Содом Капустин (Поэма тождества)

Ты ведь прекрасно помнишь, что с тобой сталось потом!

Ни один из сопровождавших тебя вертухаев не позаботился о том, чтобы снабдить тебя аквалангом, колоколом, или дыхательной трубкой. Охранники, оседлав, один брыкающуюся белую акулу, двое других – блинообразных рыб-солнце, и нацепив на себя изолирующие противогазы, тащили тебя по затопленным галереям, музеям и вернисажам. Ты проплывал мимо покрытых песком, кораллами и морскими желудями парусников, фрегатов и галер, тебя царапали плавники ершей, крылаток и магнитных скатов, тебя стрекали португальские кораблики, лодки и танкеры, морские мужи, вдовцы и дядьки угрожали тебе трезубцами, черпаками и булавами, трепанги швыряли в тебя свои внутренности, обличения и компроматы. Ты же, величаво пропускал мимо себя всё творящееся вокруг. Тебя не тревожила жизнь обитателей тюремного дна, как их не волновало бытие вне водных толщ, замков и пляжей.

Завидев очередной затонувший пятитрубный линкор, охранники направили своих ездовых рыб к нему. Забравшись внутрь через пробоину в палубе, они запихнули тебя в торпедный аппарат, установили трубку, стержень и прицел и, булькая сжиженным, отверделым и загаженным воздухом, подожгли запал.

Ты, вытолкнув устроившие жилища в жерлах торпедных стволов терновые венцы, офиуры и колченогие моллюски, устремился куда-то, оставляя за собой инверсионный след из перекрещивающихся торов, усеченных, увечных и ступенчатых пирамид и эллипсоидов толчения. Если бы тебя спросили, сколько длилось твоё плавание, ты бы не смог ответить. Твоё тело пронзало водные уровни, ярусы и ватерпасы, разной толщины, плотности и цвета. В каждом тебя провожали кто выпученными, вогнутыми и стебельковыми глазами, кто боковым, тепловым и подкожным зрением, но ты, подобно спринтеру в пружинящих кроссовках и облегающем трико, оседлавшем попутный ветер или как титаническая струя протуберанца, выскочившая из одного черного пятна и возвращающаяся в другое, мчался, рассекая, режа и шпигуя воду, пока не пробил воздушную пленку и не оказался там, куда тебя назначил доставить деспот своего кабинета.

Тебя окружали стены с потеками опалесцирующих бугров плесени, неприличными надписями и глубокими пропилами между осклизлых каменных блоков. Те несчастные, счастливые и безумные узники, что побывали здесь до тебя, питались лишь цементом, случайно пробившими воздушный шлюз рыбами и досужими воспоминаниями, чьи раковины сплошь усеивали пол карцера, треть его стен и четверть потолка. Но тебя не прельщала пища физическая, равно как и духовная, душевная и задушевная. Ты не мог уже ни дышать, ни есть, ни пить, ни говорить, ни испражняться, ни быть усердным, сердечным и сердобольным, но ты стоял и оставшиеся у тебя пока чувства говорили тебе, что в тебе, как в колючем неказистом кактусе, что на несколько часов после векового покоя покрывается роскошной шапкой цветов, или спокойная долина в мановение ока вспучивается дыбом, потому что под ней создавались условия для кимберлитового взрыва, продолжает созревать, перелопачивая риторику, априорику и апореику, просеивая дидактику, диалектику и аподиктику, перевёртывая этику, эстетику и поэтику твоя бесценная книга, что без зазрения совести, ненависти и жалости убьёт любого своего читателя.

– В данный момент наш консилиум интересуют некоторые пока не поддающиеся строгому медицинскому анализу свойства твоей психики.

Тюремный врач, ставший на это время, камни и воду психологом, парапсихологом и метапсихологом, вместе с хозобозником-медбратом перебирали перед твоим карцером ластами, плавниками и жабрами.

– В нашем распоряжении имеются новейшие научно-технические разработки, проходящие апробацию в нашем пенитенциарном учреждении, способные создавать полный портрет личности по осциллограммам, кардиограммам и энцефалограммам.

Воздушная завеса твоего карцера раздалась, образовав в себе круглое отверстие, способное пропустить куриное яйцо или мячик для тенниса.

– Но с тобой, Содом Зеленка, поскольку ты представляешь неопознанную угрозу для нашего дружного сообщества, мы будем работать иначе. Специально для тебя нашими специалистами разработан аналогичный предыдущим прибор, но основанный на съеме одной лишь фаллограммы. Чтобы изучить любого нашего арестанта теперь нам достаточно поместить на его гениталии несколько датчиков. Нам даже не надо смотреть на него. Нам даже не надо прикасаться к нему, чтобы установить неопротестуемый диагноз, с которым он дальше гордо пойдет по жизни.

