Ваня слегка пошевелился, устраиваясь поудобней и задумался о бренности своего бытия.
Жил был мальчик Ваня, мажорил, спортом занимался, девок трахал, в общем наслаждался жизнью и горя не знал. И тут бабах...
С жизнью стало как-то уж совсем неважно. Свою жизнь пришлось у судьбы выгрызать зубами, не то что наслаждаться. А горя отхватил вагон и маленькую тележку в придачу.
«Как я не сошел с ума, сам не знаю... — Иван наше в себе силы улыбнуться. — Особенно после первой смерти. Хотя нет, страшней всего было умирать во второй раз, в первый я ничего толком не соображал. А во второй уже начал подозревать, что одной смертью не обойдется. Ну да хрен с ним. Да и сейчас дохнуть особенно не хочется, потому что уже прижился на этом свете, немало сделал, так сказать, оправдал свою никчемную жизнь. Хотя... честно говоря, ничего полезного я и не сделал. Ну, завалил Власова и Манштейна, но смерть этих тварей почти никак на ход войны не сказалась. Русскую освободительную армию все равно создали и возглавил ее Жиленков, а смерть Манштейна привела только к очень ограниченным тактическим успехам Красной Армии. Если честно, гораздо больше пользы я принес на поприще уничтожения обычных фрицев. Тут есть чем погордиться...»
Иван прислушался, но ничего полезного так и не услышал.
«Хотя, с другой стороны, я ничуть не жалею... — опять задумался Ваня. — Если подвернется шанс вернуться в свое время, не факт, что я им воспользуюсь. Разве что только с Варварой...»
Ивану сразу стало больно, по-настоящему больно. Сердце резануло, словно его проткнули иголкой, а мозги снова стиснули тиски отчаяния. Варю он полюбил больше всего на свете. А когда она пропала, смысл жизнь пропал. Заставить себя дальше жить удалось с очень большим трудом.
«Вышла на связь и почти сразу пропала после бомбардировки... — скрипнул зубами Иван. — Вот и думай. С одной стороны, могла попасть под бомбы, а с другой — фрицы тоже не пальцем деланые — могли раскрыть ее. Но по заданию, если бы ее взяли, она должна была согласиться на двойную игру. И уже бы давно вышла на связь. Но не вышла. Значит остается только бомбардировка... черт, даже думать об этом не хочется...»
Иван изловчился и стянул с головы мешок, но все равно ничего не рассмотрел — вокруг стояла сплошная темнота. Тогда он, отталкиваясь ногами пополз и почти сразу наткнулся на стену. Поерзал по ней щекой и удивился, потому что по ощущениям это была кирпичная кладка, причем уже покрытая слизью от сырости, как в обычном деревенском подвале. И уж никак не была похожа на оштукатуренную стену в камере. Опять же, в камере всегда должен гореть свет, дабы охрана могла следить за узником, а здесь такового совсем не наблюдалось.
— Хрень какая-то... — вслух озадачился Ваня, хотел заорать, но услышал совсем рядом шаги и увидел отблески фонаря, пробившиеся через щели в двери.
— Открывай, Семенов... — совершенно отчетливо сказали на русском языке.
— Так точно, товарищ майор... — приглушенно ответили ему с отчетливым рязанским говорком.
«Товарищ майор? Русские? — озадаченно подумал Иван. — Говорят чисто, как носители языка. Это идиотизм какой-то. Проверка? Точно проверка, русских здесь по определению быть не может...»
Дверь с протяжным скрипом открылась, в глаза ударил свет. Камера оказалась обычным деревенским подвалом, правда большим. И в этот подвал вошел немецкий офицер в камуфляжном костюме вермахта и каске, затянутой таким же чехлом. Крепкий, кривоногий и приземистый, в портупее и с автоматом МП-40 на плече.
Знаков различия на нем Ваня не разобрал, но по повадкам сразу понял, что он офицер.
Следом вошел еще один немец, одетый и вооруженный точно так же, этот занес две табуретки и с недюжинной силой вздернув Ивана на ноги, посадил его на одну из них, а вторую отдал офицеру. Керосиновый фонарь повесил на торчащий из стены крюк. У этого Иван успел заметить торчащую из сапога рукоятку ножа — наборную из плексигласа разных цветов. Абсолютно нехарактерную для немцев, такой нож они могли взять разве что трофеем у советских солдат.
Офицер сел напротив Ивана и тяжело на него посмотрел.
