Современная норвежская новелла

Необыкновенная охота Халдора _{Перевод К. Телятникова}

Халдор подстрелил медведя на ледяной поверхности фьорда у подножия скалистой горы возле самого мыса Маккензи.

Дело было в марте, ближе к вечеру, когда уже сгущались сумерки, и рассчитывать на удачный выстрел особенно не приходилось. Тем не менее Халдор долго еще не мог прийти в себя от досады и изумления, потому что медведь был всего в тридцати девяти шагах от него и Халдор целился ему прямо в грудь. Пуля попала в левое плечо. И наверняка раздробила ему там все кости.

Халдор не мог не выстрелить, так как зверь бежал прямо на него. Он обязательно выстрелил бы, как бы ни сложились обстоятельства. Шкура пяти-шестилетнего медведя, убитого зимой, стоит около двухсот крон. Поэтому в медведя всегда стреляют, когда он попадается на пути. А Халдор к тому же еще вынужден был стрелять.

Об этом он подумал как бы в свое оправдание, когда услышал звук пули, вошедшей в тело медведя, и увидел, как зверь поднялся во весь рост и с размаху прижал правую лапу к изуродованному плечу. Затем он рухнул и покатился по льду. Он ревел и грыз рану, как это всегда делают раненые медведи. А потом он вскочил и, прыгая на трех лапах, исчез в расселине между ледяными торосами.

Халдор сделал еще два выстрела и оба раза промахнулся. Выругавшись, он осмотрел прицел и мушку на ружье. Ну конечно, прорезь прицела покрылась инеем. Так бывает всегда в холодный день, когда вспотеешь, а ружье несешь на плече. От соприкосновения со стальной поверхностью ствола пар превращается в иней. Все три пули пошли вправо.

Протерев прицел, Халдор шагами измерил расстояние, с которого стрелял. Тридцать девять шагов по твердому насту. И еще пятьдесят вдоль кровавых следов до торосов.

Промазал! Эх, какой непростительно позорный промах, пусть даже на прицеле был иней! А теперь зверь улепетывает, ковыляя на трех лапах и с изуродованным плечом. Но почему этот шальной медведь бежал прямо на него? Почему он вел себя совершенно необычно и вопреки всем медвежьим повадкам напал на Халдора Иверсена на открытом месте и при дневном свете? Пусть винит самого себя в том, что попал в беду.

Халдор медленно шел вдоль кровавого следа, волоча за собой сани. Да, нехорошо получилось! Как и большинство охотников, он не любил увечить зверей. Ему было сорок два года, из которых четырнадцать он промышлял охотой, и такие вещи случались с ним крайне редко. Бывало, что он мог подранить нерпу или тюленя, но только весной, когда ослепительно сверкал снег под лучами солнца, это еще куда ни шло, но медведя — никогда. Впрочем, «никогда» это, пожалуй, слишком сильно сказано. Бывает, что ночью, в кромешной тьме, слишком нахальный мишка бродит вокруг хижины, словно злой дух, почти невидимый и бесформенный. Вот тогда Халдор мог и промахнуться. А стрелять надо было во что бы то ни стало, потому что медведь — это ночной хищник, и он может изо всех сил приналечь на стены хижины или разворотить крышу. Тут уж ничего не остается, как стрелять наудачу. Но днем в медведя стреляют только в том случае, когда есть уверенность, что пуля обязательно попадет именно туда. А туда — это в затылок или под лопатку, смотря по обстоятельствам. А если зверь идет прямо на тебя, что случается чрезвычайно редко, то стреляешь, конечно, в грудь. И спускаешь курок, когда знаешь, что обязательно попадешь.

Это один из неписаных законов кодекса чести, которому неукоснительно следуют все промысловики Севера. И уж во всяком случае, охотники на пушного зверя, признающие право животного умереть без боли, насколько это возможно. По правде говоря, дело здесь не только в кодексе чести. Охотник стреляет так, чтобы не повредить шкуру. И это уже вопрос чисто профессионального мастерства, точно так же как сапожник избегает делать лишние дырки в обуви, которую шьет.

