Соловей для черного принца

ГЛАВА 36

Дни проходили. Свинцово-серое небо, словно вылинявшее после стирки покрывало, тяжелой массой повисло над землей. Промозглый ветер оголил деревья как бритвой, и каждый его порыв вздымал в воздух побуревшую стайку: жухлую, скрученную в трубочку опавшую листву. Лес, еще недавно пестривший осенним разноцветьем, теперь казался почти черным и мертвым.

Каждый день, если позволяла погода, я ходила на могилу Сибил, приносила свежие цветы и подолгу стояла там, всматриваясь в надгробный камень. Там-то однажды утром я и увидела их.

Потрепанный китчестеровский экипаж стоял возле ворот кладбища. Старый Генри, сгорбившись, сидел на козлах и, подперев подбородок, жевал яблоко. За витой оградой я заметила высокую фигуру в коричневой куртке и широкой кепи на голове, из-под которой торчали белые волосы. Засунув руки в карманы штанов, Дамьян замер над могилой моей подруги.

Еще мгновение и я бы повернула назад, но ноги отказались повиноваться мне. Я встала как вкопанная, не спуская глаз с широкой спины и, молясь, раствориться в зябком воздухе, если самой не достает сил уйти.

— Найтингейл, — послышался надсадный голос из экипажа. Дверца открылась, и я увидела в темной глубине закутанную в шаль миссис Уолтер. В ту же секунду Дамьян и кучер обернулись. Я с усилием двинулась вперед, поздоровалась со стариком и, не глядя на Дамьяна, забралась в экипаж. На голове Эллен был меховой капор, закрывавший половину лица, а обмотанные пледом ноги покоились на горячих кирпичах. Она протянула мне руку в шерстяной перчатке.

— Найтингейл, мы знали, что ты обязательно придешь, — сипло вымолвила женщина. — Я очень, очень рада тебя видеть, хоть ты ни разу не навестила нас. Прошло уже столько времени…

— Я не могла, — только и сказала я.

— Понимаю. Тебе тяжело видеть Китчестер и всех нас, слышать наши раздоры. Но от тебя не было ни весточки, и мы забеспокоились, Найтингейл. Я боюсь, что ты никогда больше не захочешь иметь с нами ничего общего. Я боюсь, что ты попытаешься забыть о том времени… о нас.

— Но у меня не получится, даже если я буду молить об этом всей душой! — горячо воскликнула я. — Но мне нет обратной дороги в Китчестер. Пусть ему поклоняются другие.

— Тебя все еще гнетет это? Но ведь все в прошлом. Он уже сделал свой выбор. И его выбор — ты! Теперь ничто другое для него не существует.

Я залилась краской.

— Эллен, вы приехали меня сватать?

— Нет, нет, что ты, — она натужливо рассмеялась, но тут же закашлялась в носовой платочек. — Мне кажется, это не мое дело. Я… я не имею права вмешиваться… У меня к тебе просьба… точнее миссия. Я только хочу убедить тебя, что теперь в Китчестере тебе никто и ничто не угрожает. Ты можешь вернуться, если захочешь… когда ослабнет боль.

— Даже вы, — поразилась я, — всегда защищавшая его, верите в виновность Дамьяна. Почему?

— Потому что я знаю, что это он запугивал тебя, надеясь добиться твоего бегства, — с неоспоримой уверенностью, устало произнесла Эллен и плотнее стянула на груди концы шали. — Но он не убийца! Он не убивал твою подругу. Это сделали те двое, что прятались на болотах.

— Нет! Это сделал кто-то из Китчестера! Тот, кто охотился за мной, почти каждую ночь подкрадываясь к моей двери и пытаясь пробраться ко мне в комнату, тот, кто хотел столкнуть меня в пролом в башне. Этот кто-то "пугал" меня, а не Дамьян, и этот кто-то — убийца Сибил. И едва ли когда-нибудь я вновь встану у него на пути. Я не вернусь в Китчестер!

Я видела, что Эллен не верит моим словам. Пока я говорила, она утомленно качала головой.

— Ты ослеплена чувством утраты и негодованием, Найтингейл. Я не могу разубедить тебя. Но все же приехала просить тебя вернуться, — я хотела возразить, но она жестом остановила меня. — Граф Китчестер болен. Он умирает. Врач, которого привез Дамьян, говорит, что дядя не протянет и до конца недели. Он все время говорит о тебе. Возвращайся, Найтингейл. Ты нужна ему.

