Эти стихи написаны под впечатлением событий, изложенных в летописях «Золотая пуговица» и «История Золотой Империи», а также в дневниковых записях путешественников П. К. Козлова, Г. Н. Потанина и, в особенности, Гомбожаба Цэбековича Цыбикова.
В четвертое лето срока Тяньхо
в 1125 году по нашему счету
поймали белую ворону.
В 1142 году изловили чудесного барана.
Еще через шесть лет драконы дрались.
В 1154 году, в срок Чжэньюань, на третье лето
в течение семнадцати дней солнце не светило.
В 1195 году шелковичный червь самовольно
соткал ткань чуть менее пяти локтей шириною
и семи длиною.
Хозяин червя награжден отрезами шелка —
четырнадцатью, по велению государя.
В 1201 году увидели птицу феникс.
В 1209 году, когда текло второе лето Даянь,
в первый день первого месяца из-под солнца
взошла багровая звезда размером с блюдо.
Она росла и всё двигалась к закату,
пока не стала
как колесо, и тогда упала,
а вновь поднявшись, огнем пылала.
Хвост ее был в несколько сажен.
Словно от сажи
Через три месяца почернел воздух
И на пятьсот верст или ли
Просветлели воды Желтой реки.
В Срединной столице
Вышло пламя из речного канала.
А через год
Темучин вышел в поход
на царство Дзинь — золотое
Народа нашего чур
(то есть чжур,
ныне манчжур)
или нючи —
обуты в онучи
сами вонючи.
Из «Истории Золотой Империи»:
…Вэйшао-ван послал к монгольскому государю Темучину указ о том, что он преемствовал императорский престол. Темучин спросил цзиньского посла:
— Кто новый император?
Посол отвечал, что новый император есть Вэй-ван. Когда Темучин, оборотившись назад, из презрения плюнул и сказал:
— Я думал, что государем Срединного государства будет человек, дарованный небом. Но когда и этот человек может быть государем, то зачем я пойду к нему делать поклонение?
После сих слов, ударив коня, удалился.
На каждом возу
Красавиц везут
Красавица в каждой телеге
А я сниму
Рубаху мою
Вот я снимаю рубаху
А ты вдохни
Чем пахнет она
И за холмы из-за холма
Такую песню спела на прощанье своему молодому мужу Ехе Чиледу красавица Углен. Она ехала по степи в повозке, он скакал на коне. Вдруг Углен увидела вдали трех всадников. «Спасайся!» — так сказала она и отдала убегавшему мужу свою рубаху. А те трое были Есугай и его братья. Вскоре Углен родила Есугаю Темучина.
Ах, горе мне!
Горе мне черному ворону
Кожу гнилую клевал бы себе и клевал.
Нет, захотелось ему
Пеликанши с гусятиной пробовать…
Горе мне бедному
Черноголовому бледному
Подлому мерзкому дерзкому
Дерзко куда
Похотливые руки протягивал?
О Темучинова ты
Бертучин ты!
Ах, горе мне!
Между гор
Скроюсь во щель во тенистую в темную
Жизнь схороню мою вшивую
Мысль схороню мою глупую плоскую
Шею мою немытую
Всё схороню…
Ах, горе мне!
Горе мне, сарычу бесполезному вредному
С крыс да с пеструшек блевал бы себе и блевал
Нет, надобно нам
Лебедиц с журавлятиной склевывать пробовать
Досыта переваривать
Да туда же отрыгивать
Горе мне!
Спрыгнуть скрыться бы мне
Мелкому мокрому утлому хитрому
Чилгарю обезьянообразному
Вырыть бы яму поглубже мне безобразному
Зарыться бы скрыться в ней мне нежеланному
С гнусной похотью скверному драному
О Бертучин!
Темучинова ты, Бертучин ты!
Ах, горе мне!
Спрячусь в воде и нигде
В грязной луже, в холодном болоте
В мороз подо льдом
Скрою глупую голову
Пошлую и плешивую
Может быть жизнь мою вшивую
Так сохраню
Из «Золотой пуговицы»:
…Эти трое меркитов во главе трехсот отправились воздать и отомстить за то, что некогда у Ехи Чиледу была похищена Углен Есугаем. Они захватили Бертучин и велели заботиться о ней Чилгарю Бухе, младшему брату Чиледу. Спасаясь от Темучина бегством, Чилгарь издал вопль.
Гонят монголы по степи татар
По всей степи монголы бьют татар
Алчи-татар цаган-татар
Дутагит-татар арухай-татар
Гонят монголы по степи татар
По гребням холмов по подножьям гор
Рубят кто выше оси колеса
А кто ниже — расти не расти — ниже тот
Гонят монголы по степи татар
10_ Окружают и хватают всех подряд
Один лишь муж убежал молодой
Юный скрылся один только ханский зять
Хватают монголы ханскую дочь
Ведут к Темучину деву Исуген
Что ты, Темучин — говорит Исуген —
Старшая сестра моя лучше меня!
И нежней меня и скромней меня
И узкие глаза ее ярче горят
Вели искать ее, о Темучин
20_ Старшую вели найти Исуй-сестру!
Прикажи искать по всей степи
Ведь гонят монголы по степи татар
Ищи ее в степи, ищи в лесу
На место на мое усади сестру!
Ищут ее по всей степи
Ищут Исуй по всем лесам
Ищут по рекам и по ручьям
Ищут Исуй, наконец нашли
Вот она, вот она, вот и она
30_ Ну право же право хороша хороша
Прямо огонь в ее узких глазах —
И тут же к Темучину прямо ведут
Здравствуй Исуй, здравствуй Исуй!
Сядь где нагрела сестра Исуген
Место ее будет место твое
Ты, старшая, тоже станешь хатунь!
Сидит перед юртой и пьет Темучин
Справа жена Исуй-хатунь
Слева жена Исуген-хатунь
40_ Кругом монголы ходят и пьют
Со всей силы монголы били татар
А теперь они только ходят и пьют…
Перед юртой хатуни — Исуген и Исуй
А между них Темучин Чингисхан
Тяжко вдруг вздохнула Исуй
Тяжко вдруг вздохнула она
Услышал грустный вздох Чингисхан
И призадумался Темучин:
Ах отчего же тягостный вздох?
50_ Ох до чего же унылое ох
Ух почему же унылое ух
Слышится мне изо рта у Исуй?
Строй Чурчидай! Строй Хуилдар!
Строй уругутов и мангутов в строй!
Строй свою силу, силач Богурчи!
А кто вне строя так тот не свой!
Строит уругутов богатырь Чурчидай
Строит мангутов дорогой Хуилдар
В строй встали силы силача Богурчи
60_ Вне строя один лишь воин нестроевой
Кто ты и как ты к нам-то попал?
Откуда ты здесь и зачем ты тут?
