Соловей для черного принца

ГЛАВА 12

Маркиза достигла Гаден-Роуза к полудню. Весть о ее приближении, благодаря мальчишкам, специально отправленным контролировать ситуацию на дороге, стремительно распространилась от дома к дому. И когда изящная карета с лакированными дверцами и старым грумом на запятках въехала в деревню, то практически все жители высыпали на улицу, чтобы приветствовать знатную особу. Вероятно, никогда прежде тщеславие маркизы не было удовлетворено таким обильным проявлением почтения. Убранная в тот же миг занавеска в окне кареты, свидетельствовала о благоприятном впечатлении, которое произвели на нее низкие поклоны и глубокие приседания. От избытка удовольствия и в угоду своему самолюбию, она пошла на более решительные действия и, подъезжая к Оурунсби, продемонстрировала собравшимся узкую, отяжеленную огромными перстнями руку в шелковой перчатке.

Этот царственный жест вызвал у нас с Сибил озорное перешептывание. Стоявшая рядом с нами величественная, несмотря на обилие оборок на лиловом платье, тетя Гризельда заметила наше неуместное в такой серьезный момент веселье, цыкнула и погрозила нам розовым зонтиком.

В этот день, тетя в качестве главы комитета обязана была находиться с Тернерами в Оурунсби. Миссис Додд, как ни шли ее желания вразрез с желаниями самого комитета, вынуждена была отступить на второй план и согласиться, что мисс Уилоуби, как дочь виконта, обладает бСльшими привилегиями, и именно она достойна засвидетельствовать от имени всех добропорядочных жителей Гаден-Роуза глубокое почтение и искреннюю радость от столь приятного присутствия, которым удостоила этот тихий уголок маркиза.

Когда накануне вечером мы все собрались в гостиной, после того как нанесли визит к Готлибам (наш поход увенчался успехом, и Рэй согласился поговорить с Билом Стоуном) тетя выразила явное сомнение в успехе поставленной перед ней задачи.

— Разве я гожусь для подобной миссии? — сетовала тетя, отточенными движениями сматывая высушенную пряжу в клубок. — Я не смогла определить в себе ни единого таланта, которыми, несомненно, должны обладать люди, стремившиеся достигнуть успеха в делах такого рода.

— Боюсь, вашей командирской осанкой вы только напугаете маркизу, — вклинилась я.

— Ты, безусловно, права, Роби! Нужно будет смягчить свой образ. Думаю, лиловое платье как нельзя лучше подойдет для этих целей, — она задумчиво почесала подбородок. — Пышнее рюши на груди, побольше нижних юбок, на поясе розовый кушак, завязанный легкомысленным бантом сзади. И еще обязательно та розовая шляпка со страусиными перьями и в тон ей зонтик с бахромой… Да, зонтик обязательно — он придаст моему образу утонченную элегантность!

— О-о! — выдохнули одновременно я, Сибил и Финифет.

— Но даже этих усилий будет недостаточно, — подвела итог тетя. — Вряд ли на завтрашней встрече я блесну виртуозным исполнением льстивых речей и похвастаюсь редчайшей угодливостью… Сиби, ласточка, подай, пожалуйста, вон ту плетенную корзину со стола с готовыми клубками, она еще не достаточно полна.

— А, по-моему, из нее уже сыпется через край! — возразила экономка, когда Сибил, отложив шитье, поднялась и направилась к указанной корзине.

— Не городи чепухи, Фини! Ты уже совсем ослепла, если не видишь, где расположены края. В нее еще может поместиться как минимум десять клубков!

Мы втроем с подозрением оглядели забитую доверху корзину в руках Сибил. И Финни выразила общее мнение, коварно сообщив:

— Если вы с такой же уверенностью судите об отсутствии у вас талантов к лести и угодничеству, как и о заполненности этой корзины, то могу с уверенностью сказать, что возложенную на вас миссию вы выполните с большим успехом.

Тетушка в немом изумлении уставилась на Финифет, и по мере того, как она осознавала сказанное, полное лицо наливалось гневным румянцем. Когда же гнев овладел ею настолько, что в бусинках глаз появился лихорадочный упрямый блеск, она высокомерно поднялась с дивана и прошествовала через всю гостиную к Сибил, все еще стоявшей у стола и державшей плетеную корзину. Отобрав ее у девушки, тетя водрузила корзину на стол и достала другую, тоже с клубками и шерстью. Отсчитав ровно десять штук, она выложила клубки на стол, и затем с быстротой и ловкостью фокусника принялась укладывать каждый в корзину, ставшей предметом нашего пристального внимания.

— Вуаля! — победно воскликнула она, когда последний клубок был мастерски втиснут в узкое пространство и обрел свое место в злополучной корзине.

Мы, затаив дыхание, наблюдали за этим представлением. И никто из нас, даже недоверчивая Фини, не посмел больше сомневаться в уверенности тети Гризельды.

— Пожалуй, я все-таки сочиню речь и потренируюсь! Полагаю, проблемы возникнут с искренностью. Но я слыла неплохой актрисой и должна справиться с этим неудобством, — решила тетя, и довольная, что утерла нам носы, отправилась к себе готовиться к встрече.

Надо отдать должное, она отработала свой выход замечательно. Никто из присутствующих, в том числе и сама маркиза, услышав высокопарную речь, не сомневались, что мисс Уилоуби невыразимо счастлива засвидетельствовать всевозможные чувства почетной гостье.

Сама же маркиза Грэдфил оказалась вовсе не такой, как мы ее представляли. Тетушка даже выразила облегчение, что ей, похоже, придется иметь дело с разумным человеком, и немного заколебалась, размышляя, стоит ли произносить сочиненную речь. Однако, припомнив царственный жест маркизы, решила, что эти усилия будут отнюдь не лишними.

Когда карета остановилась около парадного крыльца, наша небольшая группа заторопилась навстречу. Миловидное лицо миссис Тернер расплылось в улыбке, ее муж казался непроницаемо серьезным, а Летти трепетала от нетерпения увидеть светскую даму. Тетушка шла немного позади хозяев дома, но с таким надменным видом держала голову, увенчанную розовой шляпкой, а рюши на объемной груди вздымались с таким степенным достоинством, что спустившийся с запяток слуга обратился именно к ней, объявляя о прибытии госпожи.