Я была оглушена известием. Несколько минут мы сидели молча. Наконец, я нарушила тишину, пообещав прийти в ближайшие дни. Эллен вздохнула, будто освободившись от кабального бремени. Для меня было не важно — по своей ли воле она покинула в этот стылый день могильную полутьму своей комнаты, где добровольно заточила себя, спасаясь от дьявольских сквозняков, и приехала сюда, чтобы сообщить мне дурные вести, или же по приказу матери. Но эта поездка и разговор со мной воистину стоили ей неимоверных усилий. Я не сомневалась, что теперь она надолго сляжет с очередным приступом, терзавшим ее изнуренное тело.

Покинув экипаж, я открыла калитку кладбища и направилась к могиле Сибил, у которой все еще стоял Дамьян. По-детски глупо стараться избежать с ним разговора.

Он чуть наклонил голову, дожидаясь, когда я подойду. Сильно обветренное лицо его не таило ни намека на насмешку, а было осунувшимся и усталым, отчего все черты болезненно заострились. Видимо, еще давала о себе знать недавняя рана, оставленная Рэем Готлибом. Однако под распахнутой курткой я не заметила марлевых бинтов.

— Как ваше здоровье, мистер Клифер? — вместо приветствия спросила я. — Я слышала, вам не посчастливилось.

— Разве? — растянул он губы в улыбке. — А, по-моему, не посчастливилось как раз тому дурню. Хотя, с другой стороны, ему еще повезло, что в моих жилах течет самая обыкновенная красная кровь, кровь нищего отродья, иначе его телячью шею точно бы натерла веревка.

— Рэй помешался от горя. Но тебе этого не понять.

— А вдруг я пойму? Вдруг я не так загрубел и зачерствел? Вдруг во мне все еще теплится искорка человечности? Может быть, стоит поверить в меня, а, соловей?

— Граф Китчестер действительно сильно болен? — поспешно спросила я. — Он умирает?

— Старый пройдоха не сдастся без боя. Но он совсем плох.

— Я обещала Эллен прийти в Китчестер. Я должна повидаться с дедом.

— Он был уверен, что ты прибежишь, как только узнаешь. Он хочет, чтобы ты вернулась.

Я пропустила колкость мимо ушей. Вместо гнева в голове возникла крамольная мысль: "А хочешь ли ты, Дамьян, чтобы я вернулась?". Но я тут же взяла себя в руки, урезонив внезапную слабость, от которой пульсирующее заныло в висках.

— Мне вот интересно… — начал было он, но вдруг резко осекся. В повисшей тишине я услышала, как Эллен постучала в стену экипажа, требуя скорейшего отъезда. Казалось, Дамьян не заметил ее нетерпеливого зова.

— Скажи мне откровенно, соловей, — вкрадчиво заговорил он, — ты тоже считаешь, что я убил Сибил Рид?

Я была огорошена его внезапным вопросом. Его глаза были наполовину прикрыты веками, но я видела, что он внимательно и настороженно следит за мной, пока я в течение каких-то секунд собиралась с мыслями. Считала ли я его убийцей Сибил? Нет… Наверное, нет. Но разговор с Эллен посеял во мне тень сомнения. Она ведь определенно точно сказала, что знает, что именно Дамьян, охотился за мной в замке, пытаясь избавиться от меня. Она была настолько уверенна в своих словах, будто он сам признался ей.

— Вот ты и ответила мне. Благодарю, золотко.

Я взглянула в злые, встревоженные глаза, похожие на черную морскую гальку, жесткие и непроницаемые.

— Но я еще ничего не сказала.

— Твое молчание красноречивее любых слов.

— Должна же я обдумать, что сказать. Твой вопрос застал меня врасплох.

— Вот уж не верю. В последние месяцы ты задавала его себе как минимум сотню раз. Мне нужна правда, соловей. А правда не требует обдумывания и такта.

— Ты не убийца.

— Хоть на этом спасибо, — хмыкнул он.