Били ведь монголы голых татар
А ты ведь выше оси колеса…
Да, били монголы, били татар
Рубили нам головы выше осей
За Исуй-женой я пришел сюда
А сам я татарский ханский зять.
Это избиение татарской родни имело причиной следующие события, изложенные в летописи «Золотая пуговица»:
…Следуя к дому, Есугай-багатур захотел пить и сошел с коня по дороге, где сидели татары и пировали. Там были старые его враги. Говоря: «Враг-Есугай приехал!» они вспомнили о прежних нападениях и из вражды подмешали яд и дали ему напиться. В середине пути ему стало плохо. Три дня он ехал, а достигнув юрты, сильно занемог и вскоре скончался.
Кереитский мы народ христианский
Вы, монгольский, вы народ шаманский
А уйгуры-то народ манихейский —
Говорил так Онг, Ван-хан кереитский
Говорил Тугрыл-хакан Темучину.
Был твоему отцу я назван братом
Называйся ты моим сыном
10_ Черной ночью будь ты бурым волком
Ясным утром будь ты черный ворон
А когда восстанут грязные повстанцы
Цвет лица твоего останься как и прежде
Цвет его всегда всё тот же будет,
Даже если враг лицо покажет
Никогда в лице ты не меняйся
И зовись моим природным сыном
Я же буду отцом тебе назван.
20_ Пусть шепнет змей зубастый
А мы не услышим
Прошипит змей клыкастый
А мы не поверим
Что пройдет нам сквозь зубы
То услышим
Что сами скажем
Тому и поверим.
Шел я брел я по стране найманов
30_ Пробирался по земле кара-китаев
Чернопегих драных коз пять штук доил
Да хромого верблюда подкалывал
Кровь сосал и опять подкалывал
Всё при плохоньком коне с вороным хвостом
Да с дырой во лбу с черной челкою
Оттого-то я ослабел теперь.
Говорят у меня печень смрадная
Пара почек моченые кислые
Говорят у меня сердце дряблое
40_ Да к тому же трухлявые легкие.
Я за это всем им в морду плевал
Всем этим братьям моим меньшим
И рабам повелел им в морду плевать
И плевали, да плевали они
Все теперь мои братья оплеванные.
Змей у которого много голов
Хуже змея у которого много хвостов
Голова хвосты уведет в дыру
50_ А того переедет телега.
Так будь мне сыном, о Темучин
И старого помни заветы отца.
Долгие дожди мешают пиру
Из канавы не начать облавы
Бегает лисица от капкана
Сон спокойный отгоняют духи.
Говорил все это Онг Ван-хан кереитский
Называемый попом Иваном.
Давай-ка спешимся у гор
У гор любой гляди в упор
Бери топор гори костер
Не так ли, брат, не так ли?
Давай с коней у рек долой
На берегу бери любой
С собой еды кусок большой
Не так ли, брат, не сяк ли?
Из «Золотой пуговицы»:
…Темучин и Джамуха были друзьями только один год. Они дружили также часть следующего года. Однажды они сказали друг другу: «Откочуем-ка с этой старой кочевки!» — и в шестнадцатый день первого летнего месяца в полуденный час откочевали. Когда они ехали впереди, Джамуха спел песню, но Темучин не понял ее смысла и ничего не ответил. Отстав и подождав пока подъедет повозка, он сказал своей матери Углен:
— Джамуха-побратим спел песню. Я не мог понять ее смысла и ничего не ответил. «Спрошу у матушки!» — решил я. Вот и приехал.
Как только он это произнес, прежде чем Углен успела выговорить слово, Бертучин сказала:
— Говорят, побратим Джамуха скучает. Настало время, и мы ему наскучили. Мы двинемся дальше и отделимся от него. Будем двигаться всю ночь!
Победим и тебе отдадим.
Всё тебе, главный хан
Ты хакан-океан
Если выйдешь облавою с нами
Мы сайгачьи стада
Словно стадо скота
Сгоним в круг, чтоб касались рогами
Победим и тебе отдадим,
А поедешь облавой лесами
Мы натянем порты
И маральи гурты
В круг сведем, чтобы терлись бедрами
Победим и тебе отдадим.
Если с нами ты выйдешь верхами
Табуны лошадей
Из широких степей
Сгоним в место одно
Чтоб кипело оно
Так чтоб переплетались ногами —
Победим и тебе отдадим.
Если выйдешь охотою с нами
Стаи хищных зверей
И мохнатых зверей
Станут стаей одной
На поляне лесной
И завоют седыми волками —
Победим и тебе отдадим,
А когда выйдешь воином с нами
Мы красивых девиц
Переловим как птиц
Всех поймаем стальными силками
Всех — мечами, стальными клинками
Всех тебе отдадим
Всех тебе, Чингисхан
О хакан-океан!
Чингисхан, всё — тебе
Мы — охрана тебе
Оборона тебе,
А изменим тебе —
Одинокими брось
На земле без владыки, без хана
На земле на пустой без хакана.
Это присяга, которую пели в 1206 году у белых бунчуков, при провозглашении Темучина Чингисханом.
Чингисхан, хан могучий, хан вселенский
Покорил безбрежное пространство
От восточного до западного моря
Что льдов и до пустынь огнистых
Где кипит над песками мертвый воздух.
А у хана был брат — великий лучник
Именем Хасар. Стрелой со свистом
За версту мог орех с верхушки кедра
Раздробить не повредив ядра он
10_ И не ведал что такое промах.
Вот зовет Чингис Хасара-брата:
Что мне всё над степью да над степью?
Я хочу над самой Крышей Мира
Пронестись, да над теменем Тибета,
Да унесть супругу Штырь-хакана,
Государя вольного тангутов,
Змей-Красавицу, белей которой нету.
Как добудь орла, Хасар, о брат мой,
Подари мне, Хасар, орлиных перьев
20_ Оперен чтоб крылатою дохою
Я в кривых когтях вертлявую похитил.
А меж тем парит поодаль беркут.
И воздел Хасар свое оружье
Слышен свист — но как на грех из речки
Тут как тут баклан взлетел вонючий
И к ногам великого Чингиса
Сбитый невпопад стрелою брата
Пал плашмя как в тину дохлый окунь.
Следом, вторя мерзкому знаменью,
30_ Ухнул сыч. И хан орет напуган:
Бей сыча! Бей птицу злого счастья!
Стонет тетива, и снова тщетно —
Не сыча, а милого удода
Ведомого вестника удачи
Пригвоздил железный наконечник.
Молвил хан: Увы, ужасна зависть!
Подозрителен мне вредный глаз Хасара,
Счастье погубил желая зла он —
Он мою хатунь хватал руками,
40_ Чтил хакана лапами баклана,
Перьев не несет, орлов не ловит…
Приковать его к арбе скрипучей!
