Влад
На границе сознания ощущаю, как подо мной копошится Крис. Именно так, потому что ночью я опять неосознанно заграбастал ее в объятия и теперь сверху придавил рукой и ногой. Неожиданный тычок в бок окончательно выдергивает из дремы, но веки так и не открываются.
— Влад, проснись!
Уже и сам слышу назойливую вибрацию. Ну кто там в выходной так рано?
— Да, — прикладываю телефон к уху, чтобы отчихвостить подчиненных.
— Сын! Почему мне звонит Николай Михайлов и угрожает полицией?! Что ты натворил? — упс, отчитывают меня. Если отец соизволил позвонить, да еще и обратился не по имени, значит, дело плохо.
— Всего лишь забрал его дочь, — отвечаю максимально спокойно, помня, как его злит это.
— Срочно жду дома для серьезного разговора!
— Хорошо, я понял, — отключаюсь, чтобы самому не вспылить.
День испорчен. Не разделяю я его суматохи, Кристине ведь есть восемнадцать. Н-да уж, не ожидал дешевого ябедничества от дяди Коли, а вроде взрослый человек, мог лично переговорить и решить конфликт.
— Кто это был? — Крис с тревогой изучает меня.
— Папа. Велел приехать прямо сейчас.
Нехотя встаю и плетусь в душ. По возвращению на кухонном столе ждет ароматная яичница, тосты с паштетом и тарелка с нарезанными овощами. Кофемашина усердно гудит, обещая бодрящий напиток — я заядлый кофеман. Как после такого эта девочка еще считает себя обузой?! Суетится, что-то делает, убирается, готовит. За несколько дней я увидел больше блюд, чем за все проживание здесь в одиночестве, потому что ненавижу готовить. По-моему, результат не стоит потраченных усилий и времени, за которое я зарабатываю сумму минимум на три ужина в ресторане.
Наблюдая за Крис, напрашивается очевидный и печальный вывод: она постоянно торопится, как будто куда-то бежит, останавливается только на сон или просмотр любимых дорам. Может, привыкла к подобному поведению, живя с родителями в строгих рамках. Так хотелось бы увидеть ее полностью расслабленной, способной просто жить, не напрягаясь.
— Влад, я нервничаю, — она садится рядом, ставя кружки.
— Поэтому ничего не ешь?
— Да, — ее грусть и печальные глаза расстраивают. — А вдруг они что-то сделают, и тебе придется меня вернуть?
— Крис, ты не вещь, которую передают туда-сюда. Если не захочешь, никуда не уйдешь. Я никогда не прогоню тебя добровольно, — притягиваю ее к себе, получая в ответ лишь тяжелый вздох. Когда-нибудь она перестанет бояться всего, я уж постараюсь этого добиться.
Перед уходом удается чуточку успокоить Кристину, которая жалобно прижимается и не отпускает. Чем ближе встреча, тем сильнее начинаю нервничать.
Возле мощных ворот припаркована чужая машина: кажется, дядя Коля прибыл первым и, скорее всего, рассказал папе свою историю, где я предстал не в лучшем свете. А как иначе. Паркую Камри и нажимаю кнопку вызова.
— Мог бы и сам открыть, — отец недовольно ворчит, отпирая тяжелую металлическую дверь.
— Это давно не мой дом, — отвожу взгляд. Не помню, когда смотрел ему прямо в глаза. Обида за маму мешает.
— Пойдем-ка поговорим, прежде чем начнем ругаться с Николаем, — к удивлению, голос отца звучит мягко. Успел остыть.
— Думаешь, обязательно поругаемся? — становится немного смешно, мандраж чуть отпускает. Тем не менее сквозь высокую траву пробираюсь за ним к знакомому строению.
— Он уже рвет и мечет. Так что нет сомнений: приехал не для мирного урегулирования ваших разногласий. Его версию я услышал, интересует твоя, — он садится напротив и по-хозяйски кладет сцепленные ладони на деревянный стол. Мы вместе мастерили эту беседку. Много лет прошло, а она до сих пор не развалилась.
— Да особо нечего рассказывать, — нарочито равнодушно пожимаю плечами. — Я люблю его дочь. Недавно дядя Коля узнал, что мы встречаемся, запретил приближаться к Крис, ее наказал. Я предложил Крис уйти ко мне, она согласилась.
— Эх, сынок-сынок, из всех девушек на планете ты не мог выбрать другую? — папа раздосадовано поджимает губы.
— Нет, — отвечаю категорично, удерживая зрительный контакт и с удивлением подмечая значительное количество новых морщин на лице. — Будешь отговаривать, заставишь отказаться от Кристины? — мысленно готовлюсь дать отпор.
