Сорок лет Чанчжоэ

31

Взгляд Генриха Ивановича Шаллера наткнулся на клубок синей шерсти, который лежал на шкафу. Из клубка торчали вязальные спицы, поблескивая в лунном свете.

Полковник был подавлен свалившимся на его голову. Всегда сильный, источающий мужественность, сейчас он походил на старика, измученного головными болями.

Глаза подернулись мутным, а обычно тщательно выбритые щеки чесались от клочкастой седой поросли.

– Хочу сойти с ума, – подумал Шаллер, глядя на спицы. – Сойдя с ума, я оправдаюсь перед самим собой… А может быть, я уже сошел с ума?.." Неожиданно полковник услышал жалобный вой, доносящийся из сада. Вой был протяжным, как будто кто-то умирал под вишневыми деревьями и просил о помощи.

– Елена, – понял Генрих Иванович, не в силах оторваться от вязальных спиц. – Уж она точно спятила!" Шаллер тяжело поднялся со стула и доковылял до шкафа. Он приподнялся на цыпочки и дотянулся до клубка шерсти. Двумя пальцами вытащил одну из спиц и выпрямил ее, слегка погнутую. Затем порылся в комоде и нашел в нем напильник.

– Вжик, вжик! – ласково приговаривал полковник, натачивая острие. – Вжи-и-ик!

– Ах, как он прав, этот Теплый! Господи, как он прав! Что моя жизнь? Зачем она прожита?.. Что я сделал такого важного, зачем дышал все это время?..

(– Вжик!") Я обыватель! – подвел черту полковник. – Я мещанин! Лазорихиева неба не существует так же, как не существует открытий, сделанных мною!..

(– Вжик-вжик!") Как же он сказал мне?.. Мучайтесь всю жизнь и вследствие этого, может быть, родите что-нибудь достойное!.. А если нет сил мучиться своей подлостью?!" Шаллер попробовал подушечкой большого пальца острие спицы и разглядел на коже капельку крови.

– Как странно, я не чувствую боли!" – удивился Генрих Иванович.

Из глубины сада опять донесся вой Белецкой, на сей раз более короткий, но и более отчаянный.

– Вот как бывает, – продолжал раздумывать Шаллер. – Вот так поставишь на одну карту и проигрываешь все свое состояние! До сего момента был уважаемый член общества – ив секунду опозорен! Честь потеряна, презрительные взгляды, позорный долг, и пистолет во рту корябает десны!.. Лучше действительно сойти с ума. С сумасшедшего другой спрос! Его больше жалеют, нежели бичуют! – Лицо полковника искривилось. – Господи, я первый раз в жизни пожелал, чтобы меня пожалели!.. Это я-то, сильный и мужественный человек!.. Эка, как меня скрутило!.." Генрих Иванович отложил в сторону напильник, встал со стула и, расправляя мышцы, напряг их так, что треснула под мышкой нательная рубаха. Сжимая в руке спицу, он вышел в сад и в полной темноте, на ощупь, направился к беседке, где в безумии своем выла Елена.

– Что же у нее в голове? – задал самому себе вопрос Шаллер. – Какая такая жизнь происходит под черепной коробкой безумцев, если они так целенаправленны в своей галиматье? Счастливы они или страдают отчаянно?.." Неожиданно Генрих Иванович испугался, что вместо своей жены обнаружит за пишущей машинкой тощую курицу, кудахтающую, с красными глазами. Он перевел дыхание и сделал еще несколько шагов вперед. И замер, напрягая зрение, стараясь получше раз– глядеть свою жену.

– Вроде бы все в порядке", – успокоился он, наблюдая спину Белецкой, которая искривилась уродливой веткой и размеренно покачивалась взад-вперед.

– Елена! – шепотом позвал Генрих Иванович. – Елена! Ты слышишь меня?

– У-У-У' – завыла Белецкая так жалобно и одновременно страшно, что Шаллер содрогнулся и судорожно сглотнул.

– Да не вой ты так! – сдавленно сказал он. – Сил моих больше нет!

– У-У-у! – продолжала Елена все громче и ужаснее.

– Заткнись!!! – закричал Генрих Иванович в отчаянии. – Не могу больше!!! – И изо всех сил, с крутого размаха, нанес удар спицей в спину жены. – Вот тебе, вот!!!

– У-у-у!!! – Вой Елены достиг апогея.

Шаллер все втыкал спицу в спину жены, раз за разом, пока не понял, что спица от ударов согнулась спиралью и более не достигает цели.

А Елена все продолжала выть, надрывая душу полковника потусторонностью.

– Да когда же ты сдохнешь!!! Что же это такое, в конце концов!

Он обхватил спину Елены руками, пытаясь нащупать раны, оставленные спицей, кровь, сочащуюся сквозь материю, – но платье, надетое на Белецкую, было совершенно сухим, да и ран на теле не было вовсе.

Силы оставили Шаллера. Он с трудом повернул жену к себе лицом и стал смотреть в ее глаза.

– Ты уничтожила меня! – зашептал он. – Ты лишила смысла мою жизнь! Я ненавижу тебя! Я проклинаю тот день, когда ты прельстила меня своим рыжим телом! Я проклинаю твоего отца, чьих лошадей сожрали во время войны! Я всю жизнь хотел любить другую женщину! Такую, как Протуберана! Она погибла, а я все еще ее хочу, ее люблю!

На миг в глазах Елены родилась мысль. Она резво взмахнула рукой, стараясь попасть Шаллеру в лицо. Ее отросшие ногти, поломанные и кривые, чиркнули Генриха Ивановича по щеке, оставляя на ней кровавые царапины.

– Пшел вон! – с ненавистью сказала Елена и завыла на всю округу так, что загавкали собаки. Мысль ушла из ее глаз так же быстро, как и пришла.

Этой ночью Шаллер первый раз в жизни напился. Он выпил все, что имелось в доме, – графин водки и бутылку миндального ликера. Его могучее тело рухнуло на пол, рюмка скользнула из пальцев, он несильно ударился головой о кресло и заснул.