнала, чтобы войти в анальное отверстие очередного арендатора. Она взглянула за спину, чтобы убедиться, что ее водопроводная система в безопасности и должным образом распечатана этим джентльменом.

— Не беспокойся, — заверил он ее. — Не беспокойся, беби. Я сделаю тебе хорошо-о-о-о.

Она почувствовала себя ребенком во время пеленания.

— О, беби, ты так хороша-а-а… — сказал он дырке в ее заднице.

Значит, не только он сделает ей хорошо, но она и сама хороша. Она или ее анальное отверстие испытали желание вернуть комплимент. По их общему признанию, этот мужчина хорош в том, что делает. Настоящий профессионал. Опытный, находчивый, неудержимый в преследовании своей цели, ловкий в маневрировании внутри укромных уголков ее водопроводной системы. Она едва заметила, когда его плунжер вошел внутрь. Полностью.

Пока он не начал работать.

Все силы ада освободились, когда водопроводчик перешел к основным действиям, и дикое животное вырвалось на свободу. На сей раз — это полный массаж всего тела. Француз оказался очень хорош в том, что делал, но это было нечто совсем новое. В футболе больше — не всегда лучше. Бразилец сочинял свою игру.

Она начинает задаваться вопросом, действительно ли эти, вновь прибывшие, столь искусны, или просто мужчины, с которыми она имела дело в прошлом, были неподходящими. И главным образом ее муж, для которого половой акт был всего лишь способом выразить ненависть к противоположному полу. Сейчас она почувствовала себя почти любимой. Ее анальное отверстие, ее груди и даже ее вагина чувствуют себя любимыми. Мужчина сокрушает все части ее тела своей сноровкой, все инструменты водопроводчика используются, все десять пальцев осуществляют дренаж сверху донизу.

Бабушка погружается под воду. Когда все заканчивается, она чувствует себя полностью и совершенно… прочищенной. Как будто она обновилась. Она когда-то в молодости уже экспериментировала с содомией, но это осталось лишь болезненным воспоминанием. Мужчина делал это только для собственного удовольствия, а она чувствовала себя как медсестра во время собственной операции и не получила никакого удовольствия, кроме долго ощущающейся боли в заднице.

И все-таки содомия — это не то, что ей действительно нужно. Это погружение она давно ждала, но унитаз в ее туалете так и останется засоренным, пока не закончится арендный договор. Дивальдо продолжает говорить с дыркой в ее заднице о том, как «хорошо-о-о-о теперь», когда работа сделана. Он одевается и по-прежнему глядит в ее глаза с аппетитом, хотя вся пища уже съедена, выдыхая неумирающую страсть к ней и ее водопроводной системе. Но через мгновение водопроводчик уже оказывается за дверью — он отправился на следующую работу. Бесплатную, разумеется, ведь его услуги включены в арендную плату.

Переворачиваясь, чтобы поцеловать на ночь подушку, она удовлетворенно вздохнула, довольная, что осталась одна со своим волнением, чувствуя себя обновленной и восстановленной, но при этом ощущая облегчение от того, что восстановление закончено и мастер ушел.

Секс в некотором смысле напоминает очищение кишечника. Это освобождение, но оно достигнуто животными биологическими функциями, и оба действующих лица в равной степени заслуживают двух самых грубых и вульгарных эпитетов. И если одно необходимо вам в повседневной жизни, то без другого вы можете годами обходиться. Так почему же не доставить себе удовольствие? Снова и снова. Только чтобы прийти к тому же самому неизбежному выводу.

Тем не менее следующей ночью она отправляется на поиски большего. Возвращается в пожароопасный бар, пытаясь найти пожарника, способного потушить ее пламя. Следующей ночью и той, что последовала за ней. К счастью, водопроводчик бывает там не часто — занят своими водопроводными делами. С такой квалификацией, как у него, одного визита вполне достаточно. Ему и ее туалету. Так чего еще она хочет? Большего преклонения перед ее задницей? И чего еще хочет он?

Больше задниц. Когда она увидела Дивальдо, он флиртовал еще с одной потаскушкой среднего возраста. Со шлюхой, у которой выдалась свободная ночь. Он был рад увидеть своего любимого арендатора. То же самое происходило, когда она потом встречала его на улице, в бакалее, у банкомата. Он вилял перед ней хвостом, как будто она была единственной задницей в городе, раз десять повторяя ей, «как она хороша-а-а», и, прежде чем уйти, касался пальцами своего уха и рта в интернациональном жесте, обозначающем телефонный разговор, намекая, что они обязательно созвонятся.

