Соблазн на всю ночь

Глава 2

Хотя леди Суонстед уже перевалило за сорок, она выглядела все еще очень привлекательной со своей копной рыжих непослушных кудрей.

Особый шарм, размышлял Тристан Толбот, придавала ей виноградина в ее пупке. Эта женщина и сама походила на ягоду, сочную, сладкую, налитую соком, которая очень скоро минует стадию зрелости и начнет постепенно увядать. Но именно это и делало ее такой привлекательной.

Леди Суонстед пошевелилась, и зеленая ягода покатилась вниз по ее животу.

— О Боже, мадам! — воскликнул Тристан, подняв голову, которая мгновение назад покоилась на пышной груди леди Суонстед. — Вы знаете, как поощрить виноградарское искусство мужчин.

— Вино… что? — Ее слова перешли в тихий вскрик, так как Тристан вернул беглую виноградину на ее законное место. Не используя при этом руки.

Тристан уже неоднократно проделывал этот трюк, и он нравился им обоим. Хотя в щели между шторами уже било яркое солнце, он не торопился покидать изысканно красивое и дорогое ложе своей любовницы. Его темные пальцы лениво скользили по ее бедру — кожа леди Суонстед отличалась необыкновенной белизной, сквозь которую изнутри просвечивала едва заметная розоватость. Она смотрела на него своими разноцветными сияющими глазами, щурила их, улыбалась. Тристан хорошо знал этот ее взгляд, леди Суонстед всегда так смотрела на него.

Неожиданно в дверь тихо постучали. Потом послышался быстрый шепот, который уже было трудно проигнорировать.

— Миледи! — раздался мягкий женский голос. — Миледи, вам письмо.

— О Господи! — Леди Суонстед перекатилась на бок и приподнялась на локте. — Я же просила тебя, Джейн, не беспокоить меня сегодня ночью.

Молчание.

— Но, мадам, уже утро, — снова послышался шепот. — И приехал лорд Хокстон, вернее, его лакей, я хочу сказать, он прислал свою карету.

— Черт! — бросил Тристан и прижался щекой к бедру леди Суонстед. — Но как он выследил меня здесь?

Тристан почувствовал, как в его груди поднимается злость.

Его любовница уже встала и принялась разыскивать свое платье, исчезнувшее в куче постельного белья, покрывал и подушек.

— Иди сюда, любовь моя, — проворковал он. — Мой отец нашел меня здесь, но, возможно, он не догадывается что именно привело меня сюда.

Леди Суонстед бросила на него негодующий взгляд.

— Ради Бога, Тристан, не будь дураком. — Она завернула свое тело в розовую шелковую простыню. — Когда тебя застают утром у женщины, ни у кого не возникает сомнений относительно того, что именно ты здесь делал.

— Миледи… — снова послышался шепот. — Что мне передать людям его сиятельства?

Леди Суонстед решила, что уже нет никакого смысла демонстрировать хорошие манеры.

— Что ж, Джейн, очень хорошо! — раздраженно отозвалась она. — Сын лорда Хокстона спустится вниз через минуту. Так что передай его людям, что им нужно немного подождать.

Укутав ноги любимым пледом и откинувшись на спинку кресла, Федра сидела в спальне перед камином. Сегодня утром она так замерзла, что до сих пор все никак не могла согреться, хотя слуги уже давно развели в ее комнате огонь. Казалось, кровь просто вытекла из вен.

Начало нового дня всегда пробуждало в ней силы и желание жить. Дом оживал, хорошо вышколенная прислуга приступала к своей работе. Федра наблюдала за слугами, давала им задания, в общем, занималась домашними делами. И, надо сказать, это доставляло ей удовольствие. Она философски относилась к жизни и считала, что человек должен уметь довольствоваться тем, что имеет, а не предаваться праздным мечтам о невозможном.

Слуги принесли в комнату ванну и теперь наполняли ее горячей водой. Во двор с улицы, грохоча колесами, свернула тележка торговца овощами, сейчас помощники повара начнут ее разгружать. Так бывало каждый день. Все как всегда, ничего нового, ничего необычного. Рутина. И тем не менее Федра продолжала волноваться. После поездки к мистеру Кемблу ее волнение усилилось и грозило перерасти в настоящую панику.