Не давать ни воды, ни хлеба!
Пусть он гложет жилы дохлых яков,
По утрам с железа иней лижет,
Днем в тени меж колесами ночует!
Во главе двенадцати тюменей
На Тибет Чингис идет походом
Не в орлином тулупе, так в копытах
50_ На Тибет он не летит, а скачет.
Встала в полночь каменистым кубом
Перед ним огромная громада
Высочайший лоб глубокой мысли
Поутру явил булыжный череп
Две дыры, две угольные ямы
Две дороги сквозь тусклые орбиты
В пустотелое нутро его уходят.
Но стоит вращая третьим глазом
Меж глазниц на переносье ведьма
60_ И поносит хана гнусной бранью,
Скверным словом наводящим порчу:
Будь ты, Мировой Хозяин, проклят!
Ты, что на коне сидишь как жаба
Уперев горбы в кривую спину!
Видно мать твоя стонала под верблюдом
Вороша змею во вшивой юрте!
И не зря в ту ночь собаки выли
Хором под дуплом на дух хорьковый —
То-то сам ты скалишься ощерен
70_ Полупсиной-полусучьей харей!
Где набрал ты войска эту сволочь?
Или мать твоя мочилась в муравейник
Чтобы мы тут кислятину давили?
Муравьев ворожея злобно топчет —
Стали гибнуть ханские тюмени
Из двенадцати чума взяла двенадцать.
Как тут быть? Раздался крик приказа:
Эй, доставить мне сюда Хасара!
Что за скрип на глиняных дорогах?
80_ Отчего былье степей поплыло пылью?
Это лучник идет в Тибет в телеге
Это лучший стрелок скрипит арбою.
Год лизал он с оков железных иней
Год жевал сухожилья павших яков
Отощал он, стал он словно остов —
Перед ханом как скелет стоит качаясь.
Хан сказал: вон мишень тебе на случай!
Видишь мымру? В пуп стрелу и вбей ей!
В третий раз шуршит Хасар в колчане
90_ И старуха рухнула с уступа
Но Хасару уж ни лука, ни тетивы,
Ни узды, ни седла и ни кумыса…
А Чингис — к ведунье полумертвой,
Под скалу: Идти, скажи, куда мне?
Слышит: Как дорогой правой выйдешь,
Так дойдешь до Шамбалы волшебной
Там сидят двенадцать мудрых гуру
Против них — двенадцать верных риши
И твердят согласным хором мантры
100_ В унисон двенадцати махатмам.
А когда пойдешь дорогой левой,
Выйдешь прямо в царство Штырь-хакана
А тангутский царь — шаман бывалый,
Перевертень-оборотень хваткий,
Трижды в день меняет шкуру бубна:
Утром ходит золотистой коброй
Днем гуляет крапчатым гепардом
А потом как белокурый отрок
Возится всю ночь с своей хатунью.
110_ А с тобою, чадо Есугая,
То же будет, что со мною было!
Закатив глаза свалилась навзничь
Пала на спину бесстыдная колдунья
А из срама у ней снаряд Хасара
Смотрит в небо сизым минаретом…
Чингисхан орлиному охвостью
Усмехнулся: Целил в пуп — попал пониже,
Всё-то мимо с этими стрельцами —
Так и нас да минует бабий говор!
120 И ушел он в Си-ся дорогой левой.
А Хасар пошел да подпевать махатмам.
1–5: У монголов все равнины, возвышенности и невысокие горы, словом — «степь», выглядят как средний слой мирозданья.
6–10: Чингисов брат отождествлял себя и со стрелой, и с мишенью, а потому попадал на любом расстояньи.
7: Полые наконечники монгольских стрел имеют ряд проделанных отверстий. Эти смертоносные флейты издают в полете разные мелодии, которые переходят в нарастающий ревущий свист.
12–21: Земля — вселенский труп. Тибет — череп трупа.
Штырь-хакан правит не степной, а горной областью. Чтобы достичь ее, владыка степей должен стать орлом, откуда у него нужда в орлиной шубе.
Жена Штырь-хакана была красивейшей из женщин. Дочь Духа Гималайских снегов, свою белизну она унаследовала от отца.
31–34: Пернатые, если они пестры — как дятел, сорока или удод — служат вестниками добрых предзнаменований. А совы, сычи, филины и неясыти предвещают зло.
39: Ходил слух, будто однажды на пиру Хасар пожал ладонь братней хатуни.
42, 46: Длина оси между колес монгольской кибитки достигала сорока шагов.
43–45: Ограничивая брата в еде и питье, хан хочет вывести из его тела все примеси вредных намерений.
47: Личное войско Чингисхана насчитывало сто двадцать семь тысяч всадников: двенадцать тюменей по десять тысяч человек и семь тысяч ближней охраны.
58–59: Эта мертвая душа трупа земли изображает третий глаз тибетского черепа.
65–68: Впечатления в миг зачатья влияют на вид взрослого плода. Проклятья ведьмы обращены к этому мгновению.
66: О вшивых юртах на великом шелковом пути говорится в книгах по истории вопроса.
70: Лицо Чингисхана было оторочено огненнорыжей растительностью.
72–76: Симпатические манипуляции с муравейником имеют в виду живую силу ханских отрядов.
88: Мымра — старая баба-оборотень.
Пуп — средоточие жизненных связей любого организма.
89–92: С третьим выстрелом (первый в орла, второй в сыча) жизненные силы Хасара совершенно иссякли.
93–94: Перед смертью колдунья вынуждена выложить всю правду.
96–100: Шамбала находится в особой полости под западным Тибетом. В ней обитают тридцать шесть святых мертвецов, заклинанья которых обеспечивают ход и порядок вещей во всей вселенной.
103–109: У Штырь-хакана на бубне были шкуры трех видов: змеиная кожа, гепардов мех и человечий скальп. Под их рокот он принимал соответственные обличья. Превратившись в дракона, Чингис нападал на кобру, и на гепарда — обернувшись тигром, но без успеха. Однако когда наступил вечер и Штырь-хакану пришло время стать бледным юношей, в юрте у него оказался трясущийся старичок. По законам гостеприимства тангутский царь предложил ему дары на выбор. Старикашка — а это был, конечно, Чингис — потребовал жизни, жены и царства. Тот не мог отказать. Чингис, однако, должен был владеть всем в том образе, в котором оно ему досталось.
110–111: Это нелепое проклятье тем не менее исполнилось.
112–115: Третий выстрел Хасара изменил видимый пол колдуньи. Заклинанья шаманов превращенного пола необратимы. Когда Чингисхан вознамерился вступить в брак со вдовою Тангута, та предложила ему прежде помолодеть. Раскаленными щипцами она оторвала Темучину признаки мужественности, а затем вышла и унеслась вверх по ледяной речке, не завершив операции. Теперь Чингисхан сам стал вроде той колдуньи и вскоре скончался.