Профессионал во всем. Его услуги нарасхват. Постоянно занят, обслуживая все гребаные окрестности.

Чего Барбара ждет от этого неряшливого бара? Сюда приходят, чтобы встретиться с неряшливыми людьми. Она рада иметь бар поблизости от дома, уставшая от питья и вождения машины, все-таки предпочитая питье. Как еще она сможет путешествовать по миру лунатиков? Помня об этом, она ночь за ночью возвращается в свою гостиную на углу. Ей нужно только вытащить себя из кровати, обновить лицо и одежду и отправиться на работу. Там ей нальют кофе с молоком, чтобы заменить ее первый «Мартини».

В своей гостиной она встречается с разнообразной публикой. Их нельзя назвать ее друзьями, но все-таки это больше, чем знакомые, поскольку она видит их каждый день. Это ее сослуживцы. Она поддерживает дружеские отношения с доминиканской проституткой, чернокожей женщиной с рыжими волосами. Огромная задница не мешает ей носить короткую облегающую юбку, а отсутствие нескольких зубов не делает ее улыбку менее привлекательной. Проститутка поведала Барбаре, что доминиканцы знают, как трясти задницей. Так, вероятно, она знакома с Дивальдо? Все знакомы с Дивальдо, трясущим задницей, говорит она.

Еще Барбара подружилась с одним или двумя доминиканцами, торгующими наркотиками. Они не трясли задницами и, похоже, не были знакомы с Дивальдо, который советовал ей держаться подальше от этих плохих мужчин. Они мало разговаривали, но удивительно дружелюбно относились к Барбаре, когда она осмеливалась наблюдать за их игрой в пул, любопытствуя, что такая милая леди делает в баре подобном этому. Она порадовалась этому комплименту. Никто еще не называл ее милой или леди. Эти иностранцы умеют себя вести. Они знают, как доставить удовольствие иностранке. С тех пор как Барбара покинула родные пенаты и переехала сюда, на этот райский остров, она оказалась в состоянии закрыть зияющую пустоту в ее жизни в течение долгого времени. Это был путь, на котором она могла видеть себя, а остальной мир мог видеть ее.

Торговцы наркотиками не были с ней знакомы. Их не интересовало, кто она и откуда взялась. Они не осуждали ее за эксцентричность. Она нравилась им, потому что не была одной из них. Они расценивали ее непохожесть как отличительную особенность, отражающую ее образ в том свете, в котором она предпочитала выступать. И она платила им тем же.

Есть преимущество в том, что ты иностранец. Пройдя бесконечные препятствия, этот человек получает шанс начать все заново на новом месте. Барбара познакомилась с высоким швейцарцем, который казался в баре еще более неуместным, чем она. Он сказал ей, что никогда не вернется в Швейцарию, что считает здешние окрестности своим домом, высокие бетонные стены своей стражей, а себя птицей, угнездившейся на Гамильтоновских высотах. Он заявил, что умрет на земле свободы.

У него странный способ самовыражения. Почти поэтический. Она пыталась разглядеть мужчину, едва видимого в темном углу, прячущегося в собственной тени. Необычно высокий, смуглый и фантастически красивый. Сальные грязные белокурые волосы казались серо-бурыми. Его лицо как будто было выгравировано на страницах книги об отважных приключениях странствующего рыцаря, спасающего женщину, оказавшуюся в затруднительном положении. Он сказал, что его имя Тор, сокращенное от Торстен. У него к тому же имелось тевтонское кольцо, и ей не понадобилось много времени, чтобы представить себе его предка в железных доспехах, скачущего на закованной в доспехи лошади по холодной бесплодной равнине во времена железного века.

В течение нескольких минут она поняла, что встретила мужчину своей мечты. Выглядел он соответственно. Для своих лет был в хорошей форме и не пытался казаться моложе. В молодости он, должно быть, провел много времени на лошади. Кожа на его черепе такая обветренная и изношенная из-за сражений или яркого солнца, что лицо кажется вырезанным из дерева. Под героической и симпатичной маской скрывался вдумчивый интеллигент. Его голос звучат в низком регистре (более низком, чем ее).