— Федра, дорогая! — Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула мать Федры, вдовствующая леди Нэш. — О, деточка, ты ужасно выглядишь! Эти темные круги под глазами… Я уверена, ты все еще переживаешь из-за этой нелепой истории с убийством.

— Нет, мама, я просто много читаю. — Федра выпрямилась в кресле. — Ты хотела мне что-то сказать?

Леди Нэш нахмурилась:

— Я просто хотела узнать, не появился ли у нас новый лакей. — В ее голосе вдруг послышалось раздражение. — Мы с Фиби и с тетей Хенслоу собирались проехаться по магазинам после обеда. Нам нужен кто-то, кто помог бы нести наши пакеты.

— Мы не можем позволить себе четырех лакеев, хотя мы и не нищие, мама. Особенно теперь, когда Тони уехал. — Федра провела рукой по своим каштановым, с золотистым отливом, волосам, укрывавшим блестящим каскадом ее плечи и шею. — Вам придется обойтись сегодня одним. Но я обещаю, что к концу лета у нас появится четвертый лакей. А Литтена я переведу в постоянный состав слуг.

Мать Федры полагала, что общественный статус леди определяется количеством лакеев на запятках в тот момент, когда карета проезжает мимо «Берлингтон-Аркейд».

— А ты должна больше отдыхать, — сказала леди Нэш. — Что за блажь такая читать все ночи напролет, чтобы потом выглядеть как… как… старая ведьма! На те деньги, которые ты тратишь на свечи, я уверена, мы могли бы нанять еще трех или четырех лакеев.

Когда дверь с грохотом захлопнулась, Федра снова откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Хотя ей даже не исполнилось и двадцати двух лет, она действительно чувствовала себя старой. Вчера у нее на глазах умер человек. И даже более того, она подозревала, что этот человек умирал как раз в ту минуту, когда она держала пальцы у него на шее.

— Мисс, это ваше? — Голос служанки вырвал Федру из нескончаемого потока мыслей. Девушка приблизилась к креслу со стопкой одежды в руках. — Это убрать?

Федра увидела перед собой плащ из грубой ткани и коричневое платье из саржи и осознала свою ошибку.

— Нет, Хелен, — солгала она. — Агнес и я вчера кое-что чинили. Отнеси это к ней.

Служанка кивнула и сказала:

— Ваша ванна готова, мисс.

— Спасибо. Я уже иду.

Открывая лежавший у нее на коленях портфель, Федра обратила внимание на то, что ее руки сильно дрожат. Перед ее мысленным взором снова появилось лицо умершего человека, его глаза с экзотическим миндалевидным разрезом смотрели прямо на нее. Вероятно, в венах мистера Горского текла и монгольская кровь.

Федра бросила быстрый взгляд на дверь и достала из портфеля сделанный углем набросок. Она бы никогда не посмела показать его кому-нибудь. Немного подумав, Федра скомкала его и бросила в огонь. Красные и золотистые языки пламени мгновенно охватили его со всех сторон, кончики листка начали извиваться, быстро чернеть и осыпаться. Затем огненный шар на мгновение сделался синим, вспыхнул еще ярче и потом распался.

Хотя Тристан достаточно долго и интенсивно предавался всяческим удовольствиям в компании леди Суонстед, его настроение никак нельзя было назвать безоблачным. Ему не нравилось, что отец так командовал им и требовал безоговорочного подчинения установленным им правилам. Но, принимая во внимание положение графа Хокстона в правительстве и его характер, уклониться от выполнения его воли не представлялось возможным.

Яркий солнечный свет, льющийся в окно кареты, заставил его поморщиться. Да, сейчас он находился в полном распоряжении старика Хокстона, хотя раньше он недвусмысленно выражал свое негодование по каждому пустяку.

Теперь Тристан стыдился своих юношеских выходок. Скорее даже наоборот. Его отец всегда сетовал на то, что сын обладал чересчур легким и живым характером. Граф Хокстон считал, что Тристан унаследовал характер своей матери, умеющей радоваться жизни. Мать Тристана являла собой некую смесь всех национальностей, какие только можно встретить на побережье Средиземного моря. Как ни странно, но его жизнерадостная мать скончалась очень быстро после того, как вышла замуж за высокомерного отца Тристана, который по какой-то совершенно непонятной причине снизошел до женитьбы на ней.

