Соловей для черного принца

ГЛАВА 5

Этот небывалый для такого тихого местечка, как Гаден-Роуз, случай вытеснил все сплетни из голов деревенских жителей. Я знала, что это происшествие будет перемалываться тысячи раз, пока не обрастет совсем уж невиданными подробностями чудесного спасения. А беловолосый мальчик станет жутким злодеем, покушавшимся на бедную невинную девочку.

Меня очень интересовал этот мальчик. Он не только хотел казаться взрослым, но и был слишком взрослым для своих лет. Множество раз я прокручивала наш разговор. Точнее обмен взаимными оскорблениями. Я вспоминала, как он уже издали изучал меня, а на лежавшую у ворот Сибил даже не взглянул. Что это — безразличие? Мне не верилось, что он равнодушно отнесся к случившемуся и единственное, что ему хотелось — грубо высказаться о наших недалеких умственных способностях. Я видела, что он испугался, так как прятал дрожавшие руки от моего взгляда и сильно нервничал, хотя изо всех сил старался казаться спокойным. Но был ли этот испуг только за свою жизнь? Его обидные оскорбления я также отнесла на счет нервного потрясения. Мы оба были слишком взвинчены, чтобы держать себя в рамках этикета.

О нем знали только со слов кучера.

— Мистер Дамьян хотел покататься, посмотреть окрестности, — впопыхах объяснял старик.

И деревенские матроны пришли к выводу, что мальчишка, как и должно Китчестерам, своенравный эгоист.

— Все им позволено — и в замках жить и людей давить! — дружно вздыхали они.

Сам же мальчик, оказывается, разговаривал только со мной. Поэтому все любопытствующие пытались выведать нашу беседу. Но я говорила, что из-за шока и сильного падения у меня отшибло память, и я абсолютно ничего не помню.

Пешенсы так и не появились в тот день в школе, хотя к ним посылали несколько раз. Поэтому, доктор Ливингтон отнес Сибил сам. Точнее, импровизированные носилки со спавшей девочкой несли Рэй Готлиб со своим отцом, а доктор воодушевленно командовал.

Но на воскресной службе Пешенсы были в центре внимания, что доставляло им поистине нескрываемое удовольствие. Уверенные, что Господь заметил их старания в выполнении долга, и, наконец-то, одарил их своей милостью, они заняли высокие места в церкви и, словно королевская чета, принимали сочувствие и пожелания скорейшего выздоровления племянницы. Их явная гордыня и наслаждение славой никак не вписывались в образ праведников. Меня это развеселило. И когда мы с тетушкой и семьей Тернер подошли к ним, чтобы узнать, как себя чувствует Сибил, я изо всех сил старалась придать своему лицу выражение высочайшего почтения.

— Я надеюсь, дорогая Тильда, что вы не откажете моей племяннице и мисс Тернер навестить завтра после обеденного чая пострадавшую, — сладким голосом спросила тетя Гризельда. — Я думаю, что после чая будет в самый раз, чтобы, как говориться "случайно не напроситься".

Миссис Пешенс поджала губы, давая понять, что в ее доме "случайно напроситься" может только таракан на какую-нибудь завалявшуюся крошку. Все остальные вряд ли получат от нее угощение. Памятуя о том, что я все-таки спасла их племянницу, и не пригласить меня было бы не по-божески, в ответ на вопрос тети, она согласно кивнула.

— Если моему мужу будет угодна эта встреча, то я не буду возражать, Гризельда.

— Я думаю, не только мне будет угодна эта встреча, но и самому Господу нашему, — склонив голову набок и сцепив на груди длинные пальцы, милостиво отозвался мистер Пешенс.

Его раскрасневшееся от большого внимания лицо приняло вдохновенное выражение.