— Тебя-то? — он усмехается. — Ты всегда был упрямцем. Если чего захотел, то не отступишься, весь в мать.
Не помню, когда он последний раз вспоминал про нее, это наша запретная тема. Оттого дико слышать подобное замечание.
— Что ж, пойдем.
Поднявшись, папа оказывается практически одного роста со мной. Мама была права, утверждая, что я пошел в его родню и вымахаю под два метра.
В прихожей снова появляется внутреннее волнение. Пересекаем темный холл, держа путь в столовую, и я подмечаю, что практически ничего не изменилось: те же предметы на прежних местах. Безупречный дом, в котором нет жизни, лишь мрачные духи прошлого…
Мужчина вольготно расположился на диване, и я ловлю смачный флешбек, возвращающий в детство: дядя Коля извечно сидел именно тут с чашкой чая или стаканом крепкого алкоголя. Родители провели много времени за душевными беседами и несерьезными спорами с Михайловыми. Почему же все прекратилось?
Его враждебность заметна издалека. При моем появлении дядя Коля дергается, но остается на месте. Чувствую себя не в своей тарелке, поэтому предпочитаю не приближаться. Папа, как ни в чем не бывало, задерживается возле кухонного гарнитура и гремит посудой.
— Николай, мне и в страшном сне не могло привидеться, что ты вновь появишься здесь.
Он выглядит значительно старее дяди Коли, седина прочно осела на волосах. Оно и понятно, папа старше мамы на одиннадцать лет, а отца Кристины на восемь. Влюбляться в молоденьких у нас семейное.
— Если бы не твой сын, Юра, то и сейчас не увидел бы.
— Вас не интересовала Кристина сразу после пропажи, почему вспомнили о ее существовании сейчас? — скрещиваю руки на груди.
— Сначала надеялся, что она просто взбрыкнула, но остынет и вернется. Когда же этого не произошло, пришлось искать другие пути.
— Как же тебя прижало, Николай, что снизошел до звонка мне, — папа выставляет на стол чайный сервис. Поражает его спокойствие, хотя с многолетним опытом в суровом мире бизнеса немудрено.
— И каким видите решение? — неимоверно злит наглое поведение дяди Коли, который возомнил, будто имеет право распоряжаться чужими судьбами.
— Возвращаешь Кристину домой и прекращаешь всякое общение. Нельзя вам быть вместе.
— Исключено. Я люблю вашу дочь и не отступлю.
— Хочешь сказать, что за пару месяцев так сильно влюбился? Она быстро надоест тебе.
— Лет, — пропускаю мимо ушей унизительную реплику о девушке. Крис никогда не надоест мне. — Когда ей было шестнадцать, я сходил с ума на расстоянии, в семнадцать присутствовал на ее выпускном. Даже прошел мимо, а вы и не заметили. Я уехал из страны, чтобы дождаться ее взросления.
— Что?! — дядя Коля переводит внимание с меня на отца и подрывается к нему, хватая за грудки. Резкая вспышка ненависти становится полной неожиданностью. — Так ты специально подселил своего выродка в соседний подъезд, чтобы он совратил мою девочку! Решил таким образом отомстить?!
— Николай, не пори чушь! — отец скидывает руки и чуть отталкивает, их силы практически равны.
— Твой ублюдок испортил мою дочь! — мужчина пышет гневом.
— Закрой свой поганый рот! Еще вопрос кто кого. Может, это твоя малолетняя подстилка крутила перед ним задом? Яблочко от яблони недалеко падает, знаешь ли! — папа срывается. — Ты бы поостерегся бросать такие слова! Мой сын в сто раз лучше твоей девки!
— Если следовать твоей логике, так и он с гнильцой.
— Не смей! Слышишь, не смей! Только ты во всем виноват, влюбил ее в себя, попользовался и выкинул! Она верила, ждала. Да я бы все простил, только бы она забыла тебя! — в отчаянии кричит родитель.
Ощущаю себя участником лютого абсурда. Развернувшаяся сцена вызывает отвращение, если не рвотный рефлекс. Как могут бывшие друзья так яростно поливать грязью друг друга, а самое главное топить в этом дерьме нас?
— Заткнитесь оба! — стряхиваю замешательство. Я не в состоянии дальше наблюдать это. — Что вы несете? Поносите непричастных к случившемуся детей друг друга! Мы ничего не сделали постыдного! Кристина не держит на меня зла за шрамы, так почему же вы до сих пор враждуете?
— Какая связь с ними?
— Вы же после ситуации с собакой перестали общаться?
Папа обессилено вздыхает и садится, потупив взгляд. Все-таки налив чай, он делает глоток.
— Я ни черта не понимаю! Кто-нибудь объяснит, что происходит?