Дом лорда Хокстона находился на Кавендиш-сквер. Огромный, залитый утренним светом белый особняк олицетворял мощь и неизменность консервативного порядка. Поднимаясь по ступенькам, Тристан ощущал волны тепла от нагретого солнцем белого известняка, из которого был построен дом. Остановившись на мгновение перед массивной дубовой дверью, он перевел дыхание и заставил себя настроиться на общение с отцом.

Пембертон, дворецкий отца, сидел в холле и, по всей видимости, поджидал именно его.

— Милорд. — Слуга поклонился и быстро направился к Тристану. Выражение озабоченности мгновенно исчезло с его лица. — Вы пришли…

— Добрый день, Пембертон, — сказал Тристан, снимая пальто. — Как он сегодня?

Пембертон ловко подхватил пальто и тут же передал его лакею.

— Почти никаких изменений, сэр, — ответил он, жестом приглашая Тристана подняться по центральной лестнице.

Каблуки Пембертона звонко зацокали по мраморному полу, Тристан же ступал тихо, почти бесшумно.

— Сегодня с утра доктор снова сделал ему кровопускание, — продолжал рассказывать слуга, — и дал принять микстуру с опием. Прием лекарства следует повторять каждый час.

Тристан окинул дворецкого понимающим взглядом.

— Но он отказывается это делать?

На лице Пембертона промелькнула тень улыбки.

— Его сиятельство говорит, что сейчас болеет только его тело, — прошелестел Пембертон. — И он не желает доводить до такого же состояния и свою голову.

Что ж, весьма благоразумно с его стороны, подумал Тристан. У его отца, надо сказать, всегда были хорошие мозги, и их следовало поддерживать в надлежащем состоянии. Он отличался умением проникнуть в самую суть явлений четкостью логических построений, спокойствием и собранностью, и да, не без того, определенным коварством в духе Макиавелли. Именно эти качества и позволили ему занимать ведущую позицию в парламенте.

В спальне, вокруг постели отца, суетились его личный секретарь и три его помощника. Повсюду стояли чернильницы, лежали стопки бумаги, папки. Услышав шаги Тристана, лорд Хокстон поднял голову и нахмурился. Его лицо, бледное и бескровное, сделалось строже.

Неожиданно на Тристана нахлынули чувства, природу, которых он не мог точно определить, — отчаяние, сострадание, страх, желание помочь. Их взгляды встретились.

Мгновение — и Хокстон отвернулся в сторону. Посмотрел на секретаря.

— Оставьте нас, — скомандовал он, повелительно приподняв руку.

Одетые в черные костюмы и напоминающие стаю воронов помощники, встрепенувшись, схватили чернила и бумагу и тут же исчезли. Один из них остановился перед Тристаном и с поклоном сказал:

— Милорд, полагаю, с вами все в порядке?

— Со мной все в порядке, Неббетт, — ответил Тристан. — А как дела у тебя?

— Неплохо. Спасибо, — проговорил он и сунул под мышку кожаный портфель. Его глаза, отметил про себя Тристан, не излучали и намека на доброжелательность и теплоту.

С ленивой улыбкой Тристан посмотрел ему вслед.

— Передай от меня привет жене, Неббетт, — проговорил он, когда слуга взялся за дверную ручку. — Я не виделся с ней уже лет сто.

Неббетт медленно повернул голову, его губы были плотно сжаты.

— Вы очень любезны, милорд.

Когда Неббетт наконец вышел, Пембертон закрыл дверь. Тихо щелкнул замок. Тристан остался наедине с отцом.

— Неббетт недолюбливает тебя. Интересно, почему бы это? — сухо проговорил лорд Хокстон.

Тристан улыбнулся:

— Даже и представить не могу.

Хокстон бросил на сына раздраженный взгляд:

— Не нужно вступать в конфликт с моим персоналом, Тристан. Возможно, Неббетт и напыщенный сноб, а его жена потаскушка, но это ничего не значит. Он моя правая рука и превосходно знает свое дело, мне не нужны лишние проблемы.

