Генрих Иванович пьянствовал, не выходя из дома, несколько дней. Он лишь звонил в близлежащий магазин и заплетающимся языком просил доставить ему побольше водки.
Слух о том, что самый сильный человек города неудержимо пьет, распространился на все окрестности.
В один из дней запоя, шестой по счету, Шаллера навестила Франсуаз Коти. Она застала полковника в невменяемом состоянии и, преодолевая некоторое отвращение к заросшему щетиной мужику, пахнущему перегаром, стала приводить его в чувство.
Она волоком перетащила громадное тело в ванную, раздела его и принялась поливать из кувшина холодной водой.
Через полчаса процедур Генрих Иванович стал подавать признаки жизни. Он что-то бессвязно замычал, попытался было обнять девушку за талию, но рука подвела, соскользнула и ударилась о чугун ванны.
– Что же это вы, Генрих Иванович, так расклеились? – спросила Франсуаз, с какой-то грустью разглядывая голое тело полковника. – На что вы стали похожи!
Подышите нашатырем!
Коти сунула Шаллеру под нос пузырек, полковник нюхнул, вздрогнул, и в глазах у него прояснилось.
– Франсуаз! – пьяно улыбаясь, вскричал он. – Я счастлив вас видеть!
– Мне тоже приятно!
Полковник оглядел себя и радостно констатировал:
– Я голый! Между нами что-то было?
– Посмотрите у себя между ног! Разве с этим может что-то быть?!
Шаллер посмотрел туда, куда указывала девушка, и скривился.
– Вы правы, – согласился он, стыдливо прикрывая свою наготу руками. – Отвернитесь! Я вылезу.
Коти отвернулась и стала прибирать волосы на затылке.
Вылезая из ванны, Генрих Иванович отметил, что на шее девушки нет перьев, только нежные завиточки.
– Я заварю вам крепкого чаю! – предложила Франсуаз и вышла в комнату, оставляя после себя запах собственного тела с примесью каких-то духов.
Полковник заволновался, шагнул следом, но в голове у него что-то ударило, трепыхнулось в груди сердце, и он решил, что эротические действия сегодняшним днем преспокойно могут отправить его на тот свет.
– Для вас тут письмо! – услышал Генрих Иванович.
– Да-да,сейчас.
Он обмотал бедра полотенцем и, ступая мокрыми ногами, вышел в комнату.
– Где письмо?
– На столе, – указала девушка, заваривая крепчайший чай прямо в чашке. – Пейте!
– Что-то не могу разобрать, что здесь написано, – пожаловался Шаллер. – Я немного не в форме! Поможете?
– Похоже, это что-то личное, – сказала Франсуаз. – Удобно ли?
– Читайте! – уверенно ответил полковник и густо хлебнул из чашки.
Девушка развернула вчетверо сложенный лист, еще раз взглянула на Генриха Ивановича и начала:
– – Уважаемый Генрих Иванович! Хотел лично с вами поговорить, но, к сожалению, не вышло по причине вашей неожиданной – болезни". Откладывать более не могу, так как уезжаю сегодняшним вечером, а потому пишу вам, надеясь на понимание, а в конечном счете и прощение.
Так уж случилось в моей жизни, что я издавна испытывал интерес к вашей жене как к особе поистине незаурядной. Поначалу мой интерес сводился лишь к уважению ее личности, но потом, с течением времени, в особенности с момента вашего семейного разлада, я стал испытывать к Елене влечение другого рода. Не буду распространяться, каким образом ко мне пришло понимание, что я люблю вашу жену, но сегодня я доподлинно знаю, что это так.
Ваша самовлюбленность, словно шоры, застила вам глаза на события, происходящие вокруг. Ваша жена – гений. Все это время она писала Чанчжоэйские летописи, самоотверженно трудясь, отключившись от внешнего мира. Вы, как человек достаточно тонкий, чувствовали, что Елена творит великое, но не могли внутренне справиться с некоторой завистью по отношению к ее таланту.
В те дни, когда вы отсутствовали, я навещал Елену, поддерживая ее организм насильственным питанием. Неужели вы действительно думали, что человеческий организм может столь долгое время обходиться без пищи?!
При моих посещениях ваша жена часто приходила в себя, и со временем между нами установились доверительные отношения. Елена сама расшифровывала для меня свои записи, отсекая тысячи бессмысленных страниц, за которыми она пыталась укрыть истинный смысл рукописи.