В тот же миг отворилась дверца, и из кареты, не дождавшись, когда опустят ступеньки, выпрыгнула молодая женщина. Она сладко потянулась, чем привела всех в полное замешательство. И томно сообщила, что дорога была отвратительна, а на ухабах ее подбрасывало вверх и швыряло по всей карете. После чего она, словно внезапно осознав нелепость своего поведения, сделалась серьезной и потребовала скорейшего знакомства с нанимателями. Мистер Тернер ограничился лишь кратким приветствием, зато дамы были словоохотливы. Пока шло знакомство, из кареты появилась престарелая горничная. Она посетовала на боли в спине и рассеянность хозяйки, позабывшей ее разбудить.

Леди Грэдфил обладала запоминающейся внешностью. Правда, рыжеватые волосы казались ярче того оттенка, который могла дать им природа, а зеленые глаза всегда сверкали, будто маркиза частенько поднимала себе настроение глоточком горячительного. Вела она себя эмоционально, если не сказать лихо. И хотя Тернеры наняли маркизу для того, чтобы она ввела Виолетту в свет, она сумела поставить себя так, словно оказывает им большую услугу, снисходя к их положению.

В первый же час леди Грэдфил перезнакомилась со всеми нами, требуя коротко рассказать о себе и той роли, какую мы играем в подготовке ее протеже к дебюту. Та ответственная работа, которую тетя и Сибил выполняли для Летти, придала им гораздо большую значимость в глазах маркизы, чем моя "незаинтересованность" в будущем успехе подруги. И уже через некоторое время они нашли общий язык, обсуждая различные платья, амазонки, сорочки, туфельки и ленты. Оставшись довольно всей сделанной работой, она отметила несомненный дар Сибил в создании эскизов, чем сильно растрогала ее и расположила к себе. Кроме того, обдуманно или нет (я больше склоняюсь, что нет), маркиза пообещала Сибил замолвить за нее словечко в мастерской мадам Кюри в Лондоне, где одевается все модное общество. И в течение недели постоянно напоминала об этом обещании Сибил, поддерживая в ней искру надежды.

Разумеется, Сибил загорелась этой мыслью и после отъезда леди Грэдфил достаточно долгое время пребывала в состоянии эйфории, каждый день ожидая письмо от мадам Кюри с приказом немедленно приехать на собеседование. Мои сомнения и недоверие к словам маркизы, сказанным столь легкомысленно, только чтобы возвысить в наших глазах чувство собственной значимости, она решительным образом отвергла:

— Мне не хотелось бы неосмотрительно осудить ее, — заявила Сибил. — Ты слишком торопишься, полагая, что она бесчестная особа, потакавшая своему тщеславию.

— Но прошло уже достаточно времени, чтобы убедить тебя в этом.

— Возможно, она слишком легкомысленна. И я могу согласиться, что из-за своей рассеянности маркиза могла забыть о данном слове, но это не значит, что она не выполняет свои обещания… когда вспоминает о них.

— Это меня больше всего и удивляет в тебе! — поразилась я. — Ты, с твоим здравым умом, способна так перевернуть недостатки людей, что они становятся просто невинными слабостями!

В день, когда был назначен прием в честь почетной гостьи, мы пришли раньше остальных приглашенных. Тетя, маркиза и миссис Тернер устроили совещание, обсуждая достоинства и недостатки Виолетты. В целом, как я потом узнала, леди Грэдфил осталась довольна своей подопечной но, как она деликатно добавила, первое представление нередко бывает обманчивыми, поэтому предложила подождать и присмотреться.

Нам же с Сибил посчастливилось в течение получаса выслушивать полные эмоций впечатления Летти от встречи с гостьей. Подругу чрезвычайно задело, что она оказалась, вовсе не так стара, как представлялось ей. Элегантность, яркость и живость характера показались Летти самыми вопиющими недостатками в ее будущей компаньонке. И если бы леди Грэдфил была на несколько лет младше, то, несомненно, обрела бы в лице мисс Тернер самого заклятого врага.

— Неужто ты боишься, что маркиза составит тебе конкуренцию? — поинтересовалась я, когда закончился бесконечный поток излияний.

Летти аж всю передернуло от негодования.

— Как тебе могло прийти в голову сравнивать меня и эту… вдовушку!

— Иначе я никак не могу объяснить твоего неумеренного раздражения ею, — спокойно пояснила я. — Не все ли равно, как она выглядит? Ее задача сопровождать тебя, а не отбивать поклонников. И потом, быть с молодой компаньонкой гораздо приятнее, чем уезжать в разгар бала из-за того, что старую леди, сопровождавшую тебя, замучил ревматизм или подагра.

Она на миг задумалась, нахмурив брови.

— Вчера вечером она заснула прямо в гостиной во время разговора с матушкой!

— Ого! — не сдержалась я, и Летти бросила на меня победный взгляд, а Сибил, сидевшая молча на краю кровати, улыбнулась.

— Во всем виновата дорога, от которой нежное тело маркизы подбрасывало вверх и швыряло по всей карете! — сообщила я, передразнивая томный голос гостьи. — Подобные гимнастические упражнения, похоже, стоили ей огромных усилий и энергии.

— Храпеть ей отсутствие энергии почему-то не помешало! — тут же возразила Летти.

— Тебе нужно думать не о ее храпе или молодости, или других слабостях. А о том, как склонить чашу весов в твою сторону. Тетя говорит, что она еще не решила окончательно — протежировать тебя или нет.

— Та приличная сумма, которую отец заплатит ей за протекцию, должна полностью избавить меня от всех недостатков. Так что я абсолютно уверена в ее решении.

Ее цинизм уже не в первый раз поразил меня.

— Разве у маркизы денежные проблемы? — спросила Сибил.

— И еще какие! — доверительно сообщила Летти. — Ее муж, игрок и пьяница, осмелился умереть, не оставив ей ни пенса. И, говорят, она даже спасалась от кредиторов на континенте, пока не решила зарабатывать на жизнь таким способом. Конечно, она не совсем то для первого выхода. Актриса… Она была у маркиза третьей женой. Похоже, он начал впадать в детство, когда женился на ней в восемьдесят лет.

— Теперь понятно, почему она ведет себя так, будто бы находится на сцене, — заметила я.