Тристан решил не кидаться на брошенную отцом наживку. Он подошел к изголовью массивной кровати с балдахином, с которого спускались расшитые шерстяными нитями шелковые шторы.

— Полагаю, сэр, Уайтхолл не может функционировать в ваше отсутствие, — сказал он легко.

— Похоже, не может. — Лорд Хокстон окинул Тристана взглядом с ног до головы.

— Они прислали целую армию помощников в то время, когда вы должны отдыхать и набираться сил, — сделав ударение на последнем слове, проговорил Тристан.

— Ерунда! — с беспокойством зашевелившись в постели, бросил Хокстон. — Ты говоришь, как Пембертон. У меня нет времени на отдых, Тристан. И мы оба знаем это. Скрывать правду больше нет смысла.

— Возможно, вы правы, отец, — признал Тристан. — Что ж, теперь я в полном вашем распоряжении. Как у вас дела в министерстве иностранных дел?

— Плохо, мой дорогой сын, очень плохо. — Плечи отца как-то обмякли, да и вся его фигура осела в подушки сделалась меньше, ночной колпак уныло съехал набок. — Бельгийцы с каждым днем становятся все настойчивее в своих требованиях, а в Польше дела и вовсе скверны там поговаривают чуть ли не о революции. Хотя все это в общем, ограничивается разговорами, тем не менее положение тревожное.

Тристан кашлянул.

— Мне жаль, сэр, что у вас столько нерешенных проблем. Но сейчас мне бы хотелось узнать, для чего вы меня вызвали и почему такая спешка.

Взгляд его вдруг устремился куда-то вдаль, за пределы роскошно обставленной спальни.

— Министерство внутренних дел сейчас занято расследованием убийства, которое случилось вчера после обеда в районе Стрэнда. — Хокстон проговорил это с усилием. — Эта смерть имеет ко мне непосредственное отношение.

— Примите мои соболезнования, отец.

— О нет, это совсем не то, о чем ты подумал. Это политика, ничего личного.

Тристан уже готов был сказать отцу, что его мало интересует политика, какая бы то ни было, но, увидев выражение лица лорда Хокстона, промолчал.

— О ком вы хотите со мной поговорить? — тихо спросил Тристан.

— Фамилия погибшего Горский, — сказал отец. — Он русский. Но пока факт его смерти держится в секрете.

— Он имел отношение к русскому посольству? — поинтересовался Тристан.

— Разумеется, нет. — Хокстон раздраженно поскреб подбородок длинными, пепельного цвета пальцами. — По всей видимости, он был… агентом.

— В самом деле? — Тристан попытался придать себе заинтересованный вид. — И чьим же?

— Он связывался с кем-то в Сохо, в одном из борделей.

Тристан кисло улыбнулся.

— Вы послали за мной для того, чтобы получить информацию о лондонских борделях? — спросил он.

Дрожащая рука лорда сжалась в кулак.

— Господи, Тристан, твои фривольности сейчас совершенно не к месту.

Тристан помолчал.

— Кажется, именно их вам не хватало в жизни, отец, — пробормотал он, поглядывая на дверь, за которой ему не терпелось скрыться. — Что ж, продолжайте. Итак, ваш убитый — русский, он любитель борделей… с ним лично вас ничто не связывает… что дальше?

Отец пошевелился в постели.

— Его смерть может ничего не поменять, а может поменять очень многое. — Его голос сделался скрипучим, и в нем снова послышалось раздражение. — Черт возьми, я не могу лежать прикованным к этой чертовой постели!

Ничего не сказав на это, Тристан взял руку отца в свои ладони.

Они всегда и во всем были совершенно разными, их несхожесть не ограничивалась лишь цветом кожи. Но именно теперь, когда дни, если не часы, лорда Хокстона были сочтены, Тристан вдруг ощутил в себе то родство, которое связывало его с отцом. Теперь Тристан хорошо понимал, что его жизнь должна была измениться навсегда.

— Мне так жаль, что вы заболели, сэр, — наконец проговорил он, пытаясь переменить тему разговора. — Но какое дело министерству иностранных дел до этого убитого русского?

К удивлению Тристана, отец не забрал свою руку из его ладоней.

— Тебе известен русский политик по фамилии Чарторыйский?