— Ваша племянница, Гризельда, уже доказала, что Всевидящий предназначил ей стать ангелом-хранителем нашей Сибил, — начал он зычным голосом, стараясь еще больше обратить внимание на свою смиренную персону. — Однако ее первостепенный долг — спасти грешную душу, заплутавшую в дебрях невежества, указать ей правильный путь из огненного ада к мрачному чистилищу. Потому как, увы, я со стыдом должен признать, что благодатный свет райских кущ навеки потерян для души Сибил. Я, кроткий пастырь, не могу выразить словами тот ужас, который испытываю, видя вместо невинной овечки разлагающуюся в грехе душу волка…

"Нет, вы упиваетесь этим ужасом", — думала я, смотря на пылающее лицо мистера Пешенса. Оно светилось страстью и благоговением, словно он сам в этот миг находился под сенью райских кущ, озаряемый благодатным светом. Я осознала, что ему нравилось обвинять других людей в грехах, потому что после этого он мог еще раз похвастать своей добродетелью.

В конце концов, я и Виолетта получили разрешение навестить Сибил. Ее родные не были столь щедры, чтобы выделить племяннице неделю постельного режима. Пешенсы решили, что лучшее лекарство — это работа. И уже в понедельник подняли девочку с кровати и отправили на кухню, чистить горшки. В последующие дни они заставили Сибил выдраить до блеска весь дом. За отмеренные нам на общение полчаса, мы хоть немного успевали помочь ей, но даже этой мизерной помощи она была чрезвычайно рада.

Когда же Сибил вернулась в школу, она выглядела ничуть не лучше, чем в тот день, когда ее уносили отсюда на носилках. Зато дети, даже братья Бредли, проявили неподдельное участие. Особенно выделился тихоня Рэй Готлиб. Вот уж действительно "в тихом омуте черти водятся"!

Я уже говорила, что самым радостным моментом в школьные часы было чаепитие. Оно проходило под большим секретом от миссис Додд, так как с ее разрешения в школе можно было пить только молоко с ржаным хлебом. Но Сибил никогда не пила с нами чай. Даже в последнее время, когда начала крепнуть наша дружба.

Через пару дней после возвращения в школу, она как обычно устроилась у окна, ожидая, когда мы с Виолеттой закончим чаепитие. И вдруг я заметила, как у Дэвида Бредли отвалилась челюсть и из нее выпал недожеванный кусок. Он смотрел в сторону окна. Я обернулась. Перед Сибил стоял Рэй Готлиб. В одной руке он держал жестяную кружку, от которой поднимался ароматный пар, а в другой горсть печеней. Его массивная фигура была напряжена, а широкие плечи ссутулились. Пару секунд он в упор глядел в распахнутые от удивления глаза Сибил, затем, не сказав ни слова, наклонился и поставил кружку на стоявший рядом стул. Туда же горкой положил печенье. Выпрямившись, он вытер об штаны широкую ладонь от липких крошек.

— Ешь! Полезно, — проговорил он ломким голосом и косолапой походкой прошел к выходу.

Мы так и сидели с открытыми ртами, уставившись на пунцовую девочку, пока Дэвид и Фред Бредли не начали свистеть и гоготать. Виолетта тоже захихикала и больно толкнула меня локтем в бок, многозначительно подмигнув. Когда после чая мы вышли в сад, Рэй сидел на скамейке и прутиком чертил каракули на земле. Мальчишки тут же окружили его, подшучивая и задирая. Но тот так мрачно посмотрел на них, что шуточки вскоре прекратились.

На следующий день Сибил уже сама пошла за чаем, а когда села на свое место за столом, я заметила, как она мельком взглянула на Рэя. Но тот, не поднимая головы, смотрел в свою кружку, лишь кончики ушей ярко алели, выдавая его смущение.

В общем, этот несчастный случай очень сблизил всех нас. Что касается меня, то я не только стала "своей" в этой компании, но и почувствовала искреннее уважение со стороны ребят. Кроме того, у меня впервые в жизни были подруги.

С Виолеттой у меня установилась несколько воинственная дружба. Как она считала, Уэстермлендское происхождение и "неописуемая" красота ставили ее выше нас, обыкновенных смертных. Даже моя причастность к Китчестерам, не давала мне ничего особенного.