Поглядывая на красную кровавую дорожку, Халдор чувствовал себя прескверно. Он пробирался между торосами, а порой и перелезал через них, стараясь двигаться как можно быстрее. Ведь бедняге косолапому сейчас приходится несладко. И нужно, не теряя времени, всадить в его глупый мозг маленький кусочек свинца.

Между тем становилось все темнее. Медведи необыкновенно живучи. И раненый медведь очень опасен, особенно в полумраке, среди ледяных торосов. Но более всего он опасен, когда плечо, к которому прижат ружейный приклад, ходит ходуном от учащенного дыхания после непривычного бега с препятствиями на морозном воздухе. И тогда никто не может быть уверен, что попадет точно в цель.

Халдор остановился. Наконец он прислушался к голосу рассудка. Попробовал прицелиться. Черным пятном мушка расплывалась в прорези прицела. Теперь стало совсем темно. Трудно было не только стрелять, но даже просто идти. И на фоне белого снега и зеленоватого льда можно было не заметить вовремя желтоватую шкуру медведя, притаившегося в тесном нагромождении торосов.

— Ах, черт побери! — выругался Халдор, добавив к этому еще несколько более сильных выражений. Он был очень сердит.

Было уже совсем темно, когда Халдор, поднявшись по песчаному откосу, дошел до своей хижины в Долине королевы Софьи. Да, так эта долина называлась на географической карте. А сам Халдор называл ее Мусорная долина. И не без основания, поскольку она была расположена таким образом, что ветер засыпал снег вокруг хижины глиной и песком, а из этого снега Халдор вытапливал воду и для питья, и для кофе, иногда и для супа, а в случае необходимости, впрочем не очень часто, и для мытья. Вот какое свинство устроила природа в этой королевской долине! Ну что за гадость: пить воду с мусором, а кофе с песком, который потрескивает у тебя во рту между дорогостоящими искусственными зубами! Потому-то он и переименовал эту долину, оскорбив ее королевское величество. Впрочем, королева давно померла и переселилась в лучший мир. Но если бы вдруг свершилось чудо и ей довелось выпить здесь хотя бы маленькую чашечку кофе, она, возможно, и простила бы Халдора.

Согнувшись в три погибели, он вошел в хижину и зажег лампу. Пока керосин не согрелся, пламя было тусклым. Между тем Халдор продолжал делать то, что каждый вечер делает каждый житель Севера в каждой хижине в каждом районе Арктики.

Наложил в небольшую печурку дров. Полил их керосином из бутылки, которая стояла здесь же с коробкой спичек, прикрывающей горлышко. Все должно быть наготове, принимая во внимание, что у человека закоченели руки. Чиркнул спичкой, зажег дрова, и печка зашумела. Потом поставил на нее жестяную коробку с замерзшим маргарином, а на трубу повесил на проволоке насквозь промерзшую буханку ржаного хлеба. Затем вышел из хижины и забрал из саней ящик с продуктами и спальный мешок. Снова вышел и вырезал из сугроба возле хижины большой ком твердого, как камень, снега. Вернувшись в хижину, переставил шипящую коробку с маргарином на пол, а из мешка над печкой вытащил несколько кусков угля. Поставив на огонь котелок, Халдор наполнил его снегом. Потом зажег трубку и курил, пока в котелке таял снег. Он жадно пил мутную воду чашку за чашкой, как только из снега вытапливалась новая порция.

Когда житель Севера сидит и пьет воду после изнурительного дня, проведенного на морозном воздухе, он испытывает райское блаженство. Правда, в Долине королевы Софьи ему нужно время от времени прочищать языком десны и выплевывать песок. Но это не такое уж большое неудобство. Песок он выплевывает, а глину проглатывает вместе с водой. И мало ли что ему еще приходится глотать.

Такие хижины имеют два метра в длину, два в ширину и два в высоту — или еще меньше. Значительно меньше. Проходит около двадцати минут, прежде чем комната настолько согреется, что можно снять куртку. Тепло превращает снег в воду, которую вы наливаете в маленький кофейник, а хлеб и маргарин становятся такими мягкими, что, если употребить силу, их можно резать острым ножом. Однако пройдет еще не менее получаса, прежде чем можно будет поджарить один или, скажем, пять бифштексов или одну, две, а то и три белых куропатки, а также попытаться стащить с ног меховые чулки и растереть замерзшие пальцы, чтобы вместе с болью к ним пришла чувствительность.

