Солнце любви

16

Сумерки ниспадали в июльское пекло, жар держался, и ослепительно- оранжево блестели блики на воде, когда по песчаной аллее шел он, огибая родные Патриаршие. Рассеянно созерцая дворец за памятником баснописцу, перед которым в позе мыслителя глядел на зацветающие мутные воды Ипполит, меланхолически обрывая розу и бросая желтые лепестки в пруд. Петр присел рядом.

- Что за претенциозный ритуал? — спросил. — Откуда роза?

- Не с места преступления, — двоюродный брат усмехнулся, — здесь на бережку валялась.

- Поль, у тебя есть закурить?

- «Вы какие предпочитаете?»

- «А у вас разные что ли есть?» — машинально продолжил цитату Петр Романович.

Знаменитое место действия — сейчас из кустов явится, соткется из воздуха сумеречный Воланд с портсигаром червонного золота — располагало к литературной игре, но время. не до классических реминисценций, жизнь на волоске висит. Кто же ее подвесил, кто перережет волосок?

Поль достал из кармана аляпистую пачку «Мальборо», заметив:

- Ты ж теоретически не куришь, православный наш.

- Практически закурил. Ты знаешь, что мне угрожает арест?

- Страдания, как известно из почитаемого тобой Евангелия, облагораживают и смягчают.

- А за тобой что-то не замечал я тягу к страданиям.

- Ведь там еще сказано: спасутся немногие. Так стоит ли игра свеч? Я не мазохист, так что шансов на вечное спасение не имею.

- Человеческая, слишком человеческая постановка вопроса. Мы не знаем целей Промысла и не можем решать за силу высшую.

- Погоди, философ! За какой- нибудь забытый грешок мне уже гарантирована раскаленная сковородка, так? Так не надежнее ли заранее заручиться силой низшей?

- Ненадежно, обманут. Будешь гореть, как все.

- Сие неизвестно, зато с моей стороны честно. Я не слуга двух господ, как все вы: и Богу свечка и черту кочерга. Я человек простой.

- Сатанист и впрямь примитивен, он не ощущает великую тайну Бога.

- А ты ощущаешь, да? — разозлился «сатанист». — Молельщик ты наш великий!

Чтобы не поддаться гневу, Петр Романович напомнил себе: мальчишка пижонит, играет (в продолжении, так сказать, цитаты), завороженный музыкой романа — прогремевшей эффектной грозой над Москвой, — где, по крутой диалектике германского классика, «зло совершает благо».

- Ну, смотри, Воланд тебе даст прикурить!

- А Бог твой? Загонит в ад за ерунду.

- Он простил на кресте даже убийцу. В твои годы меня мучили те же проблемы.

- А теперь ничего не мучает?

- Понимаешь, — продолжал Петр Романович с несвойственным ему терпением и откровенностью, — в своем прощальном письме из лагеря брат попросил каждый день молиться за него. Я начал по обязанности, потом втянулся.

- И вымолил его «воскрешение» и смерть, — бросил Поль небрежно. — Впечатляющий результат.

- Который свидетельствует, что истинного общения с небом я не достиг.

- Что является критерием истинного общения?

- Святые засвидетельствовали: слезы.

- Что-что?

- Непроизвольные слезы во время молитвы — это знак: Бог тебя зрит.

- Даже скупой мужской слезинки за девять лет не пролил?

Петр Романович в третий раз воздержался от гневного взрыва.

- Поль, тебе было всего восемь, но может быть, ты помнишь хоть что- нибудь из тех событий?

- Еще бы! Меня же следователь допрашивал. Все помню — до припадка. Потом, конечно — амба!

- Ты действительно видел Павла за кустами во дворе?

- Честное октябрятское!.. Ну, видел, видел.

- Верю. Кардинальный вопрос: когда?

- Я искал своего незабвенного зайца.

- Твое безостановочное нытье я помню. про какую-то барабульку, бестолковку.

- Однако и у тебя память! Балаболка — прозвище игрушки. Забавно, что та блудница (определение из твоего лексикона) убита вашим зайчиком.

- Сомневаюсь. — И в который раз за сегодняшний день Петр Романович пересказал диалог по телефону с братом — диалог, который с каждым разом проявлял все более сокровенный смысл: орудие убийства — мертвая голова в крови на тротуаре в переулке.