Подобное рычание обычно скрывает чувствительность, приобретенную благодаря суровому жизненному опыту. Его английский превосходен, если неуклюжесть бывает превосходна, слова правильны, но, собранные вместе в длинные предложения, они напоминают о нескончаемой норвежской саге. Но, если, общаясь с этим иностранцем, вы будете читать между строк, то сможете понять, что он подобного не предполагает.

— Я живу здесь много лет и стараюсь найти место, где время остановилось бы, чтобы разделить этот момент друг с другом и получить больше, чем просто другой день, — говорит он с легким акцентом; плавные звуки и глубина чувств сохраняются для великих поэтических произведений.

Что это, глубина или просто набор слов, спрашивает она себя. В любом случае его понимание кажется совершенным. Он говорит, но также и слушает, и это отражается в его глазах. В его добрых глазах — огромное взаимопонимание, что-то вроде «мы оба прошли через многое и в конце концов приехали сюда, где время остановилось, чтобы разделить этот момент друг с другом и получить нечто большее, чем просто другой день». Или какая-то другая тарабарщина. Ледяные голубые глаза не увлажняются от желания, как теплые карие глаза Дивальдо. Они холодно смотрят на его музу, женщину средних лет, встреченную им в неприглядном баре, такую же путешественницу, еще одно перемещенное лицо, которое желает быть найденным. По крайней мере, такой она воображает себя в противовес его героической структуре. Поэт держится отстраненно, в отличие от водопроводчика, который немедленно дает вам понять свое стремление проникнуть в ваши глубины и в глубины вашего унитаза. Когда он обнимает ее рукой, это только поэтический жест, в нем не чувствуется пламени желания. Похоже, он испытывает к ней искреннюю симпатию. Он хочет ее душу. Но что делать с ее телом? Наслаждаться им на расстоянии?

— Я люблю тебя, Барбара. Ты тоже превосходный исследователь, ищешь отдаленное место, которое может не существовать ни в одном из миров, но находиться где-нибудь близко к сердцу. Пожалуйста, расскажи мне о себе и своей жизни, — говорит он без тени иронии.

Он не просто спокоен, как мертвец. Он действительно мертв. Смешно.

У него есть собственное пресыщенное отношение к жизни, что-то мелькает в изгибе суровой улыбки. Ему хочется оставаться незаметным, но он и не высмеивает других. Он явно хочет понять другую точку зрения и очень внимательно вслушивается в ее скудные слова.

Что она может ему рассказать о своей жизни? В ней нет никаких героических страниц, из которых можно было бы составить эпическую сагу. Она подводит итоги своей впустую потраченной молодости в нескольких строчках. Просто ребенок. Женщина, живущая в несчастливом браке с единственным ребенком и обреченная на развод. Что и происходит. Бабушка опускает то, что она является бабушкой, и свой побег из-под присмотра. Она рассказывает ему об изменении своей жизни, о своем движении навстречу радуге, о поисках отдаленного места, которое, возможно, не существует ни в одном из миров, но находится где-то поблизости от сердца. Забавный способ изложения. Но разве это не то, что она делала?

Он ведет ее домой, в свое отдаленное место, окруженное жилым массивом. Вероятность того, что она идет с серийным убийцей, мелькает у нее в голове, но как только они туда добираются, она понимает, что его не интересует секс, не говоря уж об убийстве. Они ведут долгий разговор. Он любит ее, как говорит. Возможно, даже желает ее. Но мужчина не должен говорить о плотском, место ему только в кровожадных стихах. Его разговор можно назвать далеким от реальности.

Его квартира была на редкость чиста. И не то чтобы в ней хорошо убирались. В противоположность поэзии, она была обставлена без всяких претензий. Протестантски скромная меблировка, граничащая с ее отсутствием. Барбара всегда любила художников, даже плохих, но не могла сожительствовать с кем-то, живущим в грязи. Она чувствовала себя неудобно на жестком стуле, удовлетворенная тем, что встретила еще одного плохого художника, живущего в собственном мусоре. В этом случае мусор был словесным, существующим в его голове.