— А я восхищаюсь ей! — неожиданно твердо сказала Сибил. — Она достаточно мужественна, чтобы зарабатывать себе на жизнь в обществе людей, которые, в силу предубеждения к ее профессии, презирают и ненавидят ее.

— Не думаю, что ее это волнует, — сказала я, и Летти закивала головой.

Зато маркизу волновал любой драгоценный час, который можно было потратить на благо ее подопечной, и потребовала у миссис Тернер, чтобы "портниха со служанкой" ночевали в Оурунсби и уже на рассвете могли приниматься за работу. Миссис Тернер сделала слабую попытку вразумить маркизу и довести до ее занятого делами сознания, что мисс Уилоуби вовсе не "портниха", а Сибил — не "служанка". Самой тетушке было все равно, как к ней обращались. Но со всей прямотой и достоинством, присущими ей, рявкнула, что у портнихи есть собственный дом, и ночевать они будут в нем, и что работать они будут столько же, сколько до этого, но согласны пожертвовать ради блага Виолетты ленчем, который, так уж и быть, будут проводить в Оурунсби. Обладая достаточной рассудительностью, маркиза пришла к выводу, что в данной ситуации лучше не ввязываться в утомительный спор и, пожаловавшись на головную боль от какого-то загадочного шума, удалилась к себе.

Мы отметили страстную любовь маркизы к совещаниям. За эту неделю она провела пять совещаний, где не уставала отмечать явные улучшения, произошедшие в Летти со дня ее приезда. И всегда зеленые глаза маркизы оценивающе следили за девушкой. Поначалу она явно собиралась добиться от нее беспрекословного подчинения, но вскоре поняла, что встретила достойного противника. Главным, что занимало мысли маркизы — была возмутительная, просто невероятная косолапость, которая по ее словам, была характерна для походки девушки.

— Ты не танцуешь, а ползешь, как телега, груженная бочками с рыбой! — в раздражении вскричала как-то маркиза, когда они уже второй час отрабатывали некоторые особенно не удававшиеся девушке движения. — Надо двигаться грациозно, а не переваливаться!

Оскорбленная до глубины души, Летти потеряла голову, как всегда с ней бывает, когда задеты ее чувства, и в ответ выпалила не менее оскорбительные для маркизы слова:

— А вы, видно, неоднократно имели дело с телегами, гружеными бочками с рыбой, раз имеете о них такое превосходное представление!

После этих слов, услышанных во всех уголках дома, все семейство окаменело в ожидании неминуемого скандала. Миссис Тернер успела даже представить за эти короткие несколько секунд, какая судьба ожидает их, после того, как Виолетта своими сказанными в горячке словами погубила репутацию их многоуважаемой семьи.

Но маркизе настолько пришлась по душе безрассудность подопечной, что она расхохоталась и заявила, что девушка, безусловно, вызовет фурор в свете, и среди серых и скучных девиц будет блистать своей страстностью и остроумием.

— Это не значит, что тебе не надо трудиться, отрабатывая свою походку! Даже алмаз нужно огранить, прежде чем он засверкает во всем великолепии, — веско закончила она, но потом подумала и добавила, театрально выставив руку перед собой, — Признаю, фраза банальная, но сколько в ней безграничной мудрости!

Когда я наведывалась в Оурунсби, то только и слышала о том, что в тот знаменательный день, когда Летти представят ко двору, она станет "открытием сезона". Но накануне отъезда леди Грэдфил нанесла подопечной сокрушительный удар, обнаружив у нее недостаточно тонкую талию. Возмущению маркизы и обидам Виолетты не было предела. В срочном порядке было приказано сшить для нее новые корсеты, и затягивать тело девушки так, чтобы шнурки лопались от натуги. А ее саму держать на хлебе, воде, вареной морковке и, согласно строжайшей инструкции, оставленной маркизой, на маленьком, очень маленьком кусочке холодного мяса.

В конце концов, когда леди Грэдфил покинула гостеприимный Гаден-Роуз, Летти выразила огромную надежду, что ее отец все-таки сумеет уговорить дорогих дядюшек и тетушек, чтобы она дебютировала под их покровительством. И Летти зашла так далеко, что даже пообещала ради любимых ее сердцу кузин не присутствовать на паре балов, предоставив, таким образом, девушкам шанс обзавестись мужьями.

Одним вечерком нам с Сибил удалось вырваться от всевидящего ока маркизы, и мы прогулялись с ней до утиного пруда, где договорились встретиться с Рэем. Он уже ждал нас и молча присоединился к нашей компании. Втроем мы направились вдоль пруда к навесному мосту, радугой перекинутому через воду.

Слава богу, что присутствие кавалера лишало нас удовольствия выслушивать пламенные дифирамбы майора Коулби. Мы прошли мимо троицы старичков, приветливо кивнув им. Старина Томас, поглощенный мыслями о ревматизме не заметил нас, впрочем, он редко что замечал вокруг себя, если дело не касалось всяких приятных его сердцу болезней. Майор Коулби ревностно оглядел Рэя, но, как и подобает бывшему секретному агенту, тут же овладел собой, скрыв свои чувства за маской холодности и равнодушия, и ответил нам джентльменским поклоном. Зато бедняга сумасшедший-Чарли при виде нас радовался за троих. Он широко заулыбался, обнажая редкий ряд почерневших от табака зубов, и замахал нам обеими руками, растопырив пальцы. Но, вдруг заметив, что Коулби не выказывает нам обычного радушия, с силой заехал ему локтем под ребра и с возмущенным возгласом "мисс Рид" стал тыкать в нас пальцем до тех пор, пока тот вымученно не улыбнулся.

Я шла немного впереди и увлеченно бросала уткам крошки хлеба, который неизменно брала с собой, приходя сюда. Через пару минут я разбросала практически все угощение, а другой причины держаться в стороне от парочки и дать им немного побыть вдвоем, у меня не было. Я стала экономно крошить оставшийся кусочек. Уткам эта резкая перемена не понравилась, и они затеяли кутерьму, нагло вытягивая шеи в поисках крошек и налетая друг на друга.