Он смотрел на меня с кривившей его губы ядовитой насмешкой. Я чувствовала, насколько он несчастен, и меня вдруг охватило непреодолимое желание сделать его счастливым. Это был абсурд, но я ничего не могла поделать с собой. Моя рука непроизвольно потянулась к его лицу, чтобы мягким прикосновением стереть с него яд и наполнить той нежностью, какая иногда проступает на нем помимо воли Дамьяна. Казалось, что он прочитал мои мысли, ибо в его глазах появилось глумливое выражение.

— Считается, что женщина должна быть холодна, как рыбья чешуя, бесчувственна, как придорожный валун, и обладать достаточным количеством мозгов, чтобы быть умнее курицы. И это совершенство гордо именуется "леди"! Ты, золотко, совсем не похожа на этот венец творения.

Не успев прикоснуться к нему, я отдернула руку и спрятала ее за спину, точно опасаясь, что вновь потянусь к этому несносному человеку.

— Однако мне хотелось бы, мистер Клифер, — отчеканила я, — чтобы вы не забывали, что я, несмотря на ваше замечание, все-таки леди!

— Неприступность и благопристойность до мозга костей. Разве я могу забыть об этом? Два злейших врага, которые мешают мне сделать из тебя шелковую и податливую птичку.

Чтобы избежать новых фривольных намеков, я вернулась к прерванной теме.

— Ты был прав, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы граф оставил своеволие и переменил решение. Какие пути ведут к этому — дело судьбы. Но не моя смерть стала этим значащим событием… Я никогда не прощу себе гибели Сибил. В какой-то степени виноват и граф Китчестер, его непонятное желание видеть наследницей именно меня, его неуступчивость и самодурство. Он говорил мне, что согласится с любым моим выбором. Но когда я сделала его, оказалось, что моя воля также малозначима для него, как и воля "козявки" Мэтью Уолтера. И за этот обман поплатилась Сибил… Как видишь, если искать виновных, то косвенно можно обвинить многих: и меня, и графа, и тебя… Но кто бы ни был настоящий убийца, он ни за что не хочет, чтобы Китчестер достался мне.

— Вот в этом я и ошибся, — в его голосе послышалась злость, но злость на себя. — Зверски обидно признавать, собственную тупость. Я считал, что нападение на тебя произошло из-за меня, а Китчестер тут ни при чем. Но она хотела получить Китчестер, как впрочем, и большинство, кто хоть раз ощутил его силу.

— Она? Кто она?

Я затаила дыхание, ожидая ответа.

— Мисс Рассел, кто же еще. Она не раз заявляла мне, что ненавидит тебя и готова на все, лишь бы ты убралась с моих глаз. Но я плевал на ее угрозы. В то время меня больше занимала твоя неприступность… Но в ту ночь, когда мы нашли тебя, лежащую на ступенях в башне, я видел триумф в ее глазах. Тогда я понял, что она не блефовала. Я слишком долго держал ее возле себя, и она захотела большего: рассчитывала, что я женюсь на ней, и со временем она станет хозяйкой Китчестера.

— Поэтому ты увивался за Виолеттой? Хотел, чтобы она видела твой интерес к ней, а меня оставила в покое?

— Мисс Тернер из тех девиц, чьи прелести разглядишь даже в безлунную ночь. С такой грех не пофлиртовать.

Я почувствовала, как мои губы сжались в тонкую линию. Он засмеялся, но уже в следующий миг сказал серьезно:

— Я хотел, чтобы она видела, что мой интерес к тебе также мимолетен, как и к другим особам. Но, видно, я плохой актер, раз мне не удалось провести ее… Моей искренности не хочешь замечать только ты одна.

В этот момент вновь раздался нетерпеливый стук в стенку экипажа. Я уже успела позабыть, что мы вовсе не одни, а совсем рядом, за оградой, дожидаются кучер и миссис Уолтер, которая наверняка уже промерзла до самых костей и достигла того состояния, когда готова замертво упасть и забыться в эйфории истязающего ее недуга.

— По-твоему, это Джессика напала тогда на меня?

— Я так думаю.

— Но она сказала мне, что читала леди Редлифф, так как у той была бессонница, а после пошла на кухню, отнести молоко.

— Даже если и так, это не значит, что у нее не было возможности.

— Оклеветать кого-нибудь — простое дело. Слов с угрозами недостаточно, чтобы обвинить человека в нападении и… убийстве.