Его светская беседа может быть жуткой белибердой, но разве не такова любая другая светская болтовня? Если слова бессмысленны, она просто плывет по их течению. Он показывает ей свои поэтические произведения, и Барбара удивлена тем, что он пишет не так, как говорит. Без его низкого голоса поэзия выглядит менее внушительной. Предложения еще более длинные, и в них гораздо больше всякой тарабарщины. Героической тарабарщины о кровавых сражениях, или кровеносных сосудах, или чего-то в этом роде. Она не могла их понять. Она не могла понять и его самого. Загадка этого мужчины и его поэзии — слишком стимулирующий вызов для ее утомленного интеллекта.

Поскольку уже всходит солнце, она расспрашивает его о жизни, о том, как он оказался здесь, среди этих бетонных блоков, возвышающихся над Нью-Джерси, с видом на кирпичную стену. Он отвечает, что ему нравится этот пейзаж, потому что он может видеть сквозь стены, что бы это ни значило. Солнце находится на другой стороне, объясняет он. А он любит находиться в центре мира, света, объектива, действия, но в тихом темном уголке. Все, что было перед его приездом на этот райский остров, кажется таким далеким, хотя он переехал сюда несколько лет назад. Это долгая история, говорит он в конце концов.

Ее любопытство разбужено. На этот раз ее интересует сам мужчина, а не его гениталии. Хотя и его гениталии тоже ее интересуют. Но ее авансы явно не находят в нем сексуального отклика. Возможно, дело в различии культур. Ее авансы наверняка слишком тонкие для норвежских традиций, где женщины, как ей представляется, скачут точно лошади. На этот раз она стыдится собственного желания, вспыхнувшего из-за его сдержанности. Она находит его очень привлекательным мужчиной и все больше распаляется, слушая его жизнеописание, которое приходится вытягивать из него, с каждой пролистанной главой желая знать больше.

— Я много повидал, — признал он, и Барбара задалась вопросом, что именно ему довелось увидеть. — Я посетил многие отдаленные места в поисках приключений и нашел приключения, которых никогда не искал. Тот, кто ищет, всегда найдет.

Он начинает говорить, как удачливая кухарка, но поскольку история разворачивается, в ней появляется смысл. Он вырос в горах, в какой-то унылой долине в Альпах, где основное времяпровождение — доение коров, если не надо чистить чуланы. Единственным мимолетным приключением были экзамены на право работать в лаборатории. Он изучал химию и в конце концов получил работу в большой фармацевтической фирме на какой-то другой горе. Заработная плата была высокой, также имелся длинный отпуск, который можно было использовать путешествуя по миру. И во время одной из поездок он решил не возвращаться назад, в свой прекрасный мир в горах. Жизнь могла быть прекрасной и на уровне моря.

Даже при отсутствии денег жизнь была свободной. Какое-то время он жил как бродяга в Южной Тихоокеании. Когда доллары закончились, он использовал навыки, полученные в Швейцарии. Военная подготовка обязывает всех молодых швейцарцев изучать много больше, чем умение пользоваться швейцарским ножом. Поэтому он взял в руки оружие и присоединился к военизированной группе, ищущей настоящих приключений, и в конце концов в качестве наемника оказался в Африке. Ранение вывело его из строя и вернуло в прекрасный мир в горах.

Рана оказалась тяжелой и изменила его жизнь. Он не смог работать и стал употреблять наркотики: морфин, опиум, героин. Швейцарское правительство выплатило ему деньги на реабилитацию. И вероятно, на наркотики. Барбара начала понимать его поэзию. В ней был не только героизм, но и героин. Он прочел пассаж об одном особенно кровавом сражении — красивая тарабарщина о любви и смерти, или о жизни и смерти, или только о смерти.

— Кровь льется из героиновой вены, высушенной напрасно, чтобы убить боль, не чувствуя ничего, кроме крови, льющейся из героиновой вены, высушенной напрасно, чтобы убить боль… — читал он по кругу самому себе, пока у Барбары не закружилась голова. Он сочинял на своем адаптированном языке, и это придавало его произведению комический оттенок. И его акцент придавал словам серьезность, граничащую с комичностью. — Ритм любви и смерти синкопами бьет по моему сердцу, бьет по телам убитых на поле боя, отбивает на барабанах ритм жизни и смерти, бьет яйца…

Яйца?

Слова тронули ее именно в тот момент, когда она пыталась удержаться от хихиканья. Этот мужчина волновал ее. Даже не зная точно, что именно он пытается сказать, она была убеждена, что понимает его. Лишенный смысла романтизм вторгся в крепость ее цинизма. Она хотела проникнуть в его глубины. Она хотела, чтобы он проник в нее. Она хотела что-то чувствовать, что бы это ни было.

