Собрание произведений в 3 томах. Том 1: Стихи

Длиннобородый племянник спрашивал бритого дядю:

— О дядя!

Дядя о дядя

открой мне

почему никогда не умирают сочетания слов?

Дай мне знать

какого рода жизнь

одушевляет дыхание флейты?

Расскажи

что за басня

притаилась в послеполуденном воздухе?

Тот отвечал ему весь в голом блеске шаровидных щек:

— О мой долгобородый племянничек!

Ты задаешь мне великий высокий

и низкий вопрос

желтый вопрос, нехороший вопрос

я ведь его совсем не понимаю

я даже не понимаю

тебе-то чего здесь надо?

Я прошу тебя:

повтори

повтори свой вопрос

а то я его хорошенько не понимаю.

— О дивный дядя!

— так он ему опять сказал. —

Твой вопрос еще глубже простирает меня

в пучину сомнения

прямо в бездну

и потому

я его невразумительно повторю:

я вот что хотел бы просто знать:

чтобы ты мне опять сказал:

Где существует флейты свист

когда флейтист

мертвецки пьян?

Куда испаряется послеполуденный свет

в то время когда начинают метаться

тысячи угловатых мелких птах

безумствуя в сизом воздухе?

Каким же путем оно вторит тому

чего никогда не бывало

и мы узнаем его вновь легко

хотя ни разу доселе не видывали?

Почему-то и речи о них влажная пустота их не берет…

Объясни мне:

почему они не умирают?

Извольте немедля обнажить головы!

— Если речь заходит о бабочках,

— отвечал ему неимоверный дядя, —

то пожалуй ты прав…

И ужас охватил юного бородатого при этих словах

но он нашел в себе и мужество и доблесть.

Не каждому свекру доставалась этакая тонкая заковыка.

Вуй, однако, смотрел не то орлом, а не то — попугаем.

— Итак…

— с этими словами камень засверкал еще ярче…

— Но почему, однако, предоставленное самому себе,

оно тем не менее не рассыпается?

Как же смел бы ты сказать такое

если бы ты имел хотя бы

только одно намеренье?

Внезапная яркость камня во лбу змеиного дяди

заставила его собеседника прикрыть глаза ладонью.

Так сидели они оба с обнаженными головами

и некоторое время не произносили ни слова.

Потом облако лица юного вновь приоткрылось.

— Итак,

— повторил седой голоскулый, —

ты ищешь знать

кто она — Гармония?

Молчанием снова ответил ему бородатый

и лысый молодой человек

— знаток умения спрашивать,

но сам весьма озадаченный, когда о неподобающем

заговорил его сомнительный дядя.

— Основания Гармонии повествуются в высях,

— вновь продолжала, дерзая, родня, —

взгляни на небо

взгляни на солнце.

— Да, я смотрел

но я ничего не увидел.

— Тогда взгляни в небеса

там рассмотри свое солнце

там где их пути прочерчиваются по высотам.

— Да, я гляжу

но я снова не вижу ничего

кроме самого неба

и того же самого солнца

кроме того, на что я гляжу

даже светила — и того я не вижу

до того оно яркое

в высшем положении небес.

— Так что же ты там все-таки наконец видишь?

— Я лишь смотрю

и наблюдаю желтозеленый сверкающий диск

в высшей точке полукруга сферы.

Но я еще слышу и мою речь

и вновь слышу как в ней исчезает и небо и солнце.

Так молча сказал длиннобородый старообразный

племянничек и горько заплакал.

— Что же ты слышишь?

— Я слышу мою личную речь

из которой исчезло дыхание

и синева.

— Что же осталось в ней

если не синева

и если голубого дыхания

более в ней нет?

— С посиневшим лицом, бездыханный

я слышу мою улетевшую речь

и продолжаю что-то твердить

бормотать пустое

о диске

и полукруге того

что прежде было светило

и что было прежде

ныне распадающийся простор

в котором оно прежде торжественно шествовало

а вот посмотрите:

здесь надо было бы в начале попробовать испытать

чем согреет нас упомянутый поперечник,

кому подымет вечный барабан сна

тот полукруг трубы?

Слушайте!

Даже священные петухи когда еще перестали

горло драть обыденно спозаранку!

О, где же вы теперь, о царственные орлы

государственные грифоны

восточные монархи флоры персидских сказок

мелкого кустарникового перелеска?

Не на них ли? — на то, что их нет,

указывает свинцовый палец Гармонии?

— Забудь о своих сожалениях,

забудь о них!

— сказал старший, изрядно довольный всем

оборотом дел. —

Это вовсе не беда, что он больше не кукарекает

зато можно точно узнать, как он молча шагает.

Диск на полуденном полукруге неба

переступает триста шестьдесят раз

своим поперечником.

720 шагов, равных поперечнику диска,

составляют полный небесный круг.

Триста шестьдесят шагов солнца

и триста шестьдесят шагов луны —

вот полный круг небес.

Вопрошаемое и вопрошающее сделались как бы два скелета.

Лишь редкая бледная борода в пустоте одного

да гладкие, сходные с побелевшей костью скулы другого

выдавали различие в их положении и возрасте.

Оба молчали.

Только и слышалось между ними

что суховатый стук

да миксолидийское песнопение:

— Древняя древняя

архаическая как Курос с острова Самос

стоит Змея Кадмейская

с птицей лиры в руках

Змея Кадмейская

пресмыкающееся пифагорейское

восемь рук у нее

восемь ног у нее

и на каждой руке

по сорок пять пальцев.

Стоило нам велеть солнцу: Остановись!

как прекратились дожди.

Вон и луна перестала расти

и рождаться

с каждым месяцем все более круглая.

Но вернет ли нам влагу дыхания

мокрая финикийская рептилия?

— Зачем она мокрая?

— Потому что она усердная пуническая змея

припорошенная пылью пурпурной воды

невестка резворукой Европы!

Ква-ква

Ква-ква

Что недоступно разуму

того добиваемся повторением:

Если полукруг станет струной, а полный круг — другой струной, то их звуки воплотят собой

(ква-ква) —

октаву.

Октаву

как мысль о повторении звука

когда они оба разом звучат.

И четверть круга — это тоже октава, и одна восьмая,

и одна шестнадцатая.

В одной шестнадцатой части круга — 45 долей.

В одной восьмой — 90, в четверти — 180, в половине — 360, в целом небесном круге — 720 частей, равных поперечной мере солнечного диска.

Но с помощью только октав

вряд ли она сможет более чем бубнить.

Мы вырубили двенадцать ступеней на большом полукруге

Это небесный закон — основание памяти

Что же ты грустишь, мой левый младший брат?

Неужто так горек вышел тебе сизый дым

от смоляных кольцевидных змеиных октав?

Вот двенадцать ступеней октавы,

их числа и имена, известные музыкантам:

Отныне — виват, Cимония!

Можно вообразить, что мы и впрямь преуспели:

вот-вот внесем сюда залог за душу

пригоршней вышедшей из употребления чешуи —

Чем не жемчуг!

Если уж так превозмогли

оклеить небеса индульгенциями

или ассигнациями-полтинниками

в форме серебреников

каждый точно в размер поперечника

дешевого базарного солнышка

…и белый как солнце в тумане

раскачивался череп

того копеечного дядьки

отбивая буковой башкой

свои три четверти такта

для будущей вскоре возникнуть мелодии неба

залогом его испарения

полузнакомые рожицы в полупрофиль.

Шествует оловянная гвардия

фарфоровой девы — Гармонии

Честь Ей —

отодвигая от сплошных голов

маковки алебард

и непросохшая пена позавчерашнего пьянства

иерархически каплет в трубу барабана

где лопнет и гулко играет побудку:

горшочек, вари, Августин,

дабы маршировали «Жили у бабуси»

ландскнехты похмельной памяти

с нею они в ее честь то и дело на марше

выкидывая сапогами

ради давно прошедшего будущего

свинцовый танец фарфоровой девы — Гармонии,

с нею они в ее честь то и дело на марше.

О карфагенская девица —

раскрасавица новгородская

уличная девица-певица неаполитанская

наблусская гурия гулящая

дальняя александрийская новочеркасская

Пиши пропало! —

нью-йоркская старуха!

То есть старая новая дева нью-орлеанская

Махалия Джексон!

Птица Гармонии

Ящерица Гармонии

Старая дева Гармония —

— скачет она хохоча сквозь тусклый хаос

верхом на складном метре

или на сладком горбатом симметричном животном

по форме — вроде ежа

гениальная хохочущая серая ведьма!

«Нет, мне невнятна скорбь душистых сладких муз,

Обманчивых дарами пчел эфесских…»

О, невысохший дядя!

Что же ты наконец приумолк,

едва поболтав побрякушками

новоевропейского вымысла

от той же драмы?

Тусклыми голосами

слепыми словесами

бестелесным звуком

безносым придыханием

одними согласными — даже не «А»,

которые не звенят

не мычат будто они микроскопические быки

не свистят пастухами когда те зовут на солнце собак

не шипят словно набравшие в рот воды хамелеоны

не цокают

не чавкают

не чмокают

не щебечут в паутинах тысяч мелких птах

не рычат

не горланят

не улюлюкают

но никогда не умолкают —

такими голосами странно повествуем мы о Гармонии:

Медведь Гармонии

Игуана Гармонии

Симония Гармонии

О голубые валькирии!

Где парите вы — стихии ветра ледяные наяды?

Какие меры ныне распахнуты

под вашими безголосыми крыльями

пустых пернатых пропорций?

Так несется стая та в безоблачном воздухе —

треугольник белокрылатых валькирий трезвучий

Мы же

поставим себе на голову

ледяной котел с кипящей вареной валькирией

готовой гамадриадой пня охладелого огонька

и, поумнев на глазах, поразмыслим о прозрачной

судьбе египетского их треугольника,

с тем, чтобы вновь (в духе охладевшей мысли октавы)

пробубнить названия его имен

оседающих на ледяные столбы оскаленных башен

нашей белой памяти

словно бы иней полета валькирий.

Дзинь-дзен

Чего не постигнуть уму

то превзойдем бормотаньем.

Но не забудьте выгнать из дома ворот души своей колоратурную потаскуху!

Так вот:

двенадцать костей составляют скелет

белой совы — Гармонии.

И белый как смерть, как скатерть,

ни в чем не повинный, ничего не соображая,

дудит он в дудку своего темного души скрипача.

Он тихо приговаривает:

Три стороны египетского треугольника, того, который из веревочного круга о двенадцати узлах,

3:4:5

суть не что иное как минорный аккорд резворукой белоликой голубоглазой розовощекой простушки Европы, или, повторяя его «3» как октаву:

4:5:6

Она только и может, что радоваться да рыдать, но и этого кажется ей немало.

Где уже нет одного, там дева — два смотрит избытком.

Это из них выходил фосфор —

испарялся желто-зеленый дымок

— Нас могли убедить, —

шелестел дымок более ветхого, —

честные ученые люди,

будто бы всякий свет

это такой мелкий звук

вроде неслышного писка,

поэтому я думаю,

что наш желто-зеленый цвет

дыма наших фосфоресцирующих костей

цвета тела светила

в высочайшем положении небес

должен — имея форму тела Гармонии —

содержать те же семьсот двадцать долей.

Цвета желто-зеленого диска

в высочайшем положении сферы

вился дымок из костей

еле видный в неяркой полутьме

странного вопрошания о Гармонии.

Эти двое наконец возымели на что уповали.

Фосфорнокрылая солнечная мышь

ярко взошла в поднебесной темноте.

Неприятным резким криком

возвестила она о своем появлении.

— Не отдадим лиру на растерзание грызунам! —

кричали вокруг.

— Но я слышал также, что собаки,

которые мочатся на стены мечетей,

редко страдают от старческих недугов.