«Волевой подбородок, шея борцовская, явно спортсмен, брился дня два назад, глаза жесткие, но усталые, ... — быстро замелькало у Ивана в голове. — Национальность... да хер его знает, по внешнему виду не определишь, но есть что-то едва уловимое азиатское. Точно не немец!..»
И тут Иван заметил, что из расслабленного воротника камуфляжного костюма едва заметно выглядывает воротник с петлицей советского образца. То есть, получалось что под камуфляжем немца была советская форма. Весьма частая практика для советских и немецких разведгрупп, когда под формой врага прячется своя. Согласно Гаагской конвенции «Об обычаях и законах войны», тот, кто носит вражескую форму в тылу врага — является военным преступником и подлежит ликвидации на месте. Но если вражескую форму накинуть на свою — уже совсем другое дело, но при атаке, обязан снять и атаковать в своей. Как бы странно этот бред не звучал, это правило соблюдали. Правда далеко не всегда.
«Ряженый? Или наша разведгруппа так далеко забралась?..» — успел подумать Ваня.
— Как вы себя чувствуете? — нарушил молчание офицер. Говорил он на правильном немецком, но чувствовалось, что он для него не родной.
Ваня вместо ответа просто кивнул.
— Хорошо, — отозвался немец. — Теперь представьтесь.
— С кем я говорю? — тихо спросил Ваня.
Офицер криво усмехнулся.
— Вы не в том положении, чтобы задавать вопросы, унтер-офицер.
В то же мгновение, стоявший позади Ивана второй немец, ударил его раскрытой ладонью по лицу и снес со стула. Ударил на первый взгляд несильно, но неожиданно и очень умело — у Вани в глазах сразу вспыхнули искры, и он на несколько секунд потерял способность воспринимать действительность.
Но за эти секунды он все-таки успел определить свое поведение.
Иван опять посадили на стул.
Офицер участливо поинтересовался:
— Вы все поняли? Вам придется отвечать на мои вопросы и от ответов на эти вопросы будет зависеть ваша жизнь. Вопрос: нам известно, что вас вербовал оберштурмфюрер Вилли Нойер для участия в важной диверсионной операции. Меня интересует: какой операции и против кого. Вы хотите жить?
Стоявший позади поднес к глазам Ивана клинок финки.
— Да-да, — быстро закивал Иван и всхлипывая зачастил. — Я хочу жить. Я все скажу. Правда! Я очень много расскажу. Да, он вербовал меня! Если можно... сигарету. Я все расскажу...
По лицу офицера пробежала торжествующая улыбка. Он достал из кармана пачку сигарет, раскурил одну и сунул ее Ивану в зубы.
— Итак, я желаю получить ответы на свои вопросы! Или...
— Я унтер-офицер Александр Кра... Краузе... — быстро ответил Ваня и выронил сигарету себе на колени, а потом, изображая панику, опрокинулся на бок месте с табуреткой. — Простите, пожалу йста простите.
— Застегни наручники впереди, — приказал офицер своему помощнику. В голосе прозвучало открытое презрение и это презрение сразу поставило для Ивана все на свои места.
Разведоперации такого уровня так далеко от фронта просто невозможны, а если какой-то безумный все-таки рискнет, то ни о какой советской форме речь даже не может идти. Операция будет проводиться с полным погружением. А эти ведут себя словно хозяйничают в прифронтовой полосе. Опять же, презрение в голосе значит, что Иван не оправдал ожиданий, сломался. При проверке профессионалы такого прокола никогда не допустят. И дешевое всхлипывание никого не обманет. А этот идиот умудрился сжалиться. И наручники! Какие наручники, откуда они возьмутся в арсенале разведгруппы, они работают в основном кожаными шнурками. Весят мало и мало места занимают...
Второй с гнусной ухмылочкой расстегнул наручники, но застегнуть их обратно уже не успел.
Иван, не вставая с табуретки, страшным прямым ударом ноги врезал офицеру в лицо, а потом, оттолкнувшись, всадил локоть в горло помощнику. Ударил второй раз, выхватил у него из сапога нож и коротко ткнул в печень, затем прижал коленом хрипевшего офицера, занес клинок...
— Стоп, стоп!!! — заорали в коридоре. — Хватит, я вам приказываю! Отставить унтер-офицер!!
Но Ваня уже успел дважды ударить ряженого под ключицу.
В лицо ударил яркий свет, Иван содрал с трупа автомат, сбил затвор с предохранительного взвода, но боек только сухо щелкнул — патронов в магазине не было.
И ринулся врукопашную на заполнивших подвал людей.
