Сорок лет одиночества (записки военной переводчицы)

Глава 24

1 сентября 1962 года — смена. На охрану тюрьмы Шпандау снова заступили англичане.

В субботу, 3 сентября, на цензуре произошел любопытный случай. На имя Гесса из США пришло письмо на английском языке. Я его распечатала и прежде, чем поставить на нем штамп “Запрещено”, стала читать вслух. Письмо было из небольшого провинциального городка. Гессу сообщали, что поскольку они немецкий знают плохо, будут писать по-английски. В их городке организована нацистская партия, у которой те же цели и идеалы, что были у фюрера: негров и евреев вон из Америки и Германии. Интересно было наблюдать за реакцией американского директора на это письмо. Американский же переводчик Файерстоун только приговаривал: “Еще один сумасшедший нашелся. Их много у нас в стране”.

6 сентября в 11 часов прошли получасовые свидания у Шпеера с женой и сыном Эрнстом. Обсуждали домашние и школьные дела. Во время свидания жена Шпеера жаловалась, что ей очень трудно с детьми. Особенно с учебой. Младший сын плохо учится. Шпеер сказал, чтобы она уменьшила расходы на его питание на 10 марок. “Может, это подействует”, — добавил он сердито.

Не люблю я сидеть на свиданиях. Неловко слушать чужие разговоры.

8 сентября было очередное заседание директоров. Иногда мне все эти проблемы со стороны кажутся такими мелкими! На заседании развернулось бурное обсуждение просьбы адвоката Поттера. Он прислал письмо Шираху, в котором речь шла о полученном наследстве. Адвокат просил Шираха отказаться от наследства в пользу детей. Английский директор Бенфилд предложил сразу же передать все документы на подпись Шираху, чтобы тот сам решил, как ему поступить.

Французский директор Фарион не возражал, предложив только детально обсудить процедуру их вручения заключенному. Американский директор Федушка, усмехаясь, заметил, что лично он не возражает, хотя на сто процентов уверен, что Ширах ни за что не подпишет отказ от наследства. Мы же выступили вообще против вручения документов Шираху: во-первых, документы присланы неизвестным нам адвокатом, а не официально назначенным еще на Нюрнбергском процессе, и, во-вторых, в своем письме заключенному его сестра Розалинда ничего не пишет о наследстве. Если мы вручим эти документы, мы нарушим положения Устава тюрьмы. Интересно было наблюдать лица директоров после выступления нашего директора. Бенфилд согласился занести это в протокол, но все равно, добавил он, должен посоветоваться со своим юристом. Следующий вопрос: удовлетворили просьбу Шираха о свиданиях с братом бывшей его жены Генри Гофманом.

Свидания были назначены на 29 и 30 сентября — по 30 минут. Затем утвердили расходы по тюрьме за июнь, представленные французским директором, ответственным за финансы. В “разном” американский директор вдруг неожиданно для всех поднял вопрос об изменении процедуры проведения цензуры. Все были удивлены. Но мы с нашим директором сразу поняли, что это подкоп под меня. Видно, он не может мне простить то письмо неонацистов из США, которое я прочитала вслух директорам, да и многие другие вещи. Например, давнюю историю с грампластинками. Постановку этого вопроса он мотивировал тем, что необходимо сузить круг лиц, посещающих камерный блок. Цензуру он предложил возложить на старших надзирателей. Нас, конечно, это ни в коей мере не устраивало. Решение всех возникающих вопросов по цензуре тогда перейдет в руки американцев и конкретно старшего надзирателя Фаулера. Наши надзиратели не все хорошо знают немецкий и просто не смогут читать письма. Английский директор подполковник Бенфилд, почувствовав приближение длительной дискуссии, быстро предложил перенести этот вопрос на следующее заседание, включив его в повестку дня. А сейчас “подошло время обеда, и в баре уже, наверное, собрались гости”.