— Так неужто же глупое чудище, составленное из одних пропорций,

только и машет стрекозиным государством

в основаниях нашей памяти?

Кто же — Она? Тюрьма или горилла?

Или она просто склеротически дряблая

с забывчивыми щечками пьяная баба — Гармония

у которой грудей до отвала

да еще не сказать сколько задниц впридачу?

Скажем так — скажем этак…

Но даже если обезьяна Гармонии

скорчилась в первопричинах вещей

прежде нежели родилась самое — Гармония — так что же мы?

Вот уже как четвертую тысячу лет

месим ногами виноградное тесто

из голосов

все той же дюжины аукающихся джиннов?

Так каким же, право, дураком

должен быть тот, кто радуется в сердцах

именовать себя учителем!

На этом смолк перламутровый шопот раковины Вселенной

стихли его жалобные мерцающие звуки

кончились Аористы Обветшалого

и в изумрудную воду нырнул зимородок.

Познанья плод двадцатигранный

Плывет меж ребер тридцати Среди вершин двенадцати

Сам наливаясь силой бранной

Но пусть он пока наливается —

Мы рассмотрим фигуру попроще

Кто хочет пусть напивается

Мы же останемся тощие

Вон

10_ Туча ли ходит над морем ужасная

Вихри ли струи по воздуху вьют

Но не проникнет одна безобразная

В дальний приют

Смотрите в тетраэдр

Вращая пращаэдр!

Он троеугловый:

Есть по три угла с его каждого боку

Четверобокий, четверобок он.

Тетраэдр

20_ Чатураэдр

Эдраэдр

Тудаэдр

Кудаэдр

Сюдаэдр

Зюйдаэдр

Нордаэдр

Ост-вестаэдр

Вершин четыре и четыре грани

Да ребер шесть всего у Вани

30_ Ваня это в анном случае дитяэдр,

Кто ядра тайные колеблет

И всё не так как у людей:

Имеет четверо грудей

А не столько сколько потреблет (то есть две)

Чрезвычайно плотно сжаты

Они гудят алея по краям

И рассыпаются неровно пополам

Где единицы к трем поджаты

Треугольник Паскаля

40_ Скулит и оскален

В пятом ряду его

Шесть — серединой

Сбоку — четыре

С краев — по единой

Ядрами ведает он неделимых:

Один, четыре, десять, двадцать и далее —

35, 56, 84, 120, (165, 220…)

Кончилось смотрение в тетраэдр

Перейдем к икосаэдру

50_ Треугольник Паскаля

Он скулит и оскален:

Бегут из седьмого скулящего ряда

60_ Где двое с оскалом в шести измереньях

Сквозь шесть и пятнадцать построены прямо

И скачут во двадцатигранных твореньях

Скачут они — почемуэдр?

Ученый ленивый лощеный игривый

Посредственной мысли невежда моргая

Навряд ли проникнет в тебя дорогая

Удачею мимо счастливый

И правой и левой ногой

Ему не проникнуть в тебя дорогой

70_ И касаясь его

Не найдет ничего.

Словно сорока на березе

Не выделяясь опереньем

Из вида белого ствола

Его напрасным мысль кипеньем

Давно себя превозмогла

Бывая живая.

Икосаэдр

И коза эдр

80_ Из козла эдр

Из осла эдр

Из орла эдр

Из вола эдр

Из мотыля эдр

Из кобылы одр

И косая др.

И коза, и одр

И коза и дедер

И куда я деру дал?

90_ Кузьмаэдр

Искоса

Искосаэдр

И хуса этр

И кусая это «р»

О кусая хитер!

В золотом сечении

В золотистом улучении

Сперва пометили б ежа, ей-Богу!

Иго за́ ветер

100_ Игжаэдор, ежаэдр

Их за это: др-р!

Икосаэдральный

Икосаэдрический

Икосаэдрально

Икосаэдрически

Икосаэдральна

Икосаэдриче

Икосаэдральная

Икоса

110_ Совершенный, пятигранный

Двадцатитроеугольный

И толкай его

И катай его

Икс за кедром

Зет за сидром

И кудаэдр за мудрым

За великим полиэдром

Дром.

Гром.

120_ Ребром.

Икозаэдр

Иконяэдр

Иклеймяидыр

Иксосаэдр

Ипсилаэдр

Играэдр —

Задаэдр

Всех налево уходящих

Троетоптанной пятой

130_ Дверь направо закрывающих

Пятистоптанной тройной.

Двенадцать вершин он имеет,

И в двадцати гранях немеет

Пронзительный его надежды вой —

Лишь бы увидеть вид живой.

Глупость человечества

Описанию не поддается

Человечество глупо

В любом его повороте

Даже если наоборот

Всё равно оно глупо

Нельзя предъявить ничего

Что говорило бы против

Так начиная войну

10_ Бедных оно нынче нянчит

Так кончая войну

Чешет их или гладит

Или ерошит

Так продолжая войну

Воя или воюя

Гонит оно волну

Душу свою волнуя

Бедное человечество,

Очень тебя мне жалко:

20_ Действует Их Величество

Стреляющая Подпалка

Летающее орудие

Летательный аппарат

Умеренное количество

Взрывчатый препарат

Чистое неприличие

Выставлен на парад

Ровно в том самом месте

Что и в начале века

30_ Точно в том самом смысле

И от той же причины

Космический феномен

Фантастическое явление

Всё-то оно катается

Шаром, круглым шаром

Взад и вперед

И наоборот

Глупость твоя, о глупость!

Единственно медициной

40_ Каждой каплею датской

Беженцам ставить клистиры

Суровой рукою солдатской

Что же она блестит

Целому белому свету?

Нет конца твоей глупости

И начала ей нету!

Ах как гуманитарно

Ах до чего стерильно

Но до чего бездарно

50_ Или вовсе сенильно

Всесторонняя глупость

Действует справа и слева

Сверху она и спереди

Снизу да сзади

Так-то она всеобщая

Чистая пребывает

Махает руками, подпрыгивает

Прибывает и не убывает

Глупеет глупая глупость

60_ В прошлом и настоящем

В вечном и бесконечном

В обозримом будущем

И в необозримом тоже.

В начале всех непотребных начал

Единственно Хаос безмолвно молчал

Или просто мычал нечленораздельно икая

Может быть он скучал —

Я б сказал попрекая,

Но промолчу.

Более про то говорить не хочу.

Из всех лишних скучных и суетных начинаний

Один лишь Хаос служил чинами

10_ Неустроенный глупый плохой

Грязный влажный слепой сухой

Невыразительный неопрятный

Невидный видный глухой неприятный

Приятный даже на ощупь и вкус

Отвратительный отталкивающий

Притягательный магически магнитный

Щиплющий за щеку-с.

В этом Хаосе немыслимо бесконечном

Вздорном и конечно невечном

20_ Дроблено-ячном, ящично-ячменном

Яично-мучным выражением одночленным

Болталася Единица одна

Кое-когда достигая дна

Но большей частью не достигая

И ничего не постигая.

Так, собственно, возникла и происходит Гайа.

Каким бы ни был ее первый всплеск

Как бы ни убывал ее нервный блеск

Но выше и выше звучал неровный треск

30_ Разгоняя темь

Разлагая тень

Наступает день

Уступаем сень

Считаем семь

И ткемся уже по известному толку

Язык на плече а зубы на полку

Но пока еще не вертелся волчок.

Говорят, вначале был Большой Толчок…

Наскучив скукой своего положенья

40_ Тот Первый Примус пришел в движенье

Скажем например в круженье

Круговое скольженье

Из того своего положенья

И отделяя круги и слои

Несся он несся сквозь мысли свои.

И вот сгустившись немного больше

Или почти что считаем столь же

Сколь это выгодно всеобщей пользе

Стала среда намного тоньше,

50_ Реже нежели была раньше

А в ней сгущенное центробежно

Чье-то тело темнело безбрежно

Можно сказать сияло ярко

Вымени нет, скучает доярка.

Всё что далее известно смутно

В силу того что мы знаем скудно

Какие мраки тьму разметав

Звездами блистают еще не став.

Тем не менее в пене пыли

60_ Как бы уже светила плыли

Долго одно из них понемногу стыло

Мало сияло стало постыло

Кора земная его покрыла

Вода под паром на ней бурлила

И тусклая туча над ними кружила.

Вот тонкой химии передержаньем

Одолевая душевно ранних

И дух огласив полудиким ржаньем

Возник прекрасный Двадцатигранник

70_ Он всем чем мог ступал и правил

Был правильный он без всяких правил

Вертя из молекул — и этой и той

И снова этой в последовательности простой

Он вновь и вновь повсюду катался

Но сам собой навсегда остался

Дорогой свободы рискуя затем

А между тем

Росли в оболочке полой и водной

Микробы огромные водой полноводной

80_ Текли водянистой широкой рекой

Трясясь поклонись ты им щедрой рукой.

Да, вязко было то мелкое море

В нем даже не плавала низкая суша

Только вулканы иногда взрывались

И в густую воду огнем вгрызались

И море становилось жидким

Тяжкие волны взметая ртутью

И образ высей в них был пережитком

Не просто статью

90_ Но пылкой сутью.

Единственной мыслью единомысленно

Преобразуя среду дуновения

В зеленоватом морском ничтожестве

Находит бедная

Средство вредное

Всем телом двигаясь в отдельной клетке

Дыша уже иным дыханьем

Сама стоит самостоятельно

Она — расслабленно густолазурная

100_ Зеленомнимая керулейная

Голубоокая порфиропурпурная

Лазуроглазурная небеснофиалковая

Лазуритоазурна она

Фиолетовочерная словно синяя ночь

Пирропорфирная огненновинная

Хлореобледная хромовояркая

Бирюзовая малахитовая

В индигоциановых волнах пляшет

Встает ложится и скоро взлетает

110_ Дыханья след оставляет черным

С керосиновым запахом бензиновой нефти

В нем летает в нем порхает

В нем пари́т когда же и па́рит

Сетчатокрылы крыла в чешуе

Дребезжа возникает над нефтью болотной

Над ямой мазутной измазана мазью

Исполинскими крыльями трепещет и машет

Слагая садится и вновь взлетает…

А Гайа, о Гайа смешная какая!

120_… И вновь взлетает, садится слагая

Широкие крылья над головой.

Гайа, о Гайа — смешная большая

Озера ее голубые глаза

Коими она созерцает небо

Как с него каплет слеза

Реки ее сопли и слюни

Из них она водопадом бывает плюнет

Океаны ее милосердный живот

Которым она немного живет

130_ Волнами играет

Одну другой подпирает

Шипящий вдруг создавая гребень

Она его воздевает

Вскипает

И опять плавно опускает

Горы ее лопатки и груди

Ими она запруды прудит

А рук и ног у ней нет

Одни только вращательные моменты

140_ Тормозят движенье объемной компоненты

Вот так оно все и происходит

Заходит Солнце Луна восходит.

Лет не хватало хватало бы дней им

Эра драконов настала позднее.

Невероятная сила мускулов

В каждой точке тела хвоста

Двигала кольцеобразною мышцей

С пастью зубастой

Словно у трижды рогатой твари.

150_ Говорили будто они дышали огнем

По крайней мере холодный огонь

Был в их глазах с прозрачными веками

И студень в жилах их тел

Молчаливо переливался.

Вот вижу один

Поднял из грязи змеиную выю

На шкуре что-то такое рисуя

Скачет другой пляшет третий

В небе летает четвертый

160_ В море же плавает пятый —

Кругом одни драконы:

Летучие змеи ползучие рыбы

Хищные удавы лесной поляны

Навершия голеней неоперенных

Медлительно пересмыкают

Осуществляя переходы

В иглолистой толще лесных отложений.