Но парочка не заметила разыгравшегося побоища. Хотя они шли, не разговаривая, даже не посвященному человеку было заметно, как они поглощены друг другом. Расстояние между ними было позволительное, и если бы какая-нибудь степенная матрона увидела их сейчас, то совершенно расстроилась бы, не найдя абсолютно ничего неприличного в их поведении. Однако я успела уловить, как в момент встречи его красноватая, огрубелая от работы ладонь обвила ее мягкую ладошку, полностью утонувшую в ней, и на краткий миг сжала, с неожиданной и от того еще более удивительной нежностью.

Мы подошли к мостику и облокотились о невысокие перила. За это время я не слышала от нашего кавалера ни единого слова, хотя не сомневалась, что ни Сибил, ни он сам не находят в этом ничего странного. Мне, разумеется, хотелось бы услышать рассказ о его посещении замка и новости о мистере Лемуэле. Я сгорала от нетерпения, но понимала, что если я буду торопить Рэя, то вообще ничего не добьюсь. Наконец, после недолгого любования кувшинками, росшими в зеленых зарослях плавуна под самым мостом и вдоль берега, он заговорил. Но к моей досаде, он и тут оказался немногословным:

— Бил сказал, есть один больной старик по имени Лемуэл, которого он знает.

— И… — не выдержала я, когда пауза затянулась. — Чем он болен? Тяжело? Он при смерти?

— У него гнойник под зубом.

— Какой гнойник? Где? — не поняла я.

— Под зубом, — терпеливо пояснил он. — Десна нарывает. Щека раздулась.

— Понимаю… точнее не понимаю. Когда мы виделись с ним в последний раз, он уже болел, но признаков флюса не было. Скорее, это была сильнейшая простуда, и его лихорадило.

Рэй только пожал плечами.

— Может быть, это не твой знакомый? — предположила Сибил.

— Других больных с таким именем Стоун не знает.

— А что-нибудь еще он тебе сказал о старике?

— В начале лета отправляли его в Чейзмор к зубодеру. Но тот через день приехал. Все с гнойником. Теперь поедет в Солсбери.

— Это не он, Сиб. Точно.

Я уже была абсолютно уверена в этом. Снова всколыхнулись мучившие меня переживания. Я впала в мрачное состояние и уже не замечала, что Сибил пытается меня поддержать. Но, по крайней мере, обнадеживало то, что никакого Лемуэла в замке не хоронили.

В задумчивости я не услышала, как Рэй задал мне вопрос. Ему пришлось повторить дважды прежде чем я опомнилась:

— Зачем ты туда ходишь?

— Куда?

Он угрюмо посмотрел на меня, и под его взглядом я уверилась, что бестолковее меня нет никого в целом мире.

— В замок. Тебя видят в той стороне.

— Неужели? — протянула я. — И часто видят?

— Достаточно! — отрезал он неприветливо.

— А кто?

Он не ответил. Подняв лоснящийся камешек, он запустил его в воду и стал пристально наблюдать за разраставшимися кругами. Когда вода успокоилась и сделалась гладкой, как зеркало, Рэй произнес, все еще смотря на воду:

— Не ходи туда. Нечего тебе там делать!

— Но, я должна! Это моя семья!

— Не придумывай. Они другие.

Я хотела возразить ему, сказав, что Китчестеры ничем не отличаются от обычных людей, но не нашла аргументов. И еще больше расстроилась. Разве я знала — какие они? Все, чем я располагала, были насмешливые рассказы старика и мои собственные неуемные фантазии, в которых владельцы замка порой представали в комичном свете.

— Не жди от них хорошего — там только беды.

— Не будь таким суеверным, Рэй, — засмеялась я, при виде его сдвинутых бровей. Поняв, что я не послушаю его, и все равно буду ходить к замку, он равнодушно отвернулся от меня и, сдержанно распрощавшись с Сибил, зашагал прочь.

Через несколько дней я наконец-то увидела старика. Моей радости не было предела. Еще издали, когда я только подходила к бревенчатому мосту у замка, мое внимание привлек белый дымок, сочившийся сквозь ивовую зелень, и я сразу поняла, что старик там и ждет меня. Подобрав юбку одной рукой, а другой, придерживая широкополую шляпу, я со всех ног бросилась бежать к берегу, где в зарослях ивы на скамейке, лукаво щуря глазки и беззастенчиво ухмыляясь, сидел тщедушный старичок. Он был все в том же темно-зеленом костюме и высокий, похожий на церковный колокол, котелок лихо кренился набок, придавая старику самый что ни на есть плутовской вид. Трость его валялась рядом у ног, а сам старик, расслабленно облокотившись о дерево, нежился на солнышке, беззаботно попыхивая трубкой и выпуская густые клубы дыма. От восторга, переполнившего меня при виде его сухонькой фигурки, я бросилась ему на шею и расцеловала в изборожденные морщинами и оспинами щеки.

— Ну всего обслюнявила, бесстыдница! — гаркнул он, высвобождаясь из моих объятий и довольно блеснув глазками, добавил. — Зацелуешь старика до смерти! Сердце то никудышное — куда мне такие удовольствия! Тут и до рецидива недалеко!

Не обращая внимания на его бурчания, я опустилась рядом с ним на скамейку и, сжав его горячие исхудалые руки, воскликнула:

— Признавайтесь, сейчас же, как вы! Я ужасно переживала! Поверьте, у меня просто нет слов, чтобы описать вам, как я волновалась все эти дни. Вы не появлялись, и я не знала, что с вами: больны ли вы все еще или уже здоровы… О, простите я опять слегка напориста!

— Слегка? — шутливо переспросил он, вопросительно наморщив кустистые брови. — Хватаешь за грудки человека, еще не пришедшего в себя от твоего приветствия, и выколачиваешь из него последнее, что осталось в нем живого!

— Вы бессердечны! — притворно возмутилась я. — Оставьте мне хотя бы крохотный шанс оправдаться!

— Никаких оправданий! Иначе я останусь здесь, навсегда пригвожденный к этой хлипкой скамейке, твоей "легкой" напористостью.

— Вместо того чтобы заниматься языковой гимнастикой и острить, тратя драгоценное время, лучше бы поведали о себе! — заметила я чопорным тоном, развеселившим его. Отсмеявшись, он снял с головы котелок и принялся обмахивать им раскрасневшееся лицо, то и дело, ухая и вздыхая. От жары редкая растительность под котелком взмокла и более короткие волосики, выбившись из патлатого хвоста, стояли дыбом, образуя ершистый ореол. Но в следующий миг лицо его сделалось серьезным, если не сказать печальным. Озорной блеск в глазах поблек, и сам он весь словно скукожился, нахмурившись от непонятной мне тревоги.