Ну и морозная выдалась зима
Коченея падали отары овец
Замерзали копыта у ног табунов
Только иней рос по стенам юрт
Холодный голод царил в степи
Вышел на облаву старый хан Елбег.
Он идет и видит: кровь на снегу.
Где бы — говорит — такую найти
Чтоб снега она белей была,
И снегов белей и крови красней —
Такой вопрос задает Елбег.
Отвечает ему Хухай Таю:
— Знаю, то сноха твоя бегичи Улзейту
Всех краснее и белее та твоя сноха
Твоего же сына юная жена.
— Как бы это глазом на нее взглянуть
Дело было бы окинуть оком окатить —
Как смолистый факел запылал Елбег
Сыну велел свернуть хребет
А красивую вдову его возвел в хатунь.
Просит простокваши Хухай Таю
У хатуни новой, у Улзейту.
— Ты ли это, умный Хухай Таю?
Заходи, заходи, мимо не ходи…
Как ты там ловко всё хоть не малюй
Как ты там алым белое не мажь
Бегичи была я, а теперь хатунь
Выпей водки, умный Хухай Таю!
Он водку пьет, а она всё ему:
Как ты это, как ты там, да как ты там так —
Скоро Таю уже глух в чурбан
Спит Таю храпит на постели пьян.
Харю себе в кровь Улзейту разодрала
Звать стала хана, к себе в юрту звать,
А Таю взвивается, хватает лук
Гневно Елбег-хан подымает меч.
Таю хану кисть прострелил руки
Ну а хан с него с живого кожу содрал
Бросил кожу с жиром Улзейту
Лижет Улзейту жир Хухай Таю.
Лижет она жир и глотает кровь
Скверную, свекрину, ханскую
Заедает кровь со снегом жирным льдом —
Хатунь ныне, в прошлом бегичи Улзейту:
Хорошо, говорит, хорошо и жир хорош
Хороша-хороша и кровь хороша
Славно отомстила всем хорошо
А там будь что будет — не всё ли равно?
Близ Тибета человек Ломбомок
Жил и был он весьма небогат:
Одна жена у него Синьцатю
Да сельской живности пара голов
То есть две головы скота
Как и жил человек Ломбомок
Со своею женой Синьцатю.
Они свой скот пасли всегда
А потомства не послано им
Просто нету у них детей —
И постились они и молились они
Но нету сына и дочери нет
Так они и пасли свой скот
Только зачем раз нет детей?
Воды к колодцу пошла набрать
Синьцатю напоить свой скот
Попить дать лошади и коню
Она склонилась набрать к дыре
Колодца свой скот напоить воды
И глядя в колодец с большой высоты
Увидела трубу большой дыры.
А там в блестящем зеркале вод
Смотрит — кто-то на нее глядит
Но не понять кто это там
Только глядят на нее, глядят
Странным взором из черных влаг
Глаза огромные в зеркале вод
И странное чувство ощутила она.
Чуждым чувством охвачена вся
Ознобом рук и холодом ног
Она покачнулась тело тряся
Она пошатнулась держа живот
Огонь в груди а в сердце лед
На сердце холод а в теле мед —
Знает Синьцатю что зачала.
Знать она знает, а время идет
И в должное время — время не ждет
Крепкий мальчик родился седой
Мальчик с длинной седой бородой
Это и был тот самый Цонкава
Из дикого лука Цонкава Цонкава
Это Цонкава и был молодой.
У великой у богини Тары
Воплощений пара или два:
Белая Долкара
И зеленая Долма
Называть должны их так татары
Обитатели Тибета и монголы
И в углах пустопорожней тары
Их болван пустая голова
Под неверные глаголы
Всё по вкусу выбирала
Всё готовое с холма
Босы сиры наги голы
Девушки — богини вечные
Вечно пляшущие
Ходом поперечные.
Вот глядят они на запад боком к северу
Карим оком косо рассеченным
Двое пара две как их все семеро
Говорят глаголят ртом запечатленным
Запечатанным
И косо запеченным:
Видишь там Императрица
Ярко белая сидит
Машет крыльями как птица
Мажет медом медведица
Будто пташенька скрипит:
Орел Орлов
Зубов зубьев и зубов,
Да словно скрипучая птица
Попахивает пухом Императрица
Взмахивает
Размахивает
Рот распахивает
Да еще попыхивает
Благодетельница благотворительница
Многоподательница мироправительница
Северная снежная таежная
Снеговая лесная вселенская
В белом шелку
Вся во мраморе на мелку.
Девушки бегут как мыши с бантом
Всё от Тары от богини от великой
Заморочкой оторочкой с мелким кантом
Чередою лебедою повиликой
Прикрывая крысий бег красивой пагодой
Изуродуя весь рот прокислой ягодой.
Прибегают Девы на запад
Смотрят, а Императрис скончалась.
И c этих-то самых пор…
Императрица Екатерина Вторая считалась воплощением белой ипостаси богини Тары. С тех пор ее потомки, русские монархи, именовались Белыми Царями.
Дорогой Гомбожаб Цэбекович!
О хилине гуресу я хочу Вас спросить
И спешу установить, узнать и определить
Всё что Вы по этому поводу думаете.
Слышал я будто этот зверь —
Животное доисторическое
Иль тварь мифическая
Словом, достоверно фантастическое
созданье легендарное
С длинным рогом перед носом
Средь ушей и между глаз,
С мягкой шишкою на роге том,
С прыткими беспалыми копытами
будто у осла притом
Как у степной дикой лошади.
Не знаю о нем более ничего хорошего.
Одиноко пасется он, бывает, в лесу
Этот интересующий меня хилинь гуресу,
А как далеко я с собой унесу
Свой вопрос
Зависит конечно от ожидаемой Вашей любезности
Носорог же сей носит рогом
все признаки высшей полезности.
В нетерпении жду подробного ответа Вашего
Умолкаю чтоб более не спрашивать.
Неизменно остаюсь
Цыбен Жамцарано.
Написано в полночь чтоб отослать утром рано.
Передайте пожалуйста привет уважаемой
Вашей Жанне Гомбожабовне
И подруге ее Лягве Бухаевне.
Послание Ц. Жамцарано Г. Цыбикову было отправлено весной 1927 года.
Имя «Лягва» по-тибетски произносится с придыхательным «л», как в названии города «Лхаса».