Так подробно об особенностях быта обитателей Севера было рассказано по двум причинам: во-первых, просто для сведения читателей, а во-вторых — и это главное, — чтобы легче было понять монолог Халдора. Независимо от того, ходит ли он, стоит или сидит на корточках, он все время разговаривает сам с собой. Надо сказать, что подобного рода разговорчивость вовсе не свойственна жителям Заполярья, как этого можно было бы ожидать. Да и сам Халдор не отличался многословием.

— Ну и глупая же ты у меня! — сказал он, обращаясь к потрескивающей печке.

Твердую, как камень, буханку ржаного хлеба он назвал «упрямой скотиной», а правый меховой чулок — «недоразвитым бараном». Постепенно все вещи в его хижине получили какие-нибудь прозвища. Однако вещей было мало, и он дал одним и тем же предметам по нескольку прозвищ. Но все это не помогало: он думал только о том, куда же делся этот злосчастный медведь.

Отсюда вовсе не следует, что Халдор был сентиментальным. Охотник не может позволить себе подобной роскоши. Его промысел не оставляет места для сочувствия и жалости.

Но против обыкновения Халдор очень беспокоился о судьбе медведя. Охотник невольно проникается уважением к храброму зверю. А теперь медведь, испытывая острую боль, пробирается где-нибудь через ледяные торосы. Может быть, он истек кровью. И это было бы для него самым лучшим исходом. Но не исключено, что пройдет много долгих мучительных дней и рана заживет. А какая жизнь может быть у медведя с негнущейся лапой! Мысль эта была не из приятных.

Наконец Халдор залез в спальный мешок на нарах. А когда уже поздно ночью он отложил трубку и потушил лампу, у него окончательно созрел план действий: идти к мысу Маккензи по следам до тех пор, пока не кончатся следы или невозможно будет двигаться дальше. И покончить раз и навсегда с этой грустной историей.

Однако мало ли медведей бродит по гренландским льдам со свинцом, застрявшим у них в теле? Да, конечно немало. Но это свинец не из ружья Халдора Иверсена. А сколько китов плавает в океане с гарпунами, торчащими в спине! Раненые олени прячутся в горах, а раненые лоси — в лесах. Раненые птицы хлопают крыльями, тщетно пытаясь взлететь. Много всякого зла творится на охоте. Но Халдор никогда не терял чувства ответственности перед природой.

Через пару часов он проснулся и снова, в который уже раз, стал думать о своей встрече с медведем. Спустившись с нар, он развел огонь под котелком.

— Ну разве можно было ожидать от разумного медведя, чтобы он вот так, во весь рост, вдруг ринулся прямо на меня? Халдор Иверсен сам довольно-таки опасен, когда вооружен. Скажи на милость, как тебе могла прийти в голову такая дурацкая идея? Неужели ты до такой степени проголодался? Конечно, в марте в Гренландии доходы неважнецкие, и нет ничего удивительного в том, что тебе хотелось есть. Но ты, видно, не слишком привередлив в оде. Мое мясо уже давно не деликатес. Значит, у тебя были какие-то другие причины. Ну что же, посмотрим.

Халдор готовился к долгому и трудному переходу. Ночь, а то и две ему, возможно, придется провести под открытым небом. Ну ничего, ему не впервой. Он взял с собой примус и еще одну меховую куртку, на всякий случай. Но его путешествие неожиданно закончилось менее чем через три часа. Судьба иногда любит пошутить.

Когда Мусорная долина осталась позади, Халдор взял курс на торосы, громоздившиеся к востоку от мыса Маккензи. Это был кратчайший путь до того места, где прошлым вечером он прекратил преследовать медведя. Но уже через полчаса Халдор снова наткнулся на кровавый след, и след этот был совсем свежий. Он шел от торосов, и все по прямой линии, к мысу, где он встретил и ранил медведя.