Но он не сделал никаких движений. Ни в эту ночь, ни в последующие. Их соединял не секс, а поэзия. Они разговаривали до восхода солнца. О жизни. О смерти. О яйцах.

Она пришла к выводу, что он не гей, просто слишком поглощен своей поэзией. Романтик, обреченный на вымирание. Она чувствовала себя нелепо романтичной и безуспешной в стремлении добиться его. Она походила на безумно влюбленную школьницу. Наконец, они сделали первый шаг. Это был очень поэтичный поцелуй. Да, она слишком цинична для подобных вещей, но не каждый циник — разочарованный романтик, обреченный желать то, чего не может иметь, поскольку это недостойно интеллекта.

Барбара сделала вывод, что у него никогда не бывает эрекции во время их поцелуев, а сохранившийся в ней романтизм заставляет ее говорить себе, что моменты поэзии значат гораздо больше, чем это. Любовь — нечто большее, нежели занятия любовью. Он рассказывает ей о своих приступах малярии, и это, похоже, объясняет тропическую жару в его комнате, подавляющую эрекцию и заставляющую женщин падать в обморок.

Однако она должна спросить о его гениталиях, обходным путем выяснить, не отсутствует ли в его жизни что-то еще, кроме смысла и поэтического таланта. Что-то очень существенное. Может быть, это следствие ранения? Он объясняет это действием метадона, но воображение ведет ее вперед. Почему он принимает метадон? Он использует умеренный заменитель, чтобы не принимать героин. Но почему он начал с героина? — спрашивает она, наливая себе чистый джин. Потому что не может получить удовлетворения, отвечает он. Но почему не может? — не унимается она, пытаясь добраться до существа проблемы.

Он не нуждается ни в чем, только в ней. Где именно он получает деньги? Оказывается, швейцарское правительство платит деньги на его восстановление. Это благословение — быть швейцарцем. Он получает гораздо больше, чем работающий в Америке, вполне достаточно для того, чтобы потреблять наркотики и заниматься поэзией, и так будет продолжаться до тех пор, пока он считается непригодным для работы. Непригодным физически? Нет, умственно. А пенис? — интересуется она и рада услышать, что мужчина просто страдает от безумной депрессии. Это следствие войны или злоупотребления наркотическими травами? Думая о нем в очередной раз, она приходит к выводу, что у мужчины хоть и есть член, но, принимая во внимание его низкий голос и огромные ноги, по-видимому, стал вполовину меньше, чем когда-то был, а другая его половина явно исчезла во время сражения, оставив его функционирующим, но обезглавленным. Поэзия вдохновляет ее воображение. Она чувствует себя как школьница, которая слишком много читает. Но должна же быть объективная причина его импотенции, его навязчивых воспоминаний о поле боя, для того обстоятельства, что они проводят вместе каждую ночь с тех пор, как познакомились, оба испытывают здоровое желание находиться в компании друг друга и по-прежнему не сделали второй шаг. Он с тревожащей определенностью уверил ее, что у него умственные проблемы. Ему недостает сражения, загадочно прибавил он, а она задалась вопросом, не намек ли это на то, что он потерял пенис или половину его. Она не может ждать от мужчины слишком многого. В Дивальдо тоже не было всего, принимая во внимание недостающую часть его мозга. Он определенно не обладал всем, чего можно было ожидать от мужчины или от водопроводчика. Но у него, по крайней мере, был член.

Итак, благородный рыцарь, возможно, всего лишь импотент, попавший в ловушку героина, или метадона, или страха перед войной. И нет ничего, чего бояться. У него есть все, в чем она нуждается, кроме меча. Он любит проводить с ней время, разговаривать, слушать ее. Держать ее в объятиях, читать ей свою тарабарщину, бьющую твердыми словами в ритме любви и смерти, жизни и смерти или просто яиц. Он делает яичницу из своей поэзии, и они завтракают в постели. Кто еще может приготовить завтрак для бабушки? Кто еще заставляет ее чувствовать себя школьницей? Они продолжают встречаться и по-прежнему не занимаются сексом. Правильный путь к тому, чтобы уступить похоти. В любом возрасте.