Успел кого-то опрокинуть, второго перекинул через себя, саданул автоматом, затем дал себя скрутить и прижать к земле. А потом исполнил на бис представление под названием эпилептический припадок. Сокращение мышц, выгибание спины, животные вскрики и прочие очень наглядные симптомы. Впрочем, для непосвященных в медицинские тонкости людей этот приступ больше смахивал на припадок бешенства.
— Что здесь творится, чертовы идиоты?!! — гневно зарычал властный голос. — Я вас спрашиваю, что вы устроили!!! Живо объяснитесь!
— Мы проводили проверку, господин оберштурмбанфюрер... — неизвестный сразу начал оправдываться. — Хотели проверить умеет ли Краузе держать язык за зубами. Но все пошло не по плану! Он... он оказался непредсказуем...
Иван лежал лицом вниз и увидел, как мимо него прошел кто-то в начищенных до блеска офицерских сапогах.
— Не по плану? — язвительно процедил голос. — Вы говорите, не по плану? Черт, черт, черт!!! Коваленко... мертв, Семенов — тоже мертв. Два подготовленных выпускника школы мертвы!!! Вы понимаете, сколько средств и труда вложено в их подготовку? Откуда у этого унтер-офицера взялся нож?
— Это нож Семенова...
— Что? Какой нож? Вы не читали инструкций? Молчать! Но Краузе хорош! Я искренне восхищаюсь им. Голыми руками убить двух профессионалов. Мне нужен этот солдат! Что с ним?
— Он списан из армии по контузии...
— Я смотрел его личное дело! Я спрашиваю, что сейчас с ним? Если вы угробили мне и этого кандидата — берегитесь! Живо переверните его...
Ивана перевернули, и он увидел склонившееся над ним широкое, симпатичное лицо с рваным шрамом на щеке.
«Да ну нахрен! — невольно ахнул Иван. — Неужели это он? Твою же мать, это же тот хрен, который спиздил Бенито Муссолини...»
Четких и ясных фото главного диверсанта третьего Рейха в распоряжении советской разведки не было, но описаний сколько угодно. И склонившееся над Иваном лицо абсолютно совпадало с описанием оберштурмбанфюрера Отто Скорцени.
— Терпи парень, — Скорцени ободряюще улыбнулся. — Ты молодец и мы сделаем все, чтобы поставить тебя на ноги. Живо его к врачу! Нойер, что у тебя с мордой?
Вилли обиженно промямлил:
— Это Краузе... автоматом... оказался очень быстрый...
— Сборище недоумков! Вы у меня все на Восточный фронт в штрафное подразделение пойдете! Ну, что застыли? Шевелитесь, идиоты!!!
Ивана подхватили за руки и ноги и куда-то быстро потащили. Дотащили очень быстро, но Иван подметил, что к врачу его несли через двор или улицу. Когда донесли, аккуратно положили на кровать. Иван попробовал пошевелиться, но его ловко и быстро пристегнули к кровати ремнями.
В комнате было тепло и пахло лекарственными препаратами.
— Что тут у нас? — поинтересовался густой баритон.
Ему четко отрапортовали:
— Этот унтер-офицер был тяжело контужен, вот его медицинское заключение. Возможно приступ эпилепсии. Осторожней док, он только что отправил на тот свет голыми руками двух человек. И чуть не искалечил еще троих. Оберштурмбанфюрер Скорцени приказал уделить ему особое внимание. Думаю, он вас сам скоро навестит.
— Можете быть свободными.
Судя по быстро топоту, носильщики тут же выполнили приказ.
— Посмотрим, посмотрим... — пробурчал себе под нос доктор, потом что-то звякнуло и в нос Ивану шибанул смрад нашатыря.
Ваня невольно поморщился, открыл глаза и тихо сказал:
— Нет нужды, доктор. Я в сознании. Просто очень сильно устал...
— Не теряли сознание? Но приступ был? — поинтересовался огромный мужик в белом халате, не отрывая глаз от документов.
Мощная грудь, широченные плечи, распирающие рукава бицепсы — врач был действительно огромен и походил больше на спортсмена-тяжелоатлета чем на доктора. Но доброе и приветливое лицо смотрелось на таком теле несколько чужеродно. И ухоженная шкиперская бородка эту приветливость ничуть не скрывала.
— Был... — выдохнул Ваня. — Но... слабее чем раньше. И не такой. Я не терял сознание и не прикусывал язык. Просто темнело в глазах, дикая головная боль и спазмы мышц, сильные спазмы...