— Ты этого хотел, Коля? — куда-то пропадает подчеркнуто официальное обращение отца. Он как будто еще постарел за эти минуты. — Расскажешь моему сыну правду, или, как обычно, струсишь?
— Я, я… — ему нечего ответить.
— Папа?
— Коля и Вера были любовниками.
— Что? — бестолково хватаю ртом воздух. — Мама?
— Влад, в тот день вас отправили гулять, чтобы обсудить вскрывшуюся проблему.
— Это не правда!
Наступает гнетущая тишина. Тупо считаю секунды вслед за настенными часами, пытаясь сохранить крупицы сознания. Мне душно. Чтобы не задохнуться, открываю настежь огромные окна, но и тут разочарование: уличный воздух накалился до предела. Дядя Коля, словно тень, бесшумно оседает на край дивана. Он словно уменьшился в размерах, пытаясь стать максимально незаметным.
— О какой мести постоянно твердит дядя Коля?
— Почему-то он возомнил, что я буду мстить за разрушенную семью. Видать, чувствует вину-то. После того как правда открылась, Вера намеревалась уйти к этому, — отцу не удается скрыть презрение. — А он испугался, отрекся от нее. Я бы закрыл глаза на их интрижку, только бы она прекратила его любить.
Нет, нет, нет. Я стараюсь мыслить трезво, как взрослый человек. Но потухший взгляд отца ломает еще сильнее. Не позволю их прошлому повлиять на наши отношения с Крис!
— Какими вы были мужем и женой, должно остаться между вами. Я не вправе судить, ведь для меня вы в первую очередь мама и папа, предпочитаю воспринимать и оценивать вас как родителей.
Медленно складываются пазлы из разных воспоминаний и сцен, шокируя новыми догадками:
— Получается, вы прервали общение и нам запретили не из-за того, что Кристину покусала собака?
— Нет, — бесцветно отзывается дядя Коля.
— Вы понимаете, что сотворили со мной и Игорем?! Заставили нас мучиться, страдать из-за ложной вины.
— Сынок, я не думал, что так получится, прости.
— Тетя Люба в курсе? — отворачиваюсь и сжимаю подоконник до побелевших костяшек, не желая никого видеть.
— Да.
— Поэтому она такая, э-э-э, — не нахожу приличного прилагательного: — Поехавшая?
— Влад! — отец недовольно восклицает.
— Я бы так не сказал, всего лишь стала более подозрительной и помешанной на контроле, — дядя Коля несмело подает голос.
— Вы так это называете?! — на смену отчаянию приходит негодование, готовое снести все на своем пути. — А вы в курсе, что ваша жена усердно третирует Кристину?
— Не правда, просто у нее строгие методы воспитания.
— Да уж конечно! И там прописано про выпрямление волос, лишь бы ничем не напоминать мою маму?! Наверное, удобно жить, ничего не замечая? — заставляю себя развернуться, чтобы посмотреть ему в лицо. — Вы ничего не сделали, чтобы это остановить!
Теперь и папа недоумевает:
— Да, Коля, как был малодушным, так и остался.
Очередное затянувшееся молчание погружает каждого в свои мысли. Странно и непривычно осознавать, что я не виноват в прекращении дружбы с Михайловыми. Столько лет корил себя зря. Когда-то я восхищался дядей Колей, считал его лучше отца. Сегодня он уничтожил все хорошее, что я знал о нем.
Вибрация в кармане шорт выводит из транса:
— Да, Крис.
— Я беспокоюсь, — любимая становится той необходимой опорой, нитью, способной удержать от глупых поступков.
— Все нормально, скоро приеду.
— Влад, ты ничего не скрываешь? — моя девочка волнуется.
— Нет, милая, — оказывается, я еще тот лгун, но она никогда не узнает правду.
Отключаюсь и оглядываю мужчин. Иногда внешне взрослые люди не являются таковыми внутри…
— Дядя Коля, настоятельно прошу не посвящать Игоря и Кристину в истинные причины старого конфликта. Не надо добавлять им новых психологических проблем, помимо тех, что уже есть. Для всех повод в совместном бизнесе, — пытаюсь казаться сильным, делая вид, что ужасные, ядовитые оскорбления ни капли не ранили.
— Похоже, наши дети лучше нас, — он обреченно взирает в пустоту. От прежнего, уверенного и нагловатого хозяина положения не осталось и следа.
— Отнюдь не благодаря, а вопреки, Коля, — папа силится скрыть слезы. Видно, что произошедшее разбередило старые раны. Он обожал маму, потакал ее прихотям, ни в чем не отказывал. За столько лет так и не привел сюда другую женщину.
— Пусть Кристина возвращается домой, я не против ваших отношений.