— Роби, это я должен оправдываться и просить прощение…

В его голосе послышалась глубокая горечь. Он пристально уставился в одну точку, и рука с позабытой трубкой, покоившаяся на костлявом колене, начала мелко дрожать. Я, замерев, ждала, что он скажет, и мне почему-то казалось, что старик сейчас думает совсем о другом, гораздо более существенном для него, нежели пропущенные из-за болезни встречи.

— Мне тяжело говорить. Но говорить всего труднее как раз тогда, когда стыдно молчать… Разве мог я представить, что окажусь в чем-то не прав, в чем-то ошибусь…Но об этом мы поговорим позднее. Сейчас же я должен признаться…

— Мистер Лемуэл, мне достаточно знать, что с вами все хорошо. И не нужны оправдания.

— Я — одинокий старик, Роби, и к тому же отпетый эгоист, — потому не привык отчитываться перед другими за свои поступки; а тем более, что обо мне кто-то печется и волнуется…Но, как мне показалось, ты переживала за меня. Или, может быть, я не разобрался в ситуации?

— Ну хорошо, в чем же вы хотите признаться? Не томите!

— Я слишком самолюбив, чтобы выражаться кратко.

— И, потому, заставляете других слушать себя столько, сколько желает того ваша себялюбивая натура, не узнав прежде, — желают ли другие засорять свой слух!

— В самое яблочко! — ухмыльнулся старик. — На самом же деле, мое признание слишком простое, чтобы интриговать им… Дело в том, что почти две недели я провел в Лондоне, занимаясь очень важным для меня вопросом. Длительное время я откладывал его, и лишь недавно принял окончательное решение. Моя поездка была не запланированной, а скорее вынужденной. Тем более здоровье дало мне хорошего пинка, и пришлось поторопиться, пока не стало поздно.

— Значит, вы не были больны все это время?

— Я был болен до поездки. И, действительно, целую неделю пролежал бревном в постели. Все с надеждой ожидали, что меня наконец-то приберут к рукам мои рогатые сородичи, но, видать, огненная яма в те дни была набита доверху, поэтому черти решили попридержать мою никчемную душонку наверху, пока не освободится тепленькое местечко.

— Такое негостеприимство, наверняка, очень опечалило вашу родню? — заметила я. — Но вы можете хотя бы о своей жизни говорить серьезно?!

— Если серьезно — то сейчас я бы во всю куролесил на аидовом пиру! Но мальчишка вовремя подсуетился и привез из Солсбери докторишку. А тот оказался головастее, чем местные шарлатаны, и проворнее старухи с косой.

— Вы могли умереть! И вы говорите об этом так беспечно, словно ничего не случилось!

— А разве что-то случилось? — простовато спросил старик и хитрюще подмигнул мне.

Я же упрямо нахмурилась:

— Значит, я должна благодарить врача за то, что он вытащил вас с того света.

— Кто бы вытащил оттуда его самого! — воскликнул старик и с ехидцей добавил. — У него маленькая слабость к морфию.

Я понимающе кивнула. А он продолжал, все более распаляясь:

— Из-за своего пристрастия докторишка и сам на живого не больно похож: тощий, как хворостина. Ходит — костями бряцает, а чихнет — так сдует в окно и не найдешь куда ветром снесло… Первое время я его от постели гнал, думал, что призраки посещать стали, значит час близок. Но гонору в нем, как у монаршего мопса, — сколько его ни прогоняй, а он все пятится тощим задом и тявкает, пока не охрипнет. Так и этот гиппократ, пока не влил в меня полбочонка микстур, не отстал. А его новомодный горчичник — "истинное средство от всех болячек" — все нутро мне, старику, выжег!…Мальчишка то специально этого кровопийцу приволок, точно знал, что вцепиться он в меня своими присосками! Да еще и позабавился, небось, глядя на мои мучения из-за этой пиявки… Но, ведь, как понял, что никому другому не одолеть моего упрямства!

Всю сознательную жизнь я пребывала в блаженном неведении относительно своей склонности к дурным поступкам. Однако в эти минуты я в полной мере осознала всю глубину своей испорченности. Ибо невыносимые страдания мистера Лемуэла вызвали во мне взрыв бурного веселья.

— А вы говорите, что некому о вас заботиться!

— Ха, этот несносный малец позаботиться даже о дьяволе, если найдет в этом выгоду!

— Уж не о Дамьяне ли речь? — спросила я, озаренная догадкой.

— А кто ж еще осмелится… — старик вдруг закашлялся, а когда приступ прошел, закончил, — осмелится действовать без указаний графа.

— А разве граф был против того, чтобы пригласить к вам доктора?

— Нет, но он не имел ни малейшего понятия, что собирается делать мальчишка. А тот в свою очередь даже не посчитал нужным поставить графа в известность.

— И что же сделал Дамьян?

— Да ничего ужасного, наоборот, спас мне жизнь, — признался мистер Лемуэл с кривой усмешкой на губах. — Мальчик спустил с лестницы шарлатана, который объявил, что мой механизм истерт до дыр и надеяться не на что. Затем он отправился в Солсбери, сказав Джордану (это дворецкий), что привезет доктора. Вечером на следующий день они приехали. Дамьян представил нам этого кровопийцу, сказав, что привез одного из самых лучших в Уилтшире специалистов. Правда, тот пытался протестовать и шепотом поведал, что его вывезли силой. Но, когда докторишка увидел меня, согласился, что его похищение было оправданным, и с рьяным усердием принялся за работу. Впрочем, усердие его было рьяным не от большой любви к работе, а от того, что похититель пообещал пристрелить его как вшивую собаку, если пациент к утру не почувствует себя лучше…Позднее мы узнали, что Дамьян загнал до смерти двух лошадей. Одна сдохла в конюшне сразу же, как только они прибыли в Китчестер. А другая прожила еще полночи.

— Стало быть, он дико боялся за вас! — воскликнула я, пораженная рассказом и таким несвойственным для Дамьяна поведением. Вряд ли я могла когда-нибудь предположить, что он может испытывать столь сильные переживания и страх за кого-то другого кроме себя.