Жил старый чукча на Чукотке
Ходил на дикого моржа
Метал кинжал из мелкой лодки
Его на привязи держа
А может на ветвисторогих
Верхом оленях кочевал
А может быть среди убогих
Собак всего лишь ночевал
Зима и ночь лежат снегами
На небе солнца нет ни зги
Блестят звездами как глазами
Одни вселенские мозги
Олени тщетно ягель роют
Собакам мяса невтерпеж
Плавник хвоста тряся порою
Уходят вглубь тюлень и морж
А человек — сушеной рыбкой,
Всё ею голоден и сыт:
Он смотрит на нее с улыбкой
Она с улыбкою глядит
Вот бледный день пятная белым
Кружится мутный вихрь небес —
Когда б с другими рядом ел он
Ему б и радости не без,
Но чукча стар. И с пухом с мехом
Тебе, о луораветлан,
Морщины только вьют со смехом
Пока Аврора не светла
Стареет дед. Всё ближе сроки
Когда не станет уж того
Кто низкорослый, невысокий
Похож на деда своего.
Тот час настал. Откинув пимы
Уходит ветхий стойбищ от
Не зная сам и кем гонимый
Куда шатаясь он идет…
И вдруг раздался странный звук
То завизжал металл холодный
Словно гарпун когда из рук
Поперек горла бьет голодный
В начале была только вечная мгла,
Впитать в себя свет она не могла.
В той мгле обитал некий старик
По имени звать его Янберды —
Янберды и без бороды,
То есть Ян-борода или Я-Борода,
С супругою Яникой
С женой Я-никитою, Я-никой
Я Никой — на вид никакой.
10_ И сказал тогда Я Борода:
Ой же ты, жена моя, супруга Ника!
Давай пойдем, плясать пойдем,
Танцевать пойдем — сыновей заведем!
Спляшем, сударыня, станцуем вдвоем,
Пару-двух-двоих сыновей заведем!
И завели они двоих сыновей:
Первый сын, старший — Хвалын Касп,
Второй сын, младший, молодой — Урал.
Хвалын Касп молоко расплескал,
20_ Молодой Урал всех громче орал.
Вот идет домой Борода с женой,
Гонят стадо пиявок перед собой.
Те пиявки у всех, кого встретят, кровь сосут,
Кровь сосут и домой несут,
Наполняют кровью дом до самой крыши,
Вьются, вьются пиявки у самых ног.
Борода с женой приходит домой.
Входит в дом жена с Бородой,
Садится за стол жена с Бородой,
30_ Сидит за столом жена с Бородой,
А дети их под столом сидят,
А родители из пиявок кровь едят.
Хвалын Касп говорит: Дай!
Борода говорит: Не дам!
А Урал орет: Не бери!
А Никита — та мать молчит молчком,
Только кормит-поит сыновей молочком.
И ушел опять Борода с женой,
И опять ушла жена с Бородой.
40_ Ходят вокруг волки — скалятся,
Ходит мимо рядом лев — ухмыляется,
Ходит около там огромный слон с хоботом,
С рогом носорог, бегемот и осел.
Возвращается Борода с большою стаей пиявок.
В чашу кровь быстро они наливают.
Говорит Борода им: Идите, гуляйте,
А как есть захочу — назад ступайте!
Тем временем Хвалын Касп к чаше припал
И огромный глоток из нее отхлебал.
50_ Глядит Борода в ту чашу, где кровь:
Кто, — говорит, — отпивал из моей плошки вновь?
Хвалын Касп молчит и Урал молчит,
Но язык у того весь в крови торчит,
Между черных губ запечен язык,
Зубы желтые стоят друг другу встык.
— Вам пора бы молоком питаться,
А зачем пить было кровь пытаться?
Стал Борода обоих лупить:
Нечего чужую кровь пить!
60_ Лучше бы своей вам охотой жить!
Легче вам мясо на ветру сушить!
Было бы шкуру в тулуп перешить!
Слаще вам кишки поперек потрошить!
Лупит — мается,
Не унимается.
Ах! Борода!
Ох! Борода!
Ух! Борода!
Эх, Борода!
70_ Борода, Борода…
Ну, прощай Борода.
Больно дерется старый Борода,
Видно в лес уйти им пришла пора.
И пошли они в лес,
Куда сам не влез.
Вот идут они в лес,
Куда сам не влез.
Кругом подымается бор густой,
Идет перед ними путь простой,
80_ Прямо идет дорога мимо кустов, мимо пней, мимо ям,
А кругом стоит лес, не влез в который сам.
А за лесом лежит широкое поле,
Широкая, просто вольная воля,
Всё шире разливается степь полевая,
Да двоится дорога, пути поливая.
Идут вперед. Перед ними гриб Бабы:
Нет куда вам идти, обоим двоим вам куда бы!
Счастья ради найти поискать бобы бы,
Если б можно бо — бы, да кабы вы бы бы!
90_ Направо пойдешь — ничего не найдешь,
И налево пойдешь — ничего не возьмешь,
не поймешь,
не поймаешь
и не принесешь, —
Баба-гриб говорит им слова таковые.
Да, но только кто же из них своя голова у выи?
Стали братья метать жеребьем стрелы из лука,
Кому направо, кому налево — разлука,
Наметали они целую тучу стрел в тучу,
100_ И вдруг оттуда, где гуща стеснилась в кучу,
Валится с грохотом в птицу продернутая змея:
Здравствуйте, — говорит, — Дочь-лебедь я!
А сама-то красавица, вся из белого злата,
Глаз — алмаз, а хвост с шеей из серебра-то,
А крыла-то у нее из малахита,
Грудь с животом драгоценною медью подбита —
Нет прекрасней ее ни птиц, ни змей,
Ни даже ящериц летучих, ей-ей.
Давай, изжарим, да и съедим ее, —
110_ Говорит Хвалын Касп. — Это для нас самое необходимое.
Нет! — заорал Урал, — Нет!
Пусть дочь вернется к родителям, а не на тот свет!
На том свете, говорят, пути тяжелые,
На том свете, говорят, все люди голые,
Говорят, говорят, только бесы рьяные,
А птицы, змеи да зверье валяются пьяные!
Услыхала Лебедь-дочь, о чем у них спор,
Да и прочь, направо-домой, во весь опор.
Говорит Хвалын Касп: Я за ней пойду.
120_ Где приляжет, там и найду.
А ты, брат, иди себе дороженькой левой.
И пошли они: тот сам по себе, а этот — следом за девой.
Вот пошел Урал левой дорогой,
И пришел Урал куда-то там понемногу.
Видит город Урал за стеною высокой,
А народ кругом бедный, обиженный, кривобокий,
Какой-то угнетенный — на лицах срам,
А окна сами падают с рам,
Словно кто неживой наплевал им в душу
130_ Или съесть недоел надоел им грушу,
Или навалил, наварил им гречу.
Хотел Урал обратиться к ним с возвышенной речью,
Но только он начал, как видит — что ж?
Топорщась, словно гигантский еж,
Шестнадцать инвалидов на носилках
Несут повелителя с мощным затылком.