Доктор присел на табурет рядом с кроватью, внимательно посмотрел на Ивана и засыпал его вопросами:
— Какое время прошло с последнего приступа? И что послужило причиной предыдущего? Так... я вижу, в вашей медицинской карте отмечено. Больше не было? То есть, получается, с момента выписки из госпиталя приступов не было. Значит, вероятно, приступы со временем становятся реже и слабее. Мышцы болят? Голова кружится? Онемение конечностей? Глотать можете?
Иван не успел ответить, дверь резко распахнулась и в кабинет ворвался Отто Скорцени.
— Привет Густав, как он? Я могу говорить с ним?
Густав пожал плечищами:
— Парень уже в порядке. Беседуйте, господин оберштурмбанфюрер.
Скорцени остановился возле кровати.
— Господин оберштурмбанфюрер...
— Унтер-офицер Краузе, — Скорцени уважительно кивнул. — Признаюсь, вы удивили меня. А теперь скажите, зачем вы убили моих людей?
— Я не знал, что это ваши люди... — Иван нервно дернул скулой. — Я понял, что это русские. У одного из них из-под камуфляжной куртки торчал воротник русской формы. И они в коридоре переговаривались по-русски. А меня учили: увидишь русского — убей его, иначе он убьет тебя. И еще... я очень не люблю, когда меня бьют и задают лишние вопросы. Получается, вы меня хотели проверить? Тогда простите, я больше не буду...
Оберштурмбанфюрер иронично хмыкнул.
— Да, это была проверка. У вас впечатляющий послужной список унтер-офицер Краузе, к тому же оберштурмфюрер Нойер вас очень нахваливал... — Скорцени передразнил Вилли. — У парня глаза убийцы! И он знает английский! Этот человек нам нужен! Вот мы и решили вас проверить в специфических условиях. Правда, мои парни, как всегда все испортили. А я, увы, во время проверки отсутствовал. Если хочешь что-то сделать хорошо — сделай это сам. Эту истину еще никто не отменял. К слову, где вы так научились драться? По словам моих людей, ваши умения несколько выходят за рамки подготовки горных егерей.
Иван криво улыбнулся:
— Я воспитывался в сиротском приюте и на улицах Гамбурга. Свое право на жизнь приходилось отстаивать кулаками. Армия лишь отточила умения. А еще, я очень не люблю русских, это придало сил.
Доктор влез в разговор:
— Перед началом и во время эпилептического припадка, у больных фиксируется нервное возбуждение, что выражается в приливе сил и ускоренной реакции.
Скорцени кивнул, видимо полностью удовлетворенный ответами и поинтересовался у доктора:
— Каков прогноз, Густав?
Доктор снова пожал плечами:
— Я не специалист в подобных заболеваниях. Посттравматическая эпилепсия очень сложное и малоизученное заболевание, но бывают случаи, что она проходит сама по себе, а у него уже наблюдается положительная динамика.
— Как думаешь, можно его проверить? Нагрузки не спровоцируют новый приступ?
— Может и спровоцируют, но скорее нет. Думаю, проверить можно. Сначала в щадящем режиме, постепенно увеличивая нагрузки. А если спровоцируют, то на карьере парня сразу надо ставить крест. Но лучше сначала пусть его осмотрит профильный специалист. Могу порекомендовать профессора Иоахима Зельца. Он преподавал мне в университете. Он как раз специализируется по эпилепсии.
Скорцени повернулся к Ивану.
— Мы проверим тебя парень.
Ваня пошевелился и выразительно посмотрел на ремни.
— В этом уже нет нужды, господин оберштурмбанфюрер. Я у своих или нет? Впрочем, если у вас здесь еще есть русские, пускай даже прирученные, лучше я останусь в ремнях.
Оберштурмбанфюрер хмыкнул, немного помедлил и одним движением расстегнул пряжку на первом ремне.
— Добро пожаловать в нашу семью, парень.
После того, как его освободили полностью, Иван сел на кровати, потер запястья и неохотно бросил Скорцени.
— Если вы думаете, что я пылаю радостью, то сильно ошибаетесь. Сначала сделайте так, чтобы мне захотелось служить у вас. Звание, должность, жалованье и так далее по порядку...
А сам мысленно поздравил себя:
«Поздравляю с успешным внедрением, лейтенант Куприн! Твою же мать, опять влез в дерьмо. Ну да ладно. Bär bleibt Bär, fährt man ihn auch über das Meer! #»
# Bär bleibt Bär, fährt man ihn auch über das Meer (нем.) — медведь останется медведем, даже если его за море отвезти. Русский аналог пословицы — горбатого могила исправит.
— Хваткий парень!!! — Отто Скорцени хлопнул Ивана по плечу. — Мне нравятся такие! Все решим, унтер-офицер.