— Вы имеете в виду польского князя? — спросил Тристан. — Я познакомился с ним на конгрессе в Вене. Вы ведь тоже с ним знакомы. Я не ошибаюсь?

— Я был когда-то с ним знаком, — проговорил лорд. — Он жил тогда в Лондоне и только начинал свою деятельность. В его окружении мелькала некая мисс Вострикова, куртизанка. Говорили, что она была шпионкой, которую специально подослали к Чарторыйскому, чтобы прощупать степень его благонадежности.

— Чарторыйскому не доверяли?

Его отец скорбно улыбнулся.

— Русские не доверяют никому, — сказал он. — Если даже бригада лудильщиков вздумает пересечь границу России, чтобы немного подработать в соседней деревне, то и среди них непременно обнаружится шпион.

— И все это каким-то образом имеет отношение к смерти Горского?

Лицо лорда Хокстона исказилось от боли.

— Я не совсем уверен, — признался он. — Когда князь покинул Лондон, его куртизанка за ним не последовала. Но все это происходило много лет назад. Потом она начала свое путешествие по постелям мужчин, занимающих высокие государственные посты. Когда же ее красота увяла, эта женщина открыла бордель в Сохо.

— В самом деле? — Одна бровь Тристана поднялась вверх. — Так проходит земная слава, как говорили римляне.

Отец саркастически улыбнулся:

— Нет, дорогой, слава Востриковой на этом не закончилась. Этот бордель — закрытое заведение, там обслуживается финансовая и политическая элита.

Выпустив руку отца, Тристан посмотрел ему в глаза.

— Я не понимаю, сэр, как я могу помочь вам, — вежливо проговорил он. — Полагаю, вы считаете Горского двойным агентом, но, как я уже сказал, мне ничего не известно об этом человеке.

Глаза отца устремились в дальний угол комнаты.

— Горского убили средь бела дня, — наконец сказал лорд Хокстон. — И свидетелями убийства стали две молодые леди из хороших семей. Мне неизвестно, что именно они видели. И я хочу, чтобы ты каким-то образом выяснил, что они знают.

— Я сожалею, сэр, но этим лучше заняться констеблям и магистратам.

— Да? Ты так считаешь? — раздраженно фыркнул граф. — Эти идиоты могут только все испортить.

— Но вы, сэр, частенько и меня называли точно также.

Услышав это, лорд Хокстон принялся нервно теребить край золотистого парчового покрывала.

— Я никогда не считал тебя, Тристан, дураком. Ты обладаешь незаурядным умом, но применяешь его не по назначению. И то, что ты сделал в Греции, доказывает, что у тебя есть настоящий талант разведчика.

Тристан резко поднялся с кресла.

— Что вы конкретно хотите от меня?

— Я хочу, чтобы ты занял должность в министерстве иностранных дел. Мне требуется твоя помощь.

Тристан походил по комнате, потом остановился перед огромными полированными шкафами, заполненными политическими книгами и множеством книг по истории. В этом доме он всегда ощущал себя пойманным в ловушку. Он был зверем, сидящим за прутьями. Но прутья эти были сделаны не из металла, а из его детских желаний и ожиданий отца. Из слез его матери. О, он, конечно же, мог уйти из клетки, его ничто не держало здесь, кроме чувства долга и ощущения внутренней связи с отцом и своим родом.

Тристан медленно подошел к туалетному столику из красного дерева, который верой и правдой служил трем поколениям Толботов. Вещи его отца — карманные часы, печать, булавка для шейного платка, — лежали так, как будто лорд Хокстон только что положил их сюда. Здесь они обычно дожидались утра, а утром граф брал их с собой и отправлялся в Уайтхолл или к королю, чтобы заняться решением неотложных политических проблем, грозящих нарушить государственное спокойствие.

Но сейчас лорд Хокстон не собирался в Уайтхолл. И, по всей видимости, теперь, в последний раз, булавку к его платку приколет не слуга, а уже служащий похоронного бюро. И эта неожиданно пришедшая к Тристану мысль вдруг несказанно огорчила его.

Голос отца нарушил молчание.