Поздно вечером мне позвонили из нашей комендатуры. Понадобился переводчик. И вот по какому поводу. Немцы привезли сержанта ВВС США, который просил у нас политического убежища. Говорит, что в Америке плохо к нему относятся, обзывают “желтой обезьяной”, постоянно унижают. Он просил помочь ему устроиться в нашей стране работать на радио или с американскими учеными Митчелом и Мартином, которые переехали жить в СССР. Внимательно выслушав, его отправили в наше посольство.

10 сентября. Цензура. Вернулся из отпуска Хартман. Файерстоун рад сложить с себя полномочия цензора. Опять много вырезали из письма жены Гесса, где она упоминает многочисленных знакомых, в том числе пишет о бывшей секретарше Гесса Хильдегард Фат, которую Гесс считал “прекрасным секретарем и очаровательной женщиной”.

На обратном пути домой то и дело попадали в пробки: все центральные улицы Восточного Берлина были перекрыты. Берлинцы прощались с первым президентом Германской Демократической Республики Вильгельмом Пиком.

Долго не бралась за дневник. Сегодня 18 августа 1963 года. Москва встречает космонавтов Николаева и Поповича, а у нас обстановка продолжает оставаться напряженной. Улицы Западного Берлина запружены людьми, полно фотокорреспондентов, повсюду вспышки “молний”. Накануне наш автобус с караулом в Тиргартене (район рейхстага, где охраняется памятник советским солдатам, погибшим в Отечественную войну) забросали камнями. Западный Берлин бурлит, такого не было даже в прошлом году, когда перекрыли границу и разделили Берлин на две части, впоследствии соорудив мощную стену.

Берлинская стена. Как много о ней написано. Мнения самые разные, иногда взаимоисключающие. Я была непосредственным свидетелем этого события, ежедневно пересекая границу между Восточным и Западным Берлином. Скажу сразу, что в то время это была болезненная, но необходимая мера, шаг, направленный на защиту только что созданного молодого независимого государства — Германской Демократической Республики.

Необходимость принятия таких мер становится понятнее даже с позиций сегодняшнего дня. Возьмите ситуацию, связанную с развалом Советского Союза. Территориальный раздел шел “по живому”, а установление так называемых прозрачных границ — это миф, придуманный в кабинетах для популистских речей. Вот только один пример, связанный с Эстонией. Это небольшое государство, не располагая запасом полезных ископаемых, стало… мировым экспортером цветных металлов… Примерно такая же ситуация сложилась и в Берлине. ГДР грабили через Берлин все, начиная с Западной Германии и “уважаемых” союзников и кончая всеми, кому не лень.

Разгромив фашистскую Германию в открытой, тяжелой и жестокой войне, коалиция союзнических держав, к сожалению, не смогла найти приемлемые пути сотрудничества в послевоенном восстановлении демилитаризованной Германии.

Временный раздел Германии на четыре оккупационные зоны предусматривал в перспективе воссоздание единого государства под общим флагом. Однако на деле оказалось, что три западные державы проводили в своих зонах политику, в основе которой был экономический и политический базис своих стран, в то время как в восточной зоне осуществлялась политика Советского Союза. То же самое происходило в Берлине, бывшей столице довоенной Германии. После войны Берлин был поделен на четыре сектора.

Три западные державы, объединившись, активно проводили политику изоляции восточного сектора Берлина как в экономическом, так и в политическом плане. Они создали в своих зонах единую денежную систему, искусственно поддерживая высокий курс западной марки по отношению к восточной. Была развернута разнузданная пропаганда, направленная на дискредитацию советской зоны оккупации.

В ответ на создание ФРГ встал вопрос о создании самостоятельного немецкого государства на востоке Германии со всеми атрибутами власти. В октябре 1949 года на территории восточной зоны была провозглашена Германская Демократическая Республика, признанная большинством государств мира и ставшая равноправным членом ООН. Таков примерно исторический путь появления на карте молодого немецкого государства.

