Современная вест-индская новелла

ПИТА — ГЛУБОКОВОДНЫЙ _{Перевод с английского Г. Головнева}

Питу охватил страх. Случилось нечто такое, с чем он бессилен был бороться. Он был в ловушке. В ловушке вместе с сотнями других. Вдруг появилось Чудовище и стало медленно и безостановочно тащить их всех из глубины. Пита заметался из стороны в сторону, но всюду натыкался на возбужденных обитателей моря. Сначала он устремился вниз, на дно, потом метнулся вверх… Но Чудовище было огромным. Оно окружило их со всех сторон; у него были громадные лапы со множеством дырочек, и все дырочки — одинаково маленькие. Если б они были хоть немножко побольше! Пита — уже в который раз — попытался с налету протиснуться сквозь одну из них. Куда там… А Чудовище медленно сближало свои лапы. Вокруг Питы в отчаянье и гневе бились большие хвосты. Он снова попытался выскочить из ловушки, но только больно придавил глаза. Только бы просунуть голову… Он рванулся в дыру еще раз, поднатужился… Все его тельце, до самого кончика хвоста, пронзила боль. Тогда он бросился в противоположную сторону. Но и там его усилия оказались напрасными. Его хвост был шире головы! И бедный Пита ничего с этим не мог поделать. Он уже слышал шум бурунов над собой. Это значит, что они все уже недалеко от берега. Пита бешено задергал своим хвостиком; Чудовище все сближало и сближало свои лапы. Обитатели моря сбились в кучу. Своими большущими хвостами они едва не забили Питу. Хорошо еще, что он был маленький и ему удавалось увертываться от их сокрушительных ударов. Его окружали и друзья, и смертельные враги — здесь были даже бонито[79] и акула-смерть. Впрочем, им было не до него сейчас. Как и Пита, они хотели только одного — вырваться из лап Чудовища. И акула-смерть тоже. Акула, бонито, сельдь, макрель — все попали в одну беду. Большущая рыба-меч отчаянно атаковала лапы Чудовища. Акула вертелась веретеном, силилась проглотить его. Но ей удалось схватить только одну медузу.

Уже слышались какие-то крики там, наверху, над водой, а здесь, в море, Чудовище скрежетало лапами по песку. Берег! Оно тащит их на берег! Пита отчаянно рванулся, протаранил лапу Чудовища, и ему удалось проскочить сквозь маленькую дырочку… Он вскрикнул, когда ободрал обо что-то спинные чешуйки — но это уже был крик радости. Он был свободен! Свободен!

Пита стремглав помчался вниз. Скоро рев бурунов остался где-то позади, наверху. Он снова слышал шум морских глубин, который казался ему нежной мелодией. Он оглянулся. За ним тянулась узкая полоска крови. Теперь можно быть спокойным — все обошлось благополучно. Да, все в порядке. Скорее вниз. Подальше от этого места, и вниз, вниз… Он несся ко дну все быстрее и быстрее. Хвост, оставляя пенный след, как копье пронзал толщу воды. Пита радовался тому, что он такой маленький. Будь он чуточку побольше — помирать бы ему сейчас на берегу. О, этот роковой берег! Очень редко, правда, но случалось, что кто-нибудь из обитателей моря возвращался из Того мира. Это было самое невероятное из всего невероятного. Трудно даже представить себе, чтобы рыба могла вернуться с берега. Но некоторые из тех, что побывали там, с трепетом рассказывали, какое это ужасное место. Там нет ни воды, ни рыб. Ну разве можно такое вообразить? Но поневоле представишь себе, если побываешь в лапах Чудовища. Недаром мать предупреждала… Пита снова оглянулся назад. Крови сзади больше не было. Вниз! Еще ниже, еще глубже. Спускаться до тех пор, пока рев бурунов останется лишь неприятным воспоминанием, пока море снова станет синим и чистым, а не песчаным, — до самой большой глубины, где вода зеленеет от папоротника и нежного мха и где темнеют его родные скалы.

Он радостно встрепенулся — дом близко! Силы его удесятерились, и он с быстротой струи устремился к подводным скалам. За его хвостом вновь потянулась полоска пены, белой и обильной.

«Мама! — подумал он. — Мама!» — И что было сил понесся к знакомой зеленой скале.

— Вот и я, мама! — пробулькал он.

Мать воззрилась на него из щели меж скал.

Она заметила кровоподтеки на спине Питы и рассердилась, хотя в душе была рада его возвращению.

— Пита?! Где ты был? Что случилось?