А там уж эпоха поближе:

Слоны с четырьмя челюстями

170_ И в каждой из них с четырьмя зубами

Нос очень длинный

Гораздо длиннее чем надо

Длинный язык

Которому слух не преграда

Клыки свисают до самых лап —

Это у львов,

Уши длиною с хвост у ослов

Головы с шеей с тело и более

Волосатый хохол и так далее

180_ Рога, бока, дуду, додо и дада

Вместе и по отдельности

А там уж и мы

Торжествуя выходим из тьмы

Невзрачные родом и видом низкие.

Что же делали мы и наши близкие?

Обывательские мненья о нас таковы:

Они нижеследующие:

Как увы

Говорят люди сведущие

190_ По сужденьям ученых мужей

В предвоенный впадая транс уже

Били мы камнем вулканным

Обсидиановым черным стеклянным

В черепа наших верных противников

А иначе ведь против них никак

Потом сидели за ткацкою прялкой

Потом следили не ободрал бы какой

Потом судили по поводу повода

Потом рядили по доводу вывода

200_ Потом радели о чем-то высоком —

Том что спрятано в горшке глубоком

Тараторили по-тарабарски

Все про то же — по-барски по-царски,

Да по-варварски на бобах

С-по папахами на попах

Надувались великой важностью

Набирались сыростью и влажностью

Сытостью насыщались от сыра

Во грибах во червях и в дырах

210_ Окорнав до корней губ дуб

Клали ед на единый зуб.

Эти детские увлечения

Отражают пустые преувеличения

Нашего высокоумного творчества.

Отрекаясь от данного отрочества

Хоть на корточках только свистни

Будем петь последнюю песню.

Наступают счастливые времена

Ныне мир мы вздымаем на рамена

220_ На Землю смотрим снаружи

На знаки на Ее роже.

Есть ли прок павиану

Самосознанье иметь с изъяну?

А если нет —

Зачем мучить человекообразную обезьяну?

Хвостатой Нового Свету

Тоже прока ведь нету —

Прыгает она прыгает

Да без толку если и прыгает.

230_ Взять ли от Божьей искры

Игры в лангуровы икры?

Скачет ли та макака

Этак или вот тако?

А мы отражаясь в друг друге

Подобные мозга зернам

Мыслим Шар под ногами

Так, как Он сам себя — дерном

Из-под ног думает. И поэтому

Об этом новую песню

240_ Именно тут споем мы:

Земля! Твое имя Гайа

Высоко звучит дорогая

Высокое имя славно

Звучит оно всем забавно

Забавно оно звучащее

К высокому причащающее

К самому высочайшему

Вольно в высях вращающемуся.

Вавель хватал Валель

Бабель копал Баб Эль

Баб Эль валял когда?

— Всегда

Всегда над Елью Баб

Когда под Бабьей Ель

Валель валял Вавель

Валялого его

— Кого?

10_ Кого там вёл Вавил?

Кого Вавил там вил?

И вилами давил

И пилами поил

(Хотел сказать «пилил»

Хотя сказал «поил»

Бабы не «бы» дабы,

А надо бы «пилил»)

Строительство медленно подвигалось вверх

Когда пришло класть печь

20_ С печи упал кирпич

Кирпич упал на печь

С печи из-под печи

Под печь упал сплеча

На печь из кирпича

Упал и пал пища

И пищу опалил

И лил и в мыле мыл

И млел по мылу мим:

— Пожар! — орал — Горим!

30_ Вавило это Рим

«Он» это «им»

Подумать только: Рим и Вавилон

Всё равно что Москву назвать Астраханью

Происходит развитие движения

Рим. Мир мри!

Мори мир, Рим!

Рои Рима мори

Моря Рома мри мира

Мрамор мира мори мир моря

40_ Морящая арматура, гори!

Грей и три!

Трижды три Рим,

Ври, мри и жди трижды!

Третий Рим, гори!

Трижды треть один

Тремя языками речистыми

Губами нечистыми

Зубами скалящие

Телесами плечистыми

50_ Дух выдыхающие

Изумрудный и смрадный

Смарагдовый трудный

Смородинный вредный

Смердящий и скверный

Грозный и грязный

Грузный и грустный и гнусный

Такие три земноводные

Вышли из Третьего Рима

Такой вот именно дух

60_ Выходит у них через рот

Из самых ворот

Идут они шагами

Несут тремя ногами

Грозят гремят врагами

Бегут трясут рогами

Неровными кругами

Блаженными благами

И машут сапогами

Кого же они так приветствуют

70_ Эти бегущие амфибии?

Они идут шагая в ряд

И ставят ногу твердо

Гори и говори подряд

Солдатская их морда

И твердо жабья дисциплина

Живым плетеньем сцеплена

Во облаченьи цеппелина

Раздувшись нежели пелерина

В пуху раздавшись как перина

80_ Не различит в яйце блина

Их в яйцах лбы, в блину их рожи

Как в тесте бы и в теще тоже

Тощая теща по лестнице шла

Толстому тестю тесто несла

Тесто же тесть хотя бы и толст

Теще тощей подмажет под холст

А кажется словно «под хвост»

Но разве бывают хвостатые тещи?

Право не ведаю, были бы тощи

90_ И если бы шли бы, то и тесто несли бы

Как саламандры поющие

Жабьим мужьям напевая

Песнь Жаб

Оттого произойдет совершенное падение нравов

Неупорядоченные поползновения

И возникающие отношения

И исчезающие подношения

Подползающие лишения

Самого этакого

100_ Такого экого

Кого — кво — ква!

Вот утробная утроенная суть жабьего марша

Невозмутимо носит полупрозрачный комар шар

И с ним стоимость недоосуществимой продажи

Содействующей пропаже даже

В небытии черной сажи

А на горизонте уже вырисовывались контуры

развалин башни

Строим угол

Гоним в угол

110_ Загибаем по углам

Гоним пугал

Просто в угол

Поделив по пополам

Повсюду присутствуют обломки пугал

Каждый обломок равен одной восьмой части

целокупного пугала

Ибо слог «по» отвечает делению надвое

То есть «по-лам — пополам»

А в слове «попополам» их ровно три

Три с третью

120_ Третий Рим

Орем: «Горим!»

Кричим, горим

Тереть его теперь

Рим горим

Рим Рим горим горим

Рим Рим Рим

Горим горим горим

Иван Алексеевич, сколь уязвительно и трудоемко

Влагать российские отечества и имена

В стихи, обыкшие ямбической постромкой

Слагать слова, гоня их в гости к вам.

Иван Алексеевич, вы временный поверенный,

Я шлю вам этот жалкий меморандум,

А вы его сожгите вместе с деревом

В печи, пустой дотоле и прохладной

Иль пролистнув разок о полночь неохотно

Пошлите к берегам моих границ

Хоть батальона два морской пехоты

Иль часть рукою вашей писаной страницы

Тем дух мятежный мой изрядно ублажив внутри

С почтеньем к вам глубоким.

Вами жив.

Алеша, дорогой, прости мне эту паузу

Чтобы заполнить временный овраг

Шаги часов напоминают краба

Стригут, кроят и бреют под машинку

Носителя купонов индульгенций

Но гибок путь через понтонный мост

Его не разорвет река портвейна

В предательстве мне тягостен упрек

Зато легка мне внутренняя рифма

10_ Бубенчик параллели — буква сигма

Глава Софокла — краткий монолог

Глаголов кладь однообразной вязи

Но нету пня чтоб голову склонить

Чтоб голому собрать мне на рубашку

На распашонке пуговицы нет

Душа ребенка — лепет нараспашку

Невинный взгляд, проплыл как белый свет

Петрозаводск с игрушечными львами

Я в вероломстве упрекаем Вами

20_ Напрасно. Красное манит,

Раздвоен рог игрушечного тура

Котурн — опора хилого артиста

Ах, где же лестница, опорою гнилая?

Не щит, не меч, не панцирь, но пила я.

Однако даль куда стучит кулак

Воспетый утомленным Заболоцким

Однако та, которую Союзник

Помог принять в распущенную лигу

Однако луг взрастивший корнем финик

30_ Однако плоть безумной гоморрянки

Всё манит, всё влечет

Как бурлаки товарный недостаток

По берегам сомнительных достоинств

— Их чертит сухорукий передвижник —

Сухою парою мудак Михнов-Войтенко

Иль кто-нибудь еще с духовным ростом

Но скоро нам отменят мягкий знак

И всё изменится. В уключине погоста

Воскликнет оскопляемая мышь

40_ Речь отвержденная восстанет против смысла

И кинет камень-якорь в прут коряги

Ударит кнут-прожектор по щеке

Цветистый луч по нежному сиянью

Блудливое кино заменит театр

Театр заманит орды в балаган

По деревням поедут страусята

На яйца сядут десять добровольцев

Вооружатся луком до зубов

И сохранят сыночка от собратий.

50_ Но нет, беги, иллюзия, беги,

Уж лучше грызть свечу, коль всюду лампы

Уж лучше кремнем бить по черепахе

Сиди, сиди практическая жилка

Пульсируй, пой гильзопрокатный мускул

Как мускус пахнет новый револьвер

Но старой щуке жизнь без впечатлений

Мила. Шаг вечных звезд извечно нов

Извечно гол оскал луны голодной

Что небесам заплатой всенародной

60_ Подчас несет изменчивый глагол

Для вас — а вас чаруют нити мифа —

Понятен будь засахаренный мед:

Консервный нож чужих предначертаний

— Сгущенный образ времени.

Есть в Белозерске дева молодая

Она едва лишь отличима от сирени

Всегда в платке она и в белом платье

Она всегда мороженое ест

А к ней всегда стоят смешные толпы

Все тоже просят что-нибудь в стаканчик

Всем тоже нужно что-нибудь такое

То чем владеет лишь она одна

И я попал в кусты ее сирени

И я попал в цветы ее прохлады:

Она дала мне два цветка сирени

Она стакан с мороженым дала

Тебе мой друг того же я желаю

Судьба моя тебя да не минует

Чтоб так тебе мороженой сирени

Как мне пришлось эпистолы твоя

Был бы сыром я зеленым

Никогда б не заалел

Зря кита не съел Иона

Может рыбку пожалел?

Что ему — а нам куда? —

На стеклянном на плоту

Развеселая еда

Кажет свету наготу

Наши девы из изюма

Наши дамы из халвы

Пьет река вино из трюма

Морем пьяной головы

Наша палуба — пирог

Ветер в паруса — овес

Берегов бараний бок

Кашей гречи супорос

Прямо с маковых небес

Ароматная роса

С чесночком небось — не без

Виснет тучи колбаса

Может это жирный смерч?

Может ливерной волной

Индюку двойная смерть

Есаян бежит за мной?

В волны белые сметаны

Якорь падает как хрен

Славьте, звонкие стаканы,

Сильный торт на правый крен!

Передержаны в печи

Недожарены в зубах

Волн седые кирпичи

Рассыпаются в супах

Что-то медлит шторм не чая

Разразить над блюдом зев…

Ну, свари, Алиса, чая

Ты, прекрасная как лев!

На усу моем хвоста

Чистой речи белый мед

В соловьиных языках

И под выпивку сойдет

Ночь как спелая смоква́

Тушит красные перцы́

Завтра свежая Москва

Нам покажет огурцы

Алешенька, зачем же в Салехард

Где в ледяной баян охрипший бард

Сосулькою орфической в струю

Должно быть лиру тренькает свою?

Чтоб на моржа науськивать песца

Гагарам чай не надобно певца

Чтобы менять свой ежегодный мех

К чему эфирный звук твоих помех

Баранам этих суток волчьих стай?

Алешенька, ну будет, перестань —

Бежит олень полярный эскимос

Тебе затылок кажет Канин Нос…

Зачем же Салехард — не Гибралтар

Где Геркулес алтарь поставил встарь?