— У меня нет других фактов. Пока нет. Но ее ненависть весомое доказательство.

— Так же как и твое желание владеть Китчестером!

— Ты неисправима, Найтингейл! — Дамьян весело расхохотался, а вот мне было не до смеха.

Его веселье прервало нерешительное кряхтение, раздавшееся позади. Покинув козлы, Генри виновато переминался с ноги на ногу у кладбищенских ворот и, вытянув, точно любопытный утенок, тощую шею, смущенно поглядывал на нас.

— Чего тебе?! — рявкнул Дамьян.

— Простите, мистер Клифер, — пробасил кучер, стащив с головы потертую шляпу и принявшись наминать ее в заскорузлых руках. — Но миссис Уолтер, приказала поторопить вас. Похоже, ей нездоровится.

Дамьян коротко кивнул и обратился ко мне:

— Прав я или нет — покажет время. Я найду доказательства. И тогда у тебя не будет ни одной причины ускользать от меня… Мне надоели твои трусливые попытки скрыться за фальшивым равнодушием ко мне. Пока я терпеливо жду. Но мое терпение не безмерно.

Сказав это, он резко поднес руку к козырьку кепи и чуть склонился, одарив меня бесстыдной ухмылочкой. Затем широким шагом направился к экипажу. Кучер тут же занял свое место, сообщив при этом Эллен, что они отправляются. Когда Дамьян забрался на козлы и сел рядом со слугой, экипаж тронулся.

Дома я закрылась у себя в комнате и, сидя у окна, размышляла обо всем услышанном. Сама я не раз подозревала Джессику. Ее явная неприязнь ко мне и нескрываемая ненависть, особенно после совместного посещения подземелий, могли вылиться в отчаянное, ожесточенное желание избавиться от меня. Находясь в более близких отношениях с этой особой, чем все остальные обитатели, Дамьян лучше всех знал ее и мог судить о ее поступках. Наверняка, угрожающие слова в мой адрес были гораздо большим, чем пустое сотрясание воздуха, раз заставили Дамьяна насторожиться. Не зря она постоянно заостряла внимание на моем "особом положении", говорила о жалости ко мне и нарочито предостерегала об опасности. Именно Джессика первая дала мне понять, что мое появление кому-то неугодно в Китчестере. Возможно, она говорила о себе?! Ведь однажды она уже пыталась нагнать на меня страху, когда зная, что я заперта в часовне, никому не сказала об этом и проговорилась только Дамьяну, надеясь вместе с ним потешиться над моим положением. По ее милости я провела там несколько жутких часов.

Чем больше я думала о Джессике, тем отчетливее понимала, что Дамьян мог быть прав. Но в то же время червячок сомнения не давал мне увериться в этом окончательно. Я все время возвращалась к словам Эллен. Откуда она могла твердо знать, что именно Дамьян запугивал меня?! Но она сказала это так, что в ее убежденности не приходилось сомневаться.

Что, что я знаю о Дамьяне? Только то, что я люблю его. Только это. Неужели можно любить человека, которого сама подозреваешь в убийстве? Ответ стучал в голове — да, да, да!

Дождь с ночи лил без передышки. Земля, вода и небо точно смешались воедино. Ветер налетал, злобно подхватывал косые струи дождя и бил ими в окна домов так, что с помутневших стекол сбегали уже не капли, а целые реки. Жалобные, полные печали голоса ветра перекликались в печных трубах. Сама погода противилась моему возвращению в Китчестер.

Однако утром следующего дня старый Генри приехал за мной. С собой у меня был только легкий саквояж со сменным платьем и бельем, так как я не собиралась задерживаться надолго. Почему-то я никак не могла поверить во всю серьезность дедовской болезни, хотя и знала о его плохом здоровье. Все выглядело так, будто старик, большой охотник до спектаклей, и в этот раз обратился к своему излюбленному действу. И как только я появлюсь в его владениях, так от мнимой болезни у закоренелого лиса останутся лишь приятные его сердцу воспоминания, как об удачно разыгранном трюке. Но я ошиблась.

Джордан впустил меня в дом, состроив потолочным балкам безутешную мину. Печальным голосом, каким обычно вещает церковный служитель на панихидах, он изрек, что рад видеть меня в добром здравии, чего не скажешь о многострадальных обитателях этого унылого дома.