Старик скривился и покачал головой.

— Девочка моя, не питай иллюзий на счет этого сорванца. Еще ребенком он отличался своей горячностью и нахальством, и всегда умел добиваться желаемого, но скорее мир перевернется с ног на голову, чем Дамьян совершит что-то только во имя бескорыстных чувств.

— Но что ему потребовалось от, простите, немощного старика?

— Вот уж знать не знаю, ведать не ведаю! — весело соврал он, и все внимание обратил на свою любимую трубку. Несколько минут он сидел с закрытыми глазами и блаженно почавкивал, смакуя терпкий дым.

Я не решалась прервать его во время табачной медитации, но когда он открыл слезящиеся глаза, спросила, не скрывая своего волнения:

— По-вашему Дамьян бесчувственный интриган?

— Нет! Дамьян вовсе не бесчувственный. Иногда он бывает просто бешенным, и тогда даже я не могу влиять на него. Но какие бы страсти ни кипели в нем, он будет неотвратимо двигаться к поставленной цели, сметая на своем пути все преграды и вытравливая из сердца любое чувство, мешавшее ему.

— Но это невозможно! Сердце не ботинок, который можно снять и вытряхнуть, избавившись от чувств, как от мелких камушков.

— Ты, еще чиста и наивна, как полевой цветок.

— Возможно, мой жизненный опыт еще не достиг тех внушительных размеров, когда я могла бы судить о жизни со знанием дела. Но вы говорили, что Дамьян рос в нищете, может быть, все дело в этом. Когда приходиться бороться за каждый пенни, а соответственно и за свою жизнь, то невольно станешь расчетливым и циничным, запрятав в глубине души сокровенные чувства.

— Честно признаюсь, мальчишка хоть и большой негодник, но мне он всегда нравился. В моем окружении он единственный, несмотря на свою молодость, кто заслуживает уважения. У меня на него большие надежды! И очень надеюсь, что ненапрасные.

— И чем же, он заслужил такую почесть? — скептически спросила я.

— За многие годы в Китчестере появился хоть кто-то, кто может спасти эту рухлядь от окончательной разрухи. Естественно, мальчик не в силах сделать все, что необходимо для полного возрождения Китчестера, но у меня есть все основания надеяться, что он сможет вытащить семью из долговой ямы и вдохнуть в стены замка вторую жизнь.

— Я и не предполагала, что Дамьян имеет в замке такой вес, — я была удивленна этой впечатляющей характеристикой и не менее обрадованная ей. Сейчас я поняла, как мне безумно хотелось услышать о Дамьяне хоть что-нибудь положительное. — Одно время из-за деревенских слухов я думала, что он графский наследник, но в прошлом году Дамьян сам опроверг это, сказав, что только может им стать.

— Опроверг, говоришь?… — мистер Лемуэл задумался, помахивая котелком и покуривая. — Никогда не замечал в нем стремление к честности. Можно было бы предположить, что он наоборот будет хвалиться своим возможным в будущем особым положением в Китчестере, даже если на данный момент он никто, всего лишь один из дальних родственников, живущих в замке.

— И, тем не менее, из ваших слов выходит, что он играет важную роль, и, во что мне верится с трудом, распоряжается в замке?

Старичок отрывисто расхохотался и в порыве стукнул по коленке рукой с трубкой, просыпав на штанину тлеющие крупицы табака. Резко замахав котелком, пытаясь смести крупинки, он раздул их еще сильнее, и в ноздри ударил едкий запах тления. Я торопливо стряхнула угольки с его ноги, пока старик не принялся тушить их, воспламенив еще сильнее.

— Вот увалень древний, — раздраженно буркнул под нос старик и, обращаясь уже ко мне, громко ответил. — Мисс, в Китчестере распоряжаются все, кому не лень оторвать свои затекшие кости от кушетки, и доставить себе тяжкий труд — открыть рот и произнести пару слов в приказном тоне. Была бы только хоть мизерная польза от этого несомненного таланта.

— Леди Элеонора должно быть против вмешательства Дамьяна в дела? Судя по вашим рассказам, она с особым жестокосердием относится к тем, кто посягнет на власть в доме.

— Хе-хе, война между ними была с самого его появления в замке, — захихикал старичок. — Самоуверенный мальчишка и надменная леди, обнаружившая, что и ее приказы могут пролетать мимо ушей, а ее словам придавать столь мало значения, что тут же забывать их. А уж как шалили ее нервы (точнее будет сказано "как она бесилась", но разве можно применить это выражение к истинной леди), когда в ответ на свои приказы, слышала насмешки.

— Что же он вытворял?

— Самыми легкими его проступками были случаи, когда он назло ей делал все наоборот. Элеонора приказывала ему помолчать, а он громко и фальшиво орал похабные песенки, или спускался в грязных лохмотьях, когда ему было сказано одеться поприличней.

— Мне страшно думать, какой был самый тяжелый проступок? — смеясь, воскликнула я.

— Из деликатности к… да, да, не смотри на меня так недоверчиво, и у меня случаются эти неловкие приступы деликатности, но они бывают так редки, что даже для меня становятся приятной неожиданностью. Так вот из деликатности к чувствам Элеоноры я промолчу…

— Вы разбили мое любопытное сердце вдребезги!

— Ну, думаю, Элеонора простит мою болтливость, тем более приступы деликатности так краткосрочны, что я порой не успеваю их заметить… Особое место в гардеробе Элеоноры занимают парики и шляпы, и она крайне неравнодушна к ним. После очередной выходки Дамьяна старуха приказала морить его голодом, чтобы сломить "мятежный дух". Но Дамьян и не думал сдаваться — у него было полно знакомых, таких же прохвостов, которые могли стащить из дома еду. Да и он сам нередко подворовывал в замковой кухне или на деревенских базарах. В общем, этот суровый, как думала сестра, шаг только разгорячил его. Через пару дней из комнаты Элеоноры пропали все парики и шляпы. Искали по всему замку, пока кто-то не сказал, что вещи "разгуливают" вокруг замка. Мы все выскочили на мост и обомлели: на лугу паслись лошади, а на их головах церемонно сидели элегантные парики и роскошные шляпы, в которых чьей-то заботливой рукой были прорезаны дырки для ушей. Нужно было видеть лицо старухи, чтобы понять какое непростительное оскорбление нанесли ей. Лишь безоговорочное решение графа оставить мальчика в замке, спасло его от исправительного интерната.