Гляди — любая тварь бежит на юг

Дают ей это или не дают:

Бежит на юг тетерка и дрофа

Бежит на юг полярная сова

Бежит на юг обрезанный енот

Вдруг оценив на вес свой древний род

И даже тот кто более чем финн

Туда влачит судьбы своей графин

Все реки на которых я плыву

Туда направят влаг своих халву

Магнитный шприц освободив компа́с

Теперь свободно смотрит за Кавказ

И сам Кавказ добыв подобья ног

К ним смазанные лыжи приберег.

Ах эти лыжи… Неужели снег

Тебе милее наших луж и нег

Березы тополиного ствола?

Тебя любая из столиц могла

Держать как сердце бубенцом звеня

А ты — внезапно, не спросясь меня

Не сверясь даже с направленьем карт

О ужас — в эту область юрт и нарт

Где прямо в соль губу макает Обь

И свежий лед ее целует в лоб.

Вернись, я вновь и вновь молю вернись

И отвернись от северных зарниц

Мир одноглаз без одного из нас

Верни же нам хотя бы пару глаз

Чтоб я от вологодских островов

«Алеша, жду тебя и будь здоров»

Сказать мог искренне.

Плыву по речке Сухоне

С сухими берегами

Она такая тухлая

С еловыми дровами

Она такая грязная

Как лирика Высоцкого

Помоями обмазана

До Устья-Вологодского

Без малого сокровища

Без счастия семейного

Оставили товарищи

Иоанна Безземельного

Хоть с львиным сердцем Ричарда

Я опускаюсь к Югу

Но там за Югом — Вычегда…

Будь здрав. Целуй подругу.

Мой дорогой Сергей, мой дорогой,

Тебе, хоть я и восхищен другой

Несу к подножью лести эти строфы

Затем, что рядом с Евою Голгофы

Ты смел прозреть окостенелый знак —

Внутри плода, среди красот и влаг

Кость желтую, чьей сухостью округлой

Пренебрегла ладонь жены еще не смуглой

(Был ярок, но не жег эдемский свет)

Я радуюсь! Ты умница! Привет!

Но что за прелесть в этом туповатом

Подъятии очей, в плече слегка покатом

И широко возвышенных бедрах!

Сереженька, родной, я просто ах

Как радуюсь! Я счастлив без предела!

В Москве глаза мои, а здесь — слепое тело.

Возрадуемся: мыслить невозможность

Влечет на юг моя неосторожность.

Грустить не будем — слез в Москву-реку

Ронять как пеликан кукареку.

На мандарине вырастут орехи

Скорее чем колтун на рыбьем мехе

На чесноке плоды прекрасней тех

Что миновали скушать в ночь утех

Четыре кряду — рядом пара сразу, —

В графине уж, а мышь нырнула в вазу

В далекий штат подался кадр ларис

Арбуз на кедре вырос кипарис

Что твой жираф на баобаб тетради:

Ужасная жара в Тивериаде.

Так невзначай не размочи левкас

Целуй вокруг, да не забудь и нас

Которые под вечер силу зрака

Вперяем в мутный пояс Зодиака.

Так уж вышло с нашими нынешними делами

Что в пору пришло объясняться с друзьями стихами:

И впрямь — сухопарая проза придаточных мыслей

растит oчевидность

И нет в ней ничего претендующего на дальновидность

Поэзия же, напротив, вся в будущее устремлена

Хоть в прошлом черпает она силы для продлевающегося сна.

Что может быть лучше общественного положения поэта?

Ему открыты все двери. Все рады ему. И не только это:

Многие, даже если не рады ему, вынуждены делать вид

10_ Что рады ему если ему придет в голову сделать визит

Даже если без приглашения хуже татарина явится

Все равно изволь радоваться, словно именно это нравится

Изволь поить-кормить-спать-уложить эту безответственную

персону

Если за примерами далеко ходить, можно написать письмо

..ерсону

Он не поэт, но знаком с особенностями богемного существования

Гораздо больше, чем приличествует особе в будущем

духовного звания

Но что это я впрочем добываю из чужого глаза дрова?

Ведь в собственном моем их по меньшей мере два.

Я и сам знаю как трудно быть на свете поэтом.

20_ Писателям проще: им только жарко летом

Зимой же они словно в перья самцы петуха обряжаются

в индульгенции своей профессии

Независимо от пола, расы, национального качества

и особенностей конфессии

Поэт же чувствует зиму всей кожей собственных пяток

и носков

А такжe всем изнемогающим в мире он рад бы уделить

из имеющихся у него носков

Когда б имел хоть один — но он наг не только символически

И добрые чувства его души — главным образом платонические

Иначе: они не направлены ни на какой определенный объект

Кроме того, о котором можно сказать, что это не объект,

а такой субъект.

По-новому говоря: поэты самовлюбленны и эгоистичны

30_ Их головы ветрены, в чувствах базар, а души пластичны

Как самоварная медь, если ее как следует подогреть,

а потом как следует вдарить:

Вот самоварчика-то и нет. Ни водицы всхлебнуть, ни же чайку

не напарить.

Возьми хоть кого угодно… Впрочем не надо. Возьми меня.

Примерного семьянина как всем известно. Не далее

как третьего дня

Я — сын, брат, муж, едва ли не дед — многочисленной

челяди и внуков

Xамелеонов, тараканов, пауков, преуспевший в философии,

теологии, положительных науках

Повидавший свет, знающий где почем сколько чего и прочее

и прочее

Сменивший пять родов занятий, четыре

воинских звания одно другого ниже, три религии,

два отечества, без числа мест работы и …

(многоточие)

Можешь себе представить: вот этот самый «Я»,

которого ты взял для примера

40_ Лаял на собственную собаку. Возможна ли более странная

химера

Для иллюстрации ненадежности всего, что так

или иначе cвязано с поэзией?

Тем более, что это неправда. Как говорят в Меланезии:

«Хороший был бы человек, да вот рот у него

великоват» — перед тем как съесть

Или в России: «Не важно куда посадят —

осталось бы только на что сесть»

Или: «чем сесть» — чтобы было вдвое больше третьего смысла.

(Не помню кто): «Сыр — это, в сущности, чувство

тельца, которое перед тем четырежды скисло».

Ты видишь, как порхает она, летучая мышь легкомыслия:

Одно крыло стрекозы, другое птичье, третье висит просто так,

а головушка лисья.

Послушай лучше историю соседки, которая живет наверху.

50_ Был у нее рояль. А всё незамужняя.

Ну что молоть чепуху

И при чем тут рояль? Просто нехороша собой.

Ночи напролет стучала по клавишам поставив его перед собой

Гендель у нее выходил еще выразительнее Шопена

А виолончельные партии звучали и вовсе отменно

Было конечно известное увлечение техникой в ущерб

непосредственному чувству

Но некоторая искусственность не приносит вреда

истинному искусству

Как оно и было в данном случае. Ну вот, играла она, играла…

И вдруг… вышла замуж! За олуха каких мало —

60_ Я говорю, собственно, о качествах его зрения: за олуха-слепца

Вышла эта артистка. На свадебном пиру было

съедено ими два oгурца

Как положено по левантийскому ритуалу

(Она из Сочи. А оба они из Кишинева.

На всякий случай нужно, чтобы это тоже играло)

Затем не буду перечислять что еще было ими

выпито или съедено

И три дня ее не было дома. Наверное так теперь

у молодежи заведено.

Я совершенно иссох душой без привычных над

головой экзерсисов

И тщетно ловил сиротливым ухом шелест

ночных цикад на ветвях кипарисов

Вернулась — и прямо с порога к роялю. О ужас! Прямой барабан!

Она к нему нежным пальчиком, а он мычит как баран

70_ Рога которого никогда не пойдут на изготовление лиры

Ни малейшей гармонии. Заговор в самых сферах эфира

Сухой стук, режущий ухо, тиранящий душу и сердце язвящий

Вот тебе яркий пример того, что когда некто

вдохновенный и предстоящий

Берется не за то, к чему его определила натура

Его перестает слушаться даже примитивная клавиатура.

Обосрал ты меня мой друг

Обосрал ты меня вдруг

Обосрал ты меня из первых рук

Обосрал ты меня трагикомически

Обосрал ты меня просто космически

Обосрал ты меня парфюмерно и косметически

Обосрал ты меня развратно, но мило

Обосрал ты меня учтиво и щедро

Обосрал ты меня глубоко и несправедливо

10_ Обосрал ты меня при помощи всех доступных средств

Не пренебрег даже голодающих детств

И древних народов высоких наследств

Обосрал ты меня Эразмом Роттердамским

Обосрал ты меня Агриппой Неттесгеймским

Обосрал ты меня Ларошфуко и испанским гриппом

Обосрал ты меня веером

Обосрал ты меня клевером

Обосрал ты меня гафелем, кливером и стакселем

Обосрал ты меня яго-шейлоковской шекспириадой

20_ Обосрал ты меня — и так мне и надо

Обосрал ты меня себе в усладу

Обосрал ты меня тише воды ниже травы

Обосрал ты меня с ног до головы

Увы:

обосрал ты меня в эпистолярной форме

Обосрал ты меня после дождичка в четверг

Обосрал ты меня так что глазам не верю

Обосрал ты меня — пишу и плачу

Никто не мог бы меня обосрать как ты

30_ Обосрал ты меня — о как тебе не сты —

дно было обсирать меня с такой нравственной высоты

Обосрал ты меня из населенных пунктов

Обосрал ты меня, так сказать, с котурнов и пуантов

Обосрал ты меня суровым эвксинским ветром

Обосрал ты меня как последнюю собаку

Обосрал ты меня на всем скаку

Обосрал ты меня из Баку

Обосрал ты меня всех времен и народов

Обосрал ты меня удодов

40_ Обосрал ты меня даже от удмуртов

Обосрал ты меня ясным солнцем

Обосрал ты меня синим небом

Обосрал ты меня белым медведем

Обосрал ты меня — как говорит Ду-Фу —

Так что хочется съездить с милым в Уфу…

Увы, мне доступней высокий гроб Хуфу

Но даже здесь ты умудрился меня догнать

и быстро обосрать через нужды нового кабинету

Там, знаешь, климат такой:

50_ только Нил один

c Эфиопских гор бежит

а дождичка не бывает, его там нету

Но ты, о соперник Нила

cотворил его вышеуказанным способом

oбосравши меня описанным методом,

а также через дырявую монету

То есть ради чистого искусства

Которое я всегда в тебе уважал

А теперь вдвойне уважаю

60_ и долго еще буду уважать

(Хотел на этом кончить, но буду продолжать)

Ты обосрал все мои истинные ценности!

Приходила жить ко мне

Психея Бонапартовна

Так, девица средних лет

Юлия Мартовна

Широко шумящий рейн

Серый вольф в лесочке

Уронил в передник ейн

Лакомы кусочки

Гроб нам с брод с кем на бобы

Швы на косых лапах

Боком выли по грибы

Без штанов да в латах

Горе в пимах — не в лаптях

Мысля карамзинус

Расправляет хвост летя

Эха длинный минус

Софья Власьевна тук-тук

Хунвэйбин Рисович

В темну клеточку сундук

Григорий Борисович

По истории нулей

Мыслится доступно:

С каждым разом все круглей

А стоять преступно.

Алешенька, я странствую вне дома.

Где? — спросишь ты. Изволь: южней Содома

(Географически) стоит моя нога

Обута кожей в форму сапога

Февраль, жара — вообрази такое

И общество увы как сплошь мужское.