- Отдает глюками, — заметил Поль, но чувствовалось, он потрясен. — У тебя есть объяснение?

- Пока нету.

Кузен заговорил размеренно, отстраненно, будто бродил в воспоминаниях детского темного и очень страшного леса:

- Все сидели за столом, когда мне вздумалось поискать Балаболку в кухне на подоконнике.

- И я сидел? Точно?

- Вспоминай. Дед, по праву первородства, произносил речь с солдафонской своей прямотой: супружеский долг до конца не выполнен, папа с мамой не родили внучку.

- Как ты можешь помнить такие подробности?

- А я обиделся — внучка им нужна! — и отправился на поиски.

- Да, я сидел за столом. И сдалась тебе эта проклятая Балаболка!

Поль вдруг захохотал.

- Нет, умереть можно, как все странно, забавно! Сдалась. Дед забыл привезти игрушку на дачу. словом, сплошные обиды. Смотрю — во дворе за кустами крадется Павлик. Конечно, я не догадывался о значении моих показаний, было приятно вдруг оказаться в центре внимания. И только я вам доложил о Павлике, как почувствовал приближение «черной собаки» — так в детстве я называл этот «провал в вечность». Больше ничего не помню.

- Ты кричал: «Уходите все! Я хочу с папой!»

- Я всегда ощущал его как самую надежную опору. Ну, «священная болезнь» замечательно описана у классика, для меня же все припадки соединились в один давний кошмар.

Как очнулся — что, где, когда? — не помню. Я уже на кухне и повторяю незнакомому, но заинтересованному дядьке про то самое видение перед «провалом» — Павлик в кустах.

- Ты как будто угадал, что нужно следователю. Мистика.

- Да, нечто необычное в этом есть, ведь с тех пор эпилептический бес меня покинул.

- Клин клином вышибают. — Петр Романович помолчал. — Ума не приложу, как согласовать твое свидетельство с моей версией.

- У тебя уже есть версия? Любопытно.

- Ну, не версия — логическое предположение: не мог же Павел присутствовать при убийстве своей невесты, а потом убийцу покрывать. Он должен был уйти раньше, до того, как я привел ее к нам домой.

- То есть не Павел убил? Сильный ход, философ, я с тобой.

- Сколько раз я просил не называть меня философом!

- Богословом?

- Не кривляйся. И учти: это не игра в шахматы.

- Надо думать. Речь идет о твоей шкуре. Когда ты привел эту бесценную Жемчужину[1] к себе, то видел розы?

- Подсознательно я запомнил золотистое пятно — отражение роз в зеркале.

- И впоследствии решил, что брат прятался где-то в квартире?

- Да. По первоначальным же показаниям Павла, он поставил букет в воду и отправился на бульвар выследить Маргариту. Потом — в Завидеево.

- Почему подсудимый изменил показания?

- Вероятно, под давлением «органов», а также из отчаяния, отвращения к жизни после гибели невесты — приблизительно такой диагноз поставили мы с адвокатом.

- Итак, что мы имеем? — подвел итог адвокат начинающий. — Мотив налицо. Признание. Розы. Мое «видение в кустах», разрушающее алиби. Что еще?

- Отпечатки пальцев подсудимого на бронзовой статуэтке зайца.

- И тут заяц! Следы крови?

- Он их якобы стер.

- Кровь стер, а отпечатки оставил? Неувязка.

- Твой отец обращал внимание следователя на это кви-прокво, но у адвоката руки были связаны чистосердечным признанием.

- А у нас не связаны.

- Теперь — нет. Подземельный и Павел погибли от рук истинного убийцы, для меня это аксиома. Но как согласовать твое «видение» с его показаниями.

- Да колебался, раздумывал в растрепанных чувствах, идти ли на этот чертов бульвар, не хотел, чтоб родня его засекла, соседи.

- Не годится. Из кустов во дворе он бы видел, как приехали вы и явилась Маргарита. Надобность в слежке за ней отпадает.

- Пожалуйста — еще вариант. Он всех нас видел, но не рискнул поднять публичный скандал, опозорить ее при всех и т. д.

- Павел был человек сильный и решительный.