— Какой бы смешной не выглядела эта выходка, она действительно оскорбительна! На месте графа, я бы не пожалела розг и отлупила этого несносного, своенравного, нахального, грубого…

— Барышня, если перечислять все эпитеты, которыми он, бесспорно, мог бы гордиться, так как прилагает огромные усилия, чтобы в глазах других казаться как можно хуже, то на наш век, боюсь, не хватит.

— О, конечно, продолжайте, пожалуйста.

— В конце концов, Элеонора смирилась. Поняла, что его не сломить, а если продолжить, то только усугубить дело. Она всячески пыталась отдалить его от Китчестера. Теперь же поздно что-либо делать. Элеонора слишком умна, чтобы открыто бросать ему вызов. Его беспринципность пугает даже эту любительницу закулисной игры. Конечно же, у нее имеются продуманные в деталях планы, как извести Дамьяна, но, уверен, она ни за что не притворит их в действие.

— Почему же?

— Дамьян не скрывает, что считает Китчестер своей собственностью. Он бредит замком с той самой минуты, как только вступил в его стены. Уже сейчас он взял на себя управление всеми делами. А Элеоноре наплевать на эту серую груду камней, ее стихия — семейные интриги, где она властвует единолично, до тех пор, пока граф не скажет свое веское слово, что сейчас он делает крайне редко. Если Дамьян удовлетвориться только замком, не касаясь семьи и титула, и решит за них все денежные затруднения, то Элеонора не будет против такого перемирия.

— Но как же граф, позволил мальчишке управлять поместьем?! — возмущенно воскликнула я.

Старичок опять запыхтел трубкой, я поспешила высказать мучавшие меня вопросы:

— Мне не понятно, почему Дамьян считает замок своей собственностью, и почему граф не разуверит его. По-моему, он итак ходит надувшийся, как жаба, от собственного грандиозного самомнения. Вот-вот лопнет, если кто-нибудь не усмирит его зашкалившее тщеславие… И вы еще не рассказали, как он попал в замок, и почему граф не осадит его, а терпит все его выходки и непомерную наглость.

— Кто бы тебе укоротил твой непомерно длинный нос! — подмигнул мне старик.

— Я слышала это пожелание тысячу раз, но уверяю вас, что еще не нашелся ни один смельчак.

— Похоже, одним носом не отделаться — надо укрощать твой строптивый нрав.

— О-о, тут потребуются просто титанические усилия! — напыщенно протянула я, и старик взорвался громогласным хохотом. Внезапно он резко прекратил смеяться и хитро скосил на меня свои маленькие глазки и лилейно произнес:

— Почему-то меня одолевают смутные подозрения, что в таком щекотливом деле достаточно будет и одного паренька. Но ни кого попало, а только самого несносного, своенравного, нахального, грубого… Я ничего не упустил в твоей оценке?

Он обернулся ко мне. В его глазах не было ни намека на озорство. Сейчас они не щурились с привычной хитрецой, а смотрели на меня серьезно и немного сурово. Я почувствовала, как мои щеки запылали от смущения, и я, сконфузившись еще больше, уставилась на свои руки.

Мистер Лемуэл внимательно смотрел на меня, но не прошло и минуты, как он опять расслабился и принялся за любимую трубку, заново раскурив ее.

— Как я уже не раз говорил, граф Китчестер почти не вмешивается в дела. Сейчас он нелюдим, хотя в это трудно поверить, и ему многое безразлично, в том числе и семейные дрязги.

— Но почему? Ведь раньше…

Нетерпеливым жестом старик остановил меня и продолжал:

— Но, как ни странно, ему не безразлична эта древняя развалина, — он пренебрежительно махнул рукой в сторону серого замка. — Для Китчестера оказалось благом, что здесь появился Дамьян. Он молод, горяч, не боится труда и готов бороться за поставленную цель. Знаешь, как он очутился здесь? Узнав от матери о том, что у его отца есть титулованные родственники, хотя и совсем дальние, он, не долго думая, написал письмо графу. В то время его отец уже пару лет как скончался от холеры, а мать Жаннин Ружо, по мужу миссис Клифер, — инфантильная особа с якобы французскими корнями, уже долгое время ходила в бывших актрисах и была не востребована на театральных подмостках. Когда был жив муж, то его скромная должность младшего помощника в адвокатской конторе, кое-как кормила семью, еще оставались деньги на оплату общественной школы, где обучались дети бедняков и неимущих. Жаннин же за всю театральную карьеру сыграла две-три рольки четвертого плана. А мальчик с утра до ночи был предоставлен улице. Но именно это и помогло им выжить в дальнейшем. После смерти отца Дамьян, двенадцатилетний мальчишка, должен был заботиться о матери и сам не умереть с голоду… Я практически ничего не знаю о тех двух годах его жизни. Знаю, что мальчишка работал какое-то время в одном из притонов в Ист-Енде, где головорезы и убийцы — обычные завсегдатаи; место не самое подходящее для ребенка. Там он делал всю грязную работу за медяки и подзатыльники. А в одну тихую ночь притон накрыла полиция, была масса арестов — об этом даже писали в "Таймс"… Нет, нет, конечно, я не думаю, что это Дамьян сдал шайку на Боу-Стрит. Если бы он захотел отомстить, то сделал бы это иначе, чтобы все знали, что это его месть, а не под покровом анонимности… После он сменил множество работ — от разносчика газет и подметалы, до фабричного служки. Все это время его мать находилась в депрессии и никак не могла прийти в себя, чтобы заняться поисками работы. В четырнадцать лет мальчик написал графу. Письмо было всего из нескольких корявых строк с кучей ошибок, но оно удивило старика и последующие за ним события вернули ему интерес к жизни.

— А что было в письме? — нетерпеливо спросила я, так как мистер Лемуэл замолчал.

— Всего три предложения. В первом мальчик требовал… — старик ухмыльнулся, — чтобы граф позаботился о его матери. Во втором — сообщал, что согласен переехать с матерью в дом графа, чтобы не доставлять лишние неудобства старику, находясь вдали. И в третьем — ставил перед фактом, что свое пребывание в графском доме и заботу о матери он полностью отработает.