Передо мной в пустынной Араве

Деревья чахлые стоят на голове

Еще зима и прозябают травы

Кой-где сквозь камешки просовывая главы

Уже весна — и свадьбы у жуков

Под колкой тенью мертвых трав пуков

Парит орел и бродит антилопа

Верблюду вслед дырою телескопа

Ночные зрелища иной наводят сон:

Я созерцаю звездный Авиньон

Где полная Луна как пленный папа

И сфинксу-Льву Сатурн как третья лапа,

Юпитер с Диоскуровой ладьи

Склонился вбок не видя впереди

И вынырнул из стройных туч отчасти

Пугнув Стрельца персидским двоевластьем

Венеру, что вот-вот должна взойти

А Марса, знаешь, не могу найти

Ни в небе, ни в дороге, ни на карте

Ни в собственной душе.

А дома буду в марте.

Почему я, Мария Васильевна, нынешних книг не читаю?

Да начать хоть с того что я, Марья Васильевна, крыс

не люблю

То ли дело ворона! Ворон с наслажденьем я в небе считаю

Если ж нету ворон, просто в небо смотрю и терплю

Разумеется вставши судьей в знаменитую позу

Или в мантию кутаясь как поседелый павлин

Я бы мог обличить нашу — скажем шерстистую — прозу

За ее плюнуть форму и смысла неправильный блин

И изречь вереща с унизительной этой ступеньки

Что на деготь выменивать хвойное мыло пеньки

Лишь достойно когда во служение, на четвереньки —

Но увы, нелегко мне взлезать на такие пеньки

Нет, о Марья Васильевна! Я далеко не Белинский:

Где мне чавкать в кормушке гражданственных нравов

и прав —

Я безнравственный сам, дуб в зенице моей исполинский

Кто ж тут будет пылить из чужих-то опилок набрав?

Оттого мне брезгливо и тронуть провисшее вымя

У старателей истин, к дракону червивой змеей

Пресмыкаемых ввысь, чтоб усвоить рептилии имя,

Спрятав поротый зад под павлиньим нарядом у ей

И смешны разумеется мне идиотские детские басни

Будто автор — пропеллером в самой опоре хребта —

Орошает анютиных грядок народные квасни

В рот набрав содержимое дна из ведра решета

Я к народу — ни-ни, я в народах увы не уверен

Я заметил, что в каждом из них эталон красоты

Это втайне им служащий гладкий ухоженный мерин —

Как читаю «народ», так и вижу родные черты…

Бог Словесности, в Индии знаете, звался Ганеша

С головою слона выступая на мыши верхом

Он судил да рядил и народ его славил — конечно

По причине ушей и хвоста и за хобот с подбитым клыком

Впрочем все это мифы — вранье и махание млинов

Тут и ступку и пест измололи успеть жернова

Скучно мне пресмыкаться меж наших бесцветных павлинов

И, пустая пусть, мне все ж дороже своя голова

Много по миру мнений, а я — ничего не считаю

И довольно и полно мне попусту праздно галдеть:

Потому-то я, Марья Васильевна, нынешних книг не читаю,

Что очками на старости вышло макакам слабеть

На этот раз, о лилия рыданий,

Нырнем во струи низменных преданий,

В балетных мук пластическую скорбь,

А ты через цветы как в перископ

Смотри в фонтан полуночный под утро,

О чем помалкивает «Камасутра»,

Но реченькой из «Книги Перемен»

Тут налицо семейный феномен:

Ужасно ограниченные знанья

Об отношениях полов (названья

Совсем не к делу токов иль желез) —

Причины драмы. Только и всего-с.

Я отметаю как сюжет банальный

Анальный, уретральный и оральный

Истории про мутный лунный цикл

И истерии грязный мотоцикл,

Презрю я механизмы простоваты

Как рыцарь — сутенерские прихваты,

Так с мимикою низом лицевых

И импульс мышц повыше кольцевых.

Послушай, право: жалкий опыт личный,

Невежество и рокот безразличный

Бамбуковой исподней прямоты —

Вот чем больна и чем страдаешь ты.

И милая царица водяная

Плеснув в фиал слепящий и пустой

И в сок и в плод тебе, моя родная,

Кубышку вьет фарфоровой ботвой,

Но горько — мне,

и дивный образ твой

Потускневает в инее забытий —

Так дворничиха ивовой метлой

Сирает в пыль панельные граффити.

Полость синего таза

полна до самого края

Холодно. Скоро осень.

Купол — до поднебесья

Гонг: из солнечной ванны

капли последней гирей

Падает шар свинцовый

в глухую бутыль колокольни

Среброхарий! Латуннолобый!

О бронзовомудый!

Златоседалищный, вот и

ночь. И тебя не слышно…

В перине мало пуха

Придется добавлять

Моя подруга шлюха

Моя супруга блядь

В постели нету места

Кровать моя пуста

Одна моя невеста

Как будто бы чиста

Она не любит ванну

Она не любит душ

Она не любит Ваню

Она не мелет чушь

В ней множество достоинств

Снаружи и вовне

Немало райских воинств

Уже погибло в ней

Лежат они в могилке

На пыльном берегу

А черти точат вилки

И делают рагу

Я мог бы и смириться

Я мог бы — но увы

В слезах моя сестрица

Выходит из травы

И так лежу тоскуя

В диване без пружин

Стиральную доску я

Ласкаю не один

Когда я был студентом

Я очень много знал

И мысли оппонентом

Одно лишь чувство звал

Мой друг был сыром датским

Он спит в земле сырой

Камзол на нем солдатский

На нем штаны с дырой

Червей пиявки гложут

А нищих — короли

Никто им не поможет,

Не скажет в пору ли

А я пустою тенью

От самого себя

Напрасно под сиренью

По-прежнему любя

Спой мне лебедь птица белая

Как его я люблю

Спой мне птица лебедь белая

Как его я люблю

Улетел он птицей лебедем

Кого я так люблю

Белым снегом белым лебедем

Кого я так люблю

Кони-лебеди под парусом

Над волнами луна

Вон летят они под парусом

А над ними луна

Конь летел как птица падая

В далекую страну

Улетела птица радости

В далекую страну

Конь унес любимого

В далекую страну

Милого любимого

В далекую страну

Шлем его серебряный

Далекий как луна

Белая безмолвная

Холодная луна

Только знала птица белая

Как его я люблю

Только пела птица белая

Как его я люблю

Ну так пой мне птица белая

Как я его люблю

Вечно пой мне птица белая

Как я его люблю

Дарило мне море синее

Волны вольные воду пенную

Дарило мне небо синее

Волшебство любой звезды

Дарили мне горы тайные

Все дары свои сокровенные

Дарили свет голубых вершин

И пещер хрустальный звон

Дарила мне моя милая

Розу алую розу белую

Дарила белую лилию

И очей прекрасный взор

Не надо мне море синее

Небо синее горы тайные

Не надо мне пены волн и звезд

И камней холодных скал

Возьми себе моя милая

Розу алую розу белую

Дари мне белую лилию

И очей прекрасный взор

Звезда моя ненаглядная

Ты волна моя белопенная

Волшебная несказанная

Роза лилия любовь

Вот будет весь мир как сплошная столица

И вечного прошлого свежий сюжет

На нас повернет свои юные лица

Чтоб нас зацепить как давно за уже

Он смерит, он взвесит — и что же он скажет?

Завертятся кубарем слов буквари

Пониже — поближе, а сами куда же?

Крути — не крути, говоришь — говори

К примеру, к чему на флажок словно волки

Согнали вы душ ваших стадо овец?

Ах вместо того чтобы пасть на прополке

На ниве сердец на худой на конец

Чем сесть за глаза вы мозолили в лужу

Что вынести ближнему б можно уму

Не смазали б лыжи так было б не хуже

Лелеять свинец не впадая в сурьму

Где омская область Тамбова и Томска

Где небо в полоску, где тучи — в крестах

Скажите — зачем вы лудили известку

В отсюда Макар отдаленных местах?

Зачем на заре из перины репейник

По полю — да-да — нет-нет — перекати

Растение впроголодь щи в муравейник

Не все ли вам трын что трава не расти?

Зачем вместо вас на холодном песочке

Насиживал мышь лебеденыш былой

Чего тупокрылая бязь на носочке

Поныне кружит деревянной пилой

Трепещет и плещет рекой кувырканий

На тусклой как вечности штык головне

Где Месопотамия Тьмутаракани

Где топят внутри, но милее вовне

И может быть вняв что не стало быть краше

Охвачены ухом его глухоты

Опять же к несчастью закроются наши

Звездами с гвоздями забитые рты

Лес зеленый шумел той летней порой

И птичий хор голосил-распевал

Наш великий король, наш Генрих Восьмой

По речке широкой по Темзе гулял

Он ходил он бродил меж зеленых холмов

Подышать над рекой вольным воздухом рад

А из Сити к нему вышли сорок купцов —

Все из города Лондона мы, говорят.

— А, здорово, торговцы мои молодцы

10_ Богачи хитрецы по заморским делам!

— Мы-то верно торговцы, — сказали купцы —

До только вот быть богачами не нам!

Мы проливами бурными ходим в моря

И даже туда где земля не видна

Только попусту ходим и плаваем зря

И выходит не прибыль, а убыль одна

А во всём виноват этот подлый пират

Всё бы грабить ему убивать и топить

А во Францию-Фландрию — так говорят —

20_ И дорогой в Бордо нам уже не ходить!

— Кто предателя пленным доставит сюда?

Кто мой королевский исполнит приказ?

Вольный барин-барон или верный слуга,

Или лордов-милордов уж нету у нас?

— Я готов! — отвечал Чарльз Ховард милорд,

Тот лорд, что по правую руку стоял

— А куда твоя милость меня ни пошлет

На то королевская воля твоя!

И увидел лорд Ховард сэр бартонов барк

30_ Увидал и не дрогнул он сердцем тверд:

— Бей-греми барабан, дуй-труби моя труба!

Развернуть знамена к бою! — громко крикнул милорд.

— Все к оружию! — сэр Эндрю Бартон вскричал —

Друзья, подымайтесь на палубу скорей,

К нам пожаловал Англии лорд-адмирал

Перед гостем таким не захлопнешь дверей!

Эй, несите мне мой доспех стальной

Я с мачты высокой копье в них метну! —

Но тут грудь ему пронзило стрелой

40_ Другою стрелою прямо сердце ему

Под железный ворот вошла стрела

А вышла теменем, кости пробив

Но сэр Бартон на рее стоял и орал

Высоко над морем словно смерть позабыв:

— Бейте подлых английских проклятых собак!

Отомстите за всех, кто в сраженьях убит!

За святого Эндрю, за шотландский наш флаг,

Пока моя дудка вам с мачты свистит!

И лорд Ховард занес свой огромный меч

50_ Был первым милорд в абордажном бою

Он срубил сэру Бартону голову с плеч

И в Лондон повез показать королю

Но взглянув ему в лоб от погибели бел

В глаза где застыл смертный ужас и боль

— Чтоб был он в живых, я бы не пожалел

И тысячи фунтов! — сказал наш король.

Государственный случай немыслимый факт

Верный пес предпочел колбасе

И айдентити карт и сикьюрити карт

И грин-карт и лесе и пасе

Не бывало такого — неслыханный фарт

Верно личность проснулась во псе

Съел айдентити карт съел сикьюрити карт

Съел грин-карт съел лесе съел пасе

Кто пешком по хтонической веси без нарт?

Кто верхом на соленом лосе?