— И все-таки мне бы очень хотелось, — устало проговорил лорд Хокстон, — чтобы ты поговорил с семьями этих девушек и получил разрешение допросить их. Ты молод, красив, тебе не откажешь в обаянии, они не будут тебя бояться. Мне нужно знать, что они видели и слышали. И даже что они чувствовали.

— Но убийствами подобного рода должно заниматься министерство внутренних дел, — сказал Тристан, глядя на туалетный столик.

— Они и занимаются. Ведет расследование де Венденхейм, весьма компетентный человек из окружения Пиля. Но их интересует только то, кто совершил убийство.

— А у вас другой подход к этому вопросу?

— Разумеется, — сказал граф. — Я хочу знать, зачем совершено это убийство. И кто за этим стоит.

— Ваше знание политики и тонкая интуиция не могут подвести вас, сэр, — заметил Тристан. — Но ваш выбор агента, надо сказать, не слишком удачен. Почему именно я?

Казалось, лорд Хокстон внезапно сделался еще меньше и его покинули последние силы. Он сцепил перед собой свои пепельно-серые пальцы, и Тристан ощутил что-то вроде стыда, неловкости, сожаления.

— Потому что я твой отец и потому что я прошу тебя, — едва слышно проговорил граф. — Да, ты не ослышался, я именно прошу тебя… Ты этого ждал от меня? Да?

Нет, Тристан не ждал, что отец снизойдет до просьбы. Он привык к приказам и распоряжениям, и сейчас, когда граф обратился к нему с просьбой, Тристан был удивлен, если не сказать — поражен. Окинув отца взглядом, он словно впервые увидел перед собой этого маленького высохшего человечка, каким граф теперь стал, и почувствовал к нему жалость. Да, именно жалость, хотя раньше Тристан и предположить не мог, что способен испытывать подобное чувство к отцу.

Впрочем, вполне возможно, что его отец, будучи умным политиком, просто играл на его сыновних чувствах. Отказать умирающему отцу в просьбе Тристан, разумеется, не мог.

— Что ж, хорошо, — сказал он. — Расскажите обо всем, сэр, что мне следует знать.

Маркиз Нэш никогда не считал себя счастливым человеком. Он стоял у своего массивного письменного стола в библиотеке, заложив руки за спину, и, испепеляя взглядом трех застывших перед ним женщин, изо всех сил старался не произносить вслух ругательств, вертевшихся у него на языке. Этими леди были его взбалмошная и до крайности капризная мачеха Эдвина, вдовствующая маркиза, и две его сводные младшие сестры.

— Да, все это очень неприятно и огорчительно, — сказал наконец он, когда они сели за стол и его мачеха начала разливать по чашкам чай. Новости об убийстве на Стрэнде настигли его сегодня утром, и он спешно вызвал Эдвину и сестер к себе домой на Парк-лейн, чтобы выяснить все обстоятельства происшедшего несчастья.

Эдвина поставила на стол серебряный чайник.

— Мне кажется, это так отвратительно — позволить воткнуть в себя нож средь бела дня на глазах у публики, — защебетала она.

У Федры так сильно дрожали руки, что ее чашка дробно постукивала о блюдце.

— Мама, пожалуйста, не начинай снова, — пробормотала она. — Подозреваю, что тот джентльмен меньше всего думал о соблюдении этикета, когда ему вонзали нож в спину.

Вдова резко повернулась к дочери и сказала:

— Но, Федра, они могли бы сделать это хотя бы в Ист-Энде, где такие злодейства случаются каждый день и где все уже к этому привыкли. Фиби была вынуждена дать мне понюхать нашатырного спирта, чтобы я не упала в обморок. Так ведь, дорогая?

— Да, мама. — Фиби опустила глаза.

— И только подумать, что там оказалась Федра! — продолжала щебетать Эдвина. — Она попала в самую гущу событий! В то самое время, когда Фиби должна выезжать в свет!

— Теперь никто не приедет к нам на бал, — жалостно оговорила Фиби и выпятила нижнюю губку. — Фе разрушила мое будущее.

— Что за ерунду ты говоришь, Фи! — простонала Федра.

