Сорок лет одиночества (записки военной переводчицы)

“Моя дорогая Мэнни,

Мой день рождения явился предлогом написать тебе еще одно письмо и поблагодарить за добрые пожелания.

Начало очередного года моей жизни оказалось не очень счастливым. У меня опять был сердечный приступ и я вынужден был весь день пролежать в постели. Но сейчас я чувствую себя значительно лучше и сегодня смог немного погулять. С годами вырабатывается дисциплина.

Твое письмо было подвергнуто тщательной цензуре, и мне не разрешили послать тебе письмо, полученное от Константина. Спасибо Константину за трубку и помощь деньгами, что помогло тебе приехать на свидание. Две пары носков, которые ты передала, мне очень понравились.

Надеюсь, что следующая поездка в Берлин не будет для тебя столь обременительной.

Пожалуйста, привези мне мыло и мочалку.

С наилучшими пожеланиями К.”.

“Дорогая Мэнни,

Мне нет необходимости говорить, как радостен для меня был твой, хотя и краткий, приезд и как вдохновил он меня. Зима была плохой, и я думал, что не переживу ее.

Очень приятно, что наши друзья навестили тебя в годовщину нашей свадьбы. Жаль, что я не мог быть рядом с тобой, а обстоятельства не позволяют высказать тебе мои чувства. Я могу только поблагодарить тебя за твою любовь в течение прошедших пятидесяти лет.

С наилучшими пожеланиями К.”.

“Дорогая Мэнни,

Сегодня я вспоминал смерть отца. И как бы это ни было неприятно для тебя, думаю, что скоро я встречусь с ним в нашем семейном склепе в Глаттбахе, хотя и отгоняю эти мысли.

Я много раз пытался составить новое завещание взамен украденного (завещание было похищено во время ограбления их дома. — М.Н.), но так до сих пор это не сделал. Я понимаю, что такой документ необходим, но я не знаю, как это сделать, чтобы он был законным. Кое-что сделал адвокат Фишингер, но присланный им документ требует основательной доработки.

Я продолжаю настаивать, что большая часть имения, записанная на мое имя, была приобретена на твои деньги.

Я смеялся, читая, как ты воевала с комарами. Но я не могу, к сожалению, проделать это здесь.

Меня продолжают беспокоить сердечные приступы. Боли иногда бывают ужасные. Стараюсь действовать по обстоятельствам, но жаловаться не в моем характере.

С наилучшими пожеланиями К.”.

“Моя дорогая Мэнни,

Сегодня мне трудно писать большое письмо. То, что я хотел бы написать, я не могу. Поэтому лучше вообще не писать.

К.”.

“Моя дорогая Мэнни,

Уже седьмой раз я посылаю тебе отсюда рождественские и новогодние пожелания. Никогда раньше за пятьдесят лет совместной жизни мы не встречали раздельно эти праздники. Даже во время Первой мировой войны. Сейчас все мои помыслы с тобой и нашей семьей. Но мне не разрешают здесь наряжать елку, очень жаль.

Желание Вини посетить город, в котором она родилась, понятно, но, боюсь, это принесет ей разочарование (речь идет о Лондоне, где они раньше жили. Позже она отказалась от этой поездки. — М.Н.).

Со здоровьем у меня все нормально, хотя иногда и беспокоит старое больное сердце. А что можно ожидать в восемьдесят лет.

В праздники особенно ощущаешь свое положение, несмотря на философское отношение к жизни. Верю и надеюсь, что у вас все хорошо.

К.”.

“Дорогая Мэнни,

2 февраля целый день я думал только о тебе. Каждый год мы отмечали этот день. Я был счастлив, если бы мне представилась возможность снова увидеть Лейнфельдгоф (его дом в Вюрттемберге. — М.Н.). Я вспоминаю, как в Вербное воскресенье семь лет назад мы уехали оттуда. И каким точным оказалось мое тревожное предчувствие в день отъезда.

Исполнилось двадцать лет с тех пор, как Гинденбург предложил мне должность в Берлине и мы сказали “прощай” Лондону.

Вспоминая совместно прожитые годы, я только теперь осознал, что в действительности они значили для нас и что ты значила для меня. Я сожалею только об одном, что после всего хорошего, что у нас было, я принес тебе столько горя. Но я никак не мог предвидеть это, тем более предотвратить.

Кажется, прошла вечность, как было последнее свидание. Время бежит, но здесь оно медленно тянется.

К сожалению, мои глаза становятся слабее, и это ты можешь понять по моему почерку. Конечно, мои письма отсюда не очень содержательны. Чувствую себя лучше, это благодаря гомеопатическим лекарствам, которые дает мне французский доктор.

Мои болезни неизлечимы, и дни мои сочтены. Я не сожалею об этом, находясь в такой ситуации, хотя мне и хотелось бы снова вернуться домой. Я испытываю невероятную тоску и тревогу и переносить это очень тяжело. Но я переношу, я должен это делать.

Сердечные пожелания,

Твой К.”.

“Моя дорогая Мэнни,

Мы вступаем в 1953 год и с ним в восьмидесятый год моей жизни. Хотя я и прожил долгую жизнь, но мне все же хотелось бы умереть дома, а не в тюрьме.

По случаю Нового года я желаю тебе и Вини хорошего здоровья и всего самого наилучшего. Со своей стороны я сделаю все от меня зависящее, чтобы сохранить свое здоровье и себя, хотя это и непросто.

Рождественские праздники, связанные с хлопотами, закончились. И какими трудными они были для вас, я тоже знаю. Но я вспоминаю те, которые встречал со своими родителями. Эти дни безвозвратно ушли, но я должен быть благодарен им за то, что они были.

Твой К.”.

“Дорогая Мэнни,

Я своевременно получил твое письмо. Написанные от руки письма позволяют ближе почувствовать дом.

В Вербное воскресенье 1945 года, кажется, это 27 марта, мы поехали к детям, этот день навсегда остался в моей памяти. Прощание с нашим домом, с имуществом, которое мы нажили за сорок с лишним лет, было особенно тяжелым. Возможно, это от предчувствия длительной разлуки.

Но моя совесть чиста, и я никогда не думал, что буду признан виновным за преступления других, преступления, о которых я ничего не знал и которые никогда бы не одобрил.

Справедливость, может быть, и поздно, но восторжествует. И сейчас я не поступил бы по-другому, если бы оказался в той же ситуации.

Обнимаю тебя и желаю хорошего здоровья.

Твой К.”.