— Когда мы встретились с ним первый раз, я подумала, что он выглядит очень взросло. Его взгляд, выражение лица — все было жестким. Как будто он не имеет представления о детстве. Теперь я понимаю, что именно так и есть… А что же было дальше?

— А дальше… граф забрал их к себе. Жаннин не произвела на графа хорошего впечатления. Упаси боже, заботиться о такой коро…кхм…даме. Но мальчишка понравился. А заметив его страсть к Китчестеру, стал обучать ведению дел. Вместе с тем пару лет Дамьян работал на конюшне и хлеву. Он сам вызвался делать это, хотя никто не принуждал его.

— А зачем графу уже тогда понадобилось обучать Дамьяна ведению дел?

— Узнаешь, — хитро сказал старик, — когда мы будем говорить о графе. Хотя, не знаю — состоится ли следующая встреча. Все будет зависеть от тебя и твоего желания видеть меня.

— Вы опять говорите загадками, — насторожилась я, пытаясь понять намек.

Но мистер Лемуэл не обратил внимания на мои слова и продолжил:

— Граф нанял ему гувернера. Но Дамьян заявил, что, имея такую библиотеку, как в Китчестере, глупо платить этому напыщенному индюку.

— Он любит книги? — быстро спросила я.

— В первую же неделю кончал все свечи, что были в доме, читая по ночам. Кроме молодого Эдварда, сына графа, я больше ни разу не видел, чтобы так упивались книгами.

— Но это же здорово!

— Если есть польза, то можно и потерпеть, — проворчал старик. — Живя в замке первые годы, мальчик еще опасался, что граф может отказаться от своего слова, и выгнать его и Жаннин на улицу. Поэтому практически не устраивал неприятностей и вообще редко показывался в компаниях, предпочитая находиться в стенах замка с книгой. Но потом он достаточно осмелел. Не буду оправдывать мальчишку, его поведение никогда не было и не будет ангельским… Ты тоже, наверняка, встретилась с ним не на церковной службе…

Вскоре трубка мистера Лемуэла потухла во второй раз, и он заторопился домой. Но на прощание еще немного порассуждал о том, каким отличным управляющим будет Дамьян.

— Этим камням, этим землям нужна сильная молодая рука, которая будет заботиться о них и любить. А Дамьян способный мальчик со светлой головой и стальной хваткой.

В ответ на эти восхваления я не сдержалась и съязвила:

— Еще бы он не имел светлой головы и стальной хватки! Даже дурачок не выпустит из своих рук то, что само плывет к нему. Вряд ли мальчишка из трущоб когда-нибудь мечтал о том, что ему поднесут на блюдечке готовый замок!

В следующую среду мы договорились встретиться. И опять старичок как-то хитровато улыбался, говоря, что будет рассказывать мне о графе Китчестере, и объяснит мне все, что я пожелаю. А во вторник случилось нечто перевернувшее наш дом вверх тормашками. И я, наконец, узнала причину всех хитрых ужимок старика и его таинственных намеков.

Рано утром, когда тетушка и Сибил спустились в холл, собираясь отправиться в Оурунсби, к дому подъехал посыльный. Я находилась у себя в комнате, но из окна увидела всадника, передавшего письмо, поспешившей ему на встречу, Фини. Но, выполнив свои обязанности, верховой не торопился уезжать, а остался стоять на дороге, держа под уздцы лошадь. Видимо, ожидал ответа. Я скорее побежала вниз, чтобы узнать новости.

— Роби, а вот и ты! — воскликнула тетя, увидев меня. Она выглядела немного озадаченной, отчего на лбу у нее собралась глубокая морщина. — Это письмо для тебя.

— Интересно, кто бы это мог быть? — суетливо пропищала Фини, подбираясь ко мне поближе.

— Ты обязана дать ответ. Парень сказал, что ему приказано без ответа не возвращаться.

Тетушка грозно указала в сторону двери и так сурово посмотрела на меня, что все мои сомнения в том, от кого письмо, испарились.

Я взяла конверт, неаккуратно залепленный восковой печатью, и развернула его. Внутри лежал небольшой клочок бумаги, исписанный мелким косым почерком. С удивительным для меня самообладанием я принялась читать записку, стараясь не раздражаться от того, что Фини, подойдя ко мне вплотную, заглядывает через плечо, пытаясь разобрать меленькие буквы.

— Ничего особенного, — все с тем же спокойствием сказала я, комкая листок. — Просто у графа Китчестера неожиданно взыграли родственные чувства, и он возжелал встретиться с внучкой.

— Когда? — тут же потребовала тетя, не обращая внимания на раздавшиеся восклицания.

— Сегодня. Меня и вас, тетя Гризельда, приглашают на ленч к часу дня.

— И твой ответ?… — упорствовала тетя, все так же сурово обращаясь ко мне.

— И речи не может быть ни о каком ответе, — вклинилась Фини. — Это что за "возжелал встретиться с внучкой"! Столько лет не желал, а тут на тебе… приспичило!

— Фини!

— Все, все, все…сама немота! — экономка обиженно закусила губу, и смиренно пошлепала в сторону кухни. За ней следом ушла и Сибил, сказав, что хотела бы ухватить на дорожку еще один замечательный пирожок с мясом.

Я же стояла напротив ожидавшей моего ответа тети и сосредоточенно прислушивалась к своим ощущениям, все больше удивляясь спокойствию, с которым восприняла это страстно ожидаемое мною известие.

— Я отвечу согласием, тетушка, — наконец произнесла я. — Я хочу встретиться с графом.

Тетя вдруг хлопнула в ладоши и от избытка чувств крепко сжала меня в объятиях, да так, что я крякнула от ее пылкого напора.

— Вот и славно! — порывисто выдохнула она, и мне на миг почудилось, что в ее глазах сверкнули слезинки.

— Сиби, ласточка! — отпустив меня, восторженно прокричала тетя в сторону кухни, — Оурунсби отменяется! К черту все тряпки, к черту дебюты и сезоны! Сегодня наш соловушек едет в Китчестер!

— Тетя, вы ругаетесь, как боцман на пиратской шхуне!

— О нет, я еще не настолько грамотна, чтобы соревноваться в красноречии с пиратами.