Это ты — ни айдентисикьюрити карт

Это ты — ни пасе ни лесе

Прозерпина Фортуны Свободу о брат

Не раскрутит в своем колесе

Не вернешься обратно без кьюрити карт

Без грин-карт без пасе без лесе

И рыдает покинут Европы Левант

Стонет Эхо по беглой красе

По айдентити понт грин-сикьюрити фант

По ермайл по лесе по пасе

Продлевая зимы ослепительный март

Пляшет небо на вечном хвосте

У сикьюрити карт нет айдентити карт

У лесе не осталось пасе

Не сгодилось на дело — пускай на поп-арт

Повисев у Дали на усе

Всех сикьюриайдентити-тити-карт-карт

Всех зеленых и синих лесе

Ни кола ни двора

Ни гроша серебра

Леди ди, погоди

Ледай дай, руку дай

Нет так нет

Так так так

Нет не так

Не так так не так

Скажи мне нет

Скажи мне да

О том что да

Молчат всегда

Когда же нет

Скажи да-да

Да-да нет нет

Нет-нет да-да

Кандинский нет

Малевич да

Курт Швиттерс нет

Бывает нет

Конечно нет

Курт Швиттерс да

Конечно да

Ему дада

Посредь дада

Его нет нет

Малевич нет

Кандинский да

О нет дада

Но не дада

Увы дада

Дада да-да

Вернешься я, вернешься ты

На почву умного совета

Где вянут падая цветы

И пропадают без ответа

Куда бежать, куда идти

В плетеньи странном тьмы и света

Чтоб пропадали все пути

В именьях душного завета

Где я напоминаешь ты

И видишь благородна цвета

Там где цвели плывут плоды

Из тела умного поэта

Ах ты Ниночка

Ну и милочка

Что за чайничек

Ну и мисочка

А у чайника

Нету дырочки

А у мисочки

Нету крышечки

Краше Ниночки

Краше не найти

Краше Ниночки

Краше ночки нет

Даже ночки нет

Шире бочки нет

Уже дочки нет

Всё темным-темно

А у Ниночки

Даже не в очки

Краше не найти

Даже ниточки

Нет ни ниточки

Краше ночки нет

Всё черным-черно

Гаснет белый свет

Мои стихи не убивает время

Мои стихи не убивают время

Да, времена стихи не убивают

И никогда стихи не убивают

Мои стихи плывут и уплывают

А время их увы не убивает

Хотя на свете разное бывает

Но времени они не убивают

От времени стихи не убывают

И времена они не убивают

Они ступая медленной стопою

Идут идут прозрачною стопою

Я несу Давиду воду

Я несу Давиду воду

Я несу Давиду воду

Воду для царя

Мы вино Давиду давим

Мы вино Давиду давим

Мы вино Давиду давим

Пиво для питья

Я гоню Давиду пену

Я гоню по виду пену

Я гоню для виду пену

Мыло для мытья

Шило для шитья

Рыло для рытья

Дуло для дутья

Било для битья

Повод для нытья

Довод для вытья

Выть до забытья…

Диду диду диду дид

Дубу дубу дубу дуб

Дубу диду дубу дид

Диду дубу диду дуб

Пудрец сивый яр и летенец

Судрец рыжебурый кладенец

Кудржец яропегий далденец

Сноп сноп сноп

Грея млея и клея

Шея мышея лисея

Сук барсук медведея

Россомашея норея и берлогея

Диду диду диду дид

И сенич и житнич и зернич

И ржеич овсеич и просич

И студич и ледич и лютич

Дубу дубу дубу дуб

И дождич и инеич — градич

Дубу дуб

Птичич зверинич и рыбич

Стеблич и ветвич и корнич

Цветич и ульич и пчелич

Грибич иишич челович

Кобылич корович комонич и понич

Бычич и травич

Диду диду диду дид

Дубу дубу дубу дуб

Народич маслеич и живич

Семич и стринич и чурич

Звездич и месяч полянич

Ра, река Ра

Там дед тут и баба

Там дед тут и баба

Там дед тут и баба

Сноп сноп сноп

Ничего и ничего и ничего и ничего

Ничего и ничего и ничего и ничего

Ничего и ничего и ничего и ничего

Ничего и ничего и ничего и ничего

Ничего и ничего

Ничего и ничего

В нищете и в безумии

Проводили мы жизнь свою

В золотом слабоумии

Я еще не о том спою

Чтоб казаться колоссами

Поверти, одурачивай

Обожравшись колесами

На осях оборачивай

А небесные истины

Поднесут ли на шкуре нам

В диком пьянстве бессмысленном

Сладкой дурью окуренным

Когда вечерняя подвода

Мелькнет в туманные вертепы

И сторож вечера по меди

Отдаст часы последней трети —

Корабль ночей в исподнем платье

Восходит для суровой вахты

И злак — на перекрестках страсти

И флаг на мачтах этой яхты

Дождем пронизанной шипящим

Как страж дозорный и неспящий

Как дар опасный и манящий.

Кому, кому готовит якорь

Кому протягивает цепи

Она идет трубя как пахарь

И манит нас в ночные степи

Как полководец перед зорькой

На битву армию свирепо.

Вперед стремительно и горько

Стрелами вывернув ресницы

Она плывет над всеми нами

В ободьях мглы — златая птица

И тьму двойным колеблет килем

А мгла как парус или знамя

Или орел на древке шпиля

Холодным ветром к ней прикреплен

И полночь мокрыми ремнями

Полощет крик в обломках ветра.

И плещет рок в укромном месте

И якорь — злак мгновенной славы

Она — звезда, она — невеста

Она как вепрь холодной черной лавой

Плывет и летом и зимой

Качая носом и кормой.

…Прохлюпал по ветру прохожего башмак

а в окна вечер кажет серый штык

плывет луна одетая в башлык

крылами машет маленький кошмар

кровь ищет рылом слабенький комар

двенадцать разбивают суток стык

двенадцать черненьких железных запятых.

Двадцатый век таращит в окнах лики

Швыряет нам с дождем пригоршни мух

Двадцатый век — хватило бы и двух

И зря мы тратим пальцы ног и рук

Иль только рук, коль скоро с нами друг

И если этот друг не паралитик.

В дверях стоит покачиваясь бык

На нем висят покачиваясь яйца —

Слепых секунд извечные рабы

Они звучат прекрасны и рябы

Они качаются и вечно им качаться…

Созвучна рифме тень от желтизны

Китайца дня не выманишь как зайца

Во мгле белеет мир пятном сквозным

Как на груди медведя-гималайца.

О перестань так бешено стучаться —

Удары сердца стали глуше

Ах, он внутри — нет-нет, снаружи

Он здесь! — нет, там — зачем гуляешь?

Постой в дверях, не торопись!

Входи смелее, покачнись!

Ты ничего не достигаешь

Давай возьму тебя за уши! —

А он упорен, непослушен

Стоит в дверях и не желает в залу

Гордясь своим диаметром немалым.

Покойник сыр

лежит в гробу

Его мундир

свернут в трубу.

Его губа

повисла вниз

В его глазах

застыл каприз.

Как эта легкая тетрадь

Потратив тонкие листы

Летит куда-то трепетать

В теченьях чудных и простых

Так просто это и смешно

Так жалко это и угрюмо

То что могло бы быть мешком

Лежит покинув брюхо трюма

Непостоянное трюмо

Стояло б прямо как гора

Перед которою гумно

Кричало пахарям «ура»

Они искусственным дыханьем

Вздымали нивы груди плугом

Оно — землистое плесканье

Работой было и досугом

Мычащее брело на выгон

Сопровождаемое догом

Грозило безопасным рогом

Опиленным провидцем-пастухом

И почва заступом дробима

Взлетала глаз ослепших мимо

Под бирюзовым потолком

Так пыли легкие носилки

Не отягчают наши груди

Сменили пахаря косилки

Освобожденный труд не труден

Изобретатель сбросил орден

С изобретательной груди

Сияют дали впереди

А позади скучает галка

А наверху всплывает пена

Внизу вздыхают черви: «Жалко

Нам тех кто не избегнул жизни тлена»

Механизатор на приколе

Пульверизатор в жидкость дует

Ах мы природе словно в школе

Часы досуга ей даруя

И нам — творящая способность

Крайне важная подробность

Дыши как можешь: даже мышь

Себе домой несет камыш.

Чем мыслию тщиться о мире греховном,

Спеши прослезиться трактатом духовным.

Чем лбом разбиваться о стену из лжи,

Трактат о духовном читать поспеши.

Чем очи слепые гноить и таращить

На внешнего мира гнетущие чащи,

На всяческих мерзостей полный сосуд,

В котором содержится скверна и блуд, —

Сверни свои мысли железной уздою

Туда, где сверкает прелестной звездою

Трактат о духовном. В нем истины свет,

Ведь выше трактата духовного нет

Предмета для самой высокой науки.

Скорей же свои запоздалые руки

Навстречу ему, наконец, протяни,

В трактат о духовном скорей загляни.

Заглянешь — узнаешь, что сущее тленно,

Поскольку текущим во влажной вселенной

Его уничтожит наш благий Творец

Хранитель, Создатель, Предвечный Отец.

Его он сожжет, не найдя наилучшим,

Так плюнь же скорей в суемудрые кущи

Во кладезь духовный скорей погрузись

И влагой верховной скорей нагрузись.

Читай же трактат о духовном прилежно

И денно и нощно, и звонко и нежно,

Тверди его молча, бубни его вслух,

Скорей устремись в этот праведный луг.

Пасись по траве вдохновенного сада,

Чтоб строки висели во рту и из зада,

Исполнишься им — и душа запоет,

А дьявол завоет и прочь отойдет,

И прочь побежит, устыдившись и воя,

Вспотев засмердит, скорость света удвоя,

А ты утвердишь свой возвышенный ум.

Духовный трактат — это сладкий изюм

В размоченном тесте глумливого мира.

Трактата духовного звучная лира

Вольет тебе в душу озера услад.

Скорей же читай о духовном трактат.

Собачьих свадьб свидетель и викторий

Гудит как улей низенький лекторий

Уже девиц прыщавый факультет

От вожделенья скачет на культе

Ресницу трет и мелко пенит кудри

Рыгая смесью семени и пудры

Животный мех над грудию неся

И словно грех по чреслам раструся

С конторским клеем радость оргиазма

10_ На кафедру восходит протоплазма

Визгливый глас сочась до потолка

Плывет медузой в виде поплавка

И тянется к кудрям младых болонок

И всхлипывает слизь с магнитных пленок

Знаменьем века. Дрогнула ноздря

Разверзлось веко, глянула возгря

И се из щели века розоватой

Мутился взор возгрей зеленоватой

Как щупальцем касаясь лона душ

20_ Струит она в сердца сопливый душ

Дабы вознесся кал веселым кексом

Что было срам — зовется ныне сексом

То есть любовью значит половой

Или иначе говоря халвой

Уж социолог стала Беатриче

Содом наук — не полог для приличий

Вот павиан вступает в Вавилон

Стеклянных ванн бульонный павильон

Высотный храм развесистой науки

30_ Шпиль в небеса, зад ползает на брюхе

Здесь пить дают, здесь вешают на сук

Февральских кошек и апрельских сук

И в довершенье общего позора

Математизированная свора

Весенних коз и взрослых кобелей

Тут правит философский юбилей

То теребя какие-то обложки

Вдруг выбегают рук сороконожки

То выгнется нечистая губа

40_ Пиявицей свисающей со лба

То словно воин из ночной траншеи

Выходит клоп из складок жирной шеи

И наконец — уже венец всему

Является на свет порвав тесьму

Как вечный пик пред лик духовных дочек

Яичный шпик и сливочный удочек

Доколе ж будет потный сей халдей

Перед юниц безнравственно галдеть?

Дозволим ли чтоб ожившее сало

50_ Нам о любви смердело и скворчало?

Чтобы козлов иаковлевых тук

Тут на глазах червивился и тух

Струю икая испуская кунью

Я предлагаю оскопить крикунью

И к бороде трофеи прилепить

А зад Орфею кляпом залепить

Чтоб стало плотью жидкое словечко

Где глохнет пес там лает и овечка.