Медбрат, сносимый течением, работая гребными винтами, баллонами, испускающими струи тяжелой, легкой и невесомой воды и ракетницами с непромокаемыми, непререкаемыми и непотопляемыми зарядами, старался удержаться на месте, засовывая в воздушное отверстие пучок разномастных проводов, электродов и зажимов. Но ты отрешенно стоял, куда встали твои ноги, по колено в пустых ракушках, панцирях и кожах. С каждым мигом, часом и днем погружаясь все глубже в пучины медитации, ты уже не воспринимал, не отрицал и не игнорировал окружающее, которое постепенно переставало для тебя существовать, превращаясь в нагромождение эксцентрических шаров, овалов и параболоидов.

Не находя другого входа, лаза и выхода в твой карцер, соврач изловчился, извернулся и изголился, через едкий воздушный поток впихнув в камеру беспечного медбрата, моментально, фатально и мортально наглотавшегося паров желчи, мочи и немочи. Пока хозобозник не поник в кромешной бессознательности, как диплодок, попавший в асфальтовое озеро, вытягивает шею, чтобы напоить последним в его жизни воздухом скрывшееся в вязкой глубине огромное тело, или как окись углерода, сдавленная толстыми стенками сифона гонит к трубке последние миллиметры газировки с лимонным сиропом, он успел подвести тебя к дырке и просунуть в нее твой член, которым тут же завладел тюремный доктор, не имеющий на него никаких прав, удостоверений и паспортов.

– Твой опыт послужит на благо науки. Для арестантов он тоже станет наукой. А для тебя он станет ужесточением режима содержания.

Электротерапевт, нисколько не стесненный, не рассерженный и не раззуженный, потерей очередного кормильца, помощника и наставника, включил свой прибор. По проводам, присоединенным к свинцовому манжету, галлиевому планшету и сурьмяному берету, надетым на твой пенис, побежали разномастные токи, напряжения и расслабления. Под их силами металлы расплавились, спаявшись в единый чехол, испускающий длинные искры, короткие молнии и круглые пуговицы.

Все это время смотревший в мониторы тюремный косметолог, оторвал выползшую распечатку и с выражением приготовился, было, ее тебе зачитать, но вдруг, осерчав, замолчав и заскучав, принялся рвать, метать и швырять всё, что попадало в его поле, лес и горы зрения.

– Рад тебе сообщить, что твой психический портрет не соответствует ни одному из стандартных профилей наших осужденных подопечных. Нормальное мышление состоит из набора дискретных смысловых единиц, называемых словами. Твоё уродство в том, что для произведения мыслительных функций ты их не используешь. Любой обычный индивид не должен прекращать мыслить ни на секунду. Твоя патология в том, что ты не мыслишь. Каждый законопослушный заключенный из одного стимула закономерно извлекает один вывод. Твоё отклонение в том, что из недвусмысленной посылки ты производишь веер выводов. Мой диагноз таков: ты, Содом Зеленка аномален. Ты производишь фибрилляцию фибров, ригидирование ригоризма и нотирование нотаций и потому, из соображений гуманности, должен быть уничтожен всеми доступными методами.

С этим вердиктом, открытием и приговором парамедик попытался содрать с твоего члена присохший к нему металлический кожух, но ему удалось лишь слегка оттянуть твою кожу на пенисе. Вновь, снова и опять повторяя безоглядные, безынтересные и безысходные попытки выручить уникальные электроды, метаврач добился лишь того, что твоё тело, отреагировав на мастурбацию обхватившей лингам капсулой, сначала эрегировало твой енг а, затем, в итоге и в финале непредусмотренной процедуры, исторгло столб бордового семени, пробившего оболочку и вцепившегося в ладонь, живот и локоть калекаря, как английский бульдог, не разбирая, где тренировка, а где реальный противник, сжимает челюсти на ватном халате дрессировщика, или разошедшиеся края трещины, возникшей при первом толчке землетрясения, при следующем сходятся обратно, проглатывая автомобили, столбы и постройки.

Обогащенная опытом, силой и электричеством, твоя сперма не стала разрывать на составляющие, разбирающие и детали тюремного орто-, мета– и параларинголога, а сперва отъела, оборвала и обессилила недоступные восприятию, ясновидению и обрезанию волокна, сочетающие тюремных эскулапов друг с другом, врагом и Папой. И лишь после этого, когда заблудший живодёр остался без связи, поддержки и подмоги, твоя сперма разметала врача-убийцу на клетки, клетки на решетки, а решетки на прутья. Вода вокруг места, где только что был гуманист, его приборы и записи, забурлила, закипела, закрутилась в шумном беге, спринте и марафоне. Одновременно, умерщвленный медбрат, растаяв и переливаясь из одного панциря в другой, из другой ракушки в следующую, через вторую кожу в нижнюю, добрался до твоих ступней, и ступни впитали в тебя бренные, бедные и богатые витаминами, минералами и макроэлементами останки хозобозника.

Угомонившись, устаканившись и убутылившись, твоя семенная жидкость, неся в себе несколько кубометров добычи, как мудрый крот несет своей супруге украденную на сельском огороде репку, или как девятый вал, перевалив через пенопластовый плот, смывает с собой все запасы пресной воды и сам опреснитель, стала возвращаться к тебе, достраивая, дополняя, доделывая приобретенными материалами твои внутренности, среды и наружности.