Затылок тот весь в сверкающих складках,
Сам — смотрит в рот и глядит несладко,
Руки как у слона,
140_ Ноги — два носорога,
Белым жиром полна
Сала его берлога,
Уши как у осла,
Нос — хобот висячий
Завивается, словно хвост поросячий,
А глаза — пруды,
Где не бывает воды.
А инвалиды те — великаны громадные,
Никакими подарками не обрадованные.
150_ И рот отворяет правитель Катило
(Слово его на всех накатило)
И говорит повелитель:
Кто выйдет с быком моим биться, воитель,
Буде будет он победитель,
Тому за знатный удар
Знатную пленницу в дар
Дам там,
А не победит — пусть катится ко всем чертям!
Ха-ха-ха! Кто поймает Катилу на слове? —
160_ А все черти его уже наготове
Стоят и ждут, что он им приготовит.
И четырьмя копытами
Мерно
Мощный выходит рогами вперед недобитый
Чрезмерно
Черный бык,
Меж губ белый клык,
Опасный зуб
Меж хищных зубов,
170_ Словно дуб
Посреди дубов,
Словно пень между пней, пламенем оскаленных.
И пали все. Но среди поваленных
Не было только Урала,
Смелость которого вверх стоять простирала.
И бык мычит полувнятной речью:
Кто тут судьбу человечью
Решил испытать предо мною, Быком…
Но бьет Урал по рогам кулаком —
180_ И падает бык,
Из зубов выпадает клык,
Раздваиваются, расщепляются в щепки копыта,
И из ноздрей уж не огонь, а копоть.
Ну что же? Где знатная пленница? —
Спрашивает Урал правящего поленинца
Катилу. Но тот молчит смущен в голове.
Ответ его последует в следующей главе.
Отвечает Катило взором несладкий,
Многие на затылке наморщив складки:
190_ Есть за границей Республика Змей.
Змеиный Монарх правит над ней,
Уж Ужасный,
Змей Триглавый и Семиглавый,
Дракон Анаконд — его имя,
Больше тебе ничего не скажу, но с ними,
Там, и живет твоя знатная пленница —
Кому нужна она, тот не поленится!
Такие слова провещал правящий недовольный Катило.
Тут инвалиды его подхватили
200_ И покатили
Назад, но правитель, само коварство,
Змею-Стрелу стрелой посылает в Змеиное Государство
С письмом, где стояло:
Союзникам-Змеям.
Настоящим
Вам сообщить имеем
О предстоящем
Грозном и неподходящем.
Быка, что поддерживал весь мой дом,
210_ Урал поразил по рогам кулаком
Да свернул кульком,
Поразил его кулаком по рогам,
И схватила быка судорога,
Поразил по рогам кулаком его
И свалил, сшиб и сбил в куль и в ком его!
Видно, удача моя укатила.
А он едет к вам.
Правитель Катило.
И летит стрелою Змея-Стрела
220_ И Полозу письмо отдала:
Передай, — говорит, — самому
Дракону Триглавому, прямо ему.
И пополз Полосатый Полоз,
Поклонился он ему в пояс,
А сидит по шею Ужасный Уж
Как на троне в одной из луж.
Уж Ужасный письмо читает,
Уж Ужасный совет созывает.
На совет идут могучие гады
230_ Посоветовать умное рады.
Первым ползет Змей Змеехвостый —
Ухватить его за хвост непросто.
Сзади следует Хвост Змеевидный —
Вид у него вполне безобидный.
А за ними, сам величавый,
Важно тащится Змей Змееглавый,
Чуть поодаль — Псоглавый Удав,
Узкоротый за ним Щитоглав,
Следом следует Жарарака,
240_ Та, что жарит вареного рака…
Вон Змея Куроед Многозубая —
Нелегко избежать многих зуб ея,
Килехвостая Косоглазая
Тоже следует Змея сразу за ней,
Да еще Итальянская Мамба —
Показать бы ей сразу всех мам бы!
Сзади — кто же там? — Стройный Микроцефал.
Он поднялся и снова под Цефу упал.
А Цепные Змеи сидят на цепях,
250_ Словно псы цепные лают, сипя.
Всё наполнено визгом и свистом,
Воем, тявканьем и шипом нечистым.
Мы же эти покинем пока развлечения
Хвалын Каспова для приключения.
Быстро летит Лебедь на крылах малахитовых,
С животом и с грудью медью подбитовых,
Медленно катится Касп Хвалун,
Катится, катится как валун.
И кружится кругом, всё кружит непонятное,
260_ Будто небо глубокое, необъятное,
Глубже чем море его синева,
Зеленее травы зеленеет трава.
Лебедь даже нигде не ложится,
Чтоб отдыхая нигде не кружиться,
Но кружится вокруг нее земля, и камни
Тоже кружатся, вторя, что там не
Там не, там не, там не не там,
Глухо хулы повторяет тамтам,
Снова его из него возвращая,
270_ Отвечая как бы на вопрошание «чья я?»,
И опять-таки их же назад вращая, вещая,
Вновь таким же вопросом врачуя,
Столь продолжительно уже не врать чуя.
За этим малопонятным вращеньем
Последовало нижеследующее превращенье:
Время начало следовать вбок,
То есть назад, но не прямо, а поперек.
С тем прекратилось и всех старенье —
У птиц заблистало оперенье,
280_ У тварей земных засверкали глаза,
В медь изумрудно-бронзовая бирюза
Блеснула пронзительнее алмазов из копей,
Зеленые листья развернулись из копий,
Рудою железа стал бывший кинжал,
Но этого Хвалын Касп и не воображал:
У него стали выпадать молочные зубы.
Он уже и соображать мог ни в зуб бы —
Сущий младенец шествует ножками
Да поигрывает вилками, ложками и ножиками.
290_ Через некоторое — как ни назвать той стихии,
Может быть «время» — внешние формы сделались тихие,
Все они приняли облик яйца
И принялись зреть в ожиданьи конца,
То есть то с нашей зрения точки,
А со своей — не убудет ни строчки,
Если сказать: «в ожиданьи начала»
Для того, скажем, чтоб лучше звучало.
Прозревая впереди подобное прошлое,
Созревая и зрея, чихая и кашляя,
300_ Начало пребывало насиженной птицей под ним,
А птица-лебядь всё кружила над ним,
Над головою в яйце Касп Хвалына —
Пол белена, половина полынна,
Лебединою песней оглашая овраг:
Ты в шелухе! Попался, о враг!
Нет, не уйдешь! Тут твое место!
Есть тебе есть скорлупу повсеместно
И повседневно! Сиди в ней, учась!
За этим последует еще одна часть,
310_ Но ей будет предшествовать следующее…
Впрочем, отложим ввиду несведущих.
Прямо идет ко змеям Урал.