Слабая попытка получить хоть что-то упирается в мой непоколебимый отказ:
— Поздно, я не отдам ее. И, кстати, в Англию она тоже не едет.
— А что я скажу Любе?
— Коля, начни нести ответственность за свои поступки и решать трудности сам. Пойдем, Влад, провожу тебя, — папа заблаговременно прекращает еще не начавшийся новый спор.
Отрешенно бреду на улицу, где возникает острое желание сбежать на край света от безжалостной правды, узнав которую, поведение отца семнадцать лет назад воспринимается иначе. Вот почему он не приходил по несколько дней, вот почему они ругались.
— Привози Кристину знакомиться, что ли.
Он тоскливо касается водительской двери, уплывая сознанием куда-то далеко. Возможно туда, где молодая, красивая женщина бойко выскакивала из этой самой машины и радостно махала нам, пока мы мастерили ту беседку. Ветер развевал темные кудри до плеч, а она щурилась от яркого солнца и улыбалась. Когда окончательно не пропала легкость и жизнерадостность в движениях. Мама казалась крутой: миниатюрная, за рулем огромной Камри. Тогда я думал, что у нас все в порядке. Да, они уже ссорились частенько, но были и моменты просветления.
— Хорошо, — мимолетный порыв заставляет обнять родителя на прощание, чем шокирую его.
Покидаю родительское гнездо с тяжелым сердцем. Я ожидал чего угодно, но не этого. Горечь так сильно сковывает тело, что каждый вдох и выход дается непросто. На автомате выруливаю на центральную улицу поселка, спасаясь прохладой кондиционера. Неожиданное озарение сшибает наповал. Перестав соображать, резко торможу, только позже догоняя, что, если бы рядом были машины, то случилась бы серьезная авария, но сейчас так плевать. Гораздо важнее другое, то, что мама страдала и тосковала не из-за проблем с отцом, а из-за дяди Коли. И когда умирала в больнице, она тоже ждала его. Эти истерики, метания…
— Ты пришел? Почему так долго, я решила, что предал нашу любовь, — иссохшие руки цеплялись за футболку.
Палата пропиталась противным запахом лекарств и страданий. Я по-прежнему не мог привыкнуть к нынешнему виду мамы: впалое лицо, пустые глаза, болезненная худоба. Вот и все, что осталось от некогда прекрасной женщины.
— Я каждый день здесь. Представляешь, Саша пригласила меня на выпускной, а я, дурак, стеснялся подойти первым.
— Почему ты не забрал меня у него?
— Мамуль, тебе плохо, что-то болит? Это же я — твой сын. Позвать врача? — схватил маленькую ладонь, согревая холодные пальцы. Она постоянно мерзла.
— Нет, мне поможет только он. Вы специально скрываете от него, где я, — тихий голос выдавал обиду.
— Назови имя, и я приведу его! — я сделал бы что угодно, поверил в любой бред, лишь бы облегчить ее страдания, сам порядком измученный бессилием.
Внезапно мама захныкала, осознавая очевидную истину: неизвестный не придет, не потому что не знает, а потому что не хочет. Она не нужна ему.
Это был наш последний разговор, через три дня ее не стало. Я не пошел на выпускной. Впрочем, как и Саша, которая поддерживала меня следующие месяцы вместе с Игорем.
Сокрушенный открытием, завываю и вываливаюсь из машины на траву. Правда бывает очень жестокой и уничтожающей. Она добровольно погубила себя, наплевав на меня и отца. Методично разрушала организм несчастной любовью, не пытаясь спастись, равнодушно ждала, когда сгорит дотла.
Не в силах остановить собственные рыдания, с диким изумлением понимаю, что до сих пор не отпустил ее. Не представляю, как папа справился, потеряв любимую жену и фактически меня. Я же возненавидел его, назначив главным виновником.
Уткнувшись в одну точку, я долго сидел на земле. Может, час или два. Слезы высохли, оставив наедине с реальностью. Влажная от пота футболка покрылась дорожной пылью и неприятно прилипла к телу.
— Пап? Прости, если сможешь. Я больше не виню тебя в смерти мамы, — с трудом выдавливаю слова, но это надо сделать.
— Я бы предпочел оставить все, как было, лишь бы не причинять тебе новую боль. Иногда прошлое не стоит тревожить.
— Поздновато, пап, — горько ухмыляюсь.
— Ты дома?
— Да, возле подъезда, — очередная ложь срывается с языка.
— Я люблю тебя, сын. Не натвори глупостей.
— Хорошо, и я тебя, — сбрасываю вызов и на ослабевших, негнущихся ногах возвращаюсь на водительское кресло.
Что сказать Кристине, почему я в таком состоянии? Придется снова обманывать. Сегодня я бью все рекорды по вранью.