— Но вы держитесь молодцом, Джордан! — отечески подбодрила я дворецкого, про себя удивляясь его излишней разговорчивости.

Проводив меня в мою прежнюю комнату, он сообщил, что граф Китчестер с нетерпением ожидает моего визита. Я не стала утруждать старика ожиданием и, поставив саквояж у шкафа, направилась к больному.

Дедовская спальня была окутана сонным полумраком. Душный, спертый воздух, наполненный жаром полыхавших в камине поленьев, сдавливал легкие, затрудняя дыхание.

В кресле-качалке, пододвинутой почти вплотную к кровати больного, сидела леди Редлифф. От высокомерной горгульи, привыкшей наводить на всех жуткий страх, не осталось и следа. Ее спина была так же пряма, как и всегда, но в осанке не чувствовалось былого величия, а скорее усталость, которую она старалась скрыть под привычными манерами.

Когда я замерла на пороге, она едва повернулась и кивнула мне.

— Ну, кто бы мог подумать, что и от моей дочери бывает польза, — произнесла она каким-то дребезжащим голосом, в котором угадывалось бессилие. — Мы тебя ждали. Проходи.

— Как себя чувствует граф? — стараясь говорить тихо, спросила я.

— Посмотри сама, — указала она молитвенником в руке на сухотелую фигурку, погребенную под пуховыми одеялами.

Старик полусидел, откинувшись на жесткие подушки, в такой позе, словно внимательно прислушивался к каждому шороху. Его плечи были странно перекошены, а голова свешивалась с шеи, как переспелый плод. Лицо было белым, нижняя челюсть сильно выступала вперед, и только один глаз был приоткрыт, как у мертвых птиц, которых я время от времени находила в саду.

— Он спит, — промолвила Элеонора, и вновь я поразилась, какой надломленный у нее голос. — Уже больше двух недель он в таком состоянии. Доктор говорит, что братец не протянет дольше. Со дня на день мы ждем…

— Нет! Мы должны надеяться, что он пойдет на поправку, — воскликнула я.

Элеонора не ответила мне, только чуть повела бровью. Я присела на кровать и дотронулась до стариковской руки, немощно лежавшей поверх одеяла и больше похожей на птичью лапку. Она была горячей, как лампа, которая горела всю ночь напролет. Старик открыл второй глаз. А когда разглядел меня в полумраке, заворочался и закряхтел.

— Пришла… внучка, — разобрала я.

— Да. Я здесь. Буду заботиться о вас, и вы быстро поправитесь! Вспомните, вы как-то сами говорили, что не собираетесь потакать загребущим прихотям вашей семейки и раньше времени отправляться на пир к рогатым сородичам. Так что, держите свое слово!

Элеонора у меня за спиной издала гневный возглас, но промолчала, видно посчитав ниже своего достоинства отвечать на подобные оскорбления. Дед же как-то сумел изловчиться и озорно подмигнул мне. В горле у него заклокотало от переполнявшего его смеха. Но смех быстро перешел в надсадный кашель.

— Воздуха… — прохрипел старик, сотрясаясь всем своим сушеным тельцем.

Тотчас я соскочила с кровати и, отодвинув бархатную штору, дернула створку окна. В комнату хлынул прохладный воздух, и дед принялся с жадностью глотать его. Однако леди Редлифф была недовольна моими действиями.

— Что за произвол ты себе позволяешь, милочка? Ты его окончательно погубишь!

— Оставь нас, — просипел дед. Свежий воздух, точно живительный эликсир, взбодрил старика. Даже его мяклое лицо, со ставшими сильно заметными щербинами оспин, покрылось легким румянцем. — Я хочу побыть наедине со своей внучкой.

Убрав молитвенник в карман платья, леди Редлифф поднялась и направилась к выходу. Весь ее вид говорил, что если старик испустит дух через полчаса, то только я буду виновата в этом.

— Я должен сказать тебя… объясниться, — натужливо заговорил старик, когда мы остались одни. — Ты должна понять, почему я настаивал.

— Если речь снова пойдет о долге…

— Нет, — он дернул рукой в знак протеста, и тут же болезненно поморщился. — Ты была права: долг для меня ничто, если он идет вразрез с моими планами. Тут другое… Я знаю, своим решением сделать тебя наследницей я доставил некоторые неудобства…

— Неудобства?! — взвилась я. — Вы так называете то, что произошло в этих стенах?!