Задача любого государства — защита своей целостности и суверенитета. У ГДР была определена государственная граница на суше и на море. Пограничная служба контролировала приграничные автострады, железные дороги, реки и озера, морское побережье, за исключением трех коридоров в воздушном пространстве над территорией ГДР. Коридоры были установлены для полетов из Западного Берлина в Гамбург, Ганновер и Франкфурт-на-Майне.

История их создания тоже необычна: никаких официальных договоров или соглашений на этот счет в природе нет. После окончания войны для обеспечения элементарного порядка в воздушном пространстве при вывозе имущества по репарациям нашим командованием были временно определены воздушные коридоры для полетов военно-транспортных самолетов. Оборудование было вывезено, необходимость в регулярных полетах отпала, а воздушные коридоры остались, …и в последствии, к сожалению, были использованы против ГДР.

Через неконтролируемые воздушные коридоры, как через неохраняемую границу, на Запад уплывало все: промышленные изделия, сырье, продукты питания. Превратив Западный Берлин в “витрину свободного мира”, бывшие союзники развернули активную подрывную деятельность против ГДР, не последнюю роль в которой сыграли воздушные коридоры. Разного рода посулами организовали утечку “мозгов”, переманивали ученых, технических специалистов, просто высококвалифицированных рабочих. Шикарные витрины, изобилие заморских товаров в магазинах поражали воображение послевоенных берлинцев. Американские офицеры, с которыми я работала, поражались, видя эту роскошь, которой, по их словам, не было даже в Нью-Йорке.

Германская Демократическая Республика несла огромный материальный и моральный ущерб. Остро встал вопрос о закрытии границы между Восточным и Западным Берлином. Любое государство должно иметь защищенные границы. Была сооружена Берлинская стена.

1963 год. Седьмой год, как я в Берлине. Как хочется домой! Разве я когда-нибудь думала, что придется так долго здесь жить? Порой бывает так тоскливо, так хочется домой, в Москву, что не знаешь, куда себя деть. Единственное утешение — интересная работа.

Берлин бурлит, в Шпандау же как будто ничего не изменилось: продолжаются заседания директоров, решаются внутренние вопросы в тюрьме. Теперь по дороге на работу в тюрьму мы проезжаем через КПП “Чарли”, который американцы устроили на Фридрихштрассе на границе своего сектора. На КПП машину останавливают, но, увидев нас в форме, отдавая честь, пропускают в Западный Берлин. Тут же за нами следует автомашина сопровождения американской военной полиции, за ней — западноберлинская. Мы спокойно доезжаем до площади Звезды, делаем два лишних круга. Они — за нами. Нашему водителю, молодому солдатику, очень нравится эта забавная игра: то мы мчимся, сломя голову, то ползем, как черепахи. И так до самой тюрьмы. Сопроводив нас, полицейские улыбаются, в ответ мы машем рукой: можете ехать обратно.

Сейчас охрану несут англичане, в баре — виски, вина, полно гостей. Сегодня еду в тюрьму: у Шираха свидание со старшим сыном, завтра — с женой.

В субботу на цензуре новый американский директор подполковник Дрейк, который сменил на этой должности майора Федушку, поздравил нас с полетом очередного космонавта Валерия Быковского. Улыбался, долго тряс руку нашему директору подполковнику Лазареву. Подполковник Лазарев — новый советский директор, бывший школьный учитель, фронтовик, прекрасно знает немецкий, интересный, знающий человек, с ним легко и интересно работать.