— Это все равно, что быть незаконнорожденной, — сказала она однажды. — Хоть ты и носишь их фамилию, но к Китчестерам ты не принадлежишь, потому что твой дед отказался от твоего отца. Вот если граф тебя признает, тогда мы будем с тобой на одной ступеньке.

— Нет. Тогда я буду наследницей, а ты всего лишь дочерью пятого сына графа, — поддела я ее.

Лети тут же обиделась. И обрушила весь гнев на Сибил.

— Зато Сибил самая настоящая простолюдинка! И в больших городах, таких как Солсбери, не говоря уж о Лондоне, такие девочки как я, не имеют ничего общего с такими как она. И вообще на улице при встрече со знатной леди все бедняки падают ниц и…

Она не успела договорить, так как я прервала ее восклицанием:

— Ой, Лети, неужели ты хочешь, что бы все люди в Гаден-Роуз падали перед тобой ниц, и целовали твои башмаки! Представляешь, ты идешь по главной улице, а там… в два ряда преклоненные сельчане, выпятившие губы трубочкой, чтобы поцеловать твой пыльный башмак. И даже сам мистер Лонгботтом! Интересно, как ты умудришься подсунуть ему ногу, так, чтобы не испортить его великолепных усов? Хотя, я думаю, что в таком случае, твой знатный башмак будет для него намного важнее каких-то там усов на лице простолюдина.

Обе девочки уже держались за животы от смеха.

Когда Летти пыталась командовать нами, то ставить ее на место и поддевать, мне доставляло огромное удовольствие. Виолетта в свою очередь относилась ко мне с большим уважением, чем к Сибил, и, когда я противоречила ей, она также как и я наслаждалась нашими словесными баталиями. Сибил она немного презирала, называя ее "тихоней". Но та нисколько не обижалась.

Мне вообще трудно было представить Сибил обиженной на кого-то. С ее стороны я видела только преданность и неограниченную веру в меня и нашу дружбу.

Я пришла в школу весной, тогда как занятия в деревне начались с ранней зимы. Миссис Тернер давала мне дополнительные задания, и я быстро догнала ребят. Я гораздо больше интересовалась уроками, чем любой из обучавшихся вместе со мной.

— Я уверена, такие же успехи будут и в Академии, — с гордостью сказала тетя, когда мы в очередной раз обсуждали предстоящую поездку в графство Дарем. — У тебя талант к учебе. Станешь самой блестящей воспитанницей.

А старушка Финифет как всегда начала жужжать.

— Вот придумали: мерить болото и океан! В нашей школе даже осел станет лучшим, если будет чуть усерднее, чем остальные. А вы сравниваете вон с каким местом — с при-ви-ле-ги-ро-ван-ным! Да там каждая девчушка с умной головой, а не с отмороженной, как тут.

— А я и не говорила, что будет легко. Конечно, придется трудиться, как же без этого. Но, только получив образование, Роб, сможет думать о будущем.

Тетушка не раз твердила мне, что возможность совершенствоваться и относительная свобода в выборе дальнейшего пути — мое большое преимущество перед многими девушками, которым с рождения начертана их главная цель в жизни — достойно выйти замуж и произвести наследника.

— Наследник! Вот главное достоинство женщины в глазах мужчины! Порой меня просто убивает, то скудоумие, с которым муж смотрит на свою жену. Он видит в ней только механизм по производству наследников. У одной моей знакомой шесть дочерей, но ее муж настроен любыми способами добиться от нее сына. Она готова уже на все! Даже на то, чтобы надеть на себя пояс верности, а ключики от него выкинуть в самый дальний овраг, лишь бы только не слышать о своем супружеском долге и обязанности произвести на свет дите мужского пола.

Тетушка могла часами рассуждать о глупости женщин и тупости мужчин. Фини ее всецело поддерживала, и обе старые девы горячо наставляли меня в вопросах общения с противоположным полом, прочитывая мне наимудрейшие лекции на тему "Что за зверь — мужчина. И способы обращения с ним".