- Ты тоже не слабак, а вчера из клуба колобком выкатился. Приятно убедиться, что твоя возлюбленная — шлюха? Боялся истины, откладывал объяснение, потому и сбежал на дачу.

- Психологически звучит убедительно.

- Ага. — Поль усмехнулся. — Остался пустячок — вычислить и убить убийцу.

- Убить?

- А как же? Ты должен его убить. Экспозиция, как я понимаю, такова. Блудница сидит у вас, у нас — праздник, который прерывается моим припадком. Где действующие лица и исполнители?

- Если исключить твоих родителей и деда.

- Это почему?

- За отсутствием мотива: они не были знакомы с Маргаритой.

- И Ангелевич не был. Остается Игорек. Игра окончена.

- Шут ты гороховый!

- А ты играй по-честному. В этой пограничной ситуации все равны.

- Хорошо, начнем с наших. Ребенка-бесенка, так и быть, исключаю.

- Мерси.

- Тебя с дядей я видел и слышал с галерейки.

- Прямо глаз не сводил? Имей в виду, тут сын за отца не отвечает, не в том я был состоянии.

- Я слышал ваши голоса, а Ипполит Матвеевич сидел в прихожей и страховал.

- А его кто страховал?

- Твой дедушка.

- «Дедушка»! — передразнил внучек. — Ему было пятьдесят шесть, в полном соку, а папе и того меньше — пятьдесят один. Вполне дееспособные старики. Блудница часто посещала наш дом?

- По ее словам, однажды с Павлом. В четверг до меня не дошла, позвонила по телефону. Я сообщил ей, что жених на даче, болен. И вдруг она является на следующий же день.

- Интересный нюансик. И как она объяснила причину визита?

- Какая-то книжка ей понадобилась.

- Предлог, — отмахнулся Поль и подмигнул. — Знаем мы эти книжечки! Проститутка явилась к клиенту из нашей компании, что и понадобилось скрыть. Четверо мужчин в списке.

- Но Ипполит Матвеевич летом жил на даче.

- Не-без-выездно. Я же обиделся, что дед не привез Балаболку, стало быть, он ездил в Москву. К окулисту, например.

- Поль, это тупиковый ход: уже невозможно проверить алиби.

- Ситуация классическая: убить имел возможность каждый, даже мама. И ты — кто проводил ее и нашел мертвой?.. Кстати, странно, очень странно: тебе брат собирается рассказать про убийство, а ты прешься со мной в «Китеж»! — Кузен улыбнулся коварно. — Вот уж не вовремя припекло.

- Я решил, что ты меня разыгрываешь по телефону.

- Я — твой демон!

Поль бесшабашно расхохотался: вот эти внезапные переходы от «умной серьезности» к «идиотизму» и раздражали философа.

- Ты, братец, пропустил потрясающие пассажи: стриптиз по- американски, по-европейски.

- Меня эти «изыски для импотентов» не волнуют.

- Да ну?

- Как отрезало.

- Серьезно? Ты уступаешь дорогу мне?

- Зачем она тебе нужна?

- Непонятно? Я хочу — и все.

- Уступаю. Но не советую пачкаться. У этих тварей одна песня: несчастное детство, родители пьянь- рвань.

- Точно: пьянь и рвань. Она росла в детдоме.

- Ну вот, несчастная сиротка.

- Однако ты хладнокровное животное. Господин с кавалерийскими усами за соседним столиком между двумя рюмками (мы с ним коньячку врезали) поведал: третий год сюда ходит — ни разу не обломилось, ее только деньги волнуют.

- Думаю, не только. С такой редкостной красотой она могла бы устроиться поблагопристойнее, выйти за миллионера, за иностранца наконец.

- За Воланда! — Поль опять расхохотался. — Там в «Китеже» легенда, будто она ни с кем не спит.

- Холодный разврат еще страшнее. Видимо, ей нравится сама власть над мужчинами, власть как таковая.

- Рисковая девочка. — Поль помолчал, задумавшись. — Ты ее помнишь?

- Варю?

- Ту, мертвую.

- Чисто внешне. Не красавица.

- Чем она могла так убийцу достать?

- Lues Venerea[2].

- Сифилисом? Экая проблема вылечиться.