Странно! Очевидно, это тот же самый медведь. Значит, он прошел десятки километров, сделав огромный-преогромный крюк, и вернулся к этому же мысу. Естественно было бы предположить, что раненый медведь спрячется где-нибудь подальше от того места, где в него стреляли, или уйдет на восток к морю. Но этот медведь явно был одним из самых оригинальных представителей своей породы. Зачем ему было надо, раненому, возвращаться на этот проклятый мыс?

Очень странно! Не переставая удивляться, Халдор пошел по медвежьим следам к мысу. Он окинул взглядом крутой обрывистый берег. Но медведя нигде не было.

Оставив сани, Халдор медленно пошел дальше. Теперь он снял ружье с плеча и держал его у бедра, чтобы не быть застигнутым врасплох. Потому что именно теперь он, кажется, нашел решение этой загадки. И решение было не из приятных. Кровавый след вел прямо к береговому валу.

Что такое береговой вал? Там, где ветер, течение и прилив прижимают лед к берегу, торосы стали такими твердыми, что льдины выталкиваются из воды и громоздятся друг на друга, слой за слоем, образуя вдоль всего берега огромный вал высотой в несколько метров — настоящую крепостную стену, сложенную из поставленных стоймя ледяных глыб и похожую на крутой каменистый склон высокой горы. Эту ледяную стену и называют береговым валом.

Халдор нашел медведя на ледяном откосе. Он лежал, свернувшись клубком, словно спал. Но он не спал. Он истек кровью. И был мертв.

— Вот оно что, господи! — сказал Халдор. — Да, теперь я понимаю. Понимаю, почему ты шла прямо на меня. А потом вернулась сюда. Вот жалость-то какая!

На окоченевшем теле медведицы лежал маленький медвежонок и испуганно фыркал, глядя на Халдора.

— Ух ты какой! — ласково заговорил Халдор, успокаивая малыша. — Мне ужасно жалко, что так все получилось, бедняга. Но такое случается иногда в Гренландии, да и не только в Гренландии. Понимаешь? К сожалению, такое случается.

Халдор очень осторожно протянул к медвежонку руку. Медвежонок заскулил и схватил его зубами за палец. Зубы были острые как иголки. Ощутив вкус теплой крови, он начал энергично сосать.

Халдор смущенно усмехнулся:

— Оказывается, ты здорово проголодался, малыш. Ладно, пососи немного. Видно, придется мне угостить тебя, дружок. Но если ты собираешься поселиться у Халдора Иверсена, тебе нужно будет привыкнуть к консервированному молоку. Я теперь тебе буду вроде как приемный отец. Но ты уж извини меня, придется тебя побеспокоить. Не оставлять же здесь такую шкуру, правда? Ой-ой-ой, вот дьявол! Да ты кусаешь своего нового отца, чертенок!

Халдор назвал медвежонка Шалунишка. Он был совсем маленький. Но за короткое время он прикончил два ящика сгущенного молока, и теперь ел почти все, что мог предложить ему Халдор. Такой аппетит не очень согласовался со словом «шалунишка». Поэтому Халдор дал ему новое имя. Он назвал малыша Шалунище.

Однако при случае Халдор давал своему приемышу и другие прозвища, в зависимости от настроения и всякого рода обстоятельств. Иногда это были ужасные ругательства, когда Шалунище что-нибудь рвал или пачкал в хижине. Но бывало и так, что Халдор называл его такими нежными и ласковыми словами, какие редко можно услышать за Полярным кругом. Потому что в общем Шалунище был хороший парень и верный товарищ.

Наступил август, и вот в один прекрасный день на улице Шкиппергата в Тромсё появился охотник Халдор Иверсен; он вел за собой на веревке огромного медведя. Впрочем, жители города не раз наблюдали, как по улице идет человек с медведем. Они считали, что это весьма трогательная, хотя и несколько рискованная демонстрация дружбы между диким зверем и диким человеком.

Кроме того, жители Тромсё поговаривали, что, продав своего мохнатого друга за сребреники, охотники напиваются до бесчувствия. Но что еще остается делать с медведем в этом суровом мире? Может быть, просто застрелить его и потерять две тысячи крон? Чепуха!

Никто никогда не слышал, чтобы твердые как скалы люди, вроде Халдора Иверсена, плакали после заключения подобного рода сделок. И никто никогда не слышал, чтобы плакал Халдор.

Но он плакал.