— И запомни, если мужчина говорит, какие великолепные у тебя зубы — значит, он уже разглядел в тебе достоинства здоровой племенной кобылы, способной произвести как минимум четырех сыновей, не считая дочек! А потому, смело отправляй его гулять на все стороны!

Примерно такие советы давали они в конце каждой лекции. Естественно, они сильно отличались от того, что обычно говорят матери своим дочерям, но я никогда не жаловалась, что тетя со смехом относилась ко многим серьезным вещам и имела особый взгляд на жизнь. Другой темой наших разговоров было мое будущее:

— И не воображай, что тебя ожидают на каждом углу блага и дары судьбы, — менторским тоном говорила она. — Тебе с твоим характером вряд ли это пошло бы на пользу. И я всерьез советую тебе по возможности больше почерпнуть знаний и навыков сейчас, чтобы во всеоружии вступить во взрослую жизнь. Учись как можно большему и ни на минуту не забывай, что ты сама вершительница своей судьбы. Чем ярче твои стремления, тем интереснее пути к их исполнению.

— Но, тетя, я же могу остаться здесь, с вами. Выучусь шить, как и вы.

— Дорогая, ты еще не понимаешь какая здесь жизнь. Через пару лет, ты не будешь знать, куда деть себя от скуки и соседей. Словно семечко, упавшее в мертвую почву. Без воды и тепла оно не станет прекрасным цветком и останется всего лишь семечком до тех пор, пока не сгниет.

— А почему же вы не уехали?

— Наверное, потому что здесь я нужна. Мне нравится быть в центре событий, руководить делами комитета, устраивать праздники…

Финифет фыркнула.

— Вы просто знаете, что без вас Гаден-Роуз превратится в военную казарму, где будет властвовать Дадли Додд. И от этого у вас на сердце кошки скребут.

— Естественно, — согласилась тетушка. — Мне жалко всех этих несчастных, которые окажутся в стальных руках этого наполеона в юбке.

Я улыбалась, слушая их перепалку. Но мысли мои были далеко. Я не представляла, как уеду из Сильвер-Белла, как покину тетушку и старушку Фини, как останусь одна-одинешенка в непривычном и чужом мире. Но, несомненно, тетя Гризельда была права в том, что я, будучи натурой страстной и пытливой, не смогу провести жизнь в деревенском однообразии.

Поэтому к концу августа, когда был запланирован мой отъезд, я уже мечтала поскорее оказаться в Академии и окунуться в новые приключения.

Уже за неделю до отъезда вещи были собраны. Благодаря тетушке мой гардероб сильно разнообразился. Появились даже два праздничных платья. Одно было из синего поплина, расшитого узором из белой нити, а другое янтарного цвета отделанное парчовыми вставками.

— Для особых случаев, — прокомментировала, улыбаясь, тетя, когда я восхищенно благодарила ее. — Должны же быть и в Академии для благородных девиц свои праздники. А на этих праздниках ты должна быть самая прелестная.

На эти слова я только усмехнулась.

— Разве серая гусыня может стать великолепным павлином?!

— Даже гусыня может затмить всех павлинов, если начистит свои перышки и будет держаться с достоинством.

— Главное не внешнее богатство, а богатство внутреннее! — услышав наш разговор, назидательно вставила Финифет.

— Да уж, Фини, судя по твоему виду, у тебя все внутренности из бриллиантов! — не замедлила поддеть ее тетя.

— Тогда вам, мисс Гризельда, как моей ближайшей наследнице, придется меня холить и лелеять! И не дай бог у меня случиться несварение желудка или колики, или, еще хуже, дизентерия, тогда вам придется навеки распрощаться со своим наследством!

— Ох, Фини, ну и остра же ты на язычок, — сквозь смех пробормотала тетя.

— Еще бы! Точу каждое утро. Уж всё точило стерла.

— То-то я смотрю, ты не завтракала. Волдыри во рту выросли, что ль, от усердной заточки? Или от овсянки у тебя бриллиантовая желчь выделяется?