26 июня 1963 года. Сегодня с однодневным визитом в Западный Берлин прилетает президент США Джон Кеннеди. Американский директор предупредил нас, чтобы мы выехали пораньше, так как все улицы будут перекрыты, а на КПП “Чарли” на Фридрихштрассе не будут пропускать машины. Мы выехали на работу раньше, чем обычно, но все равно не успели проскочить. Улицы перекрыты, полно народу, у берлинцев нерабочий день. Случайно получилось так, что наша машина шла первой, как бы возглавляя президентский кортеж. Берлинцы выстроились вдоль улиц. Приветливо машут флажками, ждут машину с американским президентом, а тут вдруг появились мы, не очень желаемые в данной обстановке. Завидев нас, кто-то в толпе начал свистеть, послышались крики. Все это передается как бы по волне. На перекрестке улицы Халлешес Уфер в 12.10 движение было полностью остановлено. И в это время появляется машина с американским президентом. Он едет от Бранденбургских ворот к стене. Я хорошо видела Джона Кеннеди, он сидел справа, посередине — Вилли Брандт, бургомистр Западного Берлина, слева — Конрад Аденауэр, канцлер ФРГ. Затем шли несколько автобусов с американскими офицерами, вслед за ними — западно-берлинская, полиция. Мы остановились, пережидая, когда они проедут. Рядом остановился таксист. Вышел из машины и стал нам “объяснять”, почему на улицах так много народу. Затем подошел немец и довольно дружелюбно спросил по-русски: “Как поживаете?” Я ответила: “Хорошо”. Услышав знакомое слово, он заулыбался. Таксист обращался к нам “камрад”. Потом, увидев американскую машину с президентом, начал приветливо махать обеими руками.

По телевидению весь вечер передают выступление американского президента у Бранденбургских ворот. Он выступил также в Конгресс-халле перед промышленниками и предпринимателями, в местном университете и перед собравшимися у Шененбергской ратуши. Бранденбургские ворота гэдээровцы задрапировали со своей стороны красными и национальными полотнищами и получилось так, что американский президент выступал на фоне государственных флагов ГДР. Мы поставили свою машину у памятника нашим воинам в Тиргартене и, смешавшись с толпой, слушали, о чем говорил американский президент. Говорил он по-английски, без переводчика, а закончил свою речь под оглушительный вой толпы по-немецки: “Я с вами, я берлинец!”

А у нас в тюрьме в камерном блоке идет полным ходом ремонт. Кроме того, собираются менять боковые ворота, так как старые совсем заржавели и пришли в негодность. С асфальтированием внутреннего двора пока что-то затихло.

С началом ремонта тюрьмы стали нарушать внутренний режим заключенные, особенно Гесс и Ширах. Старший английский надзиратель Чисом доложил на заседании директоров, что заключенные выходят из повиновения, во время дежурства английского надзирателя Белсона отказывались выходить из камер. Чисом возмущался: все это случилось во время посещения камерного блока представителем Сената Западного Берлина. Гесс, например, категорично требовал открыть ему старую камеру, из которой его, как и других заключенных, перевели на время ремонта. Там они сидят за закрытыми дверями, пока в камерном блоке работают немцы. Смотровые “глазки” в камерах надзиратели закрывали бумагой, чтобы заключенные и рабочие не видели друг друга. На заседании директоров американский директор Дрейк на полном серьезе сказал: “Как это они не могут понять, что ремонтируют их камеры, им же лучше делают”. Договорились решительно пресекать малейшие попытки неповиновения и строго наказывать заключенных.

Перед началом заседания, когда мы, как обычно, пили хороший кофе (его подавали секретари канцелярии), американский директор, посмотрев на меня, вдруг сказал: “Маргарита, вы давно ходите в звании капитана. Я напишу Хрущеву, что вы хорошо работаете и вам пора присвоить майора”. Я в шутку ответила, что, если он так напишет, я вообще стану рядовым.

На завтра назначена инспекция тюрьмы. Ее будет проводить французский генерал Тулуз. О нем я знаю мало. По сообщению местной прессы, он был официальным представителем, встречавшим американского президента на аэродроме Тегель во французском секторе Западного Берлина. Аэродром Тегель единственный в Берлине, имеющий взлетно-посадочную полосу, на которую можно принимать самолеты класса президентского.

Конец месяца, в пятницу очередное заседание врачей. Интересно, поднимет ли снова английский врач вопрос о немедленной госпитализации заключенных в случае опасного заболевания. В Берлине ходит жуткий грипп. Все хлюпают носами. Многие не ходят на работу. А заключенным хоть бы хны. Вот что значит режим: я не помню случая, чтобы кто-нибудь из них болел простудными заболеваниями.