— Тише, Роби, не горячись, — крякнул граф, сопроводив слова то ли смешком, то ли фырканьем. — Я не настолько крепок, чтобы выслушивать гневливую проповедь перевозбужденной девицы. Хочу выложить тебе все, что у меня в закромах, до того, как увижу старуху с косой…

Раздраженно откинувшись на спинку кресла-качалки, которое я заняла после того, как ушла Элеонора, я нарочито хмуро уставилась на деда.

— Говорите, — буркнула я.

— Это займет немного времени, — начал дед после недолгой паузы. — Ты все время спрашивала меня: почему. Почему ты, а не Дамьян. Так вот, мой план как раз и был в том, чтобы не упустить мальчишку. Только его я видел хозяином Китчестера! Уже сейчас он сделал то, что не смог ни один истинный Китчестер. Да, мальчишка — "черная кость", кровь из самой жалкой ветви рода. Но именно у него, нищего заморыша, хватило силы воли и ума совершить невозможное. С самого начала я разглядел в нем золотую жилу, поэтому ухватился за него, как за спасительную соломинку. Но твое появление могло нарушить все мои чаяния.

— Каким образом? Я не понимаю, почему вы так упорствовали, если все это время хотели, чтобы Дамьян был вашим наследником?!

— Потому что этот сопляк влюбился! — Старик повернул голову, болезненно сморщил мучнисто-серое личико, словно его ноющий затылок больно плющило о мучительно жесткую подушку, и, напрягшись, раздраженно добавил, — он влюбился так же, как и мой непутевый сын!

Я совсем не ожидала, что граф Китчестер затронет эту тему. Меня одолела злость, что чуть ли не каждому в замке известно о нашем с Дамьяном противоборстве. Дед замолчал, следя за мной сощуренными водянистыми глазами. Не в силах оставаться спокойной под его немигающим взглядом, я встала и приблизилась к кровати, собираясь поправить подушки. На нем была длинная до пят фланелевая ночная рубашка, и я, просунув руку ему под спину, почувствовала, какие у него костлявые плечи. Другой рукой я взбила подушки и подложила их так, чтобы старик мог опереться на них и не падать.

— Теперь ты понимаешь, что могла повториться история двадцатилетней давности, — раздражение все еще не покинуло его, а точно нарастало с каждым сказанным словом. — Я мог бы потерять его, как потерял сына. И все из-за дев… из-за трижды проклятых чувств!

— Не вижу ничего общего. Отец и мать любили друг друга, а вы встали между ними. Это вы выгнали отца из своей жизни. А Дамьян боготворит замок, как и вы, он никогда бы…

— Говори да не заговаривайся, Роби. Он уже отрекся от Китчестера во имя другой победы. Победы над тобой! А значит, с самого начала я был прав.

— Даже если вы и правы, я все равно не вижу смысла в вашем решении.

— Все очень просто, Роби, — старик закрыл глаза и указал пальцем в сторону окна. — Закрой шторы. Хватит с меня яркого света… Иной раз так прихватит — хоть сразу в гроб, чтоб не мучиться! Спину словно бревном передавит, в голове чугун, глаза режет, аж мочи нет. Лежишь, а мысль только одна: когда же уже… Но к черту нытье, эдак я нашей недужнице сподоблюсь.

Против воли я улыбнулась. Жесткие волосы на плешивой старческой голове, сальные и пахучие, упрямо торчали в разные стороны, как взъерошенные перья мокрого гуся. Его глаза, под все еще закрытыми веками, нервно бегали.

— Я наблюдал за ним с того момента, как вы встретились, — заговорил граф. — Ты представляла для него опасность, и я боялся, что он отчебучит что-нибудь эдакое, чтобы избавиться от тебя. В то время мальчишка был неуправляем. Дикий бес…Совершенно дикий. Бороться с ним, что плевать против ветра! Но Дамьян бездействовал… Хотя мне докладывали, что он интересуется тобой, а однажды вас видели вместе на каком-то гулянии. Вы разговаривали! Это не лезло ни в какие ворота!… А потом, потом я узнал и твои чувства к нему.