Самое время кричать ура!
Бежать не летит он, он смело шагает,
Решительно двигается большими шагами.
Его шагание обещает многое,
Рук ног полагание возвещает убогое.
Вдруг слышит: шипят. Неужели уже?
Но говорить? Не с кем. С ними — ниже́.
320_ Тут всё же к нему обращается словно бы кто-то:
Стой! Отставить шагать! Эх, ты — пехота!
И пока он раздумывал про этот шип,
Послушаем, что Уж Ужасный прошиб.
А придумал он нижеследующее:
Оставляя в стороне природу последующего,
Змеям до́лжно шипеть.
Хором всем зашипеть,
Едва лишь Урал в их страну пришагает.
К шагу этому змеи всегда прибегают:
330_ При подозрениях,
В страхе, в затруднительных положениях
От них исходит одно лишь шипение.
Можно было лишиться ума
от кошмарного звука шипения этого:
Всё шипит, а на вид вроде нет никого,
Все попрятались: эфы, кобры, гадюки,
Жарараки, питоны попрятали ноги и руки,
Сами — в дыры и в норы, не видно и пят,
Вроде нет никого, а слышишь — шипят.
Только ш-ш-ш-ш-ш раздается, и слышно
340_ Только это ш-ш-ш, а другого не слышно.
И тогда Урал
Как сверкающая молния — нет, не заорал,
А засвистал!
Свист объял всю змеиную территорию,
Где жили они, повторяя историю.
Руки-ноги у них поотсохли,
Уши у них пооглохли —
Всё от Уралова свиста.
Как белая чистая истина
350_ Этот свист над ними летал,
Когда Урал свистал.
Сам Ужасный Уж
Тут же лег на дно одной из луж —
Той, в которой он раньше сидел,
Раньше сидел, а теперь — не у дел.
Он оттуда шипит и булькает:
Может я для тебя отпущу ль кого?
Подавай мне знатную пленницу! —
Говорит свистящий герой, —
360_ А попробуешь подсунуть перечницу или пепельницу,
Я тотчас издам тут же свист второй!
Эй, Ложноногие Змеи, ведите ее мне сюда!
И ведут они ее к нему туда.
Вот подводят пленницу знатную,
Внешне, надо сказать, презанятную:
Видом де́вица, а двоится,
Но четыре ноги у девицы,
Вместо ног рук у ней тоже четверка,
А там, где у иной твари хвоста отвертка,
370_ Раздувается голубой сарафан
И волнуется словно седой океан.
И предстала она пред Уралом,
Свистом змей оглушившим, удалым.
Говорит она: Ну, садись,
Да верхом наверху держись,
Да сожми меня коленками покрепче,
А там — полетим, благо есть реп чем!
Знатная лошадь! — говорит Урал.
Хоть тебя я и не выбирал,
380_ Но поглядим, как служить мне станешь:
Ладно — ходить, а летать не устанешь!
И взвились они тут же к тучам,
Помахав задом змеям могучим.
Змеи вновь зашипели по-прежнему
Уподобясь прибою прибрежному.
Летят они небом широким,
А навстречу — сороки им.
От копыт ее по два крыла распростерты от каждого из,
Машут копыта, махают крылами, не обращаясь вниз,
390_ А Урал только крепче колени сжимает,
Думает, а сам всё понимает:
Что-то очень уж сильно трясет,
И куда это ее несет?
А она — всё выше и дальше,
Ближе, ниже и небывальше.
Распростерлась под ними вселенная,
Разными созданьями населенная,
Подразумевается, что в птичьем обличьи:
Всюду носятся лики птичьи —
400_ Клювы, бороды, шпоры и гребни.
Не сгорел ни один на горе́ б ни.
Вон косматое солнце пылает —
Это филин дупло опаляет,
Вон летучий страус кружится,
А попробуй на него положиться,
Малых птах-воробьев ополченье подробное,
И так далее и тому подобное.
Вон вдали зеленеет что-то
И чернеет еще чего-то,
410_ И алеет бронзовой медью,
И белеет белой медведью.
Ох, да это Сестра Умай!
И хватило у ней ума
Долетая досюда добраться…
Эй, там! Хватит! Пора спускаться!
И пошли они ниже и ниже,
А земля ближе, ближе и иже —
Вот она, родная почва!
Далее следует еще одна почта.
420_ А яйцо посреди степи
Всё лежит, всё растет, всё зреет.
Бабой печь истопи, уступи,
А она не сумеет, не смеет.
А яйцо всё растет и растет,
Благо почва его не трясет,
Хорошо, что его содержимое
Сохранилося, одержимое
Мыслью чувственной о пропитании —
Тут всё дело было в его воспитании,
430_ В его мнениях, привычных обычаях,
Предрассудках и иных неприличиях,
И кружится над этим яйцом
Дева-лебедь Умай молодец молодцом.
Яйцо-то стало гигантское,
Исполинское, великанское
И как море Хвалын Касп в нем технически
Подымает волну титанически,
И спускается прямо над ним
Брат Урал пленной птицей носим.
440_ Хвалын Касп же в яйце покоится —
Вроде не о чем беспокоиться.
И яйцо его, словно кокос,
На покое ушло на покос,
В заскорузлое травостроение.
Даже змей отравное устроение
Никогда б не могло удержать его,
А должно б во все зубы ржать с него.
Так лежит, и яйцо с ним и иже,
А Урал всё ближе и ближе.
450_ — Здравствуй, добрая Сестрица Умай!
— Здравствуй, добрая Сестрица Ухай!
Обменялись сестры приветствиями,
Здравомысленными вопросоответствиями.
То Умай Ухай назовет,
То Ухай Умай позовет:
— Что, над яйцами так всё и кружишь?
— А ты всё с наездником дружишь?
— Да, — говорит, — дружу, дружу…
А та в ответ: Да, кружу, кружу,
460_ Это же мой преследователь, мучитель!
— А тот — мой избавитель-спаситель!
Вон как весело воссел, сидит-трясет…
— Пусть же он же меня же спасет,
Как уже спас он же однажды,
Дело славное следует дважды! —
Отвечает Сестра Умай.
А герою — только ломай,
И берется он за подвиг третий.
Тише, взрослые, молчите, дети!
470_ Размахнулся Урал сплеча,
Полетел кулак от плеча,
По яйцу в скорлупу трахнул
Да сам же и ахнул,
А яйцо лишь знай покрякивает
Да так и лежит-подскакивает.
Тут пришел туда Ян-Берды,
Борода с бородой без бороды,
С женой Аникой, Никитою никакою —
Провожала она супруга с бородою,
480_ И глядят они на уральское подвижничество,
Безответное хвалын-каспийское неподвижничество.
Тут Урал решил: Может свистнуть?