Настанет ночь, померкнет свет

Погаснет луч кривой

Над синим да витает нет

Изнанкой роковой

Над синим нет летает да

То к нам летит звезда

Она несет нам иногда

И гаснет никогда

Над белым тот витает то

Что словно ночь черна

Она про то что нет ничто

Пропела мне она

И пусть той ночи хладный куст

И хладен весь и пуст

Она то око возле уст

То снова гаснет пусть.

Покинув райские сады

С горы струится Нил воды

Не помня как забыл где сад

Бежит хмельной вина Ефрат

Молочный Тигр от белых гор

Тянется медленно как вор

А Иордан — густая медь

Плывет медовая лететь.

Нил, Иордан, Евфрат и Тигр.

— О только нет — не смрадный Тибр

Где нефть златая в трупах рыб

Блестит среди прибрежных глыб

А город — тучный словно горб.

И не соленой Геллы гроб —

Коровий брод из Понта в Понт

Хоть там как бы Софии зонт —

С подковой падшая глава.

И не кровавая Москва,

Воды багряная заря —

Невысоко над ней паря

Град-гроб где труп родит убийц

Мать семикратно всех блудниц

В рогах — наследница столиц

Звездой полынь над ней стоит

Звездой полынь над ней горя.

О не Москва, Боспор и Тибр…

Мне только жаль, молочный Тигр

Что не в медовый Иордан

Твоя блестящая струя

И чаша винная твоя,

Евфрат, — не пенит Иордан

И хладные твои уста

О Нил, — не знают Иордан.

О если б Ты, кто негде дан

Одним возвышенным реченьем

Вернул бы реки в Иордан

Внезапно обратив теченье

Чтоб пал поток неопален

В высоко тот летящий сад

Который в град преображен

Где Нил в Евфрат перетворен

И где волна твоя тверда.

О если б в небо Иордан

Челнок мой в море утонул

И глазом не моргнул

Мой птенчик только что запел

И ахнуть не успел

Чего от жизни ждать? — сказал, —

Увы, мой час настал

Меняет руль кораблик мой,

Говорит: — Пора домой!

Чего еще скажу — спроси.

— Собрался, так снеси.

Зеленый лук, зеленый лук!

Купил тебя из третьих рук.

Орел в поднебесьи летал

А дятел по дереву стукал

Индюк о своем бормотал

А дятел по дереву стукал

Нес петел утяти — попробуй, проверь —

А дятел по дереву стукал

Сова босиком вылетала за дверь

А дятел по дереву стукал

По следу павлина очками с хвоста

А дятел по дереву стукал

На брюхе пингвина скользить в никуда:

А дятел по дереву стукал.

Дудак, при тетере б лишь сыч не оглох

А дятел по дереву стукал

Дуплом по скворешне дергач — и не плох

А дятел по дереву стукал.

Куда за пеганкой бакланом фрегат

А дятел по дереву стукал

Клест перепел в чиж снигиря, говорят,

А дятел по дереву стукал:

Что утку не с лебедя гусь пеликан

А дятел по дереву стукал —

А ибис фламинго удод и тукан!

— А дятел по дереву стукал…

Охота бы ухом на воле ку-ку

А дятел по дереву стукал

Да дух арара какаду наверху

А дятел по дереву стукал

А дятел по дереву стукал.

Что там за селезень лысый

со взором дрянного ребенка

Ручкой припрятанной кисти

играет в орла за спиной?

Воин сложением тела,

он в бедрах скорее бабенка

А посмотреть не мудря,

так она мужичок отставной…

Райский обрел колорит

в рукавах голубой Амазонки

Птичка-поэт, но артист

Попугаю добавил двойной

Прекрасного лица я взоры отвожу:

Я дятел истины, ты ж — заблуждений жук

Ты вечно возле самого навоза

А мне дарит свой чистый сок береза

Я пень ума, ты — крона без корней

Бесцветен ты, полно плодов на мне.

Пусть я в пуху, не ты моя скворешня

Где ты — в уху, там я ужу успешно

Я гусь труда, ты — праздности индюк

Я дятел истины, ты ж — заблуждений жук.

Я слон достоинства, ты заяц соискательств

Ты весь в бегах, я выше обстоятельств

Ты чан забот, я чистый мех услад

Ты вексель стриженый, а я старинный клад!

Я пудель радости, ты дог холодной грусти

Меня внесут — тебя же в рай не пустят

Твоим сужденьем я не дорожу:

Я дятел истины, ты ж заблуждений жук.

Я суслик нежности, а ты капкан коварный

Я ключик небольшой, а ты замок амбарный

Лобзанье соловья — пощечина ужу

Я дятел истины, ты ж заблуждений жук

Да! Дятел я! Я дятел да не петел

Как ты, что ни ку-ку хоть день уж месяц светел

Уйди, уйди! Я тоже ухожу

Я — это я, ты — боле не скажу…

Но всё же сколь однообразна и пуста

Оказывалась мысль моя одна и та же

Когда бы не твои бездумные уста

И речи глупые и трепетные даже

Гори огнем не опали друг друга

Дунь дымом в улей не разлей водой

С травою-трын да с мятой-лебедой

Разбей цветы на огородах луга

Согни свой лебединой шеи крюк

И брось ручьем в волну что брега перед

Он не солжет, она же и не верит

Но рвет узду разнуздана в мундштук

Трубящие сердца переплетая

На травах мед и пена их легка:

По поднебесью сызнова мелькает

В звездах, то в звонких шпорах свысока

По пояс лебединая рука

Крылатая — то мигом не такая

Кому там впрок дышать еще не в духе нетопырь

Да темя сов совать в дупло давно назад орет сова.

Там видишь дятел-мужичок по ветру знай все пилит ель

Там смотришь белка-бабонька скучает деревом об дуб.

Желудок желудью кабан сидит живот набив свинья

Орех на противне противно столь же съесть калить орех.

На свете хилый китоглав — но не живет в лесу

Любому хилому кому обид не преуспеть.

Пенек со степенью шести, не унывай с шеста,

Опенок в пене из крапивы, Боже как красиво!

Еже грибов набрать в запас у ёжа в закромах

Егиня ёжева как встарь и по грибы идет.

Нор и берлог и волчьих ям успела норка избежать

Вертела прелесть паука у волчьих ям, берлог и нор.

Над житом жестяным едва плясали уточки

Да томно на траве потом посиживали зайки.

Несется в небо дух вороны

Его встречает дух собаки

Чужое дело оборона

Когда кругом кусают в драке

Вороний нос конусовиден

Клыки стальные пахнут серой

Собачий контур сверху виден

А снизу небо смотрит стервой

Несется в небо дух вороны

За ним по следу дух собаки

Ушла от зуб не без урона

Петляя в челюсти зигзаги

Несется в небо дух вороны

За ним по снегу дух собаки

Ах, почему ж не оборона

Назад, а в челюсти — зигзаги?

Плывет по небу туз бубновый

Как тень спеша подвижной картой

Как будто бубен старый новый

К зубам подвязывает фартук

И птица с трепетом крылами

Несясь как вихрь пролетает

И песнь обманутую нами

Сперва поет потом читает

Человек я застенчивый, робкий,

вечно какой-то угнетенный.

Ничто меня не радует,

неясные опасения терзают душу.

Когда чего ни затею —

вовремя кончить не успеваю,

обещанного не исполняю,

Неотложные работы стараюсь сунуть в долгий ящик.

Ни на что не способен решиться,

опасаюсь выйти из дома,

не умею водить автомобиль.

Страдаю также от меланхолии и ипохондрии

и еще от мизантропии

в виде резких и острых припадков.

Сам себе неприятен,

причиняю тяжелые переживания близким,

в общении невыносим.

Мой любимый поэт?

— Да нет у меня никакого любимого поэта…

Не придерживаюсь убеждений.

Как жить дальше не знаю.

Как на Красной на широкой речке

Ветры вольные муссоны гуляют

А как во нашей Филодельфи красной

Вольные масоны заседают.

Вот Исаича они зовут-зазывают:

Приходи к нам, вольныя казак Исаич,

Мы с тобой поговорим да потолкуем

Может ты нас уму-разуму научишь.

Говорит ему свет-Нектарий, старец:

Ой же вольные казак ты наш, Исаич,

Не ходи ты к фармазонам в говоренье

Не учи уму-разуму проклятых!

Отвечает ему громким голосом Исаич:

Ой же ты наш свет-Нектарий, старче,

А бери-ка ты свое горючее кадило

Да пойдем ко змеям в логово у двое!

Доскакали до Масонскоей Палаты

К воротам за Соломоновой печатью —

Высока Фармазонская палата,

Широки-крепки плочоные ворота:

Тяжела Соломонова печать-то!

Вот и входят свет-Нектарий да Исаич

Прямо к ним во трудовое говоренье.

А масоны-то сидят в масонских креслах

Почивают на масонских ложах

Зелья льют себе в запойные кубки

Потирают говорёные перстни

Знаки тайные друг другу кажут —

Вот какая окаянная у них воля:

Сами рады — только бесов тешат!

Ну а бесам там разгул да раздолье —

Вон вонючий погань-бес Мороксицкой,

Ишь, укрылся-то за идол Ранессанский!

С ним слащавое Содомово отродье

И Суфряжская амурная ведьма.

А в углу старый чорт Товел Каин

Зубы скалит да знай молотом машет

Всё кует — ничего не строит,

Вольный каменщик из него на славу!

Как увидел то свет-Нектарий старец

Ну махать на них горючим кадилом

Заходило кадило, загуляло

Во дыму и бесы расточились

Обомлели вольные масоны,

А Исаич сказал им всю правду.

Сидит в Израиле Федотов

Сидит и что-то там считает

Сидит в Федотове Израиль

А всё чего-то вычисляет

Сидит в Парижеве Лимонов

А Бродский у него в печенке

Сидит и знает сколько в банке

На динамит надежда Толстый

Сидит в Аксенове Максимов

Сучит Хмельницкий об Синявский

А Горбаневский Кублановский

Гораздо хуже вычисляет

Как гриб оторванный от почвы

В бору Исаич гонорарей

Сидеть в Израиле Федотов

Сиди в Федотове Израиль

Дочь мгновения ушла

Путь лежит в тумане

Хоть бы кто бы и пришла

Завтра не обманет

И на диво простота

Носится по строчкам

Мать мгновенья — сирота

Розовым листочком

Послушай, сказала телега,

Прошлого ты не ищи

Где дерево завтра ночлега,

А следом по снегу чеши.

Он смолк и сердечную ласку

В компанию не привел —

Прослушал чудесную сказку

Но улицы вбок не нашел.

Ветер серые ветви колышет

С березы лист кленовый слетает

Осенним воздухом дышит

Выпал снег. Понемногу тает.

Эти сучья суков обиды

Простираются в небо в полдень

Это к нам припадают виды

Да один остается холоден.

«Кастор фибер» у нас называют бобра

А на западе просто «канадский»

Нагородим целую кучу добра

Огородим изгородью с канатами.

Как свидетельствует словарный человек Даль

Бобра пишут двумя разными способами:

То ли «бобр» что глядит куда-то вдаль

На виднеющуюся вдали плотину с насосами,

То ль напротив «бобер»

10_ Сам не знаю куда попер,

И вот этим вторым полногласным бобром

Предлагает Даль именовать морскую выдру

Тетя лезет под кровать под ковром

Дай сама — говорит — что вылилось вытру,

А в родительном падеже

Всё равно всё одно уже:

Хочешь «бобр» а пиши «бобра»

И «бобер» тож туда ж «бобра» —

Поспешал а все ж не добрал.

20_ Вот и стало в хижине тихо.