Нэшу тоже хотелось застонать. Правда заключалась в том, что ни у Фиби, ни у Эдвины не было ни грамма здравого смысла, и Нэш это знал. Он позволил Федре опекать их все эти годы, и такое положение дел, разумеется, было упущением с его стороны. Правда, Федре немного помогала и сестра Эдвины, леди Хенслоу. Если бы обстоятельства сложились как-то по-другому, страшно даже и представить, что было бы с этой парочкой. Они бы просто опустились на самое дно и умерли с голоду, истратив все состояние семьи на покупку новых лент для причесок. Надо сказать, что и Тони, несмотря на его блестящие мозги политика, в бытовом плане недалеко ушел от своей сестры и матери. Фе являлась оплотом семьи, неким стабилизирующим фактором, и то обстоятельство, что она оказалась не в то время и не в том месте, можно объяснить лишь крайне неудачным стечением обстоятельств. Ей просто не повезло. По крайней мере Нэш считал именно так.

— Не нужно такой патетики, Фиби, — сказал маркиз. — Больше всего на свете люди любят скандалы. И теперь мы можем дать им это.

— И все же ситуация складывается не самая приятная, Нэш. — Вдова решила все же добавить немного перца в основное блюдо. — Боюсь, имя Федры появится в прессе.

— Никто не посмеет тронуть нашу семью. — Маркиз плотно сжал губы. — Газетчики будут молчать. Я уже успел обо всем договориться с де Венденхаймом из министерства внутренних дел.

Федра одобрительно кивнула:

— Спасибо, Стефан.

Лорд Нэш почувствовал, как по его груди пробежала теплая волна.

— Я всегда готов помочь, Фе. — Он улыбнулся, поднеся чашку к губам. — Собственно говоря, ничего страшного и не произошло. Да, было неприятно видеть этого несчастного с ножом в спине, но этим все и ограничится. Он, кстати, оказался русским. Думаю, ты не знала этого.

У Федры вдруг неожиданно задергалось веко, и только через несколько секунд тик прекратился.

— Что ж, — наконец проговорила Эдвина, — думаю, нам пора. У Фиби скоро примерка бального платья, и нас будет ждать леди Хенслоу.

Нэш посмотрел на Федру и с задумчивым видом сложил перед собой пальцы пирамидкой.

— А как у тебя дела, моя дорогая? — тихо спросил он. — Будет ли у тебя новое нарядное платье для выхода вместе с Фиби?

Федра покачала головой:

— В этом сезоне я не собираюсь ездить на балы.

— Но я бы с удовольствием, Фе, купил для тебя и для Фиби по новому роскошному платью. — В голосе лорда Нэша послышалась настойчивость. — Пожалуйста, подумайте об этом. Мы назовем это подарком от любящего; брата.

— Большое спасибо. — Федра отвернулась в сторону. — Я уже обо всем подумала и все решила.

Леди Нэш сжала губы и бросила на свою старшую дочь напряженный взгляд, в котором ощущалась с трудом сдерживаемая ярость.

Лорд Нэш изобразил улыбку.

— Если ты сегодня не в настроении говорить о нарядах, то, может быть, останешься у меня ради этого. — Он протянул руку и коснулся лежавшей на столе шахматной доски. — В моем возрасте мне не всегда удается найти достойного противника.

— О, Нэш! — Мачеха любовно потрепала его по руке. — Но у тебя же есть чудесный ребеночек, а скоро появится и еще один! Разве у тебя есть время играть в шахматы?

— Да, очень немного. — Нэш поднялся, продолжая улыбаться. — Ты останешься, Федра?

— Конечно. — Федра была достаточно умной девушкой, чтобы понять, что глава семьи приказывает ей остаться, хотя этот приказ и был облечен в мягкую и вежливую форму.

Вскоре, завернувшись в шали, надев шляпки, взяв свои сумочки и расцеловавшись с лордом Нэшем, леди Нэш и ее младшая дочь отбыли. А Федра молча последовала за своим старшим братом назад в библиотеку, где у окна стоял изящный, инкрустированный драгоценными камнями столик, за которым они частенько играли в шахматы.

— Есть ли у тебя что-то еще, Федра, что мне стоит знать об убийстве на Стрэнде? — тихо спросил Стефан. — Может, ты о чем-то умолчала, что-то тебе не захотелось рассказывать при маме и Фиби.