Может треснуть она и отвиснуть,
Эта самая скорлупа-то:
Танцуют вилы, пляшет лопата.
Засвистал Урал что было сил.
Дальний лес ему заголосил,
Степь пустая ему отозва́лася,
Словно бы с рассветом отоспа́лася,
490_ И отдельные камни подпрыгнули
И цветы всеми ножками дрыгнули.
А яйцо лежит-молчит, не подскакивает
И даже уже и не покрякивает.
Говорит тогда Ян-Берды-отец, говорит и Никита-мать:
Как же это яйцо-то ему не помять?
Не промять, не пронять, не прогнуть,
Не пролить, не прогнить, не перегнуть?
Не шипит оно, не слышно ни шороха
Из яйцевидного вороха.
500_ Что поделаешь с этой турбиной?
Ну-ка, трахни, Урал! Бей дубиной!
Тут поднял Урал дубину под ку-ку кукушки
И хватил яйцо дубиной по макушке!
Треснуло дивное сооружение.
Несмотря на соображения
О его изначальной прочности,
Не устояло оно против дубинной точности,
Льется, бьет, сверкает — его ли распий с кем:
Хвалын Касп стал Морем Каспийским,
510_ А Урал-герой
Стал Урал-горой.
Словарь
Бертучин или Берте — имя главной жены Чингисхана.
Богурчи — верный друг и полководец Чингисхана.
Бунчук — хвост (лошади, яка) или конская грива, особым образом связанные. У белых бунчуков родовитые монголы избрали Темучина своим главою.
Ван-хан — см. Онг-хан.
Гуру — святые наставники.
Даянь — см. Тяньхо.
Джамуха — знатный монгол, сначала побратим, а позднее соперник и противник Темучина.
Дзинь — золото, китайское слово, по-монгольски алтан. Царство Дзинь — название «Золотой Империи» народа чур или нючи, существовавшей на территории Китая севернее реки Янцзы с 1114 по 1233 год и завоеванной монголами.
Елбег — монгольский хан, правил с 1394 по 1401 г. Убит сыновьями Хухай Таю, после чего держава перешла в руки ойротов.
Есугай, Есугай-багатур — родовитый монгол, отец Чингисхана.
Еха Чиледу — см. Углен.
Жамцарано Ц. (1881–1940) — монголист и фольклорист.
Змей-Красавица — приблизительное значение имени, которое носила царица тангутского государства Си-ся.
Кара-китаи — народ, обитавший в области близ реки Чуй.
Кереиты — родственное монголам племя. Последним правителем кереитов был Онг-хан.
Кидане — народ, создавший империю Ляо на севере Китая. Это государство было впоследствии завоевано племенем чур.
Крыша Мира — высокие горы, отовсюду окаймляющие Тибет.
Ламаизм — буддийская религия. Ламаисты исповедуют учение махаяны, Великой Колесницы, верят в перевоплощения. Монголы приняли ламаизм в середине XVI века.
Ломбомок — согласно легенде, такое имя носил отец реформатора ламаизма Цонкавы.
Мангуты — монгольский род, служивший в гвардии Чингисхана. Во главе мангутов стоял Хуилдар.
Мантры — ритмические формулы для молитвенных мельниц.
Махатмы — святые правители.
Меркиты — близкий монголам народ.
Найманы — еще один народ, близкий монголам.
Нючи — см. Чур.
Ойроты — племя, близкое монголам.
Онг-хан — монгольское произношение китайского титула Ван-хан, «князь-хан», который был присвоен кереитскому Тугрыл-хакану. Этот правитель был христианин несторианского толка. В Европе его называли пресвитером Иоанном или попом Иваном.
Поп Иван — см. Онг-хан.
Потанин Г. Н. (1835–1920) — русский путешественник, исследователь Монголии, Китая и Тибета.
Пресвитер Иоанн — см. Онг-хан.
Риши — святые подвижники.
Синьцатю — по преданию, такое имя носила мать Цонкавы.
Си-ся, то есть Западная Ся — китайское название царства тангутов. Завоевано монголами в середине двадцатых годов 13 века.
Срединная столица — в царстве Дзинь эта столица находилась на севере.
Тангуты — монгольское наименование тибетцев.
Тара — ламаистское божество.
Татары — народ, родственный монголам, но в конце 12 — начале 13 веков находившийся с ним во враждебных отношениях. Алчи-, цаган-, дутагит- и арухай-татары — родовые подразделения этого племени.
Темучин — личное имя Чингисхана.
Тибет — горная страна.
Тугрыл-хакан — имя и титул кереитского Онг-хана.
Тюмень — военная (десять тысяч), а также административная единица у монголов.
Тяньхо — название эпохи продолжительностью в несколько лет, которое дал ей китайский император (Дзинь). Названия других эпох: Даянь и Чжэньюань.
Углен — мать Темучина. Отобрана Есугаем у Ехи Чиледу.
Уйгуры — народ, создавший государство к западу от местообитания монголов. Религия у них была манихейская. Уйгуры имели собственную письменность, которая была заимствована монголами.
Улзейту — сноха, позднее жена хана Елбега.
Умай — дева-лебедь башкирских легенд. Ухай — ее сестра, летучая дева-лошадь.
Уругуты — монгольский род, служивший в чингисхановой гвардии. Во главе их стоял Чурчидай.
Хакан — то же, что и хан. Его жена называется хатунь.
Хасар — брат Чингисхана.
Хилинь гуресу — вероятно, китайский единорог цилинь или линь. О поимке линя писал Конфуций.
Хуилдар — сподвижник Чингисхана, стоял во главе мангутов.
Хухай Таю — глава ойротов, был вельможей при хане Елбеге.
Цонкава (1357–1419) — ламаистский реформатор. Его имя означает «луковый».
Цыбиков Г. (1873–1930) — ученый и путешественник, автор книги «Буддист-паломник у святынь Тибета», содержащей описание его путешествия в Лхасу, и других сочинений.
Чжэньюань — см. Тяньхо.
Чилгарь Буха — младший брат Ехи Чиледу, у которого ранее была отнята Углен, ставшая женой Есугая, отца Темучина. Под присмотром Чилгаря жена Темучина Берте была в плену у меркитов.
Чингисхан (1162–1227) — титул Темучина, который он получил, будучи избран в 1206 г. владыкой монголов. Точное значение не установлено.
Чур — народ тунгусского происхождения, создал царство Дзинь. Назывался также чжур, чжурчжени и нючи. Нынешнее название — манчжуры.
Чурчидай — сподвижник Чингисхана, глава уругутов.
Шамбала — область, расположенная в особой полости под (или над) Западным Тибетом.
Штырь-хакан — последний правитель Си-ся, тангутского царства.
Ян-берды — первый человек по воззрениям башкир.
Яника — жена первого человека по воззрениям башкир.