Бобр-бобер со своей бобрихой

Справа-слева его бобрята

А в дупле — дуб добра на брата

Брата Кастора Полидевка

Дядька мамка нянька и девка

В серебре хорошая шкура —

Тезка Кастора Диоскура…

Может быть он зовется Кастор

Чтоб бобровый вершить кадастр?

30_ Чтоб смерить насколь далеко

По равнине разлилось болото?

Чтобы знать до чего глубоко

Под водою цветет осока?

Где ручьи по оврагам гуляют?

Пугачи по врагам пуляют?

Он сидит повелевает и судит…

А теперь послушай историю о чуде.

Тут конечно напутано многое

Чего не следует давать читать детям

40_ (Они сами найдут немногое

Для разумного чтения, и надо отметить

Что звать их нужно за это «отличники»)

Ведь явные муде названы здесь «яичники»,

А это орган тайный, скрытый в глубинах тела,

И не в муду там дело

А в паховой железе пахучей…

Словом, кто его знает

Во всяком случае

Бобер, говорят, муде с шулятами отгрызает

50_ Но не яичники которыми располагают лишь самки

И им из-за этого нет причины падать на спину в дамки:

Кастор сам себя и кастрирует

Добровольно себя оскопляет

Нежным способом оперирует

И природу не оскорбляет,

Он использует зубы из кости:

Яйца прочь и прощайте гости!

Мы же сядем верхом на ограде

Слез не зная и смеха ради.

Квадратично

И практично

Одним словом: хорошо!

Во старом во граде во Книде

Праксителя статуя стояла

Афродита Венера Книдская

Стояла там в виде статуи

Скульптурою приспособленной

В форме белокаменной стало быть статуи стояла

Во древнем во храме во старинном.

Да говорят она

Хороша была:

10_ Две руки две ноги

Одна голова

Живот конечно и задница

Да две груди

Чтоб всем нравиться

И некий увлекающийся юноша

Полюбил то верное изделие художника

К богине любви ощутил любовь

Страстно почувствовал к духу страсти страсть

Испытал сильнейшее влечение —

20_ До того оно было сильное

Что позволил он себя ему увлечь

Он себе разрешил увлечься им

Уволочь его за собой туда —

К ногам белым холодным каменным

К задним бедрам этой самой статуи

И прошел тот юноша ночью во храм

К Афродите вошел молодой человек

И вступил он с ней во природный брак

В самую законную природную связь

30_ А потом

Как о том

Говорит сочинитель Лукьян

Потерял он ум и вообще исчез.

Но и наш век не остался нищ Лукьяновым проблеском

Расскажу историю новой скульптуры с блеском.

В старом городе Яффо-Иоппии

Жила-была искусная художница

Жена-девушка-душа

И собой хороша

40_ Как никакой кавалер

А звали ее Ира эР.

Делала она кукол статуи

Изготавливала их не из мрамора

Не из белого, не из камня самородного

А набитого чулка природного

Белейшею ватой.

И выходили они

Лучше никак:

Взор в выси устремлен мечтательно хоть выкусь

50_ Большой живот трепещущий как фикус

Широкий зад похожий на горшок

И чувственной груди удвоенный мешок

Выраженье лица, улыбка щек —

Такой облик имела скульптура Иры

Привлекательный, ничего не скажешь.

Некто местный один

Молодой господин

Всё вокруг да вокруг

Всё ходил и ходил

60_ И настолько увлекся, что устремился,

Последовал следом за нею

Тенью в темную галерею

И на статую вдруг взгромоздился

Задергался, затрясся, задрожал

Словно шестерню при балде рожал

И такой был буян обуян нирваной

Что ватная задница выходит рваной…

Что же далее? А дальше — процесс:

Укоряют доблестного потомка филистимлян

70_ За произведенный эксцесс

Журят его, хулят, пинают

Бедного влюбленного,

Штрафу сколько-то там тысяч выбирают

А затем еще ноги об него вытирают.

Тем история и кончилась.

Нам же остается случай взяв за пример

Воздать хвалу Ире эР —

Наших дней Праксителю

Великому созидателю

80_ Женщин изобразителю

Хитрому искусителю

Гениальному ваятелю

Статуи об зад создателю.

где когда-то в прежние времена

правил бог по имени Кинор

там город Кинерет стоит

берег Кинерет около лежит

озеро Кинерет разливается

скрипкой соловьиной заливается

правил там царь бог Кинор

по имени Агенор

пригород того города назывался Бет-Цайд

то есть Вифсаида или Сидон

этим-то Сидоном с незапамятных пор

правил царь бог Кинор

именем Агенора озеро Кинерет лежит у самых ног

царь там правит по имени бог

Агенор

дочь Агенорова девицей слыла

можно сказать красавица была

девица была Европейской наружности

она в воздухе задом чертила окружности

Европою и звали ея

Ерев на Запад сама не своя

пастью Эреба Запад хватая

была она девушка такая

что Быка Альфа Тавра седлом седлая

говорила: смотрите совсем без седла я

но от Востока был ея брат

следом летел шел плыл он за ней невпопад

Кадмом его звали сиречь Восточным

а дождь лил по всем трубам водосточным

женою же Кадму служила Гармония

то есть Армония Ермония или Хермония

словом звуча от горы Хермон

как и от гор Тавр тот Бык был он

дщерь их Хашмал жаром Ашемал пылаемая

пламенем полыхаемая

пылом горящая

огнем гудящая

молниеношенная

дитем недоношенная

сама смоль смола Семела сожженная

обнаженная

каких есть много жен на я

это огнем полыхаемый жар

или это пламенем пылаемый пар

светящая в сердцевине видом горящая

Семеле смоляной как настоящая

Хашмал Ашемал свистящая

так произошел на свет тот кого зовут

Яу Яху Якх он здесь он тут

Иакх Иах Иево Ихвах

Вакх Уакх Уах Иовакх

их ах правнук Агенора

Кадма внук

сын Семелы о ура

последний звук

Гром над рекой разражается с треском и с блеском

Молнии катятся в небе с востока над речкою прямо на запад

Где темные тучи толпятся

Мимо поверхности вздыбленных вод и клубятся

Серые вон проползают по небу лохмотья, дымятся

Рваные части, лоскутья разорванных меркнущих тварей

Блекнущих мокнущих в вихре гремящего ветра

Ветра гремящего в вихре они и блекнут и мокнут

Вон носорог пролетает — шерстистая мерзость

с крылами летучей коровы

Там бегемот волосатый осклабленной чавкает мордой

Мамонт пещерный ушами порхает туда же и хоботом машет

Машет он хоботом тоже ушами туда же

Вон лосевидный олень, полосатая рысь с саблезубым оскалом

Словно напрасно грозит она чем-то и тщетно беззубым шакалам

Ветхим волчатам, большим и огромным громадным

гигантским старинным медведям

Вымершим птахам, ну ладно, мы плаваем, едем

Куда-то

Снова и снова слышны по небу раскаты

Грозы утихающей…

При полном равнодушии к деньгам

Люблю я всё же в некотором смысле

И звон монет и прочее все там

Привычное подобной скользкой мысли

Конечно к блеску безразличен я

И почести мне не нужны наверно

Чем внешний гул дороже мне друзья

А слава зреет медленно и скверно

Но всё же всё же некоторый звяк

Мне сердце веселит душою бряк

Но и не только

Но и не меньше

А больше толку

Так на ступень же

Ломать не пробуй

И не толкайся

Фальшивой пробой

Не привлекайся

Со старой бабой

Оставь чиниться

Под мышцей слабой

В руке синица

В небе высоко

Журавль летает

А снег глубоко

Лежит не тает

На тихой на речке Неккаре

Есть небольшой городок

А в том городке невеликом

Есть небольшой бардачок

Живут там три негритянки

Из них всего лишь одна

С ужимками парижанки

И очень даже мила

Другая — сущая ведьма

Косая сажень в плечах

Подумаешь: эх — и медведь — ма!

А там и сразу зачах

Но третья, о эта третья!

Но эту третью треть

Увы, не мог потереть я

И нечего было тереть

Кокетливая умница

Та девушка была

Франциска что Асизского

В ужас привела

Решительный был юноша:

(Вернее это Лоллий был)

Теснил ее конем,

Она же ему — сиську

С антоновым огнем.

Горим, горим антоновым,

Горим, огнем горим! —

Звуком обертоновым

Исходит Третий Рим

Остался у них один сухарь

А перед ними город Сихарь

Он к нему подошел, у источника встал

Ходил в жару, от зноя устал

И решил он там под деревом сесть,

А учившиеся ушли купить поесть.

Сидит он сидит, гдядит вперед

Видит: некая дама идет

По воду, по поводу подводу ведет —

Видом весьма легкомысленна

Посмотрел он на нее глубокомысленно.

Думает: куда это она никуда не спешит?

«Дай» — говорит — «попить» — говорит.

Изогнувши бедро у источника

С водоносом стояла она

По свидетельству первоисточника

Полноценная как луна,

Когда она полна,

Волна речи ее была:

— Что ж ты, кто ж ты этакий, что просишь меня:

«Дай воздуха вздохнуть, дай воды, дай огня…»

Наши нации не общаются!

Меж собой вдвоем не сообщаются!

Он в ответ ей: — Знала б ты,

Так сама просила б у меня воды!

Но сказала она смотря от бедра:

— Да у тебя же нету хотя бы ведра!

Сударь, нет у тебя даже ковша, а кладезь глубок,

Положить клад в колодец поможет Бог?

Тем более достать живой воды,

Проточной и пресной дабы омыть уды.

— Мужа — тогда он сказал — тогда

Мужа приведи и иди сюда!

— Нету, нету мужа — она в ответ —

Нет у меня мужа, нет как нет!

— Было у тебя пятеро мужей,

А теперь и нету одного уже,

Тот кто у тебя тебе не муж

С ним я тебя уже не возьму ж.

— Провидец! Пророк! — закричала она

И побежала обратно в город.

Желтизною и зеленью

Вся земля разукрашена

И коричневой прелестью

Буйно небо окрашено

А под небом на солнышке

Даже птахи не греются:

Крепыши да заморыши

Левой свастикой бреются

Бреются они бреются

Говорю, левой свастикой

Не нагре- не надеются

Было б не — только свист такой

Минует мела гигиена

Минует миги у отцов

Капитолийская гиена

Имела семьдесят сосцов

А — почему бы и нет

Б — потому бы и да

В — оттого что их нет

Г — для того что когда

Д — из того что найти

Е — из ежа и ерша

E — тем что надо пройти

Ж — чтоб журчала лапша

З — не забудем и здесь

И — или

краткое Й

К — катит к новому весь

Л — лапоть или пыли́

М — может даже и нет

Н — нет не хочет да-да

О — если обод монет

П — протолкнет не беда

Р — пусть немного рычит

С — пусть немного молчит

Т — пусть немного стучит

У — воет У-У-У и молчит

Ф — это надо же — ЭФ

Х — это просто не ХА

Ц — на него посмотрев

Ч — скажет: скачет блоха

Ш — взять хотя бы леща

Щ — чтобы съесть не варя

Ъ — твердым знаком пища

Ы — всем врагам говоря

Ь — дорогой мягкий знак

Э — словно тихое «ре»

Ю — не пропустишь никак

Я — вечерком на дворе

Филолог гнал стада кентавров

Греко-латинскиих речей

И стаями ихтиозавров

Развеивая мрак ночей

Ихтиозавры те ныряли

Сверкая оком костяным

Кентавры только и шныряли

Блистая куклам остальным

Филолог, в странной круговерти

Забудет грек речей латынь

Подумай лучше-ка о смерти:

Помрешь когда-нибудь и ты.

по дороге скачет

человек-ворона

значит это начат

день определенный

день определенный

это значит начат

человек-ворона

по дороге скачет