Она подумала, что он, верно, удрал играть в далекие скалы и заблудился. И спинку, видимо, поранил оттого, что плавал неосторожно или играл с голышами. Уж такой он, этот Пита… Предпочитает резвиться где-нибудь подальше от дома или удерет от матери и отправится к кораллам, анемонам[80] и другим своим друзьям — обитателям морской глубины.

— Ну?

— Мама… — нерешительно пробулькал Пита. — Мама, там… Чудовище!

Мать оцепенела. Глаза ее побелели от ужаса.

— Пита, я же тебя предупреждала! Ты зачем поднялся наверх?

— Мама…

— Сколько раз я тебе говорила — держись подальше от поверхности! Подальше от берега!

— Мама, но Чудовище было везде.

— Оно не появляется среди скал. Оно никогда не осмелится полезть сюда.

— Мама, я не могу торчать целые дни среди этих скал. У меня всюду друзья. И я пообещал кораллам, что сегодня утром…

— Какие еще там обещания! — Она задыхалась от гнева. — Пообещал на свою голову и чуть жизни не лишился! С этого дня будешь играть здесь, между скал. С папоротниками и мхами. Тут ты в безопасности.

— Чудовище не каждый день появляется в наших водах. И поэтому я иногда отправляюсь в открытое море, к моим друзьям. Там все так удивительно! Мы вместе подымаемся к поверхности, чтобы увидеть Солнце. Ведь здесь, внизу, так темно! А вверху светло и интересно. Когда я стану большим, буду часто любоваться Солнцем, слушать музыку волн и смотреть, как ветры играют на крыше океана.

— Замолчи! Самое главное — оставаться здесь среди скал. И самое интересное — остаться живым! А теперь расскажи мне, как тебе удалось спастись? Ведь ускользнуть от Чудовища редко кому удается…

— О!

И Пита рассказал ей, как все было. Они играли и резвились, как вдруг увидели совсем рядом огромные лапы Чудовища. Пита ужасно испугался и хотел удрать на дно, но не мог. И наверх выплыть тоже не мог. Потому что лапы были со всех сторон. Лапы со множеством крошечных дырочек. Он попался в них вместе с сотнями других. Даже акула-смерть была там. При упоминании об акуле мать испуганно отпрянула. А Пита повторил: «Да, там была акула-смерть». Потом он рассказал, как огромные лапы стали медленно сближаться, сталкивая рыб друг с другом. Они все отчаянно перепугались, и даже акула-смерть. А он, Пита, слышал всплески бурунов над собой, когда лапы волокли рыб по песку. Он слышал даже незнакомые голоса с берега. Вот тогда-то он и рванулся в одну из дыр… Что-то резануло его по спине и… он оказался в свободной воде. Он смеялся, когда рассказывал матери о том, как мчался сквозь толщу воды домой — быстрее, чем барракуда, быстрее, чем кто бы то ни было.

А матери было не до смеха. Услышав его рассказ, она разволновалась еще больше. Ее Пита был очень своенравным малышом, и она понимала, что ей не под силу перевоспитать его, что никакие ее упреки и уговоры не заставят его держаться подальше от открытого моря, от поверхности воды и от манящего шума прибрежных бурунов. Так же хорошо, как и он, она понимала, что от гибели Питу спасли на этот раз только его крохотные размеры. Она с содроганием думала о том, что может случиться, если это повторится снова… Ясно, что это будет конец. Ведь он растет очень быстро. Правда, с возрастом он становится все более проворным. Достигший зрелости карите[81] — самая быстрая рыба в море. Но насколько ей известно, лапы Чудовища простираются в море так далеко — и в ширину, и в глубину, — что никакая быстрота в таких случаях не спасает. Поэтому она печально отвернулась от сына и удалилась в самую темную расщелину скалы — размышлять о будущем своего Питы.

Повзрослевший карите стал и в самом деле резвее всех в море. Пита не боялся больше ни барракуды, ни акулы, ни рыбы-меча. Это в первые месяцы жизни они казались ему смертельно опасными. А сейчас его обтекаемое тело с легкостью обгоняло больших рыб.

Мать гордилась им. Пита стал длинным и красивым. Но не настолько длинным, чтобы казаться неуклюжим. Время от времени он, рисуясь, проносился серебряным метеором мимо родных скал. А мать, довольная, улыбалась. Да, хоть он и вырос, а резвится все еще как малыш. Питу очень любили все его друзья, и он никогда не оставался один. Каждый день он играл то с дельфинами, то с кораллами, то с анемонами. И только на ночь возвращался домой — подремать среди папоротников.

Мать умилялась, слушая его ежедневные отчеты о совершенных им проделках.