Не буду долго распространяться о том, как в конечном итоге мы пришли к решению, что остаток жизни проведем вместе. Самое главное, что мы пришли к согласию, а потому сегодняшним вечером покидаем Чанчжоэ навсегда.
Прошу простить меня еще раз за то, что высказал это все в письменной форме, но другого выхода у меня не было, так как вы были не в форме.
Клятвенно обещаю вам, что смогу уберечь Елену.
Ваш доктор Струве.
Р.S. Я знаю, что убийцей подростков был г-н Теплый, учитель Интерната для детей-сирот имени Графа Оплаксина, погибшего в боях за собственную совесть.
Для такого вывода у меня есть веские основания. Подозреваю, что и вы это знаете. Пока не понимаю, что заставило вас сокрыть столь важные для следствия факты! Полагаю, что не соучастие, а заблуждения слабого человека, А потому вас от собственного сердца прощаю. Уверяю, что преступник понесет заслуженное наказание".
Франсуаз Коти положила письмо на стол и уселась в кресло. Прерывая драматическую паузу, она спросила:
– Вы хоть знаете, что куры улетели?
– Нет… Что значит улетели?
– Народ не смог смириться с перьевыми придатками и решил извести весь куриный род. А они, спасаясь бегством, улетели. Сейчас в городе не осталось ни одной курицы! Слышите, какая тишина!
Генрих Иванович с подавленным видом сидел на стуле. Полотенце сползло с его бедер, обнажая мускулистый живот.
– Мне вас жаль! – искренне сказала Коти. – Так бывает, когда все наваливается разом!
– Я совершенно запутался, – обреченно вздохнул полковник. – Мне из всего этого не выбраться.
– Вы ее любили?
– Она всегда чем-то меня притягивала. За долгие годы совместной жизни я так и не понял чем… Да-да, я ее любил! – страстно произнес Генрих Иванович.
– Вы говорите так, потому что она от вас сбежала! – улыбнулась девушка. – Не уйди она от вас, вы бы ее, может быть, завтра убили от ненависти. Зарезали бы или задушили!
– Почему вы так решили? – вздрогнул Шаллер, вспоминая свою безуспешную попытку проткнуть спину Елены спицей.
– Есть в ваших глазах что-то такое… И потом, мне кажется, что вы ее вовсе не любили. Просто вас терзала мысль, что в вашей жене, возможно, есть большой талант, больший, нежели в вас. Доктор Струве прав". Это – ревность, иногда напоминающая любовь… Вы меня понимаете?
– Зачем вы пришли?
– Попрощаться.
– Вы уезжаете?
– Да. Сегодня вечером.
– Надолго?
– Скорее всего, я больше не вернусь в Чанчжоэ.
Я одна, а в мире есть столько мест, которые стоит посмотреть!
– Возможно, вы и правы… Вам действительно кажется, что я изо всего этого выпутаюсь?
– Муха не бьется в паутине вечно. Она либо выпутывается из нее, либо погибает.
– Веселенькая перспектива!
– Ну что ж, Генрих Иванович, – девушка встала из кресла и оправила платье. – Прощайте! И знайте, что вы были мне милее, чем все мужчины этого города!
Постарайтесь поскорее прийти в себя и ни о чем не жалейте! Каждая минута нова, и с каждой новой минутой в нас родится новый человек!.. Прощайте, мой милый Шаллер!
Франсуаз Коти обняла полковника, ласково провела ноготками по его обнаженному животу и поцеловала в подбородок.
– Ах, Франсуаз! – растрогался Генрих Иванович. – Вы – единственная, кто меня понимает! Не уезжайте! Прошу вас! Я люблю вас! Дорогая!..
Он крепко обнял ее за талию, прижался лицом к груди и по-детски, громко вздохнул.
– Ну вот, – с сожалением произнесла девушка. – Две минуты назад вы с пылкостью говорили, что любите сбежавшую от вас жену! А сейчас так же пылко говорите, что любите меня!
Генрих Иванович попытался было что-то ответить, но Коти встряхнула волосами и закрыла ему рот ладонью.
– Вы не любите меня. Просто вам нужно было немножко нежности, и я вам ее дала.
И не спорьте! Это так на самом деле!.. А теперь прощайте!.. Хотите, чтобы я вам написала?