— Но… — я запнулась, не справившись с накатившей волной смущения.

— Ну-у, раскалилась, как чугунная сковорода, — старик закряхтел, веселясь. — Полно, у тебя на лице все написано, чего уж темнить… Только я сразу понял, что ты от макушки до пят Китчестер. А наша гордость не позволяет нам связывать себя узами со всяким отребьем. Какой бы ни был Дамьян хороший делец, но он — самая дурная партия. Он — блудливый кот, мерзавец и плебей, он не достоин тебя. Так думала ты тогда, так думаешь и сейчас. И если бы не Китчестер я был бы на твоей стороне. Но Китчестер все изменил…

— Вы ошибаетесь, я не думаю так. Я совсем так не думаю! — мой голос дрогнул и сорвался на визг. Мне стало стыдно. До слез стыдно.

— Я вижу тебя насквозь, Роби. Ты маешься от того, что Дамьян такой, какой есть. Ты маешься, потому что не в силах решить — остаться верной своему благоразумию или же попрать гордость и достоинство, доставшиеся тебе от предков, и вступить в брак с недостойным человеком… Я предугадывал, что так и будет. Ты откажешь ему и, если тебя ничто не будет здесь держать, уедешь. Дамьяну пришлось бы выбирать: ты или Китчестер. Честно скажу, тогда я даже не догадывался, какой выбор сделает мальчишка. Но разве я мог рисковать? Разве мог положиться на судьбу, когда уже однажды совершил роковую ошибку?! Я должен был думать о будущем Китчестера! Я уже стар, болен и стою на краю могилы, у меня нет времени на сантименты…В моем положении все средства хороши! Мне надо было во что бы то ни стало сделать так, чтобы вы оба оказались связаны друг с другом и с Китчестером… Теперь ты понимаешь, почему я вписал тебя в завещание? Я хотел поймать двух зайцев сразу: удержать тебя здесь, тогда Дамьян получил бы и тебя, и Китчестер; и хотел загладить свою вину перед тобой и… сыном, — ведь ты любишь этого поганца, а я своим решением не оставил бы тебе выбора, тебе пришлось бы выйти за него!

— Неплохо вы все продумали, — усмехнулась я, когда он закончил говорить и, весь как-то съежившись, ожидал моего ответа. — Я понимала, что вы неспроста затеяли эту шараду с наследством. И потом, вы как-то обронили фразу, что я, возможно, скажу вам "спасибо" за вашу настойчивость… После этого я могла бы давным-давно догадаться обо всем.

— Ты сердишься на меня?

— Не думаю, что вас действительно волнуют мои чувства. Единственное, что вас заботит, так это Китчестер. Ради него вы готовы пренебречь даже собственной гордостью и доверить вашу главную драгоценность такому недостойному типу как Дамьян — "черной кости", нищему заморышу, отребью, с каким род Китчестеров не должен иметь ничего общего… Я оказалась пешкой в ваших руках, средством, с помощью которого вы хотели добиться своего. Как же вы похоже с леди Редлифф в этом! Но, что же говорить, вы ведь Китчестеры! Что для вас люди, родные или чужие? Всего лишь средство… Ими можно управлять, помыкать, пренебрегать или же жертвовать, если что-то пойдет не так, как планировалось… Вы знали, на что обрекаете меня. И когда на меня напали в башне, вы прекрасно поняли из-за чего. Но даже это не остановило вас. Считая виновным Дамьяна, вы, вопреки этому, защищали его, твердили о глупой шутке, успокаивали меня — и все лишь потому, что вы думали о будущем Китчестера! А теперь погибла Сибил! Будь он проклят, будь проклят ваш бесценный Китчестер!

Во рту появился вкус горечи, горло пересохло, будто я целый день бродила по пустыне под палящим солнцем.

— Но я не знал… я не предполагал, что все обернется таким безобразием! Ты должна верить мне, Роби. Я не думал, что Дамьян… или кто-то другой зайдет так далеко, чтобы завладеть замком. Теперь я уже ничего не понимаю! Я считал, что это проделки Дамьяна, что он хочет напугать тебя, но не навредить! Ведь я вижу — он неравнодушен к тебе! Но эта наглая выходка, это убийство! Оно все меняет! Если это не мальчишка, а я не верю, что он мог ошибиться, то кто? И потом, он отказался от Китчестера, пошел на принцип — это доказывает его невиновность… Но кто убийца?! Только не эти душегубы с болот! Чушь… Враки чистой воды…

— Но вы позволили обвинить и судить их! Для вас это было облегчением, потому что "грязное белье" осталось не переворошенным! А Китчестер не подвергся оскорблению!