— Успокойся, — урезонивала она сына, — успокойся и отправляйся спать…

А он продолжал задорно булькать, и она невольно слушала его россказни о жизни обитателей глубин и об играх с хорошенькими кораллами и анемонами. Однако о своей новой подруге, рыбе-луне[82], с которой он встретился у дальних скал, Пита ничего не сказал матери.

Шли дни, и он стал думать о рыбе-луне дни и ночи напролет. Он мечтал о ней, лежа среди своих папоротников. Всюду мерещились ему ее глаза, сверкавшие как хрусталики, и подцвеченные чешуйки, отражавшие свет, как серебряные зеркальца. Звали ее Иона (Гордость Моря). Пита стал таким задумчивым, что даже мать заметила это. Она терялась в догадках. А он молчал. Все его глубоководные друзья уже знали, в чем дело, и обсуждали эту новость. Они судачили о том, как Пита подолгу застывает на месте с ничего не видящими глазами, и о том, как однажды он из-за этого чуть не попал в пасть акулы-смерти. Они сплетничали об Ионе Прекрасной и завидовали ей. Ведь они знали, чем все это кончится. Напрасно дельфины наведывались к рифам, а убитые горем кораллы тихо пели печальные песни.

Но вот пришло время, когда Пита сказал матери, что он должен на некоторое время отлучиться. Она заплакала, потому что так же, как и друзья Питы, знала, чем все это кончится. Когда она спросила, кто такая Иона, Пита удивился. Все море ее знает, сказал он. Все море — и в высоту, и в ширину. От воды, что начинается у берега, до воды, которая живет между морем и ветром — ведь они вместе с Ионой танцуют ночью в волнах и Луна наделяет Иону своей чарующей силой.

Он сказал матери, что отправляется к дальним скалам и возвратится через несколько приливов. И тогда он приведет Иону — сокровище всей своей жизни. Он приведет себе жену, а матери — дочь Иону, Гордость Моря.

Мать слушала Питу с болью в сердце. Она отчетливо понимала — Пита потерян для нее. И она не может запретить ему жениться, не имеет права даже желать этого. Ей остается только предостеречь сына, чтобы он вел себя осмотрительнее в открытом море, потому что сейчас как раз сезон Огромных Лап. Она рассказала ему, по какому пути лучше плыть. Этот путь был труднее, зато безопаснее. Потом тревога ее немного улеглась — выбор сына был ей по душе. Что же до Чудовища с огромными лапами, то провидение так долго хранило ее сына, что — она надеялась — сохранит и на этот раз. И она вернулась к своей скале, занялась домашними делами — нужно было приготовить достойное жилище для сына и его Ионы — Гордости Моря.

Залив был глубокий и широкий, и ветры свободно гуляли здесь. Рыболовный сезон еще не кончился, хотя у рыб наступила брачная пора. В эту пору никогда не удается поймать столько рыбы, сколько хочется, но если вы молоды и выходите в море в штиль или при легком бризе, а солнце светит вовсю над окаймленным пальмами берегом и если вы при этом громко смеетесь, радуясь жизни, то вряд ли вас в эти минуты больше всего заботят мысли об улове.

Так было и с нашими рыбаками, которые вышли в тот день в море. Вот они забросили в воду сеть: что-то им там померещилось внизу — на полпути ко дну вода была пенистой и взбаламученной — верный признак рыбьего косяка.

Они быстро окружили косяк кольцом и стали наблюдать, как отяжелевшая сеть пошла ко дну. День принес им неожиданную удачу. Рыбаки переглядывались, недоумевая, как это в брачный сезон им удалось напасть на косяк.

Они потащили сеть, в которой билась рыба, к берегу. Буруны, накатываясь, подносили ее к берегу. Рыбаки начали выбирать сеть, не переставая удивляться своей удаче. А когда сеть зашуршала по песку и они увидели несметное множество плавников и хвостов, трепещущих и бьющихся о воду, то изумились еще больше.

Они вытащили свой улов на сухой берег. Здесь были сотни рыб, крабов и кораллов. Попали в сеть даже анемоны.

— Глядите-ка, — сказал один рыбак, выхватив из живой кучи блестящую плоскую рыбу. Рядом с ней судорожно бился карите, булькая и прыгая по песку.

— Это редкая удача, — сказал другой. — Такая рыба попадается раз в сто лет. — Он взял рыбу в руки и поднял ее повыше. Глаза у рыбы сверкали как кристаллы, а чешуйки мерцали, как серебряные зеркальца. — Рыба-луна, — произнес он, больше для себя. Он не был новичком в своем деле и знал, что это значит. — Посмотри, хороша, а? — Он улыбнулся. — Это… как бы тебе сказать… это сама Гордость Моря.

Рядом бился в агонии карите.