Советский век

Глеб Павловский. Учебник осторожности для героев

Ничья книга об СССР не смеет рассчитывать в Москве на аплодисменты. Книга американца особенно. Союзом мы продолжаем гордиться, хотя перестали его изучать и знать. О чем книга «Советский век»? (Вызывающее название, на Западе Левину за него досталось.) Это книга о советской школе политики. О советском типе властвования, возникшем спонтанно (взятием лидерской ответственности за гибнущую страну) - и сумевшем закрепиться в истории, но дорогой ценой.

Закрывая книгу Моше Левина сознаешь, что «советский век» не закончился. Это надо учесть так, как учитывают риски. Но «Советский век» не история СССР, особенно в том значении, которое применяют к толстенным памфлетам-автомастурбациям Н. Верта, Р. Пайпса и Энн Аппельбаум. Язык Моше Левина скучноват, в нем сильный привкус «канцелярита». Но это профессорский канцелярит, канцелярит добросовестных. Скрупулезность, вынуждающая историка громоздить назойливые «в то же время», «учитывая» и «так называемый».

Книга устроена интересно, необычно. Перед вами набор политических кейсов советской истории, отнюдь не в хронологическом порядке. Это практикум советской политики в ее реальном - историческом - контексте. Говорят о советском политическом наследии, ну так вот оно, в версии Моше Левина. Ленин, Косыгин или Андропов актуальны для историка как действующие политики - то удачливые, то нет - что делает разбор их композиций актуальной для современника политучебой. Кейс актуален по определению, если бы нет, к чему его разбирать?

Любая книга об СССР есть книга о катастрофе. Но вот парадокс - о катастрофе, породившей еще одну Россию. Между Российской Федерацией и Советским Союзом есть могучая связь, которая будет становиться только прочнее со временем. Эта связь предельно проста - Россию придумали в СССР; она вымечтана и учреждена советскими русскими, хороши были те или плохи.

Владимира Путина попрекали его замечанием о том, что гибель СССР была геополитической катастрофой - замечании, представляющем справку по факту: крушение мира есть крушение мира, нравился он вам или нет. И диссиденты считали вероятный конец СССР историческим бедствием. Знаменитый трактат Андрея Амальрика «Просуществует ли СССР до 1984 года?» (вышедший в 1969 году!) сыграл роль в политпросвещении моего современника леденящей концовкой:

«Если бы футурология существовала в императорском Риме, где, как известно, строились уже шестиэтажные здания и существовали детские вертушки, приводимые в движение паром, футурологи V века предсказали бы на ближайшее столетие строительство двадцатиэтажных зданий и промышленное применение паровых машин. Однако, как мы уже знаем, в VI веке на Форуме паслись козы, как сейчас у меня под окном в деревне Акулово».

Итак, «Советский век» представляет политическую историю распределенной по кейсам, трактующим обстоятельства решений от Ленина до Андропова и их результаты - социальные, экономические, мировые. Любое решение приводило к неучтенным последствиям. Одним из побочных последствий ленинского стиля лидерства стал Иосиф Сталин. Но и его присутствие в высшей лиге не случайно. Сталин появляется как удобный для Ленина инструмент, человек в аппарате - «тот, кто решает вопросы». Решает грубовато, но эффективно.

Большевистский эксперимент - взятие лидером плебейских масс ответственности за страну - был рискован и предосудителен не более, чем любая инициатива в политике. Но М. Левин ставит вопрос о злодеях и предательстве в ближнем кругу как неприемлемом для лидера риске. Сталин в качестве тайного ненавистника Ленина, конечно, случай редчайший, но «случай» с такими последствиями политически равен провалу. Творец государства не обязательно способен им управлять. Ленин был лидером, но «хозяин» и «лидер» - понятия из различных словарей. Став «хозяином земли Русской», Сталин отбросил лидерство. Вот когда ему понадобилось очень много смертей.

Попытки Ленина спасти дух своего государственного творения в описании Левина драматичны, но поразительно слабы. От них осталось лишь имя «Союза Советских Республик», незаконно приписанное унитарному государству. Кстати, как это сам Ленин собирался «децентрализованно править» такой евроазиатской махиной? Ответ «директивами» прежде выглядел отговоркой - до появления Евросоюза, который именно таким вот образом синхронизирует политику своих 26 членов.

Левин считает, что советский опыт, опыт мирового класса, пал жертвой холодной войны - явления, о котором историк отзывается с отвращением. Холодная война неприемлема для него как апофеоз невежества, ставшего глобальной политикой, и, что естественно для СССР, - политикой неудачной.

Во всей мировой истории не найти таких шансов большой мировой игры, какие были у Сталина в мае 1945-го - и на что же он их променял? На свору «просоветских» элит Восточной Европы, сплошь ненавидящих СССР? Сам величайший из прагматиков, Сталин здесь обманулся, сглупил, подорвав собственные позиции. Можно сказать, Советы проиграли холодную войну с момента, когда поверили в ее реальность и приняли ее правила за чистую монету.

Моше Левин справедливо напоминает о (странном для Политбюро) презрении Андропова к Сталину. Эта андроповская брезгливость нашла наследника в Путине, также странно свободном от сталинофильства чекистских посиделок.

Нигде в книге Левина не упоминается Путин - американский автор «Советского века» недоверчив к постсоветской Москве. Но скажем прямо, опыт Ленина - Сталина - Андропова интересен именно в связи с феноменом Владимира Путина, новым опытом лидерства, не похожим ни на один из прежних русских. Сторонника Путина книга Левина и заставляет гордиться, и наполняет тревогой. Да, мы наследники советской мировой культуры - культуры глобального класса; мы «их сделали», поскольку действовали умнее противников, с разумной оглядкой на контекст и русскую историю (исторический «контекст» - любимое словцо М. Левина)... Но сумеем ли мы сохранить победу? История охлаждает триумфаторов; особенно русская история.

Чудес не бывает. Кто-то должен был наконец сказать, что дискуссии в большевистской партии 20-х годов были куда более умны, интеллектуальны и политически толковы, чем их аналог в постсоветской Москве. Левин говорит об этом без упрека, доказательно, с сознанием превосходства. Как и почему превосходство утрачивают - описано в его книге. Историк начинает процесс реабилитации советского феномена - не в качестве цели, а в роли культурного навыка. Помимо прочего - политической библиотеки великих решений и прецедентов на будущее.