Старик хмыкнул и едва заметно покачал головой. Крупная капля пота скатилась со лба по виску, на миг зависла на скуле, затем упала на морщинистую шею и скрылась под фланелевым воротником.

— И все же вы ошиблись, — более спокойным тоном сказала я. — Я не такая как вы. Возможно, во мне есть что-то от Китчестеров, как-никак мы одна кровь. Но я другая.

— Да, в тебе есть душа, — устало просипел дед. — Невинная и бескорыстная. Дамьян разглядел ее и возжелал больше, чем груду никчемных камней. Наверное, он прав. Я же остался один на один с этим древним монстром. Китчестер умрет вместе со мной.

Наступило молчание. Старик напрягся, вновь закрыв глаза, будто прислушивался к отголоску своих слов, не совсем понимая, что только что произнес. Силы его давно иссякли. Ему все тяжелее давалось бодрствование и, по-видимому, хотелось только одного — забыться.

— Я лучше пойду, — сказала я. — Я вас утомила.

Он положил мне на плечо иссохшую руку с птичьими пальцами и сжал с удивительной для ослабленного болезнью старика силой. Он не собирался сдаваться.

— Останься здесь, Роби. Ты все, что у меня есть… Китчестер и ты…

Я почувствовала в себе сопротивление, но он был старым и больным, и все-таки он повелевал, и я позволила ему это.

Когда я вошла в свою комнату, я увидела, что запирать дверь не понадобится. У окошка, опершись локтями в каменный подоконник и подперев подбородок кулаками, стояла Жаннин.

— Мы тебя ждали, — сказала она вместо приветствия. — Старик не хотел помирать без тебя.

— Он не умрет, — грубо бросила я.

— Но врач сказал, надежды нет. Мы все как на иголках. Леди Редлифф уже отдала некоторые распоряжения насчет похорон.

— Не слишком ли она торопится?! Он борется, — отрезала я. — Жаннин, чего вы хотите? Ведь вы не просто так сюда зашли?!

Она широко раскрыла глаза, сиявшие искренностью и сердечностью, но я не слишком им доверяла. Несколько секунд женщина обдумывала ответ. Наконец, произнесла:

— Ты должна переубедить моего сына.

— Переубедить в чем?

— Отказаться от этой шальной мысли с документами! — выпалила Жаннин и сцепила в кулак руки. — Из-за этих чертовых бумаг, что он подписал, мы лишились всего! Теперь он не сможет владеть Китчестером! И все из-за тебя! Я никогда не думала, что мой сын окажется таким простофилей. Похоже, он свихнулся! Ты обязана переубедить его! Ведь ты сама столько раз заявляла, что тебе не нужен замок. Ты имеешь влияние на него, мы все прекрасно в этом убедились. Так воспользуйся им! Ты же не хочешь, чтобы мы, по твоей милости, оказались на улице, когда замок перейдет к Элеоноре!

— Я не сделаю ничего подобного, миссис Клифер. — отчеканила я не своим жестким голосом. — Дамьян так же своеволен и упрям, как и мой дед. Недаром граф питает к нему большую приязнь, чем питал к своему собственному сыну. Дамьян не отступится от своего решения, даже если я встану перед ним на колени, чего я, естественно, делать не собираюсь.

— Ты бессердечная, — воскликнула Жаннин и заломила руки на груди. — Тебе нет совершенно никакого дела до чужого горя!

Она проскочила мимо меня, обдав сладким ароматом ванили и сдобы, и выскочила в коридор, при этом столкнувшись и чуть не сбив с ног Джессику, оказавшуюся в столь неудобном месте, как раз рядом с моей дверью. Что это — случайность? Или же мисс Рассел, как истинный секретарь, обязала себя вникать во все дела, что свершаются под крышей дома ее работодателя? Мы обменялись с ней взглядами. В моем — враждебности было не меньше, чем в ее.

А на следующий день пропал Мэтью Уолтер.