– Конечно!
– Я вам напишу… И передавайте привет вашему мальчишке!
– Какому?
– Который за нами подглядывал. Помните?
Генрих Иванович с какой-то обреченностью кивнул головой и выпустил Франсуаз из объятий.
– Не грустите, – сказала девушка напоследок и ушла, унося с собой навсегда всю эротическую сладость Чанчжоэ.
– Я совсем старый, – подумал Шаллер и облизал губы. – Надо приходить в себя…" – Почему улетели куры? – думал Генрих Иванович, направляясь к китайскому бассейну. – А зачем они приходили?.. Может быть, есть вещи, над которыми не нужно думать? Что-то происходит в жизни, и вовсе не надо размышлять, почему это случилось и зачем. Пришли куры, ушли, пошел снег, дождь… Человек полюбил, человек умер… Нуждаются ли эти вещи в осмыслении?.. – Мысль сбилась и пошла по другому руслу. – Значит, Лазорихиево небо зажигалось вовсе не для меня, а для Елены. И на нее снизошло, и для Теплого засверкало! А я только свидетель!.." Полковник Шаллер стоял над бассейном и с грустью смотрел в него. Китайский бассейн был пуст. Вернее, на дне его поблескивала лужицами вода, но ее было достаточно лишь для купания каких-нибудь головастиков.
– Я же тебе говорил, мельчает бассейн, – сказал Джером, похлопывая Генриха Ивановича по боку. – Ушла водичка!
– Ты был прав. А что теперь делать?
– Господи, вот проблема! – удивился мальчик. – Будем купаться в речке!
– И то верно, – согласился Шаллер.
– Пойдем?
– Не сегодня.
– Ну, как хочешь.
Генрих Иванович сел на край бассейна, свесив в ванну ноги.
– Давай просто посидим.
– Если тебе хочется.
Джером сел рядом.
– Ты знаешь, – сказал он, – я сегодня выбросил из окна ренатовский сапог.
– Почему?
– Мне показалось, что настало время заняться чем-то другим. Можно о чем-то всегда помнить, а заниматься другими вещами.
– Может быть, ты и прав.
– К тому же и куры улетели.
– Я знаю.
– А эту новость ты не знаешь!
– Какую?
– В пятнадцати верстах от города нашли труп Теплого.
– Не может быть! – изумился Шаллер.
– Да-да! – подтвердил мальчик. – Это верно. Причем его убили. И знаешь как?..
Точно так же, как он кончил Супонина и Бибикова. Перерезали горло от уха до уха и затем выпотрошили с особым профессионализмом.
– Вот это новость!.. Кто же это сделал?
– Убийцей мог стать я. Но у меня получилось только ранить его. Одно дело – сворачивать шеи курам, а другое – вырезать у человека печень. – Джером усмехнулся. – Мне кажется, что Теплого убил самый добрый человек города…
– Кто же?
– Доктор Струве.
Генрих Иванович кивнул:
– Конечно-конечно.
– Ты что, знал об этом?
– Догадался. Доктор увез мою жену.
– Так вот кто был третьим в машине!
– Ты видел их?!
– Ага. Они взяли учителя в попутчики и, вероятно, где-то в дороге прикончили его.
– Ну и хорошо, – уверенно сказал Шаллер. – Так, наверное, и должно было случиться!..
Они некоторое время посидели молча, глядя, как булькают на дне пересыхающего бассейна пузырики.
– В городе говорят, что куры улетели не к добру.
В данной ситуации куры, как крысы, первыми сбежали с тонущего корабля.
Говорят, что с городом случится какая-то катастрофа!
– Глупость какая!
– Глупость не глупость, а люди уезжают из Чанчжоэ. Бросают все – и дома и пожитки! Боятся кары Господней!
– А кара-то за что?
– Не знаю. Так митрополит Ловохишвили говорит.. . Может быть, пойдем посмотрим, как разъезжается город?
– Ну что ж, пошли. А лучше поедем в авто…
Заводя автомобиль, Генрих Иванович в недоумении покачал головой и пробормотал себе под нос:
– Черт их разберет! То говорили, что нашествие кур – кара Господня, то их исход – наказание! Бред!..
Как пришли куры, так и ушли!.. Чего срываться с насиженных мест?! Что это на всех нашло?
Полковник нажал на газ, и машина выехала со двора.