Федра заколебалась. Ах, как это было бы хорошо — рассказать старшему брату все и сбросить с себя невыносимый груз ответственности! Но она не смела так поступить.

— Нет, все в порядке, мне нечего добавить к сказанному.

— Что ж, хорошо. — Нэш натянуто улыбнулся.

О да, она попала в беду! И Федра сама знает об этом, понял он.

Сцепив руки в замок за спиной, лорд Нэш принялся расхаживать вдоль увешанной картинами стены.

Федра хорошо знала, что ее брат брал на себя всю ответственность за семью и был приверженцем строгой дисциплины. Именно ему приходилось принимать важные семейные решения и улаживать скандалы. В трудный момент они все могли спрятаться за его спину. И так происходило отнюдь не потому, что Стефан был в семье старшим, хотя, конечно, и это обстоятельство играло не последнюю роль. У него был сильный характер, характер лидера. И еще для них для всех — для мамы, для Тони, для нее и Фиби — Стефан был Нэшем, больше титулом, чем смертным человеком.

Так что же с ней случилось? Она попала в беду?

До сегодняшнего дня у Федры и Нэша не было секретов друг от друга.

— Ты хочешь еще раз поговорить со мной о том, что случилось? — спросила Федра.

Стефан остановился.

— Нет, я хочу поговорить с тобой о платье.

— О платье? — Она нахмурилась.

— О платье, которое ты не хочешь покупать, — объяснил он.

Федра чуть не подпрыгнула на месте.

— О, пожалуйста, Стефан, не нужно! Если еще ты…

Он быстро подошел к ней и положил ладони ей на плечи.

— Фе, но почему? Я хочу тебе помочь. Леди Хенслоу, возможно, тоже примет участие.

— Нет, — резко проговорила Федра. — Тетя Хенслоу нам и так много помогала, мы не можем постоянно обращаться к ней по всяким пустякам.

Его губы плотно сжались, он покачал головой.

— Господь знает, я во многом виноват перед тобой, — сказал он. — И я хочу это поправить. Фе, дорогая, но тебе нет и двадцати двух. У тебя вся жизнь впереди, и ты должна быть счастлива. Я хочу, чтобы ты вышла замуж, обзавелась детьми. Это так важно для женщины.

Федра высвободилась из его рук и отошла к окну, которое выходило на Парк-лейн.

— Теперь, когда у тебя появилась Зантия, твое понимание супружеской жизни претерпело серьезные изменения. — В голосе Федры послышалась горечь.

— Ты так говоришь, как будто это какая-то смертельная болезнь.

Она покачала головой.

— Я не должна больше рассчитывать на тебя, Стефан, — прошептала она. — И не надо спорить со мной. Все эти годы ты был рядом со мной, поддерживал меня во всем, но теперь пришло время мне самой позаботиться о маме и Фиби.

Взгляд его карих глаз сделался мягким и нежным. Стефан обнял ее, притянул к себе, и Федра не сопротивлялась.

— Никогда, — прошептал он ей в макушку. — Никогда я не оставлю тебя. Но если ты захочешь, если только ты сама этого захочешь, я все устрою для тебя.

Федра порадовалась тому, что Стефан не видит застлавших ее глаза слез.

— Что ты хочешь устроить? — спросила она.

— Я найду тебе мужа, Фе, — пробормотал он, все еще прижимая ее к себе. — Доброго и порядочного человека.

Федра рассмеялась сквозь слезы:

— Ты имеешь в виду придающегося отчаянию старого вдовца с восемью детьми?

— Нет, я имею в виду мужчину, который сможет дать тебе счастье.

Его руки осторожно разжались, опустились вниз.

— Я понимаю, ты желаешь мне только хорошего, — сказала Федра.

— И пожалуйста, Фе, купи себе новые наряды, — твердо проговорил Стефан. — Не отказывай мне.

— Это приказ?

Он провел пальцем по ее влажной от слез щеке, затем под глазом, стараясь не задеть и не испачкать край очков.

— Это ради твоего блага, — вздохнул Стефан. — Тебя все должны видеть вместе с Фиби. Твое отсутствие может быть превратно истолковано и породит слухи, которые сейчас, после убийства на Стрэнде, будут перекочевывать из гостиной в гостиную.

— Ты очень добр, — сказала она.