Долго бы эти две неугомонные подруги соревновались в красноречии, если бы я судейским тоном не подвела окончательный итог их спору.

— Ничья!

Обе женщины обиженно воззрились на меня. Еще бы! Они только вошли в раж, а я их прерываю на самом пике азарта.

— Я, пожалуй, пойду, прогуляюсь, а то в последние минуты мне кажется, что мечта Фини о Бедламе начала сбываться, — воскликнула я. И в следующий миг выскочила за дверь, виртуозно увернувшись от полетевшей в меня диванной подушки.

В эти дни накануне отъезда я поняла, как была счастлива здесь. С одной стороны, я горевала, что потеряла родителей, но с другой — понимала, что если бы не эта горькая потеря, то я не обрела бы сегодняшнее счастье. Хотя мрачное самокопание не было свойственно мне, я постоянно сравнивала прошлую жизнь с моей теперешней. И чем чаще я это делала, тем отчетливее становились мысли, за которые я корила себя и стыдилась, но ничего не могла поделать. Я с ужасом осознала, что в какой-то степени рада, что в моей жизни произошел такой поворот. Вглядываясь в прошлое, я поняла, что никогда не была дорога родителям по-настоящему. С отцом и матерью я чувствовала себя незваным гостем, забытым хозяевами. Все это было слишком печальным в сравнении с яркой, насыщенной жизнью, которую я вела здесь.

Именно в это время, чтобы отвлечь меня от раздумий, тетя предложила съездить к древним камням, которые мы видели, когда я впервые ехала в Гаден-Роуз. Она договорилась с Томом Греттемом, который вез нас в тот зимний день с Солсберийского вокзала. Мы ехали втроем: я, тетя и Виолетта. К моему огорчению, у нас не получилось отвоевать Сибил у ее дяди. Никакие уговоры не помогли смягчить твердое сердце мистера Пешенса, уверенного в том, что дикие языческие храмы, пусть даже и превратившиеся в руины, не заслуживают внимания верного раба божьего. Когда же мы выезжали из деревни, то увидели его, бегущего к нам и размахивающего своими длинными руками. Оказалось, что его беспокойство за наши души было так велико, что он решился поехать с нами и проследить за их сохранностью.

— Ибо, Змей-искуситель, — обличительно вещал он, — часто подстерегает невинных агнцев там, где особенно исступленно поклонялись ему!

— Я уверена, дорогой Руфус, что сам Господь вложит в ваши праведные руки копье, чтобы сразиться со змием, подобно Святому Георгию!

— О, ну что вы, Гризельда! Господь знает, что мне еще рано оказывать такую великую честь…

— Еще рано? — язвительно переспросила Виолетта. Я наступила ей на ногу, предупреждая быть осторожной. Но, полный восторгов от сравнения его с великим святым, мистер Пешенс не заметил желчи в голосе девочки.

— Небесный отец следит за совершенствованием детей своих. Он знает, что мой дух куется в строжайшей дисциплине и аскетизме, а помыслы мои чисты и направлены на привлечение…

— …смиренных овец? — опять перебила его Виолетта. И в ответ на внимательный взгляд, которым наградил ее мужчина, она скорчила невинную рожицу.

— Правильно, дитя мое…Так вот, я верую, и должен сказать, что вера моя крепнет с каждой минутой, что я избран для свершения славных дел. И как только дух мой окончательно закалится, чтобы дьявол не мог пробиться сквозь сталь моей веры, я услышу благую весть…

— Которую прокаркает ваш облезлый ворон?

На тетю Гризельду неожиданно напал удушающий приступ кашля. Она выхватила платок и, трясясь всем своим внушительным телом, принялась громогласно откашливаться. Этот внезапный приступ, привлекший внимание мистера Пешенса к обессилевшей женщине, продолжался минуты три. За это время я успела, как следует оттоптать ногу подруги, выразительными жестами и мимикой дав понять, что нельзя издеваться над ним. Иначе мы вообще никогда не увидим Сибил.

Думаю, все-таки боль в оттоптанной ноге утихомирила капризную девчонку, и Виолетта все оставшееся время прогулки вела себя с мистером Пешенсом вполне вежливо.

Мы подъехали прямо к камням, так поразившим меня своим величием и таинственностью еще в тот зимний день. И когда я увидела мощные громады глыб, мое сердце замерло в восторге.

Гигантские камни оказались еще массивнее и древнее, чем представлялось издалека. Вокруг стояла безмолвная тишина. Лишь резкий равнинный ветер свистел между громадами. Я бродила среди них, трепетно дотрагиваясь до щербатых камней, ощущая приятное тепло, исходившее от нагретой солнцем шероховатой поверхности. Мной, как и зимой, вновь овладело ощущение таинственности, благоговения перед давно минувшими, но все еще могущественными тайными силами, витающими вокруг этого места.

— Нет! Невозможно поверить, что все это возвели обычные люди, вроде нас, — восхищенно оглядываясь кругом, воскликнула я. — Такие громадины не под силу поднять даже десятку самых крепких мужчин. Наверняка здесь потрудились сказочные существа или волшебники.

Я обошла все сооружение, рассматривая трещины и расколы в плитах. Многие камни уже сильно деформировались от времени, некоторые были повалены и разбиты на множество кусков, тут же вдавленных в землю. Тетю тоже заинтересовали камни, особенно ей нравились гиганты в центре. Она продолжительное время изучала их, задрав голову.

— В старых преданиях это место — она обвела вокруг себя руками, — зовется "Пляской Великанов". Впервые оказавшись здесь, я поневоле представляла себе безудержные танцы гигантов среди освещенных факелами каменных глыб. Еще мне казалось, что глыбы похожи на этих самых великанов, навеки заточенных в каменные темницы дьявольским проклятьем.

Я изумленно смотрела на тетушку. Никогда бы не подумала, что этой волевой и рассудительной женщине не чужды страстное воображение и романтичность.

— Вот-вот… именно, что дьявольским! Гризельда вы уже начинаете вести себя неадекватно! Боюсь, что Змей-искуситель уже оставил ядовитый отпечаток в вашей душе, своими парами отравляющий вашу христианскую сущность.

Мистер Пешенс, держа в руке крест, снятый со стены в доме, совершал уже четвертый обход вокруг каменей. При этом он звучно читал нескончаемые молитвы и торжественно осенял крестным знамением каждую глыбу. Надеясь таким образом избавиться от коварного змия.

Виолетта всем своим видом изображала презрение. Столько шума по поводу груды камней и только лишь потому, что они лежат здесь целую вечность!

Через три дня, я уже стояла на вокзале в Лондоне, куда тетя и Финифет провожали меня по дороге в Дарем. Тетя Гризельда так крепко обнимала меня, что я боялась превратиться в блин и навеки распластаться на булыжной мостовой. Я знала, что она боится потерять меня, боится, что я могу не вернуться в глухую деревеньку, почувствовав свободу взрослой жизни.

— Милая тетя, не волнуйтесь, — сказала я, сама не сдерживая слез, — я приеду на Рождество. Обязательно приеду! И мы с вами будем придумывать новые хитрости, чтобы вызволить Сибил из лап Пешенсов. Еще я буду слушать все ваши споры с Фини и почти честно судить их. Обещаю присуживать вам пару очков!

Я обернулась к Финифет.

— Фини, я и тебе тоже пару очков накину за самые вкусные вкусности на свете. Я буду очень скучать по твоему варенью и сладостям… И пусть Виолетта присматривает за Сибил. И вы тоже, тетушка, не оставляйте ее.

Так, в спешных просьбах и обещаниях мы прощались друг с другом.

Когда последний гудок разнесся по вокзалу глухим эхом, и поезд обдал нас клубами теплого пара, я рассталась с ними и прошла в свое купе, где меня уже ждала мисс Ливз, учительница из Академии, сопровождавшая